Текст книги "В осколках тумана"

Автор книги: Саманта Хайес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Я выбегаю вслед за ним из гостиной и резко останавливаюсь. Стекло на лестничной площадке разбито, на полу валяется кирпич, обернутый бумагой. Над кирпичом неподвижно стоит Дэвид. Я поднимаю тяжелый сверток, разворачиваю бумагу. На ней что-то написано. У меня начинают дрожать пальцы.

– Дети, одевайтесь, – говорю я, стараясь не паниковать. Нужно срочно увезти их отсюда.

Я передаю записку Дэвиду.

– Боже, боже, – шепчет он побелевшими губами.

Это ксерокопия газетной страницы с фото Грейс, рядом наклеена вырезка из сегодняшней газеты – снимок Дэвида, выходящего из тюремных ворот. Его осунувшееся лицо перечеркнуто жирным черным маркером, а внизу намалевано: Доктор Смерть.

– Почему они называют меня убийцей? – голос у него чужой, в нем один лишь страх. И тут же добавляет совсем иначе: – Нам надо выбираться отсюда.

Внизу Дэвид останавливается.

– Послушай. Они пришли за мной, а не за тобой и детьми. Если ты выйдешь на крыльцо, они растеряются и я смогу выскользнуть через заднюю дверь. Через поле я выберусь на Хоганс-лейн. Заберешь меня у моста через реку через десять минут?

– Конечно, – не задумываясь отвечаю я. Руки по-прежнему трясутся. – Захвати фонарик. И все, что нужно. – Не позволяю панике овладеть собой. Мы справимся. Непременно. – Пожалуйста, разреши мне позвонить Эду.

Дэвид качает головой. Еще минута – и повторится уже знакомая до отчаяния сцена прощания.

– Не останавливайся, пока не выедешь на шоссе, – наставляет он. – Я три раза помигаю фонариком, когда доберусь до перекрестка.

И затем, не обращая на меня внимания, словно нас уже нет здесь, принимается рыться в шкафах. Достает маленький деревянный ящик, из которого извлекает нож с костяной рукояткой, – наверное, охотничий или рыболовный, думаю я. Щелчком открывает его и закрывает. Лезвие словно серебристая плоть.

– Для обороны, – поясняет Дэвид, опуская нож в карман. С тем и выскальзывает через черный ход.

Я набираю в грудь воздуха, словно мне предстоит проплыть милю под водой, прижимаю к себе Алекса с Флорой и распахиваю дверь. Толпа умолкает при виде перепуганной женщины с детьми. Но уже через миг тишина взрывается улюлюканьем.

– Где он? – кричит женщина.

Я не смотрю на нее. Я укрываю руками детей, и мы бежим к калитке, уткнув глаза в землю.

– Мама, мне страшно, – совсем по-детски пищит Алекс.

– Все хорошо, милый, не бойся. Я с тобой.

Словно электрошокер наставляю на толпу ключи от машины. Чтобы уехать, нам нужно пробраться между этими людьми.

– Пожалуйста, пропустите нас.

Чувствую, как дрожит Флора.

– Он там? В доме?

Я замираю, услышав рыдания женщины. Капюшон спадает с ее головы. Я смотрю в пустые глаза.

– Да, – лгу я. И добавляю: – Простите, – хотя сама не знаю, за что извиняюсь.

Память озаряется вспышкой. Школьная постановка «Ромео и Джульетты», где Грейс играла главную роль… Но снова раздаются крики, и воспоминание гаснет. Я хочу коснуться руки этой женщины, поговорить, объяснить, что все не так, как она думает. Хочу рассказать ей о Дэвиде, чтобы она поняла: он не мог сотворить такое с ее дочерью.

Алекс тянет меня за рукав:

– Мама, пойдем.

– Мне очень жаль, – мягко говорю я.

Пальцы женщины мнут маленького коричневого медвежонка. Любимая игрушка Грейс? Мне требуется вся сила воли, чтобы отвернуться и побежать к машине. Я крепко держу Алекса и Флору за руки.

Суетливо заталкивая детей в машину, слышу, как за спиной нарастает новая волна ярости.

– Правосудия!

Я узнаю голос матери Грейс и мысленно затыкаю уши. Мотор заводится только с третьей попытки, и, пока я выруливаю на дорогу, толпа расходится все сильней, и о машину ударяются камни.

