Текст книги "Заставь меня (ЛП)"
Автор книги: Саммер О'Тул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА 21
Разбитые осколки
Кэш
После мучительного запихивания твердого члена обратно в джинсы, мы с Харлоу садимся в машину. Она продолжает бросать на меня грустные взгляды исподтишка. Если это потому, что она жалеет, что остановила меня, то плохо дело. Ее волосы собраны в короткий хвост, но растрепаны, потому что я засунул в них пальцы, пока овладевал ее ртом.
Блять, этот рот.
Она целует так, что хочется еще, еще, еще. Она прижимается так, будто может дышать только тогда, когда я забираю у нее дыхание.
Я знаю это чувство.
Она бросает на меня еще один такой взгляд, и я уже собираюсь что-то сказать, когда она не сводит с меня глаз и тянется к моей талии. Ее глаза как у лани, пока она возится с пряжкой моего ремня.
– Что ты делаешь? – это прозвучало резче, чем предполагалось, и ее мягкая улыбка спадает.
– Забочусь о папочке, – черт.
Я только расслабился, но член опять мгновенно затвердевает. Откидываюсь назад.
– Что ж, приступай.
Я вдыхаю, когда ее мягкие руки обхватывают мой член. Она медленно проводит руками вверх и вниз. При первом движении ее языка по моему кончику я сжимаю челюсти до боли.
– Блять, детка, – выдавливаю я, когда ее рот принимает меня целиком. Он мокрый, горячий и просто райский. Ее слюна стекает по всей длине, когда она проводит языком по моему кончику, а затем наклоняется, чтобы лизнуть длинным движением от основания до головки.
Мои костяшки пальцев бьют по рулю и переключателю скоростей, я изо всех сил стараюсь не убить нас. Мои бедра сгибаются, желая погрузиться в ее горло.
– Глубже, куишле. Подавись папочкой.
Ее голубые глаза смотрят на меня с коварным блеском, прежде чем она опускает голову до рвотных позывов. Мышцы ее горла заглатывают мой кончик, и все мое тело сжимается от удовольствия. Я жду, что она поднимется, но она остается внизу, лишь слегка покачиваясь, так что мой член остается глубоко в горле.
– Такая чертовски горячая, – шиплю я, проводя большим пальцем по ее щеке, чтобы посмотреть, нет ли слез. Есть.
По мере того, как она продолжает, мне требуется все больше усилий, чтобы не отрывать глаз от дороги. Звук моих стонов и ее рвотных позывов нарушается пронзительным звонком телефона. Она останавливается с членом во рту.
– Не останавливайся, блять, – затем я отвечаю на звонок.
Невероятно трудно слушать, о чем бы ни говорил Финн, все, на чем я могу сосредоточиться, – это давление, нарастающее в моем паху. Яйца чертовски болят в ожидании разрядки.
Движения Харлоу становятся более энергичными, и именно поэтому я не вешаю трубку. Мне нравится, что она бросает вызов своим границам ради меня. Она ставит себя в неудобное положение ради моего удовольствия. Плюс, я понимаю, что ее чертовски заводит сосать мне, пока я говорю по телефону. По той же причине она так сильно кончила в «Фантоме». Она получает удовольствие от риска быть пойманной.
Давление очень сильное, и я знаю, что долго не протяну.
– Бери все до капли, куишле.
– Что? – говорит Финн в трубку.
Я игнорирую его.
– Будь хорошей девочкой и проглоти до дна.
– О, господи, Кэш! – рявкает Финн и вешает трубку.
Телефон падает с моего плеча, как только я кончаю. Это ослепительное ощущение. Горячие волны удовольствия прокатываются от моих яичек по всему члену и попадают в маленький ротик Харлоу.
– О, черт, да? – я рычу, чувствуя, как она глотает, все еще держа меня во рту.
Она садится, покорно вытирая рот.
– Дай посмотреть, – она смотрит на меня в замешательстве, а затем дьявольски улыбается, прежде чем открыть рот. Он пуст, только ее собственная слюна на ее розовом языке. – Хорошая девочка.
