Текст книги "Кое-что о Васюковых"

Автор книги: Самуил Шатров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Мы ищем ход…

Вечером нам принесли «Вечёрку». Папа, как всегда, стал читать ее вслух. Он читал о том, как один управдом не чинил крышу, и о том, что наступила осень и как осенью хорошо в лесу. Мы узнали, какие птички уже улетели и какие остались и какая погода была в этом лесу семьдесят лет назад.

Мама попросила, чтобы папа прочел что-нибудь про искусство.

Папа прочел:

– «Закончился Международный конкурс пианистов. Первое место на конкурсе занял советский музыкант Владимир Ашкенази, второе место – американец Джон Браунинг, третье – поляк Чайковский».

– Я так и знала, что наш пианист возьмет первое место, – сказав мама.

– Теперь они дадут заключительный концерт, – отозвалась тетя Настя, – и их примет премьер-министр.

Много ты знаешь! – сказал папа. – Их примет королева!

Мама согласилась с папой и добавила:

Я не завистливая. Я не завидую тем, у кого мужья большие начальники. Мне не нужна большая заработная плата и большая квартира. Но я завидую родителям, чьи дети – лауреаты!

– Можешь быть спокойна, – улыбнулся папа, – наш Петя не будет лауреатом!

– Как знать! – заговорила тетя Настя. – Все дело в склонности и способностях. Ты помнишь Евгению Михайловну? Через два года после замужества она родила близнецов. Один близнец оказался старше другого на год…

– Позволь, – рассмеялся папа, – как же так? Близнец и вдруг старше на год?

– Очень просто: один родился без четверти двенадцать тридцать первого декабря тысяча девятьсот двадцать девятого года, второй – на двадцать пять минут позже, уже в тысяча девятьсот тридцатом году. Младший, Гришенька, был хилый, сопливый мальчишка. Вечно он болел, плохо учился и только целыми днями рисовал где попало: в тетрадях, на обоях и даже на тротуаре. Однажды домоуправление выкрасило к Первому мая забор, и Гришенька нарисовал на нем целую картину. Управдом устроил Евгении Михайловне жуткий скандал. Ей пришлось нанять маляров и за свой счет заново покрасить забор. Гришеньке за это сильно досталось.

Папа поерзал на стуле и сказал:

– Нельзя ли покороче? Так можно рассказывать до утра.

– Короче говоря, – продолжала тетя, – школа, где учился Гришенька, послала его рисунки на конкурс, не то в Калькутту, не то в Бомбей, и он полу-. чил третью премию. С тех пор пошло и пошло! Сейчас он уже известный художник, ему дали квартиру на улице Левитана, и Евгения Михайловна всем рассказывает, как она воспитала мастера кисти… Так что все дело в склонности…

Мама посмотрела на меня и сказала:

– Я думаю, что у Пети есть большая склонность к музыке.

– Возможно, но как это проверить? – спросил папа.

– Надо пригласить преподавателя из школы для музыкально одаренных детей, – сказала тетя Настя. – Он послушает Петю и в два счета скажет, стоит ли игра свеч.

– Моя игра ничего не стоит! – сказал я.

– Это он боится, что его заставят учиться музыке, – улыбнулась мама.

– Да-а, у меня и так перегрузка! Даже в газетах об этом пишут!

– Слыхали, какой шибко грамотный! – сказал папа. – Вместо того чтобы готовить уроки, он читает периодическую литературу. Нет, братец, преподавателя мы все-таки пригласим. Весь вопрос в том, сколько такой музыкальный тип возьмет за консультацию.

– Он ничего не возьмет, – ответила тетя Настя. – Он еще тебе приплатит. Знаешь, как они ищут одаренных детей!

– Я уверена, что Петя одаренный, – сказала мама. – У моего покойного папы был абсолютный слух.

Прошло три дня. Я думал, что мама забыла о моей одаренности. Но она не забыла. Она вызвала из музыкальной школы учителя. Он был невысокого роста, худенький, вдвое меньше моего папы. На нем был очень красивый серый костюм и серый бантик вместо галстука. Папа сказал, что по такому бантику можно всегда узнать, артистов. Хозяйственник никогда не наденет бантика, если он не сумасшедший. Артист из музыкальной школы поцеловал маме руку и поздоровался с нами. Мы немного поговорили, и он сел за пианино: Тут мама начала извиняться, что пианино не в порядке, в него как-то залетела моль и скушала сукно на молоточках. Теперь оно, наверно, издает неправильные звуки. Но учитель сказал, что нам много играть не придется. Он только проверит мой слух. Он ударит по клавишам, а я должен буду повторить ноту. Учитель ударил. Пианино зашипело, как кошка, когда ей наступят на хвост. Тут мама вспомнила, что она забыла вынуть облигации, которые мы заложили туда, когда уезжали летом на дачу. Папа вынул облигации, и пианино заиграло. Учитель начал пробовать мой слух. Он ударил по клавишам, а я тянул следом: «А-аа, а-ааа…» Папа и мама сидели как неживые и смотрели мне в рот.

– М-да, до абсолютного слуха ему далеко, – сказал учитель и попросил меня спеть песенку.

– Какую песенку? – спросил я. – Я совсем не умею петь!

– Ну-ну, не выдумывай! – быстро проговорила мама. – Ты прекрасно поешь!

– Не выкомаривайся, когда тебя просят, – сказал папа.

– Можно, я спою «Аи, джан»? – спросил я.

– Это еще что за «Аи, джан»? – удивился учитель.

– Это то, что всегда поет по радио Канделаки: «Если бочка без вина, рассыхается до дна, аи, джан!»

– Не надо вина и бочки, – сказал учитель. – Спой какую-нибудь детскую песенку.

Я спел. Учитель сказал, что я хороший мальчик, но у меня нет особых музыкальных способностей. Во всяком случае, в музыкальную школу меня не примут.

Вот это здорово! Я не одаренный! Я так обрадовался, что чуть не начал танцевать! Не хватало мне еще быть одарённым! Я знаю одного такого одаренного. Он живет в нашем дворе. Он никогда не играет с нами, не бегает, не прыгает, не ездит на стадион. Ножки у него тонкие, как вязальные спицы моей бабушки. Он такой слабый, что каждый может побороть его одним пальцем. Однажды мы поставили его в ворота кипером, и он сразу пропустил шесть мячей. С тех пор этому одаренному никто руки не подает. И он сам ужасно мучается.

– Другим людям, – говорит он, – везет: они падают с лестницы и ломают себе руки, а я не могу вывихнуть палец, чтобы не играть на рояле.

Теперь вы понимаете, почему я обрадовался? Но радовался я потихоньку. Ведь папа и мама были очень расстроены.

– Этот тип с бантиком явно схалтурил, – сказал папа. – Он слушал Петю краем уха. И в этом нет ничего удивительного. Ему, наверно, надо побывать сегодня еще в тридцати квартирах. Вот он и выполняет норму, слушает и только думает о том, как бы поскорее побежать по другому вызову.

– Определенно он слушал краем уха, – согласилась мама. – Я уверена, что Петя хорошо бы учился в музыкальной школе!

– А кто в этом сомневается? – сказал папа. – Ты думаешь, там учатся одни гении? Как бы не так! Там найдешь таких, из которых палкой не выбьешь ни одной ноты. Важно иметь знакомство. Надо найти туда ход – и все будет в порядке!

И папа начал искать ход. Но не такой ход, где все ходят, а такой, где мало ходят. Папа долго его искал, и я подумал, что он ничего не найдет. Но однажды он пришел и сказал:

– Дело на мази! Завтра меня примет директор музыкальной школы.

– Как это тебе удалось? – обрадовалась мама.

– О, это длинная история! У нашего Карнаухова есть зять, у зятя – племянник, и вот жена этого племянника обучает там детей игре на арфе или на каком-то другом допотопном инструменте. Она все и устроила…

– Да, что бы там ни писали газеты, – задумчиво сказала мама, – а знакомство – великое дело!

На следующий день я не пошел в школу. Мама послала меня в парикмахерскую. Потом она начала меня мыть и скрести, будто я должен был прийти к директору голым. На меня надели вельветовую курточку и какой-то девчоночий бант, и я вовсе стал похож на чучело гороховое.

Директор школы был высокий худой старик, и ходил он прямо, будто к его спине привязали доску. На носу у него качались очки. Даже не очки, а какие-то два стеклышка, а между ними защипка. Очки все время сползали с его носа, и я боялся, что они вот-вот упадут.

