Текст книги "Ожесточение(СИ)"

Автор книги: Руслан Исаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Русских я не могу ненавидеть благодаря этой женщине, спасибо ей. Русские странный народ. Я или Абу имеем полное право их ненавидеть. Но все русские, которых я знал лично, – мои друзья, сотрудники и прекрасные люди. Но как будто есть еще какие-то русские, которых я почему-то не знаю, которые приходят с оружием, приходят убивать, выселять, творить беззаконие, мерзость.

Потом всех на машины, открытые машины, а был февраль, в город на станцию и в вагон. Легче всего было, наверное, таким детям, как я или Абу. До десяти лет человек умеет воспринимать мир таким как есть. Ты видел детей, играющих на развалинах на следующий день после землетрясения? Вот это детское равнодушие спасло нас. Везли долго в запертом товарном вагоне. На полу была постелена солома. Мы, дети, приставали к взрослым, куда нас везут. Непонятное слово «Казахстан». По-моему, никто не был уверен ни в каком «Казахстане».

Мы приставали к взрослым: когда нам дадут поесть. Они говорили, что нужно терпеть, скоро приедем. Взрослые – это женщины и старики. Мужчины были на фронте.

Ты не представляешь, как мне стыдно, что я тогда просил у матери есть. Что она должна была чувствовать? Что чувствовали старшие, когда не могли помочь своим умирающим от голода и жажды детям? Я понял это, когда сам стал отцом. Иногда я просто горю от стыда, когда вспоминаю, как просил еду у старших.

Первыми погибли грудные младенцы, когда иссякло молоко у матерей. Так умерла наша маленькая сестра. На станциях конвоиры иногда открывали вагон дать воды и забрать умерших. Иногда давали похоронить прямо рядом с вагоном. В тот раз даже захоронить самим не дали. Мать говорит, могила моей сестры на полустанке за Астраханью. Безымянная, не отмеченная братская могила. Она так и не нашла ее потом. Местные точно не знают, где хоронили из тех поездов. Умирали старики, не выдерживая. Нам повезло – нас иногда кормили и без воды мы оставались всего один раз на двое суток. Были эшелоны, где умерли почти все.

Приехали через три недели. Помню ощущение от снежного поля, ветер, когда открыли дверь вагона. Нам сначала показалось, что высаживают прямо в снежное поле. Пронизывающий ветер, белое небо и пустое снежное пространство степи. Вот таким оказался Казахстан. Вонючий вагон показался не самым плохим местом. На самом деле там был небольшой поселок, рудник и обогатительная фабрика. В связи с войной там увеличивали производство, поселок быстро рос. Жить мы стали в бараке, построенном по такой технологии: из досок были сколочены тонкие стенки, между которыми насыпали земли. К счастью, быстро наступила весна. Никогда я не ждал тепла, как в ту весну. Я замерз тогда на всю жизнь. Климат резко континентальный, вдруг появилось слепящее солнце, все стало быстро таять, буквально за неделю все подсохло. И вот уже жара, пыль сквозь щели из земляных стен барака. Мать устроилась работать на рудник. Мы не умирали с голоду, но не помню, чтобы я был сытым в те годы. Удавалось наесться, только когда удавалось что-нибудь удачно украсть. Мы с Абу обеспечивали семью, мы крали больше, чем мать зарабатывала. Разные проработки у нас были: кто отвлекает, кто тащит, кто уносит. Нас били так, как не бьют взрослых. Как нас ненавидели! Да и было за что, мы были просто зверенышами, безжалостными и мстительными. Абу в десять лет ткнул ножом местного блатного. Абу бы убили, но мы, еще дети, достали ножи и не отдали. Правильно, что нас боялись. Русский язык тогда мне нужен был в объеме, необходимом для пары фраз перед тем как начать драться.

Что нужно сделать, чтобы из затерянного в степи поселка вышли несколько ученых с мировым именем, известный писатель и инженеры, построившие космические корабли? Правильно, сынок, нужно в 1941 году вывезти сюда почти в полном составе в ссылку коллектив немецкой школы из города Энгельса. Это, видимо, тоже был социальный эксперимент.

В моих учителях как бы не было ничего особенного. Особенно помню двоих, Эмма Фридриховна по математике, Герман Карлович по русскому и немецкому. Не обладали они какими-то невероятными педагогическими приемами или фокусами. Герман был суховат, ироничен, к трудным ученикам на «вы». Или «уважаемый», если ученик совсем дебил. Эмма была такая одинокая дама с черным юмором, резкая на язык. Для меня это то, что называется «немецкая школа». То, что вдолбила в учеников Эмма, они не забывали и через пятьдесят лет. У Эммы даже имбецил начинал решать квадратные уравнения. Сейчас учат по-другому, сейчас учителю все равно, если полкласса не умеет читать. В нашей школе кого только не было: дети ссыльных и беженцев всех народов, начиная от детей каких-то безграмотных крестьян, говоривших на неизвестных никому языках, до детей сосланных ленинградских поэтов и московских профессоров. Наши немцы смогли выучить всех.

Однажды такой случай. Мы с Абу, как обычно в воскресенье, делаем дела на рынке. Я в роли хорошего мальчика с котелком молока подхожу к прилавку с яйцами. Появляется оборванный Абу и начинает приставать к торговке, обзывать ее по-всякому. Перепалка, крики, все отвлекаются. Я быстро сую яйцо за яйцом в котелок. Сердце бьется – азарт, дела идут отлично. Только молоко начинает переливаться через край котелка.

– Здравствуй, Муса, изучаешь закон Архимеда? – мимо Герман с сумкой. Усмехнулся, прошел мимо. Он не был добрым, он никого не судил.

Казахстан оказался красивой страной. Я понял, что некрасивых стран не бывает. Человек может изуродовать кусок земли вокруг себя, как этот рабочий городишко. Настроить уродливых землянок, трубу с ядовитым дымом, насыпать отвал, налить котлован вонючих отходов. Но отойди два километра – и вокруг дикая степь. Весной ковер подснежников. Летом невысокая трава, озера, прячущиеся в низинах. Лисы с лисятами, сидящие вдоль дороги. Разные смешные грызуны в траве. Зеленые холмы, с которых вид на десятки километров. Из звуков тишина ветра и пение жаворонка. Я старался полюбить Казахстан, но так и не смог. Чужое.

Так что с тех пор, как я смотрел на свою мать с моей мертвой сестрой на руках, не надо меня пугать словом «Ад». Я видел «Казахстан» через открытые двери вагона. «Ад» – это наш страх. Мы рождены, чтобы победить страх.

Рай. ХХ век, 1980-е годы

На летних каникулах в институте Магомед всегда приезжал в район проведать дядю, потусить с друзьями детства. Как обычно, в доме Абу было полно молодежи от родственников со всей республики, многих из этой поросли Магомед даже плохо знал. Стелили всем, как и раньше, матрацы на полу. Не устраивать же в доме казарму? А Магомед стал уже взрослым, уважаемым мужчиной, первый раз ему стелили на диване.

После ужина Абу сказал: «Мы пройдемся с парнем на строящийся мост». Абу недавно уволился из милиции и был избран председателем сельсовета. Вечером он решил пойти посмотреть, что сделано за день строителями на новом мосту к турбазе. Разговор зашел, что изучает, о чем думает Магомед. Магомед рассказал о своих мыслях о пустоте, не упоминая о разговоре с отцом. Однако Абу сразу все понял.

– Про карточный домик законов Муса говорил и мне. Он любит этот образ. И про камень, который можно бросить сто раз, и он упадет туда, куда нужно. Но он упускает из виду, что кто-то же направляет руку, бросающую камень? Ты много читаешь. А я читаю Коран, изучаю хадисы. Я читал раньше другие книги, но они кажутся мне легковесными. Я читаю для того, чтобы думать. И лучше Корана нет ничего. Я могу прочитать строку и думать о ней час или два. Так что нет времени для другого.

– Я не могу так. Меня тянет искать ответы.