Будит меня телефонный звонок. Какое-то мгновение я не понимаю, где нахожусь, но когда взгляд наталкивается на громоздкий пластмассовый телефон, реальность обрушивается с тошнотворной отчетливостью. Дэвида изгнали из собственного дома.

– Марри, – бормочу я хрипло. – Какого черта так рано?

Я разглядываю стену, не смея повернуться и посмотреть на другую половину кровати. Мне чудится, что моего обнаженного плеча сейчас коснется теплая рука и… Только бы голос не выдал меня, иначе Марри мигом догадается, что произошло… что могло произойти между мной и Дэвидом.

Марри объясняет, почему звонит так рано, а я мыслями во вчерашнем вечере.

Уже совсем стемнело, когда мы остановились у какого-то безымянного ресторанчика и купили еды на вынос. После беготни через заснеженное поле Дэвид окоченел. Мы направлялись в Нортмир – уставшие, напуганные, но полные решимости. Присмиревших и до странности тихих детей я сразу уложила спать и спустилась на кухню. Купленную бутылку бренди Дэвид поставил на столик у камина. Его присутствие здесь, в Нортмире, казалось мне… правильным. Удивительно, но он наотрез отказался обсуждать как недавние события, так и меры безопасности. Я настаивала на том, чтобы позвонить в полицию и посоветоваться, но он не желал об этом и слышать. Нет, куда сильнее его интересовала другая тема – я. Он засыпал меня целым ворохом странных вопросов о детстве. Рассказал и про себя – о том, что поделывал, когда я была совсем ребенком, подчеркнув тем самым нашу разницу в возрасте. Например, выяснилось, что, когда я родилась, Дэвид учился на втором курсе медицинского факультета в Кембридже. Может, этим он деликатно хотел показать мне, что у нас нет будущего, потому что нас разделяют целые миры?

– А школа? – спросил он. – Ты хорошо училась?

– Средне, – ответила я и не успела ничего добавить, потому что он уже торопился дальше.

Была ли я счастлива? С кем дружила? Кто внушил мне желание стать учительницей?

– А твоя мать, Джулия? Вы хорошо ладили, когда ты была маленькой? Не ссорились? У вас были близкие отношения? Вы много времени проводили вместе?

Я не успевала отвечать. Дэвид налил мне бренди. Его глаза сверкали. А затем он нанес решающий удар:

– Каково это – расти без отца?

– Послушай, я очень устала. День выдался безумный.

Должно быть, в моем взгляде он прочел нежелание обсуждать эту тему. Мама не разрешала мне спрашивать об отце, и я не позволю этого Дэвиду. Во всяком случае, пока.

– Пойду наверх.

Иду в душ, пообещав себе, что приготовлю для Дэвида свободную комнату, что увижусь с ним утром… Но мечтаю о том, как сильная теплая рука обнимет меня за талию, как мое сердце забьется часто-часто и…

Я все лежу в постели, прижимаю трубку с бубнящим в нее Марри и жду. Вот сейчас дыхание коснется моей кожи, губы скользнут по шее и он скажет, что приготовит завтрак… Ничего не происходит. Я резко поворачиваюсь. Кровать пуста.

– Джулия? – зовет голос Марри.

– Прости. Очень устала. Вчера поздно легла спать.

Помню, как Дэвид нежно гладил меня по волосам. Помню его запах, ласковые пальцы.

– Что ты хотел?

Раздельно, чуть ли не по слогам Марри отвечает:

– Мне нужны мои дети.

Тост подгорел, и я, конечно, обвиняю в этом Марри. Это лучше, чем вопить на него из-за безумной идеи, посетившей его с утра пораньше. Дети таращатся на меня так, будто у них не мать, а двухголовое чудовище. Дэвид до сих пор не появился, хотя мне позарез требуется поддержка.

– Думаешь, это самый подходящий момент? – Остервенело скребу тост, и черная гадость сыплется на пол. – В их присутствии?

Спокойствие Марри меня бесит.

– Я просто хотел предупредить тебя о том, что буду претендовать на опеку над детьми. Насколько я понимаю, все наши договоренности относительно Алекса и Флоры – точнее, твои договоренности – больше не действуют. Поскольку ты якшаешься с… – Марри хватает ума, чтобы замолчать. – В их жизни и без того все вверх тормашками. Пока ты не разберешься, что происходит в твоей жизни, у них нет ни единого шанса на стабильность. Это все, что я хотел сказать.

