Текст книги "Взять своё (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Кхе, кхе…, – неподвижное лицо командующего, все это время сидевшего подобно статуе, дало трещину; в его взгляде ясно читалось отвращение. – …

Это было словно магическое преображение. Аристократического вида, с повадками молодого столичного повесы, от которого так млели знатные дамы при дворе султана, молодой мужчина сейчас больше напоминал опустившегося бродягу, жизнь которого прошла на мусорных свалках.

«Что с ним? – скривился Сульдэ, рассматривая урчавшего от удовольствия Даданджи. – Он обезумел».

Наконец, сытно рыгнув, Даданджи отвалился от чащи. Смачно облизав жирные пальцы, он неторопливо поднялся на ноги и, не говоря ни слова, вышел из шатра.

Сульдэ еще некоторое время смотрел, как затихало колыхание тяжелого полога.

– Солтанай, – после непродолжительного молчания, заговорил командующий. – Иди за ним и до утра стань его тенью. Я хочу знать, что с ним случилось, – шаморец внимательно его слушал. – Иди…

Брошенный на Сульдэ фанатичный взгляд, полный преданности и безграничного уважения поклон и Солтанай тоже исчез за пологом шатра.

Миновав стражей у шатра, молодой мужчина быстро огляделся. Тот, кто был ему нужен, шел в окружении своих телохранителей в сторону своего шатра.

– Где этот бездельник? Я голоден, – Даданджи кому-то что-то выговаривал, яростно жестикулируя. – Найдите его! Или он отведает плетей.

Тут вдруг он резко остановился и начал что-то пристально высматривать под своими ногами. Шестерка сопровождавших его телохранителей сразу же встали вокруг него плотной коробочкой.

– Ха… Настоящая гора, – Солтанай тоже замер, притаившись за одной из палаток. – Огромная, достающая своей вершиной до небес, – он мог бы поклясться чем угодно, что в этот самый момент слышал в голосе кади настоящее восхищение. – Ха-ха-ха-ха, а я запросто перешагну через тебя! – и Даданджи, продолжая бездумно хохотать, через что-то перешагивает. – Ха-ха-ха. Вы видели? Видели? Я перешагнул через целую гору…, – и он снова замирает, словно прислушивается к чему-то. – Проклятье! Я голоден! Ну, если этот недоносок ничего не приготовил… Я спущу с него шкуру. Плетьми!

Мужчина что-то бормоча снова двинулся в сторону своего шатра, выкрикивая угрозы и оскорбления в адрес какого-то своего слуги. Однако, внимательно вслушивавшийся в этой подчас несвязное бормотание, посланец Сульдэ обратил внимание еще на кое-что.

– … И где эта лекарская крыса? – у пустоты спрашивал Даданджи, уже исчезая в своем шатре. – Что за снадобье он мне дал? – осторожно придерживавшие его за локти телохранители, что-то пытались ему отвечать, но кади все порывался куда-то вновь идти. – Где он, я спрашиваю?… О, как же я хочу спать… Ну и…

После некоторой возни из шатра вышло двое бессмертных и, встали у самого входа. Остальная четверка разошлась по периметру шатра, где и застыла неподвижными статуями.

– Похоже, ловить здесь больше нечего, – прошептал Солтанай, внимательно вслушиваясь в окружающие звуки. – Так надраться можно лишь от пулькэ. Но почему я ничего не чувствую?

Пулькэ, крепкий шаморский самогон, оставляла за собой настолько резкий сивушный запах, что не почувствовать его было просто невозможно. Солтанай же ловил носом лишь запахи военного лагеря – вонючего пота, горьковатого дыма костров и сыромятной кожи.

Он наблюдал за шатром кади почти до второй стражи (время рассвета, когда меняется караульные на вышках походного лагеря) и решил уходить лишь тогда, когда горизонте начало рассветать.

– Он никуда не денется, – осторожно выбираясь в сторону, шептал Солтанай. – Будет валяться до обеда… Я же пока проверю нашего лекаря.

Найти его было несложно. Лэр Трюлок слишком любил комфорт, чтобы ютиться в палатке или шатре в поле среди тысяч простых бессмертных. Он предпочитал крепкие стены, надежную крышу над головой и пылавший жаром камин, а все это можно было найти лишь в городе.

Шататься ночью по недавно захваченному городку было довольно опасно. Тебя мог прихватить патруль, который ночным шатунам сначала мял бока и лишь потом выяснял, какого черта ты забыл здесь в такое время. Не церемонились и местное отребье, которое с приходом шаморцев лишь на время исчезло из вида.

Однако, у того, кто добровольно стал тенью командующего, для первых была золотая пайза, при виде которой любой шаморец падал на колени, а для вторых хороший кусок стали…

– Воля Победоносного, – подходя к главным воротам, негромко проговорил Солтанай. – Где лэр Трюлок? – охрана – трое или четверо угрюмых бессмертных, встрепенувшихся было при виде одиноко путника, тут же упали на колени; золотой блеск охранного знака действовал безотказно. – Быстрее.

– Он здесь господин, – поднимаясь с колен, прогудел старший. – Лэр Трюлок остановился в большом доме рядом с таверной. Вы не ошибетесь. Там только один такой дом.

Действительно, возле таверны стоял солидный каменный дом, огороженный довольно высоким забором из мощных обтесанных валунов. Мощенную дорогу к парадному входу перегораживала толстая кованная решетка, которую мог позволить себе лишь очень богатый человек.

– Неплохо, – присвистнул Солтанай, оценив солидную толщину железных прутьев. – Тут одного железа на тысячу, а то и две золотых… Воля Победоносного! – он вновь сверкнул золотой тамгой, когда ему попытались преградить путь два здоровенных лба в доспехах. – Где лэр Трюлок? Ну?!

Сам же лекарь обнаружился в доме, возле высокого камина. В его руке был серебряный кубок, а в огромной комнате медленно плыл пряный аромат подогретого вина.

– Что?! Я же приказал не мешать мне! – заорал лэр, едва только на пороге комнаты показался посланец Сульдэ. – Где эти обалдуи? А…, – в руки Солтаная в очередной раз появилась золотая пайза и толстая туша лекаря тут же упала на колени. – Слушаю и повинуюсь.

Солтанай же молча прошел к столу и, взяв с него кубок, с наслаждением выпил еще горячее вино с пряностями. Горячая и чуть пьянящая жидкость тут же разошлась по его жилам, разгоняя из мышц и костей спрятавшийся там холод.

– Что ты дал Великому кади? – глазки толстяка заметались, словно его уличили в чем-то очень постыдном. – …

Золото тамги с древним шаморским символом, которое Солтаная продолжал держать в ладони, словно гипнотизировало лекаря. Пытаясь ответить, тот запинался, сильно потел…

– Э-э-э, господин…, э-э-э, – паника плескалась в глазах лекаря, который после такого вопроса напридумывал себе такого. – Я бы даже не посмел что-то сделать… Э-э-э. Я совсем старанием, но наконечник застрял и я просто не мог… Э-э-э…

В жарко натопленной комнате пот ручьями стекал с него, распространяя вокруг противный запах страха.

– Но ему же было совсем не больно. Он совершенно ничего не почувствовал… А наконечник почти достал ребра. По другому было просто не вытащить, – лекарь заискивающе заглядывал в глаза Солтанаю, словно пытался там что-то прочитать. – Иначе бы он умер… А эти листья… Они подарок небес. Да, да, господин, они снимают боль, – лекарь, видя, что его не пытаются тащить на плаху из-за убийства высокопоставленного пациента, оживал на глазах. – Я окуривал их дымом легионеров с раздробленными руками и ногами, со вскрытым брюхом и даже с… водянкой…, – заискивающее и чуть испуганное выражение лица лекаря на какое-то мгновение сменилось восхищением. – И все они погружались в забвение, забывая про свою боль. Я видел улыбки на их лицах, видел, как они снова рвались в бой.

Лэр Трюлок был чертовский напуган. Мысли его пытались… «Благие Боги, неужели ему стало хуже… У-у-у-у! Баран! И кто меня только дернул ввязываться в это?! У-у-у-у! Лучше бы этот мерзкий скунс, Карет (другой старший легионный лекарь, с которым они терпеть не могли друг друга) взялся его резать. Нет, милостей захотелось! – в панике бичевал он сам себя. – Мол, господин увидит такое мастерство и ту же приблизит к себе… Благие Боги, каким же идиотом я был. Мне же отрубят голову за такое, четвертуют…».

– Эй! Эй, ты слышишь меня?! – паникующий лекарь чуть не потерял сознание от диких, пробирающих до печенок, переживаний. – Да, очнись же ты! Лэр Трюлок?! – раздавшаяся пара хлестких ударов по щекам быстро привела его в чувство. – Очнулся?! А теперь внимательно слушай меня, – золотая пайза вновь сверкнула в его ладони. – Мне все равно, что ты там делал. Все равно! Лечил – не лечил, резал – не резал, – в поросячих глазках лэра, кажется, стало появляться что-то осмысленное. – Я лишь хочу знать, что ты ему дал? Отчего он словно сам не свой? И помни, Победоносный не терпит лжи.

Еще более проникшись, Трюлок быстро – быстро закивал головой – то ли он так выражал свое понимание, то ли кланялся.

– Это все гном, тот гном, что помогал у меня с раненными. Проклятый коротышка! Если бы я только знал, но я же не знал, – затараторил лекарь, вываливая на посланника Сульдэ гору пустой шелухи и маленькие крупинки полезных сведений. – А что я должен был делать? Что господин? У нас было много раненных. Десятки раненых…, – Трюлок с таким жаром с такой яростной жестикуляцией рассказывал, что Солтанай аж поморщился. – Везде кровь, раздробленные кости, ор… А тут этот гном рядом. Ходит между стонущими с лампадкой и каким-то дымом окуривает их. Я смотрю, а никто уже и не стонет, не орет. Лежат себе с постными рожами, словно в купальнях Золотого города. Господин, я не поверил своим глазам! Вот, только что комтуру перевязали его культю, а тут он уже что-то со смехом рассказывает соседям.

Он еще что-то порывался рассказать, но Солтанай остановил его властным жестом.

– Хватит, лэр Трюлок. Поднимайтесь, – в глазах лекаря вновь появился страх. – Победоносный должен это услышать…

4

Отступление 8

Бывшая провинция Керум Ольстерского королевства. В 20–22 лигах от Кордова. Старинный торговый тракт, ведущий к горам. Пожарище на месте селения.

Зимнее солнце медленно поднималось над деревьями. Робкие, совсем не греющие, лучи, падали на покрытые ледяными панцирями ветки деревьев и кустарников, превращая их в сказочные серебряные статуи. В каждом из застывших до весны лесных великанов можно было угадать то легендарного, вставшего на дыбы, единорога; то замахивавшегося узловатой дубиной горного тролля; то приготовившегося к нападению гигантского полоза. Казалось, подожди совсем чуть-чуть, и набирающее силу солнце растопит их ледяную темницы и все они выйдут на свободу…

Однако, немного дальше от леса, все эту зимнюю красоту, все это ледяное волшебство лишь проклинали! Здесь, неожиданно ударивший трескучий мороз явил себя совсем не в роли доброго скульптора – творца, оживлявшего детские легенды. Здесь, посреди обгоревших развалин, пропахших дымом и гарью, он стал настоящим палачом и убийцей, для которого не стало ни правых ни виноватых.

– Быстрее, песьи дети! Резче дергайте! – несколько десятков человек с надрывом тянули толстые веревки, обмотанные вокруг здоровенной бревна над полуразвалившимся домом. – Давай! Давай! – с каждым новым рывком толстенный кусок конька с опаленной сказочной птицей дергался все сильнее и сильнее. – Пошла, пошла! Давай! Еще, раз, еще раз! А вы чего встали? Топоры вам на что? Подрубайте! Быстрее! Пошла, пошла.

