Текст книги "Взять своё (СИ)"

Автор книги: Руслан Агишев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Руслан Агишев
Взять своё

1

Отступление 1.

В темной каморке, расположенной на нижних уровнях Замодонга, сгорбленный, словно придавленный тяжестью прожитых лет, гном с кряхтением опустился на низенький стул, на твердой седушке которого еще его предшественником была подложены сложенная втрое мягкая козлиная шкура. Поерзав несколько мгновений и, наконец, найдя удобное положение, хранитель протянул руку за пером. После этого он снова впал в задумчивость, другой рукой с почтительной нежностью водя по плотных пожелтевшим страницам огромного фолианта. Занимавшая практически весь здоровенный каменный стол Великая книга памяти была открыта на чистой странице, где он и начал писать первые угловатые рунические символы древнего письма Подгорного народа…

«… В год 6382 от зажжения огня в Великой кузне Подгорных богов в мир благословенной Тории явилось Зло – жестокое, мстительное и демоническое. Выбравшиеся из огненной геены демоны овладели душой одного из наших братьев – Колина сына Волгрина сына Борта, заразив его мстительной жестокостью и дьявольской злобой. Он стал словно алчущий крови зверь из мрачных глубин, не признающий ни братство родственных уз, ни святость наших таинств, ни веру предков. Изрыгал он странную и непонятную речь, не узнавал ни братьев, ни сестер своих.

… Воцарился великий плач в землях Подгорного народа. Демоническое зловоние, поселившись прежде в некогда благочестивом клане Черного топора, протянуло свои щупальца далеко за его земли и стало отравлять души других гномов. Оно не щадило самых лучших, самых достойных из нас, превращая в отступников и святотатцев. Так случилось с… Дарином, прозванным Старым, старейшиной клана…».

Хранитель прервался и недовольно что-то проворчал. Затупившееся перо оставило на желтоватом пергаменте крупную кляксу. Со вздохом он осторожно промокнул его и потом начал медленно и осторожно соскребать его остро наточенным кусочком металла. И лишь когда на пергаменте не осталось и намека на неряшливое пятно, старик вновь взялся за письмо.

«… Со всех кланов владыке Подгорного трона, Кровольду Воителю, спешили гонцы с мольбами о помощи. Все они просили изгнать это Зло из наших земель и спасти клан Черного топора от древней напасти. И тогда, влекомый заботой о своих поданных и опираясь на данную ему Подгорными богами власть, Кровольд воитель призвал Железную стену, чтобы обрушить ее мощь на…».

Отступление 2.

В просторной комнате одной из белокаменных башен Альканзора (с шаморского – Золотой город), раскинувшегося по обоим берегам благословенного Отца рек Итиля, на мягких ворсистых коврах сидел Тахир аль-Бери, личный писец султана Махмура Шаморского. Одетый в тяжелый, словно доспехи, халат из драгоценного шелка, расшитого серебристыми нитями, пожилой мужчина низко склонился перед невысоким постаментом, выводя на листе пергамента заковыристые закорючки шаморского письма.

«… Сегодня, в день Низкой Луны, я, Тахир аль-Бери, недостойный раб своего господина, вновь беру в свои руки стило, чтобы с неустанным терпением описать каждый шаг благословенного богами и людьми нашего господина, Махмура Великого, достойного и милостивого владыки обширных земель Шамора.

… И явились из яркого света сам Асте, бог-громовержец, и его солнцеликая супруга Тералия, повелевающая сменой дня и ночи. Когда же благочестивый господин склонился перед ним, то сказали они: «За свою несравненную мудрость и святость, ты выбран нами, чтобы нести нашу волю в этом мире. Внемли нам». Тогда наш господин, да продлят боги его годы сто раз по сто, трижды склонился ниц. «Нету на этой земле никого равного тебе и каждый живущий здесь должен склониться перед тобой так, как ты пал ниц перед нами. Ибо лишь став под твою руку, они смогут прикоснуться к источнику твоей мудрости».

… И начали склоняться перед ним народы и их правители. Не стало на на пути его бессмертных ни белого, ни черного, ни желтого, не преклонившего перед нашим господином колени. Могущественные правители, узрев его мудрость и проникшись волей ведущих его богов, пали к его ногам вместе с несметными дарами – золотом, серебром, драгоценными камнями, тканями из далеких стран, стройными и свежими ка утренняя роса девами… Прослышав про нашего господина, про его величие и могущество, явился к нему и правитель Подгорного народа, моля взять его под свою руку…».

Тут старик, щуря подслеповатые глаза, еще раз прошелся по ровным и замысловато переплетенным буковицам письма. Некоторое время он молча шевелил губами, повторяя про себя написанное.

«… Господин наш, султан Махмур Великий, да будет вечно благословенен он, не оставил владыку подгорного народа, на землях которого разразилась смута и расплодились нечестивцы, не чтящие богов…».

Отступление 3.

Над столицей Ольстера поднимались черные столбы дыма, погружая и без того мрачные серые каменные дома и стены в тяжелую темную дымку печали и безнадеги. Варившие тягучую смолу в огромных чанах простые воины и мелькавшие на стенах высокие шлемы гвардейцев, однако говорили, что город еще жил и сдаваться отнюдь не собирался.

Из северных ворот медленно, мешая грязь и снег, тянулась длинная колонна, голова которой скрывалась где-то за холмами. Горожане, задержавшиеся в городе купцы, увечные воины, испуганно вертящие головами, крестьяне шли друг за другом, толкая перед собой небольшие повозки с вещами или держа свой скарб на руках.

Почти в самом центре этой извивающейся колонны двигалась высокая повозка, которую сопровождало несколько гвардейцев. Такое соседство вызывало у бредущих множество пересудов, большая часть которых так или иначе связывало эту повозку с королевскими сокровищами.

– Монеты и слитки везут, не иначе…, – с завистью бухтел кто-то из толпы. – Вона как тяжело идет, да и битюгу тянут с трудом. А я вам зазря трепать языком не буду…

– Какие монеты, пустая ты башка? – вызверся на первого кто-то в ответ. – Всего четверо рядом. Да у нас даже средний купчина в караване имеет шесть? А то и десяток охраны. А тут казна… Это...

И какого же было бы их удивление, будь у них возможность заглянуть внутрь, за толстые доски стенок фургона. Они бы увидели там лишь груды пыльных фолиантов и толстые стопки тяжелых пергаментных книг, рядом с которыми сидели двое – морщинистые лысый старик, кутавшийся в толстый замызганный плащ и высокий худой мальчишка, внимательно записывавший рассказ своего учителя.

– Ты, Минька, буковки-то красиво выводи. Чай не базарной торговке продукты переписываешь в лабазе, – не переставая ворчал старик, видя как из-за ухабистой и грязной дороги его ученик оставляет на пергаменте многочисленные кляксы. – Вот как приберет меня костлявая, то его величество тебя за такое письмо-то прикажет снять портки и всыпать горячих.

– Но, учитель, – боязливо подал голос тот, непроизвольно заерзав на невысокой деревянной лавке. – Это все дорога такая. Никак она, проклятая, не дает мне…

Старик же махнул рукой на все его оправдания и снова начал диктовать тому события последних недель, а юный и будущий летописец его величества, короля Ольстерского, Роланда I стал, высунув от усердия язык, записывать.

– Про Кордову все точно записал? – мальчишка энергично замахал своими вихрами. – Смотри у меня. Славная это была битва…, – старик вновь замолчал, уставившись в небольшое окошко в стенке фургона своими светлыми слезящимися глазами. – И значит-ца…, – старый летописец тяжело вздохнул. – Пиши. Вошло в Кордову шаморское воинство, именуемое бессмертными, во второй день месяца ледник, как раз в аккурат к морозам. Главным у них был Сульде, прозванный Неистовым, и был он первым воеводой султана Махмура и сильным воином. Сказывали, что пусть и не молод он был, пусть не зоркими были его глаза, но не убить его было ни стрелой каленой, ни мечом железным.

Речитатив старика становился все более ровным и лился непрерывно, словно он читал какое древнее сказание.

– Стал он законы шаморские устанавливать, приводить к султанской присяге мастеровых, купцов и людишек черных с окрестных деревень. Начал сулить злато, серебро и земли и другие великие блага тем, кто изменит своему слову и забудет о верности королевской короне Ольстера. И нашлись изменники и малодушники, что, забыв о чести и достоинстве, переметнулись к Шамору. Словно дикие псы припали они к объедкам со стола проклятого врага, соревнуясь друг перед другом в измене и предательстве.

Временами, когда старик вдруг начинал чистить, словно боясь чего-то упустить, малец сбивался и сажал очередную кляксу. Летописец тут же начинал ворчать и выговаривать мальчишке.

… Так они и ехали часть пути, медленно занося в летопись ольстерского королевства события последних недель.

– … А как это так, учитель? – вдруг подал голос мальчишка, когда летописец начал рассказывать о невиданном раньше оружии, что стало появляться у гвардейцев и катафрактариев Ольстера. – Не было, не было, и вдруг появилось?! – разыгравшаяся фантазия сына безвременно сгинувшего мечника рисовала ему совершенно непонятные картины чудесного оружия. – Как это так «гром с небес»? А «зловонное дыхание древнего зверя»? – А «железную сеть, способная спеленать словно младенцев десяток гвардейцев»?

Мальчишка с любопытством уставился на старика, с нетерпением ожидая его ответа. И это любопытство, эта дикая надежда на что-то безумного хорошее, это ожидание самого настоящего чуда так явно читалась на его лице, что летописец улыбнулся. В эти мгновения юнец так отчетливо напомнил ему его самого в давние – давние времена, когда его тело еще было легким как пушинка, а в голове не было ни единой мысли о смерти.

– Значит-ца, услышать хочешь…, – продолжал мягко улыбаться старик. – Тогда отложи перо в коробочку и чернила спрячь, а то ненароком опрокинешь, – тот быстро, сказывался большой опыт, сложил принадлежности для письма по своим местам и подсел ближе к старику. – Разное говорят про это. Хм… Торговки на базаре лопочат об одном, купчишки о другом, а стража на воротах о третьем. Кому из них верить? – в полумраке повозки (а из двух свечей уже остался один жалкий огарок) сверкали любопытные глазенки мальчишки. – Со многими я говорил об этом, но все говорят о разном. И даже наш король, храни его Благие, повторяет за ними. Поэтому, слушай внимательно, ибо мы, летописцы, должны уметь отличать зерна от плевел (мальчик не понимающе мотнул головой, и старик тут же добавил)… правду от лжи.

Старик выдержал продолжительную паузу и начал рассказывать.

– Все это не наше, а гномье выделки. Смотришь на мечи, доспехи, кинжалы и щиты, так нет на них ни единой трещинки или бугорка. И все они словно братья близнецы. Возьмешь такой меч в руку и кинешь его в десяток других, а потом найти его не сможешь.

Юнец неверяще морщил лоб. Он никак не мог поверить, что можно перепутать свой меч с каким-то другим. Для него, не раз видевшего с каким почтением его отец относился к своему оружие, было дико такое слышать.

– И весят они одинаково, и закорючки на них одинаковые и цветов блестят не отличить, – дальше летописец чуть понизил голос. – Еще воины сказывают, что есть у них разрыв-камень, что, как в древних легендах, может превратить каменную глыбу в мелкое крошево. Другие же называют их драконьими яйцами. Только драконы, говорят они, могут заточить в свое яйцо первозданный огонь и такую силу.

Старик руками описал небольшой шар, показывая размеры этого драконьего яйца.

– Но главное другое… Кое-кто из выживших в сражении у Кордовы торгов, рассказывают, что у гномов, действительно, есть этот зверь. У них есть дракон! – буквально прошипел старик, заставляя мальчишку вздрогнуть от неожиданности. – Кожа его крепче самого крепкого гномьего железа, а огромные глаза горят ярким светом. Из своей пасти с сотнями огромных острых клыков он исторгает то ужасный рев, то пожирающий все на своем пути огонь… Говорят, король Роланд почти целую повозку золота отдал гномьему клану за помощь дракона в битве.

Бывшая провинция Керум Ольстерского королевства. В 20–22 лигах от Кордова. Старинный торговый тракт, ведущий к горам.

Длинная колонна бессмертных из отправленного по просьбе гномов шаморского корпуса месила грязь и снег, на старом тракте превратившиеся в мерзкое болото, лишавшее солдат последних сил. Тяжело бредущие легионеры кутались в бесформенные плащи из овечьей шерсти, делавшие их похожими на нахохлившихся ворон. Впечатление еще более усиливалось из-за не прекращавшегося бормотания комтуров первой линии, снова и снова пытавшихся заставить выбившихся из сил солдат идти быстрее.

– Подтянуться, беременные ослы! – хрипел комутор с правого фланга, с размаху отвешивая какому-то шатавшемуся бойцу размашистый удар стеком. – Быстрее! Скоро привал. Подтянись! – вторил ему другой комтур с левого фланга колонны. – Еще один рывок… И смотреть всем в оба! – доносился до них голос третьего откуда-то с середины колонны. – Щиты не снимать! Ах ты собака! – тут же послышались хлесткие удары, которые щедра раздавались легионерам, пытавшимся незаметно пристроить новые тяжеленные щиты на скрипевшие рядом повозки с провиантом. – Умнее всех? Да? – снова и снова раздавались удары, с чавканьем вбивавшие в провинившихся хитрецов понятие дисциплины и военной необходимости. – Понял?

Однако этого вбиваемого кулаками и палками запала легионерам хватало лишь на четыре или может пять сотен шагов, после которых колонна вновь начала растягиваться, превращаясь в рыхлую замершую гусеницу. Турии снова укорачивали шаг, а легионеры, кряхтя и сгибаясь под тяжестью доспехов и оружия, еще яростнее шептали слова проклятий в адрес своих командиров, погоды…

В хвосту же колонны, где вышагивала сотня гномов владыки Кровольда, царили совсем иные настроения. Клановые дружины, облаченные в полные массивных комплекты доспехов, с толстыми секирами на плечах и квадратными щитами за спинами, перли вперед так, словно ни слово «усталость», ни это состояние им были совсем незнакомы. Впервые вырвавшиеся из подземных городов и из под опеки своих кланов, дружинники не переставая вертели головами, что-то яростно обсуждали и часто и громогласно ржали…

И эта разница в настрое, состоянии, подготовке двух отрядов, волей судьбы собранных в одно целое, была столь ясно видна, что Чагаре, тысячник Сульдэ Неистового, возглавлявший объединенный корпус, в ярости заскрипел зубами.

– Меркитчен, – негромко выругался он, пытаясь плотнее запахнуть промокший насквозь плащ; однако острые иголки ледяного дождя все равно попадали ему в шею и холодящими струйками стекали по телу. – Эти чертовы полукровки… И дождь… Когда же закончиться этот проклятый дождь?

Последние остатки тепла вдобавок отбирало и стылое железо доспехов, вычурные украшения которых уже совсем не радовали его.

– Дерьмовый дождь, дерьмовая дорога, дерьмовая страна, – бормотал тысячник, вытаскивая из седельной сумки небольшую кожаную фляжку и прикладываясь к ней. – А вот эль вроде неплох.

