Текст книги "Ожесточение(СИ)"

Автор книги: Руслан Исаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Хотя Этель предупредила тетю об их приезде, тетя заметно волновалась при знакомстве.

Осмотрели дом, поднялись наверх на крышу, огороженную каменными зубцами. В главном зале печь-камин, в который можно было заехать на машине. В трубу тянуло сквозняком. В комнатах было холодно. Этель объяснила, что закон запрещает перестройки и установку современных систем отопления.

– У Ахмеда тоже есть замок, – сказала Этель тете за ужином.

– Только там никто не живет, мы живем в селе рядом в домах со всеми современными удобствами. Мы же не дикари какие, – попытался пошутить Ахмед. С чувством юмора у него не клеилось в тот день.

Когда они уезжали, тетя, зная, что Этель очень важно ее мнение, сказала:

– Если честно, я не поняла, это блюдо экстремально особенного вкуса.

Учеба закончилась, виза кончалась, Магомед разрулил проблемы. Стали приходить тревожные вести о новой напряженности на родине. Семье снова был нужен военный руководитель. Снова звал долг. Не было возможности задерживаться.

– Я взял билет, – сообщил Ахмед.

Этель пожала плечами, она знала, что этот момент наступит, но никогда ведь не знаешь заранее, что будешь чувствовать. Последние дни были тяжелые, хотя они старались делать вид, что все нормально. Даже было облегчение, что наступил день отъезда.

Ахмед хотел вызвать кэб, но Этель сказала:

– Я сама отвезу тебя в Хитроу.

По дороге в аэропорт молчали. Молчали и в очереди до стойки проверки багажа. Молча поцеловались, легким поцелуем, напоминанием. Ее мужчина скрылся в воротах на посадку.

Они выдержали три недели, после чего Этель прилетела в Москву, и они прожили вместе еще три месяца. Но потом началась Вторая война, и Ахмед уехал на Кавказ.

Тогда Этель потеряла голову. Страх потерять прорвал плотину. Она цеплялась за него и умоляла остаться. Тогда они оба потеряли голову. «Я должен! – кричал он,– ты не понимаешь, я должен ехать!» «Мне плевать на твой долг! Останься!» Он ударил ее: «Убирайся, ты должна вернуться в Англию!» «Я поеду туда с тобой!» Ахмед стал просить ее: «Ты не понимаешь, не понимаешь, что там, оставь меня, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты это видела. Как тебе еще объяснить? Тебе что, рассказать, как я резал горло восемнадцатилетнему трясущемуся пацану, когда мы больше не могли таскать за собой пленных?» «Я не верю тебе!» «А это было! Понимаешь теперь, какая между нами пропасть?» Этель упала на колени без сил. Ахмед оторвал ее руки, повернулся и вышел из номера гостиницы. Он был готов к войне.

Парадокс Сократа

Мы живем рядом с другими людьми, другими народами и даже не пытаемся разобраться, почему они такие. Например, Ахмед показывал Этель фотографии и видеозаписи со своей родины. Это люди, среди которых вырос ее Ахмед? Старцы в высоких шапках с прямыми спинами, опирающиеся на посохи, сошедшие со страниц иллюстрированного Ветхого Завета для детей. Бородатые сосредоточенные мужчины средних лет. Молодые парни в шапочках, напоминавших еврейские кипы. Эти люди были так непохожи на тех, кто ее воспитал, на ее друзей. Но ведь самый близкий для нее человек тоже принадлежит к ним! Мужчины казались мрачными.

– Такое воспитание, так принято, – объяснил Ахмед, – мужчине надлежит не высказывать эмоций и быть невозмутимым. Лицо должно быть серьезным – это означает уважение к окружающим и чувство собственного достоинства. Меня до сих пор раздражают приклеенные улыбки кассиров и менеджеров, – пожаловался Ахмед, – я думаю, чего улыбаешься? Смеешься надо мной? Я так и не привык.

– Улыбка в нашей культуре – это не только выражение радости. Это скорее стереотип поведения, означающий приглашение, что нет опасности, что можно доверять, – сказала Этель.

На одной из видеозаписей мужчины двигались по кругу, распевая что-то.

