Текст книги "Скверные девчонки. Книга 2"
Автор книги: Рози Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
Дети, даже те, которые едва что-нибудь понимали, все больше привязывались к ней. Более крепкие малыши вечно висели у нее на руках, что-то лопоча и обнимая за шею. Здоровый мальчик Раймундо стал ее помощником во время игр.
Когда Джулия не была занята с детьми, она чувствовала себя слишком усталой, чтобы делать что-нибудь еще. Она гуляла в запущенном парке замка, разбитом в виде террас, которые, если смотреть из ее окна, полого спускались в южную сторону холма. Она пыталась представить себе былое великолепие парка и поражалась экзотическим растениям, разросшимся здесь. Одна из монахинь неплохо знала историю этого парка. Она рассказала, что в начале века замок и окружающие его земли были куплены одной богатой семьей промышленников с севера. Хозяйка дома разбила парк в стиле великих итальянских традиций. Но времена изменились. Возможно, семья потеряла свое состояние. Во всяком случае, они уехали, и замок оставался заброшенным на протяжении многих лет. А когда началась война, здесь размещался военный гарнизон. А затем замком завладел конвент.
– Это лучше, – сказала Джулия, кивая и улыбаясь.
Но зрелище заброшенного парка угнетало ее.
Иногда по вечерам, после раннего ужина в трапезной, она выходила через железные ворота в темноту побродить по крутым улочкам. Однажды во время одной из таких прогулок кто-то окликнул ее с балкона. Она взглянула вверх и увидела синьора Галли. Он пригласил ее зайти в дом, и Джулия очутилась в комнате среди высоких полок с книгами, где отведала крепкого кофе из голубой с золотом чашки. Ее новый друг, как оказалось, был архитектором, работавшим в Париже и Лондоне, Риме и Милане. Он был вдовцом, имел взрослых детей, которых судьба разбросала по всей Италии.
Было так уютно и приятно сидеть и беседовать в теплом свете ламп под красными абажурами. После этого первого визита Джулия только на следующий вечер вернулась в замок. Николо Галли оказался очень занятным собеседником.
– Ах, Монтебелле! Я вернулся в то место, где родился, чтобы здесь умереть, – однажды весело сказал он.
– Не похоже, чтобы вы собирались скоро умереть.
– Это верно. Но я останусь здесь до конца своих дней. Как приятно сознавать, что не надо больше думать о том, куда идти дальше.
– Да, – тихо сказала Джулия. Ей передалась некоторая доля его твердости. На этот раз она была счастлива здесь. Если бы она не приехала сейчас в Монтебелле, то провела бы эти недели, разъезжая по Европе с единственной целью убить время, прежде чем сочла бы приличным направиться домой.
– Мне тоже хотелось бы остаться здесь. Но скоро нужно возвращаться.
Шла уже вторая половина ноября. По утрам и вечерам становилось холодно и тонкая пелена тумана обволакивала каменные стены замка, хотя в полдень солнце излучало еще достаточно тепла.
Джулия часто думала о Мэтти. Здесь, в тихой деревушке на горной вершине, воспоминания о связи Мэтти и Александра в Леди-Хилле уже теряли свою остроту. Джулии хотелось бы показать Мэтти замок и парк. Однажды утром в маленькой табачной лавочке она купила почтовую открытку, царапнула на ней несколько слов и подписала: «Твой старый друг». Отправив ее, она почувствовала связующие их нити.
Николо посмотрел на нее.
– К кому вы спешите домой?
– К дочери. И моему бизнесу.
– Ах да. Конечно.
Пошел дождь, принесенный ветром с севера, а затем неумолимо подуло с моря. Джулия поняла, что пора уезжать в Лондон, где витрины магазинов уже завалены подарочными коробками и украшены мишурой и искусственным снегом. Она сообщила сестре Марии и другим монахиням, что уезжает. Те сказали, что расстаются с ней с сожалением, но Джулия знала, что вряд ли они действительно будут скучать по ней. Слишком много у них было обязанностей и хлопот в общине, слишком защищены они были своей верой, чтобы скучать по какому-то случайному путнику.
