Текст книги "Ожесточение(СИ)"
Автор книги: Руслан Исаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
Cloud_Tower: Она шотландка. Я готов заплатить выкуп. Назови свою разумную цену.
Borz_Akella: Теперь вижу, брат, что ты правда с ней знаком. Тут все думают, что она английская шпионка. Среди братьев ходит мнение, что англичане платят любые деньги за своих. Все тут просто ум потеряли от удачи. Я не смогу объяснить людям, почему мы отдаем ценную добычу. Думаю, пятьсот будет достойной компенсацией за риск.
Cloud_Tower: Такой цены не бывает. Тем более в момент, когда все наши средства идут на борьбу с кафирами. Давай говорить серьезно.
Borz_Akella: Тогда, сочувствую тебе, придется ждать ответа международных организаций, по линии которых она тут появилась. Предлагаю быть на связи, международные бюрократы – черствые, медлительные шайтаны. Они не понимают, что испытывает пленник в заточении. Что такое каждый час в подвале, особенно для женщины.
Cloud_Tower: Я предлагаю сразу приемлемую сумму. Бюрократы платить не будут. Там нет человека, который возьмет ответственность за выкуп. Они будут год слать бумажки по разным каналам друг другу и русским. А русские через год пришлют два вертолета спецназа тебе на голову. Мое слово двадцать пять.
Borz_Akella: Брат, я уже не понимаю, чья женщина у кого в гостях. Тогда жди, пока англичане докажут, что она не их шпион. Я гарантирую тебе приемлемые условия ее содержания.
Cloud_Tower: Спроси у людей, которые меня знают. За своего человека я отдам жизнь, а не деньги. Мы все в трудном положении. Все идет на борьбу. Я говорю тебе, сколько я могу заплатить. Хочешь, я приеду, отдам за нее свою руку?
Borz_Akella: Рука такого амира нужна нам всем на борьбе с кафирами. Семьдесят. Скачай по ссылке файл с инструкцией, как произойдет обмен. Ссылка действительна десять минут. Да поможет нам Аллах достойно выйти из ситуации, в которую мы попали! Отбой.
Талант Ахмеда
В первые месяцы знакомства Этель добросовестно пыталась выучить родной язык любимого мужчины. Но вокализм этого языка оказался слишком сложным, она очень смешно выговаривала самые простые слова. Ахмед пытался сдерживать смех, она стукала его по груди. Как бы сердилась, на самом деле ей нравилось стукать его по груди кулачком. «Больно! Учи лучше русский»,– смеялся он. Русский оказался ненамного лучше, однако произношение попроще. Здесь Этель продвигалась легче, по русскому языку было много хороших учебников и курсы для начинающих в колледже рядом. К счастью, Ахмед быстро усовершенствовал свой английский, хотя между ними проблемы взаимопонимания не возникало.
– Я могу на любом языке разговаривать, если смотрю в глаза собеседнику, – сказал он Этель.
– Как это, хвастун? – спросила она.
– Когда я еду в метро, или сижу в пабе, я не могу понять почти ни слова из разговора соседей. Но если я смотрю в глаза, я понимаю даже немецкий, хотя знаю на нем два десятка слов.
Это было правдой. Никто никогда не выиграл у Ахмеда в простую карточную игру, например, секу или трыньку. Где просто сдаются три карты и идет торговля за банк. В покер уже сложнее, нужно рассчитывать вероятности, это к Магомеду. Выглядело это примерно так: когда Ахмед садился играть, то через несколько сдач начинал понимать, сильная или слабая комбинация на руках у соперника. Постоянные партнеры, как, например, в армии, были для него просто открытой книгой.
Как он это делал, Ахмед сам бы затруднился сказать. Тем более с каждым человеком это происходило по-разному. У каждого есть характерный жест, особенность поведения при получении, например, сильной комбинации: один делает глубокий вдох, другой перестает двигать рукой с картами, третий отворачивается от карт. Опытные игроки, конечно, знают об этом, но есть вещи, которые не поддаются самоконтролю. О себе самом человек многого не знает, а Ахмед точно не станет подсказывать «когда у тебя два валета и вот это, ты расслабляешь мышцы лица и поднимаешь голову». Лучше, если партнеры жадные или азартные. Одним словом, чем сильнее человек заинтересован, тем легче его прочитать, тем сильнее проявляются эти шаблоны.
