Текст книги "Ай да Пушкин, ай да, с… сын! (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава 15
Лотерея

* * *

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рынок

Честно говоря, поначалу никто толком и не понял, что это за лотерея такая. Конечно, в газетке «Копейка» все и было обстоятельно расписано: чуть ли не аршинными буковицами и простыми словами. Мол, для вашего увеселения проводится особая лотерея, суть игра. Покупаете за десять копеечек газетку, а, если повезет и удача будет с вами, то получите при выигрыше целую тысячу рублей.

Вроде бы просто и понятно, но люди все равно спрашивали, чесали затылки, хмурили лбы, спорили, конечно же, до хрипоты и битья. Вот для таких случаев прямо на Сытинском рынке, чуть поодаль от калачного ряда, и поставили особую лавку с большой яркой вывеской – «СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ». За ней с самого утра и до позднего вечера стоял разбитной приказчик, который целыми днями обо всем и рассказывал.

– … Я так и не могу понять, – у прилавка, как привязанный, стоял уже битый час плешивый дядька в стареньком армяке, штопанных брюках и совсем плохоньких сапогах. Лицо такое вытянутое, скучное. Такой всю душу своими разговорами вынет, собственно, чем он и занимался. – Как же так получается, что за гривенник можно целую тысячу рублей получить? И почему газетка прозывается «Копеечка», а стоит цельных десять?

И при этом смотрел так хитренько, с ухмылочкой. Мол, знаю я вас мошенников, что хотят честного человека обдурить и его заработанный гривенник себе забрать.

– Дядя, что тут мудрёного? – у приказчика к концу дня уже язык заплетался от бесконечных разговоров и бессмысленных споров. Чуть ли не лежал на прилавке, то и делая растирая снегом разгорячённое лицо. – Я тебе уже в который раз говорю, а ты все никак в толк не возьмешь. Ничего здесь такого нет. Вот тебе газетка «Копейка» с разными новостями, вот у нее в уголочке специальный нумер, – парень поднял газету и ткнул пальцем в небольшой номер в самом углу листка, 127 371. – Платишь гривенник и газетку забираешь. А завтра к полудню прямо на этом месте особливая комиссия будет кости кидать, чтобы счастливый нумер вызнать. Цена же такая не спроста, дядя! Больно уж много охотников до этой тысячи стало…

Наконец, плешивого мужичка оттеснили от прилавка, и его место занял внушительного вида мужчина с окладистой бородой и кустистыми бровями. Видно, что человек серьезный, степенный, языком лишнего молоть не будет.

– Ты, малый, ответь, как на духу, – прогромыхал он внушительным басом, как у настоящего протодьякона на утренней службе. – Обман это все? Лжа?

И красные волосатые кулаки, размером чуть ли не с голову младенца, на прилавок положил. Мол, измордую, если хвостом вилять станешь.

– А что сразу обман? – приказчик аж сморщился, словно горький лимон надкусил. Но быстро опомнился и в один миг принял позу невинно оскорбленного: насупился, глаза вылупил, того и гляди слезу пустит. – Вы, уважаемый, лучше посмотрите на комиссию, которая будет победителей определять. Чай, грамотные?

Протянул здоровяку большой лист, на котором было большими буквами написано – «Состав особой комиссии по проведению лотереи 'СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ», а ниже уже меньшими буквами – внушительные должности и фамилии членов комиссии.

– Грамотные, – недовольно буркнул мужчина, оглаживая бороду. Затем важно поднял указательный палец и добавил. – В нашем торговом деле без грамоты никак нельзя. Так… Яго высо-ко-благо-родие капи-тан Лев Сер-гее-вич Пушкин…

Знание грамоты купчина явно преувеличил. Читал он весьма и весьма скверно: по слогам, то и дело возвращаясь назад, запинаясь, проглатывая целые слога, оттого местами получалось совершенно непонятно.

– … Яго высо-ко-благо-родие надвор-ный совет-ник при Минис-терстве Духов-ных дел и народ-ного прос-веще-ния Игорь Пав-ло-вич Мышкин… Ух, вспотел даже…

Тяжело вздыхая, приказчик мягко забирает бумагу себе.