– Тебя тянет спрашивать других. Ты думаешь, что кто-то даст тебе ответы. Поэтому ты много читаешь.

– Но кто-то же знает? Из живущих, я имею ввиду, – сказал Магомед.

– Конечно. Я, например. Но мы не можем сказать. Мы говорим, но ты не услышишь за один раз. Это как перепрыгивать с камня на камень через нашу реку. Пока прыгаешь – все в равновесии. Но если попробуешь остановиться и рассмотреть камень, упадешь в поток. Поэтому я читаю Коран, хадисы каждый день понемногу. Я понимаю и утверждаюсь. Каждый, кто хочет учиться, находит учителя, которого он достоин. Так же и для учителя главное – найти учеников. Не подумай, что я так уж все постиг. Есть вещи, которые и меня беспокоят. Например, проблема Рая.

Они шли по дороге к селу. Вечерело, становилось свежо. На земле было уже сумеречно. Ледники в заходящем солнце сияли как драгоценные камни, как стены в садах, обещанных праведникам. Воздух втекал в легкие как сладчайший нектар. Ручьи с кристальной водой собирались в хрустальную реку. Эти ручьи журчанием славили Всевышнего еще до того, как в этих местах появился первый человек. В фиолетовом небе были готовы вспыхнуть мириады звезд, луна была видна как ночью. Даже если Вселенная сжимается, до Конца Времен было еще далеко.

– Вот он, Рай! – Абу развел руками, – Я знаю, что ты улыбаешься, но это серьезно. Рай – это краеугольный камень, это награда, это цель. Если не верить в цель, не хотеть награды, значит подвергать сомнению все.

Поход. Лето 1996 года

Как всегда, Магомед тщательно готовился. В этот раз особенно тщательно. В операции участвовали разные бригады и разные командиры. Все они по-разному относились друг к другу, но сейчас они были объединены единой целью. Многих Магомед никогда не видел, только слышал в эфире. По своему духу это войско было похоже не на регулярную армию, а на ополчение греческих царей, выступивших на Трою. Каждый из командиров считал себя самым лучшим. Командиры больших отрядов считали, что они вносят наибольший вклад. Командиры отрядов поменьше считали, что у них лучшие воины. В прошлой жизни командиры и их бойцы были офицерами Советской армии, учителями, пастухами, артистами городского драматического театра, менеджерами по продажам, трактористами, банковскими клерками, начальниками отделов заводов и студентами. Здесь можно было встретить детей миллионеров и детей пастухов, кандидатов наук и людей, не прочитавших ни одной книги. Но все они согласились действовать вместе и поклялись подчиняться командующим, которых они выбрали. Несколько тысяч человек должны были нанести удары в разных местах в нескольких городах. Противник превосходил численностью в несколько раз, не говоря о бронетехнике, артиллерии, авиации.

Отряд Магомеда в свою очередь состоял из мобильных групп: один-два автоматчика, снайпер, гранатометчик. Командиры групп действовали самостоятельно, но по общему плану. Заходили в город со стороны Черноречья. Когда-то родители с преподавателями университета ездили сюда на традиционные шашлыки на День Учителя. Быстро вырезали ключевые блокпосты, которые могли помешать передвижению. Довольно быстро выдвинулись к центру города. У Магомеда появилось ощущение, что противник не хочет сражаться. Армия отстреливалась со своих блокпостов и укрепленных пунктов, но не контратаковала.

Пошли хорошие новости, взяты ключевые точки почти без боя. Появлялось предвкушение победы. Хотя каждый понимал, что может до победы не дожить. Удивительно, уже много раз в городе должно было сгореть все, но город снова горел. Над головами прошли штурмовики противника и отбомбились по неведомым целям, – кого они пытались поразить? У наступающих почти не было вооружения, которое нельзя нести на себе. Авиация представляла опасность больше для мирных жителей, которых оставалось несколько десятков тысяч в когда-то полумиллионном городе. Роль авиации в боях за город состояла в том, чтобы успокаивать генералов и производить телевизионную картинку.