В детстве Ахмед был такой мягко утекающий из ежовых рукавиц, в которые его пытался взять Муса. Такой приветливый, добрый сын, только учиться не рвется. У отца был простой метод: «Мать, проследи, чтобы вышел из-за стола, когда сделает все задания». Было, конечно, печально в теплый майский день сидеть за письменным столом и смотреть в окно. За окном теплый ветер качал пирамидальные тополя, в голубом небе белые самолеты заходили на посадку вдоль голубых гор, счастливые дети гуляли на площадке детского сада под окном. И Ахмед впадал в теплое состояние медитации, в котором минуты текли незаметно. Скоро каникулы, скоро в село, красота!
Делать ему внушения было нелегко. Казалось, Ахмед расстраивается больше отца, когда Муса смотрит в дневник. Как будто то, что они видят в дневнике – неприятная неожиданность для самого Ахмеда. Когда уж совсем отец наседал, так что становилось туго, Ахмед шел к старшему брату с учебником: «Мага, помоги с задачкой». Магомед раздражался: «Не притворяйся тупым, тут две минуты думать». «Это тебе две минуты, а мне никогда не решить», – льстиво говорил Ахмед. «А теперь еще вот эту, брат». «Я за тебя должен все решать?!» Ахмед печально пожимал плечами: «Мага, ты что, хочешь отца расстроить, да?»
Понятно было, что к точным наукам у Ахмеда минимум интереса, отец отправил его в школу с углубленным изучением английского языка. Учиться Ахмеду было не трудно, просто скучно. Он сидел на последней парте, потому что у него было самое лучшее зрение в классе, разглядывая спины девочек. Спины девочек были изучены вдоль и поперек. На математике или русском языке он сидел и с тоской смотрел на потолок: может быть, упадет люстра, обвалится штукатурка, короче, произойдет что-нибудь интересное, выдающееся из ряда вон. Были вспышки интереса к некоторым наукам, например, он увлекался химией в старших классах. Написать сочинение на любую тему для него тоже не было проблемой, его сочинения часто читали перед классом при завершающем обсуждении темы.
Но это не могло сравниться с вечерними занятиями в спортзале. Дух борьбы, дух силы, дух соперничества – вот что захватывало целиком. Настроение становилось хорошим уже когда он собирал сумку, чтобы идти на тренировку. Идиотские шутки пацанов в раздевалке, разминка. Звон блинов на штанге, шум зала, легкий запах свежего пота, скрип ковра под ногами. Столкновение, переход в партер, ощущение своей силы, преодолевающей силу противника.
Тренер был правильный. Груда мышц под седой головой с поломанными ушами, в прошлом известный спортсмен. Это был кумир Ахмеда. Слегка располневший Геракл с обложки учебника истории пятого класса, только уже на пенсии после совершения подвигов. Кумиром второй ступени был Руслик, тренировавшийся отдельно. Его прочили в чемпионы мира этого года и следующих олимпийских игр. Похожий на молодого Геракла, готовящегося к подвигам. Кумирами поменьше были парни из старшей группы, готовившиеся к соревнованиям уровня страны. Сразу чувствовалось, что Руслик не такой как все. Тренер ставил этих парней для спарринга с Русликом по двое, по трое одного за другим, и видно было, что Руслик намного их превосходит.
Почему тренер отобрал именно Ахмеда из множества желающих попасть в секцию мальчишек? Ахмед имел хорошие физические данные, но главным, что его выделяло, была эта чуткость к противнику. По направлению взгляда, по мелким движениям Ахмед знал, что предпримет соперник. Телепатия, а что?
В детстве у Ахмеда был один позорный секрет, одна черта, которой он очень стеснялся и скрывал даже от старшего брата: он не мог ударить человека. Опять же этот проклятый талант сочувствия. Он знал, что чувствует другой человек, Ахмед жалел этого человека. Ахмед, как мужчина, бил противника, но в момент касания удар лишался силы. А на лице появлялась предательская глупая улыбка.
