Текст книги "Ожесточение(СИ)"

Автор книги: Руслан Исаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Глава 5 Только бизнес.

Бильярдная. Весна 2010 года, среда, утро

Эта комната называлась «бильярдная». Здесь действительно имелся бильярдный стол, но играли на нем редко, когда очень засиживались. Рядом стоял большой стол для совещаний. Первой особенностью комнаты было то, что здесь мало кто бывал, и вообще о ней знало всего несколько человек. Второй особенностью было то, что из электронных устройств помимо ламп освещения в ней были только электрический чайник и уничтожитель бумаг высшего класса. Думали установить кофе-машину, на Салман запретил. Там уже чип, электроника, мало ли что. Любые электронные гаджеты оставляли за дверями, да и вообще все металлические предметы, включая оружие, швейцарские часы и золотые авторучки. Чтобы кто-то что-то случайно не забыл, не нарушил традицию, входили через рамку.

Окон не было. Само собой, какая-то специальная конструкция и отделка стен, потолка и пола, спросите у Салмана. Он, правда, скажет: «Зачем тебе, а?» И будет к вам присматриваться внимательнее, так что лучше не спрашивать. Лучше, чтоб Салман не тревожился. Это может оказаться вредно для вашего здоровья.

На столе – только бумага различных форматов и фломастеры. Фломастеры производят минимальное давление на лист, на котором пишешь или рисуешь. Инициатор совещания оставался в комнате после окончания вместе с Салманом и уничтожал бумаги. Полную ответственность за порядок здесь нес Салман, никаких уборщиц и помощниц здесь никогда не было.

Сегодня в бильярдной было три человека: Магомед, Ахмед и Салман.

Вернувшиеся с войны люди делятся на несколько категорий. Нормальное большинство – те, кто не только вернулся, но и смог завести семью, нашел занятие, построил дом. Только иногда вскакивают в холодном поту от того, что во сне заело автомат. Еще легче тем, кто был на войне, но не так уж близко лицом к врагу, к тем, кого пришлось убивать: артиллеристы, снабженцы, аэродромная обслуга.

Еще есть выжившие, но не до конца вернувшиеся. Часто это те, кто ступил в войну очень молодым, не имея жизненного опыта, образования, профессии. Возвращаются, слоняются без дела. Пытаются пристроиться в полицию, в охрану. Но все как-то не клеится. Учиться не умеют. Не знают, как поступать в обычной жизни, все скучно и бессмысленно. Воевать интереснее, чем работать. «Сынок, не бери в руки лопату, даже если она золотая». Обычная бытовая ситуация ставит их в тупик. Им сложно заполнить любой документ или декларацию. Не разбираются в людях: все гражданские на одно лицо. На вид эта категория часто тихони. Бывает, натворят что-то ужасное, соседи потом говорят: «Он был такой вежливый». Хорошо, что Земной шар большой и есть куда двинуть: Ближний Восток, Восточная Европа, Африка. А там еще где-нибудь полыхнет. Так они и продолжают свой вечный поход, пока не догонит пуля их первой войны.

Есть еще две категории, особенно отвратительные.

Во-первых, странные придурки, появляющиеся на войне по странным поводам. Поводы бывают диковинные: желание острых ощущений, бессмысленность и ничтожество своей жизни. Есть черти еще мельче: не мог отдать кредит, свалил на войну. Не работал год, ругался с женой, бухал на пенсию матери, поступил на службу по контракту. Это недоделанные души. Они не понимают, за что их убили, хотя сами приехали убивать. Это особенная разновидность инфантильности, часто она быстро проходит, и они исчезают с войны при первой возможности. Зато потом всю жизнь чувствуешь себя не только последним лузером, но еще немного человеком удивительной судьбы.

И самая мерзкая категория: политическая тусовка. Потом это называется «я знаю, что такое война». Выпил с офицерами штаба километрах в тридцати от боевых действий, прокатился с колонной спецназа. Если, конечно, еще задница протискивается в двери бронетранспортера. Но за этих хоть можно получить выкуп приличный.

Ну, я отвлекся.

Еще есть люди, которым война послала особенно страшные испытания. Которые прошли настоящий ужас и настоящую свирепость. Но они не погибли и не сломались. А для этого надо быть умным, уметь разобраться в себе, уметь выстоять перед демонами. Они немного другие.

Таким человеком был Салман. Война протащила его через самое пекло. Он был одним из тех, кто защищал Бамут. Для нас, горцев, Бамут – это тоже самое, что для тебя, мой дорогой читатель, Брестская крепость, форт Аламо, оборона Тобрука, ну ты понял. Так получилось, Салман не искал ни подвигов, ни смерти. Несколько раз он попадал в кровавую мясорубку, но Всевышний провел его через все без единой царапины. Когда он вернулся к развалинам родного дома, он, казалось, мало изменился внешне. Взгляд стал немного тяжелым.

Магомед, помнивший, как Салман пацаном выигрывал у него в шахматы, позвал на работу. Начиналось, как часто у Магомеда, с машины. Так Магомед присматривался к людям, на которых у него были планы. Возил Магомеда не долго, буквально недели три. Магомед в диванной, глядя Салману в глаза, спросил: «Будешь отвечать за безопасность? За всю безопасность?» Это в семье такой вопрос, когда ответ понятен. Сразу послал Салмана учиться на разные курсы. Хотя так не договаривались, но надо так надо. Салману учеба давалась легко.

Один из влиятельных известных людей сказал Магомеду: «Когда я смотрю в глаза Салману, как будто смотрю в глаза волку». Это большой комплимент. Магомед вежливо ответил: «Для врагов Салман – волк, для семьи – волкодав, охраняющий нашу отару».

Сейчас в бильярдной происходил разговор профессионалов, они не нуждались во вводных фразах. Салмана всегда удивляла способность Магомеда иметь взгляд, идеально соответствующий моменту и собеседнику. В семье еще только Ахмед обладал таким же талантом. Салман не имел такой способности, эту способность отняла война. Поэтому Салману и в голову не могло прийти, что он может заменить Магомеда на его месте. И поэтому Магомед и поручил ему заниматься безопасностью семьи.

Сначала речь пошла о машине, которую обнаружил Апти. Понятно было, что номера липовые. Само собой, Салман по базам полиции пробил вообще все случаи остановок автомобилей с перегонными номерами в округе за последнее время, но ничего интересного не нашел. Человек Салмана также проверял вообще все автомобили этой марки и возможных годов выпуска, включая проданные дилерами здесь, а также прошедшие таможню в частном порядке. Пытался зацепиться за объявления продаж в интернете и в газетах: машину для этих целей могли купить недавно. Пока единственное, что он нашел: с камер на трассе было понятно, что машина по крайней мере три раза ушла в сторону области.

– На спецслужбы не похоже, – сделал вывод Салман, – они по-другому работают. Я думаю, большая вероятность, что по крайней мере три раза за рулем был один человек.

– Дилетант? – спросил Магомед.

Все понимали, что дилетант – это плохой вариант. Особенно, если человек решил отомстить. Тогда все зависит от его решимости.

– Для дилетанта довольно чисто. Может умный? Бывший военный, спецназ? Я бы сказал, человек знаком со спецификой, но не профессионал слежки, – сказал Салман, – возможно, частное охранное предприятие с небольшими возможностями.

– Такие бы забоялись, – поморщился Магомед, – Лучше б, конечно, спецслужбы. Тогда б мы быстро пробили, кто и зачем. Все же провентилируй вариант, что это спецслужбы косят под дилетанта, либо человек из спецслужб работает по частному заказу.

– Я пытался выявить связь времени появлений машины и регулярными событиями у нас и у наших соседей: отъезды на работу, отправка детей в школу, выезды женщин: не нашел закономерности. Стоит недостаточно долго, чтобы снять распорядок дня. Да и для этого есть более надежные методы. Мне пришла в голову идея: может это единственное, чего он добивается: засветиться на наших камерах? Подолгу не торчит, старается не рисковать, не попадаться на глаза, понимает, что мы его сразу тормознем спросить, что к чему. Он же не знает, что у нас есть Апти.

