Текст книги "В осколках тумана"

Автор книги: Саманта Хайес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– В таком случае, пусть будет рыбный пирог, – предлагает сестра.

Я не возражаю, и она уходит.

Я неподвижно сижу на постели и размышляю, что теперь станется с козами, с курами, с Бренной и Грэдином. Что станется со мной? Когда я думаю о том, что станется с Джулией, по моей щеке ползет слеза.

Марри

В полицейский участок я вошел ровно за десять секунд до того, как через автоматические двери прошествовала Шейла Хэнли. Выражение лица не оставляет сомнений: Шейла в ярости. Одета она в вечернее платье, губы тщательно накрашены помадой кровавого цвета.

– Шейла! – окликаю я, словно все идет как обычно. Я едва стою на ногах, а мозги то и дело норовят отключиться. – Что ты здесь делаешь?

Неужели ее вызвали как дежурного адвоката? Только не Шейлу. Она ведь всегда посылает кого-нибудь вместо себя.

Шейла прожигает меня взглядом. Джулия нашла чистую рубашку, но она мятая, а джинсы так и остались прежние, замызганные, под стать стоптанным кроссовкам.

– А, Марри! – ехидно восклицает она, игнорируя мой вопрос. – Тебя что, арестовали?

И, не обращая на меня внимания, словно я некая досадная помеха, Шейла устремляется к полицейскому за стойкой.

– Почему? – требовательно спрашивает она, хлопнув по столу ладонью.

Полицейский отшатывается.

– Почему меня вызвали с лучшего свидания в жизни, хотя сегодня не моя очередь дежурить? Я оставила в отеле Мела Гибсона, черт вас подери! В пятизвездочном отеле! Голого! И шампанское! В пентхаусе! – Она достает из сумки пачку сигарет и закуривает. Ехидно улыбается, когда сержант кашляет, глотнув дым, нарочно направленный в его сторону.

– Правда? – встреваю я.

Шейла снова испепеляет меня взглядом и опять поворачивается к сержанту.

– Ну? – вопит она.

– Вы в списке, мэм, а все остальные либо не ответили на звонок, либо не смогли приехать. Сюда привезли… – Сержант снова кашляет. – Громкое дело, похоже. Он захотел, чтобы ему предоставили дежурного адвоката… – Сержант сует Шейле заламинированный список бедных сосунков, которые вытащили короткую соломинку в агентстве «Редман, Хэнли и Брайт». К счастью, меня среди них нет. Да и вряд ли бы я там оказался. Только надежные адвокаты, чья жизнь не разлетелась на куски, имеют право выступать в суде.

– А как же фирма Шилдера? Вот сам пусть и тащит сюда свою задницу, урод долбаный! – И Шейла направляется к выходу, довольная тем, как разобралась с проблемой.

– Мэм, сегодня очередь вашей фирмы. Вы здесь, и я не стану больше никому звонить.

Шейла останавливается, плавно поворачивается на каблуках. Давит наполовину выкуренную сигарету на грязном кафельном полу и тут же зажигает еще одну. Оскалив зубы, в которых зажата сигарета, она идет прямо ко мне.

– Никаких проблем, сержант! – Шейла машет ему рукой, точно лучшему другу. – Ну совершенно никаких проблем. – Ее взгляд уже намертво приклеился к моему лицу. Она хватает меня за руку, впивается в кожу алыми когтями и тащит в комнату ожидания. – Марри, ты мне нравишься. Всегда нравился. – Шейла делает паузу для пущего эффекта, прекрасно сознавая, в каком я сейчас состоянии. – Но всем известно, что в последнее время ты работал так себе. – Она скалит зубы, а я киваю, поскольку на большее просто не способен. Несмотря на шум в голове, я смутно догадываюсь, к чему она клонит, но о сопротивлении и речи быть не может. Будь я трезв, наверное, еще бы подергался, а так… – Видишь ли, я не хочу отменять свидание.

– Ну да.

– Кроме того, мне нужны серьезные основания, чтобы отстоять тебя перед партнерами. Тебе ведь нужна работа, Марри?

Ну да, мне нужна чертова работа!

– Ты же говорила…

– Тсс! – шипит Шейла, прижимая к моим губам палец. Он пахнет табаком. – Займись этим делом, Марри. Добейся освобождения под залог. Помоги ему на допросе. Утром перед судом он должен быть в костюме и галстуке, и бога ради, Марри, не забудь умыться и побриться! – Она отступает назад и сладким голосом произносит: – Хорошо?

