Текст книги "Мой варвар (ЛП)"
Автор книги: Руби Диксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Но к моему огромному удивлению, она отталкивает мою голову.
– Стоп, – выдыхает она. – Погоди.
Я поднимаю голову.
– Поцелуй?
– Ещелучше, – отвечает она. Я хмурюсь, потому что не знаю этого слова. Я жажду вернуться к ее складкам и продолжать лизать ее. Но она тянет меня за рога, указывая, что мне следует остановиться.
Я рычу на нее.
Она дотягивается до моих бедер и тянет меня, при том она поднимает ноги, чтобы обернуть их вокруг меня. Мой член снова прижимается к ее скользким складкам, и Хар-лоу начинает тереться о меня вверх-вниз.
Я стону, глаза у меня закрываются, потому что чувствовать ее вот так – невероятно хорошо. Мне хочется залить ее тело своим семенем, но я в полном замешательстве. Я хочу, чтобы она показала мне, как сделать с ней комплект.
Хар-лоу скользит рукой между нами и обхватывает мой член своими пальчиками. У меня с шипением вырывается дыхание, но она меня не ласкает. Вместо этого она, похоже,… направляет меня. Через мгновение я чувствую, как головка моего члена надавливает на ее теплое, мокрое открытие, и тут до меня доходит, что я упустил.
А-а! Я ввожу мое семя внутри нее, и оно создаст комплект. Это то, что она пыталась мне сказать.
Проявляя осторожность, я продвигаюсь немного вперед. Ее жар будто втягивает меня внутрь, и вся моя выдержка уходит на то, чтобы не погрузится в нее полностью. Вместо этого я слежу за ее реакцией. Как только я начинаю в нее погружаться, она снова стонет и обнимает меня за шею.
– Воттак, – выдыхает она. – Именотак.
– Хорошо? – мой голос походит на рычание, но я ничего не могу с собой поделать. Требуется весь мой самоконтроль, чтобы сдержаться и не кончить прямо сейчас.
– Хорошо, – отвечает она голосом, от которого мой напрягшийся мешочек в предвкушении подтягивается.
Мое тело двигается резкими толчками, и я ничего не могу с этим поделать. Я делаю выпад вперед, и Хар-лоу резко втягивает воздух.
Ее ногти впиваются в мою спину.
– Да.
Я едва слышу ее. Я слишком погружен в борьбу, изо всех сил стараясь не потерять над собой контроль. Это именно то, что я упустил в этой жизни. Это именно то, о чем должны были откровенно подсказать мне мои ночные лихорадочные тычки в ее живот. Я должен был утвердить свою пару, толкнув свой член в нее и наполнив ее чрево своим семенем. Это именно то, что кажется правильным. А то, что ее тело столь туго сжимает мое? А то, что ее стенки стискивают мой член настолько плотно? Это ощущается гораздо лучше и острее, чем все то, что я мог бы когда-либо вообразить.
Я мог бы оставаться тут, похороненным глубоко внутри нее, навсегда.
Я двигаюсь медленно и замечаю, что моя шпора наталкивается на ее маленький комочек наслаждения, что у нее между ног. Когда это происходит, она испускает хрип, однако мгновение спустя прижимается к нему, поэтому я знаю, что ей нравится. Словно я идеально сложен для нее, а она для меня. Я врезаюсь сильнее.
Хар-лоу, подмятая подо мной, стонет, и я чувствую расходящуюся по ее телу дрожь. Она до невозможности туго сжимается вокруг моего члена.
– Божеякончаю, – стонет она.
Я снова врезаюсь в нее, желая ощутить, как она напрягается и трепещет вокруг меня.
– Хорошо? – это вопрос, но выходит скорее похоже на приказ. Голос у меня дрожит, так как изо всех сил пытаюсь сохранить контроль. Мне приходится прилагать все имеющиеся у меня силы, чтобы не потерять самообладание и не дать наслаждению поглотить себя.
Я хочу, чтобы сперва удовольствие получила Хар-лоу.
– Хорошо, – стонет она. Когда я делаю очередной толчок, она выгибается дугой. – Хорошо! – воплем повторяет она.
Я врезаюсь в нее еще сильнее, подталкивая ее, и ее вопли превращаются в лепет слов, которых я не понимаю. Ее тело сжимается вокруг меня, а ноги скрещиваются у меня на бедрах.