– Почтенный, может я прочитаю? Еще у нас есть его преподобие иерей Свято-Афанасьевского монастыря отец Сергий, – парень оторвал глаза от документа и строго посмотрел на купца. – Надеюсь, к духовному сану у вас почтение имеется? Или тоже не верите?

Того аж пот пробил от такого обвинения. Это ведь не простая провинность. За оскорбление святой церкви можно и в Сибирь отъехать, причем вместе с семьей.

– Ах ты, вша подзаборная! – красный, как помидор, купец замахнулся своим кулачищем. – Да я тебе пришибу, как му…

И такой бедлам уже третий день творился. Как этот номер газеты начали продавать и о лотерее стало известно, так все и началось. На рынке у прилавка с газетами чуть ли не каждый час драка. Одному газеты не хватило, у другого сдачи не нашлось, у третье оказался кончик газеты надорван. И каждый норовит другого облаять по матушке, плюнуть прямо в лице или того хуже нос расквасить.

Оттого было поручено у прилавка с газетами полицейский пост с тремя околоточными поставить. Дюжие полицейские ножнами быстро порядок навели. Чуть кто начинает шуметь, его хвать по спине или по шее. Если с кулаками лезешь, то могут и в зубы дать, а то и в кутузку на хлеб и воду посадить.

Теперь вот осталось субботы ждать, когда будет объявление победителя. С надеждой ждать. А вдруг мой номер выиграет? Это же какие тогда деньжищи будут…

* * *

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рынок

Тот самый день…

Небо над городскими крышами Петербурга заалело, мороз с ночи еще кусался, а уже чувствовалось что-то эдакое, непонятное. Городские старожилы, что еще французских фуражиров Наполеона помнили, нутром такое чуяли. Что-то слишком тихо стало на главном проспекте. Куда-то пропали извозчики-ухари, что устраивали скачки на проспекте. Нищих, побирушек и бесноватых богомольцев, что на паперти сутками отирались, как водой смыло.

Когда такое было? Вспоминается лишь день коронации государя Николая Павловича больше десяти лет назад. Вот так тогда и было. Все, кто живой и даже полуживой, на дворцовую площадь пошли, поприветствовать нового императора. читай, весь город там собрался. Детей на руки поднимали, чтобы они хоть одним глазком на государя посмотрели, а потом про то и своим детям рассказали. А сейчас что?

– Батюшки, свят, свят, – у замызганной парадной стояла невысокая девица и испуганно озиралась. Во дворе не было ни души, из арки просматривалась совершенно пустая улица. – Где же люди-то? Нежто праздник какой-то случился, али горе? –ничего не понимая, шептала она. – Божечки, чего же делать-то?

Авдотья Котельникова была из казенных крестьян, здесь у тетки жила и прачкой у купца Вешникова трудилась. Целыми днями в холодной воде с бельем возилась, оттого и с горячкой почти трое суток в своей комнатенке и провалялась. Сейчас же вышла и замерла, как оглашенная. Стояла посреди двора, не знала, что и думать.

– Ой, страшно-то как…

Худую шубейку поплотнее запахнула, чтобы теплее было. Ведь, ее еще знобило, кашель толком не прошел. Но валяться в постели больше никак нельзя было. Ведь, тетка прямо сказала, что грязной тряпкой на улицу погонит, если она на работу не выйдет.

Выйти-то она вышла, а что дальше? На улице страшно.

– Война что ли?

Вдруг за аркой мелькнула темно-серая шинель полицейского. Похоже, десятский по их улице идет.

– Ерофей Палыч⁈ Ваше благородие⁈ – тоненько крикнула она, бросаясь бежать к арке. – Постойте, ради Христа! Ерофей Палы…

Бодрый звук шагов с подковками на каблуках стих. Похоже, услыхал.

– Ерофей Палыч⁈

Авдотья вылетела из-за поворота, как ядро из пушки, и едва не свалила с ног дюжего полицейского. К счастью, тот устоял, одним махом заключив ее в крепкие объятья.

– Авдотья⁈ Ты чего так носишься? «Зашибешь еще кого», – строго спросил десятский, нахмурив брови. Правда, строгость была напускной, что пусть и не явно, но чувствовалось. – Отвечай, как есть.

