Текст книги "Заставь меня (ЛП)"
Автор книги: Саммер О'Тул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА 2
В одиночку
Я просыпаюсь с подушкой на голове. Прошло уже две недели после смерти Бет, а мое подсознание все еще не избавилось от этой привычки. Поскольку Бет обычно возвращалась домой из «Персика» рано утром, я заглушала звук ее прихода подушкой. Это происходило так часто, что в конце концов я начала делать это посреди сна, не задумываясь.
Отталкиваю подушку с кислым привкусом во рту. Мне жарко под одеялом, полуденное солнце пробивается сквозь окно, словно через чертово увеличительное стекло.
Я всегда была жаворонком. Я тот раздражающий человек в отпуске, который выскакивает из постели на рассвете и настаивает на том, чтобы все отправились в поход на восходе солнца. Но с тех пор, как начались кошмары, я принимаю снотворное, чтобы обрести хоть какое-то подобие покоя, и теперь просыпаюсь далеко за полдень.
Неважно, во сколько я просыпаюсь. Особенно с тех пор, как я отменила все свои проекты по написанию статей на фрилансе, мне буквально не для чего просыпаться. Время кажется одним сплошным размытым пятном, но в то же время, оно будто полностью остановилось и вернется назад только тогда, когда восторжествует справедливость.
Я почти не помню ее похороны. Там были фиолетовые цветы, это помню. Они бы ей понравились. Но больше ничего особенного. Наверное, мой травмированный мозг решил отключить или подавить это воспоминание, но не то, которое преследует меня каждую ночь во снах.
Отблески желтого цвета в лужах. Размытые красные фары. Черный цвет. И ножевые ранения.
Они никогда не кончаются. Удары ножом.
Даже когда ее стеклянные, пустые глаза опускаются на мои, сирена не звучит, а удары не прекращаются.
Желчь подкатывает к горлу при мысли об образах, от которых я не могу избавиться. Я бы выпила галлон отбеливателя, если бы он мог очистить мой разум. Вместо этого я поднимаю подушку и кричу в нее, пока не кончается воздух.
Урчание, доносящееся из пустого желудка, – единственная причина, по которой я встаю и шаркаю к двери спальни. Наша квартира маленькая, кухня тесная, но все уютное. Было намного уютнее, когда многочисленные комнатные растения цвели. Без Бет и моей неспособности заботиться о таких мелочах, как растения, половина засохли и стали коричневого цвета.
Я выхожу из комнаты, и меня передергивает от мерзкого запаха того, что гниет на грязной посуде в кухонной раковине. Мусорное ведро переполнено контейнерами для еды, и я точно знаю, что в холодильнике нет ничего съедобного. Моему желудку все равно. Он продолжает урчать, хотя мне нечем его удовлетворить.
Клянусь, что сегодня же займусь этой кучей посуды. Так же, как я клялась вчера, и позавчера, и поза-позавчера. Я знаю, что не сделаю этого, но мне легче притворяться. И когда почти все напоминает о ней и ковыряется в сырой и кровоточащей ране, все еще зияющей в моем сердце, я приму все, что смогу получить.
Самое яркое напоминание – это черно-желтая лента, протянутая через дверь ее спальни. Полиция просмотрела комнату на следующий день после убийства, и с тех пор я туда не заходила.
Не могу.
Словно какой-то маленький, восхитительно глупый уголок моего сознания думает, что, если я не буду трогать ее вещи, она вернется и заберет их.
Семья Бет сказала, чтобы я не торопилась перебирать ее вещи. Они не хотели «нарушать мое горе, торопя процесс».
«Когда будешь готова», – сказали они.
Что, блять, это значит? Трудно поверить, что я когда-нибудь буду «готова» признать тот факт, что моя лучшая подруга с детского сада мертва.
Не просто мертва. Убита.
Я бы хотела, чтобы они меньше заботились о моем горе и больше о том, что копы тянут время. Не понимаю, как они могут просто смириться с тем, что полиция зашла в тупик, вместо того чтобы устраивать беспорядки в участке каждый чертов день. Потому что именно это я и хочу делать.