В детстве из соображений чести иногда нельзя было уклониться от боя с ровесником. Личная и семейная честь – это одно и то же. Это парни твердо усвоили в детстве. В том то и дело, что Ахмед не боялся. Единственно, чего он боялся – что об этой позорной слабости узнают другие. Он был сильнее большинства сверстников, но ему было жалко противников. Более слабых было особенно жалко. Более сильным было обидно проигрывать. Поэтому Ахмед в совершенстве овладел разговорными навыками. Посмотреть на драку (особенно летом в селе) собиралась масса зрителей. Долгими жаркими днями летом на каникулах в селе молодежь ищет способы развлечься. Какая-нибудь напряженка, разборка, драка – один из лучших.
Для такого серьезного дела собирались возле реки. Весенние разливы намывали здесь широкие песчаные отмели. Зрители, возрастом от трех лет до двадцати трех, рассаживались на теплых камнях под плакучими ивами. Все, от трех до двадцати трех, закуривали легкие болгарские сигареты.
Немного о правилах. Для обоих противников, если они не безмозглые идиоты, было важно одержать победу так, чтобы не возникло подозрения на неуважение к семье побежденного. Еще лучше, если каждый может считать себя победителем перед своими братьями. Бывает, что дерутся и жестоко, и упорно, зависит от людей и от того, какие чувства у них накопились друг к другу, но обычно не происходит унижения побежденного. Просто оказываешься на земле, кулаки разбиты, кожа на ладонях содрана до мяса, потому что проехал по земле, когда противник сбил тебя с ног, глаза залиты кровью из раны на брови, но это же не страшно. Просто противник сильнее, честь не пострадала.
Иногда, конечно, какой-нибудь тупой, азартный, несдержанный парень начинал смеяться над побежденным противником, оскорблять, бить упавшего. Тогда важно, чтобы его старший брат сделал ему замечание, успокоил его, и неуважения не возникнет. И можно перейти к игре в футбол здесь же на отмели. Если же и братья победителя начинают смеяться, оскорблять, то побежденные вынуждены будут вступиться за честь своей семьи. С большой вероятностью это кончится массовой дракой, напряжением в селе, взрослым родственникам придется вникать в эти дела, дяде Абу создавать антикризисный центр из уважаемых людей. Короче, геморрой.
Чтобы такого искушения не возникало, важно, чтобы силы сторон среди зрителей были равны. Поэтому договариваются о времени, и подтягивается вся молодежь, все бойцы, имеющиеся в наличии. Если что не по правилам, в бой пойдут все, от пятилетних детей. Их, конечно, старшие не бьют, но какой из тебя боец, когда такая цепкая обезьяна висит у тебя на ноге и орет благим матом.
Скажем, лето, жара. Во дворе, разложив доску на табуретке, играют в шахматы Ахмед и один парнишка из местных, Шамиль. Шамиль проигрывает два раза. Рядом сидят девчонки. Одна из них, которой нравится Ахмед, говорит: «Какой Ахмед умный». Девчонки смеются. Шамиль вспыхивает, сбивает ногой доску с табуретки, фигурки разлетаются в разные стороны:
– Что ты мне это шахматы, дурацкая игра! Давай на руках тягаться! – Шамиль ставит локоть на табуретку.
Ахмед кладет его руку.
– Ахмед не только умный, он еще и сильный, – говорят девчонки.
Красный Шамиль вскакивает на ноги.
– Давай левой! – кричит он.
Встревоженный дядя Абу выглядывает из прохладного окна, надевая милицейскую фуражку.
– Мовсар, парень, что там за крики? – спрашивает он маленького Мовсара.
– Не волнуйтесь, дядя Абу, это Ахмед с Шамилем играют в шахматы.
– А-а. Ну ладно, – дядя Абу кидает фуражку на диван и исчезает в окне.