Шейла уверена, что проблема решена. Она может вернуться в пентхаус.

– Нет, – выдыхаю я, глядя через стеклянные двери на Джулию, оставшуюся парковать машину. – Шейла, ты не понимаешь. Я не могу взяться за это дело. Ради тебя я на все готов, на все, только не заставляй меня заниматься этим делом.

Но сам понимаю, что все тщетно. Шейла уже приняла решение.

Входит Джулия и спешит ко мне. От нее пахнет свежестью.

– Что происходит? – спрашивает она. – Есть новости?

– Новостей полно, – отвечает Шейла, похлопывая себя по носу. – Кстати, Марри, а что ты здесь делаешь? – Но ответ ее не интересует. – Ладно, увидимся в офисе! – почти поет она и делает страшные глаза, подтверждая: если я хочу сохранить работу, то должен повиноваться.

– Что все это значит? Что здесь делает Шейла? – Моя начальница никогда не нравилась Джулии, слишком уж они разные. Джулия смотрит, как Шейла шагает по тротуару, роняя еще один окурок. – Марри! Ты в порядке? – Дыхание у нее сбилось. До чего же она хороша. – Ты уже что-нибудь узнал о Дэвиде?

Я возвращаюсь в реальность.

– Нет, пока нет. – Вдруг я чувствую себя абсолютно трезвым.

– Зачем приходила Шейла? По-моему, ее что-то разозлило.

Седой сержант передает мне стопку бумаг:

– Вот, пожалуйста. Я случайно слышал ваш разговор. – Он таращится на Джулию, словно на прекрасный цветок, каким-то чудом занесенный в его убогий мир. – На твоем месте, приятель, я бы слегка освежился. Через пять часов тебя покажут в утренних новостях.

Слова его доходят до меня раньше, чем Джулия реагирует на них. А уж за этим дело не станет. В мире пьяницы все происходит со скоростью пролитой патоки. Конечно, сержант прав. Журналисты нашего городка, да что там, всей страны с интересом следят за делом Грейс Коватты. Несколько телевизионщиков и газетных репортеров все еще торчат здесь. История сама по себе наделала много шума, а предположение, что речь идет о серийном маньяке, лишь разжигает любопытство.

– Как это понимать? – спрашивает Джулия. – Почему тебя покажут в новостях?

– Джулия! – Я кладу ей руки на плечи, но она их сбрасывает. Наверное, от меня несет виски. – Джулия, Шейла приходила сюда, потому что ее вызвали. Наша фирма участвует в программе поддержки уголовного судопроизводства. – Это было сложно выговорить.

– И что с того?

– У Шейлы свидание с Мелом Гибсоном… Джулия, меня назначили адвокатом Дэвида. Только на сегодняшний вечер. Просто… я не хотел… Шейла сказала… Она меня вынудила…

Джулия отшатывается от меня.

– Это невозможно, – шепчет она.

– Да все нормально, – говорю я, зная, что это не так. – Всего лишь формальность. Просто я оказался в неправильном месте в неправильное время. У Шейлы свидание, вот она и свалила на меня…

– Этого не должно быть. Это неэтично. Вряд ли ради него ты в лепешку разобьешься, правда? – Джулия не мастак по истерикам, но сейчас у нее отлично получается. Она как безумная мечется по комнате ожидания. – Марри, ты должен позвонить кому-нибудь еще!

Я пожимаю плечами и оборачиваюсь за поддержкой к сержанту. Наверняка ведь не пропустил ни слова. Умоляюще смотрю на него.

– Он прав, дорогуша. Мисс Хэнли грозилась уволить парня. Я многое повидал на своем веку, но…

– Ты сумеешь помочь ему? – Ее слова распарывают воздух и вдребезги разбиваются о кафельный пол.

Белое лицо Джулии кажется твердым, точно вырезано из мрамора.

– Еще не знаю. Я не читал документы. Но, Джулия… – я делаю шаг к ней, – я буду относиться к нему так же, как к любому другому клиенту. Поверь! – Секунду мы смотрим друг другу в глаза. – Я тебя не подведу.

Из нее словно выпускают воздух, ее начинает трясти. Джулия пытается натянуть пальто.

