Текст книги "Проданная замуж"

Автор книги: Самим Али

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Я рассказывала сыну сказки, когда-то прочитанные в детском доме, и пела песни, которыми меня убаюкивала на диванчике тетушка Пегги. Я придумывала множество историй про детей, живущих в лесах Кэннок Чейза, и рассказывала их Азмиру вечер за вечером, когда никто не слышал.

Но я менялась. Я начала упорнее отстаивать свои интересы. Я выходила с Азмиром в город, когда считала нужным, говорила «нет», когда не хотела что-нибудь делать. Постепенно я стала в определенной степени независимой. Папа служил мне примером. Когда Азмиру было почти два года, папа, который в то время остался у нас на несколько дней погостить, вышел что-то купить. Вернулся он с пакетом в руках и прошел в кухню, где я в тот момент находилась.

– Прочь с дороги! – крикнул он.

Я так и подпрыгнула на месте – папа еще никогда на меня не кричал. Он огляделся и нашел посудину, которая ему была нужна. Однако кастрюля была грязной, и отец бросил ее в раковину.

– Вымой!

Дрожа от испуга, я принялась делать, что было велено. Мать, Тара и Мена услышали шум и пришли в кухню.

– Что ты еще выдумал? Что здесь забыл? Убирайся! – закричала мать.

Папа оглянулся и крикнул в ответ:

– Отстань, стерва!

Вот тогда мать велела нам бежать в спальню и сидеть там, а она вызовет полицию.

Все бросились вон из кухни. А я уходила медленно, оборачиваясь, чтобы посмотреть на папу. Приятной неожиданностью было открыть для себя эту сторону его характера. Это стало пробуждением, в котором я нуждалась, знаком, что мне следует сделать то же самое. То есть если отец смог это сделать, значит, я тоже смогу. Вот что помогло мне разбудить в себе смелость противостоять им всем.

Полицейские приехали и вызвали «скорую помощь». Мать сказала им, что папа вел себя так, потому что вовремя не принял лекарство, и что ему нужно сделать успокаивающий укол. Папа безропотно ушел с ними. Но во мне что-то изменилось, и отец стал причиной этих изменений, хотя даже не подозревал об этом.

Мать использовала приезд полиции, чтобы запугать Азмира.

– Если будешь плохо себя вести, приедет полиция и заберет тебя, – сказала она малышу. – Они запрут тебя одного в комнате без еды и питья и будут бить, если попытаешься сбежать. Так что будь всегда хорошим мальчиком и делай, что я тебе говорю.

Я жутко разозлилась на мать за эти слова, но уже поздно было что-то менять.

Еще больше я разозлилась, когда она велела Азмиру называть меня Баджи, то есть старшей сестрой, как мы с Меной называли Тару. Я сказала матери:

– Нет, это неправильно. Я его мать, поэтому он так и должен меня называть.

В ответ она стала кричать, что я слишком молода, чтобы быть матерью, что я выгляжу как девочка и она не хочет, чтобы ее новые друзья задавали неудобные вопросы. А вдруг кто-то решит, что я не должна иметь детей в таком возрасте и у меня заберут сына? Я неохотно согласилась, стыдясь того факта, что родила в четырнадцать лет, но когда матери не было в комнате, я учила Азмира называть меня мамой. Когда Азмир делал это при ней, она сурово переспрашивала:

– Как ты ее назвал?

Азмир, напуганный ее тоном, быстро говорил: «Баджи». Я получала хлесткий удар за неповиновение, но готова была платить эту маленькую цену, лишь бы слышать, как сын называет меня мамой.

Мне начал сниться сон. Каждый раз один и тот же. Я чувствовала себя очень одинокой и понимала, что нахожусь в комнате, где-то вверху, на чердаке, высоко над людьми, которых я знаю и могу услышать. Комната завалена стопками книг, а на множестве полок в стеклянных футлярах посверкивают в тусклом свете драгоценности. Кто-то – точно не знаю кто – говорит мне: «Давай, возьми себе что-нибудь, в этом нет ничего дурного». Я начинаю просматривать футляры, пока не нахожу то, что мне больше всего нравится. Это кулон, сильно потускневший, но сияние его красной с бриллиантовым блеском розы кажется мне прекрасным. Я тянусь за кулоном, но каждый раз просыпаюсь, не успев его коснуться. А потом лежу без сна, смотрю в потолок и думаю, что это может означать. Наутро я просыпаюсь недовольной, и меня какое-то время все раздражают.