Хмурится, а сам кончик уса подкручивает. В уголках глаз хитринка прячется. Точно не злится. Скорее наоборот, веселится. Известно ведь всей улице, что бывший драгун, а ныне полицейский десятский Котельников, к Авдотье не ровно дышит.

– Ерофей Палыч, миленький, я же с горячкой слегла. Почитай, уже три дня из комнаты носа не высовывала…

Авдотья опустила глаза к земле. Пальчиками же край шубейки теребила. Чай не слепая, тоже такое отношение к себе чувствовала.

– А седни вышла, и обомлела. Людей-то почти и не видно, – она показала рукой сначала в одну сторону улицы, а потом в другую. Там, где вчера, позавчера и всегда тянулся нескончаемый поток людей, сейчас был едва ли тоненький ручеек – десяток, может меньше, прохожих. – Чего же творится? Нежто что плохое случилось?

– Что ты такое говоришь, Авдотьюшка-красавица! – полицейский, явно красуясь, выпятил широкую грудь, которую ладно обтягивала серая шинель. Шашка на одном боку придавали еще большей внушительности. Орел, словом.– Ничего плохого не случилось! Чего у нас может быть⁈ Столица, чай! Санкт-Петербург! А происходит вот что…

Чуть приобняв девицу за худенькие плечики, он начал ей рассказывать про невиданное для города событие. Мол, действо, что сейчас проходит, называется лотерея «Счастливый случай». Любой может купить газетку «Копейка» за гривенник и получить шанс выиграть тысячу рублей.

– Целых тысячу целковых? – чуть не задохнулась Авдотья. – Божечки, спаси и сохрани…

Такое количество денег она не то, что в руках не держала, а даже представить не могла. Для нее все, что больше сотни рублей, было просто несусветными деньжищами.

– Это сколько же денег-то?

– Много, Авдотьюшка, очень много. Можно ладный домик с садом под городом прикупить, да с милым другом жить припеваючи, – полицейский лихо подмигнул ей, снова заставив покраснеть. – Вот бы столько денег получить, Авдотья? Купила бы тогда такой домик?

Та сглотнула вставшей в горле ком и медленно кивнула. Чего спрашивать, если и так ответ известен. Конечно же, ей сиротке при живых родителях, что мяса вдоволь никогда не ела, хотелось и домик, и денег. Да и от милого друга она бы не отказалась. Только кто же ее такую замуж позовет?

– А что же вы тогда, Авдотьюшка, не на Сытнинском рынке? – девушка недоуменно вскинула голову. – Так сегодня станут выбирать того самого счастливчика. Чай, тоже газетку прикупили?

Она сунула руку за пазуху и, правда, нащупала листок. Она, ведь действительно, три дня назад купила «Копейку» для тетки, но по болезни забыла отдать.

– Тогда может на рынок? Мне все равно туда по служебной надобности нужно. Готов такую красавицу сопроводить.

С этими словами Котельников предложил ей руку, чтобы, значит, вместе пойти. Несмело улыбнувшись, она осторожно коснулась его локтя. Никогда еще с таким важным кавалером не ходила.

– А нравятся ли вам, Авдотьюшка, малиновые монпансье? Очень они уж вкусные и, главное, полезные. Сам господин Арнцглольд, поставщик Его Величества, рекомендует.

Откуда-то достал крохотную жестяную коробочку с красивой картинкой и протянул ей. Крышечка откинулась, а там, словно драгоценные камушки сверкнули. Монпансье…

– Берите, берите. Очень вкусные, – широко улыбнулся кавалер, двигая коробочку ближе.

Девушка взяла леденец, положила его в рот, и тут же почувствовала такую сладость, какую никогда не чувствовала.

– М-м-м-м, как же вкусно, – у нее заблестели глаза от восторга. – Благодарствую за доброту и заботу, Ерофей Палыч! Очень вкусные! Никогда такой вкусноты не ела!

– А то! – полицейский уже в который раз крутанул ус, и так уже имевший весьма и весьма залихватский вид.