Мне нравится это зрелище, знать, что она проглотила каждую капельку, но мне также нравится вид ее наполненной мной. Поэтому я беру ее за подбородок и сплевываю ей в рот. Она сидит, жеманно улыбаясь и облизывая губы.
Когда мы доходим до моего дома, я рад видеть строительную бригаду, работающую над «Логовом». Ппланирую большую вечеринку по случаю открытия, и после утреннего разговора с Харлоу думаю, что устрою ирландский праздник. Буду использовать только старые рецепты моей матери – если они были хороши, когда она их готовила, я уверен, что Илай сможет сделать их фантастическими. Куплю отличный ирландский виски и позабочусь о том, чтобы у нас было много бочонков «Гиннесса». В последние несколько лет я увлекся модернизацией дома, превратив его в роскошное сочетание старого и нового дизайна, но я хочу вернуть его к истокам.
Выходя из машины, я хватаю свой телефон с пола, где его уронил. Что вызывает у меня любопытство.
– Почему ты не попросила свой телефон? – говорю я, открывая дверь Харлоу.
– Никто не пытается связаться со мной, – мрачно заявляет она.
– Я уверен, что это неправда, – мы заходим внутрь, приветствуем охранника у двери, прежде чем войти в лифт.
– Мне нравилось быть «вне сети», – она имитирует кавычки. – Я отменила всю работу с клиентами, у меня уже был звонок «раз в месяц» с мамой, так что единственные сообщения, которые я получаю в эти дни – случайные люди из старшей школы, которые только сейчас узнали о Бет и выражают соболезнования, – она усмехается на последнем слове.
– А как же семья? – у меня защемило в груди, я снова узнаю это тоскливое выражение на ее лице.
– У меня ее нет.
Я твоя семья, – хочу сказать я, но почему-то это застревает у меня в горле.
***
Самое лучшее, что можно сделать на таком высоком уровне, – это не допускать ошибок. Я жестокий человек, и смирился с этим. Но ничто не может повергнуть меня в убийственную ярость быстрее, чем комары. И слава богу, на моей крыше их нет, так что я могу расслабиться и наслаждаться закатом.
Я вернул Харлоу ее телефон и сумку из шкафчика в «Логове», когда мы вернулись с полигона. Удивился, что она не просила об этом, но понимаю привлекательность одностороннего мышления. У тебя нет других обязанностей, нет чужих просьб или требований к времени. Только ты и твоя цель.
Но если ее нет со мной или в квартире под охраной, я должен иметь возможность связаться с ней. Кстати, о ней, вот и она. Идет ко мне в шелковистых пижамных шортах и хлопчатобумажной майке. Опускается на край шезлонга рядом со мной. Шевелит носом и вздыхает.
– Мой арендодатель звонит уже неделю, – я приподнимаюсь из своего положения, ее голос звучит обеспокоенно. – Я пропустила дату продления нашего договора, поэтому он подписал договор с другим арендатором. У меня есть две недели.
Эгоистично, но я рад.
– Ничего страшного, ты уже живешь здесь.
Она отпрянула назад.
– Временно.
– Ну уж нет. Ты живешь здесь сейчас, куишле.
– Я не живу здесь, Кэш, – ее подбородок выпячивается, как она любит делать, когда чувствует себя властной. Это восхитительно.
– Ладно, пусть у тебя будет свой дом, но спать каждую ночь ты будешь в моей кровати.
– У тебя мания величия, знаешь это? – она насмехается и скрещивает ноги.
Я фыркаю.
– Говорили иногда.
Она хмыкает и смотрит на меня.
– В любом случае, я хочу пойти туда завтра, чтобы убрать комнату Бет, – я собирался предложить ей нанять грузчиков, но понимаю, что это она хотела бы сделать сама. Для остального я найму грузчиков.
Затем ее взгляд смягчается, и она пожевывает губу, словно хочет что-то сказать, но не может.
– Хочешь, чтобы я поехал с тобой?
– Да. Если ты не против…
– Я буду там. Если я тебе нужен. Без вопросов.