Партия в шахматы продолжается – Ахмед побеждает Шамиля и левой рукой. Шамиль начинает кричать про «этих городских дураков, которые к дяде Абу приезжают на лето». Ахмед и пытается сделать вид, что типа не понял, даже подсказал Шамилю, что, мол, обидно проигрывать, да? Думал, Шамиль скажет, ну да, обидно, друг. И посмеемся. Они ведь товарищи. Но Шамиль расстроен проигрышем, сказал: «Эти городские всегда делают вид, что не слышат». Как многие вспыльчивые люди Шамиль отходчив и быстро остывает. Не хочется уже обоим, но рядом братья, пришлось назначить встречу после обеда.
Выходной, многие уехали по делам и на рынок в город или райцентр. Подтянулось человек двадцать, не больше. Начали с разговора. Только дикари и русские ребята сразу дерутся, не сделав презентацию своей позиции, чтобы присутствующие братья разобрались, поняли, что к чему.
– Так что ты там, Шамиль, имеешь на тех, кто живет в доме дяди Абу? – грозно хмурит брови Ахмед.
Это сразу верхняя позиция в поединке – дядя Абу уважаем всеми присутствующими, братья Ахмеда возмущенно ропщут, братья Шамиля недовольно морщатся: если так, то Шамиль не в тему выступил. Шамиль начинает оправдываться:
– Я не про дом дяди Абу, я про тебя конкретно хотел сказать, что ты такой не очень.
Ахмед пытается развить преимущество:
– Шамиль, ты скажи всем, что значит «не очень», что такого ты заметил «не очень», и причем тут слышал-не слышал?! – в этом месте уместно несильно толкнуть Шамиля ладонью в грудь. Адреналинчик немного брызгает в кровь бойцов и присутствующих. Шамиль слегка теряется:
– Ты чего меня ударяешь!!! Я с тобой спокойно разговариваю! Вот из города ты такой! Если на то пошло, говорю тебе, много думаешь о себе! – Шамиль тоже толкает Ахмеда.
– Шамиль, а вот я слышал, ты уже говорил обо мне такие вещи? А я тебя другом считал, – сокрушенно качает головой Ахмед, как Муса, просматривающий дневник Ахмеда.
– Ахмед, если есть претензии, говори, или бейся, ты что, до ужина будешь мне мозг клевать?
– Не волнуйся, Шамиль, до ужина закончим, пойдешь, пожуешь, если будет чем, – удачно получается, улыбка проскальзывает даже у братьев Шамиля.
– Я вообще не понял, чего ты налетел, как дурак, я просто так сказал, обидеть даже не хотел, это ты на меня напал, – меняет тактику Шамиль.
-А-а, Шамиль, так я еще и дурак! Вот какой ты друг оказался!!!
С вариациями это продолжается минут двадцать. Немного толкаются, делают пару захватов. Зрители курят сигареты. Летом в селе спешить некуда. Проигрывает Шамиль, потому что устал, потому что ему становится все равно, и присутствующие это видят. Однако Ахмед не желает, чтобы Шамиль потерял лицо:
– Шамиль, я потому расстроился, когда ты это сказал, потому что я друг тебе.
– Так я не понял, Ахмед, короче, ты что сказать хочешь, мы друзья или не друзья?
Еще пару минут обсуждаем, какие мы друзья, в конце можно даже обняться. Вот все и разрешается к всеобщему удовлетворению. Настроение поднялось, переходим к футболу.
Научиться преодолевать свои недостатки гораздо проще, чем преодолевать свои достоинства. Сначала Ахмед пришлось научиться быть безжалостным к себе. Тренер говорил, что если на соревнованиях вывихнул или болит что-то, то это твои личные проблемы. Например, на соревнованиях Ахмеду наполовину оторвали ухо, кровища текла, но Ахмед не ушел с ковра. Тренер похвалил, сказал, что уважает. Хвалил он очень редко.
Ахмед колол себя иглами и научился не бояться боли. Магомед крутил пальцем у виска: «Псих». Хорошо ему, летом Ахмед видел, как Мага на спор со старшими парнями затушил сигарету себе в руку и глазом не моргнул.