– Ха! – выплевываю я. И это говорит Марри? – А ты, значит, сделаешь их жизнь более стабильной, да? В тонущей убогой лодке с крысами? Нет, Марри, не теряй времени. Смирись. Мы почти развелись, дети живут со мной, у тебя всегда будет возможность с ними видеться и…

– Тогда отпусти их со мной сегодня.

– Что?

– Отпусти их со мной на весь день, докажи, что не врешь.

– Марри, это неразумно.

Вдруг за моей спиной вырастает Дэвид. В тот самый момент, когда я нуждаюсь в нем особенно сильно.

– Джулия, сегодня суббота. Этот день дети всегда проводят со мной.

Я в отчаянии трясу головой.

– С этого и надо было начинать, Марри. Вместо того чтобы пугать меня. Они не игрушки, чтобы требовать их. – Слабость Марри приносит мне облегчение. – Это же наши дети.

– Господи, я всего лишь стосковался по своим детям. Что тут ужасного? Я приготовил для них сюрприз и… ну… – он бросает взгляд на Дэвида, – не знаю, какие у вас планы и… – Он опускает голову.

Я наблюдаю за ним, вцепившись в ладонь Дэвида и стараясь понять, о чем думает сейчас Марри. Мужчина, которого я любила. Почему же я так боюсь отпускать с ним детей? Вдруг замечаю в глазах Марри слезы и сдаюсь. Я всегда была чувствительной дурочкой.

– Прости, Марри. Как глупо с моей стороны. Конечно, сегодня дети побудут с тобой. Только больше никаких разговоров про опеку и суды.

– Сюрприз! – Алекс показывает Флоре, что их ждет нечто приятное.

Какой сюрприз? – спрашивает она.

Тогда это уже не будет сюрпризом, понимаешь? – показывает Марри.

– Ты приведешь их домой к шести?

– Нет, к восьми.

– Тогда к семи.

– Нет, к восьми, – твердо отвечает он, и я благодарю небо за то, что он вообще собирается их вернуть.

Алекс складывает тарелки в раковину и торопливо одевается. Флора сосредоточенно собирает свое рисовальное добро. Альбом ее уже почти до последнего листа заполнен. Она сует в сумку две маленькие куколки и полпакетика жевательного мармелада. Все, она готова к субботним сюрпризам.

– Ну, желаю повеселиться, – с легкой завистью напутствую я, впрочем, вполне довольная тем, что останусь наедине с Дэвидом.

Дети возбуждены и забывают поцеловать меня на прощанье, а Флора так и вовсе выскакивает из дома без пальто. Я несусь вслед за машиной, размахивая ее пальтецом, рукава болтаются в беззвучной пантомиме, но Марри то ли не видит меня, то ли боится, что я изменю свое решение. Тяжело дыша, я останавливаюсь и смотрю, как автомобиль увозит моих детей. Губы мои, которые так и не коснулись их щечек, жжет будто огнем.

Марри

Я не всплыл, в отличие от бумаг. Белые квадратики колыхались в поднятых мною волнах. Теперь я думаю, что это был безумный план. А самое глупое состояло в том, что я решил, будто Крисси протягивает шест, чтобы спасти меня. Нет, Крисси отчаянно пыталась выловить медицинские документы. Длинным крюком, что я держу на крыше каюты, она подцепляла листки и вытаскивала на палубу.

– Ты привнесла в выражение новый смысл, – говорю я, трясясь под одеялом, с бокалом виски в руке.

Крисси с опаской смотрит на меня. Брови в гротескном удивлении изогнулись над оправой. Она не понимает, что я имею в виду.

– Я бы до него и крюком не дотронулась, – объясняю я. – Так говорят…

– О подлых мерзавцах? – предполагает она.

Меня колотит. Крисси спокойна. Разве что недоумевает, как человек может так низко пасть. Вытащив из воды пару первых страниц, она поняла, что они не имеют отношения к Мэри и ее медицинской карте. А мелкое мошенничество мистера Барретта из Кента ее не заинтересовало. Пока я выбирался из ледяной, илистой воды, она обшарила «Алькатрас» и, разумеется, очень быстро нашла бумаги.