Меня уже три раза выпроваживали. Мне сказали, что если я вернусь в таком состоянии, то буду арестована за домогательство к сотруднику правоохранительных органов. Видимо, им не очень нравится, когда орешь в рупор в участке, требуя новостей по делу.
Может, если бы они лучше выполняли свою чертову работу…
Мои легкие горят, и я с хрипом хватаю воздух.
Толчки в груди усиливаются, паническая атака вот-вот обрушится на меня. Я добегаю до ванной комнаты и открываю кран душа, прыгая в воду до того, как она успевает нагреться.
Холодная вода хлещет, когда я сползаю по кафельной стене и сворачиваюсь в клубок.
Я направляю все свои силы на то, чтобы сосредоточиться на ледяном потоке, потому что, если не отвлекусь от желто-черной ленты на двери, и того, что находится за ней, уверена, что мое сердце просто сдастся.
***
– Вы любите голубой сыр? У них есть офигенный салат с посыпкой из голубого сыра. Я не любитель салатов, но, черт возьми, съел бы его с потрохами, – говорит таксист так радостно, что создается ощущение, будто он припаркуется и пойдет обедать со мной. Я мысленно стону от этой мысли.
Выбор, где и что есть, кажется таким эгоистичным. Бет под землей, а я разрываюсь между чоу-мейном2 и пиццей. Господи Иисусе.
Не помогает и то, что все места, куда я обычно хожу, полны воспоминаний о Бет. Я взяла за правило вызывать такси и просить водителя отвезти меня в их любимый ресторан. Если там я бывала с Бет, то прошу их выбрать другой. А поскольку мою машину забрали для улик и не вернули, то либо так, либо пешком. Добавьте это к списку дел, на которые у меня нет сил.
Вот так я и выхожу из такси перед рестораном в стиле паб, пока водитель продолжает тараторить о проклятой посыпке из голубого сыра.
«Лисье логово».
Название написано золотыми вьющимися буквами над окнами с частично задернутыми бархатными шторами. Фасад ресторана выкрашен в элегантный черный цвет. Столики бистро на улице заняты, и когда я вхожу внутрь, там так же много народу. Похоже, тут много любителей голубого сыра.
Здесь царит классическая атмосфера старого паба с толстой отполированной деревянной барной стойкой. Многоярусные полки с бутылками спиртного за стойкой, подсвечены снизу, создавая радужное сияние. А за ними – зеркало в золотой оправе.
Вот где начинается декаданс. Вместо концертных флаеров на стенах висят несколько оригинальных, великолепных картин. Они абстрактны, но создают ощущение деревушки, в которой лиса может обустроить нору.
Здесь есть зона ожидания с красными кожаными скамейками, куда хостес направляет меня. Я сажусь, чувствуя себя не на своем месте. Не то чтобы здесь все были одеты по дресс-коду, но они выглядят как люди, которые моют фрукты, как только приходят домой из магазина, и покупают туалетную бумагу с запасом. Короче говоря, похожи на людей, у которых жизнь налажена.
И это точно не про меня.
Я подняла с пола вещи и выбрала их только потому, что они прошли проверку на нюх. Приняла душ, но не удосужилась помыть волосы, поэтому они уложены в небрежный пучок – и не самый шикарный. На мне сланцы с носками, и я все больше думаю, что это ошибка.
Почему водитель не мог отвезти меня в забегаловку с жирной пиццей и крылышками?
Я уже встала и собираюсь уходить, когда к хостес подходит мужчина в черном костюме. Он наклоняется, чтобы прошептать ей что-то на ухо, и при этом кладет руку ей на бицепс.
Как только я вижу его, меня словно сбивает автобус. Я настолько потрясена, что отшатываюсь назад на несколько шагов, как будто получаю физический удар.
Вижу черно-белую татуировку лисы, которая смотрит на меня, а змея все так же мертво свисает из ее пасти. Я умоляю свои ноги двигаться, но чувствую себя такой же парализованной, как и в первый раз, когда увидела эту татуировку.
Застыла на месте.