Я чувствую, когда она кончает, так как все ее тело трепещет. Ее грудь мурлычет настолько громко, что мне кажется, что она вполне может вытрясти сердце Хар-лоу на свободу. Ее рот открывается и закрывается, но она не произносит ни слова. Она лишь ахает, а ее стенки стискивают меня с такой силой, что чувствую себя, будто это кулак сжимается вокруг моего члена.
И тогда я теряю контроль над собой; сквозь сжатые зубы прошипев ее имя, я взрываюсь, и мой член до последней капли извергается моим освобождением. Мне кажется, будто я кончаю целую вечность, а мои напрягшейся шары подтягиваются. Когда уже больше ничего не осталось, что можно выдоить из моего тела, я падаю, тяжело дыша и запыхавшийся, и лишь мои локти удерживают меня над ней. Я стараюсь не раздавить ее, но в этот момент мне хочется коснуться ее, спрятаться лицом между ее грудей и просто окружить себя ее запахом.
Как будто ощущая мою потребность, ее руки обвиваются вокруг меня, и она тянет меня вниз на себя.
– Какжехорошо, – шепчет она, откидывая волосы с моего лица. – Мой Рух.
– Хар-лоу, – проговариваю я хриплым голосом. Теперь она моя пара. Я ввел в нее свой член и отдал ей свое семя. Мы заведем общего малыша. Я кладу ладонь на ее живот, задумываясь, как она будет выглядеть, когда внутри нее будет расти мой ребенок. Двисти становятся толстыми и лохматыми, и их бока выпирают наружу. Даже не представляю, как это произойдет с моей хрупкой Хар-лоу.
Она начинает хихикать и кладет свою руку поверх моей.
– Рановатоеще. Наэтонужно уймавремени.
– Моя, – говорю я ей нежно. – Моя пара. Моя Хар-лоу, – я поглаживаю ее нежную кожу и упиваюсь чувством ощущать ее под собой. Это кажется правильным. Это – то, чего я так долго был лишен.
Она испускает тихий, довольный вздох.
– Хар-лоу пара Руха.
И в это одно мгновение, впервые за всю свою жизнь я счастлив, как никогда.
Часть 6
Год спустя…
ХАРЛОУ
Я стягиваю сапог с одной из моих опухших ног, после чего сбрасываю его на скалистый берег. Туда же отправляется и второй сапог, и холодный воздух начинает кусать мне кожу. Я встаю на ноги – задача не из легких, учитывая размер моей талии, после чего осторожно ступаю в мчащийся поток. Он холодный, как лед, и меня бросает в дрожь. Хотя далеко я не захожу. Но достаточно далеко, чтобы покрылись пальцы моих ног.
А потом я шевелю ими и жду.
Ждать приходится не долго. Ни разу не приходилось. Стремительно вперед, извиваясь телом, змеятся длинные, белые щупальца, направляясь к моим ногам. Я принуждаю себя стоять совершенно неподвижно, так как одно из них прикасается к моему шевелящемуся пальцу, а затем еще одно. Я вижу, как в воде, устремляясь вперед, к моей ноге несется большое существо. Копье, которое держу в руке, я тихонечко переворачиваю направлением вниз, а затем втыкаю его прямо в глаз монстру, когда оно открывается, чтобы посмотреть на меня.
Существо в воде крутится и судорожно бьется, и я надавливаю на копье, чтобы прочно его удерживать. Мгновение спустя вода успокаивается, а щупальца обмякают.
Ужин пойман.
Дрожь сотрясает меня насквозь, и я выбираюсь из воды, таща за собой только что убитого «спагетти-монстра». Понятие не имею, как называется эта тварь, но у нее много змееподобных конечностей и тело, похожее на фрикадельку, поэтому я ее так и называю. А еще это самая любимая еда из морепродуктов Руха, так что я не могу дождаться увидеть выражение его лица, кода, вернувшись домой, он увидит, что она готовится на костре. На мой взгляд, он прямо-таки влюблен в добрую порцию спагетти на ужин… и начинаю хихикать этой своей шутке.
