Текст книги "По следам древних культур Хоккайдо"

Автор книги: Руслан Васильевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Заметную роль сыграл полуостров Нэмуро в развитии русско-японских отношений. У его берегов зарождались связи России с Японией. В 1739 году к его северным берегам приставали суда отряда М. П. Шпан-берга Второй Камчатской экспедиции, занимавшейся изучением Курильских островов. А в начале октября 1792 года в бухту Нэмуро, отгороженную от открытого моря небольшим островком Бэнтэндзима, вошла бригантина «Екатерина», которой командовал штурман В. Ловцов. На борту бригантины находился русский посол Адам Лаксман, направленный русским правительством для установления торговых отношений с Японией. Он привез с собой грамоты для правительства «Ниппонского государства», а также доставил трех японских подданных, унесенных штормом и потерпевших кораблекрушение у российских берегов.

Адама Лаксмана и его спутников доброжелательно встретили местные жители – «мохнатые курильцы», как тогда русские мореходы называли айнов. Среди них было также несколько японцев – служащих дома Мацумаэ. В своем «Журнале» Адам Лаксман отмечал: «На берегу у них выстроен был дом, амбар и травою крытый сарай… курильцы же поставили на берегу шалаши, или их летние юрты наподобие конусов, и как покрыли оные схожими на циновки, сделанными из травы и тонкого камышу, называемыми на их языке цырелами, каковыми и во внутренности всю юрту кругом около раскладываемого посредине огня устилают»^{27}.

Во время визита к японским чиновникам Адам Лаксман получил разрешение на «прозимовку» и строительство на берегу «светлицы и казармы». Он попросил послать гонца с письмом к правителю дома Мацумаэ. В своем письме русский посол, подчеркивая, что законы Российского государства обязывают относиться с заботой к потерпевшим кораблекрушение, отмечал: «…Российская государыня, по высокоматеринскому и единственно о благе человечества пекущемуся покрову, указать соизволила иркутскому генералу-губернатору Пилю, чтоб упомянутых подданных великого Ниппонского государства возвратить в их отечество, чтоб они могли видеться со своими родственниками и соотечественниками.

Вследствие такового высочайшего е. и. в. повелений Его Высокопревосходительство и направил нас как для посольства в великое Ниппонское государство к главному правительству, так и для доставления оного государства подданных в свое отечество и с подробнейшим описанием о их приключении и обо всем прочем по соседственной смежности».

И далее: «дошед до сего берега, обитаемого курильцами, свиделись со служителями начальства вашего и почли за лучший способ, как уже наступило позднее осеннее время, здесь зимовать, рассудили, для сведения вашего и собственной пользы нашей для безопасности будущей весны впредь путешествования, просить и о доставлении вам письма нашего, которым просим, чтоб вы от себя великого Ниппонского государства главному правительству возвестили о нашем туда шествии…»^{28}.

Отправив письмо к Мацумаэ, русские приступили к строительству светлицы и казармы для зимовки экипажа. В конце ноября казарма – самое большое в то время в Нэмуро строение из крупных бревен – была готова. Перезимовав, «Екатерина» отплыла из Нэмуро в зайив Хакодате. Оттуда Адам Лаксман и его спутники отправились к Мацумаэ, где и состоялись переговоры с участием высокопоставленных правительственных сановников, специально прибывших из Эдо. В конце августа 1793 года после окончания переговоров миссия Адама Лаксмана покинула порт Хакодате и 8 сентября благополучно возвратилась в Охотск.

Результаты первого посольства в Японию русское правительство расценило как успешные. Адам Лаксман получил желаемый «лист японского правительства, дозволяющий безвозбранно россиянам для торговли приходить в одну токмо Нангасакскую гавань (порт Нагасаки. – Р. В.)»^{29}.

Японцы, Кодаю, Копти, Исокити, доставленные Адамом Лаксманом на бригантине «Екатерина» на Хоккайдо (Эдзо) в 1792 году, а также другие японские подданные, побывавшие в России, хорошо отзывались о стране и ее народе, хвалили русское гостеприимство. Показательны в этом отношении, в частности, записи допросов Кодаю после его возвращения на родину. Эти его рассказы на допросах обобщены в прекрасной книге японского писателя Ясуси Иноуэ «Сны о России», недавно у нас переизданной^{30}.