Хостес смеется над тем, что сказал он – убийца Бет, – и это выводит меня из транса. С каждым нервом в моем теле, бьющимся от адреналина, я бодро выхожу на улицу. Пытаюсь сохранить спокойствие, пока не дойду до угла квартала, но мне это не удается. Я бегу по тротуару. За углом прижимаюсь спиной к ближайшему зданию. Задыхаясь, смотрю на голубое небо, пока мои легкие пытаются восстановить дыхание.
Только на мгновение. Затем я роюсь в сумке в поисках визитной карточки, которую дал мне детектив Саксон.
Черт. Дерьмо. Дерьмо. Что за бездна в этой сумке!
Я судорожно обшариваю ее рукой, прежде чем решаю выбросить все на тротуар. Перебираю скомканные квитанции, ручки, тампоны и разный хлам, пока не нахожу визитку. Все еще стою на коленях на тротуаре, окруженная содержимым своей сумки, когда звоню Лео.
Идут гудки, и я грызу внутреннюю сторону щеки. Возьми трубку, возьми трубку, возьми трубку.
– Саксон, – раздается его голос, и моя грудь раздувается в большом, облегченном вздохе.
– Это он. Я его видела.
***
Я держу дверь открытой для полицейского, сопровождающего закованного в наручники мужчину, от которого волнами исходит запах алкоголя. Я следую за ними, в вестибюле участка, где явно меньше народу, чем когда я была здесь в последний раз. Однако флуоресцентные лампы и запах лизола остались прежними.
– Харлоу Харгрейв к детективу Саксону, – говорю я женщине-полицейскому, очевидно, дежурившей в приемной за стеклянной перегородкой. Она чавкает жвачкой и берет трубку, нажимая пару кнопок.
Я нетерпеливо постукиваю ногой. Кто-то отвечает. Я их не слышу, но она бормочет «м-м-м», прежде чем повесить трубку.
– Он сейчас выйдет, – говорит она с выражением чистой скуки на лице. Я едва не вылезаю из кожи от нервов, а она тасует бумаги так, словно мечтает быть где-нибудь в другом месте. Если бы она знала, зачем я здесь, то была бы больше воодушевлена.
Я, блять, нашла его.
Это он. Я знаю, что это он. Татуировка впечаталась в память, преследует меня каждую ночь, и она принадлежит человеку в черном костюме. «Заткнись», – шиплю я на испорченную часть своего мозга, которая указывает на что-то отдаленно сексуальное в этой ситуации.
– Лео, – я встаю и машу рукой. Он улыбается, когда видит меня.
– Мисс Харгрейв, прошу вас пройти за мной.
– Если мне можно называть тебя Лео, то и ты называй меня Харлоу, – я бросаю на него взгляд и ухмыляюсь.
– Хорошо, – уголок его рта поднимается, и в его взгляде появляется почти коварный блеск, отчего у меня в желудке творятся непонятные вещи. – Харлоу.
Я слегка отстаю от него, пока он ведет меня через камеры временного содержания, разглядываю худые, но все еще мускулистые плечи. Я смотрю на других детективов. Одни с любопытством смотрят на меня, другие уткнулись носами в толстые папки. В воздухе витает какое-то волнение
Он проводит меня в комнату для допросов и закрывает дверь. Эта комната отличается от той, где я была раньше. Для начала, здесь есть окна, выходящие на улицу, и еще одно, выходящее на камеры. Должно быть, он заметил мой взгляд, потому что говорит:
– Могу опустить жалюзи, если будет комфортнее.
– Нет, все в порядке, – он жестом показывает на маленький круглый стол в центре комнаты, и мы оба достаем стулья и садимся. Еще одним отличием является ковровое покрытие. Наши стулья бесшумно скользят по ковру с низким ворсом, а не скрежещут, как металл по бетону.
Он достает из кармана диктофон, а также небольшой блокнот и ручку. Ставит диктофон в центр стола и щелкает по нему.
– Не возражаешь, если буду записывать? – я качаю головой, внезапно ощущая скорее нервозность, чем волнение. Все это кажется таким зловещим, как дежавю, когда он говорит: – Хорошо, расскажи, что произошло. Начни с самого начала.