У меня скручивает спину, как это происходит в последнее время, и я испускаю стон, потирая поясницу. Ребенок, похоже, давит на что-то в верхней правой стороне живота, поскольку в последнее время именно там у меня постоянно болит. Я то и дело перескакиваю от потирания правой стороны живота к поглаживанию поясницы. Внезапно мне кажется, что надевание сапогов требует чересчур много усилий, особенно потому что жду ребенка, поэтому я поднимаю их и запихиваю в свою сумку, которая у меня перекинута через плечо. В другую сумку отправляется моя добыча, а свое копье я использую как трость, когда, возвращаясь домой, иду по песку.
Удивительно, что это странное побережье теперь мой «дом», однако это так. Вешая сумку на одно из скалистых выступов, которое служит крючком для одежды, я напеваю себе под нос детскую песенку. Я хочу помассировать свои ноющие, опухшие ноги, но в последние дни я едва могу до них дотянуться, поэтому вместо этого я направляюсь к костру и разжигаю его.
После того, как костер разгорается и горит буйным, ревущим пламенем, я разрезаю «спагетти-монстра», сдираю с него кожу и насаживаю на вертел над огнем. К тому времени, когда я заканчиваю и вымываю руки, я измотана. Массируя свою ноющую поясницу, я направляюсь к шкурам, чтобы прилечь. Беременность отнимает у меня много сил, и у меня такое ощущение, что это беременность длится бесконечно, конца и края которой не видно.
Я опускаю свое тело на толстую кучу шкур и, закрыв глаза, расслабляюсь. Мои отекшие ступни подняты на подушку, наполненную перьями одной из птиц, с виду хищников, которые охотятся на береговой линии. Под головой у меня другая, а шкуры подо мной такие гладкие, мягкие и теплые, даже если с виду они не такие уж и симпатичные. Я не самая лучшая на свете мастерица в дублении, но с каждым днем у меня получается все лучше и лучше.
Я смотрю на свой «календарь». Сегодня первое декабря.
Ну ладно, сегодня не первое. И не декабрь, как было указано. У нас нет бумаги и дерева не так уж много, поэтому я взяла несколько реберных костей от разных существ и в каждом из них вырезала месяцы в году, затем повесила их в ряд как ксилофон (прим. ударный музыкальный инструмент с определённой высотой звучания). Это модифицированный календарь, в котором я сделала пометки для дней, только я во всех месяцах поставила по тридцать дней независимо от того, какой длины он на самом деле. Для меня это просто возможность в общих чертах считать время, так как здесь, на Не-Хоте, какая-то ерунда со всеми сезонами, а Рух не обращает на них никакого внимания.
Я потираю живот и размышляю о том времени, которое прошло. Я создала этот календарь в «январе». Это была произвольная дата, но я устала от того, что время бежит, а я даже не имею представления о том, какое сейчас время года. С ребенком на подходе мне хотелось обеспечить хоть какой-то контроль. Я не сомневаюсь, что прошел уже год с тех пор, как мы с Рухом впервые спарились и зачали этого малыша.
И еще я не сомневаюсь, что мне целую вечность придется ходить беременной. Нахмурившись, я провожу рукой по животу. Он большой, но не происходит ничего из того, о чем говорится в рассказах о беременности. Я уже беременна примерно на два месяца дольше, чем это бывает у человеческой женщины. Мне нравится шутить, что мы уже в четвертом триместре, хотя нельзя сказать, что Рух понимает мои шутки.
Ребенок толкается, а затем у меня в животе переворачивается, и я успокаивающе провожу по нему рукой.
– Несмотря ни на что, все пройдет нормально, правда?
Шевеление в моем животе наполняет меня мыслями о смехе. Детском смехе. Подумывая о том, как все будет, когда малыш родится, я засыпаю среди шкур. Рух будет очень замечательным папочкой.
РУХ
Я раздраженно рычу на семейство пернатых хищников, которые пронзительно голосят вдоль побережья. Весь день я отсутствовал, занимался поиском их малышей, так как их перья мягче, чем у взрослых, и Хар-лоу хочет их для постели нашего комплекта. Сегодня я скитался вдоль и поперек, выискивая самых идеальных, и мне удалось найти лишь одного, когда я уже был на грани срыва. А теперь, когда я вернулся домой, то вижу трех этих существ сразу, резвящихся среди волн. Ну, это просто возмутительно! Им придется прожить еще один день, потому что у меня уже есть то, за чем шел.