Со страниц книги перед нами предстают привлекательные образы русских людей и самой России. Книга рассказывает, о том, что приглашение к мирным и добрососедским отношениям исходило от Русского государства.

Доброе дело начиналось на берегах Нэмуро. Хорошо бы это помнить. К сожалению, кое-кто в сегодняшнем Нэмуро забыл добрые дела и слова своих соотечественников. Есть в Нэмуро люди, которые периодически организуют кампании за «возвращение северных территорий». Причем одни подразумевают под этим Южные Курильские острова, другие – все Курильские острова, третьи – не только Курильские острова, но и Южный Сахалин. Попытки оправдать притязания тем, что жители Курильских островов и Южного Сахалина – айны – когда-то якобы были подданными Японской империи, не имеют реальных оснований. Это понимает большинство японцев, в том числе и жителей Нэмуро, людей самых различных слоев японского общества.

На приеме, устроенном мэром Нэмуро, и мэр города Тэрадзима Исао, и председатель отделения Общества японо-советской дружбы префектуры Нэмуро Хисао Мураяма, и депутат Нэмурского муниципального совета Ямасьта Киёси, и археолог Ясуо Китакамаэ– все говорили о необходимости развития японо-советского сотрудничества в области рыболовства, торговли, науки и культуры. И научные работники, и простые рыбаки, с которыми мне приходилось встречаться, в своих высказываниях проявляли заинтересованность в дружбе наших народов: «Нам нужно сотрудничать; нужно, чтобы Японское море не разделяло, а объединяло наши народы». Хочется верить, что это были искренние слова.

Наши совместные работы – «первые японо-советские археологические раскопки», как о них сообщили здешние газеты, тоже способствуют доброму делу – деловому научному сотрудничеству и дружбе.

Достигнув невиданных высот в развитии науки и техники, наш современник все чаще оборачивается назад и задумывается над тем, как развивалось человечество, каким был процесс эволюции от наших предков, одетых в звериные шкуры и обитавших в пещерах, до сегодняшних чудо-городов, заводов-автоматов, космических кораблей.

Археология как раз и является той «машиной времени», которая позволяет заглянуть в глубь тысячелетий и восстановить хотя бы в общих чертах жизнь людей отдаленных эпох. Через призму археологических открытий прослеживаются те достижения прошлого, которые лежат в основе современной человеческой культуры и цивилизации. Этим во многом и определяется огромный интерес к археологии и археологическим открытиям во всем мире. Человек второй половины XX столетия хочет больше знать о своем прошлом. Не является исключением в этом отношении и Хоккайдо.

Интенсивное строительство дорог и освоение новых районов, начавшиеся на острове с середины 60-х годов, привели к массовому разрушению древних памятников. Естественной реакцией научной общественности было развертывание широких археологических раскопок для изучения культурных ценностей, которым грозило или грозит уничтожение. В настоящее время археологические исследования проводятся на Хоккайдо университетскими центрами, отделами культуры комитетов просвещения местных муниципалитетов и местными музеями. На острове активно действует «Археологическое общество Хоккайдо», насчитывающее более 100 членов и объединяющее археологов, антропологов, любителей-краеведов. Его возглавляет известный археолог Тосио Оба. Обществом издается журнал «Археология Хоккайдо» («Хоккайдо Кокогаку»). Археологические научно-исследовательские общества созданы и при ряде муниципальных музеев. На Северном Хоккайдо такие общества существуют при музеях Кусиро, Абассири, Вакканая. Любители-археологи оказывают большую помощь в организации раскопок, охраны памятников, в издании собранных материалов. Музей Кусиро, например, издает «Известия муниципального краеведческого музея» – с периодичностью шесть номеров в год.

За последние годы значительно увеличилось количество исследуемых на Хоккайдо памятников различных эпох. Если в 1970–1971 годах раскопки велись на 35–37 памятниках, то в 1977 году исследовалось более 60 стоянок, поселений, городищ и могильников. Причем отчетливо наметились тенденции интенсификации археологических поисков и раскопок в северной части острова, где выделяется несколько таких районов. К их числу относится и полуостров Нэмуро (рис. 12).

Рис. 12. Остров Хоккайдо, бухта Нэмуро.