Директор посадил папу в кресло, а меня подозвал к пианино. Мне опять пришлось петь. Когда я пере^ стал петь, он сказал папе, что я чудесный парень, но музыканта из меня все-таки не получится. Папа стал просить, чтобы меня взяли в школу, и говорить, что все люди должны помогать друг другу. Папа может помочь директору. Вот в школе идет ремонт, и нет кровельного железа. Папа достанет железо. Директор сказал, что ему не нужно кровельное железо. Тогда папа спросил, что ему нужнр. Тут директор страшно рассердился и начал бегать по комнате, и размахивать своими длинными руками, и кричать, что ему ничего не нужно. Ему только нужно, чтобы папа поскорее вышел из комнаты. Директор так раскричался, что очки у него соскочили с носа, упали на пол и разбились. Я так и знал, что они упадут. Я бросился собирать стеклышки, чтобы отдать их директору, но папа взял меня за руку, и мы вышли из комнаты.

Всю дорогу папа ругался и говорил, что из-за меня у него одни неприятности. Мама выдумывает какие-то глупости про лауреатов, а папа ее слушается. Директор прав! Никогда из меня не получится известного музыканта! Дай бог, чтобы я окончил школу! И на том спасибо!

Когда мы пришли домой, мама сразу увидела, что я опять не одаренный.

Она села на диван и заплакала. Уж очень ей хотелось, чтобы я стал знаменитым артистом.

Теперь, когда папа берет «Вечернюю Москву», он никогда не читает вслух про искусство, про конкурсы и про то, кого из музыкантов принимала королева.

Как мы хоронили Ляльку…

Мама говорит, что несчастья никогда не приходят в одиночку. Они ходят друг за другом, Как гуси по дороге. Сначала к нам пришло одно несчастье: папе дали маленькую работу вместо большой. И на этой маленькой работе приходится много работать. А когда папа был на большой работе, он работал совсем мало.

Потом пришло еще одно несчастье 1 моя сестра Лялька окончила институт.

Мама давно боялась, что она окончит институт.

– Я с ужасом жду этого дня, – говорила мама. – Я этого не переживу.

– Переживешь! – смеялся папа.

И мама пережила. Она только страшно испугалась, когда Лялька пришла и сказала, что ее уже распределили.

– Куда? – спросила мама.

– В Уфу!

– Я так и знала, что тебя похоронят в глуши! У мамы задрожали губы и кончик носа стал

совсем красный.

Значит, Ляльку похоронят в глуши. Мне сразу стало ее жалко. Я люблю Ляльку. Она хорошая сестра. Правда, не всегда она бывает хорошей. Утром, когда Лялька опаздывает в институт, она становится злой как черт. Вечером она не такая злая. И она делается совсем доброй, когда приходит Володя-длинный, баскетболист, тот самый Володя Рукавишников, про которого мама думала, что он плесень. Лялька говорит, что он ей безразличен. Она чихать на него хотела. Поэтому, когда Володя приходит, она становится веселой, вызывает меня в свою комнату, обнимает за плечи, дает билеты на каток. Она говорит Володе, что я хороший парень. А Володя-длинный отвечает, что таких мальчиков он никогда не видел и, наверное, не увидит до самой своей смерти. И Лялька смеется…

И вот такую сестру мы скоро похороним. Мне стало жалко Ляльку. Я очень разволновался. Мама тоже разволновалась и попросила лекарство для сердца. Тут я вышел на кухню. ^

Дедушка Бедросов, как всегда, возился у плиты. Он любит варить обед. На нем был фартук в клеточку. Этот фартук сшила себе его жена, Евгения Николаевна. Она была толще дедушки, поэтому фартук висел на нем, как сарафан на палке.

Бедросов держал в руках большую кишку и запихивал в нее гречневую кашу.

– Что нос повесил, джигит? – спросил меня Бедросов. – Никак ты схлопотал двойку?

– Не схлопотал… Мы скоро Ляльку похороним… Бедросов так испугался, что кишка у него упала на пол и из нее вывалилась каша.

– Ты что, сдурел? – рассердился он.

– Нет, не сдурел.

– Такая здоровая девка – и вдруг помрет!

– Еще как помрет, – сказал я. – Ее похоронят в глуши.

– В какой глуши?

Я все рассказал старику. Он еще больше рассердился и начал кричать, что мой папа не в столицах родился, а в Воронежской области, а мама – в Пяти-хатке. И они там жили и не померли в глуши, а вот их дочь должна обязательно помереть! Дедушка заговорил быстро-быстро, и слова у него вылетали как пули и наскакивали друг на друга, так что уж ничего нельзя было понять.