Лучший вид на этот город, если взять бомбардировщик. Если бы в момент, когда на низкой высоте штурмовик проходит над живописными изгибами рек в плодородной долине между Кавказским и Терским хребтом, пилот посмотрел вокруг, он бы увидел, как выглядит Рай. Но ему не до этого: он слишком занят подходом к цели. Потом он скинет свой груз, заложит крутой вираж, чтобы пройти как можно дальше от зеленки предгорий, и ляжет на обратный курс. Домой. Приедет с аэродрома, примет душ, переоденется в шорты и футболку. Гладко выбритый подбородок, свежесть крема на лице, влажные волосы. «Садись ужинать, милый. Устал?» «Ужасно! С утра вылет, только успели слегка перекусить, пока заправлялись, и снова поехали». «А завтра?» «Выходной, вторая эскадрилья летает». «Съездим в Ставрополь по магазинам?» «Неохота, устал. Давай на целый день на озера, пока ребенок на каникулах». Рюмка водки, ужин, еще рюмка. Хорошо! Усталость, чистая постель, женщина рядом, интересная работа. Далеко, далеко, целых полчаса со скоростью звука, горящий город. Поэтому пилотов берут в плен только потому, что их можно хорошо обменять.

Древние греки считали, что человек отвечает даже за те грехи, о совершении которых не подозревает. Но пилот – образованный человек, он знает, что греческие боги больше не стоят на боевом дежурстве. Они или не видят, или молчат, или им пофиг. Куда там попали эти бомбы? Не обязательно думать об этом.

За несколько дней до операции горцы доставили жителям листовки с предупреждением о штурме, но в городе оставались уже только те, кто не мог уехать. Это были несколько десятков тысяч в-основном русских стариков и старух. Своих родственников горцы вывезли в села. Все эти годы единственной защитой этих людей была их нищета и возраст. Даже самый алчный мародер уже не нашел бы в их имуществе что-то годное. Все ценное было украдено, отобрано, продано, обменяно. На их счастье, для большинства горцев учинить насилие над стариком поступок постыдный, позор. В старых холодильниках давно нечего хранить. Книги давно пущены на растопку в самодельных печках. Из мебели осталась рухлядь, покрытая ворохами дырявых одеял из брошенных квартир. Самым ценным были старые телевизоры, по которым они смотрели новости о своем городе в те периоды, когда восстанавливалось снабжение электроэнергией. И еще альбомы фотографий людей, которых давно нет. Фотографии сгорят, когда в дом попадет бомба.

По плану отряд Магомеда отошел переночевать в домах родственников в районе на окраине, относительно мало пострадавшем. Поужинали, посмотрели телевизор. По телевизору рассказали, что боевики предприняли попытку нападения. «В данный момент стрельба стихает, – сообщил корреспондент, – боевики уничтожены». Посмеялись: «Это мы на обед пошли». Отдохнули, поспали. В эту ночь удалось хорошо отдохнуть. Характерно было то, что противник не предпринимал активных ответных действий, не пробовал восстановить связь с отрезанными блокпостами.

Перед рассветом согласно плана стали выдвигаться к центру города. Рядом с ржавым остовом трамвая, сгоревшего еще прошлой зимой, увидели старика над трупом старухи. «Она умерла. Она умерла», – растерянно повторял он. Видимо, старики пытались выйти через обещанный гуманитарный коридор, но никто точно не знал, где этот коридор, и сил не хватило. «Отец, вам нужно уйти отсюда, сейчас может начаться стрельба». Мужчина отрицательно качнул головой. Кроме трупа жены, у этого человека не осталось на свете ничего. Магомед кивнул: «Вперед». Отряд продолжил движение. Сзади осталась одинокая фигура старого мужчины над телом его женщины на зеленой траве. «Неужели и мы можем стать настолько старыми и одинокими?» – пришла удивительная мысль. Когда мы уже не будем в силах никого защитить, даже самых близких. Те, конечно, кто переживет этот день.