Я рассказываю ему все с того момента, как проснулась. Опускаю часть о жизни на мусорной свалке. Детектив Саксон производит впечатление человека, который содержит дом в чистоте. Сомневаюсь, что найду у него хоть пылинку. Он ошалеет, если узнает, как я живу сейчас. И по какой-то причине меня волнует его мнение.
– …и тогда я позвонила, – заканчиваю я.
– Он тебя видел? – Лео щелкает ручкой, а я шаркаю по ковровому покрытию, покачивая ногами.
– Не думаю.
Он кивает головой и потирает нижнюю губу – мой взгляд фиксируется на этом движении – но он ничего не говорит. Просто кивает и снова щелкает ручкой с задумчивым видом.
– Ну…? Его арестуют или как? – нарушаю я молчание.
Он упирается предплечьями в стол и наклоняется вперед. Говорит тем же тоном, что и в прошлый раз, когда разговаривал со мной, как с пойманным кроликом.
– Дело вот в чем, Харлоу. Человек, которого ты видела, – Кэш Фокс. Он владеет «Персиком», «Лисьим логовом» и разными другими заведениями в городе, – от этих слов у меня кожа покрывается мурашками. Зная, что серийный убийца без зазрения совести живет своей жизнью на публике, управляя бизнесом. Ради всего святого, он был боссом Бет.
– Разве это не здорово? У него есть связь с Бет и местом преступления, – мои ладони начинают потеть, когда Лео прикусывает губу, словно тщательно обдумывая, что он собирается сказать дальше.
– Это все косвенные улики. Да, связь есть. Именно поэтому мы уже рассматривали его алиби, когда ты вспомнила о татуировке. Но мы все еще застряли на том же месте, где были раньше.
– И что это за место? – мое горло сжимается, и я умоляю себя не плакать. Этот разговор идет совсем не так, как я думала.
– Ты всего лишь свидетельница, которая что-то видела, но его алиби доказывает, что это невозможно, – я будто падаю с огромной высоты. Все нервы, адреналин, волнение, предвкушение и эйфория сегодняшнего дня внезапно исчезают, оставляя меня в свободном падении.
– Что? Нет, мы должны что-то сделать. Я видела его, Лео. Я, блять, видела его.
Это я лежала на тротуаре, когда мою лучшую подругу резали, не в силах ничего сделать.
Ничего. Я ничего не сделала.
Только запомнила каждую линию этой проклятой татуировки.
– Что это за алиби? Оно не правдивое. Это он, должен быть он, – мне не нравится, как отчаянно я говорю, но еще больше не нравится то, что Лео говорит дальше.
– Я не имею права обсуждать эти детали.
Мое тело вибрирует от ярости.
– Ты издеваешься надо мной? – я огрызаюсь. – Я пережила худшую ночь в своей жизни, а ты «не имеешь права обсуждать» что-либо со мной? – я встаю, готовая к штурму, если этот придурок скажет еще одну идиотскую вещь.
– Я уже рассказал тебе больше, чем следовало, Харлоу, – напряжение немного рассеивается, когда он извиняющимся тоном произносит мое имя. – Ты не должна знать, что Фокс является подозреваемым, не говоря уже о деталях его алиби.
– Но, но… – я провожу руками по волосам, мои мысли летают вокруг, как чертовы комары летом. – Как он объяснит эту татуировку? Это не может быть кто-то другой.
– Любой адвокат защиты, поверь мне, Фокс может позволить себе самого лучшего, и будет утверждать, что вы встречались с Фоксом раньше, и твой мозг неправильно запомнил детали, смешав воспоминания из-за травмы. Показания свидетелей, особенно если речь идет о травмирующем инциденте, как известно, ненадежны. Нам нужны неопровержимые вещественные доказательства, а у нас их просто нет. Мне жаль, Харлоу.
– Мне плевать на твою жалость, – говорю я себе под нос, но, видимо, достаточно громко, чтобы он услышал, судя по тому, как дергается его челюсть.
Я уже чувствую, как нечто приближается ко мне, вторгаясь в мою сущность. Онемение. Холодное и темное. Оно возвращается.
– Можно тебя проводить? – в его вопросе звучит грусть.