Я вернулся в комнату. Пришел с работы папа. Мы сели обедать. Никто ничего не ел, все ковыряли, как говорит мама, вилками в тарелках.

Папа уже не смеялся над мамой, он сказал, что надо спасать Ляльку.

– Может быть, достать справку, что она больна? – спросила мама.

– Болезни не ее козыри, – ответил папа. – Каждый, кто на нее посмотрит, скажет, что она может кидаться гирями в цирке.

Лялька сидела красная и злая.

– Я слыхала, – сказала мама, – что замужних не посылают.

– Еще как посылают!

– А если муж живет в Москве?

– Тогда не посылают!

– Володя-длинный, кажется, холостой? – спросила мама.

– Баскетболистов и велосипедистов нам не надо! – пробурчал папа. – Проживем без них!

Потом все замолчали. Папа лёг на диван и начал читать про Кортина д'Ампеццо.

– «Наша спортивная делегация, – читал папа, – живет в высокогорном отеле «Тре Крочи», находящемся в двадцати минутах езды на автомобиле от Кортина д'Ампеццо. Это комфортабельная гостиница, из окон которой открывается чудесный вид…»

– Как ты можешь думать сейчас про Ампеццо! – заплакала мама. Папа отложил газету и сказал, что не надо плакать. Лялька сама по себе, Ампеццо сама по себе. Не все еще потеряно. Можно еще поговорить с Геной Смузиковым.

– Это еще что за Смузиков? – удивилась мама.

– Он работает у нас в конторе. Хороший такой хлопец.

Мама всегда говорила, что папа умеет быстро разгадывать людей. Другому, чтобы узнать человека, надо сесть с ним за один стол и съесть целый пуд соли. Папе соли не надо. Он узнает без соли. Он посмотрит на человека и сразу скажет, чем тот дышит и что думает.

– А как нам поможет твой Смузиков? – спросила мама.

Папа посмотрел на меня и начал говорить так, чтобы я ничего не понял.

– Бракейшн будет фиктивнейшн. Понимэйшн?

– Понимэйшн… – ответила мама.

Папа еще долго говорил, а мама слушала, и вздыхала, и все боялась, как бы Смузиков не подложил нам свинью.

Мама всегда чего-нибудь боится. Чем плохо иметь свинью? Ведь у нас дома нет даже собаки!

Лялька тоже испугалась свиньи. Папа клялся и божился, что Смузиков – честный человек, хоть и-работает у них в конторе, где жулик на жулике сидит. Но Лялька и слушать не хотела. Она сказала, что пусть ее лучше похоронят в глуши, – и дело с концом! Мама опять заплакала, легла на диван и сказала, что у нее разрывается сердце. Папа дал ей капли. Он начал кричать на Ляльку, что она хочет погубить свою мать. Лялька убежала к себе в комнату.

Я так расстроился, что опрокинул на скатерть химические чернила. Папа еще больше рассердился и сказал, что в доме все идет прахом!

Три дня мама лежала на диване. Когда Лялька заходила в комнату, у мамы пропадал пульс, и мы боялись, что она умрет в любую минуту.

Пришел доктор из поликлиники. Он быстро выслушал маму и сказал, что ее нельзя волновать.

– Не волнуйтесь, – сказал доктор, – берегите сердце. Знаете, как поется в песенке: «И хорошее настроение не покинет больше вас».

– Да у меня прекрасное настроение, – тихо ответила мама, посмотрела на Ляльку и заплакала. – Мне здесь берегут сердце.

– Ну, так мы никогда не встанем, – сказал доктор. – Это никуда не годится.

Когда доктор ушел, папа вызвал Ляльку на кухню и сказал ей шепотом:

– Ты добьешься своего, ты доконаешь свою мать. Этого мы тебе никогда не простим!.

В воскресенье к нам пришел Смузиков. Мама поднялась с постели. Смузиков мне понравился. Он был веселый, здоровый как борец, и от него пахло пивом и одеколоном. На левой его руке были нарисованы рулевое колесо и русалка, которая сидела на двух кинжалах. Сверху была надпись:

«Всегда помню свою маму».

