Текст книги "Ожесточение(СИ)"
Автор книги: Руслан Исаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Голливудская мелодрама совершенно не прижилась. Мелодрамы смотрели индийские. Нам, горцам, нужны настоящие страсти: так чтоб начиналось с жуткой несправедливости, так чтоб у героя убили папу, маму, чтоб это сделал могущественный богатый человек, притворявшийся другом отца. А брата героя, маленького, еще чтоб ничего не понимал, этот враг забрал. И чтоб герой ничего не знал, не понимал. И героя обвинить в убийстве родителей и в тюрьму или сумасшедший дом лет на пятнадцать. Он выйдет, весь крутой, и, понятно, начнет расследование, откроет страшную правду, и полюбит дочь могущественного врага. И она полюбит его. И уже младший брат весь в золоте, он уже стал как родной сын для могущественного врага. И младший брат приходит убить героя, не знает, что они братья. Нужно, чтобы финал во дворце, везде ковры, золото. «Стой, – кричит дочь, – это твой брат». Дрожит рука с револьвером у младшего брата, не знает, как поступить. «Убей, если ты мне сын», – кричит могущественный враг. «Нет!» Могущественный враг стреляет сам, но младший брат заслоняет собой старшего. Умирает: «Я счастлив, брат, что нашел тебя». Герой вместе с могущественным врагом рыдают над телом. От горя враг стреляет себе в голову и сердце, долго умирает на руках дочери, которую успокаивает герой. Конец. И мы все во дворе Дяди Абу не смотрим друг на друга, чтобы не увидеть слезы в глазах брата. Ползут титры: Радж Капур – Раджив Капур – Шакти Капур – Шаши Капур – Карина Капур – Ранбир Капур, и приходится смотреть их до конца, пока не щелкнет магнитофон, отдавая кассету. Вот какое было искусство – это вам не Анжелина Джоли с Томом Крузом бла-бла-бла. Хотя, как раз Том Круз ничего: похож на нашего человека внешне, подтянутый и взгляд дерзкий такой.
Именно к Абу прибежал Ахмед с криком: «Долбаный Борз порвал Магомеда!» Борз был лохматый страшного вида волкодав. В те времена Борз доходил Магомеду до плеча.
Ахмед в детстве боялся собак, его сильно покусали, и он от страха ненавидел Борза. «Не ругайся», – сказал Абу и выскочил во двор. Магомед сидел довольно бледный, зажимая руку, крови действительно было довольно много. Абу подхватил Магомеда и повез в больницу райцентра, где ему зашили руку и сделали уколы.
Когда вернулись, Абу достал патроны, снял со стены ружье и сказал:
– Пойдем, застрелишь пса.
– Я не буду этого делать.
– Ты должен. Или это сделать мне?
– Мы не будем убивать Борза. Он не виноват.
Произошло вот что: кошка соседки, старой русской учительницы, которая жила в селе с незапамятных времен еще до Выселения, не смогла запрыгнуть на забор, когда за ней погнался Борз. Похоже, кошка была не намного моложе хозяйки. Тут бы ей и конец, но Магомед бросился на Борза. От неожиданности пес цапнул Магомеда.
Оставалось понять, не трусит ли парень.
– А почему он может покусать тебя и не пострадать?
– Он защищал наш дом.
Абу отлично разбирался в людях и во взгляде мальчишки не видел страха. Он всегда был рад, если напряженность удалось снять, а еще лучше, если можно посмеяться в конце.
– Твоя жизнь не будет простой, – сказал старший.
Таким образом, инцидент был исчерпан. Оставалось только дать в лоб Ахмеду, чтобы больше без спроса не бегал докладывать Дяде Абу. Но это можно было сделать потом, когда снимут швы.
«Ты ошибался, умный дядя Абу, моя жизнь проста и всегда была простой»,– думал Магомед, вспоминая Абу. С возрастом все становилось только понятнее, значит, проще, значит, лучше.
Кстати, старая учительница ничего не узнала об этой истории. Мальчишки дяди Абу доставлял ей одни неприятности. Жители высокогорья не сажают фруктовые деревья долин, потому что они вымерзают раз в несколько лет в суровые зимы. Выживают только некоторые сорта яблонь и вишни. Учительница была сослана сюда из Краснодарского края и упорно высаживала всякие черешни-абрикосы со своей родины, которые успевали дать один-два хилых урожая, после чего неизбежно наступала волна холодных зим.