– Этот танец напоминает фотографии галактик с телескопа Хаббл, – сказала Этель.

– Это не танец. Это называется «зикр». Это духовная практика. Не говори, что это танец, многие могут обидеться.

– Не понимаю, – улыбнулась Этель, – что здесь может быть обидного. Танец и родился как духовная практика.

– Нужно стараться не обидеть человека, даже если он заблуждается. Давай попробуй, и ты все поймешь, – сказал Ахмед, – поем «Ля иляха илля Ллах».

– А мне можно, я же не мусульманка?

– Конечно, можно, – задумался Ахмед, – С такими вопросами лучше к моему дяде Абу. Думаю, он бы сказал «можно все, что славит Всевышнего и не наносит ущерба другим людям и тебе».

– Я стесняюсь.

– Раскройся, не бойся. Ты же обращаешься к Всевышнему. Как можно стесняться обратиться к своему Создателю?

На разный лад Ахмед распевал: «Ля иляха илля Ллах». Она тоже запела, больше не стесняясь. Из того, что ей приходилось видеть, больше всего это напоминало службу в черной церкви в Новом Орлеане. Они распевали и хлопали в ладоши. Она чувствовала, как все радостнее ей становилось. И еще – единение, слияние душ.

После возвращения в Англию Этель вернулась к исследовательской работе. Но теперь все, что она делала раньше, и чем гордилась, казалось ей пресным. Материальная сторона жизни древних перестала интересовать ее. Ее тексты стали казаться ей слабыми и безжизненными. Вот ее работы о влиянии пеласгов на минойскую культуру, описание раскопок захоронения знатной женщины. Черепки – они и есть черепки. В ее работе не было ничего о том, что чувствовала критская женщина, наливая вино из сосуда, который потом положили в ее могилу. Что думала она, что заботило ее, когда она была стройной черноволосой женщиной ростом около пяти футов, а не горстью сухих костей, перемешанной с черепками ее посуды? Вот это по-настоящему интересно! Мы живем рядом с другими людьми, но не удосуживаемся не то что попытаться понять их, а даже просто отнестись без предубеждения.

Этель заинтересовалась более поздним, хорошо описанным периодом, когда люди уже оставили после себя множество текстов. Насколько они отличались от нас? Вот Сократ. Мы считаем его философом и одним из отцов научного метода. А современники знали его как неустрашимого афинского гоплита. Между войнами вел он жизнь парасита, хиппи по-нашему.

Этель видит, как усталый избитый ветеран Пелопонесской войны Сократ идет в Афины после поражения от беотийцев, изломанные щит и копье-ксистон остались на поле боя, позор. Перед глазами Сократа до сих пор низина, заваленная обезображенными трупами достойнейших мужей Афин, Беотии, Фив. «Никто не желает зла», – приходит Сократу странная мысль. Странная мысль – на его родном языке это звучит «парадокс». Сократ не знает, что это слово войдет во все языки людей. Сократу не приходит в голову, что он великий философ и отец науки. Он даже не записывает прибаутки, которые разбрасывает на пирах своих состоятельных друзей и в беседах с Платоном. Как принято среди ветеранов афинской тяжелой пехоты, идущих в бой, из одежды на нем один линоторакс до низа живота. Виден могучий половой орган (Φαλλός), который приятно обдувает ветер с моря. Одна из завязок линоторакса разрублена, наплечник поднялся и качается при ходьбе как знамя разбитой армии. На дороге толпятся кривляющиеся голые беотийцы, захватывающие воинов рассеянной фаланги, но стесняющиеся грозного вида Сократа и накапливающие силы. Сократа догоняет благородный всадник Алкивиад, его воспитанник, весь избитый, весь в крови.

– Держись за стремя, Сократ, – говорит Алкивиад.

Хотя нет, Алкивиад не мог это сказать, стремя изобрели через семьсот лет.

– Тебе помочь, дорогой друг Сократ? – вот так говорит Алкивиад.

– Да я и сам управлюсь с этими отважными джентльменами, – отвечает Сократ.

– Эй вы, сдавайтесь! – кричат беотийцы.

– С чего это? – удивляется Сократ, – Свобода имеет все качества добра.

– Вы же проиграли, сдавайтесь, козлы!

– Ты кого козлом обозвал, мразь? – вспыльчивый благородный Алкивиад бросается на беотийцев. Беотийцы валят его с коня.

-Э-э! Ну-ка, стоять, животные!!!– Сократ, похожий на Ахмеда, выхватывает из ножен ксифос. Беотийцы в ужасе разбегаются. Гончарный мастер изображает «Подвиг Сократа, спасающего Алкивиада». На сосуде Этель видит, как голый Ахмед в позе силы с красиво выгнутой спиной валит визжащего беотийского воина на землю. Из одежды один меч, видны прекрасно развитые мышцы и его пропорциональный, замечательный половой орган. Красивая бородка совсем как та, которую он носит через две с половиной тысячи лет. «Лучше бы все понимали, когда творят зло», – говорит ей Ахмед.

Этель проснулась. Она задремала за компьютером. Этель много работала после возвращения из Москвы, а вечерами стала изучать Коран. Книги всегда производили на нее большое влияние. Можно сказать, в ее жизни книги оказали больше влияния, чем люди.

Этель открыла Коран, прочитала:

1. Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!

2. Хвала Аллаху, Господу миров,

3. Милостивому, Милосердному,

4. Властелину Дня воздаяния!

5. Тебе одному мы поклоняемся и Тебя одного молим о помощи.

6. Веди нас прямым путем,

7. путем тех, кого Ты облагодетельствовал, не тех, на кого пал гнев, и не заблудших.

По непонятным вопросам она консультировалась на форуме изучающих Коран. Полная чувств, полная видением, которое пришло к ней, Этель написала в чате:

– Сегодня закончила читать Коран со слезами на глазах. Спасибо всем, кто оказал мне помощь на этом пути! Как я рада, что узнала больше об этой прекрасной религии. Мир вам, мусульмане!

Модератор форума отписался:

– Хвала Аллаху, Который по Своей мудрости указывает путь к свету тем из Своих рабов, кому пожелает. Уважаемая Этель, если вы чувствуете, что готовы принять ислам, не откладывайте самое важное решение вашей жизни. Да поможет вам Аллах!

Но вот этой готовности Этель как раз и не чувствовала. Ее инстинкт свободы всегда восставал против проповедников. Почему они ведут борьбу за ее душу не на жизнь, а на смерть? Большинство проповедников хотят именно полной победы. Чтобы осознал, отрекся и пришел в истину. Считать Будду лжеучителем? Отречься от Христа в пользу Мохаммеда, отречься от Мохаммеда в пользу Христа?

Почему ее пытаются заставить сделать выбор между Учителями? У нее была знакомая, принявшая ислам, чтобы выйти замуж за пакистанца. Но принять религию из карьерных или семейных соображений Этель казалось отвратительным, лживым.

У Этель появилась склонность к одиночеству. Она отдалилась от своего университетского круга с момента, когда появился Ахмед, просто на что-то еще кроме него не хватало времени. А теперь весь этот новый опыт мешал ей уютно встроиться в прошлую жизнь.

У Этель часто стала возникать странная мысль: она думает так много, но что из этих мыслей принадлежит ей? Пожалуй, только эта мысль и была полностью ее. Наверняка, до нее об этом думали и другие люди. Но, по крайней мере, за эту странную мыслишку можно ручаться, что Этель сама пришла к ней. Все остальное она прочитала в книгах, ей сказали учителя или родители. Все что она думает, придумано другими. И она продолжает читать и называет это «поиском знаний». Нет никакой Этель, богатым духовным миром и обширными знаниями которой гордится ее любимая тетя. То, что люди называет «Этель», составлено из чужих мыслей, мнений и даже чувств.

Этель очень скучала по Ахмеду. Она смотрела и читала все, что могла, о событиях на Кавказе. Она выучила карту, где маленьким кружочком было обозначено село Ахмеда. Она могла бы легко найти дорогу туда на машине из аэропорта Минеральных вод или Махачкалы.

Вертолеты, солдаты на бронетранспортерах, для нее это было просто картинкой, это никак не прикладывалось к знакомому ей мужчине, пока в документальном фильме BBC о войне на Кавказе она неожиданно не увидела Ахмеда.

– Что вы думаете о своем противнике? – спросила женщина-корреспондент.

– Мне жалко этих ребят, – сказал Ахмед, – Когда меня убьют, я буду знать, за что я умираю, – Ахмед обвел рукой вершины сзади себя, – а за что умирают они?

Фотография могучего бородатого красавца с пулеметом на плече на фоне гор и водопадов была использована как заставка титров фильма. На этих кадрах Ахмед был немного моложе, худее, очевидно, это было снято во время его Первой войны, о которой он почти не рассказывал.

В этот момент Этель поняла: не может существовать никакой причины, по которой они должны быть отделены друг от друга. Только частоколы, заборы, стены слов, которые строят люди. Бог един, Учителя разные.

Больше нельзя сидеть и ничего не делать.

Пристегните ремни безопасности

Этьен был опытным работником гуманитарных и миротворческих миссий. Этель ему сразу понравилась, и он не старался это скрывать.

– Помни, мы там многим не нужны, – сказал он Этель, когда они сидели в кафе перед началом посадки в самолет в Московском аэропорту, – Будь все время начеку, никому не доверяй, там каждый может предать и продать. Для многих мы помеха в их бизнесе. Для многих просто хороший товар. Будь готова ко всему. Даже к тому, что тебя похитит твой провожатый. Это возможность, которую нужно иметь ввиду.

– Почему тогда ты этим занимаешься этим?

Он пожал плечами:

– Когда-то я занялся этим, потому что был молод и чувствовал необходимость сделать мир лучше. Я же из поколения «all you need is love». Самое ужасное, что может произойти с народом – это выпасть из человечества. Поэтому кто-то должен поддерживать мосты. А теперь я привык к этому занятию, не умею ничего больше.

По правде говоря, Этель предполагала, что в какой-то степени ее защищает благородство ее миссии, бескорыстность помыслов.

– И не надейся, – сказал Этьен, – многие не верят в твое бескорыстие, многие тебя просто не в состоянии понять, для многих ты бесящаяся с жиру скучающая женщина. Не говоря уж о тех, кто думает, что мы все просто шпионы. А как тебе самой кажется: мы совсем обычные? Даже можно сказать: совсем нормальные?

– Нет, – честно призналась Этель.

У Этьена был своеобразный взгляд на цели своей деятельности:

– Главное, чтобы народ не начал двигаться с места, не начал переселение. Я видел в Африке целые города переселенцев. Это называется «лагерь», но скоро там вырастет второе поколение. Это не говоря уж о Палестине. В каждом таком лагере есть свой царь. В одном таком палаточном городе беженцев с населением в полмиллиона я видел шатер, где царь живет с многочисленными женами и автоматчиками вокруг него. А в палатках вокруг – это уже трудно назвать народом, масса какая-то, все забывшая и потерявшая человеческий облик. Там дети в десять лет совершают первое убийство. В десять лет нет ни одной неизнасилованной женщины. Я привозил туда американских волонтеров – они хотели организовать там школу. Их чуть не убили. Возможно, они были опасны царю или тем, кто делает на всем этом деньги. Но царь как раз готов был с ними разговаривать. Самое обидное, что их ненавидели те, кому они хотели помочь. Простые ненавидели сильнее. Я слышал много объяснений, но природу этой ненависти я понять не могу. Эта ненависть первична, как изначальный хаос. Больше всего я боюсь именно этой ненависти. Следы любой войны зарастают быстро. Меня всегда удивляет, насколько быстро жизнь берет свое. Но если народ потерял связь со своей землей, с большой вероятностью он исчезнет. По крайней мере, он уже не будет прежним. Поэтому мы должны тушить конфликты и помогать по мере сил. Не чересчур, не чрезмерно. Для того чтобы народ остался на месте, тогда люди смогут сами себе помочь.

– А как же евреи и Вавилонское пленение?

– Сколько колен израилевых было потеряно в Вавилоне? Евреи не остались тем же народом, что и до пленения.

– Горные народы Кавказа тоже подверглись выселению при Сталине, прожили в изгнании два десятка лет. Но они не потеряли себя.

– Это небольшой срок – не набрало силу поколение, не знавшее родины. Еще все очень зависит от среды, куда они попадают. Зависит, имеют ли переселенные возможность встраиваться в хозяйственные механизмы. Есть ли у них внутренняя мотивация к успеху. Уровень образования тоже решает. Сейчас между образованными и необразованными появилась почти непреодолимая пропасть. Поверь, в Европу из Африки пытаются перебраться самые лучшие, самые пассионарные, те, кто не потерял волю к успеху. Но им очень трудно встроиться в нашу жизнь. И это становится причиной разочарования и вражды.

Объявили посадку на самолет в Махачкалу. Там в аэропорту их должны были встретить русские сотрудники международной благотворительной организации, в которую она поступила волонтером. Об особенностях рейса в прифронтовую зону напоминали два автоматчика в бронежилетах вокруг зоны досмотра. Этель смотрела на людей, которые выстроились в очередь к стойке. Неожиданно ей стало страшно, просто до ужаса. Приступ потерянности, одиночества.

– Я сейчас, – сказала она. Этьен кивнул.

Этель вырвало в туалете. Рвало хорошо, обстоятельно, до полной пустоты в желудке, до спазмов. Стало легче. Она умылась, привела себя в порядок. Этьен уже дошел до стойки регистрации.

Созвездие Близнецов

Дни были все же лучше, чем ночи. Дневной свет пробивался в щели железных листов, которыми были небрежно заколочены окна ее темницы. В щели ничего нельзя было разглядеть, только лучи солнца проникали в подвал. При этом свете можно было почитать старые рваные книги и журналы на русском языке. Подвал был большим, здесь были следы пребывания нескольких человек, но сейчас она была одна. Бетонные стены и бетонный пол исключали мысли о возможности побега. Звуки доходили. Она слышала разговоры нескольких мужчин и женщины, моторы нескольких автомобилей. Время от времени смех, один раз детский голос. Нервы расшатались, звуки снаружи сильно волновали ее.

Спала Этель на матрацах и подушках от старых диванов. Из роскоши имелось разломанное кресло от старого автомобиля, прислоненное к стене. Обслуживала ее пожилая женщина, непроницаемая, не глядевшая Этель в глаза. Этель пыталась наладить с ней контакт. Этель уже хорошо понимала русский язык на слух и могла сносно формулировать мысли по-русски, но это было все равно, что разговаривать со стеной. Женщина появлялась раз в день, вечером, когда становилось темно. Она снаружи зажигала лампу над дверью, уходя, выключала ее.

Только однажды, к концу первой недели, эта женщина вдруг подняла голову. Несколько секунд две женщины, молодая и старуха, жадно вглядывались в глаза друг друга. Потом старуха опустила взгляд, забрала грязные вчерашние миски. С этого дня еда улучшилась.

Течение времени нормализовалось. В первые дни минуты текли как часы. Кто-то где-то был должен предпринимать срочные меры и все это скоро должно закончиться. Однако проходили дни, и положение не менялось. Если кто-то где-то думал о ней, вел какие-то переговоры, до нее не доходило никаких признаков.

Тем не менее, Этель ловила себя на том, что очень много времени смотрит на дверь. Дверь была железной, покрашенной в синий цвет, на высоте четыре фута или более, к ней вела решетчатая лесенка.

Иногда заходил ее тюремщик. Ей говорили, что в одиночестве человек ждет любого общения. Это был явно не тот случай. Этель поняла, что единственная его цель – попытаться узнать, с кого еще можно попытаться получить деньги за нее. Он считал, что может получить деньги от международной организации, по линии которой она приехала, от русских организаций и политиков, занимающихся помощью пленным, от ее семьи в Англии, от ее мужчины. В-общем, открывались захватывающие перспективы. Оставалось немного – собрать деньги со всех. Если человек считает, что сорвал банк, трудно призывать к его здравому смыслу.