Посасывая уже третий леденец, девушка украдкой косилась на полицейского. Чего греха таить, любовалась. Ведь, из Ерофея Павловича кавалер самый что ни на есть первостатейный. Сам из себя весь видный, степенный. Такого за одни усы полюбить можно. В конце концов, он при важной должности, получает зарплату. За такого замуж выйти, всю жизнь будешь, как за каменной стеной. Только, кто же ее возьмет-то?

– Что же вы вздыхаете-то, Авдотьюшка? – ее тихие вздохи не остались незамеченными. – Али что-то не так де…

Договаривать Котельников не стал. Они свернули на улицу у Сытнинского рынка и встали с разинутыми ртами. Людей перед ними было столько, что и словами не описать. Целое море, которое грозно громыхало, накатывалось на стены домов и грозило выплеснуться дальше, на другие улицы.

– Божечки, – пискнула девушка, испуганно прижавшись к мужчине.

– Вот тебе и раз! – и у того улыбка с лица исчезла. – Сколько народу-то… Настоящая тьма!

– Я боюсь, Ерофей Палыч, – прошептала Авдотья, еще сильнее прижимаясь к полицейскому. – Затопчут же.

Котельников в ответ снисходительно хмыкнул. Приосанился, повел плечами.

– Не трусь, Авдотьюшка! Я в драгунах и не такое видал, – он завел ее за спину и решительно шагнул в толпу. – А ну, православные, посторонись! В сторону, сказал! Али не видишь, что полицейский перед тобой! Ну⁈

Вида он был столь грозного, решительного, что люди тут же с готовностью расступались и пропускали их дальше. Были, конечно, и тех, кто мешкал или просто упирался. Но после внушительного кулака, что незамедлительно появлялся у носа наглеца, тут же сдавались.

– Говорю же, Авдотьюшка, что нечего бояться, – он вновь приобнял девушка. – Смотри вон туда! Вон, где деревянный помост! Видишь?

Та привстала на цыпочки, пытаясь что-то разглядеть за спинами впередистоящих. Вроде что-то и увидела.

– Это особливая комиссия… Сейчас будут определять, кто выиграл тысячу целковых…

На помост, что возвышался над брусчаткой рынка, тем временем что-то вещал худой, как слега, священник. Голос у него, несмотря на худобу и невзрачность, был внушительным, зычным. Сразу видно, что привык псалмы петь.

– … Сие мероприятие есть благопристойное действие, важное и ползительное для обчества, – священник важно поднял указательный палец к небу, подчеркивая серьезность своих слов. – Его высокоблагородие Пушкин Лев Сергеевич, чьим усердием мы и собрались здесь, лично пожертвовал две тысячи рублей на нужды нашей обители и насельников. Також пообещал, что и впредь, с каждой лотереи нашей православной церкви будет жертвоваться своя толика, чтобы, значит-ца, храмы росли, вера крепла. А таперича приступим…

На помосте появились еще трое важных господ – двое в партикулярных шинелях, а один в военному мундире. Комиссия по определению победителя, получается.

– Итак… – раздался зычный голос иерея, запустившего руку в мешочек с самыми обычными игральными костями.

И рынок замер. Тысячи и тысячи людей, что пришли сюда, затаили дыхание. Ведь, прямо на их глазах совершалось самое настоящее священнодействие. Вот-вот кто-то из них получит столько денег, сколько никогда за свою жизнь не видел.

– Нумер один!

По рынку тут же прошла волна, тысячи людей вздохнули с облегчением, другие тысячи – с печалью и злостью. Зашелестели газетные листки, словно тьма болотных гадов поползли по земле.

– Нумер чатыре!

Каждый игральную костью священник поднимал высоко над головой, и даже несколько рас встряхивал, словно в подтверждении своих действий. Остальные члены комиссии важно кивали головами, показывая, что за всем следят. Рядом стоявший секретарь быстро что-то записывал в огромную амбарную книгу.

– Нумер один! Исчо, братья и сестры, три нумера осталось!

Вновь на толпу опустилась мертвая тишина. Люди так смотрели, что страшно становилось.

– Нумер…кхе-кхе… – иерей вдруг раскашлялся, так и не сказав, как именно выпала игральная кость. – Кхе-кхе… Нумер… Нумер… кхе-кхе-кхе.

В толпе кто-то не выдержал напряжение и громко рявкнул:

– Ну⁈ Мочи уж нет терпеть…

Наконец, священник откашлялся и смог продолжить.

– Нумер семь! Нумер три!

В мешке осталась самая последняя игральная кость. Тишина стала, и вовсе, невыносимой. Казалось, можно было услышать, как сердце бьется.

– Нумер… э-э-э, – иерей вытащил кость, подслеповато на нее щурясь. – Пять!

Еще какое-то время раздавался газетный шелест. Даже члены комиссии и те разглядывали свои газетные листки. Что уж тут про простой люд говорить…

Прошло еще немного времени, но так ничего и не происходило. Никто не кричал о выигрыше, никто не прыгал от радости. Люди в толпе вертели головами, оглядывались, снова и снова заглядывали в свою газетку.

– Православные, есть ли тот, у кого все циферки сошлись⁈ – иерей махнул рукой, привлекая всеобщее внимание. – Может кто не слышал⁈ Нумера один, чатыре, один, семь, три и пять! И кого Господь сподобил?

В стороне от помоста, где стояли Котельников с Авдотьей, тоже никто ничего понять не мог. Никто вперед не выходил, не кричал.

– Авдотья? А ты чего цифры-то не посмотрела? – до полицейского, наконец, дошло, что девушка так газету и не достала. Просто стояла и жадно по сторонам смотрела. – Доставай скорее!

Девушка заторможенно кивнула. Похоже, даже и не думала, что может выиграть.

– Давай, давай!

Вытащила, развернула и стала разглядывать, ища цифры.

– Вот, здеся, – полицейский ткнул пальцем в верхний правый уголь, где в черной рамке располагалось шесть цифр. – Так… Один, четыре, один, семь… Матерь Божья!

Котельников ахнув, начал креститься. Рядом стояла старенькая бабулька, которую, вообще, непонятно как на рынок занесло, тоже стала шустро осенять себя крестом.

– Авдотьюшка, я тебя же все циферки совпали! – с глупой улыбкой говорил полицейский, не отрывая глаз от газеты. – Видишь⁈ Вот, вот же! Ты тысячу рублей выиграла! Понимаешь, Авдотьюшка⁈ Теперь сможешь себе домик купить и даже со скотиной!

А девушка с широко раскрытыми глазами вдруг икнула и разом брякнулась в обморок.

Глава 16
Долгая дорога

* * *

Около ста верст от Пскова

Какой уже час за заиндевевшим окошком тянулась одна и та же уже порядком опостылевшая картина. Пушкин клевал носом, скользя взглядом по бесконечным заснеженным полям. Изредка серо-голубая хмарь прерывалась видом небольшой рощи или леса. Через какое-то время все вновь скрывалось в снежной пелене поднявшейся метели.

– Архипка, скоро уже⁈ – устав от монотонного пути, Александр с силой стукнул кулаком в стенку возка. Слуга сидел наверху рядом с кучером и следил за дорогой. – Архипка, заснули там что ли⁈ Заблудились, поди⁈

Про «заблудились» сказал не для красного словца. Здесь такие просторы на сотни и сотни верст во все стороны тянутся, в метель с легкостью потеряешься. На почтовой станции рассказали, что только на прошлой неделе тут целый обоз в сильную метель пропал. Вчера нашли, а там уже кто замерз, кого волки обглодали.

– Архипка⁈

Словно в ответ на окрик, возок начал притормаживать, пока, и вовсе, не остановился.

– Дошло, наконец, – пробурчал Пушкин, запахивая медвежью шкуру. К вечеру стало ощутимо холодать. – Не дай Бог, заблудились. Окочуримся ведь…

Наружи тем временем что-то явно происходило. Хрустел снег под ногами. Слышались приглушенные голоса и… кажется, удары.

– Архип?

Нахмурившись, Александр привстал с места, потянулся к двери. На улице, похоже, что-то происходило.

– А ну, назад! – вместе с хриплым голосом из-за двери показался сначала здоровенный ствол древнего мушкетона, а затем бородатая харя.

Незнакомец в своих обносках – рваной солдатской шинели, женском пуховом платке на плечах, латанных-перелатанных портах – напоминал одного из солдат Наполеона, бегущего из сожженной Москвы. Правда, рожа все же выдавала в нем своего, русского, из Рязанской или Тверской губернии.