Мальчишки обрывали все это еще зеленым, так что отношения не клеились. Еще у нее был патефон (настоящий механический патефон!), который она пару раз в год заводила послушать, и набор черных тяжелых пластинок для него.
Однажды она отобрала у Магомеда и Ахмеда брызгалки, прекрасные брызгалки из пластиковых баллончиков, из которых они брызгали на ее кошку, и выкинула их в сортир. Такие баллончики можно было найти только в городе, лето поблекло, каникулы коту под хвост. На следующий день Магомед с Ахмедом проникли к ней в сад на веранду и разбили несколько пластинок для патефона.
Через много лет Магомед сказал своей жене Заре, которой он говорил то, что не мог сказать другим:
– Стыд удивительное чувство. После всего, что было в моей жизни, мне больше всего стыдно за то, что мы перебили тогда пластинки этой учительницы.
Свободная женщина Востока. Весна 2010 года, понедельник, обед
Магомед остановил ягуар на пустой стоянке загородного ресторана на берегу Финского залива. В понедельник в это время года они были единственными посетителями.
– Рад тебя видеть,– поздоровался Магомед.
– Почему? – спросила Лейла. Она любила вопросами ставить людей в тупик и постоянно тренировалась в этом.
– Потому что ты не такая как все. Потому что ты помнишь моего отца. Потому что мы друзья.
Теперь Лейла была известной журналистской, редактором газеты, ведущей популярных программ и частью московского бомонда. Теперь Лейла называлась Лилией и носила русскую фамилию мужа. Ее отец заведовал кафедрой истории университета их родного города и дружил с отцом Магомеда, так что они с Лейлой были знакомы с раннего детства.
– Когда ты дашь мне большое интервью?
– Когда-нибудь потом.
Они улыбнулись. Магомед ни разу в жизни не дал интервью, не выступил со статьей. Даже участвуя в официальных мероприятиях и приемах, он избегал камер и любой необходимости высказываться.
– А хоть небольшое, но с фотографией на разворот?
– Я не такой фотогеничный, как Ахмед.
Они еще раз посмеялись. Это была старая история: в конце Первой войны Лейла с группой западных журналистов ездила по горным районам. Интервью Ахмеда не планировалось, его отряд должен был сопроводить группу по контролируемой территории. Но Ахмед не упустил возможность покрасоваться на камеру. Интервью получилось действительно хоть куда. «Что вы думаете о своем противнике?»
– Мне жалко этих ребят, – сказал Ахмед, – Когда меня убьют, я буду знать, за что я умираю, – Ахмед обвел рукой вершины сзади себя, – а за что умирают они?
Фотографии получились еще лучше. Могучий бородатый красавец с пулеметом на плече на фоне гор и водопадов до сих пор украшал фотовыставки Европы.
– Я плакал, когда смотрел, – сделал ему тогда выговор Магомед, – Это ты здорово сказал. Все же подумал бы, прежде чем свою морду с пулеметом светить на BBC.
Все от того, что Ахмед был поэтом. Он пописывал стихи даже во время войны. Иногда, кстати, неплохие. Он поддался красоте момента, красоте гор, красоте женщин, бравших у него интервью. Когда эти «сыновья», грязные как черти с запекшейся под ногтями кровью, второй день без отдыха штурмовали здание завода, которое защищал их отряд, и у него кончились патроны, Ахмед испытал такое отчаяние, что если бы у него была атомная бомба, он без раздумий взорвал бы себя вместе с этими детишками и своим отрядом. Но атакующие вдруг выдохлись, не дойдя несколько десятков метров, и отряд смог отступить. Это было одно из чудес, которое Всевышний явил Ахмеду.
Ладно, это было давно. А теперь Магомед и Лейла сидели в ресторане с видом на хмурый Финский залив.
– Как служба? – спросила Лейла.