– Он не будет платить, – начинал разговор тюремщик. Он почувствовал это слабое место. Этель не верила ему, но это было больно. Тюремщик улыбался:

– Я бы отпустил тебя, но деньги нужны на борьбу. Давай вместе подумаем, кто еще может заплатить. Где ты училась?

Этель поняла уже, что все его вопросы преследуют цель понять, сколько и у кого можно просить за нее. Про Ахмеда он тоже пробовал узнать, давно ли они познакомились, как они познакомились, что у них за отношения.

– Он мой муж, – отрезала Этель, чтобы избежать этих вопросов.

– Как так может быть муж? – тут же прилип он, – ты же христианка? Как так, не верю. Такой правоверный амир, и не смог свою женщину обратить в истинную веру!

– Я знаю Коран, – сказала однажды она ему.

– Знаешь Коран! – воскликнул возмущенно тюремщик, – Тогда ваш с Ахмедом грех велик! Знать учение и не следовать ему!

Этель поняла, почему Этьен советовал ей запомнить, что не нужно вступать в обсуждение религиозных взглядов и ценностей. Но она чувствовала, что все это просто попытки пугать ее. И она пугалась, но понимала, что не нужно показывать испуг и усталость от этих разговоров. Как говорил Ахмед: «Главное на переговорах, чтобы партнер устал раньше».

В первую ночь, когда ее привезли сюда, она смотрела на черную дыру в бетонной стене. Ей казалось, что оттуда выйдет крыса и нападет на нее. Утром оказалось, что это пятно краски. Крыс в подвале не было. Но теперь она была бы рада крысе больше, чем тюремщику. Даже совершенно точно, она была бы рада любому живому существу, хотя бы крысе.

В замке завозились ключом. Днем дверь не открывалась, волнение охватило Этель. Ее глаза отвыкли от дневного света, в ослепительном прямоугольнике двери появился Ахмед.

– Где ты шлялся? – спросила Этель, – Я уже устала тебя ждать.

-Я тоже страшно скучал.

Получилось здорово, прямо как в кино. Она разрыдалась, повиснув на нем.

Ахмед вывел ее из подвала. Глазам было больно. Этель увидела себя стоящей в ущелье среди круто поднимающихся гор. Она так и не поняла назначение объекта, на котором ее держали, какие-то бетонные хозяйственные постройки.

Ее тюремщик еще вздрагивал. Сердце еще выталкивало кровь из разрезанной шеи на песок. Этель отвернулась. Она не испытывала сочувствия к убитому, просто зрелище было некрасивое.

– Акелла промахнулся, – сказал Ахмед.

– Он говорил, что ждет от тебя выкуп. Что ты не хочешь платить.

– Я заплатил. Ему привезли деньги, он их забрал, но тебя не отдал. Потребовал еще столько же.

– Как думаешь, он освободил бы меня в конце концов?

– Как теперь узнаешь? Не у кого спросить, – философски сказал Ахмед, – я не мог тобой рисковать.

Товарищ Ахмеда тащил два автомата в зеленый военный джип. Они обменялись с Ахмедом короткими фразами на родном языке. Ахмед достал рюкзак из машины:

– Это Шамиль, мой товарищ. Переоденься, нужно идти.

В рюкзаке находилась хорошая горная экипировка.

– А где его бойцы? Я слышала здесь много людей.

– Мы сделали так, что их сейчас нет, но скоро они вернутся, быстро одевайся. В своей одежде в горах тебе будет неудобно. Собери ее в рюкзак.

– Мы не поедем на машине?

– Нет, так нужно.

Ботинки, носки, одежда, куртка, очки – все было в рюкзаке и все ей подходило. Она не спрашивала, почему так. «Хорошее планирование – это наша семейная паранойя», – говорил Ахмед.

Пока она переодевалась, Ахмед с товарищем затащили труп в машину. Кровь на песке засыпали лопатой.

– О том, что здесь произошло, будем знать только мы трое. Для остальных я заплатил выкуп. Труп скроет Шамиль. Получится, что я привез выкуп, а этот предприимчивый джентльмен с ним смылся, обдурив товарищей. Я всегда знал, что в конце он всех кинет. Думаю, никто из этих джентльменов удачи не удивится. Садись в машину.