По-хозяйски расположился внутри. Свой самопал, в ствол которого с легкостью влезали два, а то и три пальца, не выпускал из рук.

– Пожрать есть че? – пробурчал и тут же принялся шарить вокруг руками. Медвежья шкура полетела под ноги, туда же отправились подушки, на которых сидели.– Пожрать, грю, где? А, вот…

Добравшись до дорожного короба под сиденьем, жадно рыкнул. Крышку короба в момент смял, отбрасывая в сторону. Мушкетом, внушительный короткоствол для стрельбы картечью, вмиг был забыт, брошенный к стенке.

– Господи, мяско! Хлеб!

Обмороженными пальцами с шелушащейся багровой кожей он разорвал вареную курицу и с жадностью вцепился в нее зубами. Похоже, два – три дня толком ничего не ел.

Умирающего от голода, ведь, сразу видно. Выдает и блеск в глазах, и ненасытность, и спешка. Незнакомец именно так себя и вел. Чавканье, хруст разгрызаемых костей заполнили весь возок. В стороны летели жир, слюни. Пока вгрызался в куриную ножку, рукой уже рвал крылышко. Хватался за ковригу хлеба, кусал ее, бросал и тянулся за кулебякой.

Насыщаясь, начал рыгать. То и дело закатывал глаза от наслаждения сытостью. В рот не закидывал все подряд, а выбирал лакомые куски. Верный признак, что уже через силу ест.

– Что глядишь, как на вошь? – осоловело икнув, грабитель, наконец, оторвался от еды и поднял глаза на Пушкина. – Клянешь, адских мук желаешь?

Александр, покачал головой, продолжая смотреть на него с нескрываемым интересом. Честно говоря, поэт давно уже мог бы выхватить из угла мушкетон и выстрелить в него. Грабитель, занятый едой, ничего бы и сделать не успел. Вопрос был лишь одном – зачем? Этот оборванец совсем не был похож на жестокого грабителя-убийцу, а, значит, ничем и не угрожал.

– Любезный, может вина? – Пушкин вытащил с встроенной нищи небольшой кувшин с запечатанной крышкой. – После такого перекуса, наверное, мучает жажда. Здесь же очень неплохое рейнское из Франции. В меру сладкое, духовитое.

Пушкину было неимоверно скучно. Те, кто много проводит в дороге, прекрасно поймут его состояние. Ум поэма, привыкший к напряженной деятельности, просто изнывал и требовал занятия – размышлений, разгадки какой-нибудь загадки. А что может быть лучше, чем беседа с незнакомым попутчиком, встреча с которым произошла вдобавок таким странным способом⁈ По этой причине Александр решил ничего особо не предпринимать, а просто подождать. Сытная пища и хорошее вино должны были разговорить преступника.

Собственно, так и случилось…

– Думаешь, я родился таким? Грабителем, разбойником? – после нескольких хороших глотков оборванца ожидаемо потянуло к откровенности. Он по-хозяйски откинулся на спинку сидения, чуть приобнял кувшин. – Не-ет, господин хороший. Если хочешь знать, то разговариваешь сейчас с поручиком Дороховым Михаилом Викторовичем, награжденного за отчаянную храбрость золотым оружием.

На что Пушкин не удержался и удивленно присвистнул. Не раз слышал о таком отличии для тех, кто проявил особенную храбрость и самоотверженность. Наградное золотое оружие невероятно ценилось в военных кругах и давалось за исключительные заслуги, в чем не помогали ни богатство, ни родовитость. Император лично утверждал списки награждаемых офицеров, попасть в число которых случайных человек просто физически не мог. Тем удивительнее и невероятнее поверить, что этого оборванца наградили золотым оружием.

– Вот шашка…

Из длинного свертка, который Пушкин до этого и не замечал, появилась сабля со сверкающим золотом эфесом. Несмотря на полумрак различалась хорошо выгравированная надпись «За храбрость».