– Спасибо. – Она дрожит все сильнее. – Спасибо, Марри.

В голосе слышится такое отчаяние, будто она знает этого человека лет двадцать, будто он ее старинный друг, брат, дядя или… любовник.

– Хочешь помочь? – спрашиваю я бодро. Джулия напряженно кивает. – Тогда привези мне костюм. Серый, висит в шкафу в каюте.

У нее вытягивается лицо. Джулия понимает, что не увидит Дэвида.

Отвернувшись от стойки сержанта, я ищу в кармане ключи. Вплотную придвигаюсь к Джулии – ее волосы касаются моих губ – и шепчу на ухо:

– Старик Граучо прав. Как только журналисты узнают, что кого-то арестовали в связи с делом Коватты, об этом раструбят все газеты. Принеси мне зубную щетку и одеколон. Все, что найдешь в ванной.

Джулия опять молча кивает и отправляется выполнять поручение, а я осознаю две вещи. Во-первых, я влюблен в жену сильнее, чем когда-либо, а во-вторых, у меня нет опыта в подобных уголовных делах. Мой хлеб – штрафы за неправильную парковку. И как бы я из кожи ни лез, все равно будет казаться, что я специально заваливаю защиту.

Я вхожу в комнату для допросов. Дэвид сидит, повернувшись ко мне квадратной спиной. Наручники с него сняли, и он опирается руками о скамью. Рубашка обтягивает широкие плечи.

– Доктор Карлайл?

И к чему этот вопрос? Будто тут еще кто-то есть. Должно быть, я просто хочу, чтобы он узнал мой голос, устроил скандал и отослал меня прочь, прежде чем нас свяжут обязательства. Да, это было бы просто здорово. Но дверь камеры захлопывается, гася мою надежду.

– Знаете что? – Делаю эффектную паузу. – Я ваш адвокат! (Он медленно поворачивается.) Марри Фрэнч, – добавляю я. – К вашим услугам. – От поклона и ехидной улыбки я все же удерживаюсь.

И слава богу. Во взгляде его презрение, брови изумленно приподнимаются.

– Я просил прислать адвоката, а не клоуна.

На протянутую руку он внимания не обращает. Голос холоден и ровен, точно у автомата. Дэвид явно готов ко всему. Он совсем не похож на человека, которого я видел в Нортмире. Лицо бесстрастно-каменное. Ни следа беспокойства. Интересно, со своими пациентами он такой же?

– За развлечение денег не берем.

С каким бы наслаждением вмазал ему сейчас. Вместо этого, я опускаю на пол свой потертый кожаный портфель. Его подарила мне Джулия миллион лет назад, когда я получил диплом.

– Итак, доктор Карлайл, вы обвиняетесь в нападении. В нанесении тяжких телесных повреждений и жестокости. Можете сами подобрать определение. Вплоть до убийства, если девочка умрет. – Я вспоминаю последнюю газетную статью, в которой говорилось, что Грейс находится в коме. – Неприятный коктейль. А потому, если вы хотите, чтобы вас выпустили до завтрака, нам нужно кое-что обсудить.

Карлайл делает такой мощный вдох, что стены как будто становятся к нему ближе.

– Нам нечего обсуждать.

– А мне кажется, что есть.

Я сажусь за столик у двери и достаю блокнот с ручкой. Между висками проносится первый всполох головной боли. Записываю дату и время. Получается не очень хорошо, потому что рука трясется изрядно. От меня несет виски.

– Давайте с начала, доктор Карлайл, с самого начала и до сегодняшнего вечера, который вы провели с моей женой.

Это все, что мне нужно знать: чем они занимались, когда полиция забарабанила в дверь? Они целовались или до этого не дошло? Касался ли он ее спины, плеча, лица, а быть может, и более сокровенных мест? Или того хуже, полиция вломилась, когда они находились в спальне? Вряд ли Джулия рассказала бы мне о том, как они судорожно натягивали одежду, дабы встретить Эда с его парнями.

– Так вы будете рассказывать, доктор Карлайл? Больше вам никто сегодня не поможет. Вас допросят, возможно, предъявят обвинение, а утром дело передадут в суд магистрата. – Я откладываю ручку. Словно бросаю перчатку.

