Текст книги "Ожесточение(СИ)"
Автор книги: Руслан Исаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
Из потайного хранилища в зарослях Ахмед достал палатку, разжег костер. Каким-то чудодейственным образом от его костра не шел дым.
– Поставь палатку, завари чай, – сказал он.
Ахмед одобрительно смотрел, как она ловко поставила палатку. Она уже поняла, что женщины, которые не умеют, не входят в круг его интересов. Боже, горячий хороший чай!
Быстро темнело, снова высыпали мириады звезд, картина, которую видят только жители высокогорий. Небо было ясным на десятки километров вокруг и на миллиарды световых лет вверх. Снежные вершины и ледники осветились призрачным светом луны. Да плевать на все, плевать, что было и будет, плевать на все слова, которые придумали люди! Есть моменты на вершине, когда ничто не имеет значения. Боже, как он проникал в нее! И как она принимала его! Уж если после такого дети не рождаются, тогда от чего еще им рождаться? Да и дни были самые подходящие.
– Господи, – молилась она во сне, – дай мне выносить этого ребенка.
Утро наступило. Проверенное еще в Оксфорде надежное, теплое утро с Ахмедом.
– Мы можем побыть здесь еще один день? – попросила она.
– Конечно, по плану мы останемся здесь до завтра. Ты должна восстановиться. Впереди еще один серьезный переход. Я чувствую, тебе нравится вся эта дикость, – улыбнулся Ахмед, – а я простой городской парнишка, мажор, профессорский сынок, который любит комфорт, ночные огни светофоров и вывесок, праздных хорошо одетых людей на улицах. Я с детства терпеть не мог все эти пионерские лагеря, походы в горы, мух в чае, жратву с костра на коленях. А жизнь сложилась так, что я сижу тут в горах и командую бородатыми головорезами.
– Тогда я просижу весь день в этом озере! Мы будем есть, купаться и заниматься, чем мы сейчас занимаемся. Наверное, я романтичная дура? – сказала Этель.
– Почему же? – улыбнулся Ахмед, – Романтик – это Этьен, о котором ты рассказала. Он пытается спасти человечество. А ты женщина, следующая за своим мужчиной. Это очень умно и практично.
– Мы будем вместе? – спросила она.
– Конечно! Я сегодня понял, что это просто. Мы просто будем вместе. Абу нас увидит, я попрошу его все нам объяснить и подыскать подходящий хадис, – улыбнулся Ахмед своей беззаботной улыбкой.
– Мать меня как-то ругала, что я не женюсь, – добавил он,– Магомед – он очень умный – тогда сказал ей, что счастье – это возможность равенства.
– Хочу познакомиться с твоим Магомедом. Просто люди не понимают разницы между «быть счастливым» и «быть не несчастным», – сказала Этель.
– Я теперь даже не понимаю, почему мы думали, что не можем быть вместе.
– Милый, это чтобы мы стали по-настоящему близки.
Закончился еще один день, прошла еще одна ночь. Этель уже чувствовала себя прекрасно. Это утро было прохладное, облачное. Обрывки тумана клоками повисли на скалах вокруг. За гору над палаткой облако зацепилось на высоте футов тридцать. Можно было подняться по склону и исчезнуть в белой мгле.
Ахмед тщательно убрал следы их пребывания. Велел подождать, снял растяжки. Сегодня его рюкзак был небольшим. По ручью вышли к реке, пересекли мелкое стремительное русло и вернулись немного вниз по течению. После этого начали подъем по травянистым склонам. Трава росла кочками, и подниматься здесь было довольно удобно, как по ступеням. Солнце растопило туман, опять стало тепло. Потом начались каменные осыпи, несколько раз Ахмед менял направление.
При восхождении перевал или вершина – это всегда неожиданность. Часами шел, смотрел на скалы, на снег. Не видел ничего, кроме спины впереди идущего, кроме камня, на который поставишь ногу. И вдруг край, и вдруг – вот она, вершина! И больше ничто не заслоняет взгляд, видно все вокруг. Вершина – всегда чувство радости, как бы ни устал при восхождении.