Я не смотрю ему в глаза. Не хочу видеть жалость, неуместное сочувствие.
– Не утруждайся.
Я мчусь в вестибюль, вспоминая вывеску туалета, которую заметила раньше. Запираю дверь и бегу по кабинкам, смывая каждый унитаз, пока шум не становится громким, чтобы перекрыть мои крики. Я кричу в гулком помещении до тех пор, пока вода не стихает. Кричу сквозь узел эмоций, застрявший в моем горле, и кричу, чтобы сдержать онемение. Может быть, на этот раз, если я буду достаточно громкой, достаточно сильной, то смогу запереть его.
В комнате становится тихо, пока я перевожу дыхание и слушаю, как вода из крана раковины капает, капает, капает.
Черт побери. Похоже, я буду выслеживать серийного убийцу в одиночку.
ГЛАВА 3
Не плачьте из-за пролитого кофе
Не знаю, был ли это кофе со льдом Venti с дополнительной порцией или тот факт, что время, наконец, как будто снова пошло вперед, но к тому времени, когда я рухнула на диван, я вычистила и привела в порядок каждый сантиметр квартиры – кроме ее комнаты. На это ушло шесть часов, несколько походов к мусоропроводу и остатки средства для посуды, но дело сделано.
Я открываю банку пива и смотрю на пузырек с таблетками в своей руке. Я чувствую легкость, которой не испытывала с момента инцидента, и думаю, может быть, мне не нужны таблетки, чтобы заснуть сегодня. Это слабое чувство, но в воздухе витает искорка надежды.
К черту полицию. К черту детектива Саксона. К черту фальшивые алиби и подлых адвокатов. И к черту Кэша Фокса. Потому что я сожгу его мир дотла и буду танцевать на пепелище.
Я не успеваю выпить и половины пива, как засыпаю на диване. Только когда просыпаюсь под звуки птиц и утренней электрички за окном, понимаю, что впервые за две недели проспала ночь без снов.
***
Я смотрю на ухмыляющегося мультяшного пса, который, честно говоря, выглядит обкуренным, красная бандана низко наброшена на его шею.
Что ж, начало многообещающее.
Когда я искала в интернете «Кэш Фокс», на экране появилась куча веб-сайтов, посвященных кредитам, и бизнес-страниц «Фокс Ньюс». Тогда я проверила результаты поиска по картинкам, и оказалось, что в фильме «Лис и пес» есть поющая группа собак во главе с псом-укурышем Кэшем.
Когда я начинаю добавлять другие ключевые слова, такие как ресторан, бизнес и клуб «Персик», появляется еще больше. Я поглощаю каждую статью, которую нахожу, но только все больше и больше расстраиваюсь, когда в любой статье его рисуют как молодого, успешного бизнесмена, который возвращает честность в индустрию развлечений. Я вздрагиваю, потому что, судя по тому, что я знаю о «Персике», они, по крайней мере, отчасти правы.
Когда Бет начала танцевать, она работала в четырех клубах за четыре месяца, прежде чем нашла «Персик». Каждый клуб был хуже предыдущего, менеджмент был кодом для наркоторговцев, девушкам не платили их долю половину времени, а охрана вмешивалась только тогда, когда кому-то грозила смерть. Если только клиент не был хайроллером3, то мужики практически не видели границ с танцовщицами. Бет сказала, что некоторые девушки выглядели несовершеннолетними, и те часто проводили время со взрослыми дядьками.
Но в «Персике», по ее словам, она всегда чувствовала себя в безопасности. В каждой отдельной комнате были тревожные кнопки, и девушки могли даже заказать украшения со встроенными кнопками, если хотели. Наркотики были случайным явлением, но охрана позволяла это только давним и беспроблемным клиентам. Любого новичка, который приносил наркотики, выгоняли и заносили в черный список.
Если танцовщицы хотели завести отношения со своими клиентами, им предоставлялась дополнительная охрана. Однажды они даже оплатили услуги адвоката, чтобы отмазать девушку от обвинения в проституции, когда на Джона донесла его мстительная жена.