Он молчит, смотрит сквозь меня, и за стеной из презрения и ярости мне чудится беспомощность. Доктор нуждается во мне. Нить, связывающая меня и Джулию, растянулась так, что ее почти не видно, но все же не порвалась. Как же хочется выпить, хотя бы глоток.

– Доктор! Следователь ждет, когда вас можно будет допросить по поводу очень серьезного преступления. И он не собирается выпускать вас.

Пусть сразу об этом узнает. Но Дэвид закрывает глаза, словно переносясь куда-то далеко-далеко, в иное место, иное время. Лоб его блестит от пота.

– Доктор Карлайл, вы напали на Грейс Коватту двадцать седьмого декабря?

Он резко открывает глаза, и я буквально подпрыгиваю на месте. Они такие темные и бездонные, что я не в силах подобрать сравнение.

Карлайл не успевает ответить, потому что я продолжаю:

– Вы должны знать, что если вы скажете мне, что… – я сглатываю; только не вспоминать о том, как выглядит Грейс, – что совершили все то, в чем вас обвиняют, и потребуете от меня, чтобы я придерживался линии вашей невиновности, то я не смогу быть вашим адвокатом. – Я очень надеюсь, что так оно и произойдет. Сейчас. Сегодня вечером. И я уйду отсюда.

– Я не собираюсь говорить вам ничего подобного, – улыбается Дэвид. Он так хладнокровен, будто ему выписали штраф за парковку в неположенном месте.

– Против вас серьезные улики. – Это я уже знаю. Ознакомился с содержимым папки.

Карлайл сегодня уж точно никуда не уйдет, разве что обратно в камеру. Я тру лицо, пальцы путаются в отросших космах. Представляю, что завтра напишут в газетах. Подозреваемого представляет опустившийся алкоголик.

– Вот что я вам скажу, мистер Фрэнч: я ни на кого не нападал, никого не избивал и никого не калечил. Как только полиция осознает, что все улики – косвенные, меня выпустят. Все очень просто.

Карлайла, похоже, совершенно не тревожит серьезность предъявленных обвинений. А я не знаю, говорит он правду или лжет.

– На лугу, рядом с тем местом, где нашли Грейс Коватту, полиция обнаружила изорванную куртку. – Я думаю о Джулии, о том, как храбро она себя повела, увидев девочку. – В кармане находилась банковская выписка на ваше имя. Полиция наверняка получила официальное подтверждение, что выписка принадлежит вам. И на ней полно следов ДНК, волос, телесных испарений.

Я жду реакции. Ничего. Меня тошнит. Марри, ты должен через это пройти. Ради Джулии.

Я продолжаю:

– У инспектора Хэллита есть запись, сделанная одной из городских камер видеонаблюдения, на которой видно, как вы с Грейс сидите в вашей машине в тот день, когда на нее напали.

– Это просто…

– Кроме того, владелец кафе утверждает, что за неделю до того вы были в его заведении с Грейс Коваттой. По его словам, вы ссорились. – Я бегло просматриваю страницы. – И еще вы… люди видели, как вы ее целовали. Очевидно, вы с ней хорошо знакомы, доктор.

Лицо Карлайла непроницаемо.

– Джулия сообщила полиции, что Грейс, когда она ее нашла, произнесла лишь одно-единственное слово – «доктор».

Какая ирония! И все же я рад, что показания Джулии помогли арестовать Карлайла.

– Она попросила мне помочь, верно? – говорит он с едва заметной, точно тень, улыбкой. Я отвечаю не сразу, и он делает вывод: – Она вас заставила.

Карлайл словно и не слышал, что я ему говорил.

Я качаю головой:

– Да нет, вообще-то…

– Так вы это сделаете?

– Что?

– Поможете мне?

– Конечно, насколько…

– Позвольте дать вам совет, мистер Фрэнч, – перебивает меня он. – Я знаю один анекдот об адвокатах. Нам не помешает немного развеяться, верно? – Он встает.

По части габаритов мне до него далеко. Он нависает надо мной, упершись руками в стол. Бесстрастность его наконец-то дала сбой, лицо искажено – то ли от ярости, то ли от отчаяния. Карлайл молчит, нагнетая напряжение. – Как снять адвоката с дерева?

Я пожимаю плечами:

– Понятия не имею.

Разумеется, я уже слышал этот анекдот. Но я выше этого. Нам нужны не анекдоты, а чудо.