Всем, кто пытался достичь хоть чего-то, знакомо это чувство. Писал ли ты книгу, проектировал машину, строил мост, и вдруг понимаешь: работал год или полгода, и вот поставлена последняя точка, положен последний кирпич, отправлен последний файл. Ты достиг.
Так и перед Этель неожиданно кончился склон, по которому они поднимались. Они стояли на перевале между двух заснеженных вершин длинной гряды. На десятки километров вперед громоздились складки Кавказского хребта. Под ними плыли мелкие слоистые облака, застревая в вершинах. Среди этих облаков ниже в долине Этель увидела Башню, стоящую на лугу над туманной рекой. Такой она и должна была быть, такой она ее и представляла.
– Отдохнем немного, – сказал Ахмед.
По каменистому склону начали спуск.
– Скоро сделаем остановку, на верхней дороге нас подберет машина. Там ты будешь в безопасности, насколько человек вообще может быть в безопасности. Там мой замок – мое родовое село.
Долго спускались по склону, вышли на каменистую дорогу. Ахмед приказал остановиться, осмотрел в бинокль ущелье. В полукилометре их ожидал Шамиль в милицейской форме, возле скалы стоял джип в милицейской окраске.
– Шамиль у нас не какой-нибудь бандит, член незаконных вооруженных формирований вроде меня, – гордо сказал Ахмед, – Мы решили, что он будет милиционером.
Мужчины обнялись, три раза коснулись друг друга щеками. Обменялись фразами на родном языке. Видно было, что мужчины озабочены.
– Что случилось? – спросила Этель.
Ахмед помедлил секунду. Этель почувствовала, что он борется с искушением сказать: «Не волнуйся, ничего особенного».
– У Шамиля не очень гладко прошло. Ты рассказывала о женщине, которая обслуживала тебя. После того как Шамиль отвез нас к реке, она встретила машину с автоматом. Может быть, видела, как я зарезал ее сына. К счастью, автомат был без приклада, она не справилась с отдачей и промахнулась. Шамиль застрелил ее.
Беседка из винограда
Еще в начале Первой войны Магомед предлагал отцу уехать либо в Питер, либо в Москву. Однако отец наотрез отказался.
– Жизнь делает круг. Пора! Я вернусь в наше родовое село, из которого ребенком уехал в Казахстан.
Еще в Первую войну от здания института и цехов завода отца остались только сгоревшие разбитые снарядами бетонные коробки. После штурма города армией Муса ездил смотреть, что уцелело.
Неожиданно для сыновей отец воспринял увиденное спокойно. Более того, выяснилось, что отец сам перед войной продал все, что представляло ценность! Он даже пришел в раздражение:
– У меня, что, тупые сыновья? Вы еще не поняли, в каком мире живете? Здания и железо больше почти ничего не значат. Оборудование пора было менять. Эти здания имеют маленький срок. Все было разрушено раньше, еще до войны. Когда уехали в Канаду, Америку и Израиль люди, которые сидели в этих кабинетах. Вот это уже не возродится. Изобретения, которые мы сделали, уже работают. Не обязательно, чтобы помнили, что это сделал я. Я инженер, а не поэт, и со смирением понимаю, что то, что посчастливилось придумать мне, придумал бы кто-то другой.
Во время войн отец и Абу еще были центром силы семьи, но эта роль постепенно перетекала к Магомеду и Ахмеду. Хотя Муса еще контролировал значительные денежные потоки.
Абу отошел от дел и постепенно стал духовным авторитетом не только семьи, но и всего большого рода, окружающих районов.
– Старость лучше молодости, – сказал он Магомеду, – долги близким отданы, можно жить для всех людей. Можно даже позволить себе быть настоящим.
В беседке из дикого винограда горела лампочка без абажура, вокруг нее кружились мотыльки. Верхушки ледников еще слегка освещались давно зашедшим солнцем. Вечер был тихим, безветренным. Воздух втекал в легкие как драгоценный нектар. Перед Этель на высокой скамейке сидели двое пожилых мужчин. Что-то сразу подсказывало, что они братья.