Все эти воспоминания только усиливали мой гнев. Этот ублюдок маскируется под борца за права женщин днем и убивает их ночью. Интересно, встречалась ли Бет с ним, что произошло, и поэтому ли он выбрал ее? Нашла ли она в нем харизматичного предпринимателя или увидела тьму, плавающую под поверхностью?
У нее всегда была отличная интуиция в отношении людей. Одна из тех вещей, которые сделали ее такой замечательной танцовщицей. Она умела видеть, чего хотят люди, даже если это отличалось от того, что они говорили. Я вспоминаю одного мужчину, о котором она мне рассказывала.
Он пришел, уже немного выпив, и очень настойчиво добивался приватного танца. Когда он оказался в зале, его манерность поутихла, и Бет сказала, что, похоже, он не очень-то хотел там находиться. Оказалось, что его жена сказала ему, что он ее больше не привлекает. Они влюбились еще в школе, и тридцать лет спустя, многое изменилось. Он больше не был звездным бейсболистом, а она – главной болельщицей. Они стали замученными родителями трех девочек, у них едва хватало времени на сон, не говоря уже о том, чтобы проводить время друг с другом.
Вместо танца на коленях Бет научила его, как прикасаться к жене, что шептать ей на ухо, и дала ему несколько советов, которые наверняка понравятся его жене – подсказка, это клитор. В следующие выходные он пришел туда с женой, и Бет сказала, что они выглядели как влюбленные подростки с горящими глазами.
Но это сделала потрясающая Бет, а не Кэш Фокс, и я начинала уставать от чтения статьи за статьей, воспевающих его дифирамбы. Разочарованная и злая, я стучала по клавиатуре: «Убийца Кэш Фокс».
Страница загружалась мучительно медленно, и я уже хотела захлопнуть ноутбук, когда заголовок заставил меня вздрогнуть:
54-летний Фокс приговорен к пожизненному заключению без права досрочного освобождения за убийство губернатора.
Как отец, так и сын? Мой пульс бешено скачет, когда я открываю статью десятилетней давности и начинаю читать…
Эйден Фокс, 54 года, вел себя незаинтересованно, пока судья читал его приговор: пожизненное заключение без права на досрочное освобождение. Четверо его сыновей – Кэш, 23 года, Финнеас, 21 год, Роан, 16 лет, и Локлан, 9 лет – стояли с одинаково каменным лицом во время заседания. Старший из них, Кэш, был единственным, кто проявил эмоции после вынесения приговора, бросая непристойные слова и угрозы в адрес судьи, и был силой удален из зала суда.
Фокс был обвинен в убийстве губернатора Олбрайта в кабинете губернатора в прошлом году. После двухнедельного судебного разбирательства присяжные признали его виновным. Обстоятельства и мотивы убийства остаются неизвестными. Фокс, крупный донор и давний сторонник Олбрайта, находился на личной встрече с губернатором, когда раздались выстрелы.
Фокс заявил о самообороне. Офис Олбрайт не стал раскрывать подробности встречи. Общественное мнение по этому вопросу разделилось, поскольку вокруг Олбрайта давно ходят слухи о коррупции. Сам Фокс владеет несколькими известными заведениями в городе, включая ирландский паб «Лисье логово», получивший множество отзывов. Многие люди, с которыми мы разговаривали и которые регулярно общались с Фоксом, говорили, что он был хорошим соседом, щедрым и всегда готовым протянуть руку помощи.
Адвокаты Фокса говорят, что вместо него владельцем заведения станет его старший сын.
Однако наши источники в полиции говорят, что семья Фокс давно подозревается в организованной преступности. В 2005 году Фокс был обвинен в рэкете4, но так и не был осужден.
Я закрываю ноутбук и опускаюсь на диван, в моей голове крутится миллион вопросов.
Мафия?!
Хотя, в этом есть смысл. Лео, похоже, уже знал о Кэше. И если он не просто бизнесмен, а качает бабки нелегальным способом, это объясняет, почему он может позволить себе «лучших» адвокатов и почему он неприкасаемый.
Может быть, я влезаю не в свое дело? Я не могу отделаться от мысли, что все это закончится моей смертью где-нибудь в канаве. Разве не так поступают мафиози? Вырезают языки и убивают своих врагов?