– Ну и как снять адвоката с дерева?

– Перерезать веревку, мистер Фрэнч. Перерезать веревку.

Джулия

В неделю отведено девяносто минут для посещений, и все это время он отдает мне. Целая неделя, втиснутая в полтора часа.

– Это просто возмутительно. Ужасно, – шепчу я, чтобы никто нас не подслушал.

Но сколько бы страсти я ни вкладывала в свои слова, все равно звучит так, будто его остановили за превышение скорости и упекли в тюрьму за пререкания с постовым.

– Нелепо! – И я смеюсь, показывая, что верю в его невиновность.

Нет, не могла я так обмануться в нем. Я знаю, просто знаю, что у нас общее будущее. Дэвид ни на кого не нападал. Этого не может быть, и точка.

– Я снова навещала Грейс Коватту. – По тому, как гаснут его глаза, я понимаю, что ему больно слышать ее имя. – Она в искусственной коме. Осталась одна оболочка, будто из нее высосали жизнь. Для полицейских и особенно для тебя это большое разочарование. Я бы так хотела, чтобы она всем рассказала, что не ты на нее напал!

Я замолкаю. Дэвид меня не слушает. Может, ему неприятна сама тема?

– Понятно, – бесстрастно произносит он. Это может значить все что угодно.

Готова поклясться, что с тех пор, как я видела его в последний раз, он очень похудел. Лицо осунувшееся, под глазами желто-серые тени, сомневаюсь, что он высыпается.

– Все это так печально! У палаты дежурит полицейский, а по больничным коридорам слоняются репортеры. Но Эд пустил меня к ней. (На лице Дэвида появляется раздраженная гримаса. В конце концов, Эд его враг.) Я хотела узнать что-нибудь полезное для тебя, Дэвид. Собрать информацию. Пока Грейс не заговорит, тебе придется находиться здесь. – Я бью ладонью об стол, и охранник оглядывается. – Судебное заседание отложат.

– Гораздо важнее, чтобы Грейс поправилась. Суд подождет.

Похоже, Дэвид смирился с тем, что ему придется какое-то время провести в тюрьме. Я восхищаюсь им, хотя разлука и сводит меня с ума. На лице его добавилось морщин, а в глазах поселилось беспокойство.

– Мне жаль, что пришлось втянуть тебя в это дело.

– Я в нем с самого начала увязла, – напоминаю я. – Ирония судьбы.

– Семейное дело, значит, – замечает он.

– А твоя семья? Может, мне кому-нибудь позвонить? – Зря я спросила: Дэвид опускает голову и хмурится. – Как к тебе здесь относятся? Ты хорошо питаешься? У тебя отдельная комната?

Странно, но на его лице появляется улыбка, а глаза весело загораются.

– Это называется камера, Джулия. Нет, у меня есть сосед. – На секунду я вижу знакомого Дэвида – обаятельного, уверенного, спокойного. – Но мне случалось бывать в гостиницах и получше. У этой звезд явно маловато, да и деликатесами здесь не балуют. И постояльцы уж очень шумные и бесцеремонные. Мне бы вовсе не хотелось делить комнату с осужденным педофилом.

Он умолкает, а я съеживаюсь от ужаса.

– Это тюрьма категории А, Джулия, – говорит он. – Здесь сидят дурные люди.

– Но ты вовсе не такой, Дэвид. Ты не должен здесь сидеть. Я верю, что ты ни в чем не виноват. Правда, верю. – Я беру его за руку.

Люди, которым еще не предъявлено обвинение, имеют право на вольности по сравнению с теми, чья вина уже доказана. И на том спасибо.

– А может, напротив, подходящее для меня место, Джулия. – Дэвид сжимает мою ладонь, обнимает своими руками. Точно так же Марри обнимает ладонями ручки Флоры. – Мне очень жаль.

– Только не сдавайся! – твердо говорю я.

Но когда он закрывает глаза и отворачивается, под кожу просачивается первая капля сомнения.

После ареста Дэвида мне остается только ждать. Марри пообещал, что займется формальностями. Он утешал меня, пока его не вызвали в комнату для допросов. Он утверждал, что, возможно, после допроса у полицейских не окажется достаточно улик, чтобы возбудить дело. Пока он говорил с Дэвидом и общался с полицейскими, я привезла его костюм и все остальное, о чем он просил.