Объединенный отряд шаморцев и гномов подходил к горной системе Гордрума, с каждым новым шагом все отчетливее ощущая на своей шкуре дыхание этого великана Тории. Бушующие в горах неистовые метели, поднимавшие в воздух нескончаемые тонны колючего снега и льда, здесь, в низине, сталкивались с восходящим теплым поток, берущим свое начало с далеких южных морей. И это встреча всякий раз оборачивалась настоящим столкновением арктического холода и южного жара, приводящего к поистине нескончаемым и непредсказуемым гримасам погоды – то к долгому ледяному дождю, то к плотному, как сметана, туману, то к легкому, убийственному морозцу… Бывало в одно селении мужики на сенокос выходили в одних драных рубахах, а в другом, за десяток лиг севернее, уже и в шубейке было холодно. Именно за такие выверты это время года и получило у местных жителей меткое прозвание Студенец. Мол, не мороз еще зимний, а уже студено…

– А ведь как хорошо все начиналось…, – продолжал бормотать Чагарэ, с дикой тоской вспоминая первые дни этой войны. – …

Он закрыл глаза и перед ним сразу стали проноситься манящие картины того времени… Мерно шедшие через ворота одного из приграничных ольстетерских городов нескончаемые шеренги бессмертных и в страхе жмущие к стенам домов местные жители… Раскачивающийся в петле бургомистр, так и не пожелавший присягнуть султаны Великого Шамора… Его пронзительно верещавшие девки, жена и двое дочерей, которых Чагарэ отдал на потеху своим солдатам… Смазливый сынишка бургомистра, с нежной словно девичьей кожей, которым он занялся сам…

– …, – Чагарэ облизал пересохшие от внезапно нахлынувшего возбуждения губы и открыл глаза, перед которыми вновь стояла та же что и раньше картина. – …

Перед ним покачивались темные и чуть сгорбленные спины его телохранителей, заледеневшие плащи которых превратились в первоклассные панцири. Справа и слева от них вышагивали посеревшие от усталости бессмертные его тысячи, в глазах которых читался лишь один вопрос – когда будет привал?

– Дзайба! – Чагарэ с хрустом в спине разогнулся. – Что там впереди? Селение? – он кивнул одному из своих сотников на показавшееся вдалеке селение. – Уже проверили его? Годится оно для привала?

– Хой, господин! – поклонился сотник, распрямляясь с хрустом лопающегося льда заледеневшего плаща. – Селение покинуто. И, скорее всего, давно, – приближавшиеся домишки, действительно, выглядели заброшенными: над ними не вился дымок, не брехали псы. – А разместится нам можно. Только…, – легионер запнулся, словно что-то не знал как сказать. – В центре селения стоят тхары, – тысячник недоуменно вскинул гоову; он первый раз слышал это слово. – Это запретные руны, господин, вырезанные на вкопанных в землю столбах. Это табу для любого из подгорного народа. Говорят, так кланы метят земли, где встречаются демоны…

Слушавший его Чагарэ, одновременно пристально всматривался в первые, стоявшие почти у самого тракта, хибарки, которые еще чудом не развалились. В них не было ничего таинственного и угрожающего. В последний месяц его бессмертные прошли через два или три десятка таких разоренных войной селения. И эти брошенные жителями дома с распахнутыми настежь дверьми и ставнями, поваленными изгородями, исходящими стойким запахом гари, им всем были далеко не в новинку…

Тысячник скривился в лице. Ему вдруг стало смешно… Какие еще запретные руны? Вырезанные на дереве никому не понятные узоры? Не хватало еще забивать свою голову этим дерьмом! Он сплюнул на землю. Главное, что сейчас его заботило, это теплый кров и миска горячей похлебки, чтобы выгнать из замерзшего тела поселившийся там холод.

Он чуть привстал в стременах, намереваясь отдать приказ готовиться к привалу, как внезапно откуда-то сзади раздался зычный рев.

– Вергельд! Вергельд! – рев десятков гномьих глоток нарастал подобно штормовой морской волне, становясь все громче и громче. – Вергельд! Вергельд! – к крикам присоединялись все новые и новые гномы. – Вергельд! Вергельд!

С перекосившимся от гнева лицом Чагарэ обернулся. Гномий хвост его растянувшегося отряда в этот момент начал медленно загибаться в сторону раскинувшегося вблизи тракта поселения. Судя по всему гномы хотели оказаться там первыми.