– Это означает, что уже скоро произойдут некие события, после которых у тебя потребуют записи камер наблюдения.

– Похоже на то. Они же не могут точно знать, за какой период мы храним записи.

– Тогда у тебя будут варианты: отдать подлинники, ничего не отдать, отдать подчищенные.

– Не могу отдать, лицо потеряю. Приеду на родину, в селе дети будут пальцем показывать – это тот дядя Салман, который записи камер отдал.

– Это тебе не грозит. Даже если ты совершишь ошибку, все подумают, что это очередная дальновидная многоходовка Салмана. Поэтому дети будут говорить: «Смотрите – это самый хитрый на свете дядя Салман». Но надеюсь, ты сделаешь правильный ход, потому что вполне возможно, мы не будем иметь возможности это обсудить.

Магомед сделал паузу и сказал:

– Ладно, занимайся. Салман, есть еще признаки, которые мне не нравятся.

Салман кивнул. Он понял, что эта фраза самая важная. Машина непонятной слежки – это мелочи жизни. Он не спросил, что за признаки, Магомед скажет, если посчитает нужным.

– Нужно проверить следующее. По этому делу с китайцами. Похоже, я недостаточно серьезно отнесся. Прошу тебя проконтролировать. По этому населенному пункту Покровка. Хочу, чтобы ты пробил, что, когда, кому принадлежало в этой округе. Особенно, что там принадлежит и принадлежало государству. Появлялась ли там армия, полигоны, институты, секретность. Кладбища, воинские захоронения. Археологические раскопки, уникальность природной среды. Короче, знаешь все обычные осложнения с земельными участками. Это можешь делать открыто. Просто проконтролируй юристов и консалтеров. Второе. Пробей местных жителей. Это несложно, там постоянного населения три десятка человек. Особенно меня интересуют вновь прибывшие за несколько последних лет. Важно: я хочу, чтобы ты сам лично занимался людьми, не привлекая свои контакты в полиции. Желательно, чтобы этот твой интерес нельзя было отследить.

Салман снова кивнул:

– Я привлеку Султана по базам пройтись? Совсем без полиции не обойтись, мне нужны их данные. Но я сделаю так, что наш интерес будет замаскирован.

– Я уверен, ты все сделаешь правильно. А Султана не привлекай. Его выводим из здешних дел. Он пока не знает. У меня на него планы. Особенно меня интересует некто Кулагин, появился в Покровке пару лет назад, живет в доме, который местные называют «дом Вдовиных».

Салман вскинул глаза.

– Это довольно распространенная фамилия. Еще одно. Приезжают подруги Зары из Эстонии. Будут ездить, театры, музеи, туда-сюда. Я хочу, чтоб ты присмотрел. Ситуация невнятная. Вода мутная мне снилась. Может, старый становлюсь, а, братья?

Салман вежливо улыбнулся.

– Зара мне башку оторвет, если обнаружит сопровождение. Так что постарайся, чтоб гладко прошло.

Бизнес-ангел. Весна 2010 года, среда, обед

Султан как умный парень не ожидал ничего хорошего от вызова в кабинет Магомеда. Если Магомед хотел поговорить с родственником, обычно беседа происходила в диванной, либо в отдельном небольшом уютном помещении с видом на каналы и крыши Петербурга. Когда Гуля позвонила ему и сказала: «Султан, вас Магомед Мусаевич вызывает, просит вас зайти в кабинет», он даже переспросил: «В диванную?» «Нет, просит к нему в кабинет». Кабинет как кабинет, отличный вид на город. Просто лично у Султана с кабинетом были связаны не очень приятные ассоциации. Прошлый раз, например, пришлось докладывать о приключениях в клубе на Невском.

– Султан, хотел с тобой серьезно поговорить, – Магомед молчал долго, чтобы Султан прочувствовал момент.

Султан был человеком тонкой организации, талантливый, впечатлительный. Хотя, как все молодые, он был приучен не выдавать чувств, тем не менее, начал слегка нервничать.

