Текст книги "Ай да Пушкин, ай да, с… сын! (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава 20
Все идет своим ходом, копейка капает,

* * *

Санкт-Петербург, Большой Гостиный двор

Играли блики на ярко начищенных бронзовых ручках, застыли резные двери из ореха. Новый дамский салон в Большом Гостином дворе вот-вот должен был открыть свои двери для посетителей.

Замерли в ожидании хозяева салона, не сводя взглядов с дверей. Лев Пушкин то и дело облизывал пересохшие губы. Бледность Катерины и Александры Гончаровых не могла скрыть никакая пудра. Переживали, как все пройдет с их задумкой, что, собственно, ничуть не удивительно. Ведь, в новый салон они вложили не только свои деньги, но и часть заемных.

– … Ой, Лёвушка, как страшно-то, – тяжело вздыхала младшая из сестер, Катерина, повернувшись к Пушкину. – Дышать даже тяжело. Как будто воздуха не хватает.

Говоря это, девушка усиленно обмахивалась небольшим бамбуковым веером.

– А если ничего не получится? – ничуть не лучше чувствовала себя и Александра, которую в отличие от сестры знобило. – Мы же все вложили в это дело…

Лев переживал не меньше, но старался этого не показывать. Ведь, дамы должны видеть рядом с собой не трясущуюся размазню, а мужчину, кавалера, который стойко встречает любые невзгоды.

– Что вы такое говорите? – хорохорился он, хотя на душе и было нехорошо. – Ведь, Саш[А] сказал, что все будет хорошо с нашим салоном. Я ему верю, и вы должны верить. Вы же знаете, что все его начинания оказываются просто невероятно выгодными. Разве я не прав⁈

Обе девицы переглянулись и почти одновременно кивнули. Александр Сергеевич в последнее время, действительно, казался удивительно удачливым человеком. За что бы он ни брался, это обязательно приносило не просто деньги, а очень большие деньги.

– Вспомните нашу «Копейку»! Положа руку на сердце, это уже не «Копейка», а целый «Червонец»! Каждый вложенный грошик, сейчас приносит почти десять рублей прибыли, во! – Лев горделиво поднял указательный палец вверх. Ведь, и его заслуга в этом была весьма немалая. Он, сломя голову, искал новых издателей, заключал с ними договора. – А его последняя идея⁈

Катерина и Александра тут же «навострили ушки», как маленькие лисички. О новой придумке Пушкина-старшего они еще ничего не слышали. Естественно, с таким жадным любопытством в глазах уставились на льва, что все стало понятно.

– А… Вы же еще ничего не знаете, – улыбнулся Лев, довольный, что именно он им все расскажет и покажет. – Только сегодня утром от него пришла посылка с одним весьма необычным напитком. Уверяю вас, что такого вы еще ни пробовали. Это что-то совершенно невероятное. Вот…

Из внутреннего кармана своего пиджака Лев вытащил небольшую серебряную фляжку с гербом. Растягивая ожидание, медленно вытащил пробку.

– Чувствуете? Аромат превосходного кофе? Но здесь хранится не кофе, а нечто совершенно потрясающее, – жестом иллюзиониста, показывающее что-то невероятное, он протянул им фляжку. – Чуть пригубите, не пожалеете.

Катерина оказалась посмелее сестры и первой потянулась к фляжке. Принюхалась, крылья носика затрепетали, словно в предвкушении. Чуть улыбнулась и осторожно пригубила.

– Ой! – выдохнула она с расширившимися от удивления глазами. – Сладенько и кофейно, никогда ничего такого не пробовала. Сашенька, ты обязательно должна попробовать этот чудесный напиток, – вроде и выпила немного, а сразу раскраснелась, в глазках заиграл огонек. От испуга, что только что сковывал ее, не осталось и следа. – Сразу так хорошо стало. Попробуй, Сашенька, попробуй.

Вторая сестра тоже чуть коснулась губами горлышка фляжки, и тут же вздрогнула.

– Ух! – у Александры вырвался восхищенный возглас, и она пригубила еще немного напитка. – Как же вкусно, сладко! Что это такое?

Про тревогу уже никто и не вспоминал. Обе разулыбались, не сводя любопытных взглядов с Льва.

– Саш[А], назвал этот напиток чудным именем Бейлис. Он прислал кофейный и сливочный…

– Еще сливочный? – в один голос воскликнули сестры, наступая на мужчину. – Мы хотим непременно попробовать!

– Все осталось дома, – развел руками Лев. – Вернемся, непременно продегустируем и сразу же отпишемся. Ведь, понравилось?

Обе, хлопнув в ладоши, тут же закатили глаза, словно только что испытали просто неземное удовольствие.

– Вот и договорились, а теперь за работу. Смотрите, какие-то дамы приглядываются к нашему салону…

Через мгновение все они, а вместе с ними и их работники, три девицы, с улыбками уже встречали первых посетителей нового дамского салона Петербурга, который представлял собой необычный гибрид между модным магазином, салоном для приятного времяпровождения и бесед для дам и ателье.

– Катенька, Сашенька, наши девочки готовы? Проверьте, чтобы все улыбались, в общении не терялись, но и не были излишне назойливы. Каждый гость должен почувствовать себя, как дома. Помните, как я вам читал наставления Саши. Каждый должен ощущать, что все это сделано именно для него одного, – давал Лев последние перед открытием наставления. – Особыми гостями занимайтесь сами. Пусть видят, как мы их ценим. С остальными справятся наши девочки…

За их спинами уже стояли пять работниц – девиц приятных и сообразительных на лицо. Ничего провинциального, все опрятно, сдержанно.

* * *

Санкт-Петербург, Большой Гостиный двор

Слухи расходятся невероятно быстро, особенно в Петербурге. И вот уже к исходу второго дня внутри дамского произошел самый настоящий взрыв, в качестве которого выступило известие об открытии весьма и весьма необычного дамского салона.

Казалось бы, что в этом такого невероятного? Дамских салонов всех видом и мастей только в одном Петербурге было более двух десятков – на любой кошелек, на любой вкус и цвет. Торговали шляпками, готовыми платьями, ленточками, перчатками и сотнями другим, несомненно, очень важных штучек дамского туалета, которыми никак нельзя ударить в грязь лицом перед другими. Словом, что могло быть такого невероятного в этом новом салоне, чтобы новость о его открытии передавали с восторгом, с придыхание повторяли его наименование? Не понятно было, особенно кавалерам дам, отцам почтенных семейств.

А между тем удивляться было чем…

За дверьми никто не встречал тебя с портновским метром в руках, никто не бросался навстречу с угодливыми поклонами, никто не тащил ворох платьев и шляпок из кладовой. В воздухе не витала атмосферы провинциальной простоты и прямолинейности, запахов трактира, в конце концов.

Посетителей ждал мир строгой роскоши и утонченного вкуса, того, чего не хватает в обычной жизни, о чем лишь слушаешь восхищенные рассказы. Каждое мгновение, проведенное здесь, будило воображение, особое, непередаваемое чувство принадлежности к избранному обществу.

У порога встречала миловидная девица в строгом туалете, в котором даже самой взыскательный взгляд не найдет и намека на небрежность. Ее волосы тщательно уложены в причудливую прическу, в ушках блестит жемчуг.

– Наш салон приветствует вас, – девица широко улыбается, предлагая следовать за собой. – Позвольте рассказать, что мы можем предложить…

Из небольшого вестибюля гость попадает в просторную гостиную, больше напоминающую выставочный зал. У стен стоят манекены – выполненные с особым мастерством женские фигуры, одетые в туалеты по самой последней моде. У дверей можно было рассмотреть летние одеяния в светлых тонах и из воздушных тканей. Дальше располагались фигуры в вечерних и бальных туалетах, предлагая полюбоваться на строгие линии или причудливые фасону.

Выслушав рассказ о выставленных платьях, посетительница проходила в следующую гостиную, где в воздухе витали ароматы кофе и фруктов. Рядом с удобными креслами стояли небольшие чайные столики, где можно было перевести дух, пригубить ароматного травяного или фруктового чая, душистого кофе. Тут же, на столике лежал большой журнал, к яркому названию которого тут же притягивался взгляд – «Последние модные новинки из-за границы». Со страниц журнала на утомленную гостью глядели дамы в необычных туалетах. Рядом с каждой цветной картинкой, нарисованной вручную, можно было прочитать пояснение, звучащее музыкой даже для самого взыскательного уха – «Графиня де Бражелон на прогуле в Летнем саду в яркий солнечный день», «Баронесса Кирпри в морском путешествии любуется закатом солнца», «Княжна Виктория в кофейной комнате наслаждается новым вкусом», «Герцогиня Монтгомери читает книгу А. С. Пушкина „Евгений Онегин“».

Что-то понравилось или возникли какие-то вопросы, рядом с гостьей тут же появлялась работница, готовая все рассказать, объяснить, или принести новый журнал. Если же хотелось что-то особенное, то можно было сразу же к модистке, что ждала в другой комнате и могла сразу же снять необходимые мерки.

И только в самом конце визита, когда гостья собиралась уходить, ей предлагалось посмотреть и на другие предметы туалета. Причем все звучало кулуарно, негромко, словно под большим секретом, что еще больше возбуждало любопытство, желание все непременно увидеть, разузнать. В случае согласия на чайном столике, словно по мановению волшебной палочки, появлялся новый журнал без всякого названия, открыв которой одни гости тут же краснели, а другие, напротив, сразу же начинали деловито переворачивать страницы, с особым вниманием рассматривать яркие рисунки.

– … Какие воздушные, с оборочками, прямо прелесть… А вот это что за карманчики такие? – некоторые посетительницы даже задавали вопросы, уверенно тыкая пальцами в особенно понравившиеся им рисунки. – А вот эти дырочки для чего? И как такую красоту одевать?

– Здесь есть маленькие застежки, – конечно же, работницы салона все подсказывали, а для особых клиентов и показывали. – Можно посмотреть. Ведь, на картинке они кажутся не такими красивыми…

– Конечно же…

Эта комнатка запиралась на ключ на манер тайного убежища. Стены обиты красными обоями с золотыми цветами, в углах стоят мягкие кресла, на которых так удобно сидеть. Заходишь и сразу понимаешь, что сейчас будет что-то особенное, тайное, не для всех.

– Вот, здесь те самые панталончики… Потрогайте, какая нежная ткань, какой рисунок, тончайшее кружево… Их даже в руках держать одно удовольствие…

Между делом этим же дамам предлагалось новомодную новинку, изготовленную по заграничным рецептам, – кофейный и сливочный ликер. Когда шел разговор о таких сокровенных деталях дамского туалета, кто откажется небольшой рюмочки аперитива? Правильно, никто.

Естественно, посетительницы выходили отсюда с легким румянцем на щеках и чрезвычайно загадочным взглядом. Теребили в руках платочки, веера, а также крепко сжимая небольшие бумажные свертки с особой покупкой. При выходе из салона выглядели непременно задумчивыми и молчаливыми, на что, конечно же, обращали внимание их кавалеры.

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Статс-секретарь осторожно приоткрыл дверь кабинета, стараясь не нарушить покой императора. Ему нужно было лишь одним глазом глянуть, занят ли государь сейчас или нет, и можно ли войти с документами на подпись. Оказалось, занят, точнее весьма занят. Склонился над письменным столом, что-то, несомненно, важное изучает, не поднимая головы. Значит, пока Николая Павловича лучше не беспокоить.

Мужчина так же осторожно прикрыл дверь кабинета и развернулся к собравшимся в приемной придворным, которые ждали нужной «оказии». Статс-секретарь покачал головой, и в помещении раздался тяжелый вздох. Всем стало ясно, что император весьма занят работой с документами особой государственной важности. Иначе непроницаемое лицо его секретаря расшифровать было никак нельзя. Значит, сегодня скорее всего приема не будет.