– Что этим недоумкам еще надо? – прорычал сквозь зубы тысячник, пытаясь понять что там могло произойти. – Разорались, как…

В этот момент ему на глаза попался пробиравшийся через его телохранителей посланец владыки гномов Горланд Тронтон, который судя по его всклоченной и вздернутой к верху бороде намеревался снова что-то требовать от него.

– Мои воины выкрикнули Вергельд, – важно произнес старший мастер войны. – Это законное право каждого гнома на свою долю в военной добыче. Так гласит Великая книга. Или ты ничего не слышал об этом?

Чагарэ конечно же слышал об этом древнем обычае, берущем свое начало еще от первых подгорных владык. Согласно ему, выкрикнувший призыв «вергельд», заявлял о своем праве на долю в военной добыче войска, которую следовало сразу же ему отдать. В исключительных случаях реализация права вергельда откладывалась до конца военного похода.

– Какая еще к чертям добыча? – промокший до нитки тысячник начал приходить в бешенство, глядя на важно вещавшего перед ним коротышку. – Да мы еще даже противника не видели! И ни черта не сделали! Или твои… уже кого-то разбили? А? – стоявшие вокруг них шаморцы при этом издевательски заржали. – …

Насупившийся гном побагровел так, словно его в этот самый момент должен хватить удар. Сжавшие рукоятку секиры толстые пальцы побледнели.

– Вергельд – это наше право и любому, кто это будет оспаривать я раскрою череп своей секирой, – и словно в подтверждение своих слов он с силой тряхнул оружием. – Мои предки выкрикивали Вергельд еще тогда, когда твои…, – окончание гном уже еле слышно прошипел, с угрозой буравя тысячника. – …

А от этого уже «завелись» окружавшие их легионеры ближнего круга, которые потянули из ножен мечи. Самого же Чагарэ уже кто-то полуприкрыл сбоку широким щитом, оставляя ему свободной для удара правую руку.

Тысячник в этот момент тоже смотрел на исходящего упрямством гнома, отчетливо представляя себе, как наглого коротышку пронзают мечи и тот, корчась на земле, хрипит от боли. Он видел и резкие удары мечами, и брызги крови, и замешательство остальных гномов после убийства их предводителя, и… жуткий взгляд Сульдэ, наказывающего того, кто посмел ослушаться его приказа.

– Стойте, – вытянул он руку вперед, отталкивая от себя прикрывающий его щит. – Стойте. Мы немного погорячились…, – Чагарэ с кряхтением слез с жеребца и подошел к гному. – Между нами не должно быть склок, – видимо гном после этих слов что-то рассмотрел в глазах тысячника и его секира начала опускаться вниз. – Всему виной усталость… Мастер Тронтон, мы уважаем своих союзников, и конечно право вергельда священно и для нас.

Удивляться и особенно обманываться этой речи и ее интонациями конечно же не стоило. Буквально выдавливавший из себя успокаивающие гнома фразы, Чагарэ в эти мгновения думал совершенно о другом – он прямо таки жаждал зарубить обнаглевшего коротышку… И лишь тихие слова его хозяина, Сульдэ Неистового, звучавшие в его голове, останавливали тысячника. «… Сейчас этот сброд нужен нам. Нужен и их царек, возомнивший себя владыкой мира… Поэтому, обуздай свой гнев, и возьми их под свою руку. Дай им то, чего они хотят. Хотят наказать провинившийся клан? Пусть! Пусть лезут на стены его города сами. Пусть сами дохнут под его стенами… Но помни главное, Чагарэ! Имущество клана Черного топора должно достаться нам. Вытащи из их нор всех мастеров и их учеников. Обещай им чего только можно. Золото, серебро… Женщин… Если они захотят наших жен, то отдадим и их. Лишь бы эти полукровки поделились секретом варки черного железа, Чагарэ… Забери оттуда все. Все, до самой последней железки, до кривого гвоздя. Я должен знать…».

– Лишь об одном, мастер Тронтон, не должны забывать ваши люди. Эти дома и их содержимое ваша добыча в той же степени, что и наша, – продолжал «плести куржева» Чагарэ. – Моим людям тоже нужен кров, чтобы переждать непогоду, и кусок мяса, чтобы восстановить силы.

