Текст книги "Скверные девчонки. Книга 2"
Автор книги: Рози Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
– Вот все, что у меня есть. Тебя привезли к нам из агентства приемных детей, когда тебе было шесть недель. Я тебе говорила об этом. Мы никогда не знали твоей настоящей матери. Да и не хотели знать. Ты была нашей дочерью с того дня, как попала в наш дом.
Джулия развернула бумагу. Это было свидетельство о рождении. Свидетельство о ее рождении. Дата рождения и имя – Джулия Смит, приемная дочь Элизабет и Вернона Смит. Свидетельство было выдано на ребенка, родившегося в тот же день, что и она. Ее имя было Валери Холл, а имя ее матери – Маргарет Энн Холл. В графе сведений об отце был прочерк, бумага заверена в регистрационной конторе в Эссексе.
– Мы назвали тебя Джулией, – сказала Бетти. – Мы решили, что Валери несколько… ну, ты понимаешь, о чем я.
Руки Джулии дрожали, и пожелтевший лист бумаги слегка шелестел. Валери Холл была никто, но перед ней было имя ее матери. Маргарет Энн Холл, Колчестер. Эссекс. Из Колчестера, тридцать три года назад.
Бетти прервала ее мысли.
– Маловероятно, чтобы она все еще была там. Она могла даже не вернуться туда. Девушки, попадавшие в беду в те времена, обычно уезжали из дома, чтобы родить ребенка. Чаще всего подальше от тех мест, где они жили. Чтобы избежать людских пересудов.
«Бедное покинутое дитя». Думала ли об этом Маргарет?
– Это распространенное имя, – сказала Джулия. И сколько Холлов в стране? Сколько женщин с именем Маргарет Энн, которые произвели на свет незаконнорожденных дочерей в домах Колчестера?
Джулия тщательно сложила бумагу.
– Можно мне оставить ее у себя? – спросила она.
Бетти кивнула.
Джулия понимала, что ее шансы найти Маргарет Энн Холл были невероятно малы. Но у нее было имя. Это все же ниточка.
Она спрятала свидетельство во внутренний карман сумки. Подошла к Бетти и поцеловала ее.
– Спасибо. Уже это много, по крайней мере можно составить какое-то представление.
Какой же была ее мать? Была ли Маргарет Холл высокой и темноволосой? Худощавой или полной? На эти вопросы не было ответа. Джулия осталась на чашку чая с сандвичем, которую выпила, сидя у телевизора. Прежде чем уйти, она пыталась убедить Бетти:
– Если я подыщу поблизости подходящий дом, вы с Верноном приедете погостить?
– Вряд ли, – ответила Бетти без раздумий. – Не думаю, чтобы твоему отцу это понравилось.
Через некоторое время Джулия вернулась в замок Монтебелле.
Уже другое ветхое такси марки «фиат» доставило ее к воротам монастыря, и она прошла через них во внутренний двор. Было холодно, и под навесом на террасе не было ни кресел, ни кроватей, но все остальное сохранилось в прежнем виде.
Джулия еще раньше написала матери-настоятельнице, и сестра Мария от Ангелов и все остальные тепло приветствовали ее, но не выразили никакого удивления. Джулия подумала, что они не удивились бы, даже если бы она приехала без предупреждения. Их спокойствие ничем нельзя было поколебать, а для притворства они были слишком заняты.
Она сказала матери-настоятельнице, что постарается найти себе жилище в Монтебелле. Но они уверили ее, что рады отдать в ее распоряжение прежнюю белую комнату на любой срок. Джулия поднялась по выщербленным каменным ступеням, а затем пошла вдоль по длинному коридору, минуя Святое Семейство в освещенной нише. Уже другие дети, но с такими же широко открытыми глазами робко приблизились к ней, а затем поспешно убежали.
В маленькой комнатке на кровати было то же заштопанное покрывало, а за окном с опущенными жалюзи – только мрачные краски зимы.
Джулия распаковала вещи и развесила на крючки. В Лондоне, готовясь к этой поездке, она избавилась почти от всех своих нарядов, а также цепочек и браслетов – от груды украшений, переполнявших ее туалетные столики и шкатулки, скопившиеся за годы ее взрослой жизни.
Единственную вещь, которую она оставила, была шкатулка Джорджа Трессидера, в которой лежали два кольца – обручальное и подаренное при помолвке, прикрытые свидетельством о рождении Валери Холл. Избавившись от своих сокровищ, Джулия рассмеялась. Это кружило голову больше, чем шампанское, а чувство легкости, возникшее при этом, было ни с чем не сравнимо.
После первого обеда в трапезной, где она опять сидела между креслами на колесах, Джулия вышла в сад. Было темно, и она шла на ощупь, пока глаза не привыкли к темноте. Воздух был непривычно промозглый и сырой, но спокойный, и откуда-то снизу доносился однообразный шум моря, терпеливо перекатывавшего свою невидимую в темноте серебристо-желтую бахрому.
Прошлогодние листья, застрявшие среди оголенных веток запущенного кустарника, цеплялись за ноги Джулии и шуршали над головой. Джулия медленно спускалась вниз по покатым каменным ступеням. Здесь когда-то была живая изгородь из самшита, но теперь она беспорядочно разрослась, повсюду пробивались и расползались сорняки. Джулия протянула руку, чтобы отвести преградившую путь упругую ветку, но тут же отпрянула назад, вскрикнув от боли. В кожу вонзились колючки; она держала перед собой руку, глядя, как на ней выступили капли крови, тонкими струйками побежавшие по белой коже.
Превозмогая физическую боль, Джулия вдруг ощутила, как в ней поднимается и нарастает необъяснимое чувство.
Вмиг исчезли все обиды. Она уже не стояла в стороне, обреченная на пассивное созерцание собственных заученных движений заводной куклы. Она вновь обрела свою душу и осязала теплоту живого тела. Поднеся руку к губам, она слизала солоноватую кровь.
– Я жива, – сказала она себе. – Я снова здесь.
Ее охватило ощущение счастья, которое постепенно росло, заполняя бурно разросшийся парк и этот неприступный замок, прильнувший к горе. Джулия повернула голову, и сухая ветка царапнула ее по щеке. Она потянулась, схватила ее и притянула к губам, чтобы попробовать чистые капли дождя на озябшей коре.
Глава двадцать четвертая
На этот раз Джулия взяла на себя заботу о монастырском парке. Окончив дневные занятия с детьми, сначала она просто прогуливалась по террасе, садилась на ступеньки или балюстраду и смотрела на парк. Потом она обследовала все четыре участка территории, внимательно изучая запущенную часть парка.
Любимым местом ее прогулок стал небольшой участок, обнесенный стеной со сводчатыми окнами, но открытый сверху, напротив западной стены замка. Там были беседки с каменными сиденьями, увитые уже осыпавшимися розовыми лозами и ветками глициний. Даже в холодные дни это место было надежно защищено от ветра, и когда сюда проникали лучи тусклого зимнего солнца, становилось тепло от нагревшихся стен и земли.
Сестра Агнес объяснила Джулии, что когда-то это был своего рода зимний сад, весьма древний и, по мнению монахини, гораздо старше всего парка, возможно даже возведенный одновременно с замком. Вероятно, когда-то это было помещение, где на открытом воздухе обычно сидели со своей работой или совершали моцион дамы, прохаживаясь между замысловатыми цветочными клумбами. У Джулии вошло в привычку садиться на каменную скамейку и представлять картины прошлого. Иногда она так глубоко погружалась в эти воспоминания, что ей начинал слышаться приглушенный гул и шелест шелковых одежд по гравию.
С приходом весны Джулия начала ухаживать за зелеными побегами и кустами роз, глянцевые жесткие листья которых теперь быстро разворачивались под теплыми лучами солнца. Она взялась также за прополку сорняков на гравийных дорожках. В каждом углу сада находилось по огромному каменному сосуду, украшенному вырезанными из камня гирляндами цветов и фруктов. Джулия никогда не присматривалась к искривленным и бесформенным деревцам, росшим в этих сосудах. Но вот набухшие на них почки однажды раскрылись шапкой бело-красных цветов. Они издавали тонкий, благоухающий аромат, и Джулия догадалась, что это лимонные деревья.