Однако завоеванная независимость не избавила меня от старых проблем. Через несколько месяцев после покупки хозяйственного магазина Манц купил еще один, продуктовый, на той же самой улице. Он велел матери прислать утром и меня вместе с Меной. Я отказалась: кто присмотрит за Азмиром? Я ни в коем случае не хотела оставлять его с матерью.

– Я не хочу бесплатно на тебя работать, – сказала я. – Я и так из-за своих домашних обязанностей превратилась в рабыню, а теперь ты ждешь, чтобы я еще и в твоем магазине убивалась?

Вот так побои Манца, долгое время казавшиеся чем-то давно забытым, что имело место только до поездки в Пакистан, я снова испытала на себе. Я, вся в синяках, валялась на полу, а Манц, возвышаясь надо мной, орал:

– Ты будешь помогать в магазине! Мама присмотрит за твоим придурковатым сынком, кроме того, есть Танвир.

И я осознала, что у меня нет выбора.

До этого момента каждое утро было радостью: просыпаться, чтобы обнять сына, увидеть, как открываются его глазки, и начать день вместе с ним. Мы завтракали, и я бралась за работу по дому, а малыш в это время играл у моих ног. На следующее утро я встала и собралась, не успел Азмир еще и пошевелиться. А когда Манц посигналил из машины, ожидая, что мы с Меной тут же к нему выбежим, я быстро поцеловала сына в лоб и выскочила из комнаты, чтобы не разрыдаться над ним.

Манц припарковал автомобиль на боковой улице, а не на загруженной транспортом центральной. Магазины выстроились по обе стороны улицы, и Манц повел нас в один из них – в свою хозяйственную лавку. Мена взяла у него ключи, молча открыла дверь и вошла в помещение.

– Сюда, – сказал Манц, не оборачиваясь, и я поплелась следом за ним по тротуару к магазину под названием «Зеленые пастбища», жалюзи которого он и открыл.

Я взглянула на полки, которые выстроились с одной стороны, на них стояли банки и склянки, а с другой стороны тянулась стойка. Манц прервал мои размышления.

– Для начала подготовь картофель. Мешочки в углу. – Он показал в дальний конец здания. – Взвешивай по пять фунтов^[20] картофеля на весах, что стоят рядом, клади в мешок и перевязывай. Потом аккуратно складывай мешочки туда. Когда закончишь с этим, я скажу, что делать дальше.

Я пошла в угол и принялась за работу, но Манца, конечно, не устраивало, как я это делаю.

– Так ты далеко не уедешь. Шевелись, я покажу, как это делается. – Он взял пустой мешок. – Сначала наполняешь мешок, – с этими словами он стал класть в него хорошие пригоршни картошки, – потом взвешиваешь. Видишь? Почти пять фунтов, нормально.

Я не стала говорить, что в мешке Манца гораздо меньше пяти фунтов и что это всякий заметит, потому что не хотела лишний раз получить удар. Манц снял мешок с весов, завязал его и поставил на пол рядом с собой. В этот момент в магазин вошел покупатель.

– Продолжай и не спи.

Я принялась складывать картофель в мешки и взвешивать его, но мыслями была с Азмиром. Проснулся ли он уже? Его кто-нибудь покормил? Или малышу придется плакать, чтобы его заметили?

Спустя какое-то время, закончив с картошкой, я подошла к Манцу и сказала:

– Я проголодалась. Могу я что-нибудь поесть?

Он ответил:

– Да. И Мене заодно чего-нибудь принеси. Только поторопись.

Я не знала, чем можно подкрепиться, и решила пойти к Мене, спросить, что она будет, и взять себе то же самое. Идя к хозяйственному магазину, я миновала булочную. В магазине Манца было тихо, и сестра обрадовалась моему приходу.

– Как дела? – улыбнулась она.

Я рассказала и спросила, чего бы она хотела поесть.

– Сходи в булочную и купи мне, пожалуйста, пару бутербродов. С яйцом и майонезом, если можно.