Тренер видел эту мягкость: «На ковре нет места жалости». Постепенно Ахмед преодолел ее, но все равно ему нужно было разозлиться, чтобы показать все, на что он способен. «Ты из тех, кто начинает показывать результаты, когда приходит зрелость», – сказал тренер. Он стал специально ставить Ахмеда на спарринге против более слабых противников, требуя, чтобы Ахмед работал с ними в полную силу.
В старших классах Ахмед немного занимался боксом, карате, перепробовал все единоборства, клубы и секции которых были в городе. Тренер подсказал еще один жизненный принцип: «Не бойся страшного противника в шрамах и со сломанным носом. А бойся противника с целым носом и гладким лицом – значит, по нему трудно попасть». Самому Ахмеду нос все-таки сломали: в одном из боев с более сильным соперником он пошел на принцип, не стал уклоняться от обмена и оказался на полу со сломанным носом. Тоже урок.
Отец размышлял над характером младшего сына, советовался с Абу. Однажды летом Магомед слышал, как отец сказал дяде Абу:
– Понимаешь, мой путь привел меня к успеху. Очевидно, этот путь не подходит Ахмеду. Не знаю, что с ним делать, я не понимаю его. С другими детьми мне было проще.
– Парень идет своим путем. Он упорен, он добивается. Чего еще желать? – сказал Абу.
Отец предлагал Ахмеду поступить в университет, но Ахмед мягко отвертелся и пошел в армию. Армия оставила дивные воспоминания, кроме первых пары недель. Ахмед вспоминал, как примерно к концу первой недели вечером, приуныв от всего этого лавинообразного армейского наезда, он сидел на подоконнике казармы и грустил. Даже с его физической подготовкой он чувствовал себя измотанным. Дело было больше в недостатке сна, чем в нагрузках. Было личное время – пятнадцать минут – до вечерней прогулки. Вечерняя прогулка к удивлению Ахмеда оказалась маршировкой строем по плацу с распеванием песни про «дан приказ ему на запад». А личное время молодым бойцам давали, чтобы перед прогулкой подшить свежий воротничок и почистить сапоги. В конце коридора у тумбочки дневального клубились старослужашие, желавшие что-то предъявить Ахмеду, но стеснявшиеся его грозного вида и копившие силы. Ахмед глядел через окно на гражданку, на автобусную остановку за забором части. Вот они, пятьдесят метров, разделяющих мир свободы и мир тупого наезда. В этот момент с задумчивого Ахмеда можно было лепить скульптуру «Аполлон, мечтающий о дембеле».
Однако дальше жизнь стала налаживаться. Еще через две недели он уже сидел с этими старослужащими ночью в здании аккумуляторной станции, окна были закрыты плотными одеялами, чтобы дежурный по части на обходе не увидел света. На столе стояли стаканы с портвейном. Играли в очко с сержантами танкового полка, перелезшими через забор части. Дым дешевых папирос, поганое вино, отличные ребята, туз приходит к тузу, Ахмед опять утек сквозь пальцы.
Там в армии произошло и первое серьезное разочарование: Ахмед достиг потолка спортивной карьеры. Он стал чемпионом военного округа, но уже на уровне чемпионата вооруженных сил он уступал. Он увидел, что есть люди, которые превосходят его. Его потолком было стать при везении бронзовым – серебряным призером чемпионата страны. Завоевать унизительное второе место. Это уязвило его, он даже себе не хотел признаваться, насколько.
После армии отец принял Ахмеда в отдел снабжения на опытный завод. Опять прекрасный период в жизни. Пять дней в неделю Ахмед сидел за письменным столом в отделе снабжения завода. За окном теплый ветер качал пирамидальные тополя, в голубом небе белые самолеты заходили на посадку вдоль голубых гор, рабочие с криками тащили куда-то какую-то хрень. Заполнив заказы, Ахмед впадал в теплое состояние медитации, в котором минуты текли незаметно. Скоро вечер, скоро выходные, красота!
Мать пыталась знакомить его с девушками из хороших семей, немного пилила по поводу несерьезного поведения. Ахмед не спорил, он мягко, по-доброму утекал сквозь ее доводы. Интерес и смысл жизни в это время составляли женщины и хорошее времяпрепровождение.