Однако отворачивавшийся от него гном уже ничего не слышал. Его уши уже услышали главное, а остальное было не так важно.

Тронтон, растолкав столпившихся вокруг них телохранителей, уже добрался до повозки с высокими бортами, и, взобравшись на нее, стал громко скандировать:

– Вергельд! Вергельд! – в установившиеся словно по мановению волшебной палочки тишине этот ор с легкостью долетел и до хвоста отряда, где тут же начал усиливаться точно такими же ответными криками гномов клановых дружин. – …

В это же мгновение первые несколько шеренг гномьей части отряда, дрогнув, сорвались с места. За ними почти сразу же побежали и остальные гномы, продолжавшие кричать. Вся эта толпа, в которых на глазах превратились гномы, ринулась к ближайшим домам селения прямо напрямик, через редкую рощицу. Массивные туши, облаченных в тяжелое железо, дружинников словно носороги сметали со своего пути молодые деревца и втаптывали в грязный снег низкорослые кусты.

– Тьфу, стадо баранов! – с презрением сплюнул, наблюдавший все это тысячник. – Дзайбу! Этот недоумок знает про твои тхары? – тот покачал головой и Чагарэ оскалился в улыбке, представляя в какую ярость придут гному. – Возьми две турии и займи с десяток домов для нас (имелся ввиду, прежде всего, командный состав), пока эти олухи все там не разгромили…, – он неверяще качал головой, наблюдая, как орущие гномы, только что бывшие единым грозным отрядом, стали больше напоминать беспорядочным стадо. – И перед этими должны были дрожать мои бессмертные?

Сейчас на него накатило странное противоречивое чувство. С одной стороны, он твердо знал, что легионы бессмертных Великого Шамора, десятки лет втаптывавшие в грязь его врагов, были лишь подобием знаменитой Железной стены давно сгинувшей в веках Подгорной империи гномов. И совсем недавно, когда произошла та случайная стычка между бессмертными и гномьим отрядом, Чагаре прекрасно сумел оценить стойкость гномьего строя, о который сломали зубы его легионеры. С другой стороны, увиденное совсем недавно, рисовало гномов с совершенно другой стороны. Чагарэ видел какую-то анархию, неорганизованность… И как все это могло сочетаться не мог понять опытный служака, на глазах которого рушились многие из его устоявшихся представлений.

Однако, Чагарэ пришел бы еще в большее недоумение, если знал о гномах и происходящем в подгорных кланах чуть больше… Ему просто было невдомек, что сопровождавшие посланника владыки Кровольда гномы из клановых дружин, как это сказать по-мягче, были не самыми бравыми воинами. Это были те, кто остался в кланах. Ибо владыка Подгорного трона уже объявил призыв Железной стены и к стенам священного города начали стекаться многочисленные ручейки самых опытных рубак из народа гномов. Поэтому те, кого привел с собой мастер войны Тронтон, так странно вели себя. Просто здесь они получили шанс проявить себя…

– Объявляй привал, – Чагарэ махнул рукой, подавай знак легионеру с торгутой – коротким флейтообразным инструментом с пронзительным звучанием. – Разбить лагерь, – торгута заревела, подавая уставшим бойцам долгожданную весть о близком отдыхе и горячей пище. – Выставить усиленные посты.

Подгоняемые звуками торгуты и бодрящими воплями комтуров огрызок легиона быстро пришел в движение, организованно разделившись на несколько ручейков. Одни, как правило две или три турии первой линии, уже направились в лес за дровами. Вторые, турии, прикрепленные к обозы, уже размечали места для палаток и кострищ. Третьи формировали усиленные патрульные пятерки, начинавшие огибать селение со всех сторон.

– Вперед, – коротко бросил Чагарэ, яростно желавший сбросить свои промокшие тряпки и облачиться в сухое. – Нас ждет горячее вино и отдых! А то наши союзнички все выгребут первыми и нам ничего не достанется.

И первым пришпорил своего черного жеребца, показывая пример подчиненным.

У высокого бревенчатого дома, всем своим обликом и расположением просто кричавшем об отдыхе и приюте для уставших путников, их кавалькада оказалась вместе с парой обозных повозок, из которых пара легионеров деловита вытаскивала припасы для своего командира. В их руках мелькали тщательно замотанные в ткань копченные окорока, источавшие вокруг изумительный аромат, небольшие бочонки с молодым вином, караваи хлеба.

– Постой-ка! – Чагарэ спрыгнул с коня и вытащил их рук возницы несколько глиняных бутылок. – Не будем ждать, промочим горло прямо сейчас, – отбив кинжалом горлышко одного из кувшинок, он смачно приложился к вину. – Бр-р-р, холодное. Но забористое… А теперь внутрь. И снимем, наконец, это чертово железо.

Не ожидая остальных, тысячник пошел внутрь заброшенной таверны, в дверях которых только что скрылся возница. И едва за ним закрылась дверь, как на него дохнуло запахом чего-то съедобного и пряного. Принюхавшийся Чагарэ, голодный как сто чертей, тут же глазами наткнулся на свисавшее с потолка странного вида копченное мясо.

– Сухое мне! И горячего! – прямо с порога крикнул Чагарэ, ничуть не заботясь услышат его оставшиеся позади слуги или нет. – Проклятый дождь, – сорвав фигурную бронзовую застежку, он скинул на пол промокший плащ, тут же упавший бесформенной кучей. – Что ты там возишься? Разжигай скорее!

Сидевший на коленях перед огромным очагом возница старательно копошился, разгребая кучу прогоревших углей. Он с силой тёр кресалом по куску кремния, всякий раз вышибая сноп искр. Однако, мелко наструганные кусочки дерева, только что наложенные им, никак не желали загораться.

– Господин, – привставший было возница вдруг снова брякнулся на задницу, едва начав ворошить внутри очага так и не желавшие загораться щепки. – Тут что-то есть, – он снова почти по пояс залез в здоровенное жерло очага, на котором в былые времена можно смело жарить целого быка. – Вот, господин.

Чагарэ к этому времени уже успевший освободиться от доспехов и оставшийся в одной нижней дурно пахнущей рубахе, в нетерпении подошел к нему.

– Какая-то мешковина, господин, – к ногам тысячника он положил несколько бесформенных холщовых мешочков размером с две ладони взрослого человека. – Песок…, – черкнув по мешковине засапожным ножичком, возница с недоумением стал наблюдал как на пол стал сыпаться какой-то комковатый серый песок. – Зачем в очаге песок?

Молчавший Чагарэ осторожно коснулся кончиком сапога одного из мешков. Потом задумчиво оглядел большой зал таверны и тоже притихших телохранителей и кое-кого из сотников. И только сейчас до него стали доходить некоторые странности… Брошенное селение, ни единого сгоревшего дома, таверна, словно ожидавшая гостей. В добавок ко всему этому странные гномьи руны, расположившиеся в самом центре селения.

– Проклятье! Дзайба, сукин сын! – вдруг рявкнул он, отыскивая глазами того самого сотника, чьи люди первыми вошли сюда. – Дома все проверили? Чего мямлишь? – крупный мордастый легионер с бронзовым знаком сотника на правой стороне груди вытянулся перед. – Припасы в домах были? – Чагарэ буравил глазами бледнеющего и ничего не понимающего сотника. – Вещи? Инструменты?

Тот кивал головой, даже не пытаясь вставить слово.

– У-у-у! – с яростью выдохнул тысячник через стиснутые зубы. – Бегом! Поднимай всех! – Чагарэ, как был в одной рубах, так и бросился наружу лишь прихватив меч. – Еще раз проверить каждый дом! Истыкать копьями каждую подозрительную копну сена, места с рыхлой землей.

Последнее Чагарэ, буквально кожей чувствовавший, как утекает отпущенное ему время, уже орал не сдерживаясь.