Мена опустила руку в кассу и дала мне пятифунтовую купюру. Я взяла себе пирожок и пирожное с кремом, Мене – бутерброды и вернулась в магазин, где мы сели за прилавком и принялись завтракать.

– Тебе не скучно приходить сюда каждый день? – спросила я.

– Да нет. Это лучше, чем сидеть дома, получать от матери подзатыльники и слушать ее брань.

Верно, но мне нужно было заботиться о сыне.

– Да. Надеюсь, с Азмиром все в порядке. Жалко, что нельзя взять его с собой.

– Уверена, с ним все будет хорошо, Сэм. Он крепкий малыш, – сказала Мена, доедая бутерброд. – Тебе пора возвращаться, незачем лишний раз злить Манца.

Как только я вошла в магазин, Манц принялся давать мне указания.

– Нужно научить тебя работать на кассе, чтобы я мог завтра съездить на оптовую базу. Следишь? Набиваешь цифры и жмешь вот на эту клавишу. Это все, что тебе надо знать. Пойди возьми чего-нибудь с полок и сделай вид, будто ты покупатель, а я покажу, как пользоваться кассой.

Я положила разные товары в корзину и принесла их к кассе, где Манц снова и снова показывал мне, что нужно делать. Как только у меня получилось, он ушел, а я до конца дня рассчитывала покупателей.

Возвращаясь тем вечером домой, я устало переступила порог, но, как только Азмир выбежал навстречу и обнял меня, я почувствовала себя лучше. Никто никогда не встречал меня с такой радостью, и мне было очень приятно. Я крепко обняла сына, осыпая поцелуями его прекрасное лицо, смеша его.

– Хорошо провел день без меня? Скучал? – спросила я.

Азмир хихикнул и сказал, что хочет есть. Появилась мать. Этим вечером я должна была приготовить ужин, причем еды должно было хватить и на завтрашний обед для всех, да еще чтобы Азмира было чем кормить весь день. Я поставила Азмира на ноги и отправилась в кухню, проклиная всех себе под нос. Я весь день простояла за кассой в магазине, и теперь мне хотелось одного – посидеть и отдохнуть, как делали Ханиф и Танвир. Вместо этого приходилось готовить на всех, да еще и обедом их обеспечить. Я сделала карри и рис, чтобы хватило на сегодня и на завтра. Когда мы с Азмиром поели, я положила его в кроватку и легла сама. В восемь часов мы уже оба спали.

Казалось, прошло всего пара мгновений, как вдруг Мена принялась меня расталкивать.

– Сэм, Сэм!

– Что? – заспанно отозвалась я.

– Скорее, Манц скоро приедет.

Все было, как вчера: Азмир еще спал, поэтому я поцеловала его и вышла из дому, а, когда мы приехали на место, Мена направилась в хозяйственную лавку, а я последовала за Манцем. Я помогла выложить товар на полки и купила нам с Меной завтрак. Перед тем как я вышла, Манц сказал:

– Возвращайся через пятнадцать минут. Мне нужно на оптовую базу.

Когда мы с Меной ели бутерброды, я пожаловалась, что нервничаю, оставаясь в магазине одна.

– А если что-нибудь пойдет не так? Что, если я неправильно рассчитаю стоимость товара? Я не хочу оставаться в магазине одна.

– Я точно так же себя чувствовала, когда в первый раз осталась здесь сама, – сказала Мена. – Но ничего страшного, если ошибешься. Просто извинись. Послушай, если и правда запутаешься, попроси кого-нибудь сходить за мной. Я закрою этот магазин и помогу тебе.

К моему удивлению, Манц тоже постарался меня ободрить.

– Ты справишься, – сказал он перед уходом. – Послушай, в это время не так много людей. Я вернусь часа через два.

Я надеялась, что в магазин никто не придет, но, конечно же, как только Манц уехал, появилось множество покупателей. Я была так занята их обслуживанием, что не заметила, как пролетело время и Манц вернулся с полным фургоном товара.

– Пойдем, поможешь мне разгрузить фургон, – сказал он.

Приятно было бы услышать что-нибудь наподобие «получается?» или «молодец, хорошо справляешься», но Манц, конечно, ничего такого не сказал. Я помогла разгрузить фургон и все оставшееся до полудня время раскладывала товар по полкам и обслуживала покупателей. К полудню я была усталой и голодной. Мне хотелось пить, но Манц сказал:

– Нет. Мы скоро едем домой. Попьешь чего-нибудь, когда вернешься.

По дороге домой я уснула. В кухне я пошарила в холодильнике и на полках и обнаружила, что есть нечего. Как только я переступила порог, Азмир пожаловался, что голоден, поэтому я приготовила нам с ним гренки, однако пришлось есть их просто так, потому что масла не было. Забросив гренки в желудок, я принялась готовить рис.

Услышав запах стряпни, мать прокричала из спальни:

– Не вари сегодня рис, Сэм. Сделай роти.

Со мной был Азмир, поэтому я медленно сосчитала до десяти. Но все равно показала матери язык, что вызвало у Мены улыбку.

– Послушай, Сэм, я помогу тебе приготовить роти. Дашь Азмиру первую, которую я сделаю. Похоже, он очень проголодался.

Азмир жадно проглотил лепешку.

– Раньше он не бывал таким голодным, Мена, – сказала я. – Думаю, его никто не кормит.

Тем вечером я спрятала под кровать тарелку с едой. Мена увидела и спросила:

– Что ты делаешь?

– А как ты думаешь? Завтра, когда вернемся домой, нам будет что поесть!

В конце следующего дня, прямо перед тем как уходить домой, я обратилась к Манцу:

– Мать сказала, что у нас дома заканчиваются припасы. Она хочет, чтобы я принесла хлеба, яиц, масла и молока.

– Ладно, давай скорее, – резко ответил он. – Мне нужно закрывать магазин.

Я сложила все продукты, о которых просила мать, в пакет и еще тайком бросила туда пару плиток шоколада. Вернувшись домой, я спрятала шоколадки под подушку, а потом вышла в кухню.

– Снова нечего есть, – сказала Мена. – А я умираю с голоду.

Я приложила палец к губам, делая сестре знак помолчать, и вернулась в спальню за тарелкой, которую спрятала вчера. Я вытащила еду из-под кровати, подогрела в микроволновке и разделила на троих: на нас с Меной и Азмира. Мы поглощали содержимое тарелки, заедая хлебом, а я в то же время готовила для всех ужин. С этого дня я стала регулярно прятать по вечерам еду, чтобы Азмир мог поесть, как только я возвращалась домой.

Целый день находиться вдали от сына было мукой, потому что за ним явно не ухаживали как следует. Когда мы с Меной возвращались, Азмир всегда был голоден, и никто не считал нужным искупать его или хотя бы умыть. Я понятия не имела, чем он занимался весь день. Когда я спрашивала Азмира, он всегда казался довольным, но я знала, что с ним не играют и вообще уделяют мало внимания.

Я кормила его, купала, читала сказки и пела песенки, играла с его пальчиками, а потом укладывала спать. Меня терзало то, что малышу нужно больше, чем я могу дать. Я должна была постоянно находиться с ним рядом. Я лежала на кровати, смотрела на Азмира, спящего в своей кроватке, и молилась о чуде. Я не могла описать, что мне было нужно, знала лишь, что хочу для сына лучшей жизни, чем была у меня.

Работая в магазине, я думала об Азмире, о том, какой будет наша жизнь, если мы с ним сбежим отсюда. Мы найдем где-нибудь маленький домик с садом и сможем весь день играть и купаться в солнечных лучах. Я улыбалась этим мыслям, но тут Манц говорил:

– Чем ты занята? Грезишь наяву, а? – и, если в магазине не было покупателей, отвешивал мне оплеуху, и мои мечты в который раз рассыпались в прах.

15

Третий день рождения Азмира прошел тихо, потому что, кроме нас с Меной, никто о нем не вспомнил. Я припрятала в карманы шоколад, пока работала в магазине, и, когда, кроме нас троих, в комнате никого не было, мы с Меной вручили малышу шоколадки и сказали: «С днем рождения». День рождения Шэма, три недели спустя, был другим: Тара подарила ему игрушку, мама – новую одежду, а Танвир и Сайбер баловали его пуще обычного.