– Что там за история приключилась у вас с Серегой Ивановым? – спросил Магомед.

Вопрос как громом поразил Султана. Он не знал, что ответить, и молчал. Магомед тоже молчал. Он мог молчать несколько часов.

– Схема не сработала, – наконец выдавил из себя Султан. Магомед молчал.

– Хотели в короткую сыграть. Евро понижался красиво. Мы хотели за сутки прокрутить. Подумали: что из того, что завод на день позже зарплату получит? Я подсапортил по компьютерным системам. Получилось на три дня, пока покрыли из своих.

Магомед молчал довольно долго.

– Ты думал, я не узнаю, – утвердительно сказал Магомед. Еще через пару минут добавил:

– Твои отец и мать расстроятся, поэтому я не буду им рассказывать, как было на самом деле.

Молчали. Тикали часы с семью циферблатами – подарок муфтия, показывающие время намаза в Санкт-Петербурге. Кроме этого в гробовой тишине кабинета только робко билось сердце Султана.

– Освободилась вакансия, – наконец сказал Магомед, – С родины звонили, Вахит совсем старый стал. Говорит, ему трудно с отарой. А то. Семьдесят пять лет. Целый день в седле. Вот здоровье у старика. Как думаешь, аспирант института проблем управления управится со стадом баранов? Это не так просто. Но старик тебя всему научит.

Султан чутко понял, что страшное позади, брезжит свет.

– Займусь, чем прикажете.

– А может, это ты баран? – повысил голос Магомед, – Я твоему отцу, твоей матери – своей сестре – обещал за тобой присматривать. Они радуются, что ты человеком стал. На тебя люди надежды возлагают, от тебя многое ждут. А ты по клубам с Серегой. «Займусь, чем прикажете». Какая польза, если ты займешься фигней? Я тебе, думаешь, случайно объяснял, что идиот в казино играет, а умный в казино работает?

Опять помолчали. Султан облизнул губы:

– А с Серегой что?

– А что с Серегой? Камень на шею и в Смоленку рядом с его заводом. Бракованных щенков топят.

– Это я придумал, дядя Магомед, я его уговорил. Я обещал, что все прикрою, что никто не узнает.

      Магомед усмехнулся.

– Знаю, что опять врешь. Хватит мне врать! Вместе придумали. Два отважных джентльмена. Но это правильно за товарища впрягаться. Ладно, уговорил. Серегу просто уволю.

Улыбка облегчения скользнула по губам Султана.

– Теперь поговорим о тебе. Вижу, что тебе скучно в наших делах.

– Да нет, что вы! Отличная работа, все отлично!

– Я же тебе сказал, хватит врать! – вышел из себя Магомед. Он выходил из себя, когда считал это полезным или необходимым, – Нет смысла мне врать. Я тоже был молодым человеком. Я знаю, что ты способен на большее. Мне нравится, что между работой и клубами с Серегой ты пытаешься сделать проект. В чем там суть?

– Идея программки у меня есть. Алгоритма даже скорей. Еще в институте на курсовой начинал. Потом на дипломе, сейчас время от времени.

– Ну, ты рассказывай, рассказывай. Ты же знаешь, я люблю всю эту ракетную науку.

– Ну, алгоритм искусственного интеллекта. Но не так, чтоб суперкомпьютеры с нейронными сетями, а универсальный прикладной легкий алгоритм. Пригодный для микроконтроллеров. Например, стандартный чип и к нему флеш с описанием окружающей системы. Или чтобы, скажем, разработчик любой компьютерной игры не заморачивался алгоритмом, а просто параметрически описывал систему, окружающую объект с интеллектом. Создать конструктор интеллекта под простые нужды.

– В какой стадии работа?

– В начале легко шло, пока идея. Сейчас все как-то вширь растет. И чем дальше, тем объем больше. Я пробовал сообщество с открытым кодом создать, но этим нужно все время заниматься, не получается раз от раза. Заканчиваю язык описания параметров. Где-то между альфа и бета версией.