Она встает и наклоняется, чтобы прижаться мягким поцелуем к моим губам.
– Спасибо.
Все, что угодно. Все, что угодно для тебя, куишле.
***
На следующее утро Харлоу дергает коленом вверх-вниз всю поездку в машине. Она жует щеку изнутри, как всегда, когда боится-нервничает, а не кокетничает-нервничает.
– Что в этой милой головке, куишле?
– Не думаю, что смогу это сделать, – ее губы дрожат, и она поворачивается лицом к окну.
– Конечно, сможешь, – кладу руку ей на бедро. – Это будет ужасно больно. Но я буду рядом, чтобы подхватить тебя, если ты упадешь. Я дал тебе обещание, а я человек слова. Слышишь меня? Ты не будешь одна.
Я вижу, как она сглотнула, и крепче сжимаю ее ногу. Ненавижу то, что у меня нет в руках врага, которого можно убить. Нет человека, который причинил ей физическую боль, чтобы я мог причинить ему боль в десять раз сильнее. Конечно, есть убийца, но даже если я отправлю его в ад, это не вернет Бет. Козлов был прав, ничто не вернет ее. Это не то же самое, что око за око. Такой способ слишком прост. Излечить разбитое сердце? Намного сложнее.
Возможно, я не смогу заполнить дыру в ее сердце, но, может быть, смогу облегчить боль.
Когда мы добираемся до ее квартиры, ее рука трясется. Я молча убираю ее руку и отпираю дверь своим запасным ключом.
– Как… почему я вообще удивлена? – она качает головой, но я улавливаю малейший призрак улыбки, и моя грудь сжимается от осознания того, что причина этого – я. – Как давно у тебя дубликат… – она замирает на полуслове, когда замечает чистую кухню и уборку, которую я сделал в прошлый раз, когда был здесь.
– Что за… – ее глаза расширяются.
– Со второй смены.
– Что?
– Я сделал дубликаты во время твоей второй смены в «Логове».
– Псих… – говорит она себе под нос, пока ходит вокруг и осматривает место.
– Я думал, мы это уже выяснили.
– О боже, – она крутится вокруг, разинув рот. – Вибратор из душа… это был не просто такой же, как у меня, это был мой, – я только ухмыляюсь. – Господи, Кэш, это просто жуть какая-то.
– Жуть, но тебе нравится, – я шевелю бровями и получаю в награду небольшое хихиканье. Он быстро затихает, когда поворачивается лицом к заклеенной двери. Я внимательно наблюдаю за тем, как ее грудь вздымается от тяжелого дыхания. Мне хочется подхватить ее на руки и прижать к своей груди, чтобы она почувствовала себя в безопасности и целостности, но я знаю, что это не поможет.
Она смотрит на дверь, как лев, готовый наброситься. Осторожно подходит, чтобы не спугнуть. Как будто ей вдруг надоело, она распахивает дверь, отвалившаяся лента скрипит.
Застывает в дверном проеме, и я думаю, что у нее, наверное, очередной приступ паники. Но потом она вздыхает и вытаскивает ящик комода, ставит его на не заправленную кровать.
– Так, по одному ящику за раз. По одному ящику за раз, – говорит она, и я понимаю, что не мне.
– Кэш, можешь достать чемоданы из-под моей кровати и несколько мусорных пакетов из кухни… – она хмурится. – Если они у меня есть.
Как уже говорил, я ни от кого не принимаю приказов. Но для нее я подчиняюсь, как лакей своей королеве.
***
Я впечатлен тем, как Харлоу удается систематически разбирать захламленную комнату Бет – оказывается, ни одна из этих девушек не склонна к аккуратности. Мы эффективно перебираем ее одежду и содержимое тумбочек, создавая кучи для пожертвований, выброса и хранения.
Но ее броня начинает трещать, когда мы добираемся до коробки с фотографиями под кроватью Бет. Она вытаскивает их одну за другой. Над некоторыми смеется и складывает в стопку для себя. На других она взволнованно сидит и рассказывает мне историю, голос срывается в конце, когда до нее доходит, что это последние воспоминания о лучшей подруге.
