Текст книги "Кое-что о Васюковых"

Автор книги: Самуил Шатров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Папа пишет прямо…

Сегодня папа пришел со службы очень рано, раньше, чем я ушел в школу, и сказал!

– Все. Я сгорел как свеча.

У мамы глаза сделались круглые и большие^

– Поздравляю, – сказала она. – Спасибо, – ответил папа.

– Сняли или по собственному? – спросила мама.

– По собственному.

– Это подлец Мыстрецов под тебя подкопался?

– Он самый…

Тут я понял все. Мыстрецов – это папин враг. Где бы папа ни работал, у него есть враги. В тресте был Ласточкин, на кирпичном заводе – Сулейманов, на мельнице – Голубкин, в райторге – сразу три врага: Мамочкина, Майборода и Шакин. Все они подкапывались под папу, рыли ему яму. Папа знал про яму и старался в нее не попадать. Но как он ни старался, как ни остерегался, он в нее попадал. И тут все начинали кричать, что он провалился на работе. После этого папа немного отдыхал дома, и все начиналось сначала. Вот почему, когда папа пришел домой, мне стало жалко его, и я спросил:

– Ты опять провалился?

Папа очень рассердился, стукнул меня по затылку и выгнал на кухню, А мама сказала, что такие маленькие мальчики, как я, не должны во все вмешиваться. Лучше держать язык за зубами. Странно! Как будто я держу его в другом месте!

На кухне никого не было. Я взял книжку и начал читать про Чиполлино. Потом пришел наш сосед старик Бедросов, весь гнутый, как стул.

– Ну как, орел, – спросил он, – не прогнали еще твоего папашку о работы?

– А вот и не прогнали, – сказал я. – Он только провалился.

Старик Бедросов так засмеялся, что у него чуть было не выпали зубы, которые он на ночь закладывает в банку из-под молодой болгарской фасоли. Когда старик затолкал свои зубы в рот, он сказал, что со мной приятно беседовать, такой я образованный и остроумный»

Я еще хотел кое-что рассказать, но тут вошла мама и увела меня в комнату.

Папа лежал на диване, накрывшись «Советским спортом». Но он не спал, а только ругал Мыстрецова.

Мама начала просить его не волноваться, не обрывать себе сосуд, который идет к сердцу, потому что если его чуточку порвать, то уж никакая работа не нужна. Но папа сказал, что он не волнуется, а думает, как бы довести до бюллетеня этого интригана Мыстрецова.

Так папа и мама беседовали до самого вечера, пока не пришли гости. Я так и знал, что сегодня придут гости! Мама говорит, что они всегда приходят в самый «неподходящий момент». Они являются, когда мама лежит с грелкой, когда все магазины закрыты и негде купить торт «Отелло» и конфеты «Стратосфера». Они приходят, когда все собрались в кино, – и пропадают билеты. Вот когда они приходят!

Гости были веселые и все время шутили. Лидия Васильевна рассказывала про то, как она отдыхала с Самуилом Борисовичем в Сухуми. А Самуил Борисович острил и веселился и говорил, что мама замечательно выглядит, а папа так помолодел, что ему впору гонять на льду шайбу.

Мама вздохнула и сказала, что купит ему коньки, у него; теперь найдется время для хоккея.

Потом Самуил Борисович начал расспрашивать про работу. Папа ничего «не отвечал, а только мотал головой и хмыкал носом. Когда гости ушли, он сказал, что Самуил Борисович тоже хороший фрукт!

Папа сделался какой-то скучный. Он больше не играл со мной в прятки, не боролся и не расспрашивал, когда я приходил из школы:

– Как делишки, Васюков? Надеюсь, вы ничем не огорчили Министерство просвещения?

И если я ничем не огорчал, папа давал конфету.

Теперь папа много спал, читал «Советский спорт» и слушал по радио эстрадные передачи. Мама говорила, что папе лучше подучиться, и, может быть, тогда ему дадут большую работу. Но папа ответил, что ему плевать на учебу. От учения умнее не делаются. Это факт. От учения еще больше дуреют. Тут мама начала моргать и показывать на меня глазами, и папа сразу же затормозил и начал говорить, что он пошутил. Когда он был мальчиком, то учился лучше всех, и директор, бывало, без конца целовал его в голову и говорил: «Молодец, Васюков! Если бы у меня была золотая медаль, я бц сразу тебе ее дал». Но в то время золотых медалей еще не было.