-I have not practiced for a long time in English. Sorry for the pronunciation. I am Musa. I am the father of this young man. Unfortunately, Abu understands only Russian and Arabic.
– Я говорю по-русски, – сказала Этель.
– Прекрасно, – сказал Муса.
– Это моя женщина. Я хочу сделать так, чтобы этот брак признавали все родственники, чтобы не было никаких вопросов ни о моей жене, ни о детях, которые у нас будут! – дерзко сказал Ахмед.
– А ты что так резко, как будто с кем-то споришь? Или ты с собой споришь? – сказал Муса.
– Последние месяцы у него были очень трудные, он нервничает, – сказал Абу.
– Лет десять назад в этом не было бы ничего особенного, – с сожалением сказал Муса, – но в результате этой войны среди родственников с одной стороны усилился национализм, с другой стороны фундаментализм. К тому же твоя мать всегда была националисткой в вопросах брака, но думаю, она увидит твою женщину и у нее это пройдет.
– Человек, который меня удерживал, говорил, что это не по закону: брак мусульманина и христианки, – сказала Этель.
– Это неправда, – сказал Абу, – ни законы шариата, ни наши адаты не препятствуют вам.
– Я думаю, твоя мать будет рада, потому что у твоих ровесников уже куча детей, а ты все не остепенишься. Да и что может вам помешать? – сказал Муса.
Дальше Абу сказал слова, воспоминание о которых всегда вызывало у нее улыбку. Как и предсказывал Ахмед, Абу сказал:
– Ладно, идите спать. Вы очень устали. Я пойду, обдумаю подходящие хадисы.
Глава 9 Предопределенность
Тоннель. Весна 2010 года, пятница, утро
– Что узнал, Салман?
– Да, это он.
У Магомеда мелькнуло чувство водителя, неожиданно увидевшего препятствие и осознавшего, что он не успеет затормозить:
– Я сразу так подумал.
– Я мог найти его раньше. Но ты запретил следить за его сыном и матерью.
– Так было нужно. Ты же думал: кто был тогда предателем? Теперь мы скоро узнаем. Враг покажет себя. Через час собираемся здесь снова с Ахмедом. Сходите пообедайте, принеси побольше печенек, чаю, кофе. Будем долго сидеть. Я предупрежу Гулю, что мы заняты до вечера.
***
Было уже далеко за полночь.
Когда-то давно в Дубне худой молодой Магомед в рваных джинсах солнечным свежим утром участвовал в мозговом штурме по разработке эксперимента. В открытое окно задувал легкий ветерок с Волги. Прохладный чистый хлопок рубашки. Дома ждет юная Зара, которую он постоянно хотел, о которой он всегда думал в фоновом режиме. Но мысли о ней не мешали ему, наоборот, помогали работать, давали разуму легкость. Договорились, что Магомед освободится пораньше, чтобы съездить на выходные к друзьям на дачу на Истринское водохранилище. Все оборудование того помещения лаборатории состояло из доски, мела, листов бумаги, разбросанных по большому столу. Ноги в белых носках закинуты на стул напротив, гул голосов. Вокруг такие же лохматые, худые, в рваных джинсах умники, смеющиеся как безумные.
Сегодня Магомеду вспомнился тот день из далекого прошлого. Всё похоже. На перекидных листах таблицы, квадратики и стрелочки. На столе разложены листы бумаги с крупными небрежными заголовками фломастерами. Чашечки с кофе и чаем, крошки печенья на столе. Ахмед, развалившийся в кресле с расстегнутым воротом. Небрежно скинутые на спинки дорогие пиджаки. Худой сосредоточенный Салман, внимательно сравнивающий записи на листках перед собой. Но главное – атмосфера полного и плодотворного взаимопонимания людей, знающих свое дело. В таком состоянии проектная команда может горы свернуть.
Правда, у тех лохматых, одетых в рваные джинсы молодых людей из прошлого были другие глаза.
Листки группировались на двух концах стола. С одной стороны стопка поменьше. На них были заголовки «управляющая компания», «совет директоров», «Урал», «Сибирь», «строительство». На другом конце почти на полстола разложены листки: «машины», «протектор», «блок», «отход», «связь», «мобильные», несколько листочков с надписью «маршрут и одежда».