Отрядам удалось почти полностью заблокировать противника в его укрепленных точках, но сопротивление усилилось, бои шли гораздо ожесточеннее. Возможно, противник понял, что это не просто вылазка. В районе железной дороги застряли – не ожидали там сопротивления, не могли преодолеть пустое пространство вокруг насыпи, где все простреливалось. Магомед понял, что теряет преимущество в мобильности. Втянулись в тупую перестрелку с армейским подразделением, на позицию отряда навели артиллерию, ничего не светило. Первая заповедь партизана – исчезай, если ловить нечего. Боеприпасы на вес золота, бросили это дело, разбились на небольшие группы, просочились в пятиэтажный дом, где раньше располагалось кафе «Дашо Сай». Раньше тут подавали хорошую баранину с чесночным соусом. В это кафе любил зайти перекусить дядя Абу, когда ездил в город по делам и не планировал заночевать у родственников. Дальше начинался район разбитых многоэтажных жилых домов, ассоциировавшийся то ли с Хиросимой, то ли Сталинградом. По общему плану операции отряд должен был закрепиться в этом районе, чтобы заблокировать возможный подход подкреплений со стороны военного аэродрома.

Ночь придется провести в подвале этого дома. Группы распределились по близлежащим развалинам. Расставили позиции часовых. Грязные как шахтеры, парни пытались шутить, хотя устали ужасно. Сил бойцу всегда хватает точно до того места, где можно упасть. Однако на шутку сил хватало всегда. Если горец не шутит – значит, убит. Перекусили консервами, запили водой. Заснули в пахнущей гарью темноте подвала. Сколько лет все в этом городе будет пахнуть гарью? Магомед погрузился в чуткий сон, проснулся через несколько часов совершенно свежий. Возможно, его сегодня убьют. Он думал так каждое утро с начала этой войны. Думал совершенно спокойно. То ли из-за того, что он был старше других, то ли из-за склада характера, у него никогда не было ощущения неуязвимости, как у многих более молодых. Он подумал о братьях, спящих рядом в темноте подвала. Сулейман, врач-стоматолог. Беслан, учитель физкультуры. Руслан, юный бездельник, тусовщик, завсегдатай клубов от Махачкалы до Минеральных вод. Теперь это настоящие воины.

Смогут ли выжившие вернуться к прежней жизни? Ответ – нет. Той жизни, где Ахмед жарким летним утром поливал из шланга машину брата, уже никогда не будет.

Он подумал о своей жене и о женщинах этих людей – они не знают, где их мужья. Они ждут и боятся новостей. Зара молчала два дня, когда узнала, что он едет на войну– не могла говорить, только мотала головой. Они не обсуждали это. Она понимала, что он не мог по-другому. Она знала, что он поедет, но надеялась, что старшие попросят его не оставлять дела в Петербурге. Что она пережила за эти годы? После прогулки с детьми она смотрит картинку, как штурмовики и вертолеты наносят удар по городу, она знает, что он где-то там внизу, в этих горящих развалинах.

Надо позвонить ей сразу после окончания боев по спутниковому телефону, если Всемилостивый сделает так, что он останется жив. Так это выглядит: машина с выключенными фарами ночью в поле. Высоко в ночном небе среди звезд невидимый самолет с ракетами, наводящимися на сигналы спутниковых телефонов командиров. Поставить аккумулятор. Сначала о делах с человеком в Питере. Можно одну-две минуты. Невидимый самолет зафиксировал сигнал и наводится для атаки. Можно еще тридцать-сорок секунд. Странный растянутый тембр голоса спутниковой связи, как будто пьяный. Не важно, о чем говорить, важно услышать этот голос. «Как дела, милая?» «Это хорошо». «Поцелуй маленькую». Само вырывается, нельзя различать детей. Отбой. Отключить аккумулятор. Быстро в машину.

Чем займутся те, кто выживут, после войны? Сулейман вернется к практике. Он крепкий человек с твердыми взглядами. А чем займётся Руслан? Что напишет он в резюме? Гранатометчик-диверсант, минер-подрывник? Смогут ли они сделать своих женщин счастливыми? Сумеют ли они достойно воспитать детей? Самый простой путь для них – бесконечный газават, и многие вступят на него.

Не нужно цепляться за воспоминания, придется что-то строить. Бесполезно жалеть, не нужно бояться. Всевышний поможет тому, кто на пути.

На рассвете противник активизировался. Несколько ударных групп попытались разблокировать центр города. Разведчики Магомеда сообщили, что зафиксировали большую колонну техники со стороны военного аэродрома.

Поединок

Что объединяет пилота штурмовика Колю-Афганца, заходящего в атаку на город, и племянника Магомеда по прозвищу Ракетный Русик, затаившегося в развалинах с ПЗРК «Игла»?

Во-первых, Пространство. Их взгляды находятся на одной линии – на линии снижающегося самолета. Если бы они могли видеть друг друга, получилось бы, что они смотрят друг другу в глаза.

Во-вторых, Время. Николай на боевом курсе, идет обратный отсчет последних секунд до выхода в точку атаки. У Руслана ракета захватила цель и идет обратный отсчет до зоны гарантированного поражения.

Николай опытный воин, ветеран военно-воздушных сил. Его прозвали в полку Афганцем из уважения более молодые товарищи. Он летал еще в Афганскую войну. Сегодня один из крайних его боевых вылетов – он уходит на учебу в Академию Генерального штаба, потом на командную работу.

Но и Руслан уже играет в профессиональной лиге. Прозвище Ракетный ему дали из уважения за хладнокровие, выдержку и меткость. Будь то ПЗРК или РПГ, братья знают, он не потратит впустую дорогой боеприпас.

Оба воина отлично экипированы. Амуниция Николая выглядит гораздо серьезней. У него красивый самолет, стоящий как целый квартал жилых домов, в развалинах которых засел Руслан. Под крыльями у самолета контейнеры с реактивными снарядами, которыми он готовится угостить Руслана. Наземный контроль постоянно на связи, помогает ему и указывает цели. Но оружие Руслана – самонаводящаяся ракета – это как ядовитое жало для штурмовика, который уязвим в момент атаки. Система определения «свой-чужой» ПЗРК заблокирована, на этой войне летают только чужие.

Есть еще множество неожиданных мелких совпадений. Например, на выпускном экзамене в школе оба писали сочинение на тему "Образ народной войны в романе Л.Н. Толстого «Война и мир».

Есть, конечно, и отличия.

Николай не испытывает к Руслану никакой ненависти. Как можно испытывать ненависть к людям, которых никогда не видел? В Афганистан он делал вылеты с авиабазы на территории Советского Союза. Афганцев он вообще ни разу в жизни не видел, кроме как по телевизору. Горцев он встречает иногда, когда ездит с женой в Ставрополь по магазинам – люди как люди. Он сознает, конечно, опасность своей миссии, но не более того. Надо сказать, Первая война так и не приобрела популярность и законность в глазах офицерского состава вооруженных сил. Николай окружен приборами, показывающими состояние систем самолета, оружия и боевую обстановку. Руслан для него просто точка системы целеуказания на экране. Выстрел для него не стоит ничего – это просто контейнеры, которые заменят немедленно после того как он вернется на аэродром. Николай уверен в себе и своем оружии, которое применял десятки раз на тренировках и в бою.

Руслан искренне, сердечно, от всей души ненавидит Николая. Для партизана летательный аппарат – почти одушевленное ненавистное существо. Это зло, с которым ничего нельзя сделать. Шайтан в чистом виде. За пилота платят больше, чем, например, за полковника МВД или майора спецназа.

Для Руслана этот выстрел много значит. Магомед объяснил ему, насколько важно сбить летательный аппарат в первые дни боев, чтобы противник не чувствовал безнаказанности в небе. Магомед только ему может доверить такое оружие. ПЗРК стоит как два мерседеса, сказал ему Магомед. «Сделай так, чтобы деньги семьи не пропали даром». Руслан не собирается облажаться перед Магомедом и братьями. Хотя он немного волнуется, потому что тренировался на макетах и симуляторах и практический пуск производил всего один раз. Зато и почет, и уважение будут велики, да и премия будет очень кстати родителям на воспитание младших сестер в это трудное время.