– За штурм аула Гоцатль в малой Чечне дали. Первый в крепость ворвался, в сшибке дошел до порохового погреба и подорвал его, – прохрипел грабитель, с гордостью оглаживая золотой эфес. – Если бы от пороха не избавились, ни в жисть бы не взяли аул. Они хорошо укрепились…

Александр осторожно принял саблю, понимая, какую ценность для Дорохова она представляла. Тяжелая, длинное широкое лезвие, которое столько «попило» крови, что и представить сложно.

– Но как все это⁈ – Пушкин выразительно кивнул на лохмотья грабителя. Мол, каким же образом такой герой, дворянин оказался в этом весьма незавидном положении грабителя, разбойника. – Что же случилось?

Проговорил, и замолчал с предвкушение хорошей истории. А то, что сейчас она последует, не было никакого сомнения.

– Это около года назад случилось, – задумчиво начал бродяга, отхлебнув еще вина. Взгляд уткнулся куда-то в сторону, в стенку, и там завис. – Я как раз золотое оружие получил, и уже третий день товарищей поил. Из Тифлиса почти пять дюжин бутылок вина выписал. Тоже рейнского…

Снова приложился к кувшину, который, похоже, скоро совсем опустеет.

– Был у нас полку такой поручик Вельяминов. Дрянной человечишка, если честно. Поговаривали, что генерал-лейтенант Вельяминов, командующий войсками Кавказской линии, специально его сюда устроил, чтобы тот скорее золотое оружие и новый чин выслужил. Оттого поручика здесь так опекали, как никого другого. Чуть за речку в горы выйдет, ему сразу же благодарность. Шашкой два – три раза махнет, командир полка его золотым медальоном жалует. Словом, не за горами было и золотое оружие.

Пушкин хмыкнул. Обыкновенная история, как сотни и тысячи случаются чуть ли не каждый день. Как сказано у классиков, как не порадеть родному человеку.

– А тут, какая незадача, золотой шашкой меня за храбрость отметили. Вот Вельяминов с цепи и сорвался. Чуть вина выпьет хамить начинает, задирает. В тот день, вообще, особенно напился. Кое-как встал из-за стола и прилюдно объявил, что не заслужил я золотой шашки. Мол, ничего геройского не совершил, а получил награду за компанию.

– И? – Александр подался вперед, уже догадываясь, что случилось дальше. – Дуэль?

К его удивлению разбойник покачал головой.

– Дуэль была потом. В эту ночь я один ушел в горы. Молодой, дурной, хотел всем доказать…

Потянулся к кувшину, но тот уже опустел. Жалобно огляделся, но так и не найдя ничего похожего на новый кувшин, продолжил рассказ:

– Решил пробраться в горский аул и выкрасть одного из курбаши [предводитель отряда]. После такого никто бы и слова про мою храбрость не сказал. Вот с этой шашкой и пошел, – он с нежностью касался шашки, медленно обнажая лезвие. Видно, что немало для него значила. – Видно, меня, безголового дурня, господь пожалел, – печально улыбнулся при этом. – Без единого выстрела все чеченские посты, где прошел, где прополз на собственном брюхе. После еще день и ночь около нужника пролежал, и за домами следил, искали дом наиглавнейшего курбаши. Таких ведь сразу видно. Такой считается большим и важным человеком, у которого должны быть все наилучшим: оружие в серебре, кинжал и шашка из персидского булата, позолоченный ремень, жеребец южных кровей.

Рассказывал, а у самого глаза горели. Рука к шашке тянулась, пыталась привычным хватом за эфес ухватиться. Привычка, что лишь у опытных воинов заметна, когда всегда начеку стараешься быть.

– На второй день я такого человека приметил. Это был горец в возрасте, но еще не старик. Знаю я такую породу: шашкой может пол дня махать, на жеребца взлетит одним махом и сразу же вскачь понесется. Опасный противник, взять которого в плен немалая честь и почет, – Дорохов при рассказе, как-то собрался. Похоже, к самому главному подбирался. – Под вечер я пробрался в его дом и спрятался в одной из комнат. Когда же тот вошел, то набросился на него. Знатная получилась сшибка, еле-еле одолел. Думал, что вот-вот и он мне брюхо вспорет. С той встречи мне подарок на память остался.

Засучил рукав на правой руке, показывая страшный неровный шрам.

– Одолев курбаши, я не знал, с кем только что схватился. А как узнал, то похолодел весь, – рассказывая, грабитель скрипнул зубами, скривился. Значит, и впрямь, непростые воспоминания, получались. Его аж корежило при рассказе. – Оказывается, моим пленником стал не простой курбаши, обычный командир сотни воинов, а сам имам Шамиль, предводитель всех непокоренных горцев на Кавказской линии и наш наиглавнейший враг…

Случая исповедь, Пушкин с нескрываемым интересом присматривался к поручику. Не раз и не два ловил себя на мысли, что такой человек мог бы ему пригодиться. При его планах нужен будет расторопный и сообразительный помощник, на которого можно будет положиться, в том числе, в довольно щепетильных ситуациях. Едва не нутром чувствовал, что у него скоро появятся немало завистников, недоброжелателей и откровенных врагов. В одиночку с ними точно не справиться.

– … Когда же на своем горбу дотащил его до перевала, то отпустил, – мужчина вздохнул, опустив глаза. – Понял, что неправильно сделал. Влез в его дом ночью и напал, как разбойник. Не так нужно свою доблесть доказывать… А он взамен подарил свой дедовский кинжал, да к себе позвал. Сказал, что такому отчаянному храбрецу самое место подле него. Обещал осыпать золотом, целую княжну в жены и тысячу воином под мое начало.

У Александра аж в горле запершило от такого поворота. Выкрасть вражеского командующего и потом запросто его отпустить. Его же за поимку имама Шамиля, фанатичного врага Российской империи на Кавказе, на руках стали бы носить. Про награды и очередной чин и говорить было нечего. Самому императору бы доложили. В самом деле, русская душа, необъяснимая, до ужаса жестокая и в то же время бесконечно милосердная. И как такое могло в ней сочетаться? Огонь и вода, черное и белое.

– … Вернувшись в крепость, я вызвал Вельяминова на дуэль, на которой и зарубил его шашкой. После этого все и пошло под откос, – он махнул рукой, глаза откровенно заблестели. – Со службы отправили в отставку, считай, что выгнали. Грозились золотое оружие отобрать, да я не дал. Дома младший брат на дверь показал. Сказал, что родовое поместье ему завещано, а меня там никто не ждал. Кинул мне в зубы сто рублей и кивнул на дорогу… Вот такая моя исповедь, – голос дрогнул. – А теперь зови своих слуг. Я их немного пристукнул, должны уже очухаться. Пусть мне руки вяжут и везите в город. Устал я, как пес неприкаянный бегать. Покоя хочу, хоть и в кандалах.

И тряхнув, вытянул руки вперед. Мол, вяжи их веревками.

Но Пушкин покачал головой. Что он дурак, такого человека терять? Это же боевой офицер, отличный стрелок, с обостренным чувством справедливости. Такой точно никогда и ни за что не продаст. Нападут, костьми ляжет, но никого не пропустит.

– А, знаешь что, друг любезный, – заговорщической улыбкой улыбнулся Александр. – Пошли-ка ко мне на службу. Деньгами не обижу, работа интересная, добрая.

Не видя в глазах особого энтузиазма от предложения, Пушкин продолжил:

– Может придется и шашкой помахать, и из пистолета пострелять в нехороших людей, в очень нехороших людей.

– А ты кто таков есть? – прищурился несостоявшийся грабитель. Похоже, серьезно раздумывал, а не согласиться ли ему на такое предложение. – Может сам такой же разбойник?

Пушкин улыбнулся так, что в возке светло стало. Давно ждал этого вопроса.

– Я? Я, любезный, Александр Сергеевич Пушкин. Может слышал? Ты челюсть-то подбери…

* * *

Почтовая станция, около ста верст от Пскова

Уже опустилась ночь. Постояльцы, приезжие уже давно спали: одни, побогаче, в комнатах, остальные в гостиной вповалку. Изредка начинали брехать псы во дворе, чуя, кружащих рядом, волков. В конюшне тихо ржали кони.

Несмотря на утомительный путь Пушкин никак не мог заснуть. Ворочался из стороны в сторону, утопая в пуховой перине. Из головы никак не шел этот поручик и его история.