Текст книги "Ай да Пушкин, ай да, с… сын! (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12
Благими намерениями вымощена дорога на х…

* * *

Петербург, дом полковника Энгельгарда, где снимал квартиру Лев Сергеевич Пушкин

В дверь спальни постучали. Через мгновение стук повторился, но уже громче.

– Кого там еще черти принесли?

Лев с трудом приподнялся, с недоумением оглядываясь вокруг. По комнате были разбросаны разнообразные предметы мужского и, внимание, женского туалета. Со спинки стула свисали ажурные чулки, у его ножек – лежал корсет. Чуть дальше были брошены уже его вещи: смятый сюртук, брюки.

– Ух-ты! – он оторопело уставился на пухлую женскую ножку, неожиданно лягнувшую его из-под одеяла. – Баронесса⁈ – под приподнятым краем обнаружилась сначала обнаженная спина, а затем чрезвычайно знакомая кудрявая голова одной знатной особы. – А говорила, никогда…

С удовлетворенной ухмылкой разглядывая соблазнительные очертания женщины, едва прикрытые одеялом, Лев начинал вспоминать вчерашний вечер. Судя по всему, он, наконец-то, добился взаимности от неприступной баронессы Саваж и на радостях устроил знатный загул с шампанским, ананасами, красной икрой и жареными рябчиками [один из них, похоже, и валялся в его туфле]. Он почти три месяца 'волочился за этой жгучей брюнеткой, оказывая ей самые недвусмысленные знаки внимания. И вот, когда у него завелись деньги, неприступная крепость все же сдалась.

Отвлекая, в дверь опять постучали, причем сделали это с особенной настойчивостью и энергией. Видимо, придется вставать, понял Лев.

– Ну? Кто там?

– Ляв Сяргеич, это Марфа, – скрипнул дверь и внутрь спальни просунулась дорожная горничная, с любопытством «стреляя» глазами по углам. – Сами же строго настрого запретили входить. Тама важный господин до вас пришел. Есеев али Елисаев…

Почесывая волосатый грудь, Пушкин-младший морщился. Вроде бы фамилия знакомая, а кто таков припомнить не мог никак: может человек с улицы, а может и нет.

– Может Елисеев? – в его голове, наконец, всплыло более или менее известная фамилия. – Елисеев⁈ – а тут Лев уже икнул от удивления, вспоминая, что это за фамилия. – Ты что, дура⁈ Это сам Григорий Петрович Елисеев?

– Я-ж грю,что важный господин до вас, – горничная пожала плечами, продолжая «пожирать» глазами то, что приоткрыло одело.

– Пошла прочь, дура деревенская! Кофею мне живо! – заорал мужчина, спрыгивая с кровати, и начиная натягивать попадающие под руки вещи. – Стой! Прежде скажи Григорий Петровичу, только со всем уважением, что я сейчас буду. Мол, господин с утра разбирает почту и вот-вот будет.

Едва штаны не порвал, пока пытался их натянуть. Узкие, по последней моде, брюки требовали бережного обхождения, а не как не такой спешки. Только как не спешить⁈ Ведь, Григорий Петрович Елисеев не просто купец первой гильдии, но и один из главных займодавцев самого Льва Сергеевича Пушкина. Тот Льву столько раз деньги ссуживал, что со счета можно сбиться.

– Черт, чего это он пожаловал? Вроде уже со всем расплатился, – прыгая на одной ноге, Лев пытался вытрясти обглоданные птичьи кости из туфли. Потерял равновесие, и только чудом не растянулся на полу. – Погулял же я…

Прилагая энергичные усилия, мужчина все же оделся. На мгновение задержался у зеркала, повязать шейный платок.

– Черт, черт… – платок никак не хотело ложиться на место, всякий раз напоминая нечто совершенно непотребное. И как в таком появиться перед таким гостем? – А ну его! – раздосадованный, с силой зашвырнул его в окно. – Так пойду. Скажу, что душно в квартире.