Несмотря на эту мысль, во мне пробегает пульсация чего-то опасно близкого к волнению.
Абсолютно ужасная идея. И я обязательно это сделаю.
***
В одной руке кофе, в другой – самые большие солнцезащитные очки, которые у меня есть. Я готова. Выйдя из кафе «Июньский жук», расположенного через дорогу от «Лисьего логова», я надела очки и заняла столик на улице с видом на ресторан. Притворяюсь, что листаю в телефоне, а на самом деле слежу за каждым входящим и выходящим человеком. Сейчас как раз время обеда, поэтому я предполагаю, что большинство этих людей – рабочие. Замечаю, что у многих женщин темные волосы. Я не знаю, важно ли это или просто совпадение, но все равно записываю.
Я смотрела достаточно криминальных передач, никогда не знаешь, какая мелочь раскроет дело, и с Богом в качестве свидетеля я раскрою это дело.
Над пабом находятся квартиры, дверь в подъезд прямо рядом. Немногие люди приходят и уходят, но я все равно запоминаю их.
Я уже жалею о нескольких факторах, повлиявших на эту слежку. Во-первых, я так нервничаю, что случайно заказала горячий кофе несмотря на то, что сейчас самое теплое время весны. Во-вторых, я впервые за несколько недель надела джинсы и не могу удобно устроиться в этих смирительных рубашках для ног. Другие посетители смотрят на меня из-за шума, который я издаю, раскачиваясь на проволочном стуле.
И это последнее, чего я хочу. Чтобы на меня обращали внимание.
Я делаю неохотный глоток кофе и стараюсь вести себя так, будто не пытаюсь поймать серийного убийцу. Откидываюсь на спинку стула и пытаюсь выглядеть расслабленной и непринужденной.
Кто-то внутри ресторана переключает табличку «закрыто» на «открыто», и я настораживаюсь. Он вообще регулярно здесь бывает? У него полно других дел, которые он должен проверять, как наверху, так и внизу.
Что если, пока я здесь преследую его, он выслеживает свою следующую жертву? Меня переполняет тошнота. Будет еще одна жертва. Еще одна Бет.
Внезапно это жалкое оправдание слежки кажется абсурдной тратой времени. Неужели я так долго была в оцепенении, что перестала осознавать серьезность ситуации, потенциальную опасность?
Нет, дело не в этом. Я полностью осознаю безрассудство и риск.
Я не хочу признавать это, но немного жалею, что он не убил меня той ночью. Возможно, он бы так и сделал, если бы сирены не спугнули его. Эта миссия на грани глупости и храбрости не пугает меня так, как должна. Потому что все равно какой-то частью надеюсь, что меня поймают, и он закончит то, что начал.
Дверь квартиры открывается, привлекая мое внимание. Выходит белый мужчина, и мое сердце замирает, но понимаю, что это не он. Он выглядит похоже, то же строение лица и грязно-светлые волосы, хотя у этого мужчины они длиннее и падают на глаза. Он прислоняется к стене рядом с дверью и задирает ногу, опираясь на стену. Он постукивает по пачке сигарет, но не открывает ее.
Осознание врезается мне в грудь. Он использует двойников.
Вот как он может быть в двух местах одновременно. Я еще не знаю, какое у него алиби, но если это зернистые кадры или видение издалека, то этот человек вполне может сойти за Кэша.
Я набираю контакт Лео, и мой палец уже завис над кнопкой вызова, когда дверь снова открывается. Кровь, бурлящая в груди, приливает к ногам, и мне приходится сознательно напоминать себе дышать.
Вот и он.
Он начинает говорить с другим мужчиной, и я вижу, что у них есть общие черты, но они далеко не идентичны. Теперь, увидев этих двоих рядом друг с другом, я отбрасываю свою недолговечную теорию о двойниках.
Кэш ниже ростом на несколько дюймов, но шире. Другой мужчина выглядит стройнее и моложе, а мускулы Кэша обтягивает белая футболка, татуировки тянутся от кистей до самых плеч. У него взъерошенная короткая стрижка, русого цвета волосы, тот самый цвет, который получают дети-блондины. У другого мужчины сохранилось гораздо больше блонда.