Чагарэ, тысячник Сульдэ Неистового и командующий этого злополучного отряда, с дикой тоской смотрел на все эти тщетные попытки спасти ту часть обоза, которая оставалась под развалинами этого и многих других домов. Его опустошенный взгляд скользил по мечущимся легионерам, забрасывавших оставшиеся очаги пожара снегом; черные, обгорелые руины некогда добротных домов и построек; лежавшие прямо на снегу неподвижные тела бессмертных, закутанных в собственные же плащи.

– Господин, вино вытащили, – перед тысячником устало вытянулся один из его телохранителей, незаметно появившийся перед задумавшимся Чагарэ. – Почти пять десятков кувшинов. От других остались лишь одни черепки… От стреломета нашли пока только станину. Она лишь немного обгорела.

Тысячник устало кивнул. Потеря большей части винных запасов его скорее обрадовала, чем огорчила. Мол, злее будут, зная что это враг, а не их командование, лишило выпивки. А вот новость про стреломет была мягко говоря болезненной. Хотя потеря одного из трех крепостных стрелометов серьезно и ослабляла их крепостную артиллерию, но все же оставляла им неплохие шансы на разрушение eкреплений подземного города.

– Нужно еще часа четыре, может быть пять, чтобы проверить всю эту улицу, – телохранитель махнул перевязанной каким-то черным тряпьем рукой в сторону самый близкой к тракту улицы. – На разбор завалов бросить еще бы шесть турий, тогда мы справимся быстрее.

Чагарэ снова кивнул головой, побормотав:

– Забирай десять турий, но вытащи все, что можно. Остальным ждать нападения. В первых двух линиях костры не жечь! Кто закоченел, тех менять…

Резко развернувшись, он тысячник направился к уже спасенной части обоза. Как это ни странно, но лишь около четверти турий лишились своих припасов. Среди невезучих оказались именно те турии, что постарались первыми занять самые добротные дома с большими сараями и дворами. Стараясь по скорее спрятать от непогоды закрепленные за своими туриями повозки, они втискивали их под крышу и запирали. Те же, кому достались самые плохонькие постройки у самого леса или вообще обычные легионные шатры, успели спасти почти все свое имущество.

Возле сгрудившихся кучей повозок, которые успели спасти от огня, толпилось больше сотни легионеров, поверявших содержимое каждой из повозок. В самой середине всего этого со свитком в руках метался старший обозный, громко сокрушавшийся о потерях.

– Что у нас? – пнул сапогом Чагарэ одного из легионеров, замешкавшегося на его пути. – Что уцелело?

Только что голосивший обозный, тут же заткнулся и с озабоченным всеми проблемами мира выражением лица подбежал к тысячнику.

– С продовольствием вроде неплохо. Хотя кое-что мы до вечера еще сможем вытащить из под обгорелых завалов. Примерно четверть турий лишилась запасов, – начал обозный с относительно хорошей новости. – И если мы немного затянем пояса, то еды должно хватить на пару недель, – тут он обернулся и с горечью показал на сваленную в стороне груду горелого мусора – рулоны какого-то тряпья, куски палок, железного хлама. – Хуже со снаряжением, господин… Ни одной повозки с копьями вытащить не удалось – все сгорело. Сгорел почти весь запас шатров и плащей. В добавок мы лишились двух походных кузней. Кое-что мы, конечно, восстановим. Но когда еще…

Однако, страшнее было другое. Как выяснилось, вместе с частью повозок с припасами они лишились почти половины всех тяглых лошадей, большую часть которых просто не успели вывести из сараев. Оставшихся едва-едва хватало для обоза. Везти же многочисленных раненных было и не на чем и нечем.

– Тьфу, – Чагарэ с ненавистью сплюнул на грязный снег. – …

В общем-то, выбор у него был невелик. Он мог освободить часть повозок от продуктов и снаряжения и подарить обожженным надежду на жизнь. Или же бросить их здесь умирать в этой ледяной пустыне с рыскающими по лесу диким зверями и беспощадными врагами. Тем самым он увеличивал шансы выжить остальным легионерам.

Но подумать над этим и найти хоть какой-то более или менее приемлемый выход, ему снова не удалось. Чагарэ тяжело вздохнул, когда увидел, как через ряды копошившихся возле повозок легионеров целеустремленно пробирался перемазанный в саже с головы до ног гном. Это был посланец владыки Кровольда, Торнтон.

– Приветствую тебя, – гаркнул гном, зыркая по сторонам. – Хвала Подгорным богам огненная стихиям вас почти не зацепила, – он бросал жадные взгляды на почерневшие от гари и дыма повозки с мешками и кулями. – Вижу, многое уцелело… Нас же хорошо задело, – угрюмо продолжал мастер войны. – Из моих людей сгинул почти каждый пятый. Кто сгорел в огне, кто задохнулся в дыму, – он заскрипел зубами. – И мы лишились почти всех припасов. Лишь жалкие капли удалось вытащить из огня.

Уже понимая, что последует за этими словами, тысячник скривил в гримасе лицо. Получить на плечи своих легионеров еще и толпу нахлебников, он явно не хотел.

– Подписанный между нашими правителями договор гласит, что мы должны оказывать друг другу помощь, – было видно, что гордому гному тяжело даются эти слова – по форме право, а по сути мольба. – Это время пришло…

В ответ Чагарэ не нашел ничего лучше, чем презрительно усмехнуться. Делиться припасами он был не намерен.

Отступление 9

Шаморский султанат. Альканзор – Золотой город, резиденция султана.

О богатство и великолепии Альканзора за его стенами слагали самые настоящие легенды, в которых, как это ни странно, истины было гораздо больше чем вымысла. Побывавшие здесь хотя бы один раз до конца своих дней с восхищением рассказывали об увиденном… Водители торговых караванов хвалили огромные дорожные чайханы, построенные специально для гостей столица Шамора и с удобством и легкостью вмещавших сотни и сотни торговых гостей со всех концом Тории. Дубленные морскими ветрами капитаны пузатых карак, что регулярно привозили в Альканзор тысячи пудов отборного зерна, восхищались гигантским портом, в котором легко умещались и мелкие флюги, и остроносые каравелы, и неповоротливые баржи. Послы соседних государств, посещавших Шамор в редкие годы мира, с нескрываемой завистью, рассказывали о роскошном убранстве султанского дворца, вил его приближенных, о чистоте городских улиц.

Не рассказывали все эти люди лишь о том, что скрывалось за изнанкой всего этого показного, бросающегося в глаза, великолепия. Ни слова, ни полслова не говорилось о том, что творилось внутри Золотого города, в его сердцевине, гниль которой лишь начинала разъедать этот роскошный плод. Редко кто из них слышал и тем более передавал другому щемящие другу истории о запутанных подземных ходах, которые опутывали Альканзор словно липкой паучьей сетью. Здесь ютились, годами не выходя на дневной свет, тысячи и тысячи рабов и пленников, на костях которых и держалось все это чудо света. Едва заходило солнце, из многочисленных нор и ходов на улицы города выходили и выползали все эти несчастные, принимавшиеся тут же чистить канализационные ямы, выскребать грязь и мусор с каменных плит огромных площадей и амфитеатров, заделывать трещины в стенах. И так происходило каждую ночь, во время которой снова и снова, как и последние два века, широкие улицы Альканзора словно змеи скидывали свою старую грязную шкуру и к утру снова представали во всей своей красе.

И утро нового дня не стало исключением для Золотого города, встретившего своих первых жителей блестевшими каменными мостовыми, натертыми до нестерпимого блеска золотистыми узорами железных ворот, перил, многочисленных ажурных мостиков…

– Что еще там? – с легким недовольством Махмур Великий, султан Шаморской империи, высокий еще нестарый мужчина, но уже обрюзгший и с оплывшей от излишеств фигурой. – Кто там еще шепчется? – его пухлая ручка, унизанная крупными перстнями, лениво отогнуло полупрозрачную штору над своей кроватью. – …

Невнятное шебуршение, что еще мгновение назад раздавалось со стороны выхода из опочивальни султана, моментально прекратилось. Двое же придворных, что и являлись источником этого шума, тут же склонились в низком поклоне и начали мелкими шажками подбираться к огромной, монстрообразной кровати.