Старательно растирая лицо, чтобы оно выглядело не столь распухшим, Лев поспешил в гостиную. Марфа [горничная] скорее всего именно туда пригласила гостя.

– Григорий Петрович, дорогой, как же я рад! – в гостиную он влетел с такой радостью на лице, что ему мог бы позавидовать самый гениальный актер. – Что же вы заранее не предупредили? Вы так часто меня выручали, что я бы тоже не ударил в грязь лицом при встрече…

Елисеев выглядел именно так, как и должен был выглядеть настоящий старорусский купец и какими их еще любят изображать заезжие иностранцы. Григорий Петрович был дороден, но это была не болезненная полнота, а именно природная стать, придававшая его и без того немалому росту еще большей представительности и внушительности. Лицо широкое открытое с крупными чертами может принадлежать лишь человеку, не привыкшего скрывать свои чувства, а готового всегда к открытому, без обмолвок, разговору. Дополняла купеческий образ густая борода, правда, аккуратно, со знанием дела, подстриженная.

– Приносим, значит, извинения, что без приглашения, – торговец говорил с достоинством, не спеша. – Поделу к вам, Лев Сергеевич, по взаимоустраивающему, надо думать, делу.

Пушкин-младший удивленно кивнул. Давно к нему не захаживали такие люди и с такими предложениями. Еще несколько недель назад скорее можно было ожидать кредиторов или судебного исполнителя.

– Видел я вашу придумку, Лев Сергеевич, которая «Копейка», – в его руках появился серый газетный листок с кричащим названием «Копейка». Похоже, до этого газетку под мышкой прятала. – Думаю, что это очень добрая придумка, полезная для торговых людей, а не для какого-нибудь баловства. Так и все обчество думает.

Упомянув «обчество», гость сделал небольшую паузу. Явно, давал понять, что понимал под этим весьма и весьма уважаемых людей, а точнее богатейших промышленников и торговцев Петербурга.

– У меня ведь на такое глаз наметан. Сразу выгодное дело чую, нутром прямо, – в голосе купчины послышалось плохо скрываемое довольство. Видно было, что гордился своим чутьем. – Так вот, от газеты тоже может быть великая выгода и большие барыши, которых всем хватит.

Пушкин сглотнул внезапно вставший в горле ком. Когда сам Елисеев заводит разговор о больших барышах, то можно не сомневаться, что он имеет ввиду именно большие барыши, а не что-то иное.

– Обчество, понимаешь, тоже хочет в это дело свою лепту внести. Мы готовы немало поспособствовать развитию газетного дела. Главное, чтобы газеты делу помогали, о наших промыслах, товарах расс…

И пока Елисеев, степенно поглаживая бороду, рассказывал об общей выгоды от развития газетного дела, Лев судорожно вспоминал один из недавних разговоров со старшим братом. Насколько он помнил, тот именно об этом, кажется, и рассказывал. Рассказывал о десятках самых разных газет и журналах только в одном городе, которые будут рекламировать товары и услуги. Точно об этом, получается, говорил и его гость.

– Хорошо, Григорий Петрович, очень хорошо. Я разве против? Наоборот, рад, что такие уважаемые люди понимают важность и серьёзность задуманного дела, – вспомнив, что ему рассказывал брат, Лев это и стал «выкладывать» с невероятно важным видом. – Я уже кое-кто придумал. Думаю, прежде газетку сделаем потолще на несколько листков, чтобы все самое важное смогло уместиться. Добавим рекламы товаров, расскажем о ее пользе и выгоде. Станем давать советы по правильному хозяйствованию, чтобы юнцы не проматывали свои состояния. Ведь, поможете добрым советом, Григорий Петрович? Расскажете, как грамотно торговлей заниматься, как копейку беречь…

Гость все это время важно бороду оглаживал. Вида, конечно, не подавал, но чувствовалось, что доволен.