Рисунки маме не понравились, но она сказала, что из-за надписи прощает Гене колесо и русалку»

Гена ответил, что свою маму он любит больше всех на свете. А татуировка ему нужна теперь, как зайцу насморк. Когда я услышал про заячий насморк, меня разобрал смех. Я помирал от смеха целый вечер, потому что такого остроумного человека я еще не встречал. Он знал не только про зайца. Он говорил: «Это мне нужно как собаке велосипед, или – как слону качели, или «как селедке патефон». Под конец он до того насмешил, что у меня из носа потек чай и выпали кусочки пирога, и я чуть не вылетел из-за стола.

Наш гость сказал, что он может жениться на Ляльке. Папа хотел дать ему за это кожаную тужурку, почти еще совсем новую, но Гена отказался. Оказывается, тужурка ему нужна как покойнику калоши. Гена сказал, что он не феодал, ему калыма не надо. Он женится на Ляльке потому, что Любит па-» пу. Гене ничего от нас не нужно. Он просит только прописать его в нашей квартире. Понарошку. Жить он будет за городом, в Малаховке,

Тут мама-опять испугалась. Но папа мигнул ей и сказал Гене:

«Сделаемся!

Смузиков ушел от нас поздно вечером. Он пообе. щал маме достать тюль на занавески, а меня взять на «Динамо».

И этот человек станет мужем Ляльки! Мы все очень обрадовались. И вдруг Лялька-опять сказала, что она не пойдет со Смузиковым в загс. Тут все началось сначала: мама легла в постель, семь дней она лежала и даже не готовила обед, и мы ели любительскую колбасу и пельмени/ Сердце у нее то останавливалось, то начинало так биться, будто оно хотело выскочить наружу. Иногда сердце останавливалось на полчаса, и мама думала, что она вот-вот умрет. Мама не боялась умереть. Чем так жить, лучше отдать богу душу. Ей только было жалко меня и папу. Что с нами станет? Кто будет за нами смотреть?

Папа не хотел, чтобы мама умирала. И он каждый день кричал на Ляльку, и просил ее, и снова кричал, пока Лялька не согласилась.

В следующее воскресенье Лялька и Гена пошли в загс. Они стали мужем и женой.

Когда Володя-длинный приехал из командировки, он сразу пришел к нам. Дома никого не было.

– А у Ляльки уже есть муж, – сказал я. – Хотите, могу показать паспорт?

Лялькин паспорт всегда лежал на комоде за зеркалом. Я принес его и показал Володе. Он посмотрел, и глаза сделались у него круглые, как у рыбы. И ноги его согнулись, и мне показалось, что веснушки, маленькие, средние и совсем большие, как блины, посыплются с его лица. Володя сел на стул и икнул. Он еще много раз икал, пока я не принес воды. Володя-длинный выпил воду и начал по ошибке засовывать стакан в пиджачный карман. Меня разобрал смех. Я сразу понял, что Володя-длинный – чепуховый молодой человек. Он, наверно, сам хотел стать Лялькиным мужем. Как хорошо, что Лялька об этом не знает! Володя-длинный ушел, забыв у нас калоши.

– Чьи это калоши? – спросила Лялька, когда пришла.

– Володи.

– Он здесь был?

– Еще как был! Икал полчаса!

– Ты что-нибудь ему говорил? – испугалась Лялька.

– Ничего не говорил, только показал твой паспорт. И он сразу начал икать…

Тут Лялька развернулась и дала мне такую пощечину, что меня подбросило на диван. Я так удивился, что даже не успел заплакать. Лялька. побежала к себе. Она разревелась, как маленькая, и ревела до тех пор, пока не пришел папа.

Просто удивительно! Все время Володя-длинный ей не нравился, и вдруг, после того как он начал икать, она полюбила его.

С этого дня Лялька стала злая и раздражительная, и все боялись сказать ей слово. А папа был веселый. Целыми днями он пел «Самара-городок». Он говорил, что все прекрасно устроилось. Лялька осталась с нами в Москве, и теперь ее уже не похоронят в глуши. Пусть Другие хоронят своих дочерей, если это им нравится. Мама тоже была довольна и говорила, что мы должны быть благодарны Гене.

И я так думал и очень жалел, что Лялькин муж никогда не приходит к нам. Можете себе представить, как я обрадовался, когда встретил его около нашего двора!

– Здорово, кореш! – сказал Гена и протянул мне руку. – Как жизнь молодая течет? Ты тайну хранить умеешь?