– Ты не понимаешь. – С меня ручьями течет вода, но мне так холодно, что я этого даже не чувствую.

– Это точно, черт побери. По словам Надин, ты порядочный.

– Порядочный мерзавец? Прямо так и сказала? – Стараюсь не улыбаться. Крисси все сверлит меня взглядом, но я вижу, что она тоже прячет улыбку. – Это очень важное для меня дело. – Теперь я говорю серьезно. И не могу удержаться: делаю к ней шаг. Крисси отступает. От меня воняет. – Моя жена, точнее, почти что бывшая жена… влюбилась в мужчину, а он… (Теперь она точно решит, что я сумасшедший.) Слушай, я просто стараюсь спасти детей от жестокого преступника, который может стать их отчимом. Понимаешь? Тебе кажется, я чокнутый? – Я опрокидываю виски.

– Абсолютно чокнутый, – подтверждает она. – И все твои слова чокнутые. И все, что с тобой связано, чокнутое. Вся твоя жизнь чокнутая. Как долго ты знаком со своей женой?

– Целую вечность. С тех пор как она родилась.

– И ты всегда был таким чокнутым?

Я задумываюсь и честно отвечаю:

– Всегда. Абсолютно безумен от рождения.

– Бедная твоя жена.

– Жизнь – не только схемы, статистика, исследования, графики и компьютеры, выплевывающие тонны бесполезной информации…

– Помолчи, пожалуйста. Я как раз хотела сказать, что мне нравятся сумасшедшие. Они напоминают мне о том, что я нормальная. Наверное, поэтому я дружу с Надин. – И к моему шоку и удивлению, – я даже пролил виски – Крисси кладет на стол бумаги Мэри. – У тебя есть мой номер. Вижу, это много для тебя значит. Позвони, когда закончишь. Только не тяни.

Я теряю дар речи. Крисси исчезает в люке. «Алькатрас» провожает ее благодарными покачиваниями.

– Спасибо, – говорю я ее ногам, когда они проходят мимо иллюминатора. – Гигантское спасибо!

Клянусь, когда я подхожу к ней, зрачки у Мэри Маршалл расширяются. Хотя, может, это всего лишь солнце, что пускает блики по озеру. Но как бы то ни было, она не двигается. Сидит словно замороженная.

– Мэри, к вам пришли, – говорит красноносая медсестра, молодая женщина в белом халате поверх пальто.

Она как заведенная мечется по берегу, притоптывая и прихлопывая. То ли замерзла, то ли у них тут так принято. Вода не покрыта льдом, но трава обледенела и белесыми пальцами тянется к мелким волнам, накатывающим на берег. Здесь всего одна скамейка, и на ней сидит Мэри. Сидит и смотрит на воду.

– Здравствуйте, Мэри. Я Марри. Пришел вас проведать. – Опускаюсь перед ней на корточки. Ей приходится посмотреть на меня. – Как вы себя чувствуете? – На всякий случай, показываю эти слова жестами. Нет ответа. – Мэри, я просмотрел ваши медицинские бумаги…

Нет, так не пойдет. Я встаю и заговариваю с медсестрой, отведя ее в сторону:

– Нельзя ли мне побыть наедине с моей тещей? Вы не оставите нас на несколько минут?

– Простите, сэр, не могу. Мы ведем круглосуточное наблюдение за Мэри Маршалл. Ей не разрешается даже на секунду оставаться одной.

– Почему?

Джулия никогда об этом не говорила.

Медсестра бросает взгляд на Мэри.

– Однажды она пыталась устроить пожар в комнате. Старшая сестра опасается, что она может это повторить.

Вздохнув, достаю бумажник.

– Ладно. Сколько?

– Не думаю…

– Сколько?

Любого можно купить, особенно низкооплачиваемую медсестру. Достаю двадцать фунтов. Она протягивает руку и приподнимает брови. Извлекаю еще двадцатку, она секунду колеблется (кто знает, может, совесть проснулась), затем деньги исчезают в кармане белого халата.

– Только пару минут, – говорит она, оглядываясь по сторонам. За нами здание клиники. Десятки окон на унылом белом фасаде. – Если кто-нибудь увидит, меня уволят.

– Все будет в порядке, – уверяю я и жду.

Медсестра спускается к озеру.