– Прибавим больше новостей. Чей, людям интересно будет и про Францию, и про Италию, и про Испанию почитать. Пусть знают, как тамошние жители живут, чем дышат, – Пушкин-младший разошелся, вспоминая все новые и новые детали из разговора с братом. – Еще хорошо бы, Григорий Петрович, лотерею устроить. Представляете, объявим, что каждый, кто купить газету, станет участвовать в лотерее с призом в сто, а то и в тысячу рублей.

Елисеев же шумно задышал, глаза заблестели. Сразу почувствовал, что от этого дела можно очень даже неплохие деньги заиметь.

– Лотерея, говоришь? – хрипло произнес он, наклоняясь вперед. – И ведь можно и по другим городам продавать? А если кто выиграет, то все равно при великом барыше остаться можно…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Александр Сергеевич же в этот самый момент и не догадывался, что где-то совсем рядом его брат додумался до идеи организации всероссийских лотерей, беспроигрышном способе делать огромные деньги буквально из воздуха. Пушкин был занят подготовкой к визиту, исход которого мог провернуть его жизнь с ног на голову. Очаровав государыню своей новой книгой об Иване-Мореходе, он заручился ее поддержкой перед императором, ее супругом. И теперь его ждала высочайшая аудиенция, где он мог сделать что-то по-настоящему правильное. Не «заколачивать копейку», используя знания будущего, а попытаться изменить окружающий его мир к лучшему.

– Это шанс все изменить, дорогой поэт, – он стоял прямо перед зеркалом и внимательно всматривался в лицо своего же отражения. В какие-то моменты ему начинало казаться, что с той стороны что-то даже хотели ответить. – Пришло время… Хватит, побесился, денег заработал, пришло время по-настоящему потрудиться на благо родины.

Он не страдал ни манией величия, ни мессианским комплексом, прекрасно понимая, что из него не получится ни Петра Великого, ни Ленина, ни Сталина. Глупо сейчас, вообще, мечтать о каком-нибудь «великом» переломе, после которого Россия с сохой станет Россией с ядерной бомбой. Не того он калибра человек, и это Александр давно уже понял. Но кое-что другое всё же можно было бы попробовать сделать.

Теперь, когда финансовое положение семейства более или менее устаканилось, Александр решил «отдать долги» стране. Он всегда знал, и в этом его было не переубедить, что строить новую сильную державу нужно не с солдат, пушек и танков, а с образования. Фраза Бисмарка «войны выигрывают не генералы, а школьные учителя» казалась ему как никогда верной для сегодняшнего дня.

– … Девяносто процентов населения ни читать, ни писать не могут. Крестики в бумагах ставят напротив своей фамилии. Думают, что земля плоская и стоит на трех китах. Боже, а они тут о Третьем Риме рассуждают, о богоизбранности, о нашей исключительности.

Уже несколько дней он думал только об этом. За две ночи подготовил для императора целый доклад, где подробно и с разнообразными схемами расписал, как, по его мнению, нужно реформировать систему образования в империи. На бумаге все было очень и очень прогрессивно, и даже инновационно – обучение девочек в школах и университетах, свободный допуск к образованию людей всех сословий, равное наполнение учебного плана гуманитарными и техническими предметами, индивидуальный поход, единая и непрерывная система образования и воспитания. Привел кое-какие подсчеты по грамотности среди населения, среди отдельных сословий. Прикинул, как это может повлиять на промышленность, науку, сельское хозяйство, торговлю.

– Император, говорят, мужик умный, должен понять, что Россия без нормальных школ далеко не уедет. Я же могу все так устроить, что…

Честно говоря, о том, что случится после претворения в жизнь его идей, он еще не думал. Ведь, в этом был скорее теоретиком, чем практиком. Он прекрасно помнил, как все было устроено и работало в его время. Знал плюсы и минусы современной ему системы образования и воспитания. И был уверен, что многие его задумки при должной реализации принесут много хорошего для страны и народа.

– Главное, начать с обустройства школ для детей крестьян, мастеровых, работных людей. Грамотные люди принесут больше пользы, страна шагнет вперед, станут развиваться технологии. Словом, со всех сторон хорошо. Государь обязательно поймет.