– Великий, Наше солнце и луна, что своим светом освещают нам…, – тонким голоском заголосил один из них – плотный лысый мужчина с мясистым красным лицом. – …

– Хватит, – уже проснувшийся султан поморщился от этого голоса. – Кто там с тобой, Барух?

Барух, слуга, единственный кому было доверено входить в опочивальню султана, сразу же прервал свое славословие и тут же начал говорить обычным голосом:

– Ваша мудрость, со мной его светлость Талак аль Захари, великий визирь вашего великолепия, – слуга чуть подвинулся, подпуская к кровати высокого, сухопарого мужчину с крючковатым носом. – У него важные новости.

Судя по дергавшейся словно схваченной судорогой щеке, новости у великого визиря были не только важные, но и в добавок неприятные.

– Великий султан, затмевающий…, – пухлая ручка с роскошными перстнями негодующей хлопнула по атласной простыне, заставляя визиря прерваться. – У меня плохие новости, – спадающая до самого пола штора из альтерианского воздушного шелка резко дернулась и перед визирем показалось опухшее, с темными кругами под глазами, лицо Махмура, который явно гневался. – Простите меня Ваше Великолепие, но ваш Золотой караван не пришел в порт.

В опочивальне на несколько минут повисла тишина, которая отчетливо напоминала предгрозовое затишье. Это ощущение было настолько явственным, что Барух, которого мгновенно с головы до ног пробил противный холодящий пот, крошечными шажками начал пятиться назад, к стене. Его же примеру с радостью последовал бы и визирь, но это было бы слишком заметно.

Султан же спросонья соображал не столь быстро. Он наморщил лоб, отчего над бровями образовалось несколько глубоких морщин. Зашевелил губами. Казалось, можно было услышать как в его голове что-то со скрипом поворачивается и вращается.

– На нем было золото? – наконец, Махмур вычленил главное. – Караван покинул прииски с грузом?

На этот раз Золотой караван должен был вывезти накопившийся груз не за три месяца, как обычно, а за полгода. Поэтому плохо скрываемое раздражение, а может и злость, в голосе Махмура были более чем понятны.

– Еще неделю назад от капитана каравана мы получили послание с голубем. Он пишет, что груз находится на борту и он готовиться отплывать, – откашлявшись от внезапно пересохшего горла, ответил бледнеющий визирь. – Когда же все сроки вышли, то я и бей порта вывели на поиски весь речной и морской флот. Вся морская стража, тысячи рыбаков по всему побережью получили приказ следить за любыми незнакомыми кораблями в наших водах. Великий, мы сделали все, что…

Шторы вдруг с треском оборвалась и ее лохмотья упали на кровать.

– Вы сделали…, – с перины выползал шипящий от ярости султан. – …, – с красным перекошенным лицом он чуть не свалился с кровати, запутавшись в длинной ночной рубахе. – Ты, помесь осла и…

Барух своим отнюдь немаленьким телом уже сумел так вжаться в угол опочивальни, что его почти не было видно за огромным пухлым креслом. Визирь начал медленно отступать перед разъяренным Махмуром.

Северные предгорья Турианского горного массива. Земля клана Черного топора.

По натоптанной тропинке, окруженной со всех сторон лесными стражами – покрытыми ледяными доспехами дубами, пробирался небольшой отряд – около двух десятков людей и гномов в сопровождении неказистой повозки.

Судя по веселому и довольному гомону, который они издавали, опасаться им было нечего и некого.

– … Я его раз! Вот этим кулачищем! А он и слег сразу, – судя по кислому выражению лица закутанного в мешковатый ватник человека, эту историю он слышал уже раз десть, если не больше. – А я ведь сразу приметил, что этот оборванец горелый не прост, – Кром горделиво приосанился; мол вот он какой. – Кто бы другой вон бродягу какого притащил, а я же целого комтура.