Джулия повидалась с матушкой-настоятельницей, поблагодарила за оказанное гостеприимство и вручила ей, как могла более тактично, приличную денежную сумму. Монахиня с благодарностью приняла подарок. Джулия знала, что власти выделяют очень незначительное содержание на деятельность монастыря. Лазарет сестер Святого Семейства существовал за счет церкви и благотворительных организаций.
Самым трудным делом было попрощаться с детьми. Раймундо обхватил руками ее за талию и зарыдал. Остальные сгрудились за его спиной. Джулия осторожно разжала руки мальчика, еле сдерживая слезы.
– Я еще вернусь, – пообещала она. – Однажды я приеду и навещу всех вас. Ты уже будешь к тому времени большим мальчиком, Раймундо. И уже не будешь плакать.
Она быстро сбежала вниз по каменным ступенькам. Ее чемоданы, полные ненужной сейчас легкой одежды, были упакованы и стояли на террасе между двумя башнями. Такси, ожидавшее внизу, должно отвезти ее в Агрополи.
Ее окружили сестры. Они поцеловали ее и поручили заботам Господа Бога. Николо Галли тоже пришел попрощаться. Он взял Джулию за руки и поцеловал в обе щеки. Она отвернулась и забралась в «фиат».
Когда автомобиль покатил прочь, Джулия оглянулась и увидела Николо. С приходом зимы он заменил свою соломенную шляпу на черную мягкую фетровую, которой размахивал сейчас на прощание.
Глава двадцать вторая
Мэтти спустилась в гавань. Было холодно, и ветер дул прямо в лицо. Серая грязная морская вода вспенивалась у причала, и она ощущала на губах ее соленые брызги. Мэтти медленно прохаживалась, засунув руки в карманы, стараясь не думать ни о пьесе, ни о своей роли, и вообще ни о чем. Холодная погода отвлекала ее от этих мыслей.
Большинство матросских шлюпок, которыми летом пестрит вся гавань, были уже подняты на зиму, но некоторые все еще покачивались, пришвартованные к берегу. Она смотрела, как они то погружались, то всплывали на небольших мутных волнах, а затем опять отводила взгляд, так как даже это успокаивающее движение не могло снять ее напряжения.
Мэтти прошла еще немного, а затем, наблюдая за чайками, прислонилась к швартовной тумбе. Ей нравилась атмосфера пустоты, которая обычно охватывала английские города после окончания летнего сезона. Киоски с закрытыми ставнями и мокрая скользкая пристань напомнили ей дни ее турне с актерской труппой Фрэнсиса Виллоубая. Она похлопала себя руками, чтобы согреться. Ей вспомнились Ярмут и Джон Дуглас, затащивший ее в постель в отеле для коммерческих путешественников. Джон Дуглас в конце концов ушел на пенсию, унеся горечь расставания с театром, и вернулся обратно к своей жене в Бурфорд и, насколько было известно Мэтти, находился там и поныне. Она думала о нем как-то отрешенно и без всякого любопытства. Казалось, все это было очень давно.
Сидеть было слишком холодно. Она встала и прошлась до конца гавани. Прилив уже закончился, и ей нравилось смотреть на переливающуюся тину, которая скопилась в соляных каналах вместе с плотным слоем болотной травы. Во всяком случае, лучше находиться на воздухе, чем в отеле или ждать в артистической уборной в театре. Мэтти содрогнулась.
Она все еще нервничала. Каждый раз, перед каждым представлением желудок сжимался от страха и стыла в жилах кровь. Она была уверена, что не вспомнит слов, не сможет произнести ни звука. И казалось, что если произнесет, будет еще хуже.
Прошло уже более двух лет с тех пор, как Мэтти не появлялась перед театральной аудиторией. Работа в кино – совсем другое дело. Там, конечно же, тоже есть страх, но он более контролируемый.
Мэтти сосредоточилась на своей хорошо отработанной программе по преодолению страха. Она сделала несколько глубоких вдохов, ощущая, как поднимается и опускается диафрагма. Она говорила себе, что пьеса хорошая и что она будет делать только то, что делала на репетиции. Затем она заставила себя выбросить из головы мысли о спектакле. Мышцы лица расслабились и углы рта опустились.