Зимний сад стал раскрывать перед ней свои тайны, и Джулия позабыла о воображаемых таинственных дамах.
Она переключила свое внимание на клумбы и грядки, составляющие центр сада. Они были разбиты в виде замысловатых геометрических фигур: ромбов, кругов и многоугольников, окаймленных низкими изгородями из самшита и узкими пересекающимися тропинками. Джулия вспомнила, что такая система грядок называлась «партнером». Его контуры стали уже почти неразличимы. Линии, которые должны быть ровными и прямыми, превратились в бесформенные насыпи, а растения на грядках и клумбах расползлись во все стороны, нарушив стройный рисунок первоначальной композиции и забив собою тропинки.
Джулия помнила, как после первого визита угнетал ее запущенный вид парка. Но тогда она была всего лишь его случайным посетителем в осенний сезон, между октябрем и ноябрем. Теперь же она увидела, как из земли сквозь спутанную массу плюща пробиваются острые ростки нарциссов, а на заросшем крапивой участке алеет единственный тюльпан. Когда-то здесь сияла полумесяцем целая клумба из этих цветов.
Однажды вечером Джулия зашла к сестре Марии и спросила, нет ли у них в чуланах каких-нибудь садовых инструментов, чтобы ухаживать за парком.
– Этот парк всегда рос сам по себе, – сказала сестра Мария. – Дети любят ухаживать за растениями во дворе, а больше просто нет времени.
– У меня сейчас много свободного времени, – заметила Джулия.
Монахиня строго посмотрела на нее.
– Но ведь у вас и так хватает занятий.
Джулия улыбнулась.
– Ну и что. Не так их и много. Я бы хотела делать больше. Если бы я могла быть сиделкой или учительницей…
– Мы дорожим любой лишней парой рук, – перебила ее сестра Мария. – Пойдемте со мной, и я посмотрю, чем можно вам помочь.
В помещении без окон, наполненном всяким строительным хламом, они отыскали несколько уже заржавевших инструментов. Это были мотыга, грабли и огромная тяжелая лопата. Джулия потащила все это в зимний сад.
На одной из дорожек она немного разровняла гравий, убрала остатки сухих веток и комья земли, выполола сорняки. По мере того как прочищалась извилистая дорожка, настроение у нее приподнималось, кровь быстрее бежала по жилам, и она запела от удовольствия.
Но оставались еще дюжины заросших тропинок. Спустя какое-то время Джулия взялась за лопату. Она налегала на нее со всей силой, но не могла и на дюйм пробить затвердевшую как камень и заросшую дикими травами землю. Отбросив лопату, Джулия опустилась на колени возле одной из беспорядочных зарослей самшита. Захватив рукой пучок колючей травы, она выдернула ее с корнем. И тотчас почувствовала знакомый горячий насыщенный запах. Она наклонилась вперед, разгребая траву, и нашла его источник: маленькую кочку чабреца. Покрытые белым пушком зеленые листочки издавали чарующий аромат, когда она терла их пальцами.
Ей стало ясно, что на некоторых грядках выращивались лекарственные травы. Их высаживали здесь для лечебных целей, а также, вперемежку с другими растениями, ради их ароматических свойств и для красоты. Она еще немного порылась в траве, внимательно присматриваясь к растениям, но смогла найти только пиретрум и лаванду. Ее приятный запах напомнил ей ящики комода Бетти, где среди белья, переложенного мешочками с лавандой из старомодной аптеки на Хай-стрит, лежала та заветная бумага.
Сидя на корточках, Джулия вертела в руке веточку лаванды. Ей было удивительно приятно, что невидимая нить, между этим зимним садом и Фэрмайл-роуд, протянулась далеко в прошлое… А запах чабреца напомнил ей стряпню Феликса, когда она наблюдала за ним, испытывая благоговейный страх, там, в кухне на площади.
Позабытые лекарственные травы приобрели вдруг особый смысл, напомнив ей здесь, в этом обнесенном стеной саду, о доме. Она опять склонилась над грядкой и занялась сорняками. Ей пришла в голову мысль, что она могла бы возобновить практику выращивания этих растений. Ведь если они были полезны раньше, то могут сослужить свою службу и сейчас. Джулия продолжала работать, пока не заболела спина, она взглянула на свои руки – под ногти набился слой красноватой почвы. Все это напомнило ей, как она выращивала лекарственные растения в дальнем углу ледихилльского парка. Воспоминания на какой-то миг захлестнули ее, но она тут же вернулась к своим занятиям. Хорошо было бы взяться за этот сад всерьез. Спустя некоторое время Джулия выпрямилась, потирая руками бока и спину, и окинула проделанную работу критическим взглядом. Это была всего лишь частичка одной из геометрических разбивок, но даже и тут она не была уверена, что выдернула сорняки, а не полезные растения. Ей необходима была помощь Николо.
Джулия и Николо Галли возобновили дружеские отношения, как будто и не было двухгодичного перерыва. Когда она впервые встретила его после своего возвращения, то отметила, что он нисколько не изменился. Такой же стройный, та же легкая поступь. Он сжал ее руку своей худой загорелой рукой и улыбнулся.
– Значит, вы все-таки вернулись?
– Да. И собираюсь остаться и работать в замке, если, конечно, позволят сестры.
– Рад видеть вас, Джулия.
Он расспросил ее о Лили, и она все ему рассказала. Николо понимающе кивнул.
– С вашей стороны было разумно позволить ей поступить по собственному желанию. Так будет лучше для вас обеих в будущем.
– Надеюсь, вы правы.
Джулия возобновила свои вечерние визиты в дом Николо. По мере того как становилось теплее, они все чаще сидели во дворике за домом, где вилась виноградная лоза, карабкаясь вверх по шпалерам, свешивалась прямо у них над головой. Там Николо выращивал в небольших глиняных горшках некоторые виды зелени, используемой в качестве приправ.
При очередном посещении синьора Галли Джулия попросила его научить, как лучше разбить грядки для выращивания культурных растений на территории замка.
– Это полностью отличается от того, что я видела в Англии, – сказала она.
Сильная жара и летняя засуха составляли полную противоположность тому, что она наблюдала в поместье Леди-Хилл.
Николо засмеялся.
– Но я специалист по строительству, а не по разведению садов. В этом я ничего не смыслю.
– По крайней мере, взгляните на этот сад, – попросила она.
Николо взял свою соломенную шляпу, и они отправились на гору, к замку. Когда они проходили через двор, монахини останавливались, чтобы поздороваться с ним, а больные в креслах на колесах провожали его взглядом. В общине все любили Николо. В зимнем саду он долго бродил среди запущенных гряд, а затем присел под пурпурными листьями глициний.
– Давненько я здесь не бывал, – сказал он. – Даже забыл, как здесь чудесно.
Джулия тут же подхватила:
– Ведь я могла бы очистить цветники. А если бы знала, что сажать, то выращивала бы овощи для кухни. Сад ожил бы и опять стал приносить пользу.
– Если вы интересуетесь этим с точки зрения прошлого, то вряд ли здесь выращивали овощи. Уж скорее лекарственные травы или, вероятнее всего, цветы, которыми любовались дамы.
– Не думаю, чтобы семьи, которые когда-то владели замком, стали бы возражать против того, чтобы здесь находились монахини. Я уверена, что они одобрили бы их миссию. Надеюсь даже, они не возражали бы, если бы я переделала немного их сад?
– Возможно.
Они вышли из зимнего сада и, обогнув стены, прошли к центральной части парка. На них повеяло пряным запахом кедров, буйно разросшихся на нижней террасе. Джулия вздохнула.
– Хотела бы я увидеть все это до того, как последние владельцы покинули этот парк.
