Текст книги "Фиеста в Кала Фуэрте"
Автор книги: Розамунда Пилчер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
7
Шесть лет назад, когда Джордж Даер только поселился в Кала Фуэрте, к нему явилась незнакомая женщина, которая прямо с порога с большим достоинством сообщила, что хочет у него работать. Это была Хуанита, жена фермера из Сан-Эстабана, мать четверых детей, учившихся в деревенской школе. Семья жила очень бедно, Хуанита нуждалась в работе, но, обладая гордым и независимым характером, ничего не могла подобрать себе по вкусу. У этой маленькой, коротконогой, но крепкой и привыкшей к тяжелому деревенскому труду женщины были живые темные глаза и обаятельная улыбка, которую портило лишь то, что она никогда не чистила зубы.
Каждое утро Хуанита вставала в половине пятого, приводила в порядок дом, кормила семью и, проводив домочадцев – кого в школу, кого на работу, – спускалась из Сан-Эстабана в Кала Фуэрте; в Каса Барко она появлялась ровно в половине восьмого. Хуанита убирала, готовила Джорджу еду, стирала и гладила, расчесывала кошку, возилась в саду и – по необходимости – отправлялась на маленькой шлюпке на «Эклипс», где драила палубу.
Когда вышла в свет книга «Фиеста в Кала Фуэрте», Джордж подарил ей экземпляр с надписью на форзаце: «Хуаните от Джорджа Даера с любовью и уважением». Книга стала самой большой ее драгоценностью после супружеского ложа, унаследованного от бабушки, и собственноручно вышитых тяжелых, точно кожаные, льняных простыней. Хуанита не говорила по-английски и не читала вообще ни на каком языке, однако книжка заняла почетное место в ее доме на специальной кружевной салфетке. В дом к Джорджу она без приглашения никогда не входила: таковы были ее представления о приличиях. Сидела снаружи, на каменной ограде, сложив на коленях руки и скрестив ноги, и с поистине королевским величием ждала, пока Джордж откроет дверь и ее впустит. Он говорил: «Buenos dias, Juanita», после чего они обменивались несколькими замечаниями насчет погоды, и она интересовалась, как сеньор спал. Джордж не понимал причины столь странного поведения, однако расспрашивать Хуаниту не считал нужным. Возможно, все дело было в том, что он не был женат.
На следующий день после грозы Джордж проснулся в семь утра. Спал он на тахте – совесть не позволила ему занять удобную кровать. Вокруг стояла тишина. Ветер улегся, и, когда Джордж встал, открыл ставни и вышел на террасу, утро оказалось свежим и безмятежно спокойным, на небе не было ни облачка, промытый дождем воздух благоухал, только вода в гавани была темнее обычного, да кое-какие следы разрушений напоминали о вчерашней буре. Джордж первым делом расставил по местам разбросанную по террасе мебель и смахнул натекшую на стол лужу. Затем вернулся в дом, закурил и решил, что не мешает выпить чашечку чая. И тут же отказался от этой затеи: в чайнике не было ни капли воды, а опускать ведро в колодец он не хотел из опасения разбудить Селину.
Надо было одеться, но вчерашние свитер и брюки не годились для домашней работы, и Джордж поднялся на антресоли, чтобы найти что-нибудь взамен. Селина еще спала; на громадной кровати, в пижаме Джорджа, которая была ей велика, она выглядела как ребенок. Стараясь не шуметь, Джордж взял первую попавшуюся рубашку и брюки и вернулся вниз. Принял душ (вода после грозы была ледяная), оделся и открыл наружную дверь. Хуанита еще не пришла, но, поскольку дверь будет открыта, сможет войти и заняться приготовлением завтрака. Затем Джордж по ступеням спустился с террасы, вывел из эллинга шлюпку, столкнул ее на воду и поплыл к «Эклипс».
Яхта, казалось, выдержала бурю с присущим ей спокойствием. Джордж проверил швартовы и поднялся на палубу. На всякий случай покрепче натянул прикрывающую кокпит просмоленную парусину: хотя на ней и собралась огромная лужа, внутри было относительно сухо. Потом ослабил один или два фала и заглянул вниз – проверить, не проникла ли через люк в рубку вода. Убедившись, что все в порядке, он вернулся в кокпит, присел на комингс и закурил.
День обещал быть жарким. Над мокрой палубой и импровизированной крышей кокпита курился пар. Воздух был таким прозрачным, что Джордж видел далекий крест Сан-Эстабана, и таким спокойным, что он расслышал слова, с которыми рыбак в стоящей у берега лодке обратился к своему напарнику. Тишину нарушал только плеск воды; волна ударяла в нос шлюпки, но не сдвигала ее с места, яхта же слегка покачивалась, будто дышала.
В окружении знакомых предметов, знакомых звуков и запахов Джорджу стало хорошо и спокойно. Теперь можно было подумать о предстоящем дне и попытаться решить неожиданно навалившиеся на него проблемы.
Первая проблема – Рудольфо. Ссора не заслуживала внимания: она была не первая и, по всей вероятности, не последняя, но шестьсот песет отдать следовало как можно скорее – Рудольфо человек небогатый. Ждать, покуда из барселонского банка переведут его собственные деньги, было рискованно. Задержки подобного рода случались и раньше – однажды Джордж не мог получить деньги целый месяц. Если же послать телеграмму в Селинин банк, деньги могут прийти в Сан-Антонио дня через три, от силы через четыре, и Рудольфо, когда об этом узнает, с радостью поселит Селину у себя; так и условности будут соблюдены, и утонченные чувства обитателей Кала Фуэрте не задеты.
Вторая проблема была связана с Франсис. Франсис, безусловно, ссудила бы шестьсот песет и оплатила обратный билет для Селины, если б Джордж заставил себя обратиться к ней с такой просьбой. Но говорить с Франсис о деньгах... Джорджу не хотелось этого делать ни ради Рудольфо, ни ради девочки, которая приехала в Кала Фуэрте искать отца: ведь расплачиваться с Франсис все равно пришлось бы ему самому.
Краем глаