Текст книги "Ай да Пушкин, ай да, с… сын! (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4
Как вернуть семейную идиллию и заработать немного денег?

* * *

Са нкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

После вчерашнего скандала в квартире Пушкиных царила тишина. В воздухе витала тревога, заставлявшая обитателей ходить на цыпочках и говорить полушепотом с оглядкой на окна и двери. Катерина и Александра Пушкины, после устроенного им разноса, обиделись и закрылись в своей комнате. Кухарка, не в пример обычным дням, почти не гремела кастрюлями, дворник на улице подметал двор так, что его было едва слышно. Даже дворник, которого никогда прежде не видели трезвым, был подозрительно свеж. Присмирели и дети, остро чувствовавшие атмосферу: совсем не шалили, сидели в своей комнате и тихо возились с игрушками и книгами.

Пожалуй, лишь один человек в квартире, в отсутствие главы семейства вел себя, как обычно. Наталья сидела в своей комнатке, что примыкала к рабочему кабинету супруга, и занималась вышивкой. Иголка мелькала в ее пальцах, тянулись разноцветные нити, а на белоснежном батистовой платке постепенно появлялась причудливая анаграмма.

– … По милому по дружку ноченька не спится,

По милому по дружку ноченька не спится,

Ох, во сне милого видала,

Ох, во сне милого видала.

Тихо напевала молодая женщина старинную русскую песню, что очень любила ее старая кормилица. Пела, и улыбаясь своим мыслям. Со щек не сходил румянец.

– Ты воспой, ты воспой в саду, соловейка,

Ты воспой, ты воспой в саду, соловейка!

Наконец, последний стежок лег на свое место, и анаграмма была закончена.

– Тебе, любимый дружочек, – прошептала Наталья, прижимая платочек к груди. Причем сжимала так сильно, словно хотела насытить его теплом своего сердца. – Чтобы всегда хранил тебя от всех невзгод и напастей.

Что и говорить, крепко любила она своего мужа. Оттого и прощала, пусть и с болью в сердце, его поразительную ветреность, обидное внимание, а то и прямо интерес, к чужим дамам. Знала она про его похождения, про тот список с его амурными победами, дать испорченным нравам Петербурга. Всей душой понимала, что ее Санечка, как мотылек, вечно летит на яркое, праздничное, сверкающее, чего между ними было все меньше и меньше. Чувствовала, что охладевать к ней стал, хотя на людях еще звал «ясным солнышком» и «ненаглядной зазнобушкой», целовал кончики пальчиков и нежно касался ее волос…

– Пусть мой платочек защищает тебя от плохих людей.

Но вчера все изменилось, словно вновь они оба на шесть годков назад вернулись. Видела она, что опять все между ними вспыхнуло.

– Любый мой, – шептали припухшие с жаркой ночи губы, а в глазах вновь игривый огонек. – Береги себя.

Нежно гладила платочек, а мыслями снова и снова возвращалась в прошлый вечер и ночь. И еще ярче расцветал на щеках румянец, в груди и животе разгорался сладостный жар, отчего становилось совсем хорошо.

– Только возвращайся, обязательно возвращайся.

Вчера, как в русской народной сказке было. Поначалу, страх и ужас. Ее Санечка так гневался, что прямо беги и прячься. Разве только молнии из глаз не летали. Он, конечно, и раньше любил острое словцо, но в этот день сам себя превзошел. Братца своего, Льва, добрых пол часа костерил на чем свет стоит. Вспомнил и про его безудержные траты, и про его безалаберность, и про его амурные похождения, и про его непостоянство. Бедного Леву едва удар не хватил.

С лихвой и моим сестра досталось. Сашенька им выдал по первое число. Не обращая внимание на их слезы, припомнил им и разгульную жизнь, и беспечность, и лень.

– Очень грозен был, – шептала она, робко улыбаясь.

Не могла в своих мыслях не признаться, что таким он ей особенно нравился. Что-то в нем, всегда покладистом и учтивом, тогда появлялось первобытное, неистовое, варварское. Сашенька точь в точь начинал походить на одного из героев ее любимого французского романа, капитана королевской гвардии Француа де-Бережон, отчаянного гуляку, авантюриста и защитника слабых.

– Прямо очень грозен, – лукаво облизнула губки язычком и сразу же оглянулась по сторонам, а вдруг кто-то догадался о ее мыслях.

В мыслях снова вернулась в тот вечер, когда он прижал ее у комнаты. Она тогда аж оторопела, не ожидая такого напора и горячности. Сердечко так сильно забилось, что жарко стало.

– Что-то мне душно…

От будоражащих фантазию картин в груди вновь появилось томление. Грудь задышала чаще. Тонкие пальчики мяли только что вышитый платочек.

– Совсем душно…

Сашенька зарычал, как дикий зверь, заставив ее вскрикнуть. Вдруг подхватил на руки, занес в комнату и бросил на кровать, как охотник свою добычу. А потом такое начал вытворять, что и вспомнить…

Наталья, и правда, не знала, что и думать, испытывая странные, противоречивые чувства. С одной стороны, все случившееся вчера в спальне между ними было настолько странным, незнакомым, что при одной только мысли об этом заливалась краской. С другой же стороны, ей никогда еще так хорошо не было. Стыдно даже вспомнить, но она так кричала, так кричала…

– Ой, кто там?

В дверь комнаты робко постучали. Тихо скрипнул петли, и на пороге появились сестры. Видно было, что устали дуться и пришли за новостями.

– Ну, сестричка, ты вчера устроила, – слева присела Александра и сжала ее ладони в своих.

– Рассказывай все, без всякой утайки, а то мы обидимся, – справа села Катерина, приобняв уже за плечи. – Мы же тебе по-сестрински все рассказывали. Теперь твоя очередь…

Наталья дернулась была, но держали ее крепко. Глубоко вздохнула и счастливо улыбнулась.

– Ой, девочки, что было, что было…

Дверь в спальню от сквозняков начала медленно закрываться, скрипя плохо смазанными петлями. Голоса в комнате становились все тиши и тише. Хотя некоторые, особо эмоциональные, возгласы еще можно было разобрать:

– Да ты что⁈ Прямо как кролики сделал…

– А кричала так, что весь дом слышал. Что, прямо так сладко было? Только не ври нам, слышишь? Поклянись…

– А потом прямо туда… Ну, туда, туда…

– Как? Туда?

– И что?

– Ой, мамочки, как было…

На некоторое время женские голоса превратились в шепот, которые было никак не разобрать. Но когда эмоции вновь стали брать верх, голоса опять стали громче.

– … И Сашенька сказал, что прикажет сшить мне особые маленькие кружевные панталончики для этого самого…

– Какие такие панталончики? Их же снимают…

– Сказал, что полураздетая я еще желаннее… А еще обещал сделать кружевные мешочки дли них… Вот такие примерно…

– Не поняла, для чего? Чего в них класть-то?

– Какая ты непонятливая, Катенька! У тебя, что впереди выпирает?

– А сиськи что ли? Так бы и сказала…

– Эх, какая же ты Таша [именно так близкие называли Наталью Гончарову-Пушкину] счастливая! Прямо белой завистью тебе завидую… Ташенька, поклянись нам, своим сестрам, что сразу же покажешь эти обновки! Клянись, иначе тебя из комнаты не выпустим и защекочем до полусмерти! Клянись.

– Да вы что, девочки⁈ Как можно? Мне же совестно будет…

– Не покажешь, ты нам не сестра!

* * *

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рыно к

Несмотря на середину февраля, мороз выдался слабеньким. День был скорее промозглым, чем морозным. На мостовой многочисленные прохожие и экипажи намешали отвратного цвета снежную жижу, в которую и неприятно было даже смотреть, а не то что ступать. Но приходилось, идти-то нужно.

Александр Сергеевич застыл на подножке остановившегося экипажа, с отвращением разглядывая грязь под ногами. С мостовой пахнуло тошнотворной вонью.

– Черт, у нас, вообще, когда-то были нормальные дороги? – вопрос был скорее риторическим, чем практическим. Просто вырвалось, накипело. – Никита, ты иди по торговым рядам и слушая во все уши. Как и договаривались, ищи мне купца-прощелыгу, что хочет денег заработать. После ищи нас в трактире.

Слуга, Никита Козлов, молча кивнув, пошел в сторону рынка. Пушкин же вернулся в экипаж.

– Человек, давай в трактир на Пятницкой! – хлопнул по стенке, подавая сигнал кучеру. – А теперь, Левушка, будем думать над нашим делом, – младший брат поддакнул, сидя напротив. – Хорошенько думать. Ведь, на кону неплохие денюжки.

Собственно, с попыткой заработать и решить тем самым все свои финансовые проблемы была и связана их сегодняшняя поездка. Еще вчера ему в голову пришла идея выпускать газету, которая бы всем пришлась по душе. У Александра Сергеевича, насколько он знал, уже был подобный опыт, связанный с выпуском журнала «Современник». Плохой, если честно, опыт. Великий поэт оказался совсем никудышным бизнесменом, откровенным издателем-неудачником, который не знал ни сферы, ни законов экономики. Свой журнал печатал на отличной глянцевой бумаге, стоимости просто запредельной. Гонорары для авторов установил бешенные, а продажи оказались с гулькин нос. В итоге, вся затея ушла в откровенный убыток.

– Ставлю задачу. Нужно придумать газету, чтобы стоила копейку и в то же время всем нравилась. Никитка сейчас нам найдет такого компаньона, что у нас за простой народ будет думать. Ну как тебе идея?

Лев, несмотря на кажущуюся ветреность и недалекость, сразу же схватил суть.

– Раз копейку будет стоить, значит, каждый купить сможет. А людей у нас ого-го, – он махнул рукой в сторону окошка экипажа. – О чем писать будем?

Пушкин многозначительно покачал головой. Чего-чего, а тем для газеты он мог столько набросать, что рука устанет записывать. Ведь, газета для пенсионера была и оставалась лучшим другом и в конце двадцатого века, и в начале двадцать первого века. Он в свое время десятками их выписывал, в киосках покупал. Сотни названий – «Вечерний город», «Спутник», «Новости», «Слухи и сплетни» и множество других, которых уже и не вспомнить. Словом, ему сам бог велел популярную газету сделать.

– Вот сейчас я тебе и расскажу. Только, Лева, слушай так, чтобы не пришлось по нескольку раз повторять. Ведь, издавать ее тебе придется. Что рот раскрыл? Хотел заработать, вот и будешь зарабатывать. Так что готовь лопату.

– Какую еще лопату? – не понял шутки Пушкин-младший.

– Такую… Деньги грести.

Отсмеявшись, начали.

Лев во время разговора едва успевал записывать идеи, воспринимая их чуть ли не как откровения. По листам блокнота стремительно порхал карандаш, заполняя одну страницу за другой. Время от времени, когда слышал нечто удивительное, не выдерживал и удивленно фыркал.

– … Сплетни⁈ И будут читать? Ах да… Я и сам до сплетен и слухов большой охотник. Вот, к примеру, слышал про баронессу Гагарину…

– … Это что еще за анекдоты такие? Ты русским языком объясни… Смешная история про ежика? В смысле, научил ежик попой дышать, а после сел на пенек и задохнулся? А-а…

– … А вот амурные знакомства это очень хорошо, это мне нравится! Так ведь можно с любой дамой познакомиться. Считай, как записочку передать, оставшись никому не известным…

Приехав на место, братья продолжили разговор уже в трактире. Место здесь было не простое, а для состоятельных господ и купцов с капиталами. Чисто, опрятно, без всякой голытьбы и пьянства. Самое место для серьезной беседы за хорошим столом, чем, собственно, посетители и занимались.

– Кстати, можно еще коротенькие рецепты всяких необычных блюд печатать, – кивая на хрустящих жаренных карасей в сметане, предложил Александр. В своем времени он с большим удовольствием покупал кулинарные книги карманного формата и смаковал описания разных кушаний. – Например, напечатаем рецепт особенной вишневой наливки или капустного пирога и укажем, что прислал их какой-нибудь барон С. скажем из Калужской губернии. Вдобавок, напишем, что барон назвал его рецептом наилучшей наливки. Знаешь, какой шум поднимется…

Лев, кусая этот самый капустный пирог, кивнул. Отзывы точно будут, можно было и не сомневаться. Здесь чуть ли не каждый помещик наливку самолично делает, и именно свой рецепт считает наилучшим. Говорили, что даже дуэли по такому поводу случались.

– А еще можно про клады печатать…

У Пушкина-младшего чуть кусок из рта не выпал. Так и замер с выпученными глазами и половинкой пирога, зажатого в зубах.

– О каких таких кладах? – давясь, быстро выпалил он. – Ты и о кладах знаешь? Откуда?

Пушкин же в ответ расхохотался, обратив внимание на столь «живую» реакцию брата. Ясно теперь, как другие среагируют.

– В каждом из нас, Левушка, считай с самого детства заложено стремление к чему-то необычному. Хочется приобщиться к какой-нибудь таинственной тайне, извиняюсь за каламбур. А зарытые кем-то сокровища, спрятанные клады, вообще, заставляют нас слюной исходить.

Все это Александр знал, как никто другой. Являясь учителем литературы «в прошлом», прекрасно помнил, какое впечатление на учеников оказывали подобные истории из классики. Класс в один момент превращался в галдящую и жадно сверкающую толпу, едва только при разборе какого-нибудь произведения заходила речь о спрятанном кладе. Даже в целом не особенно примечательный отрывок про Тома Сойера и найденную им горстку серебряных долларов в пещере он с учениками обсуждал почти целый урок.

– Вот, к примеру, что ты слышал о библиотеке Ивана Грозного? – Пушкин-младший в ответ недоуменно пожал плечами. – Получается, ничего не слышал. А между тем, она считается крупнейшим собранием древнейших книг Европы, а может и мира, о котором сохранились достоверные свидетельства. Стоимость их сейчас составляет просто баснословные деньги.

– Ну да, – пробурчал младший брат, похоже, выражая сомнения.

– И даже если отбросить культурную и историческую ценность этой библиотеки, то цена книжных окладов все равно будет впечатляющей. Согласно сохранившимся описаниям, сделанным современниками, обложки книг были настоящими произведениями ювелирного искусства, представляющими изделия из золота, серебра, драгоценных камней. Вот об этом можно и делать короткие заметки в газете, добавляя разные сладкие подробности о безуспешных поисках…

Лев уже и про еду забыл. Надкусанный пирог так сиротливо и лежал рядом с ним, забытый и брошенный.

– Так это же… – он пытался сформулировать свою мысль. – Люди же всю Москву перекопают.

– Зато как будут газету раскупать, – подмигнул с улыбкой Пушкин. – Печатать не будем успевать… Кстати, похоже, и наш компаньон нашелся. Не все же нам одним газету издавать. Вон, Никитка в дверях трактира стоит с каким-то купчиной. Сейчас поглядим на него.

Александр привстал с места и махнул рукой, призывая обоих.

– Мое почтение, судари! – купец, весьма худой мужчина средних лет с ярко рыжей шевелюрой и отчаянно пройдошистым лицом, тут же стянул с головы картуз. Расплылся в улыбке, словно встретил самых близких ему людей. – Позвольте представиться,Рукавишников Прохор. Торгую всем понемножку. Никитка сказал, что вам расторопный, знающий человек для нового торгового дела нужен. А что за дело-то?

Сел на краешек скамьи и, словно хорошая ищейка, начал глазами рыскать. Успел и стол взглядом обшарить, и самих господ, и их одежду. Точно пройдоха, понял Пушкин, но такой ведь и потребен для выпуска народной газеты.

– Хочу народную газетку выпускать, – сразу же взял быка за рога Александр, отслеживая каждое движение будущего компаньона. Решил, что, если почувствует у купца гнильцу, то сразу же с ним распрощается. – Чтобы стоила копейку, и чтобы каждый там что-то свое видел. Мой брат, Лев Сергеич, будет для благородного сословия писать, а ты, если договоримся, – для всех остальных. Ну, чего думаешь?

Тот задумался, но ненадолго. С пару минут повертел головой по сторонам, и сразу же созрел для ответа.

– Дык, всем сложно угодить. Господам подавай новости про балы и дамские шляпки, торговым людям – про виды на урожай и законы, а голытьбе – про дармовое угощенье. И как все это в одну газетку вместить?

Зацокав языком, Александр закивал. Купчина все в точку сказал. Нужно из газеты не винегрет делать, а что-то попроще, целевое.

– Вот ты, господин хороший, назвал газету народной, значит, и о простом писать нужно…

После того, как формат будущей газеты стал более или менее понятен, разговор уже пошел о конкретных деталях.

– … О газете должен каждый сопливый мальчишка в Петербурге знать, каждый бродяга и нищий на паперти должен о ней слышать. По такой цене она всякому по карману будет.

– … Эмоции нужны! Чтобы читали и смеялись, ругались или плакали! Чтобы читали, а потом в драку лезли! Нужно писать про скандалы, про преступления, про ссоры! Коротко, ярко и живо!

Пушкин-младший и купчина слушали Александра с открытыми ртами и натурально выпученными глазами. Еще бы иначе было! До такого агрессивного маркетинга, который мало только не гипнотизировал покупателя, было еще много-много лет.

– Это низко, некрасиво и может быть даже не очень достойно, но… – Александр поднял вверх указательный палец, привлекая внимание к своим словам. – Заработанные деньги пойдут на благие дела. Немного встанем на ноги, и начнем выпускать газеты для торгового люда отдельно, для школяров отдельно, для благородных отдельно, и, конечно же, для милых дам отдельно.

Кстати, обращаю ваше внимание на пару-тройку историй о Великой войне – драйвовые, резкие и необычные

Лирик против Вермахта – поэтом борется с немцами – /reader/318440/2908317

Физик против Вермахта – физик раздает люлей немцам – /reader/314768/2871650

1941 год. Друид. Второй шанс. – друид строит лесную империю – /reader/262130/2357408

Глава 5
В семейных и финансовых заботах

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Трое сестер толком и не спали эту ночь. Кое-как до утра дотерпели, очень уж им хотелось посмотреть на эти женские обновки, о которых рассказывал поэт. Воображение после Натальиных объяснений только лишь разыгралось, рисуя им нечто совершенно потрясающее, волшебное, что придаст им невообразимый шарм.

– И чего она там возится? – недовольно бурчала Катерина, время от времени заглядывая в комнату к портнихе. Александра и Наталья тоже ерзали от нетерпения, но терпели. – Третий час уже пошел. Еле платье за такой срок можно сшить, а здесь две кружевные тряпочки только…

– Может она чего не поняла? – предположила Александра. – Ткань только испортит.

– Подождите, девочки. Сашенька же ей все объяснили, а и даже нарисовал. Вот видите, – Наталья показала им листок с черно-белыми зарисовками женского нижнего белья. – Видите, подписал даже… Эти назвал танго… Эти бразильяно. Из Бразилии, наверное.

Обе сестры тут же обступили ее.

– А это что?

– Это просто шортики, как панталончики, только короче.

За этим занятием они и не заметили, как распахнулась та самая дверь и на ее пороге не возникла модистка, сухонькая дама невыразительным вытянутым лицом, обшивавшая туалеты знатных дам.

– Сударыни, все готово, – громко произнесла она. Привлекая к себе внимание. – Примерять будем?

Троица лукаво переглянулась и, не сговариваясь, закивала головами. Через мгновение они уже были в комнате, где только что работала портниха.

– Ой, батюшки родные! – ахнула Катерина, первая оказавшаяся у стола с изделиями.

– Красота-то какая, – прижавшись к ней слева, восхищалась Александра. – Таша, гляди, какое чудо!

Вставшая рядом, Наталья от восторга, и вовсе,все слова растеряла. То, что получилось, ни в какое сравнение ни шло с теми новомодными шелковыми панталончиками, что привозили из Франции и Италии. Кружевные белоснежные, они казались невесомыми паутинками, которые и в руки-то взять страшно. Но так хотелось их коснуться, взять и любоваться затейливым кружевом.

– Ташенька, родненькая, такие же хочу! – Катерина вдруг с силой вцепилась в рукав Натальи. Держала, не оторвать, и смотрела глазами, как у преданного пса. И голос стал просящий, грудной, аж до самых печенок пробирающий. – Слышишь?

– И я! – в другую руку вцепилась уже Александра, смотревшая не менее жалобными глазами. – Ты ведь не пожалеешь для родных сестричек такую красоту? Ташенька, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Наталья схватила кружевные панталончики и прижала их к груди. При этом глянула на сестер таким взглядом, что сразу стало ясно – не отдаст.

– Я спрошу у Саши, – Катерина и Александра сразу же насупились. – Сначала он посмотрит на них, – сказала и тут же замолчала, порозовев лицом. Поняла, как это двусмысленно прозвучало.

Она опустила глаза вниз и погладила нежную узорчатую ткань. Прикусила губу, во рту змейкой мелькнул алый кончик язычка. В голове всплывали сладостные картины, где она была в этих кружевных панталончиках, а он…

– Какая же ты, Таша, жадная, – насупилась Катерина, а следом за ней скривилась и средняя сестра. – Забыла, сколько всего мы для тебя сделали? Чего не попросишь, делали… А ты…

– Совсем о нас не думаешь, – в тон ей вздыхала и Александра, демонстративно отвернувшись от Натальи. – Сама себе мужа отхватила, а мы вот старыми девками остались. А с такой обновкой…

Всхлипнула сначала одна сестра, а следом за ней и вторая.

– Катенька, Сашенька, вы что? – у Натальи тоже выступили слезы. – Что вы такое говорили? Я же завсегда с вами… Хорошо, хорошо. Я скажу Саше, чтобы он и про вас не забыл с этими панталончиками. Слышите?

Через мгновение уже вся троица счастливо ревела, обнимаясь, смеясь.

* * *

Петербург, Сытнинская улица, вблизи от Сытного рынка

Наверное, странное это было зрелище, если посмотреть со стороны. По улице шли двое господ, один из которых болтал без умолку, а другой молчал и блаженно улыбался.

– … Саш[А], ты совсем меня не слушаешь, а витаешь где-то в облаках,-Лев пытался обидеться на брата, но получалось у него не очень. Характер такой, серьезно даже обидеться не мог. – Я тебе уже битый час рассказываю о своих идеях. Если все получится, то у нас будет так много денег. Ты слышишь меня? О чем ты, вообще, думаешь?

Продолжая улыбаться, Александр мотнул головой. Молча. В самом деле, не скажешь же на всю улицу, что безумно влюбился, причем не в кого бы то ни было, а в свою собственную супругу.

– Саша[А]⁈ Я тебе тут душу изливаю, а ты… – насупился брат. —

Это было какое-то наваждение, охватившее его в тот вечер и до сих пор никак не отпускавшее. Тот момент, когда его «накрыло» впервые, Александр прекрасно помнил. Он сидел в своем кабинет и едва только от злости не трясся, понимая, что лубочный красиво-парадный образ великого поэта, созданный в литературе, оказался не более чем ярким фантиком. Реальный Александр Сергеевич, вокруг которого «водили хороводы» тысячи и тысячи учителей и которым «тыкали» своим ученикам, был совсем другим: исключительно злопамятным, неимоверно обидчивым, особенно безрассудным и крайне непостоянным. Понимание того, что гений слова и рифмы, являлся так себе человеком, стало для него особенно болезненным.

– Саша[А]… – болтовня Льва продолжала звучать неразборчивым фоном, который он по-прежнему пропускал мимо ушей.

Но едва в тот вечер Она зашла в кабинет и коснулась его плеча, как гнев и злоба исчезли. Словно прозвучал божественный щелчок пальцами, и тяжесть на душе испарилась, как ее никогда и не было. Он смотрел на нее и никак не мог отвести взгляда, получая физическое наслаждение от одного лишь созерцания. Что, как и почему это происходило, ответов на эти вопросы у него не было.

– Саша[А], ты меня начинаешь пугать, – не унимался брат, пытаясь достучаться до Пушкина. – Что это за глупая улыбка? Ты похож на сопливого юнца, впервые попавшего на бал. Но им-то это позволительно, а ты-то, ты-то…

Александр отмахнулся, словно от назойливой мухи. Его душа пела – «она моя, только моя»! Наталья Гончарова, муза великого поэта, в честь которой создавались величайшие поэтические произведения русской литературы, его! Еще недавно он рассказывал о ней на своих уроках, показывал иллюстрации из учебников, а сейчас слушал ее голос, любовался походкой, и не только…

– Да, что с тобой такое⁈ Саша[А]⁈ Очнись, в конце концов! Ты забыл, зачем мы здесь⁈ – Льву, похоже, все это окончательно надоело, и он принялся тормошить брата. – Сегодня же выходит в свет наша газета, и мы хотели своими глазами увидеть, что вышло из этой затеи. Забыл? Мальчишки-разносчики уже с утра по рынку бегают…

Пушкин поморщился, сбрасывая наваждение. Его так за рукав дергали, что поневоле очнешься. Вскинул голову и удивленно огляделся. Глубоко погруженный в свои мысли, и не заметил, как они оказались на месте. Торговые лавки Сытного рынка начинались в паре десятков шагов.

– А вот, кстати, и они. Слышишь, как вопят? Во! Орут слово в слово, как ты и учил, – Лев уставился в сторону ворот. – Эх, прямо заслушаешься! Чую, братишка, что теперь только глухой и слепой не будет знать про нашу «Копейку».

Замерев на месте, Александр стал вслушиваться в звонкие мальчишеские голоса. Разносчики газет, которых они специально отобрали из уличных беспризорников, в самом деле оказались чрезвычайно голосистыми.

– Хорошо работают, с огоньком, – пробормотал он, ковырнув в ушах. – Орут так, что стекла звенят. Надо будет еще по гривеннику им накинуть.

Переглянувшись с братом, шагнули вперед. Пришло время посмотреть на тех, кто покупает их газету.

– Посмотрим, посмотрим, – бормотал Пушкин, заходя за ворота рынка и тут же замирая в самой людской толчее. – Матерь Божья…

Шедший за сразу же за ним, Лев то же встал, как вкопанный. Челюсть даже, как у древнего деда, вниз упала. Забавное зрелище, если со стороны глянуть.

– Господи, что же это такое… Ты посмотри, посмотри, – Пушкин-младший ошарашенно тыкал пальцем то в одного прохожего, то в другого, то в третьего. – У каждого же, у каждого…

К сожалению, не каждый был с газетой – небольшим сероватым листком с крупной витиеватой надписью «Копъйка». Преувеличение, но совсем не большое. У большей части в руках точно была, прикинул на глаз Александр.

– … Новости, сенсации и скандалы в новой газете! – разносились звонкие голоса разносчиков слева, справа. – Всего одна копейка! «Копейка» за копейку! Узнайте виду на будущий урожай!

Мальчишки, не смотря на довольно сильный мороз, носились нараспашку. Потные, раскрасневшиеся, только пар идет, как от лошадей после скачки.

– … Последние новости с Кавказа! Казаки взяли аул Устар-хан, освободили сотни наших пленных! Все самое интересное и свежее в «Копейке»!

С легким шоком Александр наблюдал, как «худеет» на глазах толстая пачка с газетами в руках у разносчиков. Пацаны только успевают раздавать серые листки и принимать обратно монетки.

– Гляди, Саш[А], гляди на это, – никак не мог успокоиться Лев, принимаясь тянуть за рукав шинель брата. Дергал так, что уже начала жалобно трещать. – Просто сметают…

– Хорошо, очень хорошо, – пробормотал Александр, шагая вперед. – А теперь послушаем, что говорят… Обратная связь, едить ее…

Заложив руки за спину, медленно пошел вдоль торговых рядом. С виду, прогуливается, воздухом дышит. Вид меланхоличный, лениво скользит взглядом по людям. На самом же деле с жадностью прислушивался к разговорам, пытаясь оценить настроения. Ведь, разговоры велись занимательные.

– … Кто сказал? – грозно хмурил кустистые брови торговец в бобровой шубе и внушительной бородищей. С виду крепкий купчина, а не коробейник какой-то. – А я говорю, хлеба много будет. Зима снежная, воды на полях будет вдосталь.

Его товарищ, полная противоположность – болезненно худой, бороденка куцая, поповская, нос крючком, глаза навыкате. Стоял напротив и держал в руке серый газетный листок.

– Так пишут вот, Модест Ерофеич, – уважительно настаивал худой, показывая в газетке нужное место. – Вот здеся, черным по белому. Видите?

– Где? – подслеповато щурился первый, все еще имея чрезвычайно недовольный вид. – Не вижу. Чиркни мне ногтем.

– Вот, вот, – длинный палец с черным ногтем коснулся листка. – Сам Федор Павлович Савин сказал, что на юге снега-то мало выпало, морозы очень сильные были. Мол, поэтому виды на урожай в Малороссии весьма плохи.

Услышав им одного из богатейших купцов первой гильдии, занимающихся продажей зерна за рубеж, дородный торговец в миг присмирел. Пожевал губы, почмокал, словно хотел что-то возразить, но не смог подобрать нужных слов.

Услышав то, что было нужно, Александр пошел дальше. Где-то впереди тоже то ли ругались, то ли просто так громко спорили.

– … Ты, сукин кот, совсем головкой плохой? Сказано же тобе, на Кавказе война идет, а не с турками! В газете зря писать не будут! – прямо посреди толпы ругались двое мужчин, мастеровые, похоже. Один, помоложе, в засаленном тулупе, а второй, постарше, в драном армяке. Причем оба хорошо выпимши, еле на ногах стояли. – Понял, пьяная ты кочерыжка⁈

– Дык, надо так наподдать магометянам из туретчины, чтобы до самой тундры летели, – старый, похоже, совсем не слышал молодого или может быть не хотел слышать. Все продолжал про свое талдычать, думая, что в газете написала про русско-турецкую войну. – Вот мой дед ходил турок бить, все рассказывал… И я тоже пойду, – храбрился мастеровой, грозя куда-то в небо жилистым кулаком. – Ух, я им всем задам по первое число! Они у меня попляшут… Прямо с сынами, дядьями соберемся и пойдем на Стамбул, все там пож…

Договорить не смог. Громко икнул и свалился прямо в грязный снег.

– Вот тебе и сила газетного слова, – хмыкнул Александр, перешагивая через храпящее и пускающее газы тело. – Как его проняло-то.

Чуть прибавив шаг, пристроился позади двух господ. Судя по газетному листку в руках у каждого из них и активной жестикуляции, говорили они также о новой газете. Осталось лишь послушать, о чем шла речь.

– … Анатоль, в самом деле, это же полная безвкусица. Мужицкая бумажка, – кривился молодой дворянин с густыми бакенбардами, держа газету оттопыренными пальцами. Всем своим видом показывал, какое у него при этом возникает отвращение. – Погляди, как мерзкая бумага. Такую зазорно даже в руки брать. А эти так называемые новости? Что это, вообще, такое? Вот, будучи в Лондоне, я видел тамошнюю газету…

Его товарищ, тоже одетый с претензией на иноземный шик, похоже, был полностью с ним согласен.

– Там настоящая газета, которую и благородному человеку не стыдно взять в руки. А эта, фи, настоящая портянка…

Услышав достаточно, Пушкин отстал от них. Палитра мнений уже получилась довольно неплохая, и можно было делать уже выводы.

– Значит, первый блин все-таки не комом, – улыбнулся Александр. – Ведь, я даже не рассчитывал на такой успех. А получилось, что с первого хода и в дамки. Большая удача, что и говорить.

Газета, и в самом деле, получалась массовая, то есть интересная большой массе самого обычного населения. Среди читателей, он обратил внимание, были и крестьяне, и мастеровые, и монахи, и купцы. Причем газету покупали даже местные евреи, что уже о много говорили. Те выгоду и пользу за версту чуяли.