РАСКОПКИ В ТОСАМПОРО

Рано утром 1 октября выезжаем к месту раскопок. Паш маршрут пролегает через места древних стоянок Поцкаман, Тосампоро, Оннэмото, мыс Носапп, предполагает осмотр остатков айнских полуподземных жилищ – татэана, составляющих группу Нисицукигаока. Древних памятников здесь много. Только в районе Тосампоро, по подсчетам японских археологов, обнаружены остатки более 1200 древпих жилищ, относящихся к различным эпохам: от раннего дзёмона (7 тысяч лет назад) до XVIII столетия. Столь высокая концентрация древних памятников в одном месте и на сравнительно небольшой площади необычна. По-видимому, прав профессор Токийского педагогического института Явата Итиро, утверждая, что «такого места для археологических раскопок в Японии нигде больше не найти». Именно это «созвездие» древностей послужило основанием для министерства просвещения определить район Тосампоро в качестве учебного полигона для археологической практики студентов сначала Токийского педагогического института, а затем и университета Цукуба. Силами этих учебных заведений исследования в Тосампоро ведутся вот уже десять лет.

В 1977 году на стоянке Тосампоро I работали студенты университетов Цукуба, Васэда и Хоккайдо. Руководил раскопками археолог Усио Маэда. К моменту нашего приезда студенты раскопали два жилища № 6 и № 7 и приступили к расчистке третьего, обозначенного на общем плане стоянки под № 1. В эту работу включились и мы.

На современной поверхности хорошо был виден довольно большой котлован древнего жилища. Он занимал площадь около 200 квадратных метров. Приступая к раскопкам, котлован разделили специально изготовленными пластмассовыми колышками на метровые квадраты. Так было удобнее вести раскопки и с максимальной точностью фиксировать находки. Разделенный на квадраты раскоп в соответствующем масштабе был повторен на планшете.

Поквадратно сантиметр за сантиметром разбиралось заполнение жилища, освобождалось от глины и песка. Каждый шаг в работе воссоздавал живые картины давно ушедшей жизни. Кроме орудий из камня и кости, черепков глиняных сосудов, которые стали попадаться уже в верхнем слое, расчистили много глубоких ямок. Эти ямки располагались с небольшими интервалами по контуру жилища: здесь когда-то стояли деревянные столбы, служившие опорой для кровли жилища. У одной из стенок удалось проследить дополнительный ряд ямок, а между ними – углистую полосу. Возможно, здесь находились нары.

Большой радостью для всех было открытие очага. Когда появились камни очажной кладки, расчистка стала особенно тщательной и осторожной. Это позволило сохранить все детали конструкции очага. Древние люди разместили его почти в самом центре жилища. Для очага в полу была выкопана овальная яма, дно которой обмазано глиной, а по сторонам вертикально поставлены каменные плиты. Получилась настоящая каменная печь, простая и удобная. В этой печи сохранилось большое количество золы, угольков и мелких пережженных косточек. Вокруг очага обнаружили черепки глиняного горшка, обломок кремневого ножа, скребок, костяной остроконечник, раковины моллюсков, расколотые кости животных. Некоторые из них оказались обгорелыми. Интересно, что кости тюленей и оленей лежали вместе.

Каждое найденное орудие, черепок, раковина, скопление углей, ямки, темные углистые прослойки – следы сгоревшего дерева – решительно все наносилось на план. Для удобства и точности фиксации каждая из находок в процессе раскопок отмечалась особым флажком на небольшом металлическом стержне, который втыкался в землю. Не были забыты даже самые мелкие осколки косточек. Они, как и отдельные предметы или их сочетания, важны для общей оценки жилого комплекса.

Следует отметить, что нередко кухонные и очажные отбросы для реконструкции экономических и социальных структур древних обществ даже гораздо важнее, чем ценные находки. Русская и советская археологическая наука всегда уделяла особое внимание таким «мелочам».

Академик М. П. Погодин, подчеркивая значимость рядового археологического материала, отмечал: «… Узкое окошко в церковной стене, та или другая линия в резных или лепных украшениях, какая-то дверь, лоскуток заскорузлой кожи, знак, вырезанный на камне, обломок глиняной вещи или медный крестик, старый кирпич – также памятники, в некоторых случаях гораздо более драгоценные, нежели золотое монисто или серебряное ожерелье»^{31}.