Интересно, какой это именно брат?
Он предлагает Кэшу сигарету, и мой взгляд останавливается на его губах, мягко обхватывающих сигарету и выдыхающих дым. Я уговариваю себя, что мои чувств в глубине души, – это волнение по поводу потенциального доказательства ДНК, а не потому, что его профиль, когда он откидывает голову назад, похож на темного принца, ожидающего коронации.
Я тянусь за чашкой, не отрывая взгляда от двоих, очарованная тем, как непринужденно они выглядят – никогда бы не подумала, что под этими татуировками скрываются грязные секреты.
– Вот дерьмо! – восклицаю я и вскакиваю, когда горячий кофе проливается мне на колени, а опрокинутая чашка валяется пустой на столе. Все на террасе смотрят на меня, и когда я бросаю взгляд на улицу, сглатываю от ужаса, когда вижу, что братья тоже услышали и глазеют.
Глаза Кэша фиксируются на моих, и я не могу дышать. Не могу пошевелиться.
Он наклоняет голову, как любопытный наблюдатель, делая медленную затяжку. По всему моему телу пробегает холодная дрожь. Его рот складывается в тонкую, но злую ухмылку, когда он выдыхает дым, и, хотя с такого расстояния это невозможно, я готова поклясться, что слышу хихиканье.
Успеваю только отвести взгляд, когда подходит официантка с полотенцем и начинает убирать мой беспорядок.
– О боже, простите. Я помогу, – я тянусь за полотенцем.
Но она только улыбается в ответ и говорит:
– Все в порядке, так часто бывает, – успокаивает она.
Я засовываю телефон в карман и быстро иду по улице, подальше от глаз убийцы, который, как я чувствую, сверлит дыру в моей спине.
***
Остаток ночи я провожу на полу своей спальни с поварским ножом в одной руке и молотком в другой. Жду. В предвкушении. Смотрю на свою запертую дверь. Он так и не приходит.
Но на следующее утро, назовите это решимостью или недосыпанием, я готова сделать все правильно. Или, по крайней мере, лучшим способом, который я знаю.
Изо всех сил стараясь не обращать внимания на вчерашнюю катастрофу в кофейне, я устраиваюсь в окне соседнего книжного магазина. Даже покупаю несколько нехудожественных книг и беру с собой блокнот, чтобы было похоже, будто я занимаюсь. Мне нужна более веская причина сидеть здесь несколько часов, а не листая в телефоне. Нужно слиться с толпой. Стать такой обычной и скучной, чтобы никто меня не запомнил.
Находясь в безопасности за стеклом, я могу наблюдать за дверями как ресторана, так и квартирного дома. Мой пульс учащается каждый раз, когда открывается дверь, и каждый раз, когда это не он, возникает тоскливое чувство. Я не знаю, облегчение это или разочарование.
Когда он наконец появляется, я чувствую, как каждый нерв в моем теле напрягается. Он говорит по телефону, но я его не слышу. Собираю свои вещи, надеваю бейсболку, снимаю толстовку, в которой была, и запихиваю ее в сумку.
Через несколько минут после него из здания выходит белокожая брюнетка в леггинсах и спортивном бюстгальтере, и у меня появляется тревожное чувство в животе, когда он обнимает ее и целует в щеку. Она машет на прощание рукой с задорной бодростью, он машет ей в ответ, не прерывая своего разговора. В моем нутре все бурлит, когда она смотрит ему в глаза, и я задаюсь вопросом, смотрела бы она на него так и дальше, если бы знала? Смогла бы она по-прежнему терпеть его руки на себе, если бы знала, что они испачканы кровью?
Медленно и неторопливо я выхожу из книжного магазина, делая вид, что пишу смс, не поднимая головы, но мои глаза прикованы к нему под козырьком моей кепки. Он шагает по тротуару, разговаривая. Я слышу глубокий, властный тембр его голоса, но не разбираю слов. И не могу рискнуть подойти ближе, не после вчерашнего. Он видел мое лицо. Хотя, на мне были солнцезащитные очки.