С верой в правильного «царя», который всегда и во всем разберется, Пушкин и добрался до дворца. Папка с докладом была подмышкой, вид решительный, а настрой боевой. Мысленно снова и снова повторял свою речь, полную убедительных аргументов и стройных доказательств. Не было никаких сомнений, что Николай Первый сразу же проникнется его идеями и все поймет. Ведь, Александр предлагал совершенно правильные и нужные вещи, тем более проверенные веками.

Аудиенция была намечена в малом кабинете, где император его и принял. Сухо поздоровался, показал на соседнее кресло и застыл в ожидании.

Ничуть не смутившись такому приему, Александр почтительно поклонился. Набрал в грудь воздуха и начал излагать то, ради чего, собственно, сюда и явился.

В той жизни он никогда не жаловался на отсутствие ораторских способностей. Скорее даже наоборот, ему было чем гордиться. Как опытный педагог, прекрасно знал, как можно завладеть вниманием учеников и, конечно же, взрослых. Необходимые для этого приемы и методы ему были более чем известны. Немалый опыт имелся и в отношении официальных мероприятий, во время которых доводилось много выступать перед школьным, городским и даже губернским руководством.

Словом, убедить императора в своих идеях не представлялось тяжелой задачей. По крайней мере, именно так Александр думал во время своего выступления.

– … А вы, сударь, точно хорошо себя чувствуете? – вот так просто и в то же время совершенно дико отреагировал император на пространную речь Пушкина. Причем лицо государя в этот самый момент было совсем далеко от восторженного и преклоняющего. – Точно ли та дуэль прошла без следа для вашего здоровья? В последние недели вас просто не узнать. Вы ведете себя в высшей степени странно. То вдруг ударились в коммерцию, что многие находят крайне предосудительным занятием для человека вашего положения. Потом, забросив стихотворчество, неожиданно занялись написанием сказок. Это занятие в свою очередь сменилось изданием газеты совершенно непонятного толка. И теперь это…

Слово «это» прозвучало с откровенно презрительным оттенком, напоминая собой что-то грязное, нехорошее, что и в руки-то взять неприятно.

У Александра от такой отповеди даже руки опустились. Несколько листков из папки, которую он так и продолжал держать, выпали и медленно спланировали на пол.

– Что это за прожекты такие? Откуда вы только нахватались таких идей? – император и не думал скрывать свое раздражение. – Какое еще всеобщее образование? Предлагаете посадить в одной комнате отпрыска благородного человека и чернь?

– Как же так, Ваше Величество? – растерялся Пушкин. Он все никак не мог взять, чем была вызвана такая реакция императора. – Это же просто жизненно необходимо… Для процветания державы нужны грамотные образованные подданные, а не забитые… – все его аргументы просто вылетели из головы под ледяным взглядом государя. – Сегодняшнее положение тормозит развитие промышленности, науки…

Николай Первый вдруг резко махнул рукой, заставляя Пушкина замолчать.

– Хорошо. Допустим, ваши прожекты осуществились. А что потом? – вдруг император огорошил его совсем простым вопросом. – Что потом будут делать, куда пойдут эти сотни тысяч, миллионы грамотных людей? Что им, вообще, придет в голову? Не знаете, господин Пушкин? А я скажу вам, что тогда будет! А случится…

Зрело что-то совсем нехорошее, судя по злому тону Николая Первого. У него даже лицо переменилось, судорогой скрутило.

– Случится, как при якобинцах! Эта чернь голову поднимет, а потом и оружие. Этого хотите? Да, вы сами якобинец, господин Пушкин! Вижу, вы совершенно не исправились и продолжаете выдавать совершенно антигосударственные проекты! Вы понимаете, что продолжаете находиться под особым надзором господина Бенкендорфа? Захотели вновь отправиться в ссылку, подальше от Петербурга⁈ Я могу это устроить…

* * *

Петербург. Дворцовая площадь

По брусчатке важно вышагивали дамы с кавалерами под ручку, кутаясь в меховые манто и шинели от влажного пронизывающего ветра с Невы. Маршировали строем солдаты с красными обветренными лицами, выбивая из камня под ногами равномерный звук. Цокали копытами лошади, нетерпеливо покрикивали извозчики.