В конце своего пути я закидываю дичь на плечо, уставший и весь в мыслях о спокойном отдыхе со своей парой после столь утомительного дня. Тяжелый снег почти полностью исчез, соленые воды покрывают разломившиеся куски толстого льда, а погода стала настолько теплой, что моей хрупкой Хар-лоу не понадобятся ее самые тяжелые плащи. Она обрадуется. Ей совсем не нравилось, что этот самый холодный сезон длился более десяти «месяцев». Я представляю, как ее маленькое личико начинает лучезарно улыбаться от восторга, что я нашел детеныша хищника с пушистым оперением, и я ускоряю шаг.
Когда я захожу домой, в пещеру, улыбающийся пара меня не встречает. На костре готовится еда, но огонь уменьшился до язычков пламени, облизывающих угли, а запах, витающий в воздухе, подсказывает мне, что мясо сгорело и уже несъедобно. Я сужаю глаза, от ужасного запаха у меня раздуваются ноздри.
– Хар-лоу? – я направляюсь в сторону постели.
Моя пара там, свернулась калачиком в шкурах, и под ее одеждой выступает ее большой живот. Она положила ладонь под щеку и так сладко спит. Увидев ее, мой кхай начинает грохотать и мурлыкать, и меня накрывает сильнейшее чувство удовлетворения. Она моя, и в себе она носит моего ребенка. Плевать на сожженную еду.
Я снимаю отвратительную еду с костра и отношу ее на берег, где падальщики могут ее съесть на безопасном расстоянии от нашей пещеры. Когда возвращаюсь обратно, Хар-лоу все еще спит, так что я веду себя как можно тише и аккуратно выщипываю все перья у детеныша хищника, откладывая их в сторонку для моей пары. Я съедаю несколько кусочков мяса, хоть оно и сырое, а затем поджариваю остальное, потому что с тех пор, как Хар-лоу стала вынашивать внутри себя моего малыша, ей больше не нравится вкус сырого мяса.
Лишь одна лишь мысль о Хар-лоу и что-то изнутри тянет меня вперед, к ней. Я уже не в силах противостоять желанию и сдерживать себя от соблазна своей пары. Я опускаюсь на колени рядом с постелью и глажу ее по щеке. Ее глаза, трепеща, открываются, и она одаривает меня сонной улыбкой.
– Привет, детка.
– Устала? – спрашиваю я. Глаза у нее запали, и это мне не нравится, однако она мне клянется, что с ней все в порядке. Она кивает головой и начинает подниматься, но я осторожно подталкиваю ее обратно в шкуры. – Ты устала. Тебе надо отдохнуть.
Она начинает морщить свой носик и пытается заглянуть вокруг меня, чтобы посмотреть на костер.
– О нет, я сожгла твой ужин? Я поймала для тебя спагеттииманстр.
Она называет это существо странным словом на своем языке, но я узнаю его по форме и, конечно, понимаю ее проявленное внимание.
– Не важно.
Хар-лоу выглядит расстроенной.
– Прости. Просто… я очень устала, – она зевает, как будто чтобы подчеркнуть это. – В последнее время я постоянно чувствую себя уставшей.
Моя рука сама тянется к ее округлившемуся животу. Она так же разрослась, как и двисти самки прямо перед тем, как разрешиться от бремени своим детенышем. Нет, конечно, я не говорю об этом. В прошлый раз, когда я это сделал, она заплакала, а потом она свалила вину за это на что-то, что называется гор-моонами.
– Ты же вынашиваешь ребенка. Это утомительно.
– Утомительно? О да, так и есть, – она ложится на постель и снова потирает спину.
Я знаю, что на самом деле нужно сделать, чтобы она почувствовала себя лучше. Я двигаюсь к подножию нашего гнездышка, где ее ступни подняты на одну из этих странных наполненных штук, которые она настоятельно хочет класть себе под голову. Я беру ее холодную ступню в ладони и начинаю ее растирать. Моя Хар-лоу, любит, кода ее ноги растирают.
Она испускает стон и откидывается в шкурах на спину.
– Боже, какой же ты отличный парень.
Мне приятна ее похвала и, растирая ее маленькую ножку, я прилагаю усилий еще больше, прежде чем переключиться на другую. В то время как я продолжаю тереть, ее стоны становятся все громче, и мой член в свою очередь отвечает тем же. В очередной раз, когда она издает стон, он совпадает с моим.