Этой ночью Азмир (теперь он спал со мной, потому что его кроватка стала слишком мала для него) метался и ворочался во сне, и я подумала, что день, вероятно, был слишком насыщен для него. Я протянула руки, чтобы успокоить малыша, тихонько, чтобы не разбудить, и прикоснулась к спине. Азмир вздрогнул. Я не знала, что делать. Он спал, и я не хотела его будить и разбираться, что не так. Я не могла включить свет и посмотреть, потому что разбудила бы Мену. Я ждала до утра и, когда стало уже достаточно светло, приподняла рубашку на спине малыша.

Мое сердце остановилось. Посередине спины был огромный синяк, свежий, какой нельзя было себе поставить, покатившись со ступенек в подвал или налетев на что-то в саду. Немые слезы потекли по моим щекам. Моего малыша били, как меня когда-то. Я поклялась защищать его и не справилась с этим. Только тогда я заметила, что Азмир описался в кровати, чего никогда не делал прежде.

Азмир повернулся, готовый улыбнуться мне, но, увидев слезы на моих глазах, обвил меня руками и сказал:

– Не плачь, мам. Все будет хорошо. Ш-ш.

Я улыбнулась сыну, узнав собственные слова, которыми утешала его, когда он плакал. Я вытерла щеки и обняла Азмира.

– Ты прав, солнышко. Все будет хорошо.

Затем я подняла малыша, одела его и быстро сняла простыни с кровати. Я положила его пижаму и постельное белье в стиральную машину, чтобы никто не узнал, что он описался, и не побил его за это. Мы поели гренок, и пришло время мне уезжать на работу. Невыносимо было оставлять Азмира, я так беспокоилась, что с ним может случиться что-то ужасное, пока меня не будет рядом.

По дороге в магазин, сидя в фургоне Манца, я приняла решение: мы должны сбежать, они не оставили мне выбора. Я соберу чемодан, и мы уедем куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда.

Я дождалась перерыва и во время завтрака рассказала обо всем Мене.

– Куда вы поедете? – спросила она.

– Не знаю, – ответила я, – хуже, чем здесь, наверное, нигде не будет.

– Но где вы будете жить? Чем заниматься? Не уезжай, Сэм. Они найдут тебя и убьют или увезут в Пакистан и бросят там.

Я посмотрела на сестру. Она была права. Они наверняка будут искать нас. И что они сделают, если найдут меня? Отправят в Пакистан? Они будут надо мной издеваться или даже убьют. Такие вещи были вполне возможны в нашем обществе. А поскольку меня никто здесь не знает, никто, кроме близких, им ничего за это не будет. Даже Мена ничего не скажет полиции, учитывая, насколько она запугана. И что тогда будет с Азмиром?

Что ж, пусть это нелегко, но я найду выход, придумаю что-нибудь. Я должна забрать Азмира отсюда, хотя мне некуда идти, у меня нет денег и никто не защитит меня. Я завязла, застряла здесь, но найду выход, нужно только все хорошо обдумать.

Следующие несколько дней я думала и думала, что можно сделать, но в голову ничего путного не приходило. Однажды вечером, вернувшись с работы, я отправилась в кухню готовить ужин и остановилась в изумлении: там была мать, окруженная, как всегда, когда готовила, дюжиной открытых пакетов, мисками и грязными кастрюлями. Приводя в порядок кухню, я гадала, в чем же дело. Мать объяснила:

– Завтра мы ждем гостя. Достань еще масла. Передай мне лук.

В довершение всего еще и лишние голодные рты. Мать командовала мной, будто я не знала, что делать в кухне, будто это не я каждый вечер готовила ужин.

– Достань мне с полки вон ту большую кастрюлю. Вымой миску.

Я поняла, в чем причина, когда, нарезая лук, мать сказала:

– Хаджи Осгар завтра приезжает из Пакистана. Его род очень богат и известен. Не делай карри слишком острым. Я приготовлю все, что можно, сегодня вечером, а рис сварю завтра.