Тут шедший за ним гном с роскошной окладистой бородой, прикрывавшей его грудь словно еще один панцирь, громко высморкался и прозвучало это как-то вызывающе. Кром сразу же развернулся к нему; его дико бесило то, что кто-то посмел не поверить ему.

– Сколь нам еще слушать твою болтовню? – однако наткнувшись на строгий взгляд своего дяди, он сразу же присмирел. У меня уже изжога от нее… Ты лучше бы узнал, почему владыка не дал нам испробовать на врагах эти чудные штуки, – головой гном кивнул на притороченный к своей спине огромный мешок с разобранным арбалетом. – Я же видел как они бьют. Со ста шагов бревно в обхвате насквозь прошибает. Да мы бы этих людишек…, – тут его взгляд упирается в съёжившегося возницу, которому явно не понравились эти слова. – Шаморцев бы пощипали, – медленно, словно нехотя, поправился он. – …

К разговору присоединились еще несколько гномов, обрадованные возможностью потрепать языком. Монотонная ходьба уже им надоела.

– И не говори, брат Горди, – с сожалением в голосе поддержал его гном с точно таким же мешком за плечами. – Мы бы им так дали, что у них только бы пятки сверкали, – его борода при этом воинственно загнулась вперед. – Куда им супротив нас! Вона от слабенького огонька, как тараканы забегали. А уж если бы мы наддали немного, то вообще… Слабаки, одно слово!

Присмиревший было Кром снова не выдержал.

– А я ведь так втемяшил одному в голову своим кулачищем…, – в ответ шедшие за ним гномы во главе с его дядей гулко захохотали. – …

Вид надувшегося от обиды Крома был так комичен, что к общему хохоту присоединился и возница.

– Ха-ха-ха! Он бы один их всех разогнал! – дядя с чувством хлопнул по плечу своего племянника. – Ха-ха-ха! Своими кулачищами… Ха-ха-ха! До самого бы Шамора бежали от моего племянника! – гномы уже ржали так, что продрогшие насквозь вороны, сидевшие на деревьях, с встревоженным карканьем срывались со своих мест и улетали. – Ха-ха-ха! А мы бы в это время сидели и пиво потягивали. Ха-ха-ха!

Вскоре привлеченные шумом к ним подтянулись и остальные члены отряда, которые, едва узнав в чем дело, то же начинали хохотать…

Но лишь одного из них веселье совсем не коснулось. Оно обошло его мимо, словно стремительный ручей выступающий камень. Этот гном, шедший самым последним, был чернее тучи и одним своим видом отбивал всякое желание говорить с ним.

– Болваны, олухи… Бог мой, какие же они олухи, – вряд ли бы кто понял это невнятное бормотание Колина. – Чему они радуются? Чему? Этим двум – трем десятка сгоревших бессмертных? Бараны! – он с трудом сдерживался, чтобы не заорать на продолжавших хохотать гномов и людей. – Это же никакая не победа. Мы всего лишь раззадорили их, как надоедливый комар кусает человека… Нет! – он внезапно остановился, пораженный одной мыслью. – Это же я и олух, и болван и баран! И все это в одном флаконе!

Колин вдруг пришла мысль о тщетности всех его усилий по спасению своего клана, своих новых близких в этом мире. Эта мысль, словно молоток со всей силы врезалась по его голове, заставляя его застонать. «… Это же все бесполезно! Это-все-бесполезно! Их же тысячи, тысячи воинов, чей хлеб это убийство. Их работа убивать. А что есть у нас? Полсотни, сотня или даже может быть полторы гномов, которые смогут тащить на себе больше центнера доспехов, щитов и секир. Чуть меньше женщин и подростков, способных натянуть тетиву арбалета и выстрелить в сторону врага. Еще гранаты, дымовухи, самодельный – это же все просто капля в море! Или метания крошечного насекомого против человека, который может одним хлопком ладони его пригвоздить к земле… Что мы сможем сделать против целого мира? Боже…».