– Она была рождена для сцены, – она смеется, протягивая мне фотографию Бет в начальных классах, одетую как Динь-Динь, с красным занавесом за спиной.
– Вы играли в спектаклях? – я смотрю на улыбающуюся девочку, маленькую и пузатую, и чувствую необычную дрожь, осознавая, как эта улыбка угасла.
– Я была крокодилом, – прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. – Все в порядке, можешь смеяться, – говорит она, издавая один смешок.
Я не могу сдержаться. Хватаю ее за талию и тащу ее по полу, чтобы усадить к себе на колени. Она выдыхает, довольная тем, что находится в моих объятиях, и я чувствую, как по моим плечам разливается тепло.
Мы продолжаем разбирать фотографии. На данный момент, просто ради памяти, Харлоу решила не выбрасывать ни одной. Это легкий способ закончить тяжелый день. Вспоминать приятные воспоминания, а не ужасные, связанные с ее смертью.
Она достает фотографию молодой Бет и тех, кто, как я предполагаю, является ее родителями. Женщина миниатюрная и светловолосая, как она, а мужчина выглядит как более молодая версия Ивана Козлова.
– Иван ее дядя? – связь очевидна.
– Да.
– Почему ее фамилия не Козлова? Она же не была замужем? – я не так часто общаюсь с персоналом на своих различных предприятиях, но должен был знать, если королевская семья Братвы работает прямо у меня под носом.
– Ее родители сменили фамилию на Кинг до рождения Бет, – в этом есть смысл. Из того, что Финн смог узнать о Бет и ее родителях, казалось, что они не имеют никакого отношения к семейному бизнесу. Если они хотели жить нормально, разумно было сменить известную фамилию.
Это кажется хорошим поводом расспросить о том, что она сказала ранее о том, что у нее нет семьи.
– А что насчет твоих родителей?
Она соскальзывает с моих коленей, чтобы повернуться ко мне лицом, и я чувствую сильное желание схватить ее обратно.
– Только мама. Она не плохая, просто думаю, что ей было не суждено иметь ребенка, когда она стала практикующим врачом, у нее не было времени ни с кем встречаться, поэтому она родила меня от донора. Наверное, думала, что обязана иметь ребенка. Как будто это часть жизненного расписания, и она всегда была прилежной во всем. А сейчас мы больше похожи на давних знакомых, чем на мать и дочь.
В ее словах нет злобы, но есть нотки грусти и одиночества. Моя семья – это вся моя личность. Каково это – не иметь ее?
Она неловко передвигается.
– А как насчет тебя? Ты часто навещаешь отца? – ее голос повышается, как будто она пытается поддержать разговор.
– Он умер через шесть месяцев после отбытия срока. Покончил с собой, – никаких недомолвок, только правда. Только справедливость.
Я боюсь ее жалости, ее соболезнований, ее неловкости перед уродливыми фактами. Вместо этого она просто говорит:
– Пиздец.
Я не могу удержаться, чтобы не рассмеяться над ее неожиданным ответом.
– Почему ты смеешься? – она шлепает меня по руке.
– Просто так, – говорю я сквозь плохо сдерживаемую ухмылку.
– Ты успел увидеть его до того, как он…
– Разбил голову о бетон? – она морщится, но кивает.
– Да, за день до этого. Он провел в одиночке шесть месяцев. Он был гребаным призраком. Просто оболочка человека. Это был первый раз, когда я смог поговорить с ним с тех пор, как его посадили. Позже я узнал от охранника, что он находился там двадцать четыре часа в сутки. У него была одна и та же еда, ни света, ни мебели, кроме туалета, ни постельного белья, ничего. Это разрушило его разум.
Брови Харлоу нахмурились, и она выглядит так, будто хочет что-то сказать, но не говорит. Поэтому я продолжаю.