Посреди всего этого движения, словно каменный перст, стоял мужчина в развевающемся плаще и высоком черном котелке, сжимая обеими руками папку с бумагами. И вся его фигура выражала такое неприкрытое отчаяние, что прохожие невольно обходили стороной, лишь бросая сочувственные взгляды.

– Вот тебе и облагодетельствовал Отчизну…

Пушкин оглянулся на Зимний дворец, прекрасный символ великой мощи и роскоши Российской империи. Оценил взглядом гармоничную симметрию фасада со стройными рядами колонн, статуй, за которыми скрывалось роскошное убранство внутренних залов и многочисленных покоев с бесчисленными зеркалами, сверкающей позолотой и мрамором.

– Души прекрасные порывы посвятил… Ха-ха, – рассмеялся, но смех и улыбка вышли откровенно жалкими. – А это никому не нужно… Вообще, никому не нужно… Они в болоте по самую шею, и не замечают этого. Их все устраивает…

Мысль о болоте, затхлом, дурно пахнущем месте, как иллюстрации окружающего его мира, показалась настолько аллегоричной, что поэт вновь рассмеялся.

– А меня не устраивает! – он вдруг скрипнул зубами, с непривычной для себя злостью оглядываясь по сторонам. – Слышите⁈ Меня так не устраивает!

Взял папку со своими бумагами и со всей силы запулил ее над головой. Она мелькнула темной птицей, теряя листья-перья.

– Сам все сделаю… Не хотите по-хорошему, будет…

Глава 13
Почти План

* * *

Петербург. Дворцовая площадь.

Господин в черном шел стремительно, целеустремленно, рассекая толпу прогуливающихся на площади на две неровные части. Голова в длинном цилиндре наклонена вперед, за спиной развиваются полы длинного плаща, делая человека похожим на раскинувшего крылья черного ворона.

– … Саш[А], старина, – на него буквально налетел молодой мужчина, радостно раскидывая руки в стороны. – Куда ты пропал?

Но господин, мазнув по приятелю ненавидящим взглядом, уже вышагивал дальше.

– Ты чего, Саш[А]? – растерянно бормотал прохожий, оставленный позади. – Это же я, Арка…

Еще через полсотни шагов со спешившим мужчиной пытался раскланяться важный господин с юной спутницей, которая что-то восторженно при этом щебетала.

– … Э-э-э, Александр Сергеевич, позвольте представить свою д…

Вновь без толку: никто перед ними не остановился, не кивнул, не произнес ни слова. Перед глазами махнул черный плащ, и толпа сомкнулась.

– Юленька, доченька, господин Пушкин просто очень спешить. Ты должна его изви…

Девица, вставая на цыпочки, все всматривалась в спины людей, пытаясь рассмотреть фигуру известного поэта.

– Батюшка, я же просто хотела показать свои стихи…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Пушкин толком не помнил, как добрался домой. Пусть из дворца превратился в непрерывную мешанину из каких-то людских фигур, скрипучих экипажей, ржущих лошадей, невнятных голосов и непонятных звуков. Голова казалась квадратной и едва не лопалась от переполнявших ее мыслей.

Мысль о ссылке уже не казалась ему столь простой и понятной, как вначале. Уверенность в силах и бесстрашие, переполнявшие только что, исчезли без следа. Словно специально в мыслях всплыли воспоминания о прошлой ссылке, длившейся целых шесть лет. Только чудом [благодаря ходатайству друзей и милости императора] его не отправили в Сибирь, откуда он со своей непоседливой натурой мог и не вернуться. А что теперь будет⁈

– Кто знает, куда он меня теперь «законопатит»? На юг, север? Или все-таки снова в Михайловское?