Она обратила внимание, что за ней наблюдает мужчина, стоявший недалеко от нее. Она быстро отвела взгляд и заметила, как по камням ударили первые капли дождя.
– Кажется, мы здесь вдвоем, – сказал мужчина.
Мэтти автоматически отметила, что его произношение с легким атлантическим акцентом выдает в нем жителя северных районов. Голос был приятным, дружелюбным.
– Летние моряки все отправились по домам, – ответила она, медленно проходя мимо него. Этого достаточно: они приметили существование друг друга на фоне этого пустого ландшафта и теперь можно разойтись.
К ее неудовольствию он повернул в том же направлении и начал прохаживаться рядом с ней. «Черт возьми, – подумала она, – он, должно быть, узнал меня». Сейчас попросит автограф (разумеется, для жены или дочери, но ни в коем случае не для себя самого), пойдут рукопожатия, вопросы. Здесь, в гавани, она не желала никакого вторжения в свое одиночество.
– Я не имел в виду место, – сказал радостно мужчина. – Я люблю смотреть на птиц и эту тину. Рисунки, которые они создают, похожи на маленькие звезды.
Мэтти взглянула. Отпечатки лапок птиц были похожи на те звездочки, что рисуют дети, нагромождая их на сером прибрежном песке.
– Никогда не замечала этого, – удивилась она.
– А я заметил еще в детстве. У меня не много было того, на что смотреть. – Он засмеялся, довольный воспоминанием. – Я вырос в Уитби. Северный Йоркшир. Вам знакомы эти места?
Мэтти играла там когда-то с Джоном Дугласом, Шейлой Фирс и другими. Это был совсем другой город, с запахом рыбы, жареного картофеля и бутылочного пива.
– Я бывала там.
– Величественное место.
Она искоса посмотрела на него. Это был плотно скроенный, среднего роста мужчина в короткой зеленоватой куртке с капюшоном, застегнутой на молнию. Если бы добавить сюда планшет с картой и рюкзак, то его можно было принять за путешественника, а если еще повесить сбоку бинокль, то и за исследователя птиц. Разве что исследователь говорил бы о чайках, а не об отпечатках птичьих лапок в иле. У него уже проглядывала лысина, так что, скорее всего, ему было лет за пятьдесят. Он носил очки, которые сейчас помутнели от дождевых капель. Сняв их, он протер стекла чистым белым носовым платком.
– Что вы здесь делаете? – спросила Мэтти с явной неохотой.
– Провожу отпуск. – Его северный акцент звучал как-то странно.
Дождь усиливался. Ветер резко бил в лицо.
– Однако становится неуютно, – резюмировал незнакомец. – Не пойти ли нам выпить чаю? Я знаю здесь неподалеку маленькую чайную. Она, наверно, открыта.
Мэтти взглянула на свои часы, собираясь отклонить неожиданное приглашение. Было четыре часа. Три с половиной часа до поднятия занавеса. Слишком поздно идти в отель и слишком рано идти в театр.
– Благодарю, – сказала она. – Выпить чаю – это хорошая мысль.
Мужчина протянул руку.
– Митчел Говорт. Или просто Митч. – Они обменялись рукопожатием. У него была крепкая, сильная рука.
– Имя похоже на американское. Вы из Штатов?
– Нет. Жил здесь долгое время. Но моя мать была Митчел, а отец Говорт. Оба из Уитби.
Ну что ж, теперь моя очередь, подумала Мэтти.
– А я Мэтти Бэннер.
Лицо Митча ничуть не изменилось.
– Очень приятно, Мэтти.
«Он меня не знает», – решила она. Просто женщина, встретившаяся под дождем. Это понравилось ей.
Порядком промерзнув по дороге, они подошли к чайной. Это было одно из тех заведений, которые Мэтти любила посещать с Ленни и Верой в такие же вот дождливые дни. Такая же пластиковая дощечка с надписью «Открыто» висела на цепочке между стеклянной дверью и гофрированной нейлоновой занавеской, собранной в виде двойного «Y». На столиках, покрытых бумажными скатертями в красную клетку, стояли пластиковые судки для уксуса и масла. Между ними со скучающим видом ходила официантка в заляпанном соусом фартуке. Мэтти недовольно потянула носом: при ее обостренном обонянии запах яичницы, которую подают к ланчу, вызывал у нее дурноту.