Ясное дело: мать не хочет, чтобы хаджи Осгар вернулся домой и рассказал родственникам, что она не заботилась о нем и не кормила его как следует. Вот почему сегодня вечером она оказалась в кухне. Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

Хаджи называли того, кто совершил хадж, то есть паломничество в Мекку. Обращение «хаджи» было знаком уважительного отношения, поэтому, вернувшись на следующий день с работы домой, я ожидала встретить набожного вида мужчину с бородой и белой шапкой на голове, каким был наш учитель в мечети. Однако мне сразу же велели помыть посуду. Они не только успели поесть, но даже накормили Азмира – это произошло впервые! – и кое-что оставили для нас с Меной. Перед тем как взяться за посуду, мы сели ужинать в кухне. Едва мы успели доесть, как в дверь постучали и вошел молодой человек, чисто выбритый, одетый в джинсы и рубашку.

– Привет, я Осгар. Можно помыть руки? – спросил он.

Он приятно улыбался нам и говорил так вежливо и спокойно, что я опешила: в этом доме никто так не разговаривал.

– Конечно, – ответила я.

Манеры гостя приятно отличались от того, с чем нам приходилось сталкиваться по возвращении домой. Я передала ему полотенце, и он снова улыбнулся.

В эту минуту вошел Манц и сказал:

– Ты тут закончил? Пойдем, я покажу тебе дом.

Когда они ушли, мы с Меной переглянулись и прикрыли рты руками, чтобы заглушить смех.

– Боже мой! Он совсем не выглядит, как хаджи, – сказала я, краснея. – Он выглядит мило.

Мена тихонько вскрикнула.

– Ты ведь замужем, Сэм! – поддразнила она меня.

– Ах да! – Я позабыла об этом на самом деле! – Что ж, посмотреть-то можно!

И мы снова рассмеялись.

На следующее утро я проснулась первой. Разбудив Мену, я отправилась в кухню. Осгар, уже сидевший там, улыбнулся, когда я вошла. Мы вежливо сказали друг другу: «Доброе утро», – но я ни о чем не могла его спросить, потому что пришел Манц и сказал, что уже пора уходить. Я сделала всем гренок, и мы уехали.

Осгар отправился вместе с нами, а позднее поехал с Манцем на оптовую базу. Когда они вернулись, я вышла из магазина, чтобы помочь разгрузить фургон, но Осгар, вытаскивая ящики из машины, оглянулся, посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

– Спасибо, мы справимся.

Я кивнула в знак благодарности и вернулась в магазин, а на душе у меня стало тепло. Обычно мало кто из родственников смотрел на меня, когда разговаривал со мной, и такой вежливости от них я ожидать не могла. А еще он все время улыбался, отчего я чувствовала себя по-другому – я не привыкла к такому обращению. Как здорово, когда Осгар рядом, он добрый и всегда готов помочь, но он скоро уедет и все вернется на круги своя..

Тем вечером я, заканчивая мыть посуду, сказала Азмиру, что пора ложиться спать. Он выскочил из комнаты, и я услышала, как он шепчет матери и Осгару:

– Тс-с, не говорите ей, что я здесь, я спрячусь.

Войдя вслед за сыном, я заметила, что он стоит за занавеской. Я громко сказала:

– Не приходил ли сюда Азмир? Ему пора спать.

Осгар решил подыграть и сказал мне, улыбаясь:

– Я нигде его не видел.

– Гм, интересно, куда же он подевался?

– Может, он в саду? – предположил Осгар, когда я тихонько шагнула к окну.

Я резко отдернула занавеску и страшным голосом произнесла:

– У-у!

Азмир вскрикнул и рассмеялся, а я взяла его на руки.

– Нет, еще не пора спать! – протестовал он.

В этот день он был радостным и даже счастливым.

На следующее утро Манц уехал по делам, и Осгар остался со мной в магазине. Он несколько минут перебирал товары возле кассы, а потом неуверенно начал:

– Вчера вечером твоя мать рассказала мне вашу историю.

– Что? – спросила я.

– Я был удивлен, узнав, что у тебя трехлетний сын. Ты выглядишь слишком юной. Поэтому я спросил у твоей матери, как такое могло случиться.

– И?

Я скрестила на груди руки, ожидая, что меня станут осуждать.

– Она сказала, что ты переспала с мужчиной в Пакистане, так что пришлось выдать тебя за него замуж.

Я почувствовала, как меня захлестывает ледяная волна гнева.

– Но я ей не верю, – поспешил добавить Осгар, заметив, как я изменилась в лице.