– Может, тебя все-таки на родину отправить? Бараны по склону гуляют, ты с ноутбуком на коленях на теплом камне сидишь и спокойно программируешь. Хорошо! Ни клубов, ни даже сотовой связи, ничто не отвлекает.

Султан промолчал, радуясь, что, похоже, окончательно пронесло.

– Султан, я тебе по душе, как старший говорю – ты все пропустишь, если тебе не помочь. Что я понимаю в жизни – так это слабые и сильные стороны людей. Тобой надо не руководить, тебя надо контролировать. Я, честно говоря, посмотрел твой сайтишко, форум почитал. Где тебя все дураком называют. Между прочим, умные люди. Я там вопрос оставлял: а что делать с проблемой роста по экспоненте количества вычислительных операций при увеличении количества передаваемых параметров? А ты в ответ ругаться, обзываться.

– Так Guest_s_Kavkazo – это вы? – вспыхнул Султан.

– Ну да. А что такое «нуб» и «облажался»? Ты проблему-то понимаешь?

– Я решил ее, – гордо сказал Султан, – Я нашел метод прогнозирования влияния параметров на результат. Поэтому можно гибко ограничивать точность вычислений и требуемые мощности. Публиковать не стал – в этом вся изюминка. Как то, что в швейной машинке ушко снизу иглы.

– Вот теперь вижу, что ты внук Мусы! Он будет доволен, что внук преуспел в науках! У меня есть шикарное предложение. Я буду твоим бизнес-ангелом. Ты же готовил бизнес-план для венчурного фонда? Почему не сразу мне?

Султан пожал плечами:

– Мне казалось, это вам не будет интересно.

– Как это мне может быть неинтересно? Ты понимаешь, кто ты для меня? Твоя мать, когда еще школу заканчивала, ходила на рынок по субботам. А меня посылали ее сопровождать, охранять. Мне тогда лет восемь или десять было. Помню, идет с сумками Земфира, такая красивая, большая, сильная. Это теперь она мне до плеча. Платье она надевала на рынок самое красивое, туфельки лакированные, личико чистенькое, глазки скромные такие, платочек легкий. И я, кулаки сжаты, зверенышем глазами по сторонам – не имеет ли кто к сестре что-то обидное или оскорбительное? Там рядом автостанция была, куда из сельских районов автобусы приходили. Один взрослый парень на стоянке засмотрелся на нее, засмеялся, говорит товарищу: «Посмотри, какая девушка!» Он так просто засмеялся, от настроения хорошего, от восхищения девушкой красивой. А я, дурачок маленький, подумал, что он над Земфирой смеется. Я с разбегу его двумя руками в грудь толкнул, он чуть не упал. Схватил меня за руки, смеется: «Да и брат у нее какой смелый». Я вырываюсь, пытаюсь его ногой пнуть, он меня держит железной хваткой, я заплакал от злости. Его товарищ меня обнял, говорит Земфире: «С таким защитником тебе ничего не грозит, извините нас». Ты понял: с таким защитником ей ничего не грозит! Ты понял: последний раз говорили про все эти форексы-шморексы! В следующий раз сразу поедешь в горы, будешь на привале у костерка со стариком Вахитом перекидываться его засаленной колодой. И никогда не выиграешь, потому что в этой колоде старик каждую карту различает лучше, чем своих баранов.

– Мама говорит, что нашей семье вас послал Аллах, – льстиво сказал Султан.

– Аллах послал нашей семье меня, твоего деда Мусу, твоего деда Абу, твоего прадеда Хасана-Хаджи и еще много достойных и уважаемых людей. Сделай так, чтобы про тебя тоже сказали, что тебя нам послал Аллах. Ты задумывался, почему вокруг тебя столько успешных мужчин и прекрасных женщин? Потому что взаимопомощь, уважение и готовность поделиться последним – закон нашей семьи. Я вожусь с тобой, потому что вижу в тебе искру, которую зажег в тебе Всевышний. Ты должен поделиться этой искрой со всеми людьми. И пользу семье принести, само собой. Стать состоятельным уважаемым человеком, почему нет? Преступник, кто гасит искру в себе.