Мэтти сняла с головы косынку, завязанную под подбородок. Митч посмотрел на ее волосы, а потом на лицо. Искреннее восхищение, отразившееся на его лице, было ей приятно. На сей раз Мэтти улыбнулась ему. Они стояли в узком проходе очень близко друг к другу. Митч отступил назад, чтобы помочь ей снять пальто.
Они сели за столик у окна, отрезанные от дождя и улицы сетчатыми занавесками. Они были единственными посетителями.
Весело подозвав официантку, Митч заказал на двоих чай и поджаренные булочки. Очевидно, он хорошо разбирался в том, что подают к чаю.
Очень скоро им принесли булочки. Они были щедро смазаны маслом, растаявшим и отекшим по краям. Запах яичницы, казалось, сгустился вокруг Мэтти, и у нее начались спазмы желудка. Она резко встала.
– Извините, – пробормотала она. Она кое-как дотянулась до задней двери чайной, и в крошечном женском туалете ее основательно вырвало. Потом она вымыла лицо и причесала мокрые волосы, мельком поглядывая на себя в зеркало. Когда она вернулась к столику, Митч тотчас встал. К великому своему облегчению, она заметила, что булочки убраны. Он подвинул ей стул, усадил и слегка тронул ее за плечо.
– Выпейте немного чаю, – скомандовал он. – Слабого и без молока.
– Спасибо, – Мэтти взяла чашку, думая при этом, что в действительности ей бы сейчас следовало выпить виски, крепкого виски без тоника. Но она все-таки маленькими глотками цедила чай, и он оказал свое согревающее действие.
– Вам нездоровится? – просто спросил Митч. Ей нравилось, что он не флиртует с ней.
– Нет. Это просто страх. Но теперь все уже в порядке.
Он взглянул на нее поверх очков с насмешливо-лукавым выражением лица, от которого ей захотелось смеяться.
– А чего же это может бояться такая особа, как вы?
И к своему удивлению, Мэтти рассказала ему.
Она рассказала ему о хорошо поставленной трагедии нравов, репетиции которой проводились в Вест-Энде. О собственной ведущей роли и о своем агенте, об издателе и директоре, о руководстве театра, критиках, которые в этот самый момент съезжаются сюда, и о писателе, который считает, что ее слишком испортил Голливуд, чтобы она могла играть в его несравненной пьесе. Она рассказала ему о телеграммах и цветах, о маленьких хитроумных презентах, которые будут ожидать ее в артистической уборной звезды, и о болезненных тисках страха перед сценой.
Закончив исповедь, она облегченно вздохнула.
– Ну вот, теперь вы будете считать меня самовлюбленной истеричной актрисой.
Митч Говорт налил ей еще чашку чая.
– А разве то, что я думаю, имеет какое-то значение?
Мэтти вспыхнула словно школьница, краска смущения залила все ее лицо.
– Никакого, – ответила она.
– Но все-таки я скажу. Я ничего не смыслю в пьесах или кинофильмах. Но, глядя на вас и слушая вас, я не верю, что вы могли бы что-то делать спустя рукава. Вот вам мое мнение. Вы боитесь напрасно, Мэтти.
«Нет, не напрасно, – чуть не выпалила она ему в ответ. – Разве это пустяки – выйти перед толпой незнакомых людей?»
И тут их глаза встретились.
Его мягкий спокойный взгляд разоружил ее. Конечно, это не пустяки, она это знала, однако отнюдь и не конец света.
Мэтти вдруг расхохоталась.
– Ну, раз вы в этом уверены… – Она заметила, что за очками, за бесстрастным выражением округлого, ничем не примечательного лица Митча Говорта проглядывает сочувствие и недюжинный ум. Откинувшись на спинку стула, Мэтти зажгла сигарету. – Ну, хватит об этом. А теперь скажите мне, кто вы такой? – решительно приказала она.
– Ничего особенного, но зато впечатляет.
Митч поведал ей, что покинул Уитби после увольнения из Королевских военно-морских сил. Работал инженером в торговом флоте, разрабатывал маршруты на Дальний Восток и в Центральную и Северную Америку.
– Дрифтером, отнюдь не движущей силой, – сказал он. А потом, в Балтиморе, он познакомился с одним молодым американцем, тоже инженером.
– Мы очень подружились. В 1950 году. Мне нравились Штаты гораздо больше, чем Англия. Там, в Балтиморе, мы стали компаньонами.
Мэтти с интересом слушала его.
– А что вы делали?
– Производили металлические покрышки.
– А-а… – Мэтти понимала, что не обладает достаточными знаниями, чтобы поддерживать разговор о металлических покрышках.
– Я остался, – продолжал Митч, – получил гражданство и был янки на протяжении семнадцати лет.
– Ваше производство процветало? – спросила она потому, что не знала, о чем еще спросить его. Митч ухмыльнулся, пожал плечами, и уголки его глаз и губ приподнялись. Из солидного мужчины среднего возраста он вдруг превратился в проказливого школьника. И это очень ему шло.
– Пожалуй.
Вот оно, подумала Мэтти. В нем было что-то такое, что она не могла сразу обнаружить, а теперь поняла. Мистер Говорт из Уитби и Балтимора был преуспевающим человеком. Она перевела взгляд на его часы. Это были «Ролекс», золотые часы, но без всякой броской показухи. Он был богат и привык иметь дело с людьми, которые ему подчинялись. Конечно же, не из числа официанток из кафе. Вероятно, у него было несколько заводов по изготовлению металлических покрышек, или фабрик, или мастерских, неважно, что это было, но оно занимало часть Северной Америки. Мэтти решила, что теперь имеет полное представление об этом человеке.
Ее новый знакомый приехал в отпуск попутешествовать по маленькой Англии, посмеиваясь и предаваясь воспоминаниям, выискивая представителей угасающего рода Митчелов и Говортов в их уединенных квартирах и под церковными надгробиями. Его жена, уставшая от слез, в этот момент возвращается в «Холидэй Инн», чтобы поправить прическу. Где же, подумала Мэтти, находится ближайшая гостиница от Чичестера? Но тут Митч здорово удивил ее.
– У меня было достаточно средств. Я рано ушел от дел и передал состояние детям-сиротам, открыв банковский счет на их имена. У меня нет контроля, хотя я все еще акционер. Мой партнер умер пару лет назад. – Он суеверно, но искренне похлопал по своей зеленой куртке. – И теперь я свободен. Возвратился домой. Остановился в Уитби, а затем отправился путешествовать по побережью, прямо сюда. Я люблю прибрежные города.
– И я тоже, – сказала Мэтти. Она отвернулась и стала смотреть сквозь сетчатые занавески. – А как насчет жены? Она тоже любит это?
Последовала короткая пауза. Мэтти продолжала смотреть на дождь за окном.
– Я разведен. Эви была движущей силой и поэтому двинулась дальше.
– А дети?
– Нет. И не было. А как с этим обстоит дело у вас?
– Тоже нет. Я уже рассказала вам все, что стоит знать обо мне. Ведь я актриса.
«К чему это я? – удивилась Мэтти. – Зачем я говорю это изготовителю металлических покрышек, да еще в чайной?» В ней опять заговорило запоздалое чувство самозащиты. Она услыхала за спиной нарочитый грохот официантки и щелканье замка конторки. Счет на блюдечке уже давно лежал перед Митчем.
Они очень долго просидели за столиком у окна.
– Мне нужно идти, – сказала Мэтти. – Там уже подумают, не сбежала ли я.
Митч встал и отодвинул стул.
– Можно мне прийти на спектакль? – Его слегка официальные манеры напоминали ей Александра. Мэтти поскорее отогнала эту мысль.
– О нет, ради Бога, нет.
Они засмеялись, а официантка нахмурилась, глядя на них.
Выйдя на улицу, Мэтти, чтобы предупредить дальнейшие авансы, протянула руку, и они обменялись дружеским рукопожатием.
– Спасибо за чай. Вы помогли мне отвлечься от мыслей о сегодняшнем вечере, и я вам очень благодарна за это. Желаю хорошо провести оставшийся отпуск.
Митч окинул ее своим мягким взглядом.
– Очень сильный дождь. Не хотите ли…
– О нет, благодарю. Это недалеко. До свидания.
Мэтти повернулась и почти побежала. Холодная вода заливала ей туфли и брызгала сзади на ноги. Она была рада, когда добралась до театра, хотя и была в таком ужасном виде.
Ее костюмерша уже ждала ее и предложила чашку чая, хотя Мэтти хотелось виски. Мэтти старалась не пить перед спектаклем. Ей уже принесли записочки и цветы, и она пыталась сосредоточиться на добрых пожеланиях. Обычно поздравления Джулии с премьерой всегда бывали самыми лучшими, но на сей раз их не было. Ведь Джулия, конечно же, за границей.
В дверь постучали, и заглянул директор. Вслед за ним, минуту спустя, вошел напыщенный актер, всегда игравший в пьесах Шекспира, а теперь – партнер Мэтти. Она покорно прошла через всю ритуальную процедуру, так как уже привыкла к этому. Внутри у нее нарастал страх, и она подумала о Митче, вероятно сидящем сейчас за баранкой взятого напрокат «форда» и мчащемся куда глаза глядят.
Мэтти села перед зеркалом и загримировалась. Костюмерша принесла костюм. Последние минуты перед выходом Мэтти провела в тишине, оживляя в памяти текст.
Но вот наступило время выхода.
– Мисс Бэннер! Будьте готовы через пять минут.
Ее вызвали так, как она сама вызывала Шейлу Фирс много лет назад. Мэтти полетела вниз, словно на крыльях, и остановилась в ожидании перед занавесом, прислушиваясь к глухому гулу голосов зрительного зала, раздававшемуся у нее в ушах подобно ударам грома.
Премьера спектакля прошла не хуже, чем все закрытые предварительные просмотры, даже, может быть, немного лучше. Каждый говорил, что волновался. По окончании были поцелуи и поздравления и прочие формальности, не менее знакомые ей, несмотря на двухлетний перерыв. Мэтти не пошла на устроенный в честь спектакля вечер. Она извинилась, сославшись на головную боль, и, приняв снотворное, легла в постель.
Отзывы были вполне положительными.
Один критик назвал игру Мэтти сдержанной, другой, важничая, заявил, что излишняя эмоциональность перед объективом камеры огрубила технику ее игры.
– Трепачи, – сказала Мэтти об одном из таких отзывов и разорвала газету пополам.
– Вы правы, дорогая, – согласилась костюмерша.
Компания включила пьесу в репертуар, и после этого страх Мэтти испарился. Она упорно работала, с головой уходя в роль, и этот процесс, как всегда, полностью захватывал ее. Аншлаг был полный, и уже начали с надеждой поговаривать о переезде в Вест-Энд.
Прошла неделя. Мэтти размышляла, что случилось с Митчем Говортом. В конце концов, он мог бы прийти посмотреть пьесу, невзирая на ее запрет. Она уже не скрывала от себя, что хотела бы его увидеть, и с некоторым внутренним раздражением признавала, что в его исчезновении была ее вина. К этому времени он, должно быть, перебрался в Госпорт, Лилингтон или Вейтмут, где они с Лили и Александром летом устраивали пикник. Он, вероятно, уже забыл эту раздражительную, нервную женщину-актрису.
Спустя две недели после презентации спектакля ей в гримерную принесли охапку роз. Они были мохнатыми, чудесного золотисто-желтого цвета и невероятно ароматные, подобные тем, которые выращивала Джулия в своем саду, выходящем на канал. Где нашли такие розы в октябре? На приложенной к букету карточке было: «С наилучшими пожеланиями, Митчел Говорт».
Мэтти повернулась на стуле, держа перед собой карточку. Прежде чем отправиться на сцену, она погрузила лицо в золотистые лепестки.
После того как опустился занавес, она возвратилась в свою уборную, наполненную насыщенным устойчивым ароматом роз. Она уже знала, что он придет, еще до того, как послышался стук.
Он вошел и показался ей каким-то большим в этом маленьком помещении. Ей хотелось прикоснуться к его руке, чтобы убедиться, что это не мираж.
– Я же говорил вам, что вы не можете делать что-нибудь плохо, – сказал он.