Но главное у этих двух людей – все-таки общее пространство и время, общие утекающие мгновения и исчезающее расстояние, в этом смысле они просто как одно целое. Вот эти уходящие три секунды. Вот эти три километра, сокращающиеся со скоростью сотен метров в секунду.

Оба не думают ни о чем. Если допустить в голову постороннюю мысль – обязательно промахнешься. Оба полностью сосредоточены друг на друге. Целеуказатели, приборы, прицелы, баллистические калькуляторы – все это здорово, но ничто не заменит знание стрелка, что выстрел будет точным.

Сейчас, чувствует Руслан. Пора, думает Николай.

Последний бой с Пустотой

Раннее летнее утро, уже становилось жарко. Магомед выглянул из дверного проема разрушенного здания. Страшная сила подняла его и выкинула наружу. Он не потерял сознания, только как-то отключился от мира на секунду. Потом все вернулось, адреналина было столько, что мир тормозил, все казалось замедленным. Туша самолета с грохотом пронеслась в десяти метрах над ним и врезалась в землю на перекрестке улиц Ленина и Пионерской, разлетевшись на тысячи огненных лохмотьев. Магомед бросился внутрь здания. Воняло взрывчаткой и человеческими внутренностями. Руслан, его двоюродный племянник, был мертв.

– Тихо, стой, – крикнул ему Сулейман, – ты ранен!

– Сулейман, некогда, нужно выдвигаться!

– Не шевелись, умрешь от потери крови! – крикнул на него Сулейман.

– В зубном кабинете будешь командовать, – сказал Магомед, чувствуя, как проявляется боль, как он вытекает из себя вместе с кровью. Было жаль, но не себя, а тех, кто остается. Больше всего Зару. Ахмед воспитает его детей не хуже, чем он сам. Когда близкие оплакивают умершего, умерший мучается, сказал ему однажды один из стариков. Но Зара все равно будет оплакивать его, и это хорошо. Он думал раньше, что в этот момент будет одиноко, но одиночества не было. Было тепло, только нельзя поддаваться теплу и терять сознание. «Магу убили», – сказал чей-то голос оттуда, снаружи.

Пустота вышла на бой. Пустота была неживой. Магомед (его зовут Магомед? – у него не было имени, он был просто Разумом) продирался через правильную решетку атомов, жестоко коловших тело. Атомы рвали его тело болью. Расстояния стремительно росли, решетка стремительно уменьшалась, правильная кубическая решетка атомов превращалась в решетку звезд, решетка звезд превращалась в решетку галактик, пока он сам не заполнил собой Вселенную от края до края. Мучительно трудно продираться через кубическую решетку. Еще мучительнее было упираться в края Вселенной. Вселенная была замкнутой, Вселенная душила. Вселенная была огромна, но расстояния не имели значения. Если заперт, – какая разница, каков размер клетки? Смерть не была избавлением. Природа не знает исчезновения. Даже аннигиляция – это не исчезновение. Даже когда встречаются полные антагонисты – электрон и позитрон – рождаются фотоны, хранящие информацию о том, что было. Это было бы радостной вестью, если бы не было тюрьмой. Смерть – не дверь. Выхода нет.

Магомед очнулся. Темно? Ночь? Горел ночник рядом с кроватью. Он понял, что находится в пригороде в ветеринарной клинике родственника, которую перед наступлением переоборудовали в полевой госпиталь.

Обезболивающее больше не действовало, жар был все сильнее. Жарко от бинтов, в которые он замотан? Кожи на ладонях не было, кисти жгло огнем. Наяву кошмар не отпустил. Боль души была сильнее боли ранений, сильнее страха смерти. Вселенная продолжала душить и тесниться вокруг него. С трудом он сел на кровати. Почувствовал, как боль ран рвет тело. Мешала какая-то трубка, торчащая из него. Тело трясло в лихорадке, уже не поймешь от чего. Одно он знал: нельзя умереть сейчас.