Сразу после работы в пятницу с Вахой ныряли в машину, на повороте на Урус-Мартан подбирали Шамиля. Летели на один из курортов Минеральных Вод или на Каспийское море. Ахмед больше всего любил Кисловодск. Шамиль предпочитал пляж на Каспийском море. Стекла в машине опускали полностью – шум теплого ветра, миражи над раскаленным асфальтом, по которому летит новый шикарный красный ВАЗ-2106 Ахмеда весь в антеннах с хромированным радиатором, бамперами и наклейкой «Супермена» на крыле. Дорога занимала часов пять-шесть. Можете себе представить: тогда не было блокпостов с бетонными надолбами, автоматчики в бронежилетах не проверяли документы на границах районов, не нужно было открывать багажник на проверку каждые пятьдесят километров!
В Кисловодске рестораны, санатории, танцплощадки, парк. Женщины десятков национальностей со всего Советского Союза, отдыхающие от своей жизни. Ах, ресторан Долины Роз! Розами пахнет так, что сойти с ума. Кто не устроился, тот дурак и ночует в машине. У Ахмеда не было случая, чтобы он ночевал в машине, а не у подруги где-нибудь в санатории. Женщины безошибочно чувствуют в мужчине вот этот талант понимания, чуткости к партнеру. Возможность доверять.
Великий Фаэрвол
Между окончанием Первой войны и началом Второй было время, о котором Ахмед говорил кратко: «Мы все были бригадными генералами».
Магомед тяжело восстанавливался после ранения. Врачи говорили, что последствия будут сказываться всю жизнь. В это время Магомед очень расширил бизнес на Северо-Западе, в Петербурге, почти закрыв дела в Москве.
В конце 90-х вокруг Ахмеда сложилась сложная ситуация. Его искали все. К Ахмеду имели вопросы серьезные люди различных национальностей, не говоря о такой мелкой неприятности, что он находился в федеральном розыске. Магомед и Ахмед решили, что целесообразно Ахмеду и Родине отдохнуть друг от друга некоторое время. На роль чужбины была выбрана Англия. По связям, оставшимся у Магомеда со времен Дубны, Ахмеду организовали грант на экономические курсы для представителей развивающихся стран. «Заодно поучишься»,– сказал Магомед. На учебе Магомед был зациклен прямо как их отец Муса, и такой же упертый. Ахмеду оставалось только головой качать сокрушенно, учебой Мага уже задолбал всех близких родственников. Ахмед бы лучше загасился на полгодика где-нибудь на западном побережье Турции. Но, во-первых, Ахмед привык быть младшим братом, во-вторых, всеми деньгами в семье командовал Магомед, так что бригадный генерал победоносной армии горцев Ахмед стал скромным студентом колледжа в Оксфорде.
Прямо скажем, не совсем студентом, а слушателем необременительного курса по экономике и поведению людей в экономических системах. Еще он посещал курс по совершенствованию языка. Пожив пару недель после приезда в общежитии, он подыскал домишко в Саммертауне.
Неожиданно возникла проблема одиночества. Людей вокруг было много, но контакт с ними был почти невозможен. Первый раз в жизни Ахмед почувствовал, что он сильно не такой как окружающие. И дело было не в его национальности, как раз с этим вокруг было очень пестро. Впервые его талант понимания давал сбои. Люди вокруг думали, чувствовали не так, как он. Он много раз бывал за границей, но в восточной Европе или Турции этого чувства не возникало. Ахмед ходил как окруженный невидимой сферой, отделяющей его от окружающих. Его язык был не настолько плох, насколько окружающие не старались понять. Еще какое-то сопротивление среды, не желание раскрываться. И среди них торчать еще полгода, раньше умрешь от скуки. Занятия на курсах неожиданно стали самым интересным номером программы. Может, в этом секрет успешности английской системы образования?
Появилась масса свободного времени – никогда в жизни этого не было. Написал несколько стихотворений, отправил друзьям. Два из них на русском языке, «Стервятники над Бамутом» и «Волки в ночном ущелье», Ваха положил на шансон, и они стали популярны в ресторанах кавказских республик. «Волки» потом еще несколько раз были обработаны и через несколько лет собрали миллионы просмотров.
Нам, его друзьям, понравилось больше длинное стихотворение, скорей, небольшая поэма «Мой город детства». Где было вот про это про все – про жару, про тополя, про голубые горы. «Весной в цветах тонувший город мой...» Про красный ВАЗ-2106, про Шамиля, с независимым видом ожидающего на автобусной остановке на повороте на Урус-Мартан в штанах Леви-Страус. «В штанах, натертых кирпичом, как будто тут он ни при чем...» Впечатления юности: «Куяны, драки, кабаки на берегах родной реки – мой город детства...» Вам, может, это ни о чем не говорит, ну а нам родное. «На бандитизм и ваххабизм ты променял социализм, мой город детства...» – это уже на злобу дня.
«Похоже, Ахмеду совсем крышу сносит от скуки на этой учебе», – отписался Вахе Шамиль.
В выходные Ахмед катался на машине по окрестностям Оксфорда. Будете смеяться, но Англия оказалась и в самом деле такой, как в сериале «Мидсаммерские убийства». От одинаковых чудесных лужаек, парков и сказочных домиков Ахмед начал страдать клаустрофобией. Пытался найти лес, хоть что-то заброшенное, но где ж его найдешь в центре Англии? Вместо леса – икебаны из красиво причесанных деревьев на холмах. Женщины с отчужденными лицами, не обещающими счастья. Даже овцы какие-то декоративные, не намекающие на возможность шашлыка.
В одну из суббот он пошел в музей Ашмолеан, зашел там перекусить в кафе, в этот момент отчуждение с окружающей действительностью достигло апогея. Был как раз момент, когда он настолько устал от чужой языковой среды, что ему было трудно формулировать самые простые мысли. Сначала он сделал промашку, заказав чай и капучино. Чай принесли, а капучино официантка не подавала. Ахмед не мог понять, что официантка ждет спутника Ахмеда, чтобы подать капучино. Потом Ахмед не мог ей втолковать, что никакого спутника нет, это для него чашка капучино. Официантка не знала, можно ли так – после чая капучино. Ей пришлось звать менеджера. Менеджер разрешил. Наконец, принесли капучино, но от волнения с кейком вышла тоже непонятка, принесли не тот, что хотел Ахмед. Не то чтобы он плохо объяснял, его упорно не понимали. Ахмед уже чувствовал, что развлекает окружающих. Опять же от волнения с таким невозможным клиентом официантка забыла ложечку для чашки с капучино. Ахмед подозвал ее снова и попросил «маленькую ложку». Вежливо, спокойно, очень, очень спокойно понижая голос, просил маленькую ложку. Официантка отрицательно мотала головой. Ахмед потерял ощущение контроля над реальностью. Чего она хочет? Она не понимает? Но нельзя же быть такой тупой! Издевается? Разводит? В последние годы выработался рефлекс: непонимание ситуации стало однозначным сигналом опасности. В такие мгновения Ахмед становился невероятно сильным, и окружающие чувствовали это. Официантка отодвинулась в испуге, выставив поднос как щит.
– Ложку для кофе. Дайте ему ложку для кофе, – сказала молодая женщина за столиком рядом.
– Вы очень помогли мне, – с облегчением сказал Ахмед, – почему она не понимала меня?
– Это свойство англичан.
– Я изо всех старался быть вежливым и понятным.
– Ваша интонация звучала как угроза.
– Я не подумал о такой возможности. А вы разве не англичанка?
– Нет, я шотландка. Хотя, по правде сказать, мы такие же. Вы занимаетесь философией?
– Почему вы так решили?
– Потому что вы похожи на Сократа в молодости, – она кивнула на копию скульптуры Лисиппа на входе в кафе.
Ахмед улыбнулся, действительно было что-то общее. Он схватил чашку с капучино и пересел к ней за столик:
– Это мне нос в юности сломали, но все же я не такой старый урод. А вы чем занимаетесь?