– Умею.

– Так вот, хочу переехать к вам на постоянное местожительство. Когда, говоришь, твои старики не бывают дома?

– Утром!

– Толково. Утром и переедем!

– А зачем вам переезжать, когда никого не будет? Вы хотите сделать нам сюрприз?

– Ясно, сюрприз. Старики здорово обрадуются.

Утром Гена принес свой чемодан и письмо. Чемодан я поставил в Лялькиной комнате, а письмо вечером отдал папе.

– Это еще что? – спросил папа.

– Это сюрприз, – ответил я.

– Боже мой! Что все это значит? – закричала мама и схватилась за сердце.

Лялька побежала за каплями.

– Я так и знала! – прошептала мама. – Что теперь с нами будет!

– Ничего не будет! – закричал папа не своим голосом. – ^ Я вышвырну этого мерзавца вместе с чемоданом!

Я ужасно удивился. Вот это сюрприз! Гена – мерзавец! Только вчера они говорили, что он замечательный парень!

Папа еще долго кричал, но почему-то не выкидывал Гений чемодан. Мама все время плакала. Так продолжалось два дня, пока не пришел Гена. Он был, как всегда, веселый, и от него пахло пивом и одеколоном «Эллада». Он принес с собой раскладушку.

– Давайте не будем расстраиваться, – сказал Гена. – Все идет нормально. Дорогой зять пришел в родную семью.

– Ты подлец, Гена! – сказал папа. – Твоей ноги не будет в моем доме!

– Не разрушайте семейный очаг! Не выгоняйте зятя! Скажите-ка лучше, где поставить раскладушку?

– Ты думаешь, на тебя не найдется управы? – : опять закричал папа. – Врешь, подлец, управа на тебя найдется!

– Значит, я подлец, а вы честный человек? – = Гена постучал ложечкой по графину. – Давайте разберемся без шума! Дорогие товарищи! Перед вами семья гражданина Васюкова. Пять лет государство растит и холит его единственную дочь – будущего специалиста. Что же общественность видит в итоге? Товарищ Васюков благодарит советскую власть? Кланяется ей – в ноги? Дудки! Он обманывает её посредством фиктивного брака. Больше того! Он и его дочь завлекают бедного, но честного Гену Смузикова в свои сети. И когда гражданин Смузиков по наивности своей женится, то выясняется, что он уже больше не нужен. Его выбрасывают, как вещь…

Мне так стало жалко Гену, что я чуть не заплакал. Но вдруг он улыбнулся и сказал совсем у, веселым голосом:

– Как вы думаете, дорогой товарищ Васюков, если бедный Смузиков придет с таким материальчиком в редакцию? Что получится? Получится толковый фельетон. Тираж – сто тысяч. Газет не хватает. Люди стоят у щитов и читают. Общественность реагирует. Вас вызывают на местком. Словом, скандал на весь мир… Вопросы есть?

У папы вопросов не было. У мамы тоже.

Гена поставил раскладушку и начал жить у нас.

Лялька стала жить у подруги. Она приходила только обедать. Мама плакала. Папа ходил такой скучный, будто он на службе опять попал в яму, которую ему вырыли враги. Лялька молчала несколько дней, а потом сказала:

– Вы сами понимаете, что так долго продолжаться не может.

– Что ты хочешь делать? – спросил папа.

– Об этом вы узнаете позже, – сказала Лялька. Я очень удивился. Лялька никогда так строго не

разговаривала с папой и мамой. Я думал, что мама начнет плакать и хвататься за капли, а папа кричать и размахивать руками, но они только вздохнули.

– Мы нашли зятя и потеряли дочь, – сказала мама.-

– Мы ничего не нашли. Мы только потеряли, – отозвался папа.

Через пять дней Лялька от нас уехала. Она поехала в Билимбай вместе с Володей-длинным, баскетболистом. Они похоронили себя в глуши.

Мама больше не ругает Володю. Когда к нам приходит тетя Настя, мама говорит ей, что Володя честный парень. Таких не так уж много. Он любит Ляльку. И это главное. Правда, Лялька, при ее красоте и воспитании, которое она получила у мамы, могла бы выбрать мужа получше. Но что сделано, то сделано. Они хотят жить в Билимбае и строить новую жизнь. Пусть живут и строят! Пусть живут!