Текст книги "Проданная замуж"

Автор книги: Самим Али

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

– Она говорит, что тебе нужно учиться все делать самой, поэтому, пока не научишься открывать пакет, хлеба не получишь.

Я все еще не могла понять, как открывается пакет, и, будучи голодной и расстроенной, разорвала полиэтиленовую упаковку и вытащила немного хлеба.

– Зачем ты это сделала, дурочка? – крикнула Тара, вырывая пакет у меня из рук. – Теперь он быстро зачерствеет.

– Мне просто хотелось чего-нибудь поесть.

– Делай, как говорят. Теперь я тебе помогать не стану.

Меня мучил голод, и мне это порядком надоело. Зачем все так усложнять? Почему я не могу просто поесть гренок?

– А теперь верни хлеб, – сказала Тара, показывая на кусочки в моей руке.

Я сунула один из ломтиков в рот; все же лучше, чем ничего.

Тара набросилась на меня.

– Выплюнь.

Я не послушалась и проглотила хлеб. Тара выругалась и оттолкнула меня, а я ударилась о холодильник и упала на пол. Я заплакала, и вдруг в комнату вошла мать. Я не хотела навлечь на себя неприятности и потому начала:

– Мама, это она виновата, она…

Мать даже не посмотрела на меня. Она сказала что-то Ханиф, и та дала ей тарелку с остатками вчерашнего ужина, затем мать бросила взгляд на Тару и вышла из комнаты, так и не взглянув на меня. Тара посмотрела на меня – ее глаза горели огнем – и заговорила с Ханиф, чем-то рассмешив ее. Они положили себе в тарелки еды – после того как Тара вернула пакет с хлебом на полку – и вслед за матерью покинули комнату. Я осталась лежать на полу, обливаясь слезами. Я не могла поверить, что люди могут быть такими злыми, а тем более моя собственная сестра.

Мена вошла в кухню и опустилась рядом со мной на колени, вытирая мне глаза рукавом кофты.

– Что ты делаешь на полу? – спросила она таким тоном, каким я обычно говорила с Амандой, когда хотела, чтобы она перестала плакать: как будто я глупенькая и не понимаю, что к чему.

– Тара не дала мне позавтракать, не достала хлеб. Я разорвала пакет, а она вырвала его у меня из рук и толкнула меня. Мама пришла, но ничего не сказала, – всхлипывала я.

– Я же тебе говорила: не ходи вниз. Нужно ждать, пока все уйдут из кухни, – сказала она. – Я так всегда делаю.

Мне захотелось возразить: «Да уж, теперь я это знаю, но ведь можно было меня предупредить», – однако я промолчала. Мена помогла мне подняться.

– Ну что, сделаем гренки? – спросила она.

– Да, пожалуйста.

Мена объяснила, что в доме всегда есть свежий хлеб, потому что Манц, который работает в пекарне, каждый вечер приносит домой буханки. Она показала мне, как открывать пакет, развязывая его вверху, где сковородка-гриль и как ею пользоваться. Я почувствовала себя немного лучше, наблюдая за ней, сидящей на стуле. Она время от времени оглядывалась на меня, ободряюще улыбаясь. Я была рада, что есть Мена и что она добра ко мне; всем остальным, казалось, было абсолютно все равно, что со мной происходит, а мать ни слова мне не сказала с тех пор, как мы приехали сюда из детского дома.

Когда гренки были готовы, Мена достала из холодильника коробку маргарина и намазала его на хлеб ложкой.

– Давай поедим на кухне, – предложила она, – потому что, если мы пойдем в комнату к остальным, мать начнет придумывать нам работу.

И мы остались завтракать в кухне.

Покончив с гренками, я почувствовала себя лучше и снова начала проявлять любопытство.

– Интересно, что случилось с моим чемоданом? Может, он там?

Дальняя часть комнаты была отгорожена занавеской. Я встала и заглянула за нее; на стене был выключатель, и я зажгла свет.

– Он там? – спросила Мена.

– Нет, чемодана здесь нет. А что это за штуки? – поинтересовалась я.

За занавесками все оказалось непритязательным: на бетонном полу и голых стенах не было ничего, кроме бойлера, а посередине стояла огромная жестяная бадья, очень похожая на корыто, из которого пьют воду животные на ферме, и пара низких табуреток.

– А, здесь мы купаемся и стираем одежду, – сказала Мена.

– Ты шутишь!

– Нет, раз в неделю у нас вечером купание, а одежду стираем по воскресеньям.

Раз в неделю? Всего? В детском доме я через день принимала чудесную теплую ванну с пеной.

После скудного завтрака мы вернулись наверх, в нашу спальню. По шуму, доносившемуся через открытое окно, я поняла, что все в округе проснулись и дети вышли на улицу поиграть.

– Пойдем играть.

Мена быстро ответила:

– Нет.

– Почему?

– Потому что я не хочу.

– Но почему не хочешь?

– Те мальчики просто ужасные. Они толкаются, а если встречают меня, когда я иду в магазин купить яиц или еще чего-нибудь, то отбирают у меня деньги. Я больше не хожу в магазин.

– Ладно, – сказала я, – тогда пойдем в сад на заднем дворе.

Мена на мгновение задумалась и ответила:

– Хорошо, только давай спросим.

И мы снова побежали на первый этаж, в кухню. Там была Ханиф, и Мена заговорила с ней; Ханиф что-то ответила и ушла в комнату, где сидела мать. Мена повернулась ко мне:

– Все в порядке, она сказала, что мы можем также взять с собой Салима.

Стояло ясное летнее утро, и солнце светило ласково, когда мы втроем вышли на улицу. Сад был таким же большим, как и вокруг детского дома, но гораздо менее ухоженным. Заросший газон тянулся до задней стены дома; местами трава была с меня высотой. Еще был вымощенный булыжником пятачок, где из трещин в камне пробивались сорняки. В центре сада росло высокое дерево, с ветки которого свисала веревка, а к ее концу кто-то привязал шину.

– Качели! – Приятно было увидеть что-то знакомое.

– Их сделал Сайбер, – пояснила Мена.

Я стала раскачиваться, а Салим нашел порванный футбольный мяч и с удовольствием принялся его пинать. Он забросил его в высокую траву и собрался было нырнуть следом, но Мена сказала:

– Нахи Салим идер оу.

Салим остановился, и Мена шагнула в траву, чтобы достать мяч. Она бросила его брату и снова сказала:

– Идер оу. – И повела Салима к мощеному пятачку.

– Что ты только что сказала? – с любопытством спросила я, остановив качели.

– Что?

– Только что, кажется, ты сказала идер оу.

– Ах, это. Это означает «иди сюда». Оу значит «иди», а идер значит «сюда».

– Идер оу, Мена, идер оу! – сказала я, и Мена рассмеялась. – Как сказать «нет»?

– Нахи.

– А как сказать «да»?

– Джи.

– Джи, нахи, идер оу, джи, нахи, идер оу, – еще несколько раз нараспев повторила я, сильнее и сильнее отталкиваясь ногами, чтобы проверить, насколько высоко смогу взлететь.

Мена сделала крошечный шаг ко мне.

– Не раскачивайся слишком высоко. Веревка может порваться.

Беспокойство сестры начало меня раздражать.

– Как сказать «не порвется»?

– Просто скажи нахи.

– Нахи, Мена, нахи! – засмеялась я.

Однако я вскоре остановилась, потому что видела, как переживает Мена. Я решила залезть на дерево. Я всегда лазала по деревьям в Кэннок Чейзе, и это весьма неплохо у меня получалось. Но сестра запаниковала.

– Сэм! Спускайся! – закричала Мена. – Пожалуйста. Ты же упадешь.

Мне захотелось возразить, что все в порядке и ничего плохого не произойдет, но я решила, что сегодня буду делать, как говорит Мена; полазить по деревьям в свое удовольствие можно будет в любой другой день.

Я забрела в траву. Можно было залечь там, и никто тебя даже не заметит – такой высокой выросла трава. Она была чудесной и сухой под теплым солнцем, и я широко раскинула руки и ноги, «нарисовав» на траве «звездочку». Салим подошел ко мне и сделал то же самое, рассмешив и себя, и меня. Так мы и валялись, а трава щекотала нас.

– Мы уже слишком долго гуляем, – сказала Мена, которая стояла в стороне, на мощеном пятачке. – Нужно возвращаться в дом.

Нервозность сестры начала меня расстраивать, но я ничего ей не сказала. Вместо этого я подняла Салима и принялась его щекотать, а потом побежала следом за ним к дому.

Мне снова захотелось в туалет. Я успела заметить, что в уборной не было туалетной бумаги, и, поскольку мне очень нужно было туда сходить, я спросила Мену, где найти бумагу. Сестра спросила, зачем мне это нужно, и я объяснила. Она сказала:

– Мы, мусульмане, не пользуемся этим. Мы подмываемся; в туалете есть лота.

Я была явно озадачена новым словом, и Мена объяснила, что это пластмассовый кувшин с носиком.

– Набери в лоту воды и возьми ее с собой.

Я так и сделала, но, поскольку не знала, как следует подмываться, все закончилось тем, что я вырвала пару страничек из газеты, что нашлась на подоконнике. Лишь несколько недель спустя я наконец поняла, как пользоваться туалетом на манер Мены и всех остальных. Однажды я шла в уборную и увидела, как мать подмывается, пользуясь лотой. Она оставила дверь широко открытой, и мне было видно, что происходит. Вот так я и научилась.

Вернувшись из сада, я стала внимательно осматриваться в своем новом доме. Мать отказывалась открывать занавески, и мы жили в полумраке, передвигаясь по дому лишь при слабом свете единственной лампочки над головой. Поначалу я не понимала почему и долго не могла к этому привыкнуть.

Мы с Меной отправились в комнату матери. Стену напротив канапе занимал маленький сервант, в котором помещались телевизор и видеопроигрыватель, в ней же был дверной проем, ведущий в комнату, в которой мы с Меной вчера ели. Стены были какие-то липко-коричневые, а пол покрыт грязно-серым винилом – по крайней мере насколько я могла рассмотреть. Салим, казалось, не обращал никакого внимания на грязь. Он тут же сел на пол и принялся играть с красно-белой машинкой.

Не знаю, как он мог играть при таком шуме: мать и Ханиф делали что-то на деревянном столе, который, как я узнала, называли верстаком. Я подошла посмотреть, что они делают; может быть, они мастерили для нас какую-нибудь игрушку? Тара сидела рядом с ними на полу.

Мать сказала что-то Мене, показывая на нас обеих.

– Садись рядом со мной, – сказала Мена.

Тара фыркнула и отвернулась от меня; пришлось втискиваться в узкое пространство между Меной и стенкой.

– Нужно помочь, – объяснила Мена.

Я наблюдала, как Мена и Тара вынимают какие-то предметы из стоящих перед ними пакетов. Из одного пакета появлялись жуткие куски металла длиной с мой палец и с зазубренными краями, а из другого – шурупы. Я узнала шурупы, потому что тетушка Пегги как-то раз чинила при мне штепсельную вилку. Я завороженно следила за тем, как шурупы вворачиваются в пластмассовые дырочки, настолько крепко соединяя части вилки, что я вообще не могла сдвинуть их с места. А вот зачем нужны металлические зажимы, я понять не могла.

– Смотри, что мы делаем, – заговорила Мена.

Она взяла два зажима, приложила их друг к другу основаниями, а потом вложила шуруп в образовавшуюся дырку, соединяя зажимы друг с другом. Когда пара была готова, Мена передала ее на стол. Ханиф взяла одну из заготовок, каким-то хитрым способом вдела в основание зажима пружинку и передала все это матери. Та, в свою очередь, положила зажим на станок и опустила длинную ручку. Раздался жуткий скрежет, мать подняла длинную ручку, вытащила зажим и положила его в пакет справа от себя.

– Теперь ты попробуй, – сказала Тара, пристально меня разглядывая.

Я почувствовала, что она только и ждет моей ошибки, чтобы посмеяться надо мной и указать на это матери. Так и получилось.

– Это не так делается, – прикрикнула на меня Тара. – Ты безнадежна. Разве нельзя делать, как тебе показывают?

– У меня не было времени хорошо рассмотреть, что вы делаете, – ответила я. – Покажи еще раз.

Ее пальцы снова замелькали, и я не успела ничего понять. Мена толкнула меня локтем, и я переключила внимание на нее. Она все делала медленнее, чтобы я могла уследить, и, хотя Тара цыкала на нас обеих, мне удалось сложить один зажим, который не вернули переделывать. Мои руки не привыкли к такой работе, и я справлялась медленнее сестер. Так что я сделала всего десяток заготовок, когда мать обратилась к Мене, а та, в свою очередь, посмотрела на меня и сказала:

– Сейчас доделаем зажимы, которые начали, и пойдем подавать ужин.

Меня немного удивило, что нам нужно этим заниматься, потому что в детском доме дети не участвовали в организации вечерней трапезы, но я хранила молчание, пока нам не позволили подняться и уйти в кухню. Я была рада, что кто-то вспомнил о еде, потому что проголодалась еще с полудня.

– А ты все время должна работать? – спросила я Мену, как только мы вышли из комнаты. – Тебе приходится готовить?

– Нет, этим обычно занимаются Ханиф и Тара. Однако в мои обязанности входит подавать еду матери и остальным, так что помощь на кухне мне не помешает, – улыбнулась она.

Мы болтали, пока Мена вынимала тарелки из серванта и объясняла, что делает. Она достала из большой кастрюли рис и разложила его по тарелкам. А потом в каждую тарелку налила поверх риса того острого соуса, который мне не понравился прошлым вечером.

– А что мы делали в той комнате? – спросила я.

– Эти штуки нужны для чего-то, что называется кабельной перемычкой^[3]. В машине есть батарея, от которой она заводится, и иногда эта батарея не срабатывает. Тогда, чтобы завести машину, нужно опустить один зажим на эту батарею, а второй еще на одну. Хотя, – добавила Мена, – я никогда этого не видела. Когда зажимы на месте, к ним подсоединяют провода, чтобы они заработали.

Я спросила, почему мы делаем их здесь, в доме, и Мена ответила, что мать получает деньги за каждый полный пакет и мы все должны ей помогать.

– Значит, мы должны делать это каждый день?

Я была поражена.

– Нет, – ответила Мена. – Только когда мы не в школе.

И еще она сказала, что мы не должны никому рассказывать, что мать так зарабатывает деньги.

Сборка зажимов стала нашей работой, моей и Мены. Мы скрепляли их друг с другом, вставляли шуруп и передавали матери. Они с Ханиф вдевали пружинку, делали операцию на станке, что стоял перед ними, и клали готовое изделие в пакет. Вскоре я заметила, что раз в два дня кто-то приходил и забирал наполненные пакеты. Тара сидела вместе со мной и Меной, но не выполняла никакой работы, а только указывала нам, что мы делаем неправильно.

– Делайте не так, а вот так, – говорила она, и мы слушались.

Мы были рады помочь матери, поэтому мне не казалось странным выполнять такую работу – это просто была еще одна особенность домашнего уклада моей семьи. Зажимы, которые не работали, как надо, оставались у нас, и мы использовали их как прищепки, чтобы развешивать в саду выстиранное белье.

Мена объяснила, почему нужно было закрывать шторами окна от взглядов посторонних людей: мать зарабатывала деньги, собирая эти зажимы, и в то же время претендовала на льготы для нас. Она не только боялась, что ее поймают на горячем и заставят вернуть деньги, но также беспокоилась о своем статусе иммигрантки. Ее могли выслать обратно в Пакистан.

Когда Мена закончила раскладывать еду, оставив солидную часть Манцу, я помогла отнести тарелки остальным. Мы ели в кухне. Я снова попробовала соус, которым Мена полила рис, но он показался мне настолько острым и горьким, обжигающим язык, что пришлось выпить пару стаканов воды, чтобы охладить рот. Я снова не съела за ужином ничего, кроме сухих роти, – единственное, с чем удалось справиться.

Закончив ужинать, мы с Меной вернулись в комнату матери. Мы сели на грязный пол и вместе с Тарой, Ханиф и матерью стали смотреть телевизор. Я надеялась, что мы посмотрим какую-нибудь из передач, что нравились мне в детском доме, но не тут-то было: шел фильм, в котором было много песен и танцев, но я ни слова не понимала. Я попросила Мену рассказать, что происходит, но Тара прикрикнула на меня, чтобы я не шумела. В итоге я смирилась и просто смотрела картинки и слушала музыку. Фильм не особо мне понравился, но все остальные, казалось, были в восторге.

Лежа на грязном полу перед телевизором, я услышала за спиной какой-то шум. То был мерзкий харкающий звук, и, хотя Мена не сдвинулась с места, я тут же обернулась посмотреть, что происходит. Мать сидела лицом к стене и прочищала горло. Я с ужасом увидела, что она сплюнула вязкой зеленовато-серой слизью. Будто парализованная, я смотрела, как мокрота сползает по стене и собирается на плинтусе, который – как я быстро поняла – уже изрядно пострадал от усилий матери при прочищении горла. Я окинула взглядом всех остальных в комнате; никто, похоже, не обратил на происшедшее ни малейшего внимания. Мне захотелось спросить маму, все ли с ней в порядке, но когда она отвернулась от стены и как ни в чем не бывало продолжила смотреть фильм, я осознала: то, что сейчас случилось, для нее совершенно нормально.

Когда закончился фильм, мать встала и что-то сказала Таре. Я не могла разобрать слов, но когда мать закончила говорить, Тара подняла сиденье канапе и вытащила из-под него пуховое одеяло и несколько подушек. Потом она опустила спинку, и канапе стало плоским, как кровать. Мать положила подушки и укрылась одеялом, намереваясь спать. Хотя здесь стоял телевизор, комната по большому счету была маминой, и, когда она хотела спать, нам всем приходилось ее покидать. Ничего не оставалось, кроме как подняться на второй этаж и лечь спать. Не было книг, которые можно было бы почитать. Не было пижам, чтобы переодеться, и можно было не волноваться о чистом нижнем белье, потому что мы все равно его не надевали.

Следующий день прошел точно так же. Мы никуда не ходили, кроме сада на заднем дворе, да и то происходило это лишь тогда, когда брали с собой Салима. Потом приходилось помогать матери собирать эти страшного вида зажимы и раскладывать по тарелкам еду, заранее приготовленную Тарой и Ханиф. Тара продолжала мной командовать, а Ханиф вообще со мной не разговаривала, потому что не знала английского. Мать в основном игнорировала меня. Наконец я познакомилась со своим братом Сайбером, только его почти никогда не было рядом. Не знаю, чем он занимался. К тому времени, как мы просыпались, Манца уже не было, а возвращался он всегда поздно, и мне не представлялось случая поговорить со старшим братом, потому что когда он был дома, мы старались ему не мешать – не тревожить его во время отдыха, не надоедать ему, когда он ест. Если бы не Мена и Салим, я бы чувствовала себя одинокой, как никогда в жизни.

Мне снова приснился сон, что я в Кэннок Чейзе – только на этот раз он был каким-то другим, лучше, чем я его помнила. Я спала на густой траве, укрывшись от солнца в тени деревьев. И вдруг я осознала, что склон, на вершине которого я лежу, – это не пологая, поросшая травой насыпь, а утес и я вот-вот скачусь по нему куда-то глубоко вниз. Я почувствовала, как чья-то рука схватила меня и встряхнула, – тетушка Пегги с улыбкой смотрела на меня и говорила, что не нужно здесь лежать, иначе со мной может случиться что-то нехорошее. Я протянула тетушке Пегги руку и вдруг ощутила толчок. На этот раз я проснулась по-настоящему и обнаружила, что меня толкает беспокойно ерзающая во сне Мена в нашей маленькой спальне в Уолсолле.

Однажды, когда я несла свою грязную тарелку в кухню, Тара грубо сказала:

– Вымой.

И с того дня я мыла посуду за всеми в доме. Мена помогала мне, поскольку подавать ужин (что мы делали вместе) и мыть после него посуду, по идее, было ее работой. Я с трудом дотягивалась до края раковины, где лежали тряпка и мыло, но вскоре научилась мыть и вытирать тарелки, столовые приборы и стаканы; а вот отдраивать тяжелые кастрюли я терпеть не могла.

Я толком не понимала, что происходит в доме. Никто, например, ничего не говорил о папе. Его никогда не было в доме, и я не знаю, где он жил. Однажды я заговорила о нем с Меной, но та огляделась по сторонам, убедилась, что никого нет, и сказала, чтобы я не упоминала о нем при остальных. Мне жутко хотелось шоколада, которого нам никогда не давала мать, и я надеялась, что нас угостит папа, когда придет навестить. Мне не казалось странным, что папа не живет с нами, потому что я и так привыкла видеть его лишь в качестве гостя.

– Папа приходит нечасто, потому что мать кричит на него, – объяснила Мена.

Что ж, я знала, каково это, потому что сама не любила, когда на меня кричат, поэтому я перестала удивляться, почему папа не приходит в гости. Будучи ребенком, я принимала как должное много такого, над чем ломала голову во взрослой жизни. «Почему меня это не удивляло?» – гадала я впоследствии, но факт остается фактом.

Я по-прежнему мало что могла есть из того, что составляло рацион остальных, а потому ела много хлеба, который приносил Манц. За следующие несколько недель я стала худой и ослабла. К счастью, мы скоро должны были пойти в школу, а это значило, что я буду хотя бы раз в день нормально кушать.

Вечером накануне первого школьного дня я собиралась уже ложиться спать, когда в комнату вошла Тара.

– Тебе понадобится другая одежда, чтобы ходить в школу. Здесь есть кое-что, чего я больше не ношу, – сказала она и принялась копаться в шкафу. – Вот, можешь надеть это завтра. Эти вещи мне уже не подходят.

– Спасибо, – сказала я, сожалея, что у меня нет своей одежды и приходится делить вещи с кем-то еще или надевать чужие обноски.

Мы легли по своим кроватям, но еще долгое время после наступления темноты мне не удавалось заснуть: я не могла не тешить себя надеждой, что новая школа окажется чудесным местом и что я найду там друзей. Мало-помалу я начала привыкать к своему странному новому дому с его непонятными мне правилами и обитателями, из которых, кажется, только Мена была ко мне добра. Я лежала без сна и надеялась, что данное тетушке Пегги обещание – что я буду хорошей девочкой – наконец-то исполнится и люди – мои новые школьные друзья, моя семья, моя мать – полюбят меня.

5

Манц всегда первым уходил из дому – на работу, и этим утром, проходя мимо нашей комнаты, он громко стукнул в дверь.

– Пора вставать! – гаркнул он.

Я с нетерпением ждала начала нового дня, поэтому тут же соскочила с кровати. Тара осталась лежать под одеялом, ворча что-то о шуме и несусветной рани. Мена села на кровати, зевая и потягиваясь, но не торопилась вставать. Однако в этот день ничто не могло испортить мне настроения: я иду в школу и познакомлюсь с новыми людьми, подружусь с кем-нибудь. Поэтому когда я спустилась на первый этаж и открыла заднюю дверь, чтобы сходить в туалет, казалось вполне естественным, что меня приветствовал чудесный теплый ветерок. Когда я вернулась, в кухне, спиной ко мне, стояла мать, и я постаралась как можно тише прошмыгнуть мимо нее.

Отправившись в нашу комнату переодеваться, я встретила на лестнице Тару. Мена уже встала и отправилась вниз, чтобы сходить в туалет, а я тем временем надела поношенный шальвар-камиз – тунику и штаны, какие бывают в пижамах.

Когда Мена вернулась, я спросила ее:

– Когда выходим?

– А Тара и Сайбер уже ушли?

– Не знаю. Разве нам нужно выходить только после них?

Мена показала пальцем в окно.

– Видишь, вон они идут, возле магазина.

Я посмотрела вниз и увидела, как мои старшие брат и сестра идут по дороге.

– Да, я их вижу.

– Вот, а теперь будем сидеть дома, пока не придет автобус.

Я не поняла.

– Что?

– Видишь автобусную остановку на главной дороге? – спросила Мена, показывая на угол, за которым только что скрылись Сайбер и Тара. – Мужчину в костюме? Когда за ним придет автобус, нам пора будет отправляться в школу.

Почему, ну почему у них в доме не было часов, как у всех остальных?

– А что мы будем делать до этого времени? Позавтракаем?

– Я не стану спускаться, пока не придет время отправляться в школу, – очень эмоционально возразила сестра. – Мать велит нам приготовить завтрак, и мы опоздаем.

Так мы и остались сидеть в комнате и выглядывать из окна, пока мужчина в костюме не сел в автобус. Тогда Мена как можно скорее повела меня вниз по лестнице к парадному входу, чтобы мама не успела нас позвать.

Я не привыкла покидать дом, не попрощавшись с кем-нибудь из взрослых, тем более идти пешком всю дорогу до школы без присмотра. Мы с Меной самостоятельно переходили запруженные машинами улицы, и я обнаружила, что крепко держала сестру за руку, когда приходилось это делать. Мена вдруг действительно стала для меня старшей сестрой, каковой она на самом деле и была.

На игровой площадке в школе было множество детей разного возраста и роста, кто-то с родителями, а кто-то, как мы, сам по себе. Но мне сразу бросилось в глаза вот что: в той школе, куда я ходила в Кэннок Чейзе, большинство детей были светлокожими. А здесь почти все, и мальчики, и девочки, были очень смуглые, как я, и темноволосые.

– Давай поищем кого-нибудь, с кем можно поиграть, – радостно предложила я, но Мена отказалась.

– Сначала нужно найти твою учительницу, чтобы ты знала, куда тебе сегодня идти.

Оказавшись внутри здания, мы прошли по длинному коридору, мимо классных комнат с маленькими окошечками на дверях, чтобы туда могли заглядывать взрослые, и остановились перед одним из кабинетов с табличкой на входной двери. На табличке было написано «Миссис Янг», а под ней торчал детский рисунок, изображавший группу детей. Все дети были смуглыми и в ярких одеждах, как я.

Мена постучала, и женский голос ответил:

– Входите.

Мы вошли. За столом сидела изящно одетая женщина. Она улыбнулась, увидев, кто пришел.

– Здравствуй, Мена, хорошо отдохнула на каникулах?

У нее был приятный голос.

Однако Мена не ответила, а лишь кивнула и потянула меня за локоть, заставляя выйти вперед.

– Ах, ты, должно быть, сестра Мены, Самим, – расплылась в улыбке леди. – Я твоя учительница, миссис Янг.

Из коридора послышался звонок, и десятки детей, подняв шум, забегали туда-сюда; некоторые начали заходить к нам в класс. Миссис Янг принялась подбирать место для каждого ученика, включая меня. Мена помахала мне рукой на прощание и губами и жестами показала, что мне следует подождать ее у входа в класс, когда настанет время перерыва.

Миссис Янг достала из ящика стола огромную книгу и сказала, что будет по очереди называть наши имена, а мы должны вежливо отвечать: «Здесь, миссис Янг».

Большинство детей, похоже, знали друг друга, а со мной никто не разговаривал; все повернулись ко мне, когда миссис Янг произнесла мое имя, но никто не улыбнулся.

– Уверена, ты скоро найдешь друзей, – сказала учительница и продолжила проверять наличие учеников.

Первым уроком было чтение. Миссис Янг сказала:

– Давай, Самим, можешь прочитать первое предложение, раз ты новенькая. Подойди сюда, чтобы все слышали, как ты будешь читать.

Я медленно вышла к учительскому столу, стараясь не запутаться в собственной одежде или еще как-нибудь не выставить себя глупо, и остановилась рядом с миссис Янг, а та села на стул. Она дала мне книгу – не могу сейчас вспомнить, какую именно, но я сразу поняла, что мне не составит никакого труда читать текст, – и попросила начинать. Я с легкостью прочла первые пару фраз.

– Достаточно, Самим, – остановила меня миссис Янг. – Давай попробуем что-нибудь посложнее, с этой книгой ты прекрасно справляешься, не так ли?

Учительница выбрала еще одну книгу из стопки, что лежала у нее на столе, и вручила ее мне. На этот раз было немного сложнее: хотя я читала относительно бегло, на нескольких словах все же запнулась.

– Очень хорошо, пока достаточно. – Миссис Янг казалась довольной. – Теперь возвращайся за парту, но возьми книгу с собой.

Я пошла на свое место, по пути вглядываясь в лица одноклассников, но не встретила ни одного обнадеживающего взгляда; похоже, найти друзей удастся не сразу.

Так и проходило утро, пока не прозвенел звонок.

– Постройтесь, – сказала миссис Янг.

Мы все выстроились в два ряда. Поскольку мое место было в конце класса, я оказалась последней в ряду, и, когда мы ровным строем покидали кабинет, Мена уже ждала меня у двери. Сестра не поинтересовалась, как прошло мое утро, на самом деле она вообще ничего не сказала, а вместо этого направилась к игровой площадке, и я пошла следом.

Там дети карабкались по «паутинке»^[4], прыгали, скакали и с криками бегали по площадке. Мне жутко захотелось присоединиться к ним, и я уже готова была побежать, но сестра удержала меня за руку.

– Стой здесь, – сказала она, и мы всю перемену простояли у двери, рядом со взрослым дежурным, не двигаясь с места.

Казалось, у Мены не было ни друзей, ни желания побегать вместе с другими детьми. Мы только стояли и смотрели, как все веселятся.

Я с удовольствием съела обед, хотя всем остальным он не понравился, или, по крайней мере, они так говорили. Впервые за долгое время мне представился случай нормально поесть, и я с жадностью поглощала все, что передо мной ставили. Мне понравился даже десерт, манный пудинг, и я попросила добавки. Кто-то из детей за моим столом сказал:

– Бр-р, не понимаю, как ты можешь это есть.

После обеда школьные часы протекали, казалось, так же как утром: в классе со мной никто не разговаривал, а в конце дня Мена уже ждала меня у двери.

– До завтра, Самим, – с улыбкой сказала миссис Янг и ушла.

Мы пошли домой, но Мена по-прежнему почти не разговаривала. Я поняла, что ей не нравится школа, что она не любит ходить туда, в отличие от меня – я всегда любила ходить в школу в Кэннок Чейзе, – поэтому я не пыталась обсуждать, как прошел мой день.

– Завтра Салим начнет ходить в садик, – сказала Мена, – и мы будем брать его с собой утром.

– Хорошо, – отозвалась я, и этим ограничилась наша беседа по пути домой.

Когда мы вошли в дом, я ожидала, что мама будет встречать нас у двери, чтобы спросить, как прошел день, но она лежала на канапе.

– Явились, – сказала она. – Сделайте мне чаю.

В кухне обнаружилось, что грязные тарелки после завтрака и обеда так и стоят в раковине. Мена, казалось, приободрилась, увидев, что есть работа, и мы вместе навели порядок.

Ханиф приготовила ужин. Она сварила рис и что-то еще под названием дал, похожее на суп, но по вкусу не имевшее с ним ничего общего. Во всяком случае, дал был еще хуже карри, поэтому я поела только риса. Отправляясь спать тем вечером, я по-прежнему была голодна.

На следующее утро Салим пошел в садик вместе в нами, одетый в новые симпатичные штанишки и футболку, которые ему купила мать. Я почувствовала внезапный укол обиды: как здорово было бы и мне первый раз пойти в школу в собственной, новой одежде. Но Салим так радовался, что идет в садик, не умолкал всю дорогу, и я не могла слишком долго над этим задумываться.

В тот день я тоже успешно справлялась на уроках, однако на перемене Мена по-прежнему предпочла стоять у стены и наблюдать, как играют другие дети, поэтому день прошел не так хорошо, как мне хотелось бы. Мы уже покидали игровую площадку, собираясь домой, как вдруг я сказала:

– Мена – Салим!

Мы забыли про нашего маленького братика. Смеясь, мы бросились к детскому саду и обнаружили, что Салим уже ждет нас, стоя рядом с воспитателем, лучезарно улыбаясь, довольный своим первым днем здесь.

По прошествии нескольких дней я обнаружила, что не обязательно стоять рядом с Меной на переменке. Детям, которые не хотели играть во дворе, позволяли сидеть в библиотеке и читать, чем я и занялась. Проводя время там, я ни с кем не подружилась, но не переживала по этому поводу, потому что книги стали для меня лучшими друзьями. Первый раз, когда я осталась в библиотеке, Мена пришла ко мне и спросила, собираюсь ли я идти во двор играть.