Через два дня папа пришел и сказал, что ему хотят дать «новую работу.

– Что-нибудь стоящее? – спросила мама. – Как тебе придется писать?

– Прямо.

– Лучше бы косо.

– Без тебя знаю, что лучше. Только косо не дают.

– Почему?

– Не доверяют.

– Но ведь ты столько лет писал косо!

– Вот это и я говорил. А они не соглашаются.

– А ты согласился?

– Не на того напали!

С этого дня только и было разговоров о том, что лучше писать косо, чем прямо. И я начал потихонечку писать в тетрадке косо и получил двойку. Папа увидел двойку и начал кричать, что я страшный лодырь и не слушаю учительницу. Надо писать не косо, а прямо!

Вот тебе и раз! Слыхали ли вы что-нибудь подобное?

Когда папа и мама ушли в кино, я прошел на кухню, к старику Бедросову. Он жарил себе яичницу с колбасой.

– А-а-а, молодой человек! – обрадовался старик. – Давно с тобой не беседовали. Что у вас новенького? Дали твоему папахпке работу?

– Дают, – ответил я, – но писать ему придется прямо.

– То есть как прямо?

– А так.

– Хм… А папашка твой не соглашается?

– Нет. Он привык косо.

– А ему не дают?

– Не дают.

Старик Бедросов начал так смеяться, что его еще больше согнуло, и он стал похож на колесо.

– Ох-хо-хо! Видать, губа «е дура у твоего па-пашки!

– А что значит косо? – спросил я.

– Косо – это значит, молодой человек, писать на уголке бумаги. Резолюции писать. Ясно? Начальником хочет быть твой папашка. А ему не дают. Он У тебя мало ученый… Понял?

Ничего я не понял. Взрослых бывает трудно понять. Лучше их поменьше спрашивать.

Папа отдохнул немного и начал работать. Но теперь он пишет прямо, так же, как и я.

Почему мама не стала марсианкой

У меня есть пять голубей. Они живут на чердаке, под самой крышей. Я отдал за них сто почтовых марок и волейбольную сетку и рыболовный крючок. Я отдал все, что-имел, и стал совсем бедный, как мышь под сараем.

Голуби жили у меня припеваючи, пока на чердак не начал ходить черный кот. Сперва он с: ьел одного голубя, потом второго, Лешка Селезнев поймал кота. И мы задали ему трепку!

«– Теперь он носа сюда не покажет, – сказал Лешка.

– Вот и хорошо, – отозвалась Зойка из третьей квартиры. – Не люблю я черных котов, они приносят несчастье.

– В первый раз слышу, – сказал я. – Как же они его приносят?

– Ты и не мог слышать, – ответила Зойка. – Ты еще маленький.

Я – маленький. Она – большая. А мы учимся в начальном классе. Я хотел было дать Зойке как следует, но меня разобрало любопытство. Я поглубже засунул руки в карманы и переспросил:

– Как же они приносят?

– Ну, есть такая примета.

– А что такое примета?

– Боже мой, – сказала Зойка. – Он ничего не знает. Он совсем необразованный!

– А ты образованная?

– Я образованная.

Ну что говорить с таким человеком! Я толкнул Зойку. Мы немного подрались. Вечером я спросил у своей сестры Ляльки!

– Что такое примета?

– Как бы тебе получше объяснить? – задумалась Лялька. – Это признак… знак, предвещающий что-нибудь.

– А что такое предвещать?

– Вот, например, говорят: тучи на небе предвещают дождь.

– Лодырничество предвещает двойки, – сострил папа.

– Грязные уши предвещают головомойку, – добавила мама.

Все рассмеялись. А Лялька еще сказала, что в приметы верят суеверные люди.

– А что такое суеверный?

– Своими вопросами он может загнать в гроб ломовую лошадь, – рассердился папа.

– Пусть спрашивает, – заступилась за меня мама. – Мальчик должен быть любознательным.

– Что же такое суеверный? – переспросил я.

– Это человек, который верит во всякие суеверия, – ответила мама.

– Так мы из этого никогда не вылезем, – сказал папа. – Суеверный – это человек, который верит во всякую чепуху!

– Вот Зойка говорит, что черные кошки приносят несчастье.

– Это и есть типичное глупое суеверие, – сказала Лялька. – И ты как сознательный товарищ должен бороться с ним.

– Хорошо, я буду бороться, – ответил я.

– Больше ему нечего делать, – сказал папа.

– Борьбой с суевериями пусть занимается планетарий. Ты лучше борись со своими двойками.

– От этого будет больше пользы, – согласилась мама. – И вообще не надо вмешиваться в чужие дела. Никогда не надо вмешиваться в чужие дела, если тебя не просят. Она верит в приметы – и на здоровье! Пусть у Зойквдюй мамы болит из-за этого голова.

Я решил послушаться маму. Я не буду совать нос в чужие дела. У меня и своих дел хватит. Но когда я вышел во двор, Зойка начала смеяться: «Ха-ха-ха! Какой он маленький, какой глупый! Он даже не верит в приметы. А есть замечательные приметы. Все в них верят». Ее дядя, профессор, и тот верит.

Я ничего не ответил Зойке. Я только подумал: «Может, Лялька ошибается?» И я решил спросить Клавдию Николаевну, нашу учительницу. Она-то знает! Клавдия Николаевна выслушала меня и сказала:

– Я очень рада, что ты спросил меня. Твоя сестра права. На свете много смешных примет. Например, австралийские дикари глотают твердые камешки. Они считают, что это поможет им самим стать твердыми как камень. Ерунда, не правда ли? Ведь если ты сжуешь дееяток страниц из учебника по арифметике, то не станешь после этого лучше решать задачи.

Когда я представил себе, что кушаю задачник, мне стало так смешно, что я чуть не задохнулся.

– Я прочла в одной книжке про суеверную старуху, – продолжала Клавдия Николаевна. – Она вывесила на дверях своей избы такое объявление: «Прасковьи Ивановны дома нет». Старуха говорила, что сделала это для того, чтобы не заболеть лихорадкой. Старуха думала – придет лихорадка, прочитает записочку, узнает, что Прасковьи Ивановны до-мал^ет, и уйдет восвояси.

Клавдия Николаевна еще долго рассказывала про разные суеверия, и теперь я уже знал, что Зойка врет. Но когда я пришел во двор, мне пришлось опять с ней поругаться. Зойка сказала:

– Глотать камешки, понятно, глупо. Они невкусные, и можно зубы поломать. Но вот про старуху… это надо еще проверить. А может быть, в самом деле болезни уходят, когда никого дома нет?

– Здрасьте, – сказал я. – Болезни ходить не могут, у «них и ног нет.

– Много ты знаешь. Ноги у них есть, мы только их не видим. Ведь говорят: к нам пришел грипп.

– Это только говорят.

– А бациллы?

– Что бациллы?

– Они не только ходят, они могут даже по воздуху летать. Ты чихнул – и бацилла перелетела ко мне.

– Так и перелетела!

– А ты что, радио не слышал?

Зойка говорила правду. Я тоже слышал'по радио, что бациллы перелетают с места на место и надо закрыть лицо марлей, чтобы они случайно не Залетели в носоглотку. Я сказал:

– Хорошо. Давай проверим. Напишем записочку и повесим ее «а дверях. У тебя дома есть больные?

– К сожалению, нет, – ответила Зойка. – Мама выздоровела, и папа чувствует себя хорошо. А бабушка, которая всегда болеет, уехала на дачу.

– У меня тоже, как назло, все здоровы.

И тут мы вспомнили про Полонского. Завмаг Полонский жил на втором этаже. Он был совсем одинокий. Он сам убирал квартиру и сам выносил мусорное ведро. Он был высокий мужчина, с лицом длинным, как сапог. Одним глазом он смотрел не мигая. Из этого открытого глаза часто выкатывалась слеза, и если Полонский забывал ее вытереть, она сидела, притаившись в морщине на щеке. Полонский был добрый. Мы его любили. Так вот, несколько дней назад он заболел гриппом. Вот мы и решили прибить к его дверям записочку. Я написал печатными буквами:

«Тов. Полонского дома нет».

Мы стали ждать: выздоровеет ли Полонский? Уйдет ли от него грипп, когда увидит записочку?