– Он говорил бессмысленно, как будто его мышцы забыли, как формировать слова. Но в одном он был ясен. Он заставил меня пообещать, что я никогда не позволю запереть своих братьев или себя, – я борюсь с узлом, закручивающимся в горле, мои ладони болят от желания найти утешение в ее прикосновении – я протягиваю руку к ее колену, и она накрывает ее своей. Грохот в груди утихает.
– А на следующий день он бился головой, пока не потерял сознание. Он доверился мне перед кончиной, – я смотрю ей в глаза, мне нужно, чтобы она знала, что будущее со мной не будет за решеткой, так или иначе. – Я умру, но не нарушу это обещание.
Она кивает и сжимает мою руку. Ничего не говорит, но опять же, что ей говорить? Единственные люди, кроме моих братьев, которые знают, как на самом деле жил мой отец, все мертвы. Это привилегия – владеть этой информацией.
Мы продолжаем перебирать фотографии, и слов не хватает, чтобы продолжить разговор. Набитые чемоданы и мусорные пакеты стоят в кругу на полу спальни. Фотографии разложены перед нами веером. Я слежу за реакцией Харлоу, чтобы остановить приступ тревоги на корню.
Поэтому сразу замечаю, когда ее дыхание сбивается, резкий вдох застревает в горле. Ее глаза округляются, а щеки окрашиваются в розовый цвет.
– Что такое? – я кручусь рядом с ней, обхватывая ее плечо. Мои глаза прикованы к эмоциям, промелькнувшим на ее лице.
– Мне кажется, я нашла его, – ее голос далекий. Я смотрю на фотографию в ее руках, и мое сердце учащенно бьется.
Это фотография Бет, возможно, трех лет от роду, рядом мальчик примерно того же возраста, его рука обхватывает ее плечо – точно так же, как моя сейчас обнимает Харлоу. Они оба улыбаются в камеру с одинаковыми светлыми волосами и щурятся из-за солнца. Рука мальчика свисает через ее плечо, и мое внимание привлекает красновато-фиолетовая отметина, покрывающая тыльную сторону его руки.
– Скажи мне, что это не Даг, – категорично заявляет Харлоу, хотя мы оба знаем, что это не совпадение.
Фотография двадцатилетней давности, но я представляю, как мальчик на снимке взрослеет до мужчины из «Персика». И жутко похожее родимое пятно? Сомнений нет.
Мгновенно мой разум бросается на поиски смысла этого нового события. Если этот ребенок связан с Братвой, то как я не знал о нем? У меня есть сведения о каждом активном члене Братвы в городе, и о многих за его пределами. И если он убил Бет, какого хрена Братва вела себя так, будто это я, хотя это внутренняя заварушка?
Мысли скачут в голове, как чертов мячик для пинг-понга, и я зажмуриваю глаза, пытаясь заглушить бесполезные, чтобы сосредоточиться на главных. Единственное, что я знаю наверняка, – лживый русский урод получит визит, и он не будет приятным.
ГЛАВА 22
Семнадцать
Харлоу
Кэш ездит по городу как маньяк. Через минуту после того, как я нашла фотографию, он сунул ее в карман, схватил с кровати одну из пустых сумочек Бет и вытащил меня из квартиры. Его глаза светятся, сосредоточенные на дороге. Я хватаюсь за ручку двери каждый раз, когда он проезжает на желтый, готовясь к столкновению.
Мы останавливаемся перед прачечной, и он паркуется посреди дороги. Молниеносно выходит из машины, захлопывает дверцу и идет к багажнику. Бросает мне пустую сумочку, а затем достает из багажника пистолет.
Я отпрыгиваю назад, когда он вставляет магазин и сует рукоятку мне в руку.
– Положи в сумочку, – огрызается он. Я глубоко сглатываю и аккуратно кладу заряженное оружие в сумку на плече.
Он вытаскивает еще один магазин, поднимает рубашку, показывая кобуру, пистолет уже закреплен, и вставляет дополнительный магазин в прорезь кобуры. Я чувствую себя как в военном фильме, когда он вытаскивает еще один пистолет. Но на этот раз он просто передергивает затвор, обхватывает рукоятку своей твердой рукой и рявкает:
– Пошли.