– Эта часть парка не такая древняя, – заметил Николо. – Может, такого же возраста, как и я, хотя я не помню, как тогда все выглядело. Он был сделан по образцу великих парков итальянского Ренессанса. Если вас это интересует, у меня есть книга. Правда, она на итальянском языке.
– Я, наверно, не пойму, – сказала Джулия.
– А может, этому парку повезло, что он сохранился в таком виде, – продолжал Николо. – Как раз в то время, когда его создавали, многие старинные парки разрушались. Ради новой моды – английского стиля.
Джулия подумала о сыром, мягком климате Англии, ее равнинных просторах, перенесенных под жгучее итальянское солнце, и покачала головой.
– Джулия, если вы хотите научиться выращивать полезные растения, я познакомлю вас с Вито.
– Кто он такой?
– Вито – садовник, но он не любитель цветов.
Николо повел ее вниз, на самую окраину Монтебелле, где на отвесных склонах лепились последние домики горной деревушки. Вито оказался древним старцем с лицом, похожим на кожу грецкого ореха. Несколько уцелевших во рту зубов были темны, как и его кожа, а рука, которую пожала Джулия, на ощупь напоминала когтистую лапу. Он выглядел так, как будто и сам вышел из земли. Когда он повел их на задний дворик, бормоча что-то по-итальянски, причем Джулия едва ли могла разобрать пару слов из десяти, у нее перехватило дух от восхищения. Сад Вито представлял собой ряд небольших выступов, выбитых на склоне горы. И получалось, что и над домом, и под ним в этих удивительных бороздах росли овощи. Там были и ранние помидоры, созревавшие возле бобов, и тонкие стебли салата-латука, и холмики кабачков, обложенные соломой, и крошечные огурцы, и кустики земляники. Кругом сверкали глянцем листья и побеги растений, о которых Джулия не имела никакого представления. Она увидела карликовые персиковые деревья, а на крошечном плато – фиговое дерево и грецкий орех, под которыми копошились куры; плетни из тростника, навесы из хлопающей на ветру полиэтиленовой пленки и свернутый кольцом шланг для полива. Все было сделано без каких-либо претензий на красоту, но это был один из самых чудесных садов, который когда-либо видела Джулия.
Она протянула руку и захватила горсть земли с одной из грядок: темная, плодородная земля с примесью соломы рассыпалась под ее пальцами. Ее нельзя было сравнить с затвердевшей, как кора, землей ее цветников.
Несмотря на свой скудный итальянский, Джулия пыталась объяснить, чего она хочет. Вито выслушал, а затем сказал что-то Николо. Его речь напоминала какие-то всхлипы и свист.
– Что он говорит?
Николо едва сдерживался от смеха.
– Ну, в общем, что не может научить вас. Единственный способ научиться – это наблюдать, как он это делает. Больше толку.
Джулия посмотрела на них обоих.
– Большое спасибо, – серьезно сказала она.
И с этого момента Джулия стала делить свое время между зимним садом и вертикальной «страной чудес» старика Вито. Она сидела на перевернутом ведре под фиговым деревом и наблюдала, как он копает, подрезает и поливает. Сначала изредка, а потом все чаще он стал поглядывать через плечо в ее сторону. Она выучила по-итальянски все названия овощей и начинала уже понимать то, что он ей говорил. Он дал ей попробовать первые плоды томатов и мелкие сладкие ягоды земляники, горячие от яркого южного солнца.
Однажды она с Николо отправилась на рынок в Агрополи. Из кучи сельскохозяйственных инструментов она выбрала и купила две новенькие блестящие лопаты, пару садовых ножниц, несколько совков, ручные вилы и большой поливочный шланг. Нагрузившись «добычей», она поспешила домой.
Вечером, когда стало прохладнее, Джулия решила подстричь живую изгородь из самшита на одном из участков партера. До чего приятно было видеть, как вырисовывается прямая линия изгороди! Джулия так хорошо изучила замысловатый рисунок грядок, как будто сама составляла план разбивки. Она упорно продолжала работать, поставив перед собой цель. Ей захотелось продвинуться дальше, чтобы поскорее увидеть результаты. Когда она закончила работу, стало совсем темно, но ровные линии растений оформленной грядки отчетливо выделялись на фоне серого гравия.