Вверх по ущелью плохая, вся в крупных камнях грунтовая дорога продолжалась еще два-три километра, потом исчезла в горной реке. На той стороне продолжения не было – просто каменная отмель. Шамиль перевез их через реку.

– Дальше пешком, – сказал Ахмед.

Джип развернулся, двигатель стих, через минуту только шум реки нарушал тишину.

– Сегодня нужно много пройти, чтобы убедиться, что мы оторвались, – сказал Ахмед.

Этель имела опыт походов в горах, но сейчас она была не в лучшей форме, кружилась голова, пот застилал глаза, хотя ее рюкзак почти ничего не весил в сравнении с поклажей Ахмеда. Через несколько километров она уже почти не видела гор вокруг, только камни перед глазами. Шли, почти не останавливаясь. Только иногда после очередного подъема Ахмед говорил ей: «Жди». Сам из-за камней по нескольку минут внимательно осматривал в бинокль ущелье дальше. «Пошли».

Наконец, Ахмед сделал привал.

– Хочешь поесть? – спросил он.

Этель помотала головой:

– Потом.

– Ничего, ты здоровая и быстро восстановишь силы. Но сегодня придется туго.

Ахмед снова повесил автомат на укороченном ремне себе на шею, одел рюкзак. Сложив руки на автомат, он двинулся дальше. От реки начали постепенно подниматься вверх, крутые скользкие травянистые склоны перемежались каменными осыпями, идти становилось все труднее. Повернули в небольшое каменистое ущелье, уже без растительности, которое вело к снежным вершинам. Этель много раз думала, что скоро не сможет идти дальше, но шла. Наконец, Ахмед сказал:

– Отдохнем. Потом на сегодня крайнее усилие. Ты же показывала фотографии с восхождений?

– Да, в Альпах и один раз в Патагонии. Ахмед, мне не одолеть стену в таком состоянии, если ты это имеешь ввиду.

– Глупая, какая стена, так, небольшой уклон. Но без веревки его не пройти. Всего одна маленькая веревочка, я сам тебя подниму если что.

– А обойти вокруг?

– Вокруг можно, но это много часов и придется ночевать в этом ущелье. Поэтому я и хочу там подняться, чтобы знать, что мы оторвались, даже если пустят собак по следу, даже если бы у них был вертолет. Погони не должно быть, Шамиль все правильно сделает, но нужно думать, что что-то пойдет не так.

Подошли к скале. К счастью, это была стена с уклоном, которую действительно было невозможно пройти без снаряжения, но не слишком сложная. Был момент, когда она подумала, что все, силы оставили ее, но Ахмед затащил ее наверх, на каменистое плато. Теперь выше были только снежные вершины, по плато тянуло холодом высокогорья. Ахмед поднял наверх веревку. Этель лежала на скале, счастливая, что это закончилось.

– Больше тебе ничего не грозит. Это уже территория моей семьи.

– А тебе?

– Сюда забираются отряды сопротивления, когда армия сильно давит на равнине. За ними иногда приходит русский спецназ. Обычные армейские подразделения сюда не суются. Сейчас перемирие, поэтому мы никого не должны встретить. В любом случае, если что-то случится, и ты останешься одна, сразу кричи и сдавайся. Моим скажешь, что ты под защитой семьи. Русским скажешь, что ты иностранный заложник.

– Ты имеешь ввиду, если тебя убьют?

Ахмед пожал плечами.

– Еще немного до места ночевки, мы сможем перекусить и заснуть. Там одно из наших запасных убежищ на этой войне.

Ночевать устроились в каменном мешке неглубокой сухой пещеры. Там были приготовлены спальные мешки, коврики, все необходимое для ночевки.

– Я хочу помыться, – сказала Этель, – я чувствую, как от меня воняет. Нас найдут по моему запаху. Люблю тебя, милый.

– Лезь в спальник. Это ручьи с тающих ледников, не нужно в них купаться. Подожди до завтра. Ты пахнешь восхитительно, как самая лучшая и смелая из женщин. Завтра легкий переход, и мы сделаем большую стоянку. Там ты сможешь помыться. Спи, я посторожу.