– Иди домой и поспи, Джулия. Ты должна отдохнуть. Ради детей, – бодро предлагает Марри. Словно ему в радость защищать Дэвида. Мне хочется верить, что он сделает все, что сможет, но ситуация абсурдная. Утром обзвоню лучшие адвокатские фирмы, какие смогу найти.

– Если бы Шейла позволила тебе объяснить, она бы не заставила тебя взяться за это дело. – Я жду, когда он со мной согласится.

Марри подносит руку к моему лицу, будто собираясь погладить по щеке, но тут же роняет.

– Доверься мне, – только и произносит он.

Слова хрупкие, точно крылышки мотылька.

Его зовут.

«Однажды я тебе доверилась», – думаю я, но вслед шепчу:

– Спасибо.

Я так и не смогла заснуть. Рано утром позвонил Марри.

– Джулия. – Он молчит, словно не зная, как преподнести новость. – Дэвиду предъявили обвинение.

– Правда? – Я понимала всю серьезность положения, но так надеялась услышать утром, что все разъяснилось. – В чем?

– В нападении на Грейс. В нанесении тяжких телесных повреждений. В покушении на убийство.

– Но ты же говорил, у них недостаточно улик для обвинения!

– Сегодня утром он предстанет перед судом магистрата.

Я засыпала Марри вопросами, но получила лишь уклончивые ответы. Он не хотел меня расстраивать.

– Прости, – вздохнул он в трубку. – Дело ведь еще не закончено.

– Его ждет суд присяжных? – как можно спокойнее спрашиваю я.

И представляю, как Марри на том конце провода кивает головой, подтверждая худшие мои опасения. Он коротко прощается.

Дэвид предстает перед мировым судьей. Под залог его не выпустили. Как мы и боялись, его будут судить присяжные. Я ничего не могла сделать – ни позвонить, ни передать ему одежду. В закрытом фургоне Дэвида перевезли в тюрьму «Уайтгейт». Он быстро вошел в мою жизнь, но так же быстро его вырвали из нее.

После того как репортеры пронюхали об аресте, у здания суда собралась разъяренная толпа. Я влетаю внутрь, накинув на голову куртку, а на выходе спотыкаюсь о каменные ступеньки. Я учительница – учительница девочки, на которую напали, – и в то же время связана с мужчиной, подозреваемым в этом преступлении. Все жители страны уже полюбили Грейс. Если станет известно, кто я, журналисты начнут за мной охоту, как, несомненно, и директор нашей школы. Город наводнен репортерами всех мастей, телекамеры на каждом шагу. По всей Англии родители хотят знать, что их дети в безопасности. А я хочу, чтобы Дэвид вернулся.

– Я сделал все, что мог, Джулия.

Марри выглядит изможденным. Вместо того чтобы страдать похмельем, ему пришлось присутствовать на допросе, затем разбираться с выдвинутым обвинением и, наконец, выступать в суде. Поспать ему так и не удалось. В последнее время столько всего произошло, что я сама, должно быть, выгляжу не лучше.

– Но это еще не конец. Я подам апелляцию. Посоветуюсь со старшими партнерами, с коллегами и постараюсь выиграть в суде.

Я забираю детей из школы. Вскоре на ферму приходит Марри.

– Я остаюсь здесь, хочешь ты того или нет, – заявил он, как только я открыла дверь. – Если ты права насчет Дэвида и он ни в чем не виноват, то поблизости бродит безумец, которому арест развязал руки. И если ты не пустишь меня в дом, я поселюсь в амбаре. – Он просунул в дверной проем ботинок, словно вонзив его в мое сердце. – Разве ты сможешь заснуть, зная, что я замерзаю в сарае? – Его улыбка уносит меня на тысячу лет назад. Во всяком случае, мне кажется, что это было тысячу лет назад.

Я неохотно застилаю кровать в свободной комнате, пока Алекс радостно скачет по дому, во весь голос распевая, что мама снова любит папу. С этой минуты мы будто исполняем затейливый танец: порхаем между воспоминаниями и необходимостью чистить зубы, готовить еду, вальсируем через надвигающийся развод и отступаем в сторону от мысли о том, как он отразится на детях. Мы с Марри расстались летом – и вот, хоть и ненадолго, снова поселились вместе. Самое странное, что мы оба воспринимаем это довольно обыденно.