– У нас мало времени, – говорю я Мэри. – Я знаю, вы меня слышите и понимаете. Но я не знаю, почему вы молчите. Врачи, медсестры, Джулия – в общем, все, кто вас видел, считают, что у вас какая-то болезнь мозга, и поэтому вы молчите. А я так не считаю, Мэри. (Она по-прежнему на меня не смотрит.) Я хочу, чтобы вы знали: вы ничем не больны. С вами все в порядке.

Да, я сильно рискую, ведь могу и ошибаться. А вдруг кто-то допустил оплошность? Вдруг бумаги просто пропали из папки и лежат себе на чьем-нибудь столе? Окончательный диагноз еще ведь не поставили. Но пусть у нее будет надежда. Мне надо, чтобы она заговорила. Я хочу знать правду.

– Мэри, – продолжаю я, – один человек, которому я доверяю, провел небольшое расследование. Ваша история болезни в «Лонсе» не содержит никаких упоминаний об МРТ. А ведь вас положили сюда на основании результатов этого исследования. – Я вспоминаю Крисси. Я ей верю. – В документах, которые остались в больнице, есть отчет о результатах МРТ. – Я делаю паузу, чтобы дать ей время это осмыслить. – Врач, который вас там осматривал, мистер Рэдклифф, утверждает, что с вашим мозгом все в порядке. Нет никаких оснований считать, что у вас деменция – мультиинфарктная или какая-нибудь еще.

Я встаю, чтобы размять затекшие ноги. Медсестра уже идет обратно. Я снова сажусь на корточки.

– Мэри, вы понимаете? Дайте мне знак, если можете. Поднимите руку, улыбнитесь, моргните… хоть что-нибудь.

Я жду, пока она переварит новость, а сам кошусь на приближающийся к нам белый халат. Мои слова гремят в ушах Мэри, воронкой вкручиваются в ее сознание. Немота Мэри – не просто кровоизлияние в мозг.

Крисси по моей просьбе узнала еще кое-что. Она не сомневалась, что результаты сканирования в любом случае не покинули медицинскую систему, и принялась за розыски. Крисси позвонила своему бывшему, семейному врачу, который работал в приемном отделении скорой помощи. По ее словам, у него есть доступ ко всей информации, занесенной в больничные компьютеры. Получив новые сведения, Крисси тут же перезвонила мне.

– Маркус легко нашел то, что тебе нужно, – протянула она, дразня меня, – возможно, в отместку за выходку с папкой. – Кстати, как ты поживаешь? Не заболел? – Она задорно рассмеялась. – Уже просох?

– Крисси, – не выдержал я, – что там с отчетом?

– Маркус сказал, что мистер Рэдклифф не обнаружил у Мэри Маршалл ничего особенного. По его мнению, лечебного вмешательства не требуется. Он написал об этом ее лечащему врачу. – Она замолчала, но и я молчал. Попросту не мог говорить. – Маркус даже просмотрел снимки, которые прилагались к отчету. Ничего. Чисто. А он в этом разбирается. – Крисси выдержала театральную паузу, а затем объявила: – Если у нее мультиинфарктная деменция или что-нибудь в этом роде, то я одноногий инвалид!

– Крисси, ты звезда! Сияющая в небе звезда! И мне нравятся обе твои ноги.

– Но это еще не все. Маркус не успокоился и позвонил в приемную врача, который дежурил, когда в больницу обратилась Мэри. Наврал секретарше, будто Мэри у него наблюдается. Та заявила, что она действительно недавно приходила к ним на прием. Кстати, Маркус тоже чокнутый, как ты, – добавила Крисси, словно оправдывая его действия, – принялся упрашивать меня согласиться на свидание, хотя мы давно порвали. В общем, этот врач – Дэвид Карлайл, она была у него двадцать второго декабря. Поранила палец, образовался нарыв.

– Да-да, о пальце я знаю. – Обдумываю услышанное. – Но вот о том, что ее принимал Карлайл, я и понятия не имел. Спасибо, Крисси.

– Дайте мне знак, Мэри. Дайте знак, что вы меня понимаете.

Но Мэри сидит, не шелохнувшись. Я сжимаю ее руки и смотрю в глаза, которые бегают по воде, словно она там и пытается прорваться сквозь стеклянную гладь.

На Рождество Джулия обнаружила, что мать онемела. Двадцать второго декабря Мэри побывала у Карлайла, и с тех пор произошло нечто такое, из-за чего она замолчала. Выходит, прошло три дня. Я хватаю ее за хрупкое плечо:

– Мэри, что вас так напугало, почему вы перестали говорить?

И когда ее подбородок начинает мелко дрожать, потянув мускулы рта, когда беспомощный взгляд переходит с озера на мое лицо, появляется медсестра и строго заявляет, что Мэри должна вернуться в палату.

Оставшись один, я смотрю на озеро, словно надеясь, что Мэри оставила в воде какой-то ключ.

Если бы она не заявила, что я никчемен и нелеп, если бы не высмеивала меня, быть может, я повел бы себя куда разумнее. Но по службе я не раз сталкивался со случаями, когда родители никак не могли договориться и дети в результате оказывались в приемных семьях. Я не хочу потерять своих детей. Из Нортмира мы прямиком едем на «Алькатрас». Но вечером я не привезу их обратно, как обещал Джулии.

– А где же сюрприз? – разочарованно спрашивает Алекс. – Ты обещал сюрприз, а это всего лишь старый глупый катер.

– Не спеши, приятель. Сегодня мы отправимся в путешествие.

На лице Алекса расцветает улыбка. Он передает мои слова Флоре, и она восторженно пищит.

– А куда мы поедем?

Этого я еще не успел придумать.

– В замечательное место, – говорю я многозначительно, словно намекая, что нас ждут джунгли, необитаемый остров или, на худой конец, «Диснейленд».

– А мы на самолете полетим? – В голосе Алекса еще чувствуется сомнение.

– Нет. Скорее, это будет похоже на круиз.

– По морю?

Судя по всему, мой сын уже рассекает под парусом волны Средиземного моря или пробирается меж айсбергами.

– Мы отправляемся в очень опасное и сложное путешествие, из которого не возвращался еще ни один даже самый отважный исследователь. – Я делаю драматическую паузу и буквально слышу, как бьется сердце Алекса. – От одного упоминания о реке Кем у самых дерзких смельчаков мороз пробегает по спине. Наша миссия состоит в том, чтобы до завтрашнего вечера обогнуть Поупс-корнер, а может, пройти еще дальше. Нас назовут героями, весь мир будет о нас говорить. – Я победно вскидываю руки и жду реакции.

Флора с открытым ртом смотрит на меня, не понимая, что происходит.

– Пап, мне уже одиннадцать, а не три года. И мне не нравится эта затея с путешествием. Мама знает, что ты снова привез нас на свою дырявую лодку?

Итак, опасности местной водной артерии его не впечатлили.

– Конечно. – Вижу, он мне не верит. – Слушай, давай поднимемся на борт и спланируем наше путешествие. Вот увидишь, все будет здорово. – Я в отчаянии. – Можно развести костер, если хочешь. Пожарим сосиски.

Перспектива походного пиршества отчасти снимает напряжение. Алекс забирается на «Алькатрас», разочарованный тем, что обещанный сюрприз – банальная прогулка по реке. Прежде чем отчалить, я, прищурившись, смотрю на корпус катера. Он опустился еще на дюйм или два. Надеюсь, мы не утонем. Честно говоря, я ничего не планировал заранее, но, по моему опыту, лучше и не прокладывать курс, по которому не сможешь пройти. Поэтому жить на воде так просто. Плыть особо некуда, и на узкой реке массивной лодке не так-то легко развернуться на сто восемьдесят градусов.

– Можно я встану за штурвал? – Алекс дрожит от холода. Поверх пальто он надел мою непромокаемую куртку.

– Конечно. Только помни, что слева – это слева. А справа – справа.

Низко висящие облака и дождь скрывают от нас панораму деревни. Флора благоразумно предпочла спуститься в каюту и залезть под одеяло. Похоже, она забыла дома пальто. Алекс показал ей, в чем заключается мой грандиозный план, и Флора тут же удалилась рисовать. Неплохо бы еще раз расспросить ее, как ей удалось установить контакт с бабушкой. Мне сейчас пригодятся любые подсказки.

Несколько часов спустя, когда тусклое дневное молоко перетекло в лиловый сумрак, я вспоминаю, что надо озаботиться ночлегом.

– Бросай якорь, капитан! – кричу я Алексу, высунувшись из каюты.

Его силуэт на носу катера придает посудине сходство со старинным кораблем. Пять минут назад он пронесся по самому борту. Если бы мать это увидела, точно рухнула бы в обморок. Алекс оборачивается и мрачно смотрит на меня.

– Папа, это глупо! – сердито откликается он, но, заметив, как обиженно вытягивается у меня физиономия, кивает и проходит по борту, крепко хватаясь за крышу.

Я смотрю на сына, на его выверенные движения и вижу не маленького мальчика, но будущего мужчину, каким он станет совсем скоро. Если действовать так же осторожно, как он сейчас, то я не потеряю его.

– Подержишь румпель, пока я останавливаю лодку?

– Конечно, – отвечает Алекс, довольный, что ему доверили такое важное дело.

Я заглядываю в люк, чтобы убедиться, что Флора в безопасности. Дочь с головой ушла в рисование. Заметив, что я за ней шпионю, она хмурится и прикрывает рисунок ладонями.

– Тормози, приятель, – перекрикиваю я шум двигателя, и Алекс плавно останавливает «Алькатрас» у берега. Мы привязываем катер к двум крепким деревьям. – Будет держаться, если ночью не подует сильный ветер. А потом, кто знает, где мы окажемся? Может, в тропических лесах Амазон…

– Па-апа, я уже не ребенок. Не надо со мной сюсюкаться. Ничего не случится. И нигде не окажемся. Никакие опасности нас уж точно не поджидают.

– Прости, – бормочу я.

Алекс вытаскивает из кармана горсть разноцветных бумажек и грустнеет, понимая, что запас фруктовых пастилок иссяк. На борту лишь пара банок рыбных консервов да початая бутылка, так что, если дети откажутся от скумбрии, маринованной в виски, придется идти в магазин или в паб.

– Но ты же говорил, что мы будем жарить сосиски на костре!

От предложения посетить ближайший паб Алекс приходит в ужас. У меня же при мысли о пинте пива внутри начинается пожар, но ради сына я решаю проявить твердость и выполнить данное обещание. Алекс будет жарить эти чертовы сосиски, даже если мне придется всю ночь рыскать по округе в поисках провианта и сухих дров. Разворачиваю карту водных путей.

– Похоже, мы недалеко от Литл-Стретфорда. Вот эта дорожка ведет прямо к деревне.

– Мы доберемся туда лет через сто, а есть ужас как хочется. Ты же говорил, что мы устроим пикник.

– Старина, я работаю над этим!

Спускаюсь в каюту и беру шапку с перчатками. Температура падает. Скоро земля заиндевеет.

– Ты уверен, что не хочешь поесть пирога и жареной картошки в местном заведении? – Я буквально чувствую запах свежего пива. – И не кажется ли тебе, что на улице слишком холодно? Скоро снова пойдет дождь.

– Мы разведем костер и согреемся. Это же приключение. Настоящий сюрприз, как ты и обещал. – Алекс открывает кран, из которого со всей силой бьет чувство вины.

Я вздыхаю и сдаюсь.

– Значит, будем жарить сосиски. – Застегиваю куртку. Я быстро обернусь. – Так, Алекс, ты, как человек взрослый и ответственный, присмотришь двадцать минут за сестренкой.

Судя по карте, мне вряд ли понадобится больше времени. Надеюсь, деревенский магазин еще открыт.

– А сколько заплатишь? Воспитатели, знаешь ли, получают деньги.

– Фунта хватит?

– Пять.

– Пять? Два. Это мое последнее слово.

– Три, и это мое последнее слово. Или тебе придется тащиться через поле с хнычущей Флорой. У нее нет пальто, и мама с ума сойдет, когда я ей об этом расскажу.

Он прав.

– Ладно. Три так три. Полезай в каюту. И не своди глаз с сестры. Не ссорьтесь и ни в коем случае не выходите из лодки. Понятно?

– Понятно. – Он салютует, словно заправский капитан. – И не забудь купить кетчуп.

Алекс улыбается и ныряет в каюту. Я слышу, как он запирает люк на щеколду. Рассовываю по карманам фонарик, карту и деньги и, полный желания заслужить одобрение сына, пускаюсь на поиски деревни. О пинте, поджидающей меня в пабе, я даже не вспоминаю.