Наутро она с трудом разогнула спину, а на ладонях образовались водянистые волдыри. Из-за этих неприятностей пришлось отложить дело на неопределенный срок. Зато у нее появилось время, чтобы хорошенько изучить книгу по истории парков, которую дал ей Николо. Джулия была очарована иллюстрациями итальянских художников. Былое великолепие из камня, скульптуры и разнообразные виды растений, расположенные в соответствии с архитектурными решениями, невозможно было сравнить ни с чем. Может быть, что-то подобное кроется в диких зарослях монтебелльского парка? Она углубилась в описания, но так как ей постоянно приходилось заглядывать в словарь, то на каждый параграф уходило немало времени. И тут она поняла, что, если хочет добиться успеха, ей необходимо приобрести английский учебник. Интересно, как далеко ей придется заехать, чтобы найти такой: в Неаполь или в Рим? Наверно, проще было бы заказать книгу из Англии. И тут Джулия вспомнила Чину.
Чина продала свою квартиру в Чейн Уолк, заявив, что она слишком стара для Лондона, и купила коттедж в Уилшире. Джулия почти не виделась с ней последние несколько лет, так как Лили к бабусе Блисс возил обычно Александр. Он как-то сказал Джулии, что Чина проводит время в своем цветнике, и Джулия представила ее невысокую прямую фигуру, двигающуюся среди голубого дельфиниума. Однако именно Чина в свое время привела в порядок ледихилльский парк, и, в течение короткого пребывания там Джулии, старик, который приходил работать в саду, имел обыкновение с необычайным оживлением говорить о познаниях и садовом опыте Чины.
И вот однажды вечером Джулия присела к столу в своей маленькой комнатке и написала Чине длинное письмо, в котором описала зимний сад и запущенный парк. К своему удивлению, скоро, чуть ли не со следующей почтой, она получила ответ, вслед за которым пришла посылка с книгами, содержащими так много информации, что Джулия вряд ли смогла бы ее осилить. Она с жадностью набросилась на книги и опять написала Чине, засыпая ее вопросами, которые не могла задать Вито. Чина опять ответила, и, таким образом, у них завязалась постоянная переписка.
Они писали только о садоводстве и о тех проблемах, с которыми Джулия столкнулась в запущенном парке Монтебелле. Лишь в одном письме Чина вскользь спрашивала Джулию, помнит ли она хоть какой-нибудь уголок ледихилльского парка. И этот вопрос несколько разбередил уже затянувшуюся рану в душе Джулии. Перед ее глазами предстала четкая, как фотография, картина: Александр с малюткой Лили на руках сидит в том самом уголке парка, поправляя поля детской панамки, чтобы заслонить от солнца личико ребенка. Это выражение затаенной гордости всегда вызывало у Джулии чувство ревности. «Я всегда ревновала к нему, – подумала она. – Но теперь этого уже нет. Хотелось бы мне, чтобы и они это знали». И, вспомнив о муже и дочери, она опять почувствовала себя одинокой.
Сложив письмо так, чтобы не видеть бередящих душу слов, она попыталась сосредоточиться на инструкциях Чины по подготовке грядок для посадки.
Очень медленно, но работа продвигалась.
Джулия заручилась помощью двух уже давно проживающих здесь постояльцев. Один из них – Гвидо – был умственно неполноценным, но зато физически очень крепким парнем. Джулия показала ему, как нужно копать, и он схватил лопату и принялся за работу, выхватывая огромные комья земли, перемешанные с сорняками, и скоро позади него вырос огромный земляной вал. Широкая радостная улыбка, не сходившая с его лица, говорила о том, что он доволен своей работой.