У меня на глаза навернулись слезы. Я не могла поверить, что мать солгала другу семьи. Следовало ожидать, что она все перевернет по-своему, но, тем не менее, горько было слышать такое от Осгара.

– Ну-ну, прости, – ласково сказал он. – Я не хотел тебя расстраивать.

– Все нормально. Пора бы мне уже привыкнуть ко лжи, – отозвалась я, вытирая глаза и сморкаясь. – Хочешь услышать правду?

Осгар кивнул.

– Мать обманом увезла меня в Пакистан, когда мне было тринадцать, и заставила выйти замуж за незнакомого мужчину.

Я все рассказала Осгару, отпустила на волю чувства, которые так долго держала под замком, – гнев, отчаяние, боль и одиночество, – и мне сразу же стало легче. Только сейчас я осознала, что мне все это время не с кем было поговорить о случившемся. Я не могла все рассказать Мене, потому что ей незачем было знать, что может ожидать ее в будущем.

– А теперь мне семнадцать, – продолжила я, – и у меня трехлетний сын, которого я люблю, но с которым не могу быть рядом, потому что обязана торчать в этом дурацком магазине, пока он сидит дома. Знаешь, вчера, когда я впервые пришла с работы, Азмир не был голодным и грязным. Совсем недавно я обнаружила, что его бьют, когда меня нет рядом. И теперь он писается в постель.

Внезапно мне стало стыдно, что я так много рассказала практически незнакомому человеку.

– Не знаю, почему рассказываю тебе все это. Но ты просил правды, и клянусь, что все было в точности, как я говорила.

Конечно, я знала, почему открылась Осгару. Я слишком долго не встречала такого доброго взгляда и вежливых манер. Я просто отвечала на его доброту.

Осгар какое-то время молчал, а потом заговорил:

– Не знаю, что сказать. Что же это за мать, если она могла такое сделать?

Но в этот момент в магазин вошел Манц, и нам пришлось прекратить разговор.

Манц подошел ко мне.

– Завтра у тебя встреча с иммиграционным адвокатом. Он хочет, чтобы ты подписала кое-какие бумаги.

– Какие бумаги? – спросила я. О чем он говорит?

– Просто подпиши их, когда я отвезу тебя завтра, и не задавай вопросов! – заорал Манц.

Осгар смотрел в пол.

Я весь вечер ни с кем не разговаривала. После ужина Осгар снова пришел в кухню и спросил, можно ли помыть руки.

– Прости за наш утренний разговор, – сказал он. – Я не хотел тебя расстраивать.

– Все в порядке. Мне нужно было с кем-нибудь поделиться, – ответила я. – Мне стало лучше после нашей беседы.

Осгар повернулся, чтобы вытереть мокрые руки, я протянула ему полотенце, и наши пальцы соприкоснулись, едва-едва. Мы посмотрели друг другу в глаза.

В кухню вошла Танвир, и волшебство растаяло.

– Тебе что-нибудь нужно, Осгар?

– Нет, все в порядке.

Он положил полотенце и вышел вслед за Танвир в гостиную.

Той ночью я не могла уснуть, ворочаясь на кровати, все думала об Осгаре. Со мной происходило что-то, чего я еще никогда не испытывала, и я не могла понять что, пока еще не могла. Я знала, что буду по-прежнему злой и напуганной, но видела перед собой только улыбку Осгара, ощущала прикосновение его руки, когда я протягивала ему полотенце.

Утром Манц спросил Осгара, побудет ли тот с Меной, пока он отвезет меня к адвокату.

Я совсем забыла об этой встрече. В чем там может быть дело? Зачем мне туда ехать? Зачем мне мог понадобиться адвокат? Я развожусь? Какие-то проблемы со свидетельством о рождении Азмира? Мне хотелось спросить об этом Манца, но я знала, что лучше промолчать, потому что он все равно только накричит на меня. Мена вопросительно на меня посмотрела, и я еле заметно пожала плечами.

Когда мы приехали к адвокату, какое-то время нам пришлось ждать в приемной. Затем высокий мужчина провел нас в кабинет и попросил меня присесть. Все в этом помещении заставляло меня чувствовать себя очень маленькой, хотя я уверена, что для этого ничего не делалось преднамеренно: костюм и акцент самого адвоката, его просторный офис, огромный стол красного дерева, разложенные на нем бумаги, – все, казалось, было призвано запугать меня.

– Мне просто нужно, чтобы вы подписали несколько документов касательно вызова в Британию для вашего мужа, – сказал юрист.

Пол у меня под ногами внезапно разъехался, и пришлось крепче схватиться за ручки кресла. Мой муж? Я никогда не воспринимала таковым мужчину из Пакистана. У меня перехватило дух от ярости, но я не могла ничего сказать, только не при этом человеке. Так вот почему Манц ничего не говорил мне – он, как и мать когда-то, обманом привез меня сюда. Я почувствовала на себе его взгляд. Он следил, чтобы своим поведением я не нарушила его планов. Кровь прилила к голове, и я с трудом осознала, что адвокат положил передо мной какие-то бумаги.

– Распишитесь, пожалуйста, здесь, – произнес он, делая пометку внизу первой страницы, – и здесь.

Манц наклонился над столом, опершись одной рукой о стол рядом с бумагами, и при этом повернулся ко мне, подавая другой рукой знак, чтобы я сделала, как сказал адвокат. Человеку со стороны это могло показаться ободряющим жестом любящего брата, жестом, говорящим: «Послушай, давай сделаем это вместе». Но я знала, что это не так: угроза была очевидной. Лишенная выбора, я дрожащей рукой подписала бумаги.

– И наконец здесь, пожалуйста.

Когда я закончила, адвокат тоже расписался.

– Я просто подтверждаю ваши подписи, – объяснил он и сложил бумаги в конверт, который положил на поднос перед собой. – Спасибо, я подам ваше ходатайство в иммиграционную службу. Как только получу оттуда известие, сразу же свяжусь с вами.

С этими словами он поднялся, чтобы проводить нас до двери.

Я ничего не говорила Манцу по дороге в магазин.

Но в душе я вскипала от гнева. Этот… этот мужчина – у меня не находилось для него имени – был просто человеком, который причинял мне боль, а потом не предпринимал никаких попыток связаться со своим сыном, и теперь он едет сюда! Я, наверное, должна буду для него готовить и стирать его одежду. Я чуть не вскрикнула от ужаса прямо в машине – мне снова придется делить с ним постель!

Только не это. Только не это. Я не могла этого допустить. При одной мысли о его прикосновениях меня тошнило.

А мать и Манц заполнили форму, будто это сделала я! Как они посмели? Я вдруг осознала, что, если бы не понадобилось свидетельство адвоката, Манц наверняка подделал бы мою подпись и ни о чем меня не предупредил. Однажды вечером я бы вернулась с работы и увидела его, как ни в чем не бывало держащего Азмира на коленях.

Меня захлестывала такая волна ярости, что пришлось отвернуться к окну, чтобы Манц не видел моего лица, и начать глубоко и медленно дышать, пытаясь успокоиться. Этому много лет назад меня научила тетушка Пегги, чтобы помочь справляться с заиканием. Но сейчас это не помогало.

Вернувшись в магазин, я пропускала мимо ушей все, что говорил Манц, пока не настало время идти к Мене обедать.

– Пришли ко мне Осгара, когда придешь туда, – сказал Манц.

Мена тут же набросилась на меня с расспросами.

– Зачем тебя возили к адвокату?

– Подожди, я все тебе расскажу через минуту, – ответила я сестре и обратилась к Осгару: – Манц просит тебя вернуться в тот магазин.

– Хорошо. До встречи, – сказал он и, уходя, подарил мне ободряющую улыбку, на которую невозможно было не ответить.

– Ну же! Рассказывай, что произошло, – поторопила Мена.

Как только за Осгаром закрылась дверь, меня прорвало:

– Сволочи! Они за моей спиной заполнили формы, чтобы вызвать сюда его. Он ни разу не написал, не поинтересовался, как дела у его сына. Прошло больше трех лет! Не прислал даже ни единой открытки на дни рождения Азмира. Кем они, черт возьми, себя возомнили? Я не хочу его здесь видеть, но у меня не было возможности возразить, потому что Манц все время стоял у меня над душой. Что мне делать, Мена, скажи, что мне делать?