Султан хотел спросить, как быть с искрой самого Магомеда, но прикусил себе язык. Все эти дебиторки-кредиторки, консалтинг-шмонсалтинг Салман считал тривиальным занятием для простаков. Помолчали немного. Магомед продолжил:

– Посмотри на себя, разберись в себе. Тебе нужно научиться принимать жизнь такой, как есть. Ты боишься несвободы. Ты боишься системы. Таким, как ты, сложно в армии служить. Тебе душно в системе. Поэтому ты устал от семьи. Поэтому ты понес в венчурный фонд, а не родному дяде.

– Дядя, взять деньги у вас – это долг с большой буквы. Взять деньги в банке – это кредиторская задолженность.

– Еще раз говорю: ты дурень. Хочешь еще, чтоб я подумал, что безответственный дурень? Это я предлагаю тебе почти полную свободу, а не фонд. Я дам тебе не в долг, я войду в дело, профинансирую развитие. Фирму откроешь в Европе. Как ты думаешь, мы с тобой европейцы?

– Граница по Тереку проходит, – пожал плечами Султан. Он устал от разговора, от словесного айкидо Магомеда. Как будто его час возили по борцовскому ковру. Магомед видел, что партнер по переговорам дошел до нужной кондиции, можно было переходить к обсуждению финансовых подробностей:

– Значит, мы все-таки немного азиаты. Километров на пятьдесят. Условия поэтому будут азиатские, хорошие, родственные. Я дам тебе на стартап. Все риски на мне. Я, само собой, не допускаю мысли, что мой племянник «нуб» и «облажался». Ты получишь зарплату исполнительного директора и полтора процента акций, – Султан вскинулся, – и еще три с половиной после выхода на окупаемость. Миллиард же контора заработает? Или ты в себе не уверен? А? После того как отобьется, пятнадцать процентов получают твои родители. Ну и мне же нужно что-то заработать.

Помолчали. Магомед внимательно смотрел на Султана.

– Ладно, иди, обнови бизнес-план, пришли мне вечером. Фирму откроем где-нибудь в Прибалтике, например, в Эстонии. Хотя и против Латвии или Литвы я ничего не имею. Здесь будет филиал – группа разработки.

– Нынешние дела когда передать? – устало спросил Султан.

– А прямо сегодня. А завтра приходи, подробно обсудим наши условия и обязанности, юристам задание дадим. Видишь, какой ты очаровашка. Когда ты заходил в кабинет, я думал, убью. А ты меня сделал своим бизнес-партнером!

Султан вышел из кабинета. Ноги слегка тряслись. Он чувствовал себя так, как будто прошел по горам десять километров с дедом Вахитом и его баранами.

Спектакль. Весна 2010 года, среда, вечер

– Как спектакль, Салман?

– Очень интересный. Женщины уже дома, сели попить чаю в гостевом доме. Мы засекли машину наблюдения по дороге в театр. Черный мерседес. Перехватили их на повороте с Вознесенского на Декабристов в сторону театра. Два человека, я сразу понял – опытные: водитель даже не шелохнулся, руки на руле. Старший даже усмехнулся, хотя был раздражен, что они так лопухнулись. Хотя, может, и картину гнал. Может быть, срисовали нас, хотя мы были на трех машинах. Я ему объяснил, что либо он все по-честному докладывает, и тогда уезжает на своей машине, либо уезжает на другой машине в морг на свое вскрытие.

– Он серьезно отнесся?

Салман обиделся:

– Люди мне верят. Почему он должен мне не доверять? Он подумал секунду и спокойно показал удостоверение. Группа «Антитеррор». Полковник Сергей Пластинин.

– Он спросил, кто вы такие?

– Он знал, кто я, я сразу понял. Я для проверки спросил: «Наши корочки показать?» Он сказал, не нужно, он уверен, что все, кого он видит – это сотрудники МВД в командировке в Питере и что у всех есть разрешение на ношение оружия. Сказал, что у них есть информация, что националисты готовят серию нападений на членов семей крупных предпринимателей с Кавказа и Средней Азии, поэтому у него задание выявлять возможные цели и сопровождать.

– Как интересно. Получается, полковник "А" вечером катается по городу и сопровождает жен предпринимателей в театр.

– Я сказал, что мы тоже имеем такую информацию и решим своими силами. Он пожал плечами, сказал «помощь населения правоохранительным органам – это большое счастье». У меня было ощущение, что у него не было личного интереса. Он был на службе, не на заказе. Попросил только убрать пальцы с крючков. А то, говорит, вот так у него боец подозреваемого убил. Говорит, раздался громкий звук, боец на спуск и нажал. Он из тех, кто в разговор затягивает как в кисель, и больше было ничего не вытащить. Понятно, что все писалось и из их машины, и из нашей. Один наш экипаж поехал женщин сопровождать до театра, там ничего необычного. В театре прямо рядом с ними был один мой русский парень, опытный, надежный. Пока мы разговоры разговаривали, спектакль начался. Мне было интересно, что эти два джентльмена будут делать после того, как мы разъедемся. Они на небольшой скорости проехали площадь. Зара поставила машину так, что ее нельзя было увидеть по их проезду. Ушли по набережной Фонтанки. Больше мы наблюдения не обнаружили.

– Зара заказывала билеты по интернету. Кто угодно мог знать, что они будут в театре. Последние годы мы стали жить прямо как обычные люди. Особенно женщины, они всегда надеются, что уже все закончилось. Женщинам удалось остаться нормальными, а, Ахмед?

Ахмед, молчавший все время, сказал в обычной своей манере:

– Жену с подругами нельзя спокойно в театр отправить. Разве мы за это воевали, а, Мага? Дирижировал хоть Гергиев, Салман?

– Это кто такой? – спросил Салман, – Магомед не давал указания за ним проследить.

***

Черный мерседес медленно проехал театральную площадь. Белого бентли не было видно, но это больше не важно. Экипаж чучмеков следовал за ними, теперь не скрываясь.

– Давай в сторону Фонтанки. Там оторвись от них.

Водитель кивнул. На повороте на набережную Фонтанки была небольшая пробочка, и он легко оторвался. Пиликнула рация.

– Всех срисовали? – спросил Сергей.

– Да, устанавливаем личности и место жительства.

Водитель сделал еще несколько поворотов, убедились, что хвоста нет.

Глава 6 Смущение отца Федора

Терпение отца Федора

Каким будет поколение, воспитанное без религиозных доктрин? В начале ХХ века этот вопрос очень волновал философов и отцов психоанализа. Сразу поставили эксперимент. Россия – это такое специальное место, где проводятся крупные общественные эксперименты. Поколение русских, выросшее в Советском Союзе после Второй мировой войны и до 1990-х годов было совершенно свободно от религиозных доктрин.

Причем это поколение было именно свободно от любой религиозной пропаганды, в том числе и атеистической – она уже была не нужна. Время воинствующих безбожников 1920-х годов уже прошло. Церкви, мечети были разрушены и взорваны. Не отказавшиеся от веры сотнями тысяч сгинули в лагерях. В 1930-х годах была найдена важная интонация: уцелевшие храмы признали объектами культурного наследия. В 1940-х была найдена еще одна важная интонация: вопрос веры может стоять только для неграмотных, темных, несовременных людей. Христианство ушло в катакомбы личных домов и квартир. Верующие в катакомбных церквях поняли, что настали времена последние.

Очень важно: слово Бог писали с маленькой буквы. Это тонко. И главное тут – не неуважение, а непризнание личного начала. С точки зрения воинствующего атеиста необходимо говорить о Боге не как о субъекте, о как об объекте. Как можно молиться не Личности, а закону или силе? Можно просить Аполлона послать удачу, обращаться за помощью к Отцу, просить прощения у Всемилостивого, но нельзя молиться Року или просить помощи у Книги Судеб. Любой закон или сила поддаются изучению и познанию. Следовательно, подвластен человеку.

Вырастало уже второе поколение. Обсуждение религиозных тем было почти неприличным. Религиозность стала сначала свидетельством темноты и неграмотности, потом духовного убожества, а в конце, к 60-м годам – почти психического отклонения. Отклонение от нормы плохо переносится, пугает большинство людей. Религиозный дискурс велся на уровне «Гагарин летал на небо и никого не видел». Люди этого поколения не были ни верующими, ни атеистами. Атеист – это тоже убеждение. Теперь вообще Вопрос не стоял.

Очень важно: следовать любым церковным обрядам было позорно, постыдно. Это нужно было скрывать. Здесь опять же тонкая грань: за исполнением обряда следовали вполне весомые репрессии. Например, за крещение ребенка могли уволить с работы. За высказанное в разговоре с коллегами мнение о пользе проповеди Христа или Мохаммеда уже можно было отправиться в тюрьму. Где в презрении к церковным обрядам проходила грань убеждения и простого страха, маскирующегося под убеждения?

История прихода отца Федора к Церкви была следующей: когда он учился на пятом курсе университета, ему дали Библию на одну ночь почитать. Евангелие от Матфея он читал в ночь, которая определила его жизненный путь. Он прочитал Нагорную проповедь и поверил. Полистал и другие книги, но сразу вошло именно это – Евангелие от Матфея и особенно Нагорная проповедь. Он был под впечатлением несколько дней, и даже поговорить было не с кем. А это нужно обсуждать, нужно рассказывать людям о том, что он узнал. Рядом с общежитием была небольшая церковь. Он никогда не был до этого в церкви. Кроме экскурсий в музей религии и атеизма в Казанском соборе и посещения «памятников культуры» вроде Кремлевских соборов и Исакия. Была ранняя весна, начало Великого Поста, еще далеко до Пасхи. Впрочем, тогда он не знал ничего про Великий пост. На входе в церквушку лужа талого снега, в церкви было душно от горящих свечей. Старушки какие-то. При коммунистах в церковь ходило мало народа.

Будущий отец Федор был смущен, не знал, что делать, не знал, почему тут квадратное, тут круглое, что за картины на стенах. Позолота и пышность форм византийской традиции не трогали его сердце, показались излишне вычурными и безвкусными. Постоял немного и ушел. Он выписал тогда Нагорную проповедь в блокнотик и выучил ее наизусть. Не специально, просто часто читал и запомнил. Библию тогда невозможно было купить ни за какие деньги. Поговорить было не с кем.

Он всегда чувствовал некий Вопрос, тайну жизни, висевшую над ним. Про атомы и молекулы – это все здорово, но что делать с Сознанием? Он был студентом факультета кибернетики, и грубо вопрос стоял так: если количество триггеров сделать равным количеству нейронов головного мозга, будет ли такая машина разумной? С какого уровня сложности в живом появляется сознание? Сознает ли себя мокрица или морской огурец? В тесте Тьюринга виделась какая-то мрачная бездна. Нельзя сказать, что это сильно беспокоило его, в двадцать лет в студенческом городке есть заботы поинтересней, но Вопрос существовал где-то на грани сна и бодрствования. Особенно задумываться было некогда, в состоянии сознания, расширенного с помощью портвейна «Три семерки», обычно нужно было идти на дискотеку или в женское общежитие.

Нагорная проповедь как ледокол расколола панцирь недосказанности, недовыясненности. Все стало понятно и просто – ему был явлен Путь. Он стал иногда заходить в церковь, смотрел, как ведут себя другие. Он уклонялся от обрядов, стеснялся сделать что-то не так. Как-то он пришел под конец службы, священник сказал ему: «Молодой человек, можно с вами поговорить». Будущий отец Федор испугался, ходил слух, что православная церковь дает списки прихожан в КГБ. И это было правдой. Это было во времена Андропова. Когда днем в кинотеатрах проверяли документы, почему сидишь в кино, а не пашешь на стройке коммунизма. Честно говоря, юный отец Федор испугался, что выгонят из университета перед выпускными экзаменами.