Другой помощник, Томазо, проявлял больше интереса к самому проекту, но, взявшись за это, выказал невероятный энтузиазм. Мальчику было четырнадцать лет, и он был в семье самым старшим среди детей. Это был здоровый как в умственном, так и в физическом отношении парнишка, но подобно прежнему помощнику Джулии, Раймундо, у него не было своего дома. Сестра Мария рассказала Джулии, что он прибыл из Неаполя, где жил с больной бабушкой. Был замешан в какой-то истории с полицией, и бабушка уже не могла справляться с ним. Городские власти взяли Томазо под свою опеку, и в итоге он попал в Монтебелле под наблюдение монахинь.
Это был трудный подросток. В замке он никому не хотел подчиняться, а в школе выводил всех из себя. Но неожиданно привязался к Джулии и направил свою неуемную энергию на восстановление сада. Вначале он равнодушно смотрел на ее усилия, но вскоре уже не мог скрыть своего восхищения. Джулию удивляла его природная тяга к растениям. Казалось, что чисто интуитивно он знал гораздо больше, чем она, упорно изучающая книги Чины.
Когда Джулия сказала Томазо, что у него зеленые пальцы, переведя выражение дословно, он растерянно уставился на свои пальцы, а потом на нее, отчего Джулия невольно рассмеялась. На какой-то миг лицо мальчика исказила гримаса, но в следующую минуту он уже смеялся.
Если бы Джулия позволила ему, он бы работал в саду и по ночам. Особенно он был полезен в общении со старательным неуклюжим Гвидо, чтобы направить его необузданную энергию в нужное русло.
Джулии удалось приобрести различные семена, а также рассаду, которую приготовил для нее Вито. Вскоре напротив стены замка начали созревать помидоры. Момент, когда Джулия и Томазо принесли на кухню первый небольшой урожай помидоров и земляники со свежими листьями базилика, был поистине триумфальным. Монахини и женщины-поденщицы приняли этот скромный дар с большой благодарностью.
Джулия внимательно ухаживала за розами, следуя книжным инструкциям, и вот на фоне старых стен расцвели разные сорта розовых и белых роз. По сравнению с этим уголком земля партера, несмотря на заботливый уход, казалась пустошью. Джулии удалось сохранить весьма немного от прежней растительности из-за невероятного энтузиазма Гвидо, и поэтому полезные овощи занимали лишь небольшую часть геометрической структуры, а свежеподстриженная живая изгородь из вечнозеленого самшита и расчищенные дорожки лишь подчеркивали общую картину опустошения.
Джулия начала мечтать о цветниках с оригинальной планировкой. В книгах были показаны разноцветные «ковры» из герани, ноготков и петуньи. Николо поделился отростками герани из собственных горшков, но они совершенно потерялись в обширном пространстве зимнего сада. Однако Джулия решила, что на следующий год посадит уже собственные семена. У нее будет рассада, которую она размножит, чтобы со временем полностью засадить весь цветник. Но что можно сделать сейчас?
Чина предупреждала ее, что каждый новоявленный садовник ожидает немедленных результатов, и теперь Джулия улыбнулась, сознавая свое нетерпение. Ежедневный кропотливый труд приближал ее к намеченной цели.
Преодолевая робость и ошибки в итальянском языке, Джулия ходила по деревне, прося выделить ей немного семян тех или иных растений для монастырского парка.
Эта необходимость просить и убеждать напомнила ей начало другой истории – создание «Чеснока и сапфиров». Но удовлетворение от самых незначительных достижений в Монтебелле было несравненно большим. Поначалу ее встречали недоуменным пожатием плеч и удивленными взглядами, но Джулия не упускала случая объяснить, что это нужно для монастырского сада, а здешняя община сестер пользовалась в деревне большим уважением. Кроме того, местным жителям было любопытно, что делает за стенами замка эта эксцентричная англичанка. Со временем они и сами стали заходить на территорию замка со своими приношениями. Постепенно они прониклись доверием к Джулии. Встречаясь там со своими соседями, они, энергично жестикулируя, обменивались впечатлениями, выражая свой восторг розами и цветником. За ними начали приходить и обитатели замка, и неожиданно зимний сад стал центром социальной жизни общины. Монахини одобрительно кивали и улыбались, а Джулия, Томазо и Гвидо приветливо встречали гостей, приносящих свои скромные дары в виде разнообразных растений. Джулия принимала все, что приносили, и тут же высаживала на грядки. Благодаря ее заботам и своевременному поливу, которым ведал Томазо, пустовавшие круги и ромбы вскоре превратились в сплошной разноцветный благоухающий ковер.
Через год или два можно будет сделать одну грядку белой, вторую – бледно-голубой, а круг посередине (центр рисунка) – ярко-алым.
Джулия понимала, что для осуществления ее планов потребуется длительный период времени. Но она спокойно глядела в будущее. Если ее жизнь в Монтебелле и была лишена личного счастья, то все же она приносила ей удовлетворение совсем иного рода и своеобразную наполненность, которой она не знала раньше.
К наступлению лета она уже чувствовала, что ее жизнь переплелась с жизнью замка. Несмотря на то, что все ее мысли поглощал сад, большую часть времени она уделяла детям. Наиболее здоровые ходили за ней по пятам. По утрам они сидели в зимнем саду, прячась в прохладной тени, и Джулия разучивала с ними песенки или затевала какие-нибудь игры. Пришла очередная бандероль от Чины. В ней оказалось несколько коробок домино, шашек и прочие настольные игры. «Для твоих итальянских детишек», – написала она. Внимание Чины растрогало Джулию, и она впервые задумалась над тем, почему никогда раньше не делала попыток сблизиться с этой женщиной. В замке сдружиться было так просто. Она тотчас отправила Чине теплое письмо, в котором описывала свое времяпрепровождение с детьми, и даже послала ей в знак благодарности несколько детских рисунков. Присланные игры пользовались огромным успехом, и Томазо оказался таким специалистом по шашкам, что даже Николо не мог обыграть его. Николо, в свою очередь, научил мальчика играть в шахматы, и по вечерам они задумчиво сидели в беседке над шахматной доской, пока Джулия пропалывала и поливала свои грядки.
Те дети, которые могли самостоятельно ходить и наслаждаться разными играми, были счастливы. Но были и другие, прикованные к креслам на колесах, чьи беспомощно болтающиеся головки не в состоянии были подняться, чтобы взглянуть на цветы. Джулия подвозила их вплотную к цветнику, надеясь, что густой приятный аромат окажет свое действие на этих несчастных.
Были еще и хронически больные дети, которых Джулия почти не видела, – за ними присматривали монахини. Но иногда она заходила в две маленькие палаты, чтобы почитать больным детишкам сказки, помочь их искупать, переменить им постельное белье или поводить по полу, поддерживая почти невесомое тельце. Джулия приучала себя к зрелищу страданий, которые наблюдала в том крыле замка, где находились взрослые больные. Однажды, когда умерла одна старушка, сидя в своем кресле во внутреннем дворе, она видела лица монахинь, которые поднимали из кресла мертвое тело. Они были спокойны. В них не было боли. Джулия не могла разделить их веру. Она старалась найти в себе хоть часть их безмятежности. Но вид несчастных людей наполнял ее душу жалостью и негодованием за несправедливость судьбы.
Купая очень худенькую маленькую девочку, Джулия вспоминала Лили, ее округлые крепкие руки и ноги. И это сравнение вызывало у нее смешанное чувство ужаса и желания помочь и окружить любовью эту малышку.
Пие было семь или восемь лет. Все ее тельце было покрыто сочащимися струпьями и болячками, которые она до крови раздирала пальцами. Джулия постоянно чистила и мыла ей ногти и время от времени брызгала прохладной водой на воспаленную кожу, чтобы смягчить зуд. Пия все время просила читать ей одну и ту же сказку. Это был вариант сказки про Рапунцель. Девочка восхищалась золотыми косами Рапунцели и просила снова и снова перечитывать эту сказку. Она дергала руками свои волосы, жесткие, черные и непокорные, стараясь показать покрытый прыщами череп, как будто хотела вырвать эти волосы, чтобы вместо них смогли вырасти другие, красивые.