Это был их давний разговор: Лейла говорила, что жизнь в семьях горцев напоминает службу в армии: люди так же с возрастом двигаются по лестнице. На это Магомед отвечал, что в семьях сложнее, чем в армии: капитан смело рассчитывает, что станет майором, а в семье все зависит от пользы, которую ты приносишь.
– Служба предполагает, что кому-то подчиняешься. Я уже никому не подчиняюсь. Я типа царь.
– Неудобно спорить с таким умным человеком, но мне кажется, ты ошибаешься. Неужели нет людей, приказ которых ты выполнишь?
– Просьбу. В моем положении уже не получают приказов.
– Отложим эти церемонии. Ты понимаешь, о чем я говорю.
– Конечно, есть люди могущественнее меня, и организации сильнее и богаче, чем наша семья. Они могут меня принуждать или проявлять настойчивость. Но я уже действую не по приказу. Я попробую тебе объяснить. Скажи, почему мы вступили в войну, когда вторглись русские? Русские мешали нашей вере? Мечети уже можно было строить сколько угодно. Мешали нам делать дела? Нет, наоборот, наши дела сильно пострадали от войны. Мешали нам жить по нашим законам? Они никогда не понимали ничего в наших законах. Была задета честь. Я тогда уже имел бизнес в Питере, мы с Ахмедом уже нормально устроились. Я подумал и понял, что нужно ехать. А Ахмед всегда делает как я.
– А Ахмед свободен?
– Я Ахмеду ни разу в жизни не приказывал. В серьезных вещах. Не в бизнесе, конечно, и не на войне. В бизнесе и на войне он мой подчиненный.
– У тебя не свобода, у тебя сплошная осознанная необходимость. Что ты сейчас чувствуешь, когда читаешь новости о Большом адронном коллайдере? Мимо обычных людей проходит все важное, потому что они неспособны это понять. Сообщение о телепортации квантовых состояний прошло на последних страницах. Но ты был создан для особого пути, все это знали. Даже твои братья знали, что ты особенный, когда кричали: «Мага, бросай задачи, пошли в футбол играть, сильно умный, да?».
– Честно и специально тебе признаюсь, я чувствую приятную боль, когда читаю об испытаниях коллайдера. Как трубач, который забросил трубу, чтобы открыть ресторан. Я некоторых знаю, я слежу, как там у них дела на коллайдере. Только не говори никому.
– Сначала ты уехал из Объединенного института на родину, потом война, ты никогда не думал, что свернул с пути?
– Вернуться мне предложил отец – он хотел передать мне проектный институт. Этот институт был делом его жизни. Он его создал. Сказать ему «нет» я не мог. Ты счастливая. У тебя свобода сама по себе. Мой мир устроен по-другому. Я свободен только в моменты принятий решения. Совесть должна подсказать мне решение. Потом я должен выполнить свое решение. Когда я принял решение, появляется долг. И тогда я уже несвободен. Честь заставляет следовать долгу. Если долг и честь приходят в противоречие – время снова принимать решение. Вот так в моем мире: по кругу Свобода – Совесть – Долг – Честь. Я мог уклониться от войны. Я был свободен. Совесть и честь мне сказали, что нужно ехать. А когда я сделал выбор и командовал отрядом – какая уж тут свобода.
– Таким образом, эти моменты свободы очень короткие.
– Иногда по несколько секунд. Но важно их чувствовать. Первый раз я это почувствовал в детстве, когда отказался застрелить собаку, которая меня укусила. Сейчас никто не посмеет мне сказать, что я струсил, да и никому это в голову не придет. А тогда мне было трудно, действительно трудно. Все братья, все старшие ждали, что я застрелю этого пса. И хотели этого. Я тогда первый раз почувствовал давление обстоятельств. Оно казалось непреодолимым, но я смог устоять и поступить по совести. Честь и совесть – это почти синонимы для меня. Свобода, долг, честь, совесть: все одинаково важно. Если нет хотя бы одного, все пропадает. Несвободный человек с честью, понимающий, что такое долг, хуже всего – марионетка в чужих руках. Задавить свободу пытаются именно рассуждениями про долг и про честь.
– Звучит хорошо. Ты умеешь убеждать. Но есть факты: европейцы произвели науку, машины, электронику и еще много чего. Я не феминистка, но тебе не приходило в голову, что мусульманскому миру это не удалось, потому что не хватает свободы и равенства женщины?
– Слушай, может, погостишь у нас, объяснишь Заре про приниженное положение женщины, а то я совсем под каблуком, – посмеялись, – но промышленная революция в Европе началась до свободы и равенства женщин.
– Магомед, я не была свободна. Я освободилась. Но быть свободным – это право и обязанность человека. Быть рабом грех. Извини, я разгорячилась. Тебе не с кем обсуждать многие вещи, я вижу.
– Иногда молодость прорывается. Иногда не хватает ребят, с которыми я учился в физтехе. С которыми я работал в институте ядерных исследований. Мы часами могли говорить на эти темы. Задай лучше какой-нибудь нормальный журналистский вопрос.
– Мне очень интересно то, о чем ты говорил. Я пишу книгу об альтернативах развития, собираю материал уже много лет. Все журналисты желтых изданий в душе мечтают написать о судьбах человечества окончательный, все объясняющий труд. Свой собственный «Конец истории». Что была осенью за история с танцами твоих джигитов?
– Слушай, даже не понял, почему это так разошлось в интернете. Приезжал в отпуск мой старший, Рамзан. Вместе с Асланом, Султаном и Мовлади поехали в клуб куда-то на Петроградку. На Каменноостровском попали в пробку, час стоят, с места не двигаются. День хороший, солнечный, настроение отличное, машина дорогая, все спортсмены и красавцы. Ну, Мовлади выскочил и давай лезгинку плясать. За ним Султан. Ну, Аслан и Рамзан ребята взрослые, серьезные. Из машины не выходили, сидели спокойно, только криками подбадривали и из пистолетов в воздух стреляли. Из соседних машин сняли, выложили на ю-туб. Пробка рассосалась, парни сели в машину и поехали в клуб. По номеру машины ко мне притаскиваются менты, что за дела, беспорядки, нагнетание национальной розни, к тому же нарушение правил уличного движения. Денег хотели. С ними Ахмед разговаривал, в чем, говорит, нагнетание? Исполнять народные танцы народа России? Желтые жилеты не одели на проезжей части плясать? Малозначительные такие менты, типа районные. Ахмеду пришлось им немного денег дать за стрельбу. Парням Ахмед провел воспитательную беседу на тему скромности и приличного поведения. На тему едешь себе тихонечко на мазерати, скоростной режим соблюдаешь, правила движения не нарушаешь – так прилично серьезному молодому человеку. Нечего давать повод ментам таскаться, огорчать старших. Собственно, и все. Но раскрутился скандальчик небольшой через телевидение местное и интернет. «Танцы дикарей» и всякий такой примитивный расизм и ксенофобия. Что за чушь? От зависти? Мне вот хоть на каждом светофоре пусть выпрыгивают из машин и в присядку – я донос писать не стану, я только скажу «ай, молодец». В Берлине эти балбесы выкинули такой же номер – там прохожие останавливались, в ладоши хлопали и радовались.
– Еще задам вопрос: у меня есть информация, что у тебя появился проект с китайцами.
– Контора большая, – пожал плечами Магомед, – вполне возможно. Я узнаю. А что за проект?
– Транспортный терминал.
Несколько секунд Магомед думал, глядя через стекло на серые волны залива.
– То, что я не даю интервью, еще не означает, что я не могу уточнить твою информацию или помочь тебе разобраться. Говори дальше.
– Мой источник сообщил, что китайцы организуют несколько крупных участков под строительство транспортных терминалов.
– Это хорошо, подъем экономики. Не вижу пока ничего особенного. Это большие интересные проекты, но не гигантские.
– Я расследую большое дело о злоупотреблениях в правительстве, эти проекты – часть картины. Какова твоя роль в проекте?
– Моя роль в любом деле – получить прибыль.
Магомед знал, что Лейла не раскроет источник, поэтому спросил другое:
– Когда ты узнала о моем участии?
– Несколько дней назад.
– Ты можешь точнее?
– В начале прошлой недели.
– Что тебе или твоим людям не нравится в этих проектах?
– Согласно декларации у них очень длительная окупаемость. Источники финансирования также не прозрачны, хотя в Китае за любыми источниками стоят чиновники.
– Это вполне по-китайски. У меня были торговые дела с китайцами. Они по-другому смотрят на вещи. Не скажу, что я их всегда понимаю. Но один из моих принципов – не обязательно понимать цели партнера, если он доказал свою добросовестность. Нужно понимать свою выгоду. И как ты ее получишь, если партнер попытается тебя обмануть или подставить. В данном случае китайцам затруднительно возиться с правами собственности, документацией и разрешениями на местном уровне, они попросили оказать им эту услугу. У меня есть проектная контора такого профиля, я этим займусь.
– Можешь считать это женской интуицией, но я бы не стала. Не лезь в это дело,– Магомед почувствовал, что она сдерживает волнение. Это по-настоящему важно.
– Я верю в твою интуицию. Даже больше: в твой ум. Я услышал тебя.
Магомед усадил Лейлу в ожидавшее такси. Подошел к своей машину. По пустой стоянке задувал ветер, под серым небом залив накатывал на камни серые волны. Проблема состояла в том, что согласие на участие в проекте с китайцами он дал Ляну два дня назад.
На конгрессе инвесторов два года назад структуры Ляна (китайского предпринимателя с корейскими корнями) презентовали большой строительный проект. Все было немного с излишним размахом, мутно, даже вроде не очень прибыльно, вообще непонятно, зачем китайцам это нужно. Магомед отчасти из любопытства, из желания разобраться познакомился с Ляном. У них быстро нашлись точки соприкосновения в бизнесе и появилась взаимная симпатия.
Магомед интересовался Китаем. Он был знаком с несколькими предпринимателями из Китая, и чувствовал, что есть какая-то Великая Культурная Стена, разделяющая их. Великий Файервол, информация сгорает при прохождении, даже если добросовестно отправлена. На праздновании Миллениума Магомеду пришла в голову мысль, кто из народов встретит следующее тысячелетие? Каждому человеку свойственно надеяться на продолжение именно своего рода, однако только за два народа можно быть более-менее уверенным: за китайцев и евреев.
Лян свободно владел русским языком и в разговорах с Магомедом был вполне откровенен. С точки зрения господина Ляна общество северных варваров было устроено очень просто (что, собственно, и делает их варварами). В цивилизованном обществе люди занимают множество ролей и взаимодействуют множеством ритуалов, у варваров все гораздо проще. Все их структуры и организации – это на самом деле преступные сообщества, сражающиеся за свой кусок пирога.
В обществе варваров постоянно происходят какие-то реорганизации. Переименовывая, соединяя и разъединяя, они надеются достигнуть прогресса. Они не понимают, что в грязном доме бесполезно переставлять мебель – нужно просто взять веник. В этом смысле сотрудничать с государственными структурами в России было сложно ввиду риска исчезновения преступного сообщества.
У Ляна не было национальных предубеждений. С точки зрения Ляна структура и мотивы Магомеда были проще и понятнее.
С точки зрения Магомеда сотрудничество с господином Ляном тоже было довольно безопасным, потому что у него было что отобрать, в случае, если что-то пойдет не так. В начале серьезного проекта Магомед объяснял партнерам особенности своего взгляда на бизнес.
– Господин Лян, вас обманывали когда-нибудь? – спросил он еще в начале знакомства пару лет назад, когда они обсуждали первую серьезную сделку.
Лян пожал плечами:
– Я же предприниматель. Много сделок, много разных людей. Попадались всякие.
– Меня никогда не обманывали, – Магомед помолчал, – Некоторые приходили, чтобы меня обмануть. Но потом решали этого не делать. Я вижу перспективу с вами, поэтому хочу, чтобы мы понимали друг друга. Как вы относились к тем, кто вас обманул?
– Обычно мне и моим друзьям удавалось убедить их поступить правильно. Это ведь так хорошо, когда поступают в соответствии с договоренностями. Ну а нет, вы знаете, конечно, нашу мудрость, рано или поздно я увижу, как его труп река пронесет мимо меня.
-Я хотел бы пояснить очень важную вещь: я буду страшно расстроен, если увижу труп врага, который река проносит мимо меня. Я просто места себе не найду, если это не я его туда поместил.
-Я знаю об этом, – Лян слегка улыбнулся.
-Понимаете, это вопрос не денег. Это вопрос чести. Деньги – это важно. Сделка – это важно. Но почему он подумал, что имеет право меня обмануть? Почему он подумал, что просто так возьмет мои деньги, деньги моей семьи, и будет жить спокойно, наслаждаться и ничего ему не будет? Мне будет стыдно перед братьями, перед людьми, которых я уважаю. Понимаете?
Лян кивнул:
-Магомед, я вижу сделку. Мы, китайцы, похожи на евреев. Мы хотим, чтобы сделка была выгодна обеим сторонам. Это залог безопасности, залог будущих сделок. И вообще это правильно.
Лян помолчал:
-В этом смысле с русскими трудно. Они любые сделки считают невыгодными. Они считают, что все их обманывают. Я думаю, у Вас этого комплекса нет.
– В моей Книге написано,– сказал Магомед, – «Порядочный торговец – под сенью престола в Судный день». «Не стяжайте имущества друг друга неправедным путем, а только путем торговли по взаимному вашему согласию». Я стараюсь следовать заповедям.
-Поверьте, то же самое поняли и мы еще пару тысяч лет назад.
Тогда Магомед не почувствовал сигнала опасности. Лян или действительно не хотел обмануть, или был очень в себе уверен. С тех пор Лян несколько раз подтвердил свою добросовестность. Почему тогда об участии Магомеда в проекте Лейла узнала раньше, чем он сам?
Семейный очаг. Весна 2010 года, понедельник, вечер
Поужинать собрались в шашлычном домике. Летом часто ужинали здесь, почти каждый вечер. Но этой зимой было напряженно с делами, возвращались поздно, в разное время. Так что недели две огонь не разжигали. Но Магомед сказал Заре, что у него есть настроение на шашлычки. Близнецы Ахмеда уже разожгли огонь, труба и очаг прогрелись, в домике было жарко. Несколько лет назад по вечерам тут собиралось больше народу, но теперь дети выросли и разъехались. С родителями жили близнецы Ахмеда и маленькая Роза.
Женщины принесли нарезанные овощи, блюдо с фруктами, заварили чай. Подошел Ахмед с большой бутылкой колы под мышкой и соками. Магомед крутил над углями шампуры с шашлыками. Женщины разговаривали за чайным столиком с фруктами и печеньем. Дети жарили на углях какую-то гадость, похожую на пластмассовые леденцы, превращавшиеся в бурую массу на палочке. Близнецы закатывали глаза как вкусно и громко смеялись. Роза (уже серьезная девушка, пятый класс гимназии) вздыхала – стеснялась этих придурков. Магомед хотел сказать детям, чтоб не ели много этой дряни, но Ахмед заступился:
– Слушай, Мага, оставь их в покое. Вспомни голубей, которых мы в детстве жарили на костре.
Голубей били из мощной рогатки, у отца на опытном производстве Ахмед раздобывал необычайно эластичную прочную резину. Жарили голубей на костре за гаражами.
– Во-первых, мы их добывали на охоте, во-вторых, голуби были экологически чистые, – ответил Магомед.
– Это городские-то голуби? Если честно, брат, я не мог избавиться от отвращения, когда мы их жарили на проволоке, – засмеялся Ахмед.
– Когда жарили еще ничего, меня тошнило, когда нужно было есть! – засмеялся Магомед.
В приоткрытые в сторону ночного залива двери заглянул Аслан. Он жил в квартире на Приморском, ночевал здесь, когда с утра собирались очень рано выехать.
– Заходи, парень, не стесняйся! – крикнул ему Ахмед.
– Да я уже поужинал, – сказал Аслан.
– Ничего, в твоем возрасте шашлык лишним не бывает.
– Чтобы я стал таким красивым как вы, дядя, – сказал Аслан.
Посмеялись, как многие спортсмены, в молодости развившие большую мышечную массу, Ахмед теперь неустанно боролся с лишним весом.
– Не, таким красивым, как я, у тебя все равно не получится, – сказал Ахмед.
Поели шашлыков с разными соусами. Налили чаю, соков, колы. Развалились на подушках.
– А вот скажи, брат, какое время самое счастливое в твоей жизни? – спросил Ахмед. Ему было хорошо и тянуло пофилософствовать.
– Сейчас, – не задумываясь, ответил Магомед.
– Нет, я имею ввиду типа такой лучший период, типа как стоял на вершине и потом вспоминаешь.
– Были вершины и все разные, – пожал плечами Магомед, – да ты все знаешь о моей жизни.
– А про себя я точно знаю, брат. Когда машины из Германии гоняли. Когда поднимались. Помнишь эти сумки с деньгами, таможки-растаможки, пистолеты-патроны, разборки с парнями на авторынке? Первый раз по автобану на мерседесе. Тому мерсу, правда, было лет двадцать, как он не развалился на такой скорости, как мы не убились?
– Ты, брат, говоришь о молодости. Молодость лучше, чем старость, тут ты прав.
-Нет, брат, я о другом. Мы, мужчины, рождаемся путешественниками, пиратами, купцами. А теперь я сижу в кресле и смотрю на экране отчеты по просроченной дебиторской задолженности дочерних предприятий.
Одной из любимых фотографий Ахмеда был черно-белый снимок начала девяностых, где он весь такой с бицепсами в рубашке с закатанными рукавами, а в руке пистолет, а из раскрытой сумки торчат пачки долларов. А глаза бешеные, ай, что за жизнь!
– Тогда было хорошо. И сейчас хорошо, – сказал Магомед, – Мир меняется. И мы с тобой меняемся. Если б ты не смог меняться, ты бы сейчас был толстым хачем с авторынка в спортивном костюме, обделывающем мелкие делишки по постановке на учет угнанных машин.
Ахмед обиделся:
– Почему это мелкие? Я бы только премиум сегментом занимался.
– Да я, брат, для остроты дискуссии подкинул, – посмеялся Магомед, – ладно, завтра рано вставать.
Вышли на улицу. Из-за впадающих рек залив здесь почти пресный, почти не пахнет морем. Поглощающее свет небо, черная пропасть шумящего прибоем залива. Далеко в море огни парома, идущего в Хельсинки из Петербурга, легкое зарево Кронштадта. Из-за спины – свет открытых дверей шашлычного домика. Огни его дома, огни дома Ахмеда, дома Салмана. Дежурное освещение веранды гостевого дома, прожектор стоянки и гаража. Огни его крепости. Магомед обернулся к Аслану:
– Завтра, после того как съездим в область на совет директоров кирпичного завода, заедем еще в одно место на обратном пути. Населенный пункт Покровка. Посмотри дорогу. Проверим, что там забыл китайский предприниматель Лян.
Глава 3 Знаки.
Комиссия по культурному наследию. Весна 2010 года, вторник
С Таней и Юрой они гуляют по городскому парку над рекой. Ночь. Похоже, что это выпускной вечер, потому что они с Юрой в костюмах и белых рубашках, Таня в красивом платье. Жарко. На небе мириады звезд. Теплым светом озарены аллеи и аттракционы. Невнятно доносится музыка с концертной площадки. Со стороны реки поднимаются трое вооруженных парней – лиц не различить, темные фигуры. Он должен защитить. В руках у Магомеда автомат, но вот проблема: нет ни патронов, ни магазина. Магомед сует руку в карман и находит патрон среди ключей и мелких денег. Он тянет затвор и закидывает патрон в патронник. Клацает затвор. Стрелять рано: патрон один, а нападающих трое. Выбор жжёт душу. Странное ощущение от автомата без магазина. Таня ободряюще улыбается ему и достает маленький сотовый телефон. Какой сотовый телефон? Магомед понимает, что это было давно, даже очень давно, когда не могло быть у Тани никакого сотового телефона. Поэтому он проснулся. Он задремал в машине, выехали сегодня очень рано. Смысл знака прост, даже думать не надо. Отстрелянный патрон: исполнившаяся угроза. Больше не страшен. Заряженный патрон: даже если один, власть над многими. К чему это?
– Поворот на Покровку, – сказал Аслан.
Съехали с шоссе на грунтовую дорогу. Много лет здесь не пахали и не сеяли. Поля заросли кустарником. Иногда попадались почерневшие остатки хуторов и хозяйственных строений. Даже мощный джип еле полз по разбитой черной дороге. Да и людей здесь почти нет. За час, после того как они съехали с трассы, они не встретили ни одной живой души. Куда ведут эти дороги? Кого они соединяют? Пропетляв между холмами, поросшим лесом и еще местами покрытых льдом мелких озер, дорога неожиданно вышла на высокий берег реки. Начался вечер, и солнце, выглянувшее из плотных облаков, освещало городок Покровку на высоком холме на берегу большой пустынной реки.
Зимой здесь жили всего десятка два человек, почти всем уже за пятьдесят. Летом становилось оживленнее – из Питера приезжали дачники. В прошлом году в этих местах заблудился геолог – подготовленный опытный человек. Он выходил к людям двое суток. До революции в области жил один миллион семьсот тысяч человек, за сто лет ее население уменьшилось на один миллион и теперь не дотягивает до семисот тысяч.
Черные деревянные заброшенные дома, черные деревянные столбы и развалившиеся заборы. Гостем из прекрасной мечты на фоне пылающего закатного неба плыл Покровский собор. Вернее – то, что от него осталось. Дырявые купола, крыша обвалилась. Облупилась и сбита роспись, но формы совершенны. Собор был необычен. Он был геометрически правильным, но его ярусы, стены и купола перетекали друг в друга так, что казались живыми.
Вид был прекрасен. Развалины пришли из времени, когда здесь жил великий народ. Те, кто сейчас жили здесь, не имели никакого отношения к храму, как арабы, которые продают кока-колу туристам, не имеют ничего общего с пирамидами. В развалинах не было новизны, так же как в туристических развалинах эллинских городов.
Проехали железнодорожный переезд. Рельсы и шпалы заросли травой и кустарником. Последний поезд прошел здесь несколько лет назад. Тишина и карканье ворон – главной певчей птицы этих мест.
Вблизи оказалось, что кто-то пытается восстанавливать собор. Мусор внутри был убран, в нижнем ярусе на стенах пятна свежей кладки и раствора.
Скользя по грязи, к ним подошел пожилой мужичок в резиновых сапогах. Интересно, в чем здесь ходили до изобретения резиновых сапог?
– Здрасьте, а вы кто? – спросил он.
– Комиссия по культурному наследию, – ответил Аслан.
– Да, делаем инвентаризацию памятников архитектуры, – подтвердил Магомед.
– А-а, ну может, наконец кто-то нами займется. Совсем все в упадок пришло. Работы нет. Ковыряется тут, правда один, – это прозвучало неожиданно зло, – недавно появился, говорит, что происходит из этих мест. Но его фамилия Кулагин, а я сроду не слышал в этих местах такой фамилии. Поселился в доме Вдовиных. Так что врет, по-моему. Если он будет один ковыряться, сто лет проковыряется.
– А вы не пробовали ему помогать? – спросил Магомед.
– С чего? – искренне удивился мужичок.
– Так работы ж все равно нет, так хоть храм будет.
– У вас есть сто рублей? – без всякого перехода спросил мужичок.
– Сакральный вопрос. Выдай ему сто рублей.
Мужичок почувствовал досаду. Похоже, можно было срубить и двести. Непростительный промах для такого умника. Он открыл было рот, но тот, который небритый молодой, заслонил старшего спиной и глянул так, что слова застряли в горле.
Участок под постройку коттеджного поселка, принадлежащий одной из фирм Магомеда, располагался ниже по течению реки. Этот участок достался ему случайно. Еще в девяностых годах петербуржский предприниматель пытался украсть у одной из его фирм крупную сумму денег, опираясь на поддержку знакомых по тюремному прошлому. Сейчас уже не было людей, которые попытались бы обмануть Магомеда, но тогда было другое время. Среди того, что забрали у этого отважного джентльмена, был и участок на берегу реки, под который было получено разрешение на строительство. Первый хозяин, правда, не планировал ничего строить, собирался просто собрать деньги с пайщиков долевого строительства. Плакат "Мир Вашей скандинавской мечты – поселок «Земля обетованная» до сих пор украшал съезд с федеральной трассы.