– Я работаю здесь, я занимаюсь историей. Я специалист по периоду античности.
Ахмед ткнул пальцем в скульптуру головы неандертальца из грота Ля Ферраси, и воскликнул:
– Хорошо, что вы не сказали, что я похож на этого джентльмена! Кстати, а он что здесь делает? Я же с ним в армии служил!
Женщина засмеялась, ее глаза блестели интересом, контакт был установлен, язык понятен, жизнь снова заискрилась.
«Ну, слава Аллаху, закончилось одиночество», – подумал Ахмед, еще не представляя, насколько.
Почему мы не можем быть вместе
Настроение Этель стало переменчивым, как облачность в Оксфордшире. Виза заканчивалась, оканчивался курс Ахмеда.
Единственное, что не нравилось Ахмеду в жизни – это война. Теперь Ахмед мог не только ударить человека, но и живьем порезать его на мелкие куски, если это было необходимо. Но в его жизни появился новый позорный секрет: он ненавидел войну. В войне ему виделась какая-то тотальная бессмысленность и для тех, кто погиб, и для тех, кто считается победителем. Он понял слова «удаляйтесь от всего, что напоминает войну». Он чувствовал, что ему хочется застрелить муллу, призывающего убивать неверных. Ахмед чувствовал, что ненавидит тех, кто сеет ненависть, но он сам заразился ненавистью.
Женщина, с которой они общались на их собственном англо-русском диалекте, вытолкнула из его души всю эту темноту. Он ловил себя на том, что по нескольку дней не думает ни о прошлом, ни о делах, оставшихся в России, вообще не думает ни о чем, кроме Этель и связанных с ней вещах, например, куда они поедут вечером или в выходные.
Люди, которые говорят, что счастливое время пролетает быстро, ничего не знают о счастье. Минуты удовольствия проходят быстро, а эти полгода казались Ахмеду самыми долгими в жизни. Были эти полгода и вся остальная жизнь.
Вопрос «что будет дальше» не обсуждался. Было как бы понятно, что кроме любви у них ничего нет. Слишком разная жизнь. Ахмеду остаться с ней? Он бы с ума сошел от скуки. Ей ехать с ним? Не вышло бы ничего хорошего. Этель не могла без своего занятия. Это не говоря об их долге перед близкими.
– Она не могла без своего, я не мог без всего этого, – Ахмед развел руками, когда встретился с Магомедом после возвращения,– Слишком разная жизнь. Получалось, что у нас общего? Только любовь. Такая бывает один раз. Другой такой женщины не было и не будет, я знаю. Почему Аллах так распорядился? Но спасибо Ему, что это было.
Ахмед иногда рассказывал Этель о своей жизни, о своей семье. Он был отличным рассказчиком. Она спросила его: «Вы люди удивительной судьбы. Ты никогда не думал написать книгу?»
– Читатели не поверят, – сказал он, – только если разбавить один к десяти. Но тогда это не будет правдой.
Этель поймала себя на том, что для нее это тоже как-то чересчур. Она не могла даже оценить, насколько это правда, насколько художественное преувеличение. Тем более что она заметила милую черту своего любимого мужчины – все немного преувеличивать и романтизировать. Только о своей войне он почти не рассказывал. Она чувствовала, что не нужно спрашивать.
Еще в начале знакомства Ахмед показывал Этель фотографию семейной башни на горе, и Этель неожиданно сказала:
– А у меня есть свой замок в Шотландии. Там живет моя тетя. Но на самом деле он мой. Хочешь, съездим туда в выходные?
Вид, открывавшийся с узкой горной дороги, был суров и холоден. Дул сильный ветер, как рассказала Этель, он дует тут почти всегда. Ветер трепал моря зеленой травы, зачесанной в одну сторону. Где-то за горами чувствовался океан, хотя его не было видно. Почти не было деревьев, несколько рощ в долинах вокруг. Рядом с рекой в долине был виден большой дом, действительно замок.
– Поэтому мы тут все с характером, – сказала Этель, почувствовав настроение Ахмеда.