Полонский не выздоравливал. Два раза к нему приезжал доктор на машине с красным крестом. Два раза он поднимался по лестнице, читал записку и уходил. Когда доктор приехал в третий раз и увидел записку, он поднял страшный крик. Он кричал, что Полонский симулянт: три дня подряд вызывает врача и уходит из дому! Такого потрясающего нахальства он еще ие встречал! На крик выглянул сам Полонский. Ругаясь, они зашли в комнату. Немного погодя они вышли. Завмаг обнимал врача за шею, а врач поддерживал его за спину. Так они спустились с лестницы. Машина увезла Полонского в больницу.

– Вот видишь, – сказал я Зойке, – записка не помогла. Пришлось все-таки взять его в больницу. А мне так хотелось его вылечить.

– Мне тоже хотелось, – ответила Зойка. – Суеверие про записку, «наверно, неправильное. А вот про черных кошек правильное. Это я точно знаю!

– И про кошек неправильное, – сказал я. – А ты докажи.

– И докажу!

Когда Зойка ушла, я сказал Лешке Селезневу:

– Надо доставь черную кошку. Надо утереть ноо этой ломаке Зойке.

Мы начали искать черную кошку. Я заметил, что, когда нужна как%я-нибудь вещь, ее очень трудно найти. А если вещь «не нужна, она все время попадается на глаза, Когда черная кошка не была нужна, мы по двадцать раз в день встречали ее во дворе. Теперь она пропала. С ней исчезли все кошки. А их было немало. Были среди них белые и рыжие, пятнистые и в полоску, облезшие и заросшие шерстью по самые глаза. Они играли, дрались, купались в песке и иногда затевали такой концерт, что наш дворник Хасан Иванович выскакивал из подвала со шлангом в руке.

– Погибели на вас нет! – кричал он. – Вот я вас сейчас водой, окаянных!

Они разбегались и через минуту возвращались обратно. А теперь все кошки исчезли. Словно их ветром сдуло. Словно они заболели каким-то кошачьим гриппом и лежали где-то по своим закоулкам.

Пришлось искать черного кота в других дворах.; Однажды прибегает Лешка и говорит:

– Я только что видел того самого черного; кота, который чуть не съел всех наших голубей. Угадай, где он? В двадцать седьмом,

_ Это не очень хорошая новость, – сказал я.—

Ребята из двадцать седьмого дома так просто его не отдадут.

Я не ошибся. Приходим в двадцать седьмой и говорим:

– Дайте взаймы черного; кота,

– Он нам самим нужен, – отвечает Славка Черепанов, их заводила.

– Может, вы обменяете его на самодельную удочку? – спросил я.

– За породистого кота какую-то удочку? Дайте нам голубя!

– Голубя! За простого кота!

– Он лаверакско-бандуракскрй породы, – ответил Славка.

–. Такой породы на свете нет, – сказал Лешка. – Самый обыкновенный грязный, плешивый, вонючий кот!

Мы ушли. На следующий день я сказал Лешке

– Придется им отдать голубя.

– Ты с ума сошёл! – закричал Лешка. – За такого голубя я бы сто котов не взял.

– А мне хочется по дрессировать кота, – сказал я. – Знаешь, как это интересно!

– Зачем его дрессировать?

– Как зачем? Мы научим его перебегать дорогу по свистку. Свистнул – он перебежал,

И мы начали мечтать, как выдрессируем кота и как он по свистку перебежит Зойке дор6?у< Она перепугается и будет ждать «несчастья, а оно не придет. И мы расскажем об этом Клавдии Николаевне, и она похвалит нас перед всем классом, А потом, кто знает, может быть, она начнет нас посылать к девочкам вроде Зойки. Мы будем разъезжать со своим дрессированным котом, как доктор на машине с красным крестом. И мы будем лечить девочек от суеверий. А потом сам Дуров узнает, как мы хорошо выдрессировали кота, и скажет своему помощнику: «Наша львица родила львенка. Не отдать ли его этим ребятам на воспитание?» И мы вырастим льва, и нас будут пускать в цирк без билета…

Так мы мечтали, сидя у себя на чердаке.