Можно сколько угодно храбриться, но пример с декабристами был исключительно показательным. Отпрысков знатнейших семей империи запросто сослали в Сибирь с пометкой «навечно» в сопроводительных бумагах. Выжившие сидельцы вернулись обратно лишь через три с лишним десятка лет. И их судьба Александра совсем не прельщала.

– … Я вам покажу, покажу… Только как? Что покажу? С кем? Кому, черт побери, покажу? Императору? Жандармам? Городовому с площади⁈

И с такой яростью выкрикнул это, что дворник в шаге от него с испугу выронил метлу, а через мгновение, и вовсе, на задницу шлепнулся. Глаза выпучил, рот раскрыл, ни слова выдавить из себя не может. Больно уж его слова про императора и жандармов впечатлили. По лицу видно было, что испугался до усёру. Ведь, за «полоскание» имени императора можно было отправиться в такие места, где лета, вообще, не бывает.

– А я тоже хорош, – Александр со вздохом стал подниматься по лестнице, даже не покосившись на барахтавшегося на льду дворника. – Благодетель нашелся… Лавры великого реформатора, твою за ногу, не давали спать спокойно. Решил всех спасти…

По всякому склоняя себя, он прошел в дом. Тянувшиеся из кухни соблазнительные запахи, запросто вышибали слюну. Но, скрипнув зубами, свернул направо, в сторону своего кабинета. Настроение такое, что никак не до чревоугодия.

– Ладно, старик, ладно, соберись, – Александр, вышагивая по кабинету, пытался собраться с мыслями. – Не девка, слезами и истерикой здесь не поможешь. Голова должна быть холодной…

Нужен был тщательно разработанный план на следующий год, как минимум. Ведь, ровно столько император и потребовал не появляться в столице. Осталось дождаться официального распоряжения на этот счет, и понять, куда ему придется отправиться.

– Сибирь все-таки не будет, – рассуждая, мотнул он головой. – Провинность вроде бы не подходящая для такого наказания. Вот, если бы что-нибудь замышлял против императора, тогда бы другое дело. Скорее всего снова в Михайловское отправит. А в родном доме, как известно и стены помогают…

Если сурово не придираться, то Михайловское, родовое село Пушкиных, могло стать неплохим местом для нового старта. Место, конечно, глухое, удаленное от городов и дорог, но в этом для него был большой плюс – никто мешать не будет его начинаниям.

– При желании в этом глухом углу можно ракету для полета в космос собрать, а после и улететь в ней…

Улыбка чуть тронула губы. Немудреная шутка немного развеселила. Казалось, дурное настроение начало постепенно отступать. Еще немного, эмоции совсем отступят, можно будет обдумать свое положение с холодной головой.

Но не тут-то было.

Входная дверь квартиры громко хлопнула, и кто-то затопал по паркету коридора. Тяжелая походка и непринужденность, граничащая с наглостью, не оставляли сомнения в личности гостя. Семейство Пушкиных снова навести его младший брат, которого всякие условности никогда не смущали.

– Саш[А]! Саш[А], мой любезный брат⁈ Я знаю, что уже вернулся! – громыхал голос Льва из-за неплотно прикрытой двери. – Ты опять закрылся⁈ Надеюсь, ты там ничем предосудительным не занимаешься? Ха-ха-ха!

Шутки у Льва были так себе, что, тем не менее, совсем не мешало ему над ними смеяться.

– Саш[А], я должен срочно поделиться с тобой одной просто изумительной идей! Она касается нашей газеты, и просто восхитительна!

Дверь кабинета распахнулась, и на ее пороге появился невероятно довольный Пушкин-младший. И лицо у него едва не лучилось от счастья.

– Подожди, подожди, ничего не говори! – поэту и рта не дали раскрыть. – Прежде я должен с тобой поделиться этой мыслью, или меня просто разорвет! Ха-ха-ха!

Громко расхохотавшись, он вытащил из-за пазухи очередной номер их газеты и с силой тряхнул им в воздухе. Причем сделал это с такой гордостью, словно держал в руке, как минимум собственноручно написанную американскую конституцию.

– Помнишь, ты как-то рассказывал, что можно проводить лотереи? – Пушкин молча кивнул. Действительно, примерно неделю назад он поделился с братом таким способом заработка. Правда, ничего конкретного не рассказывал, обошелся больше полунамеками. – Я решил, что нам срочно нужно этим заняться! Вот, принес на твой суд, Саш[А].

В руках у Александра оказалась газета, а глаза тут же наткнулись на статью с броским названием «Кто хочет стать миллионером?».

– Каково? – у уха звенел горделивый голос младшего брата. – Моя самоличная придумка! Теперь номера слету брать станут. Думаю, сразу сто тысяч напечатать, а может еще больше, – глаза у Льва горели так, что никаких свечей не нужно. – Представляешь, как простой люд набросится? Все скупят и еще попросят. О нашей «Копейке» после того каждая собака знать будет! Со всей России приезжать будут, а может еще и с Европы за газетой…

Прямо какие-то Нью-Васюки получались, мелькнуло в голове у Александра. Осталось еще вспомнить про Марс, на котором скоро будут яблони цвести.

– Да, Лев, идея, и впрямь, хороша, – задумался Пушкин, кивая. Взгляд продолжал скользить по серому листку, останавливаясь то на одной статейки, то на другой. Особо не вчитываясь, отмечал что-то новое – рекламу каких-то товаров, новых салонов, коротенькие объявления. Его детище явно развивалось, что не могло не радовать. – Лотерея в разы повысит узнаваемость и популярность газету, отчего ее можно сделать побольше, и цену чуть поднять. Люди все равно с руками станут отрывать.

Пушкин-младший с довольной улыбкой на лице яростно закивал. Слова про «с руками отрывать, и цену сделать побольше» ему определенно понравились.

– А какой это рупор, то есть площадка, получается…

Признаться, эта мысль у Александра уже случайно вслух прозвучала. Как-то сама собой выскочила, но тут же потянула за собой и другие мысли, которые уже точно не следовало произносить в чьем-то присутствии, да и перед собой то же. Чревато.

– Это же четвертая власть… За этими деньгами о самом главном забыли… Как говорить с водой и ребенка выплеснули.

И правда, как ему это раньше в голову не пришло⁈ Видно, совсем уже в местную жизнь врос, стал забывать о том, каким оружием может быть информация. Ведь, сейчас печатное слово совсем не то, чем оно станет в его время. Газета в конце двадцатого, а особенно в начале двадцать первого века, не стоила и той бумаги, на которой ее печатали, поэтому нередко и использовалась по самому прямого ее предназначению. Совсем веры не было, скорее даже напротив, отторжение присутствовало, едва только какая-нибудь газетенка в руках окажется.

– Здесь же совсем другой коленкор, – на время выпав из реальности, бормотал Александр. Даже сравнивать нельзя.

В этом времени сила печатного слова была такова, что смело можно было приравнивать к силе закона. Крестьяне, не умея читать и писать, почитали каждую бумажку с печатными буквами, в особенности с двуглавым орлом, не хуже, чем священное писание. Заворачивали в чистую белую тряпицу, прятали в самое сухое надежное место. Среди дворян пиетет к печати был меньше, но тоже огромен. Газеты, особенно зарубежные, отличавшиеся нерегулярностью выхода, тщательно собирались, подшивались, их часто перечитывали, передавали соседям.

– А я все про деньги, деньги… С Дантесом вон догадался газету использовать…

С французом его задумка, действительно, удалась на все сто процентов. Размещенные в газете пасквили и откровенные слухи весьма изрядно подпортили имидж Дантесу и его сторонникам. Слухи по столице такие про него пошли, что к больному напрочь забыли дорогу многие из его друзей. Никому не хотелось прослыть записным содомитом или кем-нибудь похуже.

– Только нужно действовать не спеша, медленно… Шаг за шагом, а то снова вляпаюсь…

В голове уже начал выстраивать план, как нужно развивать газету. Из самой простой, балаганной, для обычного люда, она постепенно должна превратиться в нечто гораздо большее и существенно влиятельнее. Сейчас у нее, честно говоря, и формата-то не было. Пока присутствовал самый настоящий «винегрет», мешанина из статей разнообразного содержания, множества броских заголовков, каких-то шуток и деловых рекламок.

– Ничего, ничего… Москва тоже не сразу строилась. «Копейка» – это проба, на которой можно очень многое отработать. Позже или параллельно можно и что-то более серьезное запустить… Главное, оставаться в рамках… Пока, по крайней мере… Постепенно встанем на ноги, обрастем жирком, накопим капиталец, а вот потом уже можно и с общественным мнение поработать, как следует…

Многообещающе улыбнулся, вспоминая, как нечто подобное происходило на его глазах в девяностые годы. Правда, тогда никто особо не старался что-то маскировать, в газетах, журналах и телевидении «топили» так, что люди диву давались. В какие-то годы в информационном поле прямо самые настоящие войны велись со всеми необходимыми атрибутами – наступлением, отступлением, основными сражениями и, конечно, же потерями. Со временем, естественно, медиа-махинаторы научились все делать искуснее, незаметнее, влияя на людей так, что и комар носа не подточит.

– Вот этим опытом и нужно воспользоваться. Неужели литератор с таким стажем, как у меня, не справится? – качнул головой, признавая, что вполне потянет. – Обязательно справлюсь…

В этот самый момент в его размышления грубо вмешались, как не раз уже бывало. По всей видимости, его брату надоело «вещать» о своих гениальных идеях в пустоту, и он возмутился.

– Саш[А]⁈ Ты снова за свое⁈ Опять меня не слушаешь! – Лев обиженно топнул ногой, пытаясь привлечь к себе внимание. – Закопаешься в своим мысли, и до тебя никак не достучаться.

Пушкин на это с извиняющим видом развел руками. Мол, простите ради бога, задумался о делах, о жизни. Виновато улыбнулся брату и кивнул, прося продолжать.

– Точно слушаешь? – Пушкин снова кивнул, но уже с максимально серьезным видом. Льва лучше выслушать, иначе он просто не успокоится. Характер такой был с самого детства. – Так я все о лотерее рассказываю. Говорю, что уже подсчитал. Лучше тысяч двести напечатать. Каждая газетка и будет этим самым лотерейным билетом. Представляешь. Сколько можно будет за раз заработать, – в глазах у новоявленного газетного магната «стояли» не просто деньги, а самые настоящие деньжищи. Похоже, золотые червонцы он уже в повозках возил, а ассигнации – в мешках. Или даже наоборот. – А главное, милый братик, никакого миллиона-то не будет. Приз сделаем сто рублей или даже пятьдесят рублей. Им и этого хва…

Поэт с улыбкой продолжал кивать, пока не «споткнулся». Очень уж сильно его зацепила фраза про «миллиона-то не будет». Последовавшее следом объяснение, и вовсе, все расставило по своим местам. Придуманная его младшим братом затея очень сильно напоминала банальный обман, мошенничество, а еще лучше «кидалово». Пусть для бывшего педагога «ботать по-фене» и не приличествовало, но больно уж слово было фактурным и, главное, очень точно отражала суть явления.

– Подожди-ка, Лёва, – поэт поднялся с кресла и медленно подошел к брату. Настроение в одно мгновение испортилось. Откуда-то изнутри начала подниматься злость. – Ты хочешь сказать, что лотерея будет называть «Кто хочет стать миллионером?», а победителю мы выплатим в лучшем случае сто рублей, или даже пятьдесят рублей. Я правильно тебя понял?

Сказано это было нарочито спокойным тоном, но Лев все равно забеспокоился. Похоже, стервец, почувствовал, что брату его идея не пришлась по вкусу.