В рабочем кабинете между тем разворачивалось довольно любопытное действо, мало похожее на напряженную работу с документами особой государственной важности…

– Так, что же у нас здесь такое? – государь, покусывая грифельный карандаш-чертилку, внимательно рассматривал небольшой серый лист с разлинованным квадратом. Внизу квадрата располагались пронумерованные предложения, которые он сейчас снова и снова перечитывал. – Декоративно-прикладной промысел, в росписи которого использовались только три цвета – красный, черный и золотой. Хм… Прямо на языке вертится…

Император поднялся, несколько раз прошелся вдоль кабинета, от одной стены к другой. Надеялся, что нужный ответ сам собой придет в голову. К сожалению, не получалось.

– Эх, ты, уже полдень скоро! Вот я засиделся, – подошел к столу и с сожалением отложил в сторону серый газетный листок со своим новым увлечением – кроссвордом. – Оказалось, весьма занятное занятие, весьма… Просто затягивает… И ведь снова здесь отметился господин Пушкин…

Энергия и необыкновенная всесторонность интересов поэта прямо-таки поражала. В последние месяцы, а особенно после той прогремевшей дуэли, имя Александра Сергеевича просто гремело по столице. Его поведение, необычные поступки, странные слова были первейшей темой для обсуждения на балах, торжественных встречах и просто великосветских посиделках.

– Неугомонный…

И едва ажиотаж спадал, как господин Пушкин вновь подавал повод заявить о себе.

– Просто дьявольски неугомонный. Столько от него проблем, шума, всяких неожиданностей, что… Так и подумаешь, что месье Дантесу нужно было не обычную пулю взять, а серебренную, – негромко хохотнул, найдя свою же шутку весьма и весьма достойной. Конечно же, при посторонних он такое никогда вслух не озвучит. Но наедине нередко и позволял себе черный юмор. – Сначала эта твоя газета произвела фурор.

При этом император невольно перевел взгляд на край стола, где лежал серый листок с кроссвордом.

С этой газетой – «Копейкой» – и в самом деле случилось просто какое-то сумасшествие. Ведь, раньше здесь, да и за границей, чтение газеты было привилегией, о чем говорила ее немалая стоимость. Только дворяне могли себе позволить читать печать, которая, совершенно естественно, писала именно о нуждах и чаяниях аристократии. Эта же оказалась газета оказалась все, а даже простому люду, по карману.

– Хитро придумано, хитро, господин Пушкин, – одобрительно покачал головой Николай Павлович. – Теперь, считай, «Копейка» у любого уважающего себя купчины на столе лежит или за пазухой засунута. Они землю роют, чтобы об их товаре здесь хотя бы одно хорошее слово написали. Я уже про плохое слово и не говорю. Помнится…

Пара дней назад, кажется, в одном из номеров промелькнула новость, что кто-то в трактире на Мойке отравился. С тех пор, как доложили императору, ни один человек, ни богатый, ни бедный, больше не пришел к ним. Словом, трактир можно закрывать.

– Теперь, похоже, господин Пушкин и с долгами рассчитался… Совсем неугомонный.

А взять его придумку с лотереей, на оглашение результатов которой чуть ли не весь город собрался. Жандармы с полицией так всполошились, что побежали в сторону казарм с гвардейцами. Решили, что мятеж или заговор какой-то начался. Наверняка, 1825-ый год, будь он неладен, вспомнили.

– Выдумщик, черт его дери…

Поначалу император, как в его свите, решил, что эта лотерея какое-то мошенничество, чтобы обокрасть подданных империи. Ведь, кто в здравом уме за копейку целую тысячу рублей даст? Кто себе в убыток действовать станет? К счастью, быстро во всем разобрались, и никого арестовывать не стали.

– Хитрый… Все предусмотрел.

Как бы он к этому делу не относился, но не мог не признать, что господин Пушкин все очень здраво и хорошо обставил. Для подсчета результатов лотереи собрал целую комиссию из уважаемых граждан. Особо туда пригласил не просто батюшку, а целого игумена, чтобы тот благословил. Вдобавок, и пожертвовал немалую сумму на потребности монастыря. Поэтому игумен за него и был горой.

– Хитрец, откуда не посмотри… Потерял лишь одну тысячу рублей, а выиграл столько, что и не подсчитать.

Задумка, и правда, поражала своей красотой и, главное, продуманностью на будущее. Лотерея так прогремела на столицу, что уже на следующий день газету раскупили еще до полудня. Все полмиллиона штук!

– Ай да, Пушкин…

Глава 21
А ничего и не закончилось…

* * *

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

Посол, то и дело вытирая пот, тяжело поднялся по длинной лестнице своего особняка. Обильные возлияния, долгие застолья, сделали свое дело; ему чуть больше сорока, а чувствует себя старой развалиной.

– Проспи, ты уже пришел? – едва барон переступил порог дверей, как с гостиной раздался тонкий ласковый голосок. Эммануэль, его секретарь, явно караулил у входа. – Ты ведь принес подарок для своего Эми? Помнишь, ты обещал мне тон чудесный золотой браслетик? Я не слышу тебя, Проспи. Неужели ты забыл? – в голосе юнца слышалась обида, которую он и не думал скрывать. – Или ты хочешь меня подразнить? Хочешь поиграть? Тогда я иду за своим браслетиком…

Слышно было, как скрипнула софа, потом паркет. Юнец, похоже, решил выйти в холл за своим подарком.

Только лучше было бы ему там и оставаться. Посол был совсем не в настроении. Видимо, аудиенция у императора Николая Павловича прошла совсем не так, как задумывалось.

– Да, заткнись ты уже! – раздраженно рявкнул де Барант, бросая шубу на паркетный пол. – Заткнись, я сказал!

Застыв в дверях холла, Эмануэль обиженно скривил лицо. Поджал пухлые губы, плаксиво наморщил лоб, сильно стараясь выдавить слезу. Ведь, все это так хорошее действовало на барона, делая его «мягким» податливым к просьбам.

– Ты злой, Проспи, – с надрывом проговорил юнец, со вздохом хватаясь за дверь, словно ему стало плохо. – Ты бесчувственный, как сами эти варвары, – ослабил шейный платок, начал демонстративно хвататься за белоснежный кружевной ворот сорочки. – Мне плохо, Проспи. Я не могу это терпеть.

Ему бы остановиться, замолкнуть, снова уйти в гостиную и сидеть там тише мыши. Должен же был видеть, что барон совсем не настроен терпеть его капризы. Однако, Эмануэль уже «закусил удила», решив, что и сейчас добьется своего.

– Так знай же, Проспи, я на тебя очень сильно обиделся! Мне очень больно, но я должен это сказать: для меня ты больше не тот милый и нежный Проспи, которого я знал, а бесчувственный барон де Барант, – голос у юнца дрожал, на его ангельском девичьем личике показались слезы. – Я больше не могу это тер…

Он взмахнул рукой, словно прощался, и тут же отлетел к стене, отброшенный мощной оплеухой. Жалобно пискнул, а над ним уже навис барон.

– Закрой свою пасть, пока я не выбил тебе все зубы, – де Барант вцепился в цыплячью шею юнца и медленно сдавливал ее. – Маленькая потаскушка, забыл, где я тебя нашел? Забыл, про ту клоаку в Сен-Дени? Если бы я не купил тебя у мамаши Аннет, ты бы гнил от сифилиса в какой-нибудь подворотне. Хочешь снова туда?

Эмануэль тут же дернулся от ужаса [любой ужаснется, услышав про Сен-Дени, самое страшное место Парижа, прибежище воров, убийц, паралитиков, умирающих от проказы]. Начал жалобно поскуливать, с мольбой заглядывая в глаза барону.

– Могу устроить. Скажу Пьеру, и тот сначала развлечется с тобой, а потом вернет обратно в этот ад.

Юнца уже начало трясти. В глазах застыл такой ужас, словно он самого дьявола увидел.