Все осложнялось тем, что было ясно, что здешние люди засвечены. Магомед решил поднять ветеранов:
– Я надеюсь, это моя последняя операция. Я сделаю ее с людьми, с которыми я был тогда, в августе 96-го года.
Были отобраны уже все, кто будет задействован. Опытней и надежней этих людей просто нет. Таких людей не бывает даже в спецподразделениях. Это не качки с лицами людей удивительной судьбы. Это веселый толстячок с добрыми глазами, хозяин шашлычной на пляже в Сочи. Подтянутый, спокойный мужчина средних лет, тренер спортивной школы в Ростове-на-Дону. Внушающий доверие пациентам доктор, директор стоматологической клиники в Москве. Таких людей рождает только подполье, партизанская борьба. А вы попробуйте днем вяло переругиваться и шутить с солдатами на бронетранспортере, разгружая мешки с гуманитарной помощью, которую они привезли. Ночью вы уже достаете из тайника гранатомет, чтобы взорвать этот бронетранспортер. С утра вас уже пытают на базе сибирского ОМОНа, и нет особой перспективы дожить до вечера, если Муса и Абу не узнают, где вы находитесь, и не приедут к командиру части с предложениями. Вот такая интересная, наполненная событиями жизнь создает людей с особым взглядом на вещи.
Это братья по крови. Они не будут удивлены, получив такие простые инструкции. Из этого они сделают вывод, что дело очень крупное. По тому, как тщательно продуманы детали, они поймут, что все пройдет как надо. Да и, шайтан побери, как здорово на пару дней забросить повседневную рутину и снова следовать плану, чувствуя плечи братьев. Они будут действовать, ничего не зная друг о друге и не имея возможности уточнить указания, имея только аварийный канал для связи. Они должны будут точно выполнить действия, которые кажутся очень простыми. Например, заслуженный врач Российской Федерации получил инструкцию «следовать на автомобиле по шоссе ... до... В ... часов на ... километре остановиться у поворота на вспомогательную дорогу. Включить огни аварийной остановки. Ждать до момента, когда подойдет знакомый человек с дальнейшими инструкциями». Несвоевременность выполнения означала бы большой риск для общего замысла. Люди должны быть одеты и выглядеть в соответствии с ролью. Кто, где, когда передаст и получит обратно какие сотовые телефоны. Машины ломаются, поезда опаздывают. Стрелочки показывали, кто, кого и что страхует, как получится так, что все будет исполнено так, как задумано.
– Ладно, все вроде понятно. Салман, остаешься, выходишь отсюда, когда оформишь инструкции. Поехали? – спросил Магомед Ахмеда.
– Я еще часок посижу, подумаю. Мне нужно привыкнуть ко всему этому, – Ахмед кивнул на край стола с меньшей стопкой, – я здесь наверху переночую.
Магомед поднялся в диванную. Аслан спал на диване, скинув туфли.
-Поехали, парень, – разбудил его Магомед.
Три фигуры в струящемся воздухе. Начало 2000-х годов
Евгению Вдовину не нравилось все. Не то чтобы в первый раз его не поставили в известность о цели операции. Просто приказ выдвинуться на точку и ждать дальнейших распоряжений. Особенно ему не нравилось, что цель явно была. Не патрулирование – задача проверять проезжающий транспорт не ставилась.
Почти обрывистый склон горы, до склонов напротив далеко – слишком далеко для снайперского огня, и это радует. В этом месте серпантин дороги делал поворот. Такой резкий, что грузовики занимали весь поворот, а легковой машине приходилось сбрасывать скорость почти до нуля. За поворотом узкая площадка, заросшая мелким кустарником. На ней Евгений поставил бронетранспортер.
Группа заняла позицию. Водитель – молодой, недавно из учебки боец, остался в машине. Его самый надежный человек и лучший стрелок, прапорщик Сафин, занял позицию с СВД выше, откуда он далеко простреливал дорогу. Двое бойцов заняли позиции поближе, один стоял рядом с дорогой, так, чтобы его не было видно из-за поворотов. Кроме водителя, заменившего погибшего месяц назад отличного парня, все остальные бойцы были проверенные, надежные люди.
Логика подсказывала, что кто-то из чучмеков кого-то слил, поэтому будет блокировка-задержание, ожидается, что бандформирование поедет на операцию по этому маршруту. «Задержание» – это безжалостный бой на уничтожение тех, от кого отвернется удача. Оставалось надеяться, что бандитов будет немного, много таким составом не навоюешь.
Утро было бодрящее, свежее. Бойцы подмерзли, видно было напряжение. Внятных приказов не поступало, вообще ничего не поступало, кроме шуршания радиостанции. Евгений дал команду бойцу на дороге останавливать проезжающий транспорт и слегка досматривать. Чтобы группа была похожа на мобильный блокпост, в котором нет ничего необычного.
Прошло полтора часа. Был период попыток примирения, соответственно провокаций, горцы без крайней необходимости не ездили в райцентр и город, почти никакого транспорта не было.
Солнце быстро поднималось, воздух разогревался и наполнялся жужжанием насекомых. Настроение бойцов поднялось. Скорей всего, если бы информация о банде была точной, группу усилили хотя бы отделением мотострелков. Глупо рисковать группой спецназа ради обычной банды. Хотя на этой войне делали много глупостей. Водитель явно дремал, его утренний страх прошел, он засыпал всегда, стоило ему прислониться к чему-нибудь. Девятнадцать лет. Если подумать, остальные были не намного старше, но казались зрелыми мужиками.
«Похоже, будет жарко», – подумал Евгений. В этот момент проснулась радиостанция:
– К вам приближается разведгруппа террористов. Со стороны гор в направлении райцентра. Время подхода 15-20 минут. Три человека на автомобиле УАЗ. Повторяю, три человека на автомобиле УАЗ. Приказ: полностью уничтожить группу. Потом снимаетесь и на базу. Повторяю, уничтожить, вернуться на базу!
Евгений замахал рукой, подозвал Сафина, попросил повторить приказ. Связь была хорошей, учитывая условия гор. С некоторым раздражением оперативный дежурный повторил все.
Евгений успел подтвердить получение приказа, хотел запросить дополнительную информацию, но командование уже вышло из эфира.
– Приготовиться, – скомандовал он, – сверху подходит разведгруппа. Три человека на УАЗе. Приказ уничтожить. Стараемся, чтобы они нас увидели как можно позже. Подпускаем поближе. Уничтожаем по моей команде. Огонь только по моей команде.
И действительно, через десять минут сверху раздался шум автомобиля, прошедшего по горе над ними. Шум затих – серпантин дороги уходил далеко вперед, еще через пару минут из-за поворота метрах в ста от них показался УАЗ. Евгений смотрел в бинокль, было уже близко, он увидел мужчину за рулем, рядом молодого парня или подростка. В машине на заднем сиденье был еще кто-то.
– Не стрелять! Останови их для досмотра, – крикнул он, – Нужно убедиться, что это не накладка.
Настоящая разведгруппа могла ехать сзади в пяти минутах.
Боец на дороге взмахнул жезлом автоинспектора, приказывая водителю принять к обочине. Этот жест из мирного прошлого всегда царапал душу Евгения, казался ему чем-то неуместным на войне.
– Заглушите, пожалуйста, двигатель, покажите документы на транспортное средство, – попросил боец. Второй боец с автоматом наизготовку подкрался к машине сзади из кустов, стараясь не попасть в зеркало заднего вида. На заднем сиденье была женщина.
Мужчина был в возрасте, еще не выглядел стариком. Он выключил двигатель. Он был совершенно спокоен. Местные привыкли к бесконечным проверкам на блокпостах. Не торопясь, не делая резких движений, чтобы не напрягать бойцов, он достал документы из красной папочки. Боец стал не спеша проверять документы.
– Кто с вами в машине? – спросил боец. Он явно ждал указаний.
– Внук и родственница.
– Попрошу их документы тоже. Куда следуете?
– В районный центр.
Боец не спеша перетасовывал документы, сцена начала затягиваться. Евгений подошел к машине так, чтобы не закрывать сектор обстрела Сафину.
– Прошу всех выйти из машины, нам нужно досмотреть ваше транспортное средство.
Мужчина не стал переспрашивать, начал выбираться из-за руля. Евгений отметил про себя, что он посмотрел на погоны – действительно, капитан воздушно-десантных войск на мобильном блокпосту – это не совсем обычно.
Пацан выпрыгнул с сиденья рядом с ним. Женщина аккуратно вышла. Красивая, лет под тридцать. Молодые дрочилы – бойцы Евгения – смотрели на нее с нескрываемым интересом.
Досмотрели машину. Ничего интересного, обычный деревенский хлам в багажнике, трос, масло, тосол.
На самом деле Евгений все время прислушивался, но шума еще одной машины не было.
– Вам придется подождать, – сказал он, – отойдите, пожалуйста, от машины, постойте здесь.
Прошло еще минут пять. Евгений вернулся к бронетранспортеру и попробовал вызвать штаб – безрезультатно. Да что там у них? Что такое происходит? Он волновался и чувствовал неуверенность. Поднялся на позицию Сафина.
– Старик, женщина, ребенок, – сказал Сафин, – вполне похожи на разведгруппу.
– Это да, – сказал Евгений, – не о том речь. Рафкат, я не понимаю, почему мы в отключке.
– Может, станция неисправна? Или горы мешают?
– Только что прием был сносный, ты сам слышал. Да и базу на равнине я слышу. Вообще не понимаю, почему такой приказ. Если командиры знали точно, когда они поедут, какая машина, значит, знали и кто поедет.
– Может, поэтому такой приказ? – пожал плечами Сафин.
Евгений вернулся к дороге.
– Сколько нам еще ждать? Все документы в порядке, – сказал мужчина. Видно было, что это человек с положением, человек, привыкший к уважению окружающих.
– У меня приказ никого не пропускать, придется ждать, пока я не получу указаний, – сказал Евгений.
Горцы сели на бетонную плиту, ограничивающую поворот. Евгений еще несколько раз вызывал штаб. Прошло еще минут пятнадцать. Ни одной машины, молчание радиостанции. Полотно дороги прогрелось, три фигуры струились в поднимающемся теплом воздухе.
Сафин подошел к нему и прислонил СВД к бронетранспортеру.
– Опасно тут торчать, – сказал он. Евгений и сам понимал, что подвергает группу большому риску. А возможно, срывает большую операцию.
Он чувствовал неуверенность, руки тряслись. Елена Петровна не учила, что делать, если получил приказ расстрелять безоружных людей. Мелькнула мысль, что он не хочет, чтобы она узнала. Он дал сигнал бойцам приготовиться. Поднял автомат, чтобы подстраховать на случай, если кто-то из горцев останется жив.
– Огонь, – скомандовал он.
Пацан попытался дернуться вниз с горы, но не сделал и шага, скользнул на животе по камням, оставляя кровавый след. Женщина успела поднять подбородок, прежде чем в ее красивое лицо попала пуля. Еще до выстрелов старик почувствовал возникшее в бойцах напряжение, он посмотрел на Евгения ясным взглядом, который Евгений часто вспоминал потом. Все получилось мгновенно. Стреляли в три калаша, Сафин из стечкина.
Группа Вдовина была лучшей. Ему самому даже нажать спуск не потребовалось.
– Что с трупами, с машиной делать? – спросил Сафин.
– Положим в машину, с обрыва скинем? – предложил один из бойцов.
– Приказ был уничтожить и больше ничего. Все оставить как есть, только документы заберите.
Молодого водителя вырвало в кустах. Надежный парень, но еще не привык. Пинками загнали его в машину, Сафин сел на его место.
Успели на базу к обеду. Выдвигались перед рассветом, толком не позавтракали, все проголодались. Парни умылись, из своей палатки Евгений видел, как с бойцами других групп они пошли в столовую. В том числе молодой водитель, который уже порозовел и чувствовал неловкость перед парнями за свою слабость.
Потом Евгений часто думал, почему мысль, что он может просто отпустить этих людей, ни разу, ни разу не пришла ему в голову за весь этот час.
Два слова в защиту римского солдата
Когда бойцов стали вызывать к следователям, они даже ничего не пытались скрывать. Они были скорей удивлены, потому что не сделали ничего предосудительного. Ну да, это было не обычное боестолкновение, конечно, но среди жестокостей той войны это не было чем-то необычным. Вообще, особенностью дела было то, что непосредственные обвиняемые ничего не скрывали и говорили полную правду. Старшие командиры юлили, хотя обвинялись по легкой статье «превышение должностных полномочий».
Все было по серьезному. Экспертиза, кто, где находился, сколько пуль из какого ствола, в кого из пострадавших. Правда, не провели экспертизу тел десятков тысяч других погибших. Да что там, сотни неопознанных трупов еще лежали в морозильных вагонах на станции Ростов.
Понятно, что все произошло в неудачный момент, когда стороны пытались договориться о перемирии. Когда люди, которые вчера назывались «участниками незаконных вооруженных формирований» и «террористами» были амнистированы и стали «территориальной милицией». А «полевые командиры» стали командирами батальонов МВД и получили золотые пистолеты за вклад в дружбу народов. За кулисами суда чувствовалась мощная политическая возня.
Первый суд проходил в Ростове-на-Дону. Присяжные были подобраны так, что вчистую оправдали Вдовина и всех его бойцов. Обвинение придралось к составу присяжных и добилось пересмотра. Бойцы пошли на сделку со следствием, получили условные, либо небольшие сроки. Так как им зачли время, проведенное под следствием, все они вышли на свободу. Это было облегчением для Вдовина.
Во взглядах Вдовина была одна особенность. Он удивлялся и не понимал, почему с таким надрывом общественные деятели произносят: «погибли старики, женщины, дети». На его глазах гибли в-основном молодые мужчины. Они что, имеют меньшее право на жизнь?
Обвинение нажимало на то, что были расстреляны именно женщина, старик и ребенок. Для Вдовина это почти не имело значения. Душу царапало, имело значение то, что эти люди не были вооружены и не представляли опасности.
Однако невооруженный враг бывает иногда опаснее вооруженного.
Вернее, даже так: Вдовин чувствовал, что будет помнить об этом всю жизнь, но это дело его совести. Когда все это закончится, он обдумает все это. Горцы – да, возможно, они имеют право на месть. Но его собрались судить люди, которые послали его туда. Что такое армия без выполнения приказов? Если соль станет несоленой, останется выкинуть ее вон на попрание людям.
Второй суд проходил в Волгограде, этот состав присяжных признал его виновным. Судья тоже чувствовал некоторую неловкость: почему на скамье подсудимых за все неисчислимые военные преступления находится этот вполне достойный капитан-десантник? Но есть решение присяжных, есть кодекс. Неловкость выразилась в том, что было назначено наказание ниже нижней границы, предписываемой законом. Многочисленные друзья и люди из военных кругов сочувствовали ему. При первой возможности он получил послабление режима, потом вышел по условно-досрочному. Получил документы и новую личность от друзей по службе, уже вышедших в большие чины. Так он получил фамилию Кулагин и оказался в этом заброшенном городке.
***
Три фигуры в струящемся утреннем воздухе: старик, женщина и ребенок. Еще группа спецназа и бронетранспортер. Про «струящийся воздух» – это тоже из материалов следствия, из показаний прапорщика Сафина. Он смотрел на дорогу в оптический прицел и думал, какую взять поправку. Магомед прекрасно знал это место и хорошо представлял себе, как все было. Он читал копии материалов следствия. Первого следствия, которое вела группа из Ростова. Очень подробное, очень качественное расследование. Российские менты умеют работать, когда нужно.
Этот поворот на дороге из райцентра в село приходится проезжать каждый раз.
Стокгольмский синдром: сон Этель Робертовны
В седьмом круге ада, в местности под названием Горячие пески уже третью тысячу лет отбывает неведомый срок участник штурма Семивратных Фив родоначальник всех русских герой Капаней. Он неподвижно сидит на горячем камне, глядя в раскаленное пространство.
Это один из семи царей, кто поклялся: «Возьму город по воле богов или вопреки ей!». В тот славный день Капаней впереди своего отряда бросился на ворота Электры с лестницей. Молния поразила его в момент, когда он уже взобрался наверх, опрокинул защитников, когда он почти победил. Капаней наказан за свою клятву.
Грешные души с воплями и стонами снуют вокруг неподвижного героя по раскаленному песку. Пытаются скидывать с себя языки огня, найти убежище от огненной вьюги. Ничтожества раздражают Капанея своей суетой. Сам он не жалуется. Он не строит планов на будущее. Он прочитал на воротах: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Он понял, что Хозяин суров и смягчения режима не предвидится. Да Капаней и не хочет признаться даже сам себе, что хотел бы облегчить свою судьбу. Даже так – он запретил себе думать об этом.
Главное не суетиться и не двигаться с места – тогда не так жарко. Больше всего Капанея мучает не жара, не огненный дождь, а то, что поговорить не с кем. Не с этими же рыдающими ничтожествами? За три тысячи лет заходил несколько раз Вергилий, последний раз с этим подавленным, испуганным итальянцем. Как там его звали?
Капаней достает из-за камня бутылку теплой вонючей водки. Откуда в аду Капаней достал бутылку водки? Странный вопрос. Русский человек везде достанет бутылку водки, даже Зевс не сможет ему помешать.
Капаней наливает грамм семьдесят, произносит тост:
– Каким я жил, таким и в смерти буду!
Выпивает. Горячая водка с трудом проходит по пищеводу. Капаней вздрагивает, делает несколько выдохов. Теплеет на душе, а снаружи всегда не холодно.
С горячего камня, где сидит Капаней, открывается величественный вид: огненные реки окружают раскаленную степь. Пузырятся огненные фонтаны. Вдали фантастический горящий лес, над которым с печальными криками носятся адские создания, похожие на гигантских летучих мышей. Розовые облака, пылающие багровым светом. Огненная вьюга медленно опускается на землю. Погода не менялась никогда за последние тысячи лет. На огонь можно смотреть бесконечно.
Еще пятьдесят грамм. Огненная вьюга приятно щекочет кожу Капанею. Он улыбается своим мыслям. «Пускай Зевс замучит своего братца-кузнеца, из чьей руки он взял молнию, чтоб в минуту моего триумфа меня сразить. Пускай работой бесполезной всех в адской кузне надорвет, меня ему не сломать!»
Появляется Вергилий:
– О Капаней, в гордыне неугасной – твоя наитягчайшая беда: ты сам себя, в неистовстве великом, казнишь жесточе всякого суда.
– Вергилий, ты так и не понял, что наше существование имеет место в нашем уме? Вергилий, ты так и не понял, что ты раб? Вопрос в том, свободен ли я. Выпить хочешь?
– Пожалуй, хочу.
Выпивают. Вергилий уходит в сторону ворот города Дита. Капаней остается один. На сто, на двести лет? Надеяться можно только на то, что судьба пошлет ему равного спутника. С которым все это можно обсудить. Впереди вечность. Значит, когда-нибудь это произойдет.
– Свободен ли я? – повторяет он, – Вот в чем вопрос.
Глава 10. Лай погони
Надежда на шанс
В Таллине, или как теперь правильно, в Таллинне, в старом городе есть узенькая кривая красивая улочка. Там, в здании то ли 15, то ли 16 века, есть не очень заметная дверь с маленькой железной вывеской «Astrid ja Martha. Kondiitritooted». Внутри всего три маленьких столика и барная стойка. Да, немножко дороговато. Даже можно сказать, очень дорого. Но поверьте, одна конфетка Марты стоит килограммов изделий шоколадной фабрики, вылезающих из отверстия машины коричневой колбасой. Неужели мы рождаемся на свет, чтобы съесть тонны этой дряни? Неужели сладкая липкая сытость нам дороже наслаждения этим лучиком Рая? Неужели мы не заслужили попробовать это хотя бы в отпуске?