Я взял голубя. Мы выпустили его, чтобы посмотреть в последний раз, как он летает. Мы не могли долго смотреть: уж очень он красиво летал. Потом я поймал его и спрятал за пазуху. Он был теплый и ласковый и даже два раза клюнул меня в грудь. Милый голубь! Его было так жалко отдавать. Но все же мы отнесли его в двадцать седьмой и вернулись оттуда с черным котом. Когда мы принесли кота на кухню, мама сразу закричала:

– Не разводи грязь!

– Какую грязь?

– Ты разве не видишь, что он набит глистами, как копилка медными монетами!

Мы унесли кота. Мы-потихоньку заперли его в сарае. Он сидел там, пока мы не приходили из школы. После школы я сразу начинал его дрессировать. Это был ленивый и глупый кот. Он никак не хотел стать ученым. Когда мы выпускали его во двор, он только думал о том, как бы удрать. Других мыслей у него не было. Он старался не смотреть нам в глаза, Он смотрел по сторонам: на деревья, на забор и даже на небо. Может быть, ему было немного стыдно. Ведь мы его хорошо кормили. Мы таскал№.ему колбасу, пельмени, селедочное масло и даже варенье. Два раза мы не ходили в кино, чтобы купить ему на киношные деньги сливки. Он сожрал бутылку сливок и все-таки не хотел стать ученым. Он не хотел перебегать двор по нашему свистку. Когда мы свистели, он прижимался к земле, словно боялся, что его ударят. Лешка начал думать, что он ненормальный. Бывают же ненормальные коты.

Мы с ним здорово намучились. Я сильно похудел за эти дни. Мама каждый раддфогала мой лоб и даже хотела проверить мои легкие. Все же к концу второй недели мы научили кота перебегать двор по свистку. Тут-то мы и решили, что можно показать его Зойке.

Рано утром, еще до начала уроков, мы собрались во дворе. Лешка держал под мышкой4 черного кота, завернутого в газету. Мы ждали, пока выйдет Зойка. Она вышла в новой форме, в новом переднике и с большим бантом. Бант стоял у нее на голове, как винт у вертолета.

– Зойка, ты чего так расфуфырилась? – спросил я.

– Меня, наверно, сегодня будут вызывать к доске.

– Это хорошо, – сказал я и посмотрел на Лешку.

Лешка поставил кота на асфальт. Я свистнул, и кот перебежал Зойке дорогу. Зойка побледнела.

– Что вы делаете? – закричала она. – Идиоты!

– Ты, Зойка, не бойся, – сказал я. – Иди смело. Сама увидишь, что примет не бывает!

Зойка ударила Лешку портфелем по голове и полезла на забор.

– Не будь дурой, – сказал я. – Иди через ворота.

– Идите сами через ворота! – закричала она. – Хочу видеть, как вы пойдете через ворота!

– И пойдем, – сказал Лешка.

' – Еще как пойдем, – сказал я.

– Ну, идите! – закричала Зойка.

– Обязательно пойдем, – сказал я.

– Плевать нам на приметы, – сказал Лешка.

– Мы не дикари, – сказал я.

– Что же вы не идете? – засмеялась Зойка. – Сами боитесь!

Мы думали, что Зойка уйдет в школу, но она сидела на заборе и все время кричала, что мы боимся кота. Пришлось пойти. Мы пошли в школу через ворота, а Зойка другим двором.

Мы шли в школу и совсем не боялись, хотя немножко думали, что с нами может что-нибудь случиться. От такого кота всего можно ожидать.

Первый урок прошел благополучно. Вызвали Зойку, и она получила пятерку. Второй урок тоже прошел хорошо, и только на третьем со мной случилось несчастье. Меня вызвала к доске Клавдия Николаевна. Кто бы мог подумать, что она сегодня меня вызовет. Вчера она вызывала на буквы «А» и "Б», значит, сегодня должна была спрашивать с другого конца – на букву «Э». Так она всегда делала. И вдруг она вызвала на букву «В»,

– Васюков, – сказала она, – иди, милый, к доске.

Я пошел и, понятно, получил двойку. Каждый бы получил ее, потому что Клавдия Николаевна должна была спрашивать с буквы «Э», или «Ю», или «Щ». Все думали, что она спросит сегодня Элашвили Ирку, или Чукреева Ваську, или Щабельник, а она спросила меня. Просто не знаю, что ей в голову ударило.