– То-то же, маленькая потаскушка. Иди в свою комнату и жди меня. Когда же я приду, то будешь очень и очень убедителен в своей благодарности. Иначе…

Покровительственно похлопав напуганного «до чертиков» секретаря, барон грузно поднялся и пошел в гостиную. После сегодняшней аудиенции у императора ему срочно нужно было выпить.

– Чертов вар… – вытащив из лакированного бюро бутылку вина, он вытащил пробку и тут же отхлебнул. Перевел дух, и снова приложился к бутылке. – Чертов варвар… Он даже слушать не хотел… Магистр будет очень недоволен… Ну и пусть… Кто он, вообще, такой? Магистр, хм… А я посол Его Величества Божьей милостью Луи-Филиппа Первого… И что недоволен? Я сделал все, что мог…

К раздражению, которое его переполняло, явно подмешивался и страх. И пусть де Барант не признавал этого, хорохорился, грозно хмурил брови и что-то пытался бормотать против, но страх точно присутствовал. Страх был гаденький, мерзкий напоминая страх перед крошечной гадюкой, которую вроде бы никогда не встретишь, но все же…

– Что он тут еще… То же мне магистр…

Вино, особенно его любимое Рейнское, обманчиво легкое, игристое, придавало все больше и больше уверенности. С опьянением страх не уходил, а скорее прятался в разные закоулки, готовясь вернуться и давить с новой силой, когда наступить тяжелое похмелье. Однако пока де Барант был невероятно смел, и на словах позволял себе такое, о чем в трезвом рассудке боялся даже подумать.

– … Я посол великой Франции, за мной вся королевская армия, – он внушительно поднял указательный палец вверх, горделиво приосанился. – Весь королевский флот… Да, я только одно слово скажу Его Величеству, и этот…

Что за слово посол должен был сказать не понятно. Ведь, короля Луи-Филиппа Перового де Барант, честно говоря, видел всего лишь один раз, когда получал от него посольские регалии. Да и тогда, король лишь мазнул по нему скучающим взглядом.

– … Пусть только попробует на меня еще раз повысить голос, я… я…

Еще раз прикладываясь к бутылке, осоловевший посол не услышал легкий скрип двери, не заметил появившейся в гостиной темной фигуры.

– Я его самолично спущу с лестницы… Да, да, именно так, – эта мысль показалась ему настолько смешной, что он запрокинул голову и захохотал. – Ха-ха-х…

* * *

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

По-прежнему, оставаясь незамеченным, незваный гость неторопливо прошел вдоль стены и совершенно невозмутимо сел в глубокое кресло в самом углу, где на него не падало ни единого лучика света.

– … Да, спущу с лестницы. Ха-ха, – барон де Барант все еще хохотал, видимо во всех красках представляя себе в голове эту картину. – И пусть убирается обратно в свой чертов Лондон. Да, сначала спущу его с лестницы, а потом именно так и скажу…

Слушая эти пьяные бредни де Баранта, гость угрюмо кривился. Оскорбления его мало трогали, он их просто пропускал мимо себя. Приводило в настоящее бешенство другое – невыполненное дело.

– А еще скажу… – барон вытащил уже третью бутылку, и, явно, не собирался и ею ограничиваться. – Кто ты такой? Я королевский посол, а ты какой-то…

Гость скрипнул зубами. Похоже, пришло время напомнить о том, кто он такой.

– Да я…

Барон с шумным бульканьем отхлебнул еще вина, не замечая возникшей за его спиной высокой фигуры и занесенной над ним трости.

– А-а! – де Барант вскрикнул от боли, когда тяжелая трость обрушилась на его плечо. – А-а…

Сильный удар не только «отсушил» руку, но заставил его опуститься на колени.

– Кто посмел… – барон попробовал было возмутиться, но тут же сник. Подняв взгляд, сразу же все понял. – Брат-магистр?

Гость, поигрывая в руках тростью, навис над ним. Холодный взгляд не предвещал ничего хорошего, заставляя барон съеживаться и делать жалкие попытки отползти.