– Хочу вернуться в Или, – говорю я Марри воскресным вечером.

Решение далось мне нелегко. В то утро я навещала маму – впервые с тех пор, как ее положили в лечебницу. Было большим облегчением узнать, что о ней хорошо заботятся.

– Детям нужна стабильность. В последнее время я слишком часто подкидывала их то Надин, то друзьям, учитель Алекса пожаловался, что у него проблемы с поведением. На Алекса это совсем не похоже.

Мы дружно вздыхаем.

– А что будет с Бренной и Грэдином?

Это не его забота, но я знаю, что Марри не все равно. Я обзвонила друзей в надежде, что кто-то заберет подростков к себе хотя бы на несколько дней, но пока никто не согласился.

– Надо сообщить в службу опеки. Им подыщут другую семью. – Меня послушать, так это не дети, а бездомные котята. – И ума не приложу, как быть с мамиными животными. – Я ищу причины, чтобы остаться, хотя детям пора возвращаться к обычной жизни. – Господи, как я хочу, чтобы все опять стало как раньше.

Мы молчим, понимая, что это невозможно.

Я деловито убираю на кухне, складывая в стопки тарелки, со стуком сгребая столовые приборы в рассохшийся ящик. Я цепляюсь за осколки нормальной жизни – ради мамы, Алекса и Флоры, ради Дэвида, – хотя я давно уже разжала пальцы, стискивающие разбитые черепки моей собственной.

Все это в прошлом. И мы с Марри неуклюже топчемся в тени общих воспоминаний, выжидая, когда другой уйдет из комнаты, думая о том, кто выключит свет, проверит, закрыты ли двери, погасит тлеющие угли. Привычные вечерние ритуалы. Я хватаю Марри за руку. Он испуганно дергается.

– Что? – Его рука – сгусток неуверенности – напряжена. Марри не может решить, отступить назад или обнять меня. – Что, Джулия?

– Ничего, – отвечаю я, чувствуя себя очень глупо.

– Ладно.

Напряжение утекает из его пальцев, они нерешительно сплетаются с моими.

– Помнишь, как Алекс сломал руку?

Это какое-то безумие. Мы стоим у кухонной двери. Марри сгорбился под низкой притолокой, а я прижалась спиной к косяку. Он не отпускает мои пальцы.

– Это было ужасно. Худший день в моей жизни. – Мгновение мы вновь переживаем тот случай. – Да, один из худших дней в моей жизни.

Я знаю, о чем он сейчас думает. Вспоминает, как я объявила новость, вновь ощущает кислый вкус отчаяния, слышит горькие слова, грохот захлопнутой двери.

Марри, я хочу развестись.

– А ты помнишь, – нерешительно говорю я, – как мы думали, что кость неправильно срастется? Как мы боялись, что у Алекса будет кривая рука?

– До того дня он был совершенно здоров. – Марри горбится еще сильнее, словно плечи его придавливает тяжесть.

– Он и сейчас здоров, – возражаю я, и Марри кивает. В одном мы всегда были согласны: наши дети – чудо. – Помнишь, как все было?

– Ходунки, – тихо отвечает он.

– А последовательность событий? Ты звонил мне из офиса. Все звонил и звонил, я не брала трубку, занималась с детьми и не слышала. А затем зазвонили в дверь, Флора выплюнула еду, ты снова позвонил, у меня разболелась голова, из-за бури отключили электричество, я говорила с тобой, зажав трубку плечом, и порезала ножом палец. Я даже не знала, что ходунки наверху. Должно быть, ты их там оставил.

– А, понятно. Ты решила обвинить меня в том, что с Алексом произошел несчастный случай?

Между нами пробегает холодок.

– Что? – Я выдергиваю руку, но Марри ее не отпускает. – Конечно, нет. Тебя даже рядом не было.

– Мы обсуждали это много лет назад, Джулия. В то утро я забыл отнести эти чертовы ходунки вниз. – На лбу Марри выступает пот.

– Эй, – мягко говорю я. Раньше я бы еще поцеловала его, погладила, выразила свою нежность.