Он делает один тяжелый вдох, прежде чем ворваться в двери прачечной, плечи отведены назад и гордо подняты, челюсть крепко сжата.
– Убирайтесь к чертовой матери, – кричит он перепуганным клиентам, стреляя в камеру наблюдения в углу.
Люди разбегаются и кричат, и у меня потеют ладони, когда я вспоминаю, когда в последний раз люди убегали в испуге. Чувствую запах апельсиновой полироли для дерева. Глаза женщины расширяются от ужаса, она прижимает к груди голову своего ребенка, выбегая на улицу. В ее глазах мольба за свою жизнь и своего ребенка, и это разрывает что-то в моей груди.
Я ненавижу быть тем, кто причиняет боль, но, не зная, что еще делать, следую за Кэшем, чувствуя легкую тошноту.
Он доходит до двери в задней части здания и берется за пистолет обеими руками, прежде чем открыть ее. С той стороны раздаются крики и вопли, сопровождаемые грохотом стульев о пол.
Я следую за ним в заднюю комнату, где пахнет жареным мясом, а не моющим средством, как в главном зале. Там горстка белых мужчин кружит вокруг карточного стола, идет игра.
Кэш направляет пистолет на человека за столом, в котором я узнаю Ивана Козлова.
– Нам с тобой нужно поговорить, – уголком глаза Кэш замечает, как молодой человек достает что-то под столом, и стреляет мимо его плеча. – Потянись за оружием, и следующая пуля попадет в тебя.
Я наблюдаю за тем, как кадык мужчины покачивается вверх и вниз по горлу, пока он складывает руки на столе перед собой.
– Какого хрена тебе надо, Фокс? – Иван рычит, его губы подергиваются.
Кэш бросает фотографию молодых Бет и Дага на обтянутый зеленым войлоком карточный столик.
– Кто он? – его тон горький и кислотный, полный власти и мании – ужасающее сочетание.
Мое сердце не замедлялось с тех пор, как он вложил пистолет в мою руку, а теперь ожидание услышать от Ивана, кто такой Даг, заставляет его биться до предела.
– Никто по сути.
Кэш хлопает рукой по столу, и направляет пистолет на Ивана, половина людей в комнате вздрагивает.
– Он убил твою маленькую принцессу, – то, как он неуважительно произносит это слово, беспокоит меня, – и подставил меня. А теперь ответь на мой чертов вопрос, пока я не начал отбивать пальцы за каждый вопрос, – от этого образа у меня сводит желудок. Я не особенно брезглива в отношении крови, но уверена, что упаду в обморок, если мне придется наблюдать, как отрезают палец.
Иван наклоняется вперед, к пистолету, направленному ему в голову, с угрюмым выражением лица, опираясь предплечьями на стол.
В следующее мгновение мужчина рядом с Кэшем вскрикивает, когда пуля вырывает заднюю часть его икры.
– Быстрее, Козлов.
Это куски мышц на земле? Черт, кажется, я вижу кость. Да, меня определенно тошнит.
Я хватаюсь за ручку сумочки через плечо, как будто она может меня удержать. Мужчина остается сидеть, лицо его побледнело, как будто он знает, что попытка позвать на помощь или оказать помощь при ранении приведет к еще большим проблемам.
Господи Иисусе, сколько крови.
Я пытаюсь дышать, глядя на нее. Желтая. Красная. Красный. Красный. Черный. Розовый стал красным.
Иван начинает говорить, и я цепляюсь за его слова, чтобы вытащить себя, пока не упала.
– Александр Козлов. Он сын моего двоюродного брата. Его отец был отлучен от Церкви пятнадцать лет назад, с тех пор он в России. Я не знал, что он в стране, пока не умерла Бет. Он пришел к нам со слезами и рассказал, что считает себя виноватым в том, что она оказалась на той парковке.
– Продолжай, – выплевывает Кэш, когда он прерывается, Козлов явно недоволен тем, что приходится давать нам эту информацию.