Я получил двойку и пошел домой,

– Ну как? – спросила Зойка.

– Никак, – ответил я.

– Что я говорила!

Я ничего не ответил и пошел открывать сарай.

Я открыл сарай и выпустил кота. Он вышел во двор и зажмурился от солнца. Он потерся носом о мою штанину и посмотрел мне в глаза: не дам ли я ему колбасы? Я не дал. Тогда он поднял хвост и побежал на улицу. Я не стал его догонять.

Три дня у меня было плохое настроение. Я не знал, как сказать маме, что получил двойку. На чет. вертый день папа сам спросил меня:

– Какие, молодой человек, нас занимают проблемы?

– Они'меня не занимают, – ответил я.

– А почему мы такие кислые?

В это время в комнату вошла мама.

– Хорошее дело, – сказала она. – Он уже начал скрывать от вас свои отметки. Три дня назад он получил двойку.

– Откуда ты это знаешь?

– Мне Клавдия Николаевна сказала. Я просто ума не приложу, как это у него получается. Что у тебя, способностей не хватает?

– Способностей у него вагон, – сказал папа. – Просто он излодырничался.

– Оказывается, все это время он дрессировал кошку.

– Понятно^– сказал папа. – Он хочет стать Борисом Эдером. В нашей семье нам не хватает дрессировщиков львов, змей и диких крокодилов.

– Он дрессировал кошку совсем по другой причине. Мне Зойкина мама рассказывала. Он хотел освободить Зойку от суеверий.

– Великолепно, – сказал папа. – Дрессировщик-общественник. Доброволец, так сказать. Теперь ты видишь, чего ты добился своей дрессировкой?

– Он добился двойки. А Зоя получила пятерку.

– Что и требовалось доказать, – обрадовался папа. – Я же говорил тебе: не вмешивайся в дела, которые тебя не касаются! Я же русским языком говорил!

– А возможно, это в какой-то степени его касается, – сказала Лялька.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил папа. – По-твоему, надо приучать Петю активно вмешиваться в жизнь? Напиши об этом статью в журнал «Семья и школа». Там это любят.

– Выйди на минуточку, – попросила меня Лялька.

Я вышел за дверь и стал прислушиваться, что они еще про меня скажут.

– А что плохого, – начала Лялька, – если он хотел доказать Зое, что не надо быть суеверной? Он увлекающийся парень. Он увлекся дрессировкой и забыл про школу. И никто ему о ней не напомнил. И в этом виноваты мы…

– Значит, кроме Бориса Эдера, – сказал папа, – мы имеем в доме еще своего Антона Макаренко. Не слишком ли много талантов на одну семью?

– Она нас учит, как воспитывать Петю, – вставила мама. – Очень мило. Она упрекает меня. Я, видите ли, не смотрю за сыном. Я не воспитываю его. Он заброшенный ребенок. Он бегает по двору в рваных штанах, как беспризорник. У него нет матери.

– Не надо расходиться, – попросил папа.

– Нет, как вам это нравится? – спросила мама. – Всю жизнь я недоедала, недосыпала, только и думала, как бы лучше воспитать Детей. Другие мамочки пропадали в театрах или на вечерах самодеятельности. Их дети лежали в кроватках голодные и мокрые по самое горло. Другие мамочки разъезжали по курортам, шили себе наряды, флиртовали, а я одна сидела дома и не могла надышаться на своих детей.

– Не надо расходиться, – еще раз попросил папа.

– Целыми днями я была прикована к вашим горшкам и к вашим болезням. Может быть, я была уродом? Как бы не так! Когда я шла по улице, все на меня оглядывались. Однажды меня остановил ца Тверском бульваре режиссер, который снимал фильм "Аэлита». Он посмотрел на мою фигуру и сразу решил снять меня в роли марсианки. Но я не пошла! Я не пошла, потому что у Лялечки было воспаление среднего уха. И после этого мне говорят, что я не преданная своим детям мать… Я отказалась от роли марсианки…

Когда мама вспоминает про марсианку, она очень расстраивается. И сейчас она расстроилась и начала жаловаться на Ляльку…

Я вышел во двор. У меня опять сделалось плохое настроение. Мне было жалко Ляльку, голубя и немного маму, которая из-за нас «не стала марсианкой в картине «Аэлита».