Текст книги "Музыка ночи"
Автор книги: Рут Уинд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава 13
Элли смыла под душем дневной жар, побрила ноги и высушила волосы, не желая, чтобы они раздражали ее, сырой волной закрывая шею. Было невозможно даже подумать о работе, поэтому она набросила легкий халатик и вытянулась на кровати под вентилятором. Она полежала только пять минут, когда услышала шум автомобиля Блю.
Элли подскочила к окну и выглянула, в груди у нее бурлил смех, когда он выбежал из грузовичка с пакетом в руках и прокричал ее имя. Испытывая головокружение, она пошла к дверям, а он уже был на крыльце, и по-прежнему босиком. Эйприл виляла хвостом, поскуливая от нетерпения. Она один раз гавкнула, подняв переднюю лапу, как будто хотела сама открыть дверь. Собака посмотрела на Элли, словно говоря: "Приготовься, он уже пришел. Он здесь. Он здесь!"
– Я знаю.
Блю стоял за дверью, наклонив голову набок, так, что волосы копной падали ему на одно плечо, а позади него ослепительно сияло солнце. Было то время дня, когда местные ребятишки с визгом плещутся в пруду, а банковские служащие занимаются разменом денег. Она представляла себе, что займется с ним любовью в темноте, слегка выпив и включив музыку, чтобы затуманить реальность. Не трезвой, при дневном свете, что делает невозможным оправдать потом свои действия. Но глядя на него, она поняла, что желание не нуждается в алкоголе и даже в музыке.
– Это презервативы, я полагаю, – сказала она, кивнув на коробку в его руках.
Его щеки слегка порозовели, и Элли почувствовала, как у нее сжалось сердце. Он выглядел дико – босой, со взлохмаченными ветром волосами, во все еще влажных джинсах, с какой-то нерешительностью на лице.
– Ты еще не передумала, нет?
– Если ты не разденешься через десять секунд; я взорвусь.
Он рассмеялся с облегчением и тем же ощущением происходящего, которое испытывала она.
– Есть, мэм.
Блю вошел, сунув ей в руки коробку. Она вытряхнула ее из пакета и поддела ногтем крышку, потом повернулась и закрыла дверь. Ее сердце колотилось, а руки дрожали, пока он снимал рубашку и выскальзывал из джинсов, и повернулся к ней, обнаженный, прекрасный и слегка смущенный.
Забыв о коробке в руках, она любовалась им, его длинными ногами, покрытыми золотистыми волосками, которые поблескивали в лучах солнца, льющихся в окна, плоским животом и агрессивно поднявшимся набухшим органом. Она улыбнулась и подошла к нему, чувствуя эту странную смесь нежности и желания защитить, которую всегда испытывала при виде обнаженного мужчины, и положила руки на эту забавную плоть. Она отдала ему презервативы.
– У меня дрожат руки, – сказала она. – Но если ты достанешь один, я буду более чем счастлива услужить.
Он разорвал коробку, и маленькие пакетики из фольги рассыпались по всему полу. Блю засмеялся, взяв один из тех, что остались в коробке, и, бросив остальные, приник к ней.
– Теперь ты.
Он развязал пояс ее халатика, в то же самое время наклоняя голову, чтобы поцеловать ее. Сдвинул ткань с ее плеч, и Элли опустила руки, позволяя халату сползти на пол.
"О! Обнаженная! С Блю!"
Она закрыла глаза и прижалась к нему, грудью к его груди, бедра к бедрам, обхватив руками за спину. Она растопырила пальцы, чтобы полнее ощущать шелковистость его кожи, и чувствовала, как будто неуправляемый зверь толкается в ее живот.
Она потерлась лицом о его грудь, поцеловала ложбинку посередине, прикоснулась кончиком языка к соскам. Солнце ослепляло даже сквозь опущенные веки, и вокруг стояла тишина. Только звуки дыхания и влажных поцелуев.
– Боже, Элли, – проговорил он, гладя ее волосы.
Он целовал ее губы, веки и щеки влажным, горячим и голодным ртом. И постоянно эти толчки в живот. Она обхватила его рукой, ощутив движение и услышав, как Блю издал горловой звук. Ее пальцы прикасались легко, потом жестче. Наконец она отступила, задыхаясь, и молча указала на кровать, беря его за руку, увлекая за собой. Когда она уже хотела лечь, он сказал:
– Подожди.
Она повернулась к нему, смутно осознавая, что вся комната залита солнечным светом. Лучи позолотили его тело Его кожа как будто притягивала ее руки – гладкая, идеальная. Она скользнула пальцами по его руке, а он только смотрел на нее.
– Ты так великолепна! – прошептал Блю.
Он легко взял в ладони ее груди, и – на его лице появилось такое выражение, которое заставило ее чувствовать себя растерянной и счастливой. Она ощущала, что теряет представление о времени и пространстве, головокружительное чувство пульсировало в ней, словно она росла, как Алиса в Стране чудес после одной из волшебных таблеток. Она не возражала, когда он опустился на колени и, открыв рот, прикоснулся к одному из ее сосков самым кончиком языка. Эта картина ошеломила ее: падающие ему на лицо золотые и русые пряди, ее белая кожа и его загорелые пальцы и этот красный язык над медного цвета вершиной.
Он провел ладонью по ее животу, между бедер, а Элли все еще смотрела, наблюдая и затаив дыхание. Блю был прекрасен и он целовал ее всю, гладя и лаская, пока она не могла больше стоять на ногах. Тогда он уложил ее на кровать и продолжал ласкать, уверенно и сильно, легко и дразняще, и с таким яростным наслаждением, что она ощутила себя королевой, как Мейбл, а потом застонала так громко, что могла бы смутиться, но тогда на ней уже был Блю. Он зубами разорвал пакетик, и Элли взяла его.
– Позволь мне.
Надела его и притянула Блю, на секунду пожалев, что внутри те будет не голая плоть его, но тут он упал сверху, раздвинув ей ноги и ворвавшись в нее с криком глубочайшего наслаждения, а Элли все еще билась и дрожала с головы до ног. И тогда он стал груб, как будто не мог сдерживаться. Его пальцы впились в ее ягодицы, он кусал ее губы, и она подумала, что ощутит его толчки в ребрах. Он зарычал, как лев, так крепко обхватив ее руками, а она его ногами, что Элли впервые поняла, что значит единение.
Они обессилели вместе, потные, задыхающиеся, и не говорили ничего, пока их сердца не замедлили свой бег, а дрожь не прекратилась окончательно. Элли чувствовала, что все ее тело отяжелело и словно налилось золотом, и она прикоснулась к его волосам там, где сквозь них просвечивал желтый луч солнца. Он поцеловал ее запястье. Элли не хотела, чтобы он двигался, но он постепенно передвинулся и лежал теперь рядом, положив руку ей на живот, а лбом слегка прижимаясь к ее плечу.
Она просто плыла, закрыв глаза, ощущая движение воздуха влажной кожей. Его большая ладонь накрывала ее от одного бедра до другого, доставая до ребер. Она чувствовала, что он смотрит на то, к чему прикасается, чувствовала легкие, исследующие миллиметр за миллиметром движения его пальцев.
– У тебя кожа как лепестки орхидеи, – тихо и протяжно проговорил он.
Элли улыбнулась, не открывая глаз.
– От любого другого эти слова я восприняла бы как отработанный, дежурный комплимент и посмеялась бы, но ты, думаю, хорошо представляешь, о чем говоришь.
– Хотя они прохладные. А ты такая теплая.
Она запустила руку ему в волосы, шелковистые и густые, намотала одну прядь на палец. Он разобьет ей сердце, но теперь с этим ничего не поделаешь. Может, так и надо. Она старалась запомнить все детали, чтобы потом, вспоминая, восхищаться ими. Его бедро, прижимающееся к ней, ощущение его кожи, звук его дыхания.
Его рука опустилась чуть ниже, гладя ее бедра. Она почувствовала, что он поднялся на локте.
– Ты всегда такая молчаливая?
– М-м-м… – Она лениво открыла глаза. – А кому нужны слова?
– Может быть, мне, – ответил он, недоуменно хмуря лоб. Она повернулась на бок. Глядя на него, ей было труднее держаться отстраненно, потому что его блестящие глаза и все лицо выражали какуюто беззащитность. Если думать о нем как о мерзавце, о бабнике, развратнике, ей легче будет держать дистанцию.
Но вот он, просто человек, который был когда-то мальчишкой, потерявшим семью, потом подростком, часто слушавшим одну-единственную песню, из-за чего и получил свое прозвище, и мужчиной, который построил Тадж-Махал из цветов, потому что его сердце разрывалось от горя. Она смахнула пряди волос с его лба, нежно провела линию вдоль его щеки.
– Я не против того, чтобы поговорить.
Он на секунду закрыл глаза и прижал ее к себе.
– О Элли! – выдохнул в ее волосы. – Я так давно не был с женщиной.
– Да? – хмыкнула она, инстинктивно отстраняясь. – А уж вы-то мне как достались, доктор Рейнард. Господи, спаси! – Она в притворном ужасе схватила его за руки. – Но это не означает, что мы откажемся от сегодняшней ночи?
– Нет, конечно. У нас куча презервативов, – со смешком ответил он и указал на разбросанные по всему полу пакетики. – Будет стыдно не использовать их после такой срочной поездки в Гектор.
– Ты съездил в Гектор так быстро?
– Да. – Его плечи затряслись от смеха. – Ой, они долго там будут обсуждать меня.
Элли внезапно представила себе его, с диким взглядом и босого, в какомнибудь крошечном магазинчике Гектора, и ее тоже начал душить смех.
– Ну и видок у тебя был. Ты и в магазин вошел босиком? Крайняя необходимость! – воскликнула она.
Они, уцепившись друг за друга, захихикали, как подростки, и когда один затихал, а второй пытался что-то сказать, все начиналось снова, и они смеялись так сильно, что у обоих по лицам катились слезы.
– Ничего не говори! – закричала Элли, чувствуя, что не в силах остановить безудержный смех.
– Ты тоже.
В конце концов успокоившись, она тихо вздохнула, довольная тем, как уютно устроилась, положив голову к нему на плечо.
– Ты должен обещать, что это не испортит нашей дружбы, Блю. Я этого не вынесу. Ты же знаешь, секс часто разрушает дружеские отношения.
– Но не такой замечательный! – Она повернула голову.
– Дело даже не в сексе. А в тех плохих чувствах, которые приходят потом. – Она вздохнула. – Ты можешь прямо сейчас услышать, что я влюбилась в тебя, но тебе не о чем сожалеть. Когда надо будет уйти, я сохраню достоинство и, клянусь, не стану цепляться за твою рубашку. – Она мягко улыбнулась. – Ну разве что немного.
– Элли…
– Тебе не надо отвечать. Я просто хотела, чтобы все было ясно. – Она открыто посмотрела на него. – Пообещай, Блю. Мы должны остаться друзьями.
Он обхватил ее голову и поцеловал глубоко, снова задев низкую струну желания. Она тихо застонала, и он отпустил ее.
– Я обещаю.
– Спасибо.
Она скользнула телом по его телу, кожа к коже, и ему не потребовалось много времени, чтобы перестать говорить и начать целовать. В этот раз вела Элли, а Блю с радостью следовал за ней, а потом они заснули, сплетясь телами, в душной послеполуденной жаре.
Блю проснулся, совершенно потеряв представление о времени и пространстве, опьянев от жары и влажности воздуха. Он не любил спать днем. После этого он туго соображал и у него побаливала голова. Очнувшись, он ощутил, что к его бедру прижимается женское тело, а к руке – мягкая тяжесть груди. Он почувствовал запах шампуня, которым пользовалась Элли. Голова кружилась от жары, а может, оттого, что Элли была так близко, и он пошевелился.
Он не стал вставать. Потому что хотел лежать здесь и смотреть на нее, впитывать ее, пока она не могла защищаться. Даже ее честность была способом защиты, способом держать его на расстоянии, Во сне эта напряженность исчезла, заставив ее грешный рот слегка приоткрыться. Она положила руку под подбородок, а вторая рука была откинута в сторону, как будто искала опору в бушующем море двуспальной кровати. Ее кожа блестела от занятий любовью, смеха и влажного воздуха. Он взглядом ласкал нежную ключицу и линию плеча, прикасался к груди, восхитительно красивой, в форме грушки, с соском необычно темного цвета.
Блю скользнул глазами по ее бедру, ноге, хрупкой щиколотке. Изысканный, кремовый оттенок ее кожи был не таким бледным, как он думал раньше. На фоне белого покрывала она казалась жемчужнокоричневой. У него заболел низ живота, когда он разглядывал ее, ощущая запах их любви на своих руках и ее коже. Тупая головная боль пульсировала в затылке оттого, что он спал на жаре, но это не остановило его возбуждения, как только он подумал о том, что они будут делать сегодня ночью. Сейчас для этого больше не было времени, но он приподнялся на локте и поцеловал ее плечо, открыв рот, чтобы почувствовать вкус ее кожи. Это словно послало электрический разряд от кончика его языка ниже. Она вздохнула, пошевелилась, слегка выгибаясь ему навстречу. Ее щеки зарделись от удовольствия, когда он пробежал руками по ее телу.
– Нам надо идти, – прошептала Элли, но он ощутил, как ускоренно забилось ее сердце во время поцелуя.
Новая волна жара затопила его, и он прижался к ее бедру, целуя в губы. Но заставил себя остановиться.
– Сегодня ночью ты будешь спать в моей постели.
– А как же Лэни?
– Дорогая, она стара, но не глупа. Если она услышит нас, что маловероятно, она только усмехнется про себя.
– Не уверена, что мне это понравится. Она будет думать обо мне, как об одной из твоих девиц.
Он покачал головой, раздумывая, а потом сказал правду:
– Я не приводил девиц туда. Мы были здесь. – Беспокойство пробежало по ее лицу, но он поцеловал ее, чтобы не позволить словам встать между ними.
– Я просто хочу, чтобы ты всю ночь спала со мной. Я ненавижу эту кровать.
Она рассмеялась:
– Хорошо!
К тому времени как они добрались до дома Роузмэри, солнце стояло уже низко, и Элли на минутку остановилась, чтобы полюбоваться золотым отсветом на полях вокруг. Она вспомнила о своем собственном доме, о садике, о бабушке. Эти мысли причинили ей внезапную боль.
– Блю Рейнард! – воскликнула Роузмэри после того, как впустила их. – Неужели ты принес курицу из кафе!
– У меня были неотложные дела, – ответил он. – Извини.
Элли постаралась не выглядеть виноватой, когда Роузмэри взглянула на нее – а может, та смотрела просто с любопытством. Элли случайно встретилась глазами с Блю, вспомнила об острой необходимости презерватива и с трудом удержалась от смеха.
Роузмэри переводила взгляд с одного на другого, и Элли подумала, а не отпечатался ли на них этот безумный порыв страсти, видимый для всех из-за припухлости их губ и отметин, которые они оставили на телах друг друга. Даже просто стоя рядом с ним, она ощущала, как между ними бился серебряный пульс, кружась вокруг ее горла, его рук, как будто клетки их тел не могли выносить разделения. Но если Роузмэри что-то и поняла, она этого не показала.
– На первый раз я вас прощаю. Заходите и возьмите себе что-нибудь поесть. Нам сегодня надо много сделать.
Проводив их в большую старомодную столовую, Роузмэри махнула в сторону остальных гостей.
– Думаю, вы со всеми знакомы.
Элли кивнула Конни, Алише и Маркусу. Миссис Нэнс, библиотекарь, весело помахала ей. Сегодня ее очки висели на ярко-розовой ленточке. Флоренс с тарелкой, наполненной одними овощами, улыбнулась им.
– Привет. Элли. Рада снова видеть тебя. Ты уже знакома с моим племянником Брэндоном?
Элли улыбнулась высокому, удивительно красивому парню.
– Ты тот самый, который отправляется в военно-воздушную академию.
Он ухмыльнулся:
– А вы та самая, кто пишет книгу о моей бабушке Мейбл. Из кухни вышла невысокая темноволосая девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Она несла большой кувшин с чаем.
– Опять хвастаешь? – сказала она парню.
– Мне не приходится хвастать. Моя мама делает эго за меня.
Девушка улыбнулась и поставила кувшин на стол.
– Здравствуйте, – сказала она Элли. – Я Шона, дочка Конни.
– Шону приняли в Колорадский университет и Йелль, – проговорила Роузмэри, подмигивая сыну. – Я хвастаюсь за всех.
– О! – Элли заморгала. Девушка оказалась старше, чем выглядела. – Ты уже решила, что выберешь?
– Колорадский, – ответила та. – Думаю, мне понравится жить в горах и будет здорово иметь поблизости кого-то из знакомых. – Она улыбнулась Брэндону. – Даже если он несносный.
Блю хмыкнул:
– Элли кое-что выяснила насчет зимы, когда училась в колледже. Вы можете порасспросить ее об этом.
– Это правда, – призналась Элли. – Приготовьте побольше теплых вещей.
– Хорошо, спасибо. Вам понравились снег и зима? Я жду ее не дождусь.
– Оказалось, что я теплолюбива, – как можно дипломатичнее ответила Элли. – Снег красив, но мне нравится только смотреть на него из окна.
– Так, все взяли тарелки, и покончим с едой. У меня миллион фотографий, и не хочется провести здесь всю ночь.
Они наполнили картонные одноразовые тарелки кусками курицы, разными салатами и печеными бобами.
– Я умираю с голоду, – сказал Блю ей на ухо. Она позволила себе быстро улыбнуться ему в ответ:
– Я тоже.
Пока они ели, Роузмэри объясняла цель собрания:
– Почти все здесь знают, что Маркус более трех лет бился, чтобы утвердить мемориал ветеранам войны во Вьетнаме. Четвертого июля состоится официальное открытие, и миссис Нэнс собирается помочь нам с выставкой фотографий, которая разместится в библиотеке. От нас требуется отыскать как можно больше снимков всех ветеранов, живых и погибших, и разобрать их по группам, чтобы можно было демонстрировать.
Она распределила обязанности. Элли поняла, что деление проведено по классам: Конни и Маркус будут разбираться с выпуском 1968 и 1969 годов, самым большим; Флоренс, старшая из них, брала на себя все, что было до этого; Роузмэри и Блю – всех остальных.
Принесенные фотографии аккуратными пачками лежали в разных местах комнаты.
– Пожалуйста, – попросила Роузмэри, – внимательно следите, чтобы пачки не смешивались. Никому не хочется потерять свои фотографии или перепутать их.
Элли ощутила волнение, когда Маркус проговорил:
– Элли, ты не против того, чтобы помочь нам? У Алиши дядя в той стопке, что разбирает Флоренс.
– С радостью.
Стол был освобожден и вытерт, а на кухне варился кофе. Все по группам собрались в разных углах стола с кипами фотографий. Элли подсела к Конни, которая выглядела сегодня мрачной.
– Я хочу пить, – сказала она и, громко скрипнув стулом, вышла из-за стола.
Элли с беспокойством взглянула на Маркуса.
– Я не помешана? Он покачал головой:
– Нет. Просто ей тяжело. – Просмотрев снимки в руках, он извлек фотографию рыжеватого парня с бородкой. – Это Бобби Мейкпис. А Конни даже не попрощалась с ним как следует, – добавил он, когда она вернулась.
Они обменялись взглядами. Конни смотрела гневно. Маркус отреагировал спокойно, не собираясь просить прощения.
– Он не сам пошел, – сказала Конни, обращаясь к Элли. – Его призвали, и он не мог выкрутиться. Отец убил бы его, если бы он сбежал. – Она подняла фотографию и серьезно поджала губы, тщательно подкрашенные после ужина. – Я пыталась уговорить его бежать в Канаду. Я отправилась бы за ним и в Антарктиду, и в Китай. Куда угодно.
Элли увидела, как Маркус положил свою большую руку на плечо Конни, и она слегка расслабилась.
– Я просто взбесилась, когда узнала, что все сбежавшие в Канаду были амнистированы. Разозлилась не на них, а на Бобби.
– Это естественно, – сказал Маркус.
– Знаю. – Она придвинула стопку снимков ближе к себе. – Давай я покажу тебе, Элли, кого мы ищем, чтобы ты смогла помочь.
На два класса набралось двадцать три ветерана. Некоторых Элли узнала. Конни отыскала четкий снимок каждого и расположила их в один ряд.
– Думаю, остальные надо укладывать вниз, к каждому персонально?
Элли ошеломленно уставилась на группу. Любой из них мог быть ее отцом. Она отмела явно не подходивших на эту роль девятерых негров, пятерых очень светлых блондинов – если бы ее рыжеволосая мать родила ребенка от блондина, Элли наверняка была бы светленькой, и троих весьма сомнительных типов, включая коротко стриженного Денниса, который был на снимке, взятом ею из чемодана Роузмэри.
Оставалось шестеро, без Бобби Мейкписа – пятеро. Один из них Бинкл. Из оставшихся четверых одного убили во Вьетнаме, один погиб в автокатастрофе. Еще один занимался бакалейным бизнесом в Далласе. И последний был покойным ныне мужем Конни.
Это напугало Элли. Она исподтишка взглянула на дочь Конни.
– Она похожа на вашего мужа? Лицо Конни смягчилось.
– Вылитая копия. Его зеленые глаза. Ты заметила, какие красивые у нее глаза?
– Да, – вежливо солгала Элли. Ее собственные глаза тоже были зелеными.
– Ой, посмотри, – сказала Конни Маркусу. – Помнишь этот старый автобус? Ну и руина. – Она повернула фото так, чтобы Элли увидела поблекший цветной снимок школьного автобуса, расписанного цветами и символами мира. Яркие занавески красовались на окнах. – Это те ребята, о которых мы вам рассказывали, хиппи. Им так и не удалось починить свою колымагу. Автобус остался стоять там, как раз рядом с пастбищем Джорджа Рида. И он вывез его через год или позже.
Элли фыркнула:
– Для меня это все звучит как анекдот.
– А все это было на самом деле. – Конни передала ей еще один снимок. – Вот некоторые из них. Большинство быстро уехали, автостопом или еще как-то, но водитель и две девчонки задержались почти на все лето. Помнишь, Маркус? – Она и ему дала фотографию. – Как звали ту девчонку?
Две девушки подросткового возраста стояли на фоне автобуса обнявшись. На одной были шорты и майка, на второй – просвечивающая юбка и блузка. Обе босиком. Элли перевернула снимок.
– "Диана и Сюзи", – прочитала она.
– Но мы не называли ее Сюзи. – Конни улыбнулась Маркусу.
Он ухмыльнулся, немного смущенно взглянул на Алишу и ответил:
– Рапунцель. У нее были самые красивые волосы, которые я когда-либо видел.
Элли снова посмотрела на обладательницу густых светлых волос. Девушка почти заблудилась в них.
– Я всегда хотела иметь такие волосы, – сказала она. – Чтобы небрежно отбрасывать их назад.
Конни засмеялась.
– А другую звали Диана, – медленно, словно вспоминая, проговорил Маркус. – Она была такая милая, немного рассеянная. – Он вытащил снимок из стопки и подал его Конни. – Помнишь?
Элли уже около двух часов слушала, как они вспоминали других людей, но было очень странно услышать произносимое вслух имя ее матери.
– Да, она действительно была милая. – И Конни небрежно передала фото Элли. – Я завидовала тому, что она такая худая. Роузмэри, ты ее помнишь? Диану?
– Конечно.
– Как была ее фамилия?
Тугой комок забился в груди Элли, и она уставилась на снимок, молясь, чтобы они не вспомнили.
– Не помню. Что-то ирландское. Подходило к ее рыжим волосам.
"Коннор, – подумала Элли. – "Воин Сотни Битв" по-ирландски".
Голос Блю прозвучал неожиданно и немного странно:
– А можно мне взглянуть? Худая девушка с ирландской фамилией? – Он взял предложенное фото. – Хорошенькая.
Элли внезапно подумала, что почти все в этой комнате знали ее мать, разговаривали с ней, слышали ее смех и голос. На мгновение это погрузило ее в такую глубокую, невыносимую печаль, что она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она смотрела на молодую женщину с чистой белой кожей и пухлыми губами, с не стесненной ничем грудью под хлопковой блузкой. "Ой, мама! – подумала она. – Почему ты ушла так быстро?"
Элли вспомнила, что совсем не ищет своего отца. Движением естественным и спокойным, какое только могла изобразить, она положила снимок.
– А где здесь ванная? – спросила она Конни.
– Вон там, детка. Сверни налево от кухни и увидишь.
Маркусу этот вечер дался тяжело. Он много дней ожидал его. Но почему-то бродить по дороге воспоминаний оказалось не так приятно, как он ожидал. Было нестерпимо больно видеть пропасть между тем, какими они были в восемнадцать, и тем, какими стали. Правда, ему удалось заставить Конни улыбаться, поддразнивая тем, как мальчишки раньше ухлестывали за ней. Она нахально вздернула голову и заявила, что они и до сих пор делают то же самое. Но он знал, что у нее в груди застыл тот же комок страданий, который сейчас мешает ему искренне радоваться.
Рядом с ним сидела Элли и тихо и напряженно слушала. Свободно распущенные кудри окружали ее лицо, но они не могли скрыть многозначительных отметин: покраснений оттого, что о край ее щеки терлась щетина, небольшой любовный укус внизу шеи. Она избегала встречаться взглядом с Блю, но все в комнате ощущали жар, объединявший их, и замечали, как Блю шутил, стараясь привлечь ее внимание, бросал в нее бумажные шарики, как влюбленный мальчишка.
Занятия любовью пошли Элли на пользу. У нее появился едва заметный румянец, смягчавший резкие черты лица, заставлявший приглядеться к ее туманным глазам и пухлому рту. Она не отвлекалась от серьезного занятия и сосредоточенно отбирала фотографии парней, которых никогда не видела.
Но когда они уже заканчивали, Конни отпустила непристойную шуточку по поводу одной из девиц, и Элли невольно расхохоталась, громко и несдержанно. Ее лицо преобразилось, теперь это было экзотическое сочетание раскосых кошачьих глаз, плоских щек и крупных белых зубов, из которых один передний слегка налезал на соседа.
Это поразило Маркуса как удар. Никаких больше дежа-вю, никаких грызущих сомнений. Он узнал и этот зуб, и звук смеха. Узнал небрежное пожимание плечами и прыгающую, разболтанную походку.
Мгновение он просто глазел, не в состоянии поверить. Растерянно прижал руку к груди, подумав, что сейчас у него будет сердечный приступ и что вся эта возня с мемориалом подействовала ему на мозги. Но теперь вместе с подозрением к нему пришло изумление, как он мог не видеть всего этого раньше. Он резко встал, двигаясь неловко, ощущая панику.
– Я только что вспомнил, что должен кое-что сделать к утру. Алиша, пойдем.
Его жена с тревогой подняла глаза, но, увидев его лицо, кивнула. Иногда его охватывали видения войны. Она, наверное, решила, что сейчас произошло то же самое. Алиша извинилась перед всеми и догнала его, садясь в темную машину. Она не сказала ни слова и не стала требовать объяснений, не дулась из-за того, что им пришлось уйти. Когда он завел автомобиль, она просто положила ладонь на его ногу и слегка сжала. Они молча поехали домой.