– Видимо, он какой-то гениальный хакер, – Иван насмехается. – И пошел к Бет, думая, что она сможет вернуть его обратно в банду, но…
– Она не имеет ничего общего с Братвой, – я сама удивляюсь тому, что заговорила. Иван смотрит на меня с любопытством, как будто только сейчас понял, что я здесь.
– Да, она любила свою семью, но не хотела иметь ничего общего с бизнесом.
– Так зачем же идти к ней? – спрашивает Кэш.
– Ты думаешь, я знаю мысли идиота? – наблюдаю, как напрягаются плечи Кэша при ответе. Но он берет себя в руки.
– И он пришел к тебе после ее смерти? Почему?
– Он боялся, что мы узнаем о его участии, – брови Кэша приподнимаются. – Хотел, чтобы мы знали, что он не убивал ее, но именно из-за него она рано ушла с работы, – голос Ивана становится холодным и жестким. – Может, он и не держал нож, но он тоже виноват.
Я пытаюсь совместить эту новую информацию с тем, что мы знаем. Хотя, признаться, то, знаем мы не так уж много. Я все еще думаю, что этот Александр может быть нашим убийцей. Возможно, он отправился в Братву, чтобы опередить события, придумать историю, в которой будет виноватым другом детства, а не убийцей.
– Где он?
– В Сент-Джеймсе, – Иван сидит, скрестив руки.
– В больнице?
Он кивает и собирает невидимые ворсинки со своего спортивного костюма.
– Он все еще член семьи, поэтому мы его не убили, но немного поиздевались. За неосторожность, – он шмыгает носом.
У Кэша отвисает челюсть, он поворачивается ко мне и мотает головой в сторону выхода. Без лишних слов мчится обратно к машине, я бегу за ним по пятам.
Он распахивает дверь с моей стороны, и я проскальзываю внутрь.
– Мы едем в больницу?
– Да, – Кэш заводит двигатель, не обращая внимания на людей, сигналивших ему на парковке.
– Ты думаешь, он убил ее, потому что она не помогла ему?
– В этом есть смысл.
Мое сердце болит при мысли о том, что Бет преследует и убивает человек, которого она когда-то считала другом. И я знаю, что, если бы она могла помочь ему, то помогла. И от этого становится еще хуже, когда понимаешь, что он убил ее за то, с чем она ничего не могла поделать.
Через десять минут напряженной езды мы подъезжаем к больнице Сент-Джеймс.
– Подожди, Кэш, что ты собираешься делать? – я дергаю его за руку, чтобы притормозить.
– Выяснить, тот ли это сукин сын, который убил твою подругу.
– А что, если так? – слезы наворачиваются на глаза, и я не знаю, отчего. От предвкушения того, что наконец-то наступит конец, справедливость. Страх за то, что он сделает, когда поймет, что его поймали. Страх перед тем, что может сделать Кэш. Я все еще слышу крик мужчины, вырвавшийся из горла, когда Кэш проделал дыру в его голени, потому что кто-то неудовлетворительно ответил на его вопрос.
Кэш поворачивает шею из стороны в сторону, затем обеими руками хватает мое лицо.
– Тогда я заставлю его заплатить за то, что он посмел дышать одним воздухом с тобой, – дрожь пробегает по моему позвоночнику от обещания в его словах. И я не знаю, как относиться к тому, что в моем нутре беззвучно трезвонит: «Пусть поплатится».
Он берет меня за голову и прижимается губами к моему лбу.
– Все почти закончилось, куишле, – я погружаюсь в комфорт его поцелуя. Игнорирую маленький красный флажок, развевающийся в глубине моего сознания, что один момент такой нежности заставит меня забыть о том, как он стрелял в прачечной в присутствии детей.
Но он целился только в камеру…
Прежде чем я успеваю проделать гимнастику ума, необходимую для того, чтобы распутать этот клубок чувств, Кэш берет меня за руку и ведет нас к стойке регистрации. Его взгляд метнулся к охраннику, разговаривающему по телефону за стойкой, и он быстро поправляет рубашку, чтобы прикрыть заряженную кобуру.
Оружие и больницы. Это две вещи, которые не должны смешиваться.
– Привет, как дела? – говорит Кэш женщине за стойкой, ослепительно улыбаясь и опираясь на стойку регистратуры. То, как он смотрит на нее, заставило бы меня ревновать, если бы не его большой палец, продолжающий растирать успокаивающие круги на моей ладони, пока говорит.
– Мы приехали навестить кузена брата моей жены, – я вздрагиваю от этого слова, в то время мой желудок делает кувырок. – Александра Козлова. Вы не могли бы направить нас в нужную сторону?
– Конечно, одну секунду, – я слушаю, как ее ногти клацают по клавиатуре, а затем она поднимает голову с извиняющимся лицом. – Вы сказали кузен?
– Сказал? – я подхожу, быстро понимая, к чему все идет. – Брат. Александр – мой брат.
– Ох, хорошо. Он в палате А15.
– Отлично, спасибо, – улыбаюсь, надеясь, что это не слишком весело для человека, чей брат ранен и госпитализирован.
Мы идем по ее указаниям на нужный этаж. В коридоре жутко тихо, только жужжание кондиционера и слабый писк аппаратов. Мое тело гудит от нервной энергии, когда мы подходим к палате.
Жалюзи задернуты, свет выключен. Я наполовину ожидаю, что дверь будет заперта, но она открывается, когда Кэш нажимает на ручку. Задерживаю дыхание, когда дверь со скрипом открывается и рука Кэша тянется к пистолету.
Вены застывают, когда мы входим в тихую и пустую комнату. Постель без простыней, ничего, кроме покрытого клеенкой матраса и пустых капельниц.
Кэш вздыхает:
– Лживый сукин сын…
– Ребята, вы ищете господина Козлова? – в дверях появляется медбрат, и Кэш с пугающей быстротой превращается из ледяного холода в тепло и дружелюбие.
– Да, нам сказали, что это его палата.
– Точно, извините. Мы переселили его полчаса назад, чтобы убрать комнату. Иногда занимает немного времени, – он тепло улыбается и ведет нас дальше по коридору.
У меня возникает тревожное чувство, когда ко мне обращаются так любезно, хотя мы здесь… для чего? Допросить его? Убить его?
Но я полагаю, что большинство людей не предполагают, что посетители больницы – это печально известные криминальные боссы, решившие отомстить.
Медбрат ведет нас в палату через несколько дверей, и бледное флуоресцентное освещение в ней почему-то действует более угнетающе, чем полное отсутствие света. Возможно, это связано и с тем, что на кровати лежит хрупкого вида мужчина, подключенный к трубкам и клубку проводов. Его голова обмотана марлей, а лицо испещрено пожелтевшими синяками и все еще опухшее. Его глаза закрыты, а рот открыт из-за трубки в горле.
– Он спит, мы не можем с ним поговорить? – в глазах Кэша отчаяние, но медбрат лишь бросает на него растерянный взгляд.
– Простите, вам не сказали? Он в коме уже семнадцать дней, – услышав эту цифру, из меня словно выбили дух. Кэш выглядит так, будто собирается его задушить, поэтому я делаю шаг между ними, пока Кэш не сорвал злость.
– Есть у врачей какие-нибудь идеи, когда он очнется?
– Это не имеет значения, Харлоу, семнадцать дней, – Кэш ворчит, проводя рукой по волосам.
Медбрат нервно смотрит между мной и Кэшем, прежде чем заговорить.
– У него низкая мозговая активность. Маловероятно, что он очнется, а если и очнется, то у него будет серьезное повреждение мозга.
– Черт, – воет Кэш, пиная ножки кровати. Человек без сознания шатается.
– Сэр…
– Дайте нам минутку, ладно? Пожалуйста? – говорю я медбрату, надеясь разрядить обстановку, пока он не вызвал охрану, и вывожу его за дверь.
– Семнадцать дней. Ты понимаешь, что это значит? Он не мог отправить тот конверт.
Я киваю и щипаю себя за переносицу.
– Александр Козлов может быть Дагом, но он не Убийца из Джун-Харбор.