– Похоже, забыл, кто я такой, – нехорошо усмехнулся гость. – Я Роберт Рэдклиф, граф Сассекский. Но ты ведь прекрасно знаешь это, и говорил совсем про другое…

Де Барант засучил конечностями, как поросенок, приготовленный на закланье. От былой вальяжности, наглости не осталось и следа. Совсем жалкое зрелище. Скажи, и начнет сапоги целовать.

– Я магистр, один из двенадцати магистров Генерального капитула ордена «Розы и креста», но ты ведь, брат-рыцарь, и об этом прекрасно осведомлен.

При этих словах Рэдклифа причудливая рукоять трости, выполненная в виде весьма реалистичной головы коршуна, коснулась сломанного плеча барон, заставляя его заскулить от боли.

– Тебе было поручено разобраться с отступником, с этим жалким рифмоплетом. Что в этом сложного? Сначала ты не смог организовать дуэль. Ты не мог найти никого лучше этого неудачника барона Геккерена? Что может быть проще для бывшего офицера? Подожди-ка, ведь Дантес в Пруссии служил в Кавалергардском полку, известном весьма сильной мужской дружбой. Неужели ты, паскуда, опять этим самым местом думал, когда искал нужного мне человека?

Де Барант заскулил еще сильнее. Помогая себе здоровой рукой и ногами, живо отполз к огромному письменному столу и забился под него. Похмелье из его головы давно уже выбило, и сейчас его все больше и больше охватывал самый настоящий животный страх.

– Я все исправлю, все исправлю, – лепетал он из под стола, боясь даже высунуться. – Дантес больше не сможет стреляться. У него все загноилось… Я найду нового человек, надуй людей… Они все сделают…

– Замолчи! – топнул ногой магистр. – Я так понял, у императора тебе тоже показали на дверь.

Тихое жалобное скуление, донесшееся в ответ, стало ему ответом:

– Его же отправили в ссылку-у…

– Что толку от этой ссылки, – презрительно сплюнул магистр. – Отступника нужно было наказать, показательно наказать, чтобы больше никто даже помыслить не мог ослушаться нашей воли. Ты должен был добиться того, чтобы Пушкина отлучили от дворца, погнали со всех мест и домов. Кредиторы должны были кусать его, как дикие псы. Нужно было отобрать у него все до самого последнего пени. Тогда бы он приполз обратно и стал вымаливать свое прощение… Никто не смеет предавать орден «Розы и креста», а посмевший никогда не уйдет от расплаты.

Рэдклиф верил в эти слова с неистовой силой неофита, только что вступившего в орден и всей душой уверовавшего в его миссию. И причин сомневаться в силе и влиянии ордена у него не было.

Орден «Розы и креста» – не просто один из множества масонских орденов, разбросанных странам старой Европы и Северо-Американских штатов, и соперничающих между собой за влияние. Он был наследников того самого ордена Тамплиеров, который могуществом и богатством соперничал с императорами и королями Старого Света, султанами и шахами Азии. Более четырех веков храмовники сменяли неугодных правителей, организовывали войны, Крестовые походы, пока не стали жертвой заговора европейских монархов и, разгромленные, канули в Лету. Однако их несметное богатство, связи не стало добычей победителей, не исчезло вместе с ними в тайниках, а досталось наследнику.

Вот уже неполных две сотни лет орден «Розы и креста» осторожно, кропотливо продолжает дело храмовников. Не повторяя ошибки предшественников, магистры предпочитают держаться в тени, не привлекать к себе излишнего внимания, дергая за ниточки в нужный момент. Настоящие пауки, осторожные, умеющие ждать, они медленно распространяли свою власть по миру. Золотом, шантажом, угрозами и соблазнами в ряды ордена вербовались правители и их жены, высшие иерархи церквей, влиятельные военные, крупные промышленники, талантливые писатели. Действительно, зачем размахивать мечом там, где можно добиться своих целей словами или золотом?

А Пушкин при всей его гениальности был всего лишь еще одной пешкой в глобальной игре, призванной сыграть свою строго обозначенную орденом «Розы и креста» роль. Действительно, кто, как не Пушкин, «властитель дум», сможет «заразить» молодых дворян, отпрысков знатнейших семей, вирусом вольнодумства? Кто, как не он, способен живо и ярко им «спеть песню» о великой и недостижимой мечте человечества – свободе, равенстве и барстве? Кто, как не он, должен был стать символом свободомыслия и породить волну, которая бы похоронила одну из срединных империй?

И поэт начал это делать, особенно в последние годы прямо после женитьбы, когда к новым кредитам и расходам прибавились другие. Где-то за деньги [ кредиторы просто не оставляли другого выхода], где-то по собственному разумению [ идеи свободы, равенства и братства чрезвычайно заразительно, особенно, для впечатлительных особ] Пушкин стал «глашатаем вольнодумцев», от которого оставался всего лишь один шаг до революционера. В своих стихах он обличает рабство, вынимая наружу всю грязь и ничтожность этого позорного явления, как владение одним человеком другими. Делает это с присущим только ему талантом, заставляя стихи греметь на всю империю и приводя в бешенство самого императора. Выпускает героические пьесы о декабристах, заставляя общество скорбеть об их страшной судьбе и восторгаться их поступком. Среди аристократов мгновенно расходятся его емкие и образные характеристики «власть предержащих», приводя в восторг юнцов «с горящими взором».

Тогда магистр уже потирал руки, предвидя новых декабристов и новую сенатскую площадь, а может быть и, чем Бог не шутит, смерть императора «от апоплексического удара золотой табакеркой» [ намек на зверское убийство императора Павла Первого группой заговорщиков, что потом было представлено, как естественная смерть от апоплексического удара]. Он видел бурление среди аристократов, многие из которых открыто сочувствовали декабристам, были с ним в прямом родстве. Но в какой-то момент Пушкин пошел на попятную, решив окончательно не ссориться с властью, и разорвал все отношения с орденом.

Естественно, поэта нарекли отступником, предателем, и призвали наказать всеми доступными средствами и с особой жестокостью. Ведь, даже его смерть планировалось использовать в интересах ордена. Одни увидят и ужаснуться могущества ордена, другие обвинят во всем власть предержащих. Словом, со всех сторон одни плюсы.

– Никто не сбежит от нас, единожды приняв наши дары, – с угрозой проговорил магистр. – Мы помогли ему, дали денег на оплату долгов, на его стишки о свободе, о рабстве и угнетателях, а он отвернулся, как будто ничего и не было.

Рэдклиф опустил взгляд на перстень, которые все это время машинально теребил пальцами. Сверкнувшие на нем черные роза и крест очень хорошо отвечали его настроению и бурлящим в нем желаниям. Роза, прекрасный цветок, готовый больно уколоть при малейшей неосторожности, символизировала мягкость и терпеливость ордена, прятавшие в себе коварство и обман. Крест, напротив, обещал лишь неминуемое наказание всем врагам ордена.

– Вижу, брат-рыцарь, ты так ничего и не понял.

– Я понял, я все понял, – тут же из под стола отозвался де Барант. Даже выглянул оттуда, яростно кивая головой. – Я найду людей, и накажу этого наглеца. Я объявлю награду тому, кто вызовет его на дуэль. Я дам пять сот рублей… Нет, я дам тысячу рублей… Это огромные деньги, ваше сиятельство. Вы увидите, что случится…

Но магистр качал головой. Ему все равно не очень верилось в расторопность барона. Слишком уже он труслив и самонадеян. Такой верно служит ровно до тех пор, пока чувствует силу и боится. А это значит, нужно ему снова продемонстрировать силу.

– Где твой секретарь? Где это убожество? – магистр ткнул тростью барона. – Позови его.

Ничего не понимая, тот высунулся наружу и позвал секретаря:

– Эмануэль⁈ Эми, подойди сюда! Наш гость хочет с тобой познакомиться!