Текст книги "Музыка ночи"
Автор книги: Рут Уинд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
– Правда? – Она оживилась. – Ну как, Маркус? Мы уже несколько месяцев никуда не выбирались. Твоя мама присмотрит за детьми Она мне говорила в начале недели, что редко их видит.
– Прекрасно, – отозвался тот. – Знаешь, кто сегодня будет играть?
Блю отрицательно покачал головой.
– Вижу, ты, как всегда, все распланировал.
– Эго был один из таких импульсивных моментов Хорошенькая женщина, появилась возможность, у меня рот сам и открылся.
Алиша нахмурилась:
– Это не Шейла, нет? Она раздражает меня своим скрипучим смехом.
Блю хмыкнул:
– Элли хочет посмотреть клуб, для своей книги. Продолговатые темные глаза негритянки стали холодными.
– Ты кобель, Блю Рейнард, а мне она нравится, ясно? Так что брось свои штучки. Просто будь самим собой хотя бы раз в жизни.
– Я ее не преследую, – ответил он, клятвенно поднимая руку. – Честно. Она просто… – Он помялся. – Она – друг. И все. Она мне нравится.
Элли знала, что она некрасива. И это не было самообманом или кокетством типа "мои губы слишком пухлые, нос слишком мал, глаза слишком большие", которым пользуются девушки, не принадлежащие к числу хорошеньких. Просто, по ее теории, каждая женщина в Америке, а может быть, и во всем мире, в возрасте шести лет уже знает, кто красив, а кто нет.
К счастью, ее это мало беспокоило. У нее хорошая кожа, зубы, и ей не – приходится беспокоиться о своем весе, что само по себе уже благословение, перевешивающее любой физический недостаток. Она любит пиво, и пончики, и курицу, жаренную на сале. Но Элли считала, что за это она заплатила. Она могла есть что угодно, но ни один мужчина никогда не остановился на улице и не проводил ее страстным взглядом. Ее лицо было некрасиво, волосы – слишком непослушны, и отсутствовали все те пышные формы, которые так нравятся настоящим мужчинам.
В повседневной жизни Элли не задумывалась о том, как выглядит. Слегка подрумянивалась, чтобы скрыть желтизну лица, но помадой почти не пользовалась, а ее гардероб состоял в основном из немнущихся вещей из смесовых тканей, которые можно было стирать и сушить в прачечной. Но иногда женственность брала в ней верх. Посещение музыкального клуба, в котором когда-то пела Мейбл, было как раз одним из таких случаев. Она знала, что надеть, чтобы в выгодном свете представить свой небольшой арсенал достоинств – приличные ноги, хорошие плечи и грудь – так, чтобы не выглядеть совсем уж плоской в обтягивающем платье.
Элли включила крутой рок-н-ролл, пока принимала душ, брила ноги и выщипывала брови, и счастливо напевала, подкрашивая раскосые глаза (плюс) и тускловатое лицо (минус). Платье было простым, проще некуда – черный футляр с опасным вырезом, в котором слегка виднелся ее небольшой бюст. Черные чулки. Черные босоножки на высоких каблуках. Волосы – поскольку с ними все равно ничего нельзя было сделать при такой влажности – она просто высоко зачесала. Слегка приплясывая в крошечной ванной, она добавила последний штрих. Однойединственной по-настоящему привлекательной чертой своего лица девушка считала рот и сегодня накрасила его алой помадой. Это придало глазам зеленоватый таинственный отсвет, а рот стал выглядеть просто опасным. Она с удовольствием подумала о Блю.
После чего ей потребовалось пойти на кухню и выпить пива, чтобы успокоить нервы и восстановить душевное равновесие. Она сумасшедшая, раз идет с ним, сумасшедшая, раз хочет привлечь его внимание, но так оно и есть. Элли хотела, чтобы он увидел ее такой, и поэтому так обрадовалась приглашению. Кроме того, это был уважительный повод принарядиться и не показаться полной идиоткой.
Она была готова немного раньше времени и, чувствуя себя взвинченной, схватила первый попавшийся диск и поставила его в плейер, потом принялась расхаживать по комнате под музыку.
"Проклятие! По крайней мере будь честной, Коннор, – сказала она себе. – Ты его очень хочешь. Перестань притворяться и признайся в этом. Ты хочешь его, потому что он большой, избалованный и красивый, а может, еще и потому, что он абсолютно недоступен и все остальные тоже хотят его".
Она отпила пива, пошла на кухню, потом вернулась назад. Эйприл, чувствуя ее беспокойство, подняла голову.
– Все в порядке, детка, – сказала Элли, останавливаясь, чтобы погладить собаку. – Тебя избавили от подобных желаний, когда ты была маленькой, так что тебе не придется страдать по этому поводу.
"Так возьми и переспи с ним!"
Это был голос дьявола. Элли знала это, потому что он звучал резонно и говорил очевидные вещи. "Просто переспи с ним. И покончи с этим".
Она глубоко вздохнула, прошлась до двери и обратно, ожидая, когда прозвучит голос ангела, который скажет какуюнибудь ерунду о попранной добродетели. Он так и не прозвучал, и Элли решила, что погубила ангела своим невниманием. К тому же похоть никогда не прислушивается к ангельским голосам.
Причины переспать с ним явные, многочисленные. Их слишком много, чтобы успеть обдумать за десять минут. Но логика могла сработать.
– Причины, по которым не следует, Элли, – вслух проговорила она.
Причина первая. Он страдает где-то в глубине души, а у нее талант замечать именно таких мужчин. Влюбиться в Блю Рейнарда было бы полной катастрофой. Не только потому, что, получив свое, он бросит ее, хотя и это очевидно, разрушится дружба между ними, что является причиной номер два. Она влюбится, а он будет чувствовать себя связанным, тогда она будет липнуть к нему, а ему придется сбегать, и они никогда больше не смогут посидеть ночью на веранде или обменяться сообщениями по электронной почте.
Натянутые нервы слегка отпустили, и она перестала метаться по комнате. Перед Элли появилась картина того, как Блю печально смеялся в темноте, не стесняясь ее. За прошедший год она научилась ценить их приятельские отношения, его остроумные высказывания и неординарные мысли. Она должна была признать, что гораздо легче было общаться с ним по Интернету, когда она представляла его себе опустившимся вариантом Кейта Ричардса, но такова уж жизнь. Он ведь не виноват в том, как выглядит. Его стук напугал ее так, что она выплеснула пиво себе на палец. Облизывая его, Элли крикнула:
– Входи! – После чего поставила пиво на стойку и взяла свою сумочку.
Дверь открылась.
Он стоял в дверном проеме, такой свежий и опасно-сексуальный в джинсах и простой белой рубашке с серебристым галстуком. Его синие глаза, казалось, пульсировали и излучали электрические волны, что всегда немного пугало ее. Задохнувшись, Элли неотрывно смотрела на него.
– Прошу прощения, – наконец произнес Блю. – Я зашел за Элли. Вы не знаете, где она?
Элли засмеялась, раскинув руки.
– Похоже, тебе понравилось.
Он поднял бровь и оглядел ее всю, очень медленно, с головы до пят, с удовольствием остановившись подольше на шее, кромке платья и ногах.
– О да, – проговорил он с восхищением. – Я все еще не могу поверить, что ты так изменилась.
– Ты и сам весьма неплохо смотришься. – Он подмигнул.
– Это мой крест.
Элли усмехнулась. Он пропустил ее, и она остановилась на ступеньках, поджидая его.
– Вам незачем флиртовать со мной весь вечер, доктор Рейнард.
– Вот тут вы ошибаетесь, мисс Элли. – Он протянул руку и обернул ее выбившийся локон вокруг своего пальца. – Если я не стану флиртовать, мне придется действовать.
Самые кончики его пальцев скользнули по ее шее, и Элли пришлось собраться, чтобы скрыть дрожь удовольствия.
– Плохая идея, – тихо проговорила она. Он опустил руку.
– Ты права. Пойдем.
Глава 9
"Музыкальный автомат" Хопкинса стоял среди сосен, у излучины реки. В 1922 году предприимчивый молодой человек по имени Люк Хопкинс решил, что его семье пора иметь какую-то собственность. Он и его четыре брата построили здесь танцзал из сосновых досок – одну большую, открытую комнату с окнами, чтобы впускать свежий ветер с реки, и с вентиляторами для охлаждения любителей потанцевать или тех, кто мог слишком разгорячиться из-за блюзов.
В ревущие двадцатые годы он славился своей особой атмосферой и великодушной и благодарной публикой. Даже знаменитости иногда останавливались здесь на джем-сейшн или просто чтобы вспомнить свои корни. Во время сухого закона процветала торговля самодельным джином и кукурузной водкой. Клуб выжил и в 40-е, и в 50-е и теперь по праву гордился званием одного из старейших действующих музыкальных клубов в округе.
Парковка сегодня была забита – все собрались послушать местного парня, который стал звездой, а теперь заехал всего на один вечер. Блю придержал открытую дверь для Элли, еще раз глубоко вдохнув аромат ее духов, когда она прошла рядом. Это позволило ему полюбоваться низким вырезом ее платья, отблеском света над ее плечами и особенно восхитительным видом сзади.
Ему нравились женщины. Нравилось в них все – как они пахнут и как двигаются, как во время танца поднимают красивые руки, как смеются и кокетничают, форма их ног, бедер и груди. Он знал, что и Элли ему тоже нравится, но вначале его привлек ее острый ум, гораздо больше, чем внешность. Сегодня она выглядела совсем по-другому, и он никак не мог прийти в себя.
Когда они подошли к столику, за которым уже сидели Маркус и Алиша, тот встал и, любуясь девушкой, присвистнул:
– Детка, ты выглядишь просто здорово! – Алиша взвизгнула:
– Элли! Ты сверкаешь как бриллиант!
Элли, которая явно уже не раз переживала подобную удивительную трансформацию, безмятежно улыбнулась:
– Спасибо!
Маркус, поймав взгляд Блю, поднял бровь. Блю стукнул себя кулаком в грудь, как будто стараясь снова завести сердце после его остановки. Маркус ухмыльнулся. Элли, усаживаясь, обвела зал оживленным взглядом.
– Здесь здорово! А Мейбл действительно пела тут?
– Да, – ответил Блю. – И нам повезло. – Он указал на длинную стойку, где над своими бурбонами, джинами и пивом согнулись несколько стариков, все негры и среди них невысокий черный бармен с абсолютно седой остроконечной бородкой и пузцом пьющего человека.
– Это Док за стойкой. Он здесь с сорок шестого года.
– Он не выглядит таким старым! – воскликнула Элли.
– Думаю, ему около семидесяти, – сказал Маркус. – Он устроился сюда на работу, когда его отца убили в Италии. – Он взглянул на Блю. – Кажется, где-то в сорок четвертом?
Блю кивнул:
– Да, знаю, что тогда Док был еще ребенком.
– Док сможет заинтересовать тебя, Элли, – продолжал Маркус, облокотясь о стол и оживляясь, – он знал Мейбл лично. Они до определенного возраста были очень близки, выросли вместе. Потом она здесь немного пела.
– А он будет со мной разговаривать?
– Любой человек в здравом уме не отказался бы от этого, дорогая, – с медленной улыбкой проговорил Блю. – Пойдем, я тебя представлю. Сегодня у тебя не будет времени, поскольку здесь сейчас начнется нечто, но ты будешь знать его, а он – тебя.
Она встала, и они вместе пошли мимо тесно стоящих столиков и стульев. Блю положил руку ей на спину, как раз над кромкой платья, частично чтобы иметь уважительную причину прикоснуться к ее коже, которая была именно такой нежной, как он и предполагал, и частично чтобы утвердить свое право на нее. Большое количество оценивающих мужских глаз провожало ее, когда она протискивалась мимо стульев, поворачивалась, с извиняющимся видом улыбалась самым естественным образом.
И этим удивляла его. Некоторые белые женщины чувствовали себя неуютно в этой толпе, даже вместе с ним. Были здесь и другие белые, но в явном меньшинстве, девицы со слишком большим количеством косметики и взбитыми прическами, сидящие в углах с парнями, увешанными золотом. Несколько семейных пар зашли, чтобы послушать музыку, были и мужчины среднего возраста, которые работали вместе с неграми на пилораме. Одна смешанная пара – черная женщина и белый мужчина, женатые больше двадцати пяти лет, – были постоянными посетителями, и Блю поприветствовал их, проходя мимо.
У бара Блю и Элли сели на высокие стулья, и Блю открылся вид ее бедра, обтянутого черным нейлоном.
– Славные ножки, – сказал он. Она улыбнулась:
– А ты безнадежен, верно?
Его задело, что ей были не важны его слова – она явно не собиралась воспринимать его всерьез. Чтобы скрыть это, он похотливо поиграл бровями.
– Да, я такой. Хочешь, научу тебя кокетничать?
Элли наклонила голову, и ее ярко-алые губы слегка изогнулись в порочной, понимающей улыбке. Веки обольстительно опустились, подчеркивая раскосый разрез глаз.
– Думаю, мне известно все, что надо. – Она медленно, как кошка, моргнула.
И вот так мгновенно, между одним и другим вдохом, Блю понял, что попался.
– Похоже на то, моя милая. – Подошел Док, спасая его.
– Блю Рейнард, – сердечно проговорил он. – Как поживаешь, парень? Давно не видел тебя здесь. – Он поощрительно подмигнул Элли. – И кажется, понимаю почему.
– Док, это Элли Коннор. Она собирается писать книгу о Мейбл Бове и приехала в наш город, чтобы провести исследование. Я сказал ей, что ты как раз тот самый человек, с которым надо поговорить.
– Это правильно. – Лицо Дока посерьезнело, он слегка прищурил глаза. – Как случилось, что белая девушка хочет написать такую историю, если вы не против того, что я спрашиваю?
– Ну а почему бы и нет? Док поджал губы, кивая:
– Справедливо. – Какой-то посетитель потребовал выпивку. – Давайте я принесу всем что-нибудь выпить и сразу вернусь.
Они заказали виски "Джек Дэниелс" для Блю.
– Мне то же самое, – сказала Элли. Когда Док отошел, Блю улыбнулся:
– Осторожнее, сладкая моя. Я могу напоить тебя и уговорить лечь со мной в постель.
– Я большая девочка. И сумею с тобой справиться.
– Конечно, сможешь, если захочешь, – ответил он и рассмеялся. – Извини. Это уж слишком, даже для меня.
– Тебе должно, быть стыдно.
– Мне стыдно, – сказал он и повесил голову, изображая смущение.
Когда она засмеялась, он поднял подбородок, и какое-то мгновение они просто смотрели друг на друга. Он увидел в ее глазах тщательно скрываемое восхищение, смешанное со сдержанностью, – она считала его опасным. "Кобель", как сказала Алиша.
– Ты опять думаешь о моей репутации, да?
– Может быть.
А может, он и на самом деле кобель. Репутация, в конце концов, основывается на реальности, как бы ни противно ему было это признать. Может, его тянет к ней не потому, что в ней есть что-то особенное, а потому, что он недавно потерял всякий интерес к "шлюшкам" и пока не решил, какой еще тип отношений с женщинами его привлекает. Он поднял ее руку и сам себе изумился, когда поцеловал ее в ладонь.
– Со мной ты в безопасности, – сказал он.
– Правда?
Вопрос прозвучал хрипловато, музыкально и заставил Блю взглянуть на ее пухлые губы, соблазнительные, как сам грех.
– Ну может, и нет.
Подошел Док, и этому моменту странно возникшей близости пришел конец.
– Ну как, юная леди? – спросил Док. – Что вы скажете, если мы договоримся о встрече в какой-то из дней и вы сможете задать мне все вопросы, какие захотите?
– Было бы прекрасно! Обед в понедельник?
– Неплохо. Я буду ждать вас в кафе "У Дорри" в час дня. – Он махнул Блю. – Можешь тоже приходить, если хочешь.
Блю кивнул, понимая намек. Доку будет неудобно, если увидят, что он обедает наедине с белой женщиной, невзирая на то что прошло тридцать лет с тех пор, как всех уравняли в правах. Привычки Дока сложились в другие времена.
– Я приду.
Элли нравился клуб, нравилось здесь все – панели из сосны, простой дощатый пол, слегка вышедшая из моды реклама на стенах. Ей нравились и посетители, которые качали головами, погружаясь в серьезный разговор, или закидывали их назад, хохоча над шутками. Нравился запах виски и сигаретного дыма, пропитавший воздух. Нравились вентиляторы под потолком. Но больше всего ей нравилась музыка. Блюзы всегда опьяняли ее, и оркестр сегодня был очень хорош – двое певцов, электрогитара и саксофон, звонкие барабаны. Они играли, импровизируя и не соблюдая никаких правил, касающихся эпохи или того, что считалось настоящей музыкой, свободно сочетая мелодии и голоса в полнозвучные композиции, которые сводили толпу с ума.
Элли подумала, что сейчас она почти что в раю. Она доверяла своим спутникам, полагая, что им известно, что могут блюзы сделать с человеком, и поэтому не сдерживалась, не пыталась завязать разговор, а просто плыла вместе с музыкой, летала, мечтала, улыбалась, даже смеялась иногда. Какая-то часть ее понимала, что опасно разрушать все барьеры, когда она скрывает столько секретов и сидит с мужчиной, которого хочет и которому должна противостоять, так близко, что иногда чувствует его дыхание на плече или шее.
Но невозможно было не поддаться этому общему настроению в клубе. Музыка, тихие звуки голосов, кружащие над нотами, и глубинное наслаждение, от которого у нее таяло все внутри.
Во время перерыва она со слегка опьяневшей улыбкой повернулась к остальным и по их лицам увидела, что они тоже захмелели, как будто музыка была наркотиком. Алиша подняла стакан и улыбнулась.
– Уф, – сказала она.
– Аминь, – проговорила Элли.
Блю поерзал рядом с ней, и ткань его рубашки задела ее голую руку.
– Итак, доктор Рейнард, – Элли пыталась прикрыться разговором как щитом, – каким образом вы заслужили такое прозвище?
Когда он повернулся к ней, даже в полумраке клуба его глаза блестели почти невыносимо, такие прекрасные, что невозможно было оторваться от них. Дрожь беспокойства прошла по ее бедрам. Впервые Элли заметила, какие длинные у него ресницы, и какие золотистые у них кончики, и как они ловят свет, падающий со стороны бара. Он минуту смотрел на нее, явно не думая о вопросе, потом покачал стаканом и взглянул на Маркуса.
– Наверное, однажды летом я спятил, – сказал он.
– Нет, Элли, он не просто спятил, – подключился Маркус.
Он наклонился вперед и с каким-то удовольствием поставил локти на стол. Элли подумала о фото, где Маркус демонстрировал дикую прическу и туфли на высоченной платформе, и поняла, что он собирается сравнять счет. Блю тоже это вонял.
– Ну давай, давай, – сказал он, со смущенной улыбкой наклоняя голову.
– Ты когда-нибудь знала мальчишку, который сходил с ума по какой-нибудь песне, проигрывал ее снова, и снова, и снова, пока не захочешь его убить? – спросил Маркус, не обращая внимания на Блю.
Элли улыбнулась:
– Конечно.
– Так вот, Блю свихнулся на "Мужественном мальчике". Не важно, в какое время суток – ты, может быть, этого не знаешь, но он никогда не спит, – эта песня гремела из окон его дома так, что звенели стекла.
Представив себе юного Блю с несоразмерными для его возраста длинными руками и торчащими от худобы ребрами, танцующего в большом пустом доме, Элли почувствовала, будто что-то пронзило ее.
– Ведь не на несколько месяцев, – сказал он. – Просто эта песня меня захватила. На пару недель.
– Нет, Элли, на несколько месяцев, – возразил Маркус. – Снова, и снова, и снова. Когда он наконец понял, что существуют и другие песни, которые могут ему понравиться, мы чуть не устроили парад. Лэни стала называть его Блю, и прозвище прилипло.
Блю расхохотался, и это неожиданно удивило Элли.
– Интересно, знают ли эту историю дамы из клуба любительниц чтения?
Алиша засмеялась.
– Мне тоже интересно. Ой, им это понравится.
Блю опустил локти на стол и придвинулся ближе к Элли:
– Должно быть, тебе придется посвятить некоторое время для выяснения моих секретов.
Тот же свет, что касался его ресниц, теперь ласкал линию его носа и падал в ямку над верхней губой. Элли выпрямилась и одернула юбку. Блю заметил этот жест.
– А ты, детка? – спросил он. – Ты танцевала под какую-нибудь песню босиком, напевая в тюбик губной помады?
Он проговорил это тихо, нараспев. Она посмотрела в свой стакан, позвенела кубиками льда.
– Нет, – ответила Элли. – Я тогда была старше.
– Да? – один слог, который скользнул медленно, словно палец в вырез ее платья. – Расскажи мне.
Маркус и Алиша, очевидно, обменялись тайными знаками, потому что в этот момент оба встали.
– Мы скоро вернемся, – сказала Алиша. – Я вижу одну приятельницу, с которой хочу познакомить Маркуса.
Блю даже не поднял глаз, Элли кивнула. Она не заметила, что он придвинул колено и теперь касался ее бедра. Кто-то бросил в музыкальный автомат несколько монет, и зал наполнили звуки "Мужественного мальчика".
Элли рассмеялась, а Блю покачал головой, через плечо глядя на Маркуса, который отходил от автомата с ничего не выражающим лицом.
– Босиком, да? – поддразнивала Элли. Блю поднял бровь.
– Достаточно обо мне. Ты была старше, – напомнил он, прикасаясь пальцем к ее руке.
– В колледже мы делили комнату с одной девушкой, которая встречалась с гитаристом, игравшим блюзы, – сказала она. – Она приглашала меня послушать, но я все занималась. Знаешь, я была хорошей студенткой.
– А что ты тогда изучала?
– Архитектуру, хочешь – верь, хочешь – нет. – Через столько лет Элли сама улыбнулась абсурдности своего выбора. – Я очень любила музыку, но не могла заниматься ею, поэтому и решила, что буду строить здания. Но в колледже студентов расселяли, согласуясь с их интересами и воспитанием, а я много училась играть на разных инструментах, вот и написала в анкете, что больше всего интересуюсь музыкой. – Она пожала плечами, вспоминая. – Я заполучила эту подругу, и все было хорошо, кроме того, что она постоянно пыталась затащить меня на тот или иной концерт или в тот или иной клуб. – Элли невольно возвращалась в воспоминаниях к одному вечеру. – Я училась в штате Нью-Йорк, там было холодно, к чему я никак не могла привыкнуть, и я провалила экзамен по математике, скучала по дому, и у меня даже не было парня. Блю хмыкнул:
– Не похоже на восемнадцатилетнюю.
– Именно. Так что моя соседка вытащила меня, и мы отправились послушать, как играет ее друг. То есть я слышала блюзы и до этого, но не увлекалась ими настолько. В тот вечер… – она замолчала, вспомнив боль, которую ощутила, когда он начал играть, – гитара словно рассказывала историю всего мира, но особенно мою историю. – Она покачала головой. – Это задело меня так глубоко, что я никогда не смогу объяснить. – Она улыбнулась. – Знаешь, кто это был?
Его глаза сверкнули.
– Скажи.
– Лерой Калхоун.
Он запрокинул голову, смеясь так же, как минуту назад, и его освещал золотой свет, придавая ему какую-то беззащитность. Лерой считался одним из лучших блюзовых гитаристов в стране, и его стиль – печальный, глубоко эмоциональный – мог выжать слезу даже из камня.
– И тогда, похоже, твоя судьба переменилась, – предположил Блю. – Ты на следующий же день стала изучать другие предметы?
– Нет мне потребовался целый семестр, чтобы решить, чем заниматься. Закончилось тем, что я поменяла колледж, чтобы изучать музыку с научной точки зрения. И только потом, еще через пару лет, я выяснила, чем хочу заниматься – а именно исследованием жизни музыкантов и тем, чтобы писать о них для таких людей, которые любят музыку, но не могут ее сочинять.
– И как я.
С некоторым чувством вины она подумала, что не очень много внимания сегодня уделяет Мейбл, и осмотрелась, стараясь представить себе, как все здесь выглядело при ее жизни. Кое-что показалось ей знакомым.
– У меня есть фото Мейбл в возрасте шестнадцати лет в клубе. Это не здесь?
– Здесь. Как сказал Маркус, они с Доком дружили. Наверное, именно он пригласил ее.
Элли положила руку на стол, задумавшись о девушке на снимке и гадая, не лежала ли здесь ее рука.
– Что же могло случиться? – размышляла она вслух. – Я просто не понимаю, как она могла пробиться к дверям, которые открывались перед ней, пропуская в огромный мир, – а потом взять и уйти.
– Ты ничего не обнаружила в письмах?
– О, я нашла массу деталей, касающихся ее жизни, о которых ничего не знала, и теперь понимаю, что это была за личность, и это тем более странно. Она не позволяла никому и ничему стоять у нее на пути, но это не была жесткость. Ей помогало врожденное чувство юмора.
– Я действительно думаю, что кто-то ее убил.
– Может быть. Но такое убийство трудно скрыть. – Он сжал зубы.
– Только не в те дни. И не черной женщины. Она могла бы исчезнуть где угодно и когда угодно, и никто даже глазом бы не моргнул.
Элли покачала головой:
– Нет, только не Мейбл. К тому времени она уже становилась известной, и ее особенно любили в тех районах, где жили негры. – Она подняла брови. – Не говоря уже о том, что она ничего не делала без чьей-то галантной помощи. Мужчины ее обожали.
– Тогда, может, она убежала с кем-нибудь?
– Я почему-то так не думаю. Нет никакого подтверждения тому, что она любила кого-нибудь из этих парней. Ни одно имя не повторяется в письмах больше одного-двух раз.
Моя интуиция подсказывает мне, что она просто ушла. Таков был ее выбор.
– Но почему?
– Вопрос на двадцать тысяч долларов Я не могу обнаружить ничего. Должно же быть что-то, какая-то травма, или тайна, или несчастная любовь. Что-то, понимаешь? Но я задокументировала почти всю ее жизнь, кроме шести недель, и не похоже, чтобы там было нечто необычное.
Пришел Маркус.
– Ох, и умеют же эти женщины болтать! Блю спросил:
– И когда был этот шестинедельный провал?
– В середине пятьдесят второго, за несколько месяцев до ее исчезновения.
– Обсуждаете исчезновение Мейбл? – спросил Маркус. Элли кивнула.
– У тебя есть какое-нибудь предположение?
– У Маркуса всегда есть предположения.
– Да, представь себе, – нисколько не смутившись, сказал Маркус. – Подумайте сами. Когда мужчина теряет все – его заставляет пойти на отчаянный шаг гордость, или честь, или какой-то удар, нанесенный его мужскому достоинству. Все эти люди, которые выпрыгивали из окон, когда рушился рынок ценных бумаг или когда выяснялось, что они годами носили женское белье.
Блю спросил:
– Ну а женщины?
В тот же самый момент Элли произнесла:
– Нет, мужчина скорее склонен к тому, чтобы убить свою женщину.
– Правильно, – сказал Маркус. – Мужчина действует как в драме. Но женщина может наказать себя, испытывая чувство вины или любви. Я не могу представить себе, чтобы Мейбл чувствовала себя хоть в чем-то виноватой – значит, это должна быть любовь.
– Ты считаешь, что она наказала себя?
– А что же еще?
– Ты не признаешь версии, что ее могли убить, а тело спрятать, и так никогда и не найти?
– Нет. Она носила в сумочке 38-й калибр и несколько лет ездила по всей стране, побывав в довольно опасных местах. Она знала, как себя вести. – Он жестом заказал новую порцию виски, – Я полагаю, что-то ее терзало.
– Мне эта версия нравится, – сказала Элли. – Может, это была вина. И любовь – какой-нибудь любовный треугольник или что-то в этом роде. Или она так расстроила влюбленного в нее человека, что он что-то с собой сделал.
– Не может быть, – заявил Блю. – У Мейбл было столько мужчин, она не знала, что с ними делать. Я могу согласиться с версией, предполагающей вину за что-то, но не из-за любви. Она была человеком другого склада.
Элли улыбнулась, потому что в его голосе прозвучала нотка раздражения, и она подумала, что все они говорят о давно погибшей певице так, как будто она была их подругой. Казалось, Мейбл на всех производила такое впечатление, что делало ее превосходным объектом для написания биографии.
– Не отбрасывай ничего, – сказала она, – я научилась, складывая кусочки жизней, тому, что у каждого есть и слабое место, и какая-то тайна.
Блю посмотрел на нее со странно серьезным выражением лица.
– Я это запомню, – проговорил он.
Элли подумала о снимке и о том, что он не стал тогда ничего выяснять.
– Может, – сказал он, – Док что-нибудь знает.
– Надеюсь. Я, наверное, просмотрю еще раз все свои записи, чтобы выяснить, не было ли там тайной любви. Это каким-то роковым образом больше похоже на правду.
– Я все-таки считаю, что ты выбрала неверный путь, – с упрямой улыбкой заявил Блю. – Ты теряешь свое собственное время. – Он махнул официантке, чтобы она повторила их заказ. – И я собираюсь сменить тему разговора, поскольку не хочу спорить с красивой женщиной.
Элли улыбнулась:
– Хорошая идея.
– Как продвигается строительство мемориала, Маркус?
– Похоже, что мы успеваем к Четвертому июля. На прошлой неделе привезли плиты, доставили бетон, и уже замостили тротуар. – Его лицо приняло усталое выражение. – Может, когда все закончится, люди успокоятся. Конни Юинг смотрит на меня зверем всякий раз, когда мы встречаемся. – Он покачал головой. – Я действительно считал, что люди будут рады, особенно кто-нибудь вроде Конни, И хотел, чтобы она выступила на открытии, но она отказалась категорически.
– Кстати, о Конни, – сказал Блю, – мы видели у Роузмэри несколько снимков, где вы все вместе на каком-то пикнике.
Элли замерла. Она даже не смотрела на Блю, опасаясь, что выдаст себя, но ощущала благодарность за то, что он завел этот разговор, за то, что почувствовал необходимость для нее найти ответы, связанные с этими снимками, и за то, что проявил доброту и не стал требовать от нее правды. Под столом она прикоснулась к его ноге, и он понимающе пожал ей руку. Когда она попыталась высвободиться, он прижал ее ладонь к своему бедру.
– Пикник? – переспросил Маркус, наморщив лоб. – А кто там был?
– Ты с Джеймсом, Конни, Роузмэри. – Он помолчал. – Энни, ей было около шести. – Взглянул на Элли: – Помнишь, кто еще?
Да, умно. Заставляя ее перечислять тех, кого она помнила, он быстрее поймет, кто ее интересует.
– Имен не помню.
Она на долю секунды засомневалась, в каком порядке называть их и скрывать ли тех, кто значил для нее так много, потом просто принялась перечислять в том порядке, в котором вспоминала:
– Парень с бородкой, парень, похожий на ковбоя, женщина, одетая как хиппи, еще одна негритянка… – Она пожала плечами, как будто это не имело для нее никакого значения. – Вот все, кого я помню.
Маркус был потрясен.
– Это снималось за день до того, как мы уехали. – Он внезапно постарел лет на двадцать, лицо его осунулось, рот печально сжался. – Черт! Я бы хотел посмотреть эти фотографии. – Как будто вспомнив, где находится, он поднял голову. – Но это разрывает мне сердце. – С горестной улыбкой он сказал Элли: – Мой лучший друг и я вместе отправились воевать. Я вернулся, а он нет. Кажется, я так никогда и не смирюсь с этим.
Блю под столом погладил ее руку.
– А ты почему-то ничего о нем не рассказывал.
– Да? – Маркус дернул плечом. – Я знал его чуть ли не с пеленок. Его воспитывала бабка, а она была злее бешеной собаки, так что он все время проводил у меня.
– Ты любил его? – не удержавшись, спросила Элли. Маркус поднял голову.
– Любил. Его все любили. Он был одним из лучших людей, которых я встречал. И самых обаятельных. Он мог бы стать президентом благодаря своему обаянию. – Маркус, казалось, уплыл куда-то в воспоминаниях, потом отогнал от себя эти мысли. – Все давно прошло.
Заговорил Блю:
– Почему Конни так сердится? И почему ты хотел, чтобы она выступила? Ведь ее муж умер от рака?