– Он так страдал. – Марри прикрывает лицо свободной рукой. – Если бы…

– Если бы я закрыла вход на лестницу, Алекс не полез бы наверх, не забрался в ходунки и не свалился вниз. Ты не виноват, Марри. Мне было вовсе необязательно отвечать на телефонный звонок или бежать к двери, чтобы посмотреть, кто пришел. – Я поднимаю указательный палец и подношу его к свету из коридора. – Видишь? Шрам. Память о том ужасном дне.

Марри шумно вздыхает.

– А хочешь правду, Джулия? – Сузив глаза, он крепче сжимает мою руку. – Я был пьян. Так сильно пьян, что не мог доехать до дома. Поэтому я тебе звонил. Поэтому мы говорили по телефону, когда Алекс карабкался по лестнице.

Я начинаю дрожать, хотя угли еще обогревают комнату. Пытаюсь понять.

– Как? Ты… ты же говорил, что машина сломалась и пришлось вызывать эвакуатор. И у тебя было столько работы, что ты не мог сам этим заняться.

– Я соврал. Весь день проторчал в пабе, набрался в дым и не мог в таком виде вернуться домой. Поэтому я и звонил. И продолжал трезвонить, потому что слишком глуп и не знаю, когда надо остановиться.

А я-то хотела напомнить Марри, как хорошо нам было вместе. Каждый раз, когда случалась какая-либо неприятность, мы сплачивались и справлялись с ней. Травма Алекса – хороший пример того, как мы все преодолели и стали сильнее. А еще осознали свою уязвимость.

– Ты был пьян, – шепчу я, словно подобного никогда не случалось прежде.

И тут до меня доходит, что сейчас Марри делает то же самое – зовет меня на помощь, потому что не знает, как остановиться. Он никогда не остановится.

Я медленно высвобождаю пальцы и ухожу.

Маму мы находим в комнате отдыха, она смотрит в окно. На ней больничный халат явно не ее размера.

– Мама, я же положила твои вещи в сумку. – Сажусь рядом с ней. Мне кажется, очень важно, чтобы она сохраняла индивидуальность. – Зачем ты надела больничный халат?

Она не оборачивается на звук моего голоса, продолжает смотреть, как крупные капли дождя стучат в окно. Небо мрачное.

– Алекс, побудь с бабушкой и Флорой, а я кого-нибудь поищу.

Я иду по коридору к столу медсестры.

– Моя мать, – начинаю я, слегка задыхаясь от раздражения, – Мэри Маршалл. Она в больничном халате. Это обязательно? – Я слышала, что пациенты привыкают к строгим правилам и потом с трудом адаптируются к домашней жизни.

Медсестры, больше похожие на исполнительных и вежливых работниц пятизвездочного отеля, здороваются со мной и нерешительно переглядываются. Одна ищет в компьютере историю болезни моей матери.

– Сегодня ей делали анализы и, видимо, поэтому надели халат. Может, вы вернетесь в палату и переоденете ее? Ей будет приятно, – предлагает медсестра, сверкнув белозубой улыбкой.

Я не верю ей ни на секунду.

– Спасибо, – спокойно говорю я, разворачиваюсь, чтобы уйти, и останавливаюсь. – А что за анализы?

Медсестра пожимает плечами:

– В истории болезни не сказано, но когда мы получим результаты, то обязательно вас известим.

Ее уклончивость мне не нравится.

Вернувшись в комнату отдыха, обнаруживаю, что Алекса рядом с мамой нет. Оглядываюсь и вижу, как он помогает какому-то старику сложить пазл. На пару они пытаются вставить деталь в отверстие, которое явно слишком для нее мало. Флора хихикает на коленях у бабушки, словно ее щекочут. Вдруг выражение ее лица становится серьезным и она что-то показывает, но я не вижу, что именно. Застываю в дверях, отчаянно надеясь, что мама напишет что-нибудь в ответ, но Флора уже заметила меня и машет рукой.

Бабушка с тобой разговаривала? – лихорадочно черчу я, когда Флора соскальзывает с худых колен моей матери.

Флора оглядывается на бабушку и нерешительно отвечает: Нет. А когда бабушка выздоровеет? Я скучаю.

Я надеюсь, что скоро, милая. Скоро.

Из коридора доносится шарканье – словно кто-то делает один шаг вперед и два назад. Что все-таки лечат в этой клинике?

– Простите, – обращаюсь я к молодому человеку, который рысью направляется к лестнице. – Наверное, это странный вопрос, но… не могли бы вы сказать, что это за больница?