– Митч, где вы достали такие розы? – спросила она.
Он пристально смотрел на нее, пытаясь соединить образ этой Мэтти, закутанной в японское кимоно, с распущенными волосами, с тем сценическим образом, который все еще держался в его памяти.
– Чудом, – ответил он.
И в ту же минуту, вспомнив незнакомца в дождевом плаще и чувствуя, как ее тело пылает под японским шелком, Мэтти поверила в чудо.
– Могу я пригласить вас на обед? – спросил Митч.
Лицо Мэтти озарила сияющая улыбка.
– Я бы очень обиделась, если бы вы меня сейчас не пригласили.
Он казался удивленным и польщенным, как будто подготовил себя к отказу и не смел надеяться на иное.
Она переоделась и заколола волосы, с удивлением вглядываясь в свое изменившееся отражение в зеркале.
Автомобиль, припаркованный у театрального подъезда, не был взятым напрокат «фордом», как она себе воображала. Это был светло-серый «бентли», весьма элегантной формы с кожаными сиденьями. Мэтти поняла, что пора прекратить представлять его в «Холидэй Инн». Митч Говорт оказался весьма непредсказуемым человеком. Или, скорее, ее собственная реакция на него была непредсказуемой.
Не спрашивая, он повез ее в загородный ресторан. Мэтти понравилось, что всю организацию вечера он взял на себя. Проведя ряд лет с Крис, когда ежеминутно нужно было советоваться и взвешивать, всякая необходимость выбора утомляла Мэтти. Она так долго была одна, что могла позволить себе удовольствие насладиться подобной роскошью.
Ресторан не намного отличался от того, в который ее когда-то привез Джон Дуглас. Официанты были французами с соответствующей этой нации учтивостью. Мэтти вспомнила, как она была тогда голодна и какое впечатление произвело на нее все это великолепие. Теперь она встретилась взглядом с Митчем, и они улыбнулись друг другу.
– Чайная в это время уже закрыта, – сказал он.
Перед тем как им принесли еду, Мэтти сжала пальцами стакан с вином, которое он ей заказал, но не подняла его. Странно было сознавать, что ей больше хотелось говорить с Митчем, чем выпить.
«Смотри мне», – предупредила она себя. Мэтти была теперь осторожна. А со времени встреч с Александром даже еще более осторожна. Но все-таки она спросила:
– С тех пор, как мы вместе пили чай, прошло две недели. Почему вы не пришли повидаться раньше? Я думала, вы уехали куда-нибудь в Свонадж или Вейтмут.
Митч отрицательно покачал головой.
– Нет. Я каждый день ходил в театр. Смотрел на вас на афишах. Понял, как вы знамениты. Я чувствовал себя дураком из-за того, что сразу не узнал вас. И к тому же я думал, что вы очень заняты. Чего ради вы должны уделять время какому-то пожилому отставному производителю металлических покрышек? Пусть даже после того, как позволили ему приставать к вам в гавани.
– Митч, – мягко сказала Мэтти, – не будьте идиотом. Я знаю, что вы не такой. Я ждала вас. Если бы я знала, где вас искать, я бы бросилась на поиски. Я не могу перенести того, что вы были каждый вечер возле театра, а я этого не знала.
«Мне было одиноко, – думала она, – а ведь этого могло не быть».
Она ощущала теперь невероятное чувство душевного равновесия.
Он взял ее руку. Они оба знали, что пропускают какие-то необходимые этапы, но им было все равно. Он отставил ее нетронутый стакан и сжал руки Мэтти в своих ладонях.
– Я три раза смотрел твой спектакль, – сказал он. Мэтти уставилась на него. – Сегодня был третий. Я не мог насмотреться на тебя. Твоя игра заставила меня плакать. Ты была женой того типа, и я верил всему, что ты говорила и делала. И все-таки ты оставалась также и собой. Той девушкой в чайной. Я знал, что ты будешь великолепна.
– Это моя работа, – неубедительно сказала Мэтти, тронутая и потрясенная искренностью его похвал, – быть другой. Притворяться. Вернее, не притворяться, это не то, а перевоплощаться. Я думаю, что все это – фальшь, но она настолько правдива, насколько я могу это сделать.
– А сейчас ты притворяешься? Или уже перевоплощаешься?
В лице Митча не было строгих линий, рот был слегка искривлен, с двух его сторон образовались скобкообразные складки, а глаза смягчали морщинки, расходившиеся вниз в уголках глаз. Ей хотелось протянуть руку и провести пальцами по этим складкам. Мэтти отрицательно покачала головой.
– Нет. Я такая, какой ты меня видишь.
Его руки крепче сжали ее.
– Поговори со мной, – потребовал он.
Странно, но казалось, что сказать хочется многое.
Им подали еду, и они ели и пили, не замечая вкуса. Вокруг них сначала было шумно, а затем постепенно помещение опустело и стало тихо. Они оказались последними посетителями, и официанты зевали и ворчали по углам. Мэтти и Митч огляделись, моргая глазами. Но они ни на чем не могли сосредоточиться, пристально глядя в лицо друг другу, замечая тончайшие движения мышц и проблески чувств, и совсем забыли, что они не одни в этом мире.
Митч засмеялся.
– Мы, кажется, опять злоупотребляем гостеприимством. – Он оплатил счет, и они вышли в ночь. Пахло морем, тем смешанным запахом, когда оно встречается с землей, – одновременно солью и дождем.
Они откинулись на кожаные спинки сидений «бентли», не глядя друг на друга. Пальцы Митча сжали ключи зажигания.
– Отвезти тебя домой? – спросил он. – Тебе придется указывать мне путь к отелю.
Мэтти опять подумала о притворстве, перевоплощении и фальши. «Не притворяйся сейчас», – сказала она себе. Она желала бы, чтобы Митч тоже пришел к такому решению, но ей хотелось также пойти в этом ему навстречу.
– Я не хочу ехать домой, – сказала она. – Ведь это не дом. Это всего лишь номер в гостинице. Пустой квадрат с серым телевизионным глазом в углу.
– Тогда поехали ко мне, – предложил Митч Говорт.
«Бентли» помчался вперед, Мэтти откинула голову на кожаную подушку. Она даже не пыталась замечать, куда они мчатся, видела лишь вспышки проносящихся мимо огней и тени, падавшие на лицо Митча. Она чувствовала себя счастливой и расслабленной в пышном коконе машины. Она могла ехать так всю ночь, куда бы он ни выбрал путь. Но они свернули и поднялись вверх по крутому склону, обогнули его по кругу и въехали на стоянку. Когда Мэтти вышла из машины, у нее создалось впечатление, что она очутилась в парке, расположенном на горе, посреди которого стоит высокий дом с освещенным крыльцом. Митч взял ее за руку и повел за собой.
В доме она огляделась, с трудом привыкая к свету. Она увидела полированные полы и персидские ковры, портреты, строгую мебель и фарфор. Мэтти засмеялась от восторга.
– Что тут смешного? – спросил Митч, слегка обидевшись.
– А я-то представляла «Холидэй Инн».
– Что? Это английский загородный дом. Похожий на те, о которых я читал в детстве. Ну да, он несколько маловат. Но зато настоящий.
«Вот оно, – подумала Мэтти. – Что-то вроде Леди-Хилла». Она чувствовала радость и безопасность в обществе Митча Говорта, а его веселая ирония лишь дополняла удовольствие.
– Это твой дом?
Он был слишком добродушен, чтобы продолжать обижаться на нее.
– Нет. Конечно же, нет. Я арендовал его несколько дней назад. Раньше я останавливался в какой-нибудь норе, что доставляло мне мало удовольствия. И слава Богу, не то я бы не смог привезти такую особу, как ты, в подобное место.
– Постой… – задумчиво сказала Мэтти. – Ты сказал… Ты сказал, что боялся, не окажусь ли я слишком занята и слишком хороша, чтобы найти время увидеться с тобой опять. Отчего же ты с такой уверенностью снял этот домик?
Митч пересек то небольшое пространство начищенного до блеска пола, которое разделяло их. Он взял ладонями ее лицо и повернул к себе. Мэтти ответила ему открытым твердым взглядом. Его глаза были удивительно ясными и на таком близком расстоянии казались глазами гораздо более молодого человека. Он спокойно сказал:
