Текст книги "Скверные девчонки. Книга 2"

Автор книги: Рози Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Рози Томас
Скверные девчонки
Книга вторая

Глава восемнадцатая

В понедельник утром Джулия опять приступила к работе в фирме «Трессидер дизайнз». С помощью объявления в местной газете она нашла для Лили женщину для присмотра за ребенком. Это была некто миссис Форган, проживавшая в небольшом домике с террасой неподалеку от Вердл-Энд. У нее было двое своих детей, уже школьников, а кроме того, она присматривала еще за одним маленьким ребенком, мать которого тоже работала. Джулия заметила, что в доме чисто и много игрушек. Позади дома был даже маленький садик, в котором дети могли играть в летнее время. Джулия решила, что нехватка теплоты у миссис Форган всего лишь своего рода профессиональные издержки. Она обладала умеренным чувством симпатии к детям, и Лили благополучно поступила к ней на попечение.

Что касается Александра, то в разговоре с ним Джулия слегка приукрасила достоинства воспитательницы.

– У нее большой опыт по уходу за маленькими детьми. Она сама мать и занимается этим уже много лет.

– Мне неприятно даже слышать об этом, – ответил Александр.

Джулия старалась, чтобы ее голос звучал бордо и убедительно.

– Все это делают, Александр. В наше время большинство матерей работают. И к тому же я сразу же заберу ее, если увижу, что Лили там плохо.

Но оставить Лили в это первое утро было самым тяжелым делом, которое предстояло Джулии.

– Я приду повидать тебя во время ланча, – пообещала она и пошла к парадной калитке. Она старалась закрыть уши, чтобы не слышать протестующих воплей Лили, но они на протяжении всего утра отдавались у нее в ушах.

В «Трессидере» она заняла свое прежнее рабочее место за столом, стоявшим перед дверью, ведущей в святая святых – дизайнерское бюро. Джулия вдруг подумала о том, что никогда не пыталась устроиться по другую сторону. Работа оказалась почти такой же, как и четыре года назад, разве что клиенты теперь были более знатными и более богатыми – причем обе эти категории никогда не совмещались. Представители старинной аристократии буквально толпились у Джорджа, но у них было гораздо меньше денег, которые они могли бы потратить, чем планов и объема предполагаемых работ. А новая элита модных дизайнеров и популярных звезд и фотографов стала прокладывать дорожку к Феликсу. Оба были буквально одержимы навязчивой идеей следить за своим внешним видом и обстановкой. Для создания необходимого эффекта у них было гораздо больше денег, чем когда-либо в казне Джорджа в прошлом. Сопоставляя все это с собственным невзрачным жильем на Гордон Мэншинс, Джулия не переставала восхищаться, а иногда даже испытывать самую настоящую жгучую зависть.

В первый же перерыв на завтрак Джулия помчалась в Верлдс-Энд. Лили в это время ела жареные бобы с ломтиком хлеба, сидя среди кучи игрушек. Сначала она уцепилась за Джулию, но потом довольно спокойно отпустила ее, когда той пришло время возвращаться на работу.

В конце первой недели миссис Форган предложила Джулии отказаться от обязательных ежедневных посещений в середине дня.

– Вы понимаете, ее, а также и другого ребенка выбивают из колеи эти ваши ежедневные приходы в обеденное время. Лучше предоставьте ее мне на весь день.

– Хорошо, – неохотно согласилась Джулия. Она вспомнила о подобных обеденных перерывах, о Бетти и жизни на Фэрмайл-роуд. Своей удивительной опрятностью и чистотой домик миссис Форган начал напоминать ей дом на Фэрмайл-роуд.

Итак, Гордон Мэншинз, миссис Форган и «Трессидер дизайнз» явились начальной вехой долгого, однообразного периода жизни Джулии.

По утрам они с Лили садились в метро, а потом на автобус, идущий на Верлдс-Энд, а затем Джулия стрелой неслась обратно на Кинг-роуд, чтобы вовремя успеть на работу. В ее обязанности входило открывать магазин для первых алчных искателей новинок художественного оформления. Вечером, приблизительно часов в шесть, она забирала Лили, и они проделывали весь обратный путь в самый час пик. Скоро Джулия поняла, что ей следовало бы поискать няню поближе к дому или, в крайнем случае, к ее работе. Может быть, им пришлось бы больше времени проводить врозь, но зато не надо было бы так много таскать Лили в транспорте. Но теперь, когда Джулия так хорошо устроилась с миссис Форган, она не хотела порывать с ней.

Когда они вечером добирались до дому, нужно было кормить Лили ужином и купать ее перед сном. В это время они обе обычно чувствовали усталость и бывали раздражительны. Джулия понимала, что очень мало видит Лили в течение недели, и все-таки в конце дня даже этот короткий час с ребенком казался ей слишком утомительным. Она кричала на Лили, когда та проливала сок или размазывала еду, и невольно сокращала время, отведенное на сказки, потому что вскоре начинала клевать носом над страницами книги.

Однажды девочка подхватила простуду. Миссис Форган объяснила, что другой ребенок, Уоррен, оказался болезненным и, по ее словам, заражал всех, кто находился рядом с ним. Когда Лили наконец уснула, Джулия задержалась у кроватки, прислушиваясь к ее затрудненному дыханию и приложив тыльную сторону ладони к пылающим щечкам ребенка. Сознание вины и беспокойство были столь остры, что она сжалась от боли. Она наклонилась, чтобы поцеловать дочь, рискуя разбудить ее, как бы прося у нее прощения.

У Джулии было достаточно друзей в Лондоне еще с ранних времен совместной жизни в одном квартале и в период знакомства с Александром, но никто из них, как оказалось, не вел такой жизни, как Джулия. Большинство не были женаты, ни у кого не было детей. Все они хорошо относились к Джулии, и она получала массу приглашений, но наемные няньки стоили довольно дорого, и она не всегда могла себе это позволить и поэтому гораздо чаще отказывалась от приглашений, чем принимала их. Скоро все друзья отошли от нее и она все больше и больше вечеров проводила дома в одиночестве, погружаясь в чтение, уносящее ее в совершенно иной мир.

Во время уик-эндов Джулия старалась искупить свою вину перед Лили, посвящая ей все свое свободное время. Они отправлялись на прогулки в Коралз Филдс или в зоопарк в Регентс-парке, который малышке очень нравился. Иногда они проводили полдня, сидя на скамейке в обезьяньем домике, наблюдая за грустной гориллой. Ходили также в местные бани, и Джулия терпеливо учила Лили плавать. Когда установилась более теплая погода, они стали ездить на пикники в Хэмпстедскую Пустошь, потом стали посещать Бетти и Вернона.

Лили считала недолгие поездки на поезде самым интересным приключением, а опрятный, красиво декорированный и украшенный орнаментом интерьер Фэрмайл-роуд казался ей восхитительным и сказочно прекрасным.

«Как бабуся Смит» – стало одной из излюбленных фраз Лили, выражавших высшее одобрение. Бетти разрешала ей открывать все дверцы буфета и копаться в ее шкатулке с украшениями, чего Джулии никогда не позволялось делать. Лили могла завешивать обеденный стол скатертью так, чтобы получалась палатка, в которую она стаскивала подушки и одеяла, на что Джулия смотрела с неодобрением.

– Она ведь ребенок, – с нежностью говорила Бетти. – Бедное наивное дитя. Пусть поиграет.

Слова «бедное наивное дитя», как понимала Джулия, подразумевали то, что Лили живет без постоянного присутствия отца, который ходил бы на службу и возвращался домой точно в полшестого вечера, как это делал Вернон. Джулия могла бы сказать: «Лили счастлива. По крайней мере, гораздо более счастлива, чем была я в детстве», но сдержалась.

– Что же все-таки случилось? – шепотом спросила Бетти с любопытством и едва заметной радостью, которую не могло скрыть даже чувство разочарования, так как подтвердилась ее правота, что люди, принадлежащие к разным классам, не должны сходиться.

– Мы с Александром последнее время не были счастливы вместе, – просто сказала Джулия. – Мы разошлись и, я думаю, со временем оформим развод. Но обязанности относительно Лили мы, разумеется, выполним оба.

Вернон, сидя в кресле в ленивой воскресной позе, в шлепанцах из шерстяной шотландки, сказал, что развод – это грех. Вынеся свой вердикт, он развернул газету и погрузился в чтение. Бетти согласно кивнула, выражая свое обычное, отработанное до автоматизма согласие с «правотой отца», но все же она смотрела на Джулию с тревожным сочувствием.

Джулия не пыталась спорить или добиваться их понимания. Создавать подобные проблемы не имело никакого смысла. Она была благодарна родителям за возможность воскресного отдыха, который мог ей предоставить Фэрмайл-роуд. Обстановка дома подавляла ее, но она мирилась с этим. Зато Лили была в восторге. И Джулия уговаривала себя, что это самое главное.

– Ты только посмотри на нее, – умиленно приговаривала Бетти, когда Лили тащила по полу очередные подушки, сминая по пути ковровые дорожки, отчего тряслись и дребезжали на буфете фарфоровые собачки, грозя свалиться на пол. – Да благословит Бог ее живую душу.

В поезде, по дороге домой, Лили сказала:

– Я люблю бабусю Смит.

Джулия улыбнулась в ответ.

– Очень хорошо. Бабуся Смит тоже любит тебя.

Слишком поздно было спрашивать у Бетти: «А как насчет моей живой души, когда я была в ее возрасте?» Да и вряд ли она получила бы ответ.

Джулия вспомнила критическое отношение к Мэтти и опять улыбнулась.

Ей не всегда все удается, но, по крайней мере, она старается.

В первые два-три месяца Александр регулярно приезжал повидаться с Лили. Перед первым его визитом Джулия изо всех сил старалась украсить и обставить, превратить свое жилище в то, что соответствовало бы представлению Александра о приличном доме.

Когда он приехал, она и жаждала его одобрения, и злилась на себя за это желание. Александр окинул взглядом прочную, но подержанную мебель и свежевыкрашенные стены. В спальне Лили, где к стенам были приколоты последние рисунки девочки, он долго стоял, глядя на цветные кружки и линии.

– Она изменилась, – сказал он наконец. – Даже за это короткое время.

– Да.

Они старались не смотреть друг на друга. Лили увернулась от руки Александра. Она была смущена и взволнована, игриво поглядывая на него из-под ресниц.

– У тебя очень уютно, – заметил Александр. – Тебе ничего не нужно?

– Нам вполне хватает содержания, которое ты выплачиваешь, – ответила Джулия. – Больше этого не требуется. – Теперь ей трудно было поверить, что они были когда-то близки, а сейчас стояли такие надменные и чужие. Но поскольку она понимала, что сделала это собственными руками, то чувствовала себя виноватой и беспомощной.

– Послушай, Лили, пойдем повидаем бабушку. – Они собирались повидать Чину. Александр застегнул на Лили пальтишко, причем прикасался пальцами к каждой пуговице как к драгоценному камню. Джулия помахала им, стоя в дверях. Она неподвижно стояла, глядя, как они вместе уходят. Ей хотелось побежать за Александром и заставить его обнять ее. «Это зависимость, – упрекнула она себя. – Зависимость. Ты должна найти возможность жить самостоятельно». Она подумала о том, что, возможно, ее желание быть с Джошем, так же как и тяга к Александру, были всего лишь ее собственной несамостоятельности.

«Я должна выжить», – повторила она про себя.

Войдя в опустевшую квартиру, Джулия решительно захлопнула за собой дверь. Она взялась за рабочие бумаги, принесенные из «Трессидера», потом слушала пьесу по радио, так как чувствовала себя не в состоянии читать, и лишь ждала возвращения Лили.

После этого первого визита посещения Александра стали довольно частыми, но состояли всегда в том, что он куда-нибудь уводил, а потом приводил назад Лили. Он брал ее на прогулки или возил к Чине в огромный жилой квартал, выходящий на мост Альберта, так как дом на Маркхэм-сквер сдавался внаем. Иногда он увозил Лили на весь уик-энд в Леди-Хилл. Когда девочка возвращалась домой, Джулия пристально наблюдала за ней, как будто боялась, что Леди-Хилл отнимет у Лили ее любовь к матери. Но Лили казалась такой же, как всегда, – живой, любознательной и наивно расточительной в своей любви.

Наконец наступила весна, а вместе с ней и время, когда Джулия, по договору с Александром, должна была отпустить Лили в Леди-Хилл на целый месяц. Она уведомила об этом миссис Форган, которая в ответ недовольно поджала губы; перестирала и выгладила одежду Лили и упаковала ее вместе с любимыми игрушками и книжками девочки в большую дорожную сумку. В канун приезда Александра за дочерью, вечером, Джулия долго сидела у кроватки уснувшей Лили. Она осторожно взяла один из ее черных локонов и намотала себе на палец, словно пытаясь распутать в своей душе клубок противоречивых чувств.

Приехал Александр, и Лили бросилась в его объятия.

– Будем смотреть коров? – спросила она, и Джулия с болью поняла, что девочка помнит Леди-Хилл и уже понимает, что это удовольствие она будет делить с отцом, а не с матерью.

– Да, будем смотреть коров. И у них уже есть детки – телята. Бабушка Фэй кормит одного из бутылочки, потому что он потерял свою маму. Ты уже к этому готова?

– Готова, – лучезарно улыбнулась Лили. – И я хочу увидеть бабусю Фэй. – Лили приняла как что-то вполне естественное наличие у нее трех бабушек.

Джулия крепко обняла ее, и они уехали.

Когда она обходила опустевшие комнаты, казалось еще хранившие следы детского присутствия, Джулия убеждала себя, что может воспользоваться предоставленным ей месяцем свободы. Раньше она строила планы и перспективы. Но теперь села на кроватку Лили, держа в руке вывернутый белый носок, и заплакала от одиночества и уныния.

Наплакавшись вволю, Джулия поняла, что необходимо сделать некоторое усилие, чтобы вспомнить основные заповеди свободной жизни.

«Расслабься, – учила Мэтти. – Нельзя сделать все сразу за один вечер. Оставь что-нибудь и на завтра».

Джулия сходила в ресторан, потом на какую-то вечеринку с танцами, потом, возвратясь и беспокойно пометавшись по комнатам, решила пойти еще куда-нибудь, в другое место. Казалось, ее подстегивает изнутри какое-то безудержное желание, граничащее с отчаянием. Мэтти отметила про себя, что Джулия выглядит измученной и лихорадочно возбужденной.

– Я не в состоянии поспевать за тобой, – пожаловалась она.

Джулия удивленно посмотрела на нее.

– Но ведь ты привыкла к этому. Это твой обычный образ жизни, не так ли?

– Не совсем так.

Мужчины окружили Джулию, подобно мотылькам, слетевшимся на свет, привлеченные ее живой энергией. Она уже несколько месяцев не спала с мужчиной, считая, что материнство уничтожило в ней всякое желание заниматься сексом. Теперь, за короткий срок, она успела сменить несколько любовников. Ей было приятно сознавать, что она могла бы иметь все, чего пожелает, выбирая партнера с нарочитой придирчивостью или, наоборот, с безоглядной поспешностью из публики, прогуливающейся по Кинг-роуд. Казалось, что весенней порой все только этим и заняты. Джулия была потрясена глубиной сексуальной потребности, неустанно терзавшей ее. Просыпаясь по утрам, она сразу же опять с жадностью тянулась к тому, кто лежал рядом с ней, требуя поцелуев, объятий и теплого незнакомого тела. На протяжении всего длинного рабочего дня в «Трессидере» она испытывала беспрестанный электрический сексуальный разряд. Глядя через высокие плоские стеклянные окна магазинов, она рассматривала проходящих мимо мужчин, оценивая длину их ног и упругость мускулов под плотно облегающими джинсами. Джордж Трессидер с неодобрением поднимал брови. Но Феликс, вспоминая время, проведенное во Флоренции, и то, что случилось с ним там, стал вдруг отчаянно ревнив. А потом, когда наступал вечер и Джулия уходила с работы либо в бар с Феликсом, либо куда-нибудь на встречу с Мэтти, наступало время выбора очередного партнера. И она выбирала по ямочке на подбородке, или по косичке волос, или по сверкнувшей из-под открытого ворота рубашки полоске загорелого тела и с наслаждением отдавалась случайному избраннику.

Эта сексуальная ненасытность продолжалась почти весь месяц, пока отсутствовала Лили.

Но однажды утром, утолив очередной взрыв страсти, она обнаружила, что совершенно не находит, что сказать лежавшему с ней рядом белокурому парню. Она и прежде не задумывалась о таких вещах, как беседы с любовниками, но в то утро ей вдруг захотелось какой-то доверительности, когда возлюбленные о чем-то говорят и смеются общим шуткам. Но парень с тем же тупым выражением лица недовольно спросил:

– Что-нибудь не так?

– О нет, все прекрасно, – солгала Джулия. И ей захотелось поскорей избавиться от него.

«Ты все еще не свободна, – сказала она себе. – Толпа мужчин, ничем не отличающихся друг от друга, разве это то, что нужно?»

Она отправилась в Сохо в магазин, где сквозь пыльную витрину видны были выставленные напоказ хирургические пояса и бутылочки патентованных лекарств с выгоревшими этикетками. В углу окна стоял указатель: «средства в помощь супругам». Ирония, заключавшаяся в этой надписи, была поистине удивительной. Она купила вибратор и стала пользоваться им, беспощадно вызывая в воображении безликие образы. Возбуждение наступало очень быстро, но без всякого накала, а затем тут же все пропадало.

– Пойдем со мной на репетицию, – предложила Мэтти.

– Вряд ли они позволят посторонним околачиваться рядом во время репетиции.

– Это другое, – сказала Мэтти.

Она уже закончила работу над фильмом «Девушка у окна», с явным облегчением распрощалась с собственной скучной ролью и с радостью подумала, что не придется каждый день изображать страсть к Тони Дрейку. После этого фильма Мэтти была без работы несколько недель. Она нарочно отказывалась от ролей, которые ей предлагал ее агент. Была какая-то роль в пошлой музыкальной комедии в Вест-Энде, которую начали ставить специально для известной звезды, и возможность сыграть студентку-медичку в «Палате скорой помощи».

– Хлеб с маслом, – пробормотал, покачивая головой, преемник Фрэнсиса Виллоубая. – Ты не можешь позволить себе упустить кусок хлеба с маслом.

– Я бы предпочла джин с эклерами, – отпарировала Мэтти.

И она продолжала сидеть дома в Блумсбери, перелистывая журналы или глядя свой новый телевизор, выходя лишь поесть в излюбленные ею кафе в то время, когда там беспорядочно теснились люди. В целях экономии, так как она была без работы, она вместо джина или виски пила испанское бургундское. Вино клонило ее в сон, и она часто засыпала прямо в кресле перед светящимся экраном телевизора.

И вдруг, без всякого предупреждения и предварительных договоров, ей позвонила какая-то женщина.

– Мэтти Бэннер?

– Я вас слушаю.

– Меня зовут Крис Фредерикс, из «Женской сценической группы». Мы видели вашу работу. Вы не хотели бы прийти почитать нам? Ставится новая пьеса, написанная молодым драматургом-женщиной. Вся постановка чисто женская. – Ее низкий, слегка хрипловатый голос понравился Мэтти.

Мэтти минуту раздумывала. Она никогда не слыхала о такой группе. Окинув взглядом комнату, пачку журналов на столике для телевизора и рядом три пустые бутылки из-под вина, она сказала:

– Да. Возможно, меня это заинтересует.

Крис Фредерикс дала ей адрес, какое-то место, по звучанию напоминавшее пакгауз, где-то к югу от реки, назначила день и час. И повесила трубку.

Мэтти подняла брови с иронической ухмылкой.

– Кажется, я собираюсь стать знаменитой актрисой, – резюмировала она. – Но почему бы им не сказать: «Пожалуйста, придите и почитайте нам?»

Она почувствовала, что гораздо больше горит желанием почитать, чем получила гарантий.

В назначенный день она отправилась по указанному адресу в Ламбет. Это был, как она и предполагала, какой-то склад. Побарабанив в огромную металлическую двустворчатую дверь и покричав во все горло несколько минут, Мэтти пришла к выводу, что перепутала день. Но тут она услышала грохот по ту сторону двери и одна ее половина раздвинулась, образовав узкую щель. Оттуда высунулась голова. Это была девушка с темными курчавыми волосами.

– О, привет, – улыбаясь сказала она. – Извините. Мы разговариваем. Не слышали стука. Входите.

Мэтти последовала за ней. Они миновали темное складское помещение, заваленное, как заметила Мэтти, деталями какого-то оборудования, а затем прошли через дверь в загородке в самом дальнем углу склада. За загородкой находилась маленькая комнатка с высоким потолком, в которой стоял один стол и несколько упаковочных ящиков. На всем, включая чайник на подносе, лежал слой пыли. Кофейные чашки, рукописи пьес, немного менее запыленная бутылка молока и открытая коробка шоколадных бисквитов были в беспорядке разбросаны по столу. Приблизительно около дюжины женщин сидели рядком на ящиках, разговаривая все разом. Две или три из них взглянули на Мэтти и улыбнулись, причем одна встала и протянула ей руку. У нее было моложавое лицо, но черные волосы уже основательно посеребрила седина. На ней были надеты джинсы и мужская рубашка.

– Вы, должно быть, Мэтти Бэннер? А я Крис Фредерикс.

Мэтти привыкла представляться и знакомиться, по крайней мере в профессиональном кругу, точно так, как привыкла пользоваться услугами студийной автомашины и шофера. Но члены «Женской сценической группы» не устроили ей никакой церемонии знакомства, выказав лишь простое дружеское расположение, оказываемое случайным людям. Мэтти подавила чувство оскорбленного самолюбия и решила, что этим они ей и нравятся. Она тепло пожала руку Крис.

– Как я уже вам говорила, у нас чисто женская группа. Кроме того, полная демократия. Все решения, административные и относительно ролей, мы принимаем сообща. Я исполняю функции директора только формально. У меня авторитета ничуть не больше, чем у любого члена группы. – Крис подтолкнула экземпляр рукописи через стол к Мэтти. – Вот, возьмите. «Одиссея обыкновенной женщины». Ну, начнем чтение? Все готовы?

Мэтти прервала ее:

– Два вопроса, прежде чем мы начнем. Почему вы пригласили меня?

– Элисон прочла ваше интервью. Там вы сказали, что женщины более интересные существа, чем мужчины. А кроме того, приняв вас в свой состав, мы можем быть уверены, что вы уделите работе должное внимание.

Это было самое странное чтение, в котором Мэтти когда-либо принимала участие.

Не было никаких режиссерских указаний или контроля. В итоге каждый вмешивался, когда хотел, высказывая свои чувства и мысли относительно текста. Если возникали серьезные расхождения, вопрос ставился на голосование.

На прочтение одной небольшой части ушло пять с половиной часов.

Мэтти нашла, что пьеса пикантна и забавна. Она считала также, что она слишком длинна и многословна. Все это ей удалось откровенно высказать. В пьесе было собрано несколько коротких сценок из мифов и истории, имевших целью показать разницу между мужчинами и женщинами.

Наконец с трудом они добрались до финала.

На какое-то время воцарилась тишина, но чувствовалось, как в пыльном воздухе еще эхом отдаются только что прочитанные слова.

Затем послышался робкий вопрос:

– Что вы об этом думаете?

В этот момент Мэтти поняла, что, несмотря на всю демократичность, они все-таки интересовались ее мнением.

– Я считаю, что пьеса нуждается в доработке. Она очень сырая, и хотелось бы сделать ее острее. Не исключая демократичности, разумеется.

Опять наступило молчание.

– Итак, вы беретесь за роль?

– Да, берусь, – сказала Мэтти.

Все вскочили и столпились вокруг Мэтти, наперебой пожимая ей руку.

– Добро пожаловать в «Группу»! – сказала Крис Фредерикс. – Как вы думаете, не пойти ли нам в кабачок отпраздновать это дело?

В кабачке они разместились за двумя столиками, болтая, перебрасываясь шуточками и остротами. В центре этой большой раскрепощенной группы женщин Мэтти почувствовала себя уютно и защищенно. Глядя на Джослин и Крис, сидевших рядышком за другим столиком, на кучки мужчин, лениво развалившихся на стульях бара, Мэтти испытывала какое-то новое ощущение.

За день до того, как Александр привез подросшую, посвежевшую Лили обратно в Гордон Мэншинз, какой-то молодой человек с большой дорожной сумкой вошел в магазин Джорджа Трессидера. У него было живое лицо, длинные волосы и куртка поверх полосатой тенниски. Он так разительно отличался от респектабельных посетителей «Трессидера», что Джулия неодобрительно нахмурилась. Подойдя прямо к ее конторке, он заявил:

– У меня есть для вас новая продукция. Я хочу заключить с вами договор на ее реализацию, с учетом исключительности прав.

– Если речь идет об исключительности, то вы попали как раз в нужное место.

Он светился энтузиазмом, а это всегда заразительно.

– Дайте мне лучше взглянуть на эту вашу прекрасную продукцию, – предложила Джулия.

Широким жестом, присущим магам и волшебникам, он стал вытаскивать из сумки полосу ярко-розового пластика. Пока Джулия смотрела во все глаза, он вставил в насадку ножной насос и стал надувать пластик. Прямо у нее на глазах бесформенный кусок пластика стал приобретать форму. Он все увеличивался в размере, пока не превратился в кресло с подлокотниками и спинкой, и даже с аккуратной пластиковой салфеточкой.

Джулия захлопала в ладоши и уселась в кресло. Оно поскрипывало, но зато было очень удобным.

– Надувная мебель, – пояснил он. – Это дешево и забавно.

– Думаю, вы правы: именно забавно.

Кресло было яркое, как детский надувной шарик, и представляло грубый контраст с бросавшимися в глаза предметами солидной обстановки, сделанными из старинного дуба и украшенными позолотой, расставленными вдоль стен магазина Джорджа Трессидера.

Дверь во внутренний офис открылась, и явился Джордж собственной персоной. Его взгляд быстро скользнул по посетителю и его тенниске, по дорожной сумке и сверкающему розовому креслу, на котором сидела Джулия.

– Посмотри, Джордж, – с воодушевлением начала объяснять она, – надувная мебель.

Джордж молча оглядел Джулию, продавца и кресло.

– Что вы на это скажете? – спросил незнакомец.

– Скажу, что это самая ненадежная штука, которую я когда-либо видел, – ответил Джордж. Он прошел мимо них, мимо сверкающей позолоты и мебели красного дерева и вышел на улицу с таким видом, как будто только на Кинг-роуд мог вдохнуть свежего воздуха, который не заражен, по крайней мере, розовыми надувными креслами.

Оставшиеся в магазине Джулия и продавец уныло посмотрели друг на друга, а затем расхохотались.

– Ничего, это был короткий выстрел на длинную дистанцию, – фыркнула Джулия, – эта вещь войдет в моду.

– Я думал, что здесь декораторы настроены на богачей нового класса: звезд, фотографов и парикмахеров. Я читал о вас в «Королеве».

– Это все Феликс, – сказала Джулия. Она протянула руку, и незнакомец пожал ее. – Меня зовут Джулия Смит.

– Томас Три. Вам действительно нравится кресло?

– Да. – При этом в голове Джулии уже вертелись новые мысли. – Если вы можете их изготавливать, я найду для вас точку сбыта в розничной торговле.

И тут у нее родилась блестящая идея.

Этот разговор стал случайно брошенным в землю зернышком, из которого выросла фирма «Чеснок и сапфиры».