Из ее горла вырывается тихое хихиканье, и она вытаскивает ногу из моей хватки, чтобы потереть ею мой член. Я ношу набедренную повязку, как она предпочитает, и в этот момент я ненавижу эту штуку, потому что не могу чувствовать соприкосновение ее кожи с моей.
– Сдается мне, что кто-то сегодня по мне скучал.
– Я всегда скучаю по тебе, – отвечаю я ей. Естественно, скучаю. Она – моя пара. Самое лучшее время – это дни, которые круглыми сутками мы проводим здесь вместе. Теперь, когда она носит наш комплект, она должна держаться поближе к пещере. Время от времени тяжело не обижаться на моего ребенка, потому что он уже отнимает у нее очень много времени. Но тогда я вспоминаю о той семье, которая меня ожидает, и моя обида угасает. Я прошел долгий путь от полного одиночества до обладания замечательной пары, и вскоре у нас будет малыш.
Я ничего не стал бы менять. Ради этого даже хвостом бы не взмахнул.
Я заползаю в постель позади Хар-лоу и утыкаюсь носом ей в шею. Поскольку ее живот такой большой, мы не можем спариваться лицом к лицу, как обычно. За прошедшую луну мы проявляем творческий подход с нашим спариванием, и я притягиваю ее к себе, оценивая перепады ее настроения.
Она издает вздох и тянется к моим волосам.
– Я люблю тебя, Рух.
– И я люблю тебя, моя пара, – говорю я ей и прикусываю ее мягкое ушко. Мои руки скользят к передней части ее туники, к ее чувствительным, набухшим сиськам. Грудям – как она их называет. Я прикасаюсь к одной, и Хар-лоу начинает стонать, дергая свою одежду. Это говорит мне о том, что она так же сильно хочет, чтобы мои руки прикасались к ней, как я хочу ее. Я помогаю ей развязать шнурки впереди ее туники, и, как только та распахивается, ее спелые груди уже в распоряжении моих рук. Я нежно провожу по соскам, потому что знаю, что для гораздо бόльшего они чересчур чувствительны.
Хныкая, моя пара прижимается ко мне и наматывает мою гриву узлом на руку. Я стягиваю ее юбку вниз по ее бедрам, и она отбрасывает ее ногой в сторону, пока я срываю с себя набедренную повязку. А затем мы уже прижимаемся друг к другу, плоть к плоти, тело к телу. Ее кхай у нее в груди громко напевает, и мой откликается.
Шепча ее имя, я раздвигаю ее бедра и вхожу в нее сзади. Она тихонько вскрикивает и крепко держится за мои руки, когда я начинаю врезаться в нее, и моя шпора с каждым толчком нажимает на крошечный бутон ее задницы.
Такие, как сейчас, мы – я с моей Хар-лоу – само совершенство.
***
Следующим утром Хар-лоу, проснувшись, перемещает в своем кал-ун-дуре маленькую стрелку от первой отметки ко второй.
– Второй ди-ка-берр, – объявляет она. Моя пара потирает бок, сморщив личико. – Этот малыш должен скоро родится, верно?
– Не знаю, – хотелось бы мне иметь для нее ответы. У нее так много вопросов, и у меня тоже. Глаза у нее, похоже, сегодня запали еще сильнее, несмотря на то, что всю ночь она проспала глубоким сном. Но здесь нет никого, кого можно было бы спросить, и я не знаю, нормально ли это. Мои воспоминания об отце теперь такие бледные, и с каждым днем они тускнеют все больше. В своих снах вместо его лица я вижу улыбку Хар-лоу, ее веснушчатую кожу, ее мягкое тело. – Пойдем кушать, – говорю я своей паре и указываю на ее стул перед костром. Я даже положил одну из ее пушистых наполненных перьями «подушечек», чтобы ей было помягче сидеть.
Она садится и одаривает меня благодарной улыбкой.
– Малыш сегодня очень уж активен.
Я кладу руку на ее живот и ощущаю там трепетания, легкие движения. Широко улыбаясь, я поднимаю на нее глаза, и тут резко отдергиваю руку, поскольку малыш сильно взбрыкнул.
Хар-лоу содрогается.
– И еще он сегодня сердится.
– Он проголодался. Ему просто нужно поесть. И тебе самой тоже, – я достаю кусок сухого, копченого мяса и предлагаю его ей.
Она морщит нос от одного его вида и кажется подавленной.
– Это все, что у нас есть?
– Нет, – я достаю одну из корзин, которую она сплела, и вынимаю оттуда еще и куски мяса, которое она засолила и закоптила. – Это хищник, вот это – спагейтиимаунстр, а это – …, – поднеся его к носу, я нюхаю. Поджаренный кусок двисти. – Двисти.
– Думаю, я просто попью воды, – говорит она и снова потирает свой живот.
– Ешь, – указываю я ей, не обращая внимания на терзающее беспокойство, которое начинает меня пугать. Я даю ей кусочек копченого двисти, так как оно самое нежное из всех, и она принимает его с моей руки и игриво его кусает. Я замечаю, что она пьет воды больше, чем когда-либо, и ест медленно, растягивая трапезу.
Мои страхи угрожают целиком поглотить меня, и поэтому этим утром я остаюсь с ней в пещере. Я говорю ей, что у меня есть шкуры, которые хотелось бы привести в порядок, но у нас уже больше шкур, чем могут использовать двое. Она наполняет перьями одну из ее кожаных «подушечек» для ребенка, а затем зашивает край.
Когда я делаю перерыв, она находит свои сапожки и радостно мне улыбается.
– А теперь мы можем сходить и раздобыть устрицы? Я прям изголодалась по ним.
Нашу пещеру просто распирает от сушеного мяса, и кажется расточительным еще больше охотиться. Но ради моей Хар-лоу я сделаю, что угодно. Кивнув головой, я помогаю ей надеть сапожки и зашнуровываю их вместо нее, в то время как она сетует о том, что не в состоянии видеть собственные ноги. Я говорю ей, что они опухшие и очень мягкие, точно такие же как любая из ее «подушечек».
Она фыркает.
Тогда мы отправляемся на побережье. Погода сегодня чудесная. Я вижу, что пока мы идем, Хар-лоу становится лучше. Ее лицо порозовело, и это позволяет мне предположить, что она здорова, а она улыбается, когда оба солнца, перестав прятаться, выходят из-за облаков.
Я беспокоюсь из-за пустяков, убеждаю я себя. Я легонько похлопываю ее по животу, когда мы подходим к берегу, к самой воде.
– Устрицы? – я взял с собой копье, которое могу использовать в качестве палки для рытья.
– Да, будь добр, – Хар-лоу сжимает руки перед собой и выглядит такой взволнованной. – Желательно, те огромные и темные.
Она мне уже раньше рассказывала, что в ее родных местах есть существа, очень похожие на эти устрицы, однако отличаются они меньшими размерами. Я слежу за поверхностью прибойных волн, выискивая на ней совсем крохотную струйку воды, появляющейся из песка, как только волны откатывают назад.
Я замечаю одного и вбиваю конец моего копья в песок, затем толкаю этот конец назад, пытаясь его раскопать. Я мельком вижу отблеск темной раковины, прежде чем та погружается еще глубже в песок. Рыча от разочарования, я забываю о копье и принимаюсь копать песок голыми руками, твердо намеревавшись его поймать для своей пары и заставить ее улыбнуться. Харлоу заливается смехом, так как я пытаюсь разгребать песок быстрее, чем существо успевает зарыться вглубь, поэтому песок разлетается во все стороны.
Наконец-то успех! Я хватаю существо в руку и резко поднимаю его в воздух.
– Для тебя!
– Ура! – она хлопает в ладоши. – Итак, одна есть! Давай, найдем еще, а потом пойдем домой и сварим их.
Я киваю головой ее животу, словно обращаюсь к нему.
– Твоя мамочка сегодня очень голодная.
– Она аж умирает с голоду, – Хар-лоу отвечает с особой теплотой в голосе, потирая живот.
– Тогда твой папочка накормит вас, – заявляю я ее животу и встаю на ноги.
У меня все покрыто песком – руки, грудь и ноги. Даже хитросплетенный узел из заплетённых косичек, во что Хар-лоу превратила мою гриву. Она подходит и своими маленькими пальчиками стряхивает с меня песок.
И вдруг она останавливается. Ее пальчики на моей руке начинают подрагивать, а потом ее ногти впиваются в мою кожу.
Я поднимаю взгляд на нее. Она побледнела, и ее веснушки выделяются темными пятнами по сравнению цветом кожи ее щек.
– Что случилось?
Ее губы сжимаются в тонкую линию, и она кивает, глядя вперед, мне за спину. Она бросает на меня обеспокоенный взгляд и затем сжимает мою руку.
– Только не психуй.
Иногда, когда она волнуется, то незаметно проскальзывает на свой родной язык, и когда я не признаю слово, это вызывает в моих чувствах обеспокоенность. Я поворачиваюсь, твердо решив «не психовать», и смотрю.
Наше побережье окружено каменистыми, высокими скалами. На верхушке одной из высоких гор вдалеке видны движущиеся силуэты существ. Сначала я подумал, что это мэтлаксы, долговязые, волосатые существа, живущие в горах. Но это не их территория, и по мере того как я наблюдаю за их передвижением, мое сердце наполняется страхом. Один из них несет копье, а на другом я могу рассмотреть рога. И их очень много.
Плохие.
Они нашли нас.
Часть 7
ХАРЛОУ
Вид людей на горном хребте приводит меня в чувство, что посильнее беспокойства. Почему их всех принесло сюда именно сейчас? Я не хочу видеть эту компанию. Я беременна, вся опухла, слегка не в себе, и последнее, чего мне хочется, так это то, чтобы в аккуратное гнездышко, которое мы так долго и кропотливо обустраивали, ворвались нежданные гости.
Рух, однако, реагирует совсем не так, как я.
Он начинает тяжело дышать, из его горла вырывается шипение, и он хватает меня за руку. Оставив на песчаном берегу копье и устрицу, о которых мы забыли, он торопливо тащит меня вперед, устремляясь в направлении нашей пещеры. Я придерживаю рукой свой живот и пытаюсь не отставать от него, но мчаться со всех ног с младенцем в животе? Не так-то просто. Сделав несколько шагов, запыхавшись и свистяще хрипя, я вырываю свою руку из его хватки. У меня такое чувство, как будто моя поясница в огне, а тот ужасный спазм с правой стороны моего живота снова возвращается.
– Рух, постой, – с невероятным усилием выговариваю, судорожно хватая ртом воздух. – Не могу бежать…
Вместо того, чтобы дать мне отдохнуть и прийти в себя, он хватает меня на руки и продолжает мчаться в направлении пещеры так, будто побережье охвачено огнем.
Я цепляюсь за его шею, опасаясь, что он уронит меня. Я хочу поговорить с ним, образумить, но в его глазах мне уже однажды довелось видеть этот дикий взгляд. Когда он видит других инопланетян, здравый смысл у него отшибает напрочь. Он становится неуправляемым.
Хвала небесам, мы добираемся обратно до пещеры целыми и невредимыми. Я отпускаю дыхание, которое задерживаю, когда он бережно опускает меня на пол, поставив на ноги.
Рух прикасается к моей щеке.
– Оставайся здесь, Хар-лоу. А если войдут плохие, спрячься.
«Плохие» – так он называет членов племени. Понятия не имею, почему в его глазах они плохие. У него сохранились воспоминания о том, как его отец велел ему их избегать, прятаться от них, поскольку они были «плохими», и это единственное, что он о них знает. В отличии меня. И еще беспокойство, что они собираются отнять меня у него. Мой собственный опыт общения с ними был хорошим, но тогда я вспоминаю Аехако, Хэйдена и Кайру, что они все погибли. После всего этого времени и гибели их соплеменников им вряд ли понравилось бы узнать, что я все еще жива. Меня очень это беспокоит.
Но я все равно не хочу, чтобы Рух нападал на них. Их больше, чем нас. Я беру его за руку, чтобы попытаться остановить его.
– Постой. Куда ты собрался?
– Я пойду попробую увести их подальше от тебя. Попытаюсь запутать. Скрою путь к пещере, – он вытаскивает костяной нож из ножен, висевших на стене, и оглядывается вокруг в поисках своего копья, да вот только оно до сих пор на побережье. Я иду вперед и отдаю ему свое, потому что мысль о том, что он уходит почти безоружным и не сможет за себя постоять, пугает меня больше, чем остаться тут без оружия.
Я напоминаю себе, что они нам не враги. Но прошел уже год, и за этот год много чего могло произойти. Мой живот и то, что Рух научился говорить, – явные свидетельства этому.
Он смотрит на меня сверху вниз, и его глаза излучают столько нежности и любви, что у меня начинает дрожать нижняя губа.
Отныне и впредь теперь все изменится. Мы с ним были так счастливы…, и боюсь, что этому придет конец.
– Не плачь, деет-каа, – говорит он на ломанном английском, имитируя мою речь.
– Пожалуйста, будь осторожен, – мне хочется схватить его за волосы и удержать его здесь, но не могу. Многие из племени пришли сюда, однако должна быть причина, почему они здесь. – Просто… что бы ни было, оставайся спокойным, хорошо? Внимательно выслушай, что они скажут, и не нападай первым. Пообещай мне.
Он кивает головой и быстро, свирепо меня целует.
– Я буду, как тень. Они не увидят меня.
– Ммм, – не думаю, что в это поверю, но я доверяю ему, и мне становится спокойнее, когда он подходит к одной из корзин для хранения вещей, где у меня аккуратно хранится содержимое нашей пещеры, и вытаскивает свой белый меховой плащ. Он замаскирует его среди снега, как камуфляж.
Тогда Рух уходит, направляясь к выходу из пещеры, а я борюсь с возникшем желанием впасть в панику. Поэтому я занимаю себя работой. Я тушу костер (чтобы вьющиеся струйки дыма не приманивали любопытных гостей), привожу в порядок пещеру, затачиваю мой маленький нож, съедаю немного мяса, потираю живот, и жду.
Ожидание кажется бесконечным.
Спустя столько времени, что кажется, что прошла уже целая вечность, я направляюсь к входу в пещеру и выглядываю наружу. Я внимательно разглядываю заснеженные горы вдалеке в поисках хоть какого-то мелькания синей кожи или темных волос, но я его не вижу. Это и хорошо, и плохо. Переживая, я вышагиваю у самого входа в пещеру…
А что, если они обнаружат его и он на них нападет? А что, если случится что-то страшное?
А что, если мой Рух больше не вернется?
Спазмы жгучего ужаса пронзают меня до дрожи, и я руками охватываю живот. Ребенок пинается, сильно, словно чувствует мои страхи.
Они не станут его убивать. Ведь они не убийцы. Вэктал и его народ очень славные люди.
Но не известно, какой из Руха воин, а он испытывает потребность защищать меня. От волнения я покусываю зубами нижнюю губу, пока у меня в голове стремительно прокручивается все то, что может пойти не так. Я настолько зацикливаюсь на своих мыслях, что становлюсь не настолько внимательной, какой должна была быть. Я стою, уставившись в землю, и когда на это место падает тень, это привлекает мое внимание. Я поднимаю глаза и смотрю вверх, но на расположенном рядом выступе горы никого нет.
У меня аж мурашки по коже начинают бегать. Потирая руки, я направляюсь вглубь пещеры, не забывая о том, что мне велел Рух. Если кто-то войдет, я должна спрятаться. С чувством беспомощности я окидываю взглядом нашу удобную пещеру. Здесь очевидна яма для костра и обустроенное уютное гнездышко из шкур. Вдоль стен аккуратно расставлены корзины ручной работы, мною сплетенные из высушенных морских тростников. Не будет никаких сомнений, что здесь кто-то живет.
Но я не хочу быть обнаруженной. Не хочу быть обнаруженной и обвиненной в гибели остальных троих.
Больше всего на свете я хочу, чтобы меня не забирали у моей пары. Я люблю Руха и с ним я счастлива. Мне плевать, что приходится чистить зубы жесткой веточкой, а мои трусики изготовлены из кожи, а не шелка. Я люблю своего мужчину и не хочу с ним расставаться. Поэтому я иду в дальний конец пещеры, продвигаясь еще глубже, чем обычно я хожу. Там есть место для укрытия, которое мы с Рухом отметили еще до этого, – осколок выступающей скалы, достаточно большой, чтобы скрыть кого-то с помощью эффекта оптической иллюзии в то время, как сам наблюдатель остается на расстоянии в паре футов от него. Я пытаюсь проскользнуть на то место и морщусь всякий раз, когда острые камни обдирают мне кожу.