Этель так устала, что не могла сразу заснуть, потом стала грезить какими-то тревожными картинами: людские галактики, снятые с телескопа Хаббл, крыса, выползающая из стены подвала, мрачный всадник, всех предавший Алкивиад, предлагающий Ахмеду сразиться, Ахмед, конечно, должен был его победить, но все равно тревожно. Этель вздрагивала и просыпалась, но тоже не совсем, не было сил до конца проснуться. Через несколько часов, когда она немного отдохнула и почувствовала себя лучше, она выглянула из мешка. Выход пещеры сиял мириадами звезд. Лунный свет слегка освещал мужчину – он неподвижно слушал темноту. Этель стала участницей сцены верхнего палеолита: женщина, спящая в пещере, ее мужчина с оружием на входе, на фоне звезд, охраняющий пещеру от диких зверей и ужаса снаружи. Не было сил шевелиться, она заснула, уже спокойно.

Утром это был кошмар. Каждая клетка мышц, сухожилий и костей отделилась от других клеток.

– Теперь я знаю, что чувствует фарш, – сказала Этель. Она знала, что в таком состоянии главное начать двигаться и постепенно станет лучше. Она не спрашивала, спал ли Ахмед.

– Ты смогла. По правде говоря, это было самым слабым местом плана. Шамиль говорил мне, что женщине это не под силу. Но я был в тебе уверен. Перекусим немного, через несколько часов мы выпьем горячего чая. Свою старую одежду оставь здесь, тебе будет легче идти.

– Мне нужно день-два, я легко набираю форму.

Снова двинулись по склонам. Сегодня двигались по альпийским лугам вдоль верхней кромки леса. Мышцы понемногу разогрелись, двигаться было почти не больно. Было тепло. Подвал остался во вчерашнем дне. Тюремщик мертв. Спина Ахмеда перед ней. Чего еще желать от жизни? Они шли по альпийским лугам, усыпанным цветами, пробирались через заросли рододендронов, проходили почти по вершинам сосен у них под ногами. Далеко внизу на дне ущелья искрилась река. С противоположного пика к реке спускались языки ледника, голубоватые, с ярко-синими трещинами. Выбрались на большую плоскую скалу, нагретую солнцем. Здесь сделали привал.

– Мне нужно поспать час, – сказал Ахмед, – сторожи и не усни.

Жужжали насекомые, не заснуть было не так просто. Солнце припекало. У Ахмеда был продуман даже крем, но Этель не хотела мазать грязное лицо. Ровно через час она разбудила его. Было жалко будить его, но Этель уже верила, что у Ахмеда все продумано по минутам.

Спустились ниже, в ущелье, пошли вверх по течению, по каменистым отмелям вдоль русла реки.

– Иди по камням, не наступай в песок и ил, – сказал Ахмед, обернувшись к ней.

Ахмед пошел очень быстро, видно было, что ему что-то не нравится, он снял автомат с шеи и держал его в руках. Этель едва поспевала за ним. Потом Ахмед велел идти прямо по руслу, по воде. Неожиданно Ахмед повернул в непролазные кусты – здесь в реку впадал незаметный ручей. По его руслу вышли в маленькую долину среди заросших лесом скал. Даже не долину, а каменную чашу с высокими скалистыми стенами.

– Здесь мы в безопасности. Насколько можно быть в безопасности здесь и сейчас. Здесь нас не найдут даже на вертолете.

От маленького озера в центре лесной чаши шел легкий пар.

– Теплая вода! – воскликнула Этель.

– Родник с пресной водой чуть выше. А в озере чистейший сульфатный нарзан. Ныряй! Я похлопочу по хозяйству на входе, поставлю несколько растяжек на случай, если кто-то заглянет к нам в гости.

Скинув все с себя, Этель погрузилась в озеро с головой. Горячие слои нарзана перемежались слоями холодной воды из пресного ручейка, стекавшего в озеро. Боже! Это может понять только тот, кому случалось не снимать одежду несколько недель. А среди живущих в наше время таких почти не осталось. Поэтому можно сказать, что Этель нашла то, чего не испытает никогда большинство людей!