Он читал молитву, много раз, как учил дядя Абу, стало легче немного. Нужно было все понять прямо сейчас, иначе бой будет проигран. Нужно было постичь Умом. Мой Создатель дал мне Разум, чтобы сражаться с чудовищами. Он пытался думать, что Вселенная безгранична. Даже если она замкнута, невозможно достичь границы. Но эта мысль не успокаивала. Потом он вдруг понял: то, что он знал о Пустоте и Вселенной, могло помочь ему рассчитать эксперимент, но ничего не значило в жизни. Древние греки считали, что мир – это блин, накрытый сверху хрустальным куполом. А что там, за куполом? Что должен был чувствовать умный и честный греческий философ, представляя, как подходит к куполу и бьет по нему молотом? Видеть, как трещина расширяется вверх по небесному своду? Большой Взрыв, расширяющиеся галактики – такие же химеры Ума, такой же блин с хрустальным куполом. Его Ум отверг Пустоту. «Сотворил смерть и жизнь, дабы подвергнуть вас испытаниям и увидеть, кто же лучше из вас по деяниям». Нет никакой Пустоты. Создателем заполнено все, он понял, что означает ступа буддийских храмов. Все – живое. Пустота – это просто вакуум, море непроявленного, чье время еще не наступило.

Появился врач, один из лучших хирургов Кавказа:

– Очнулся, слава Аллаху. Тебе повезло, что рядом был Сулейман. Ну и то, что именно я тут с ножиком. У тебя было мало шансов.

– Как там наши?

– Вроде все идет хорошо. Я не военный, ничего в этом не понимаю, не спрашивай у меня.

– Что со мной?

– Осколочные, контузия, я сделал операцию, извлек большую часть. Парни дали кровь для переливания. Ты потерял много крови, так что в тебе теперь кровь половины отряда. Завтра Ахмед отправит тебя дальше, тебе нужна еще операция, возможно не одна, и курс лечения.

– Сделай мне с утра операцию, я должен быть с отрядом.

– Ты с ума сошел. Нет, это слишком сложно. Здесь нет оборудования. Пробуй спать, отдыхай.

Магомед глубоко вздохнул. Как же болит. Но раненых завтра может быть много, обезболивающих может не хватить, придется терпеть. Лампа-ночник, хорошо, что горит. Весь истек потом, простыня как лужа, но отлегло немного, забылся сном.

Снова появились звезды, вихрь галактики. Мириады крохотных теплых капель закружились в вечном танце вокруг могучего центра притяжения. Магомед понял, что все звезды, искры, вся галактика – это души людей, кружащиеся в зикре. В ночном небе Фонтан из звезд прошел мимо него. «Будешь побеждать...» Было еще слово, он не понял его. Он был в ужасе и смущении. Но это был сладостный ужас. «Если мне хватит смелости», – прошептал он.

Глава 8. Эра Водолея

Cloud_Tower. Начало III тысячелетия, где-то в Интернете

Borz_Akella: Салам алейкум! Брат, женщина, которая находится у нас, говорит, что знает тебя. Говорит, она то ли твоя жена, то ли твоя женщина. Мы ничего не поймем. Она христианка, получается это ведь незаконный брак по исламу, что с вами будет? Получается, у тебя в семье кто хочет, тот и верит в Аллаха? Бисмиллях.

Cloud_Tower: Алейкум салам! Брат, что с нами будет, не может знать никто, кроме Всевышнего Аллаха Свят Он и Велик! В жизни бывают странные и чудесные вещи, все от Него. Сделай дуа за меня, если переживаешь, и не парься, и пойди навстречу своему брату по борьбе, и отдай мне эту женщину. И инша Аллах Всевышний поможет и тебе.

Borz_Akella: Брат, я лично готов отдать ее тебе просто из уважения. Но мои люди рисковали, проводили операцию на глазах кафиров. Она англичанка, рядом не было твоих людей, ты не заявлял, что она находится под твоей защитой. Она является законной добычей моих людей.