Это было странное чувство, для возникновения которого, казалось бы, и не было никаких причин. Оно напоминало прозрение, разрушение плотной пелены, которая все это время непроницаемой стеной стояла перед его глазами. «Это я во всем виноват! Я! Я же все делал неправильно! Не-правильно! Герой, бля! Возомнил себя спасителем целого мира! – сейчас все свои прошлые поступки, все свои планы он видел в совершенно ином свете; ему совершенно отчетливо стали видны совершенные им ошибки, его ни на чем не основанная уверенность в своей правоте, нежелание прислушиваться к другим. – Какой же я баран!».

А услужливая память, словно нарочно, тут же начала подкидывать ему старые воспоминания, где он вел себя, как последний идиот. Эти образы, яркие и живые картинки, словно красочный калейдоскоп начали сменять друг друга, заставляя его их проживать заново… Вот он вываливает из холщового мешка несколько десятков блестяще матовых наконечников, топоров и с довольны видом смотрит на обалдевшего городского кузнеца, в руки которого словно с небес свалилось баснословное богатство. И тут же перед его глазами всплывает лицо торговца Батисты, с неземным восхищением в глазах перебиравшего черные брусочки металла.

– Боже… Что я делал? – бормотал Тимур, автоматически перебирая ногами по протоптанной перед ним дороге. – Надо было сидеть и слушать, сидеть и слушать. А лучше бы, залезть в какую-нибудь нору и лежать там не отсвечивая! Я же всех их поставил! Все! Весь клан!

Память же ни как не успокаивалась, вытаскивая из своих глубин все новые и новые картины. Чего только здесь не было… И десятки городских зевак, целыми днями толпящихся перед строящимся диковинным серым домом; и пронизанные священным страхом и восхищением лица гномов, не отрываясь смотрящих на пламя из его рта; и дергавшегося в дико испуге отльстерского солдата, пожелавшего посмотреть на легендарного чешуйчатого зверя.

– Это все из-за меня, – в отчаянии шептал он. – Из-за меня…

В какой-то момент все эти беспорядочно возникавшие в его голове кусочки прошлого стали превращаться в связанные друг с другом фрагменты одного целого, суть которого только сейчас стала доходить до Тимура. «Я… Я привлек к клану внимание. Если бы не мои безумные идеи, то о них бы никто и не вспомнил. Топоры так бы и жили в своем городе, как и сотни лет до моего прихода, – это понимание своей виновности во всех мыслимых и немыслимых бедах, которые обрушились на тех, кто стал ему дорог, все сильнее и сильнее наполняло его. – Что же я наделал…».

С каждым новым шагом валенки на его ногах становились все тяжелее и тяжелее, а их жесткий войлок все больше напоминал железные тиски.

«Это же именно я втянул их всех в войну! Я! Я! – дикое чувство вины из всех сил рвалось из него; ему хотелось кричать – до хрипа, до стона. – Сначала с Шамором, а теперь и со всем остальным подгорным народом. Боже мой… Я же их всех обрёк на гибель…, – в груди словно поселился маленький зверек, который медленно с урчанием глодал его внутренности; дышать становилось тяжелее, он начала задыхаться. – …».

– А-а-а-а, – еле слышный стон вырвался его рта, пересохшего словно пустыня. – А-а-а-а…, – сделав его несколько шагов, Колин остановился, не в силах сделать больше ни шага. – Стойте…

Ноги гнома подкосились, и он подрубленным деревом свалился на дорогу, продолжая тянуть руку в сторону своего нового дома.

– Стойте…, – шептал он, замечая, как небольшие темные фигурки мелькают между стволами деревьев. – Стойте…, – Тимур начал скрести слежавшийся снег утоптанной дороги пальцами, разрезая их до крови кусочками льда. – Как же красиво…, – он перевернулся на спину и не отрываясь смотрел на сверкающие заледеневшие ветки деревьев, накрывавшие дорогу подобно сказочному шатру. – Как дома… под новый год. Красиво… Но почему так жарко? Мне очень жарко…

Непослушными расцарапанными в кровь пальцами, он скинул с головы мохнатую шапку и начал расстегивать ворот своего мешковатого ватника, но что-то ему мешало.