После I съезда археологов России, на котором были сказаны эти слова, прошло более ста лет. За это время произошли коренные изменения в археологии, возросли ее возможности, расширились виды ее источников. Определяя уровень и способы хозяйства той или иной древней системы, советские археологи сейчас широко используют фаунистические и растительные остатки, всесторонне изучают древние орудия труда, а также природную среду, в условиях которой проходило ее развитие, привлекают этнографические материалы.

Многие методы, разработанные советской археологией, используются сейчас зарубежными исследователями, в частности и японскими коллегами.

На третий день раскопок, когда после тщательной зачистки обнаружилась твердая, как бы намеренно утрамбованная и обмазанная глиной поверхность настоящего пола, мы смогли представить, каким было это большое (13×12 метров) пятиугольное в плане полу-подземное жилище (рис. 13). Для его сооружения в земле рылась обширная яма с отвесными стенками, которые обшивались деревом. Над стенами возводилась пирамидальная крыша из плотно пригнанных друг к другу бревен. Снаружи крыша, очевидно, покрывалась сухой травой, а затем засыпалась землей. На самом верху имелось отверствие для выхода дыма. Оно, по-видимому, служило и входом в жилище, так как, несмотря на тщательность поисков, обычного входа или каких-либо его следов обнаружить не удалось.

Рис. 13. Стоянка Тосампоро. Котлован древнего жилища.

Жилище это по своей конструкции напоминало полуземлянки, распространенные в прошлом у гиляков (нивхов), коряков, камчадалов.

В. И. Иохельсоп в своей богато иллюстрированной монографии «The Koryak» дает такое описание жилища приморских коряков: «Чтобы выстроить подземную юрту, роется круглая яма в 1–1,5 м глубиной, в которой закладываются стены в виде восьмиугольника, но с неровными сторонами. На восьми углах вкапываются столбы высотой в рост человека, между ними вбивается два вертикальных ряда расколотых бревен; все скважины между ними законопачиваются сеном. В верхушках 8 основных столбов сделаны гнезда, в которые вставляются шипы поперечных балок. Верхние концы вертикальных стен вставляются в выемки этих балок… В центре жилища врываются четыре главных столба. Они поддерживают крышу юрты и образуют квадрат. В больших юртах диаметр этих столбов более 30 см, а высота от 5 до 7 м. На верхних концах их выдалбливаются гнезда, в которые вставляются две поперечные балки, в выемки на их концах вставляются Две другие балки, так что все четыре образуют верхнюю квадратную раму. От этих балок до верхних перекладин нижних стен накладываются полубревна, составляющие потолок… Все щели потолка и стен тщательно конопатились сеном и засыпались землей»^{32}.

Далее В. И. Иохельсон сообщал, что посередине одной из боковых сторон юрты пристраивались сени в виде узкого коридора, крытого жердями, которые затем засыпались землей. Высота «сеней едва в человеческий рост». Земляной пол их делался слегка наклонным к дверям юрты. Входить в юрту через эти «сени» можно было только в летнее время, в период рыбной ловли и охоты на морского зверя, то есть с начала мая до конца октября. В конце октября, когда байдара вытаскивалась из воды на берег, дверь в «сени» закрывалась, прочно закладывалась сухой травой и засыпалась землей. Теперь, чтобы попасть в юрту, нужно было спускаться по бревну-стремянке, которое специально ставилось вертикально к отверстию в крыше. Стремянка делалась из расколотого вдоль бревна, на гладкой стороне которого через интервалы в 30–40 сантиметров долбились зарубки-ступени.

Очень тяжелые вещи, а также больных и немощных стариков поднимали и опускали в жилище при помощи ремней.

«Посередине земляного пола юрты в 50 см от стремянки ближе к стене с сенями сооружался очаг из продолговатых каменных плит, положенных на расстоянии 50–60 см друг от друга. Причем тот, кто опускался или поднимался по стремянке из юрты, был всегда лицом к огню… Внутри жилища, на стороне, противоположной сеням, за опорными столбами устраивался помост из досок, высотой от 30 до 60 см. Сверху он покрывался тюленьими и оленьими шкурами и служил спальным местом для гостей. Такие же спальные места устраивались и вдоль боковых стен юрты: справа для хозяина, слева для его братьев, родственников.

По углам юрты, а также в местах между спальными пологами хранились предметы домашнего обихода, охотничье снаряжение, рыболовные снасти и другие необходимые в хозяйстве инструменты…»^{33}

Должно быть, так выглядело и древнее жилище в Тосампоро. Это была такая же полуземлянка с центральными опорными столбами, поперечными балками, деревянным перекрытием и земляной насыпью сверху. Так же посредине жилища располагался очаг, сооруженный из вертикально поставленных каменных плит. Правда, мы не нашли здесь ни сеней-коридора, ни обычного входа. Но, как уже отмечалось, такой вход использовался только в летний период, в остальное время для этих целей служило дымовое отверстие землянки. Недаром, например, в языке гиляков понятия «входить» и «выходить» из дома выражаются словами, буквально означающими «нырнуть» и «вынырнуть», что вполне соответствует способу входа и выхода через дымовое отверстие.

Не исключено, что жилище в Тосампоро было зимним, а поэтому и имело один верхний вход-выход.

Кто же мог построить этот дом и когда? На эти и многие другие вопросы ответил собранный в процессе раскопок материал.

Прежде всего было установлено путем сравнения находок в Тосампоро с вещественным материалом других, рацее изученных, памятников Хоккайдо, что раскопанное жилище, как и жилище № 6 и 7, принадлежит населению так называемой охотской культуры. Фрагменты глиняной посуды, обнаруженные на полу жилища, существенно помогли утвердиться в этом мнении. Терпеливо складывая отдельные черепки, японским археологам удалось восстановить почти целый сосуд. Он оказался горшковидной формы с толстым венчиком и рельефными аппликациями. Такие сосуды типичны для поселений охотской культуры IX–XI веков. В этот период и был построен дом в Тосампоро, и, судя по кухонным остаткам, люди жили в нем довольно долго.

Об охотской культуре сегодня можно рассказать многое. Поселения этой оригинальной культуры были известны давно, но долгое время их относили то к айнской культуре, то к культуре раковинных куч или даже эскоалеутской, а то приписывали легендарным тоннам либо карликам-коропоккуру. Лишь в 1935 году японский археолог Коно Хиромити впервые использовал термин «охотская культура», подчеркивая тем самым специфические особенности ее поселений, отличие от других культур, прежде всего от островной культуры айнов.

Интересна эволюция самого термина «охотская культура». Сначала появилось название «охотская прибрежная культура», затем – «охотскоморская прибрежная культура», далее – «охотская керамическая культура» и, наконец, – «охотская культура».

Такое название не случайно. Поселения охотской культуры, как правило, располагались вдоль побережья Охотского моря в небольших удобных бухтах и лагунах, чаще всего в устье рек. Люди строили большие полуземлянки, в которых могло жить 20 человек. Жилища эти были теплыми, хорошо защищали от зимней стужи и холодных ветров. Кроме таких зимних домов сооружались и легкие летние постройки типа шалашей или индейских вигвамов, куда жители переселялись в теплое время из душных полуземлянок.

Сохранившиеся орудия и многочисленные фаунистические остатки рассказывают нам, чем занималось население побережья Охотского моря. Экономической основой охотской культуры был морской промысел. Широкое развитие получили охота на тюленей, сизучей, китов, а также рыболовство. Для охоты на морских животных использовались костяные наконечники гарпунов двух видов: зубчатые и поворотного типа (рис. 14). Гарпуны оснащались каменными лезвиями, сделанными из кварцита, базальта, кремня, а иногда обсидиана. Позже стали появляться лезвия из железа. О развитии рыболовства свидетельствуют находки рыболовных крючков и каменных грузил. Применялись простые и составные рыболовные крючки. Простые крючки изготовлялись из костей крупных животных (форма их напоминает латинскую букву U) и из рога оленя (в форме V). Составные крючки монтировались из жальца-стержня, сегментовидно перекрывающегося с дугой, или из двух стержней, срезанных под углом и соединенных вместе (рис. 15). Найдены также крючки, длина которых достигает 20 сантиметров. Эти орудия могли использоваться для ловли крупной рыбы, такой, например, как тунец.

Рис. 14. Костяные наконечники

гарпунов охотской культуры.

Рис. 15. Рыболовные крючки.

Какую рыбу употребляло в пищу охотское население, гадать не приходится. Рыбьи кости, обнаруженные на стоянках, позволили специалистам-ихтиологам определить виды. рыб. Оказалось, что в зимнее время жители поселений охотской культуры ловили главным образом треску, окуня, терпуга, сельдь, а летом – камбалу. Любопытно отметить одну деталь: костные остатки лососевых представлены очень скудно. Можно предположить, что в прошлом лосось не шел такими большими косяками, какие известны у берегов Северного Хоккайдо в последние столетия.

Много интересного рассказали и кости млекопитающих. С самых ранних по времени горизонтов в культурных отложениях поселений встречаются кости кита. Следовательно, охота на этих крупных млекопитающих уходит в глубокую древность. Среди ластоногих преобладают кости тюленей, морских котиков и морских львов (сивучей). Причем, что интересно, чаще встречаются кости взрослых сивучей. Не свидетельствует ли это о селекционном подходе при охоте на морских животных, когда практиковалась какая-то система сохранения молодняка?

Наряду с промыслом морского зверя и рыболовством получила развитие и охота на суше. Охотились на оленя, медведя, волка, лисицу. Кроме того, среди фаунистических остатков довольно часто встречались кости собак и свиней. На поселениях Моёро у города Абассири, например, обнаружили 300 черепов собаки, причем на многих из них имелись следы от ударов, нанесенных острым орудием. По мнению японских археологов, это указывает на то, что мясо собак служило дополнительной пищей охотского населения, как это было у народов соседних районов, например гиляков, корейцев. Установлено также, что кости свиней на поселениях охотской культуры принадлежали породе, которая не была распространенной на Японских островах, а, как думают исследователи, ввозилась с материка. В частности, такая порода свиней была известна в I тысячелетии до нашей эры в районе Владивостока.

В зависимости от географических и экологических факторов на отдельных поселениях охотской культуры Хоккайдо видовой состав фаунистических остатков менялся. В соответствии с этим наблюдались изменения в комплексах, форме охотничьих орудий и даже в материальной культуре в целом. Основываясь на этих локальных чертах, японские археологи выделяли на побережье Северного Хоккайдо шесть групп памятников (территориальных объединений) охотской культуры: Нэмуро, Сирэтоко, Абассири, Кавадзири, Соя (центр Вакканай), Рэбун (центр Кабукай). Кроме того, Харуо Ойи называет еще одну региональную группу охотской культуры на острове Рисири.

Каждая локальная группа людей занимала определенную территорию, имела постоянное центральное поселение и несколько сезонных летних лагерей. По подсчетам Харуо Ойи, такие территориальные группы могли объединять 100 человек. Численность населения отдельных поселений и групп, по-видимому, во многом зависела от экономического потенциала освоенной местности, а сезонное и географическое распределение ресурсов обусловливало характер деятельности людей. Например, на поселениях группы Нэмуро, в окрестностях которых водились большие стада оленей, кости этих животных представлены довольно широко и составляют почти 20 процентов, тогда как на поселениях острова Рэбун их нет совсем. Состав фаунистических остатков на поселении Кабукай (остров Рэбун) позволяет нам представить, конечно в общих чертах, каким было меню его жителей. Зимой в пище преобладали треска, терпуг, сельдь (80 %), охотились на морских котиков, сивучей, тюленей (15 %), ловили морских ежей (3 %), не отказывались от собак и свиней (2 %), летом ловилась камбала, бычки и другая мелкая рыба (около 40 %), а также крабы (2 %) и птицы (баклан, альбатрос). Кроме того, на поселении обнаружены кости медведя (5 %) и пяти китов.

Круглый год население охотской культуры занималось сбором раковин съедобных моллюсков и морской капусты. Почти на каждом поселении вблизи жилищ можно видеть большие кучи раковин. В основном это раковины устриц (Ostrea gigas) и моллюска литорина (Littorina sp.), обитающих в прибрежной зоне.

Трудно, конечно, представить, чтобы морские охотники и рыболовы, а также собиратели раковин моллюсков и морской капусты не выходили в открытое море. Но для этого требовались лодки. И они были у жителей поселений охотской культуры. На костяных игольниках и на глиняных сосудах сохранились рисунки со сценами охоты на китов (рис. 16). На них изображены большие лодки, которые могли вместить 8–10 человек. Кроме того, на поселений Кабукай найдены глиняные модели лодок. Лодки изготовлялись из досок, достигали в длину 5–6 метров, были рассчитаны на выход в открытое море и, очевидно, предназначались для рыбной ловли.

Целый набор костяных и каменных инструментов – ножей, скребков, шильев, проколок – предназначался для разделки убитых животных и рыбы, а также для обработки шкур.

Жители поселений охотской культуры, как уже отмечалось, имели разнообразную глиняную посуду. Они еще не знали гончарного круга, но ручным способом умели лепить сосуды разных форм: горшковидные, шаровидные, в виде банок и кубков. Все такие сосуды имели плоское дно. Лишь на стоянке Онкороманай, расположенной в районе мыса Соя и относящейся к раннему периоду охотской культуры (430±70 лет нашей эры), найдена остродонная и круглодонная посуда (рис. 17).

Рис. 16. Костяные игольники охотской культуры.

Рис. 17. Глиняные сосуды, найденные на стоянке Онкороманай.

Обжигали глиняные горшки в больших кострах. Из-за низкой температуры (около 500°) обжиг получался неровным, а цвет керамики неярким.

Перед обжигом сосуды украшались. Узор наносился при помощи шнура, оттиски которого делались на мокрой глине (шнуровой орнамент), или тонкой палочкой прочерчивались горизонтальные линии, насечки (линейный орнамент), или фигурным штампом выдавливались овалы, треугольники, х-образные фигуры, медвежьи лапы и т. д., или налепливались тонкие глиняные ленты – аппликации.

На керамике различных территориальных групп поселений острова Хоккайдо отмечены локальные вариации орнаментальных сюжетов.

В целом мы имеем дело не с примитивной культурой прибрежных собирателей, какую, например, застали европейские путешественники в XVI–XVII веках на Огненной Земле, а с развитой системой приморского хозяйства как особого вида экономики. В сравнении с хозяйственно-культурными укладами континентальных охотников этот вид хозяйственной деятельности был более прогрессивным, более эффективным и в большей степени обеспечивал демографическую устойчивость населения.

Морским зверобоям уже не нужно было бродить по лесам в поисках добычи. Они селились в тех местах, где находились лежбища ластоногих. Морской промысел давал им возможность заготовлять пищу впрок, он привел к прочной и постоянной оседлости, что обусловило появление больших полуподземных жилищ и даже поселков каменного века.

Естественно, что в процессе формирования новой культуры изменения произошли не только в экономике, но и в мировоззрении населения, его идеологии.

На поселениях охотской культуры острова Хоккайдо собраны богатые коллекции разнообразных предметов искусства. И особенно много изделий из резной кости: фигурки и изображения морских животных (кит, сивуч, тюлень), медведей, рыб, птиц. Работу древних мастеров отличают большое художественное мастерство и превосходное знание биологических свойств животного мира. Сюжеты такого изобразительного творчества отражают не только экономическую направленность хозяйственной деятельности населения охотской культуры, не только эстетические принципы людей той далекой эпохи, но и, что более существенно, идеи, понятия, воплощенные в предметах искусства.

Можно, конечно, только сожалеть, что великолепные образцы искусства охотской культуры не собраны в одном месте, а рассеяны по различным музеям и частным коллекциям.

С первыми такими художественными изделиями из резной кости я познакомился в доме Ясуо Китакамаэ.

Однажды, возвращаясь в Нэмуро с осмотра раскопок древнего айнского поселения, на повороте к берегу моря Ясуо Китакамаэ вдруг резко затормозил и предложил выйти.

– Смотрите, – сказал он, указывая в глубь бухты, где почти у самой линии горизонта виднелась узкая полоска. – Это остров Бэнтэндзима. Когда мне было 15 лет, я нашел там чудесные вещи, вырезанные из кости. Они должны Вас заинтересовать. Находки хранятся у меня дома, приглашаю Вас посмотреть.

И вот один из вечеров мы провели в доме Китакамаэ.

Это был типичный японский дом с необходимыми элементами модернизации, соответствующей духу времени. Изящные раздвижные стены-перегородки – сёдзи, позволяющие компоновать различные варианты комнат – то спальню, то гостиную, низкий стол на коротких ножках – сувари-пухуэ, такой же низкий комод, маленькие подушки для сидения – дзабутон, на которых с моими длинными ногами без должного навыка сидеть по-японски было трудно, поэтому для меня поставили кресло. Когда входишь в такое помещение, испытываешь чувство легкости и простора: во-первых, нет ничего лишнего, а во-вторых, хрупкие стены не создают замкнутого пространства, их как бы не существует. Все предельно просто. Но я бы сказал, это какая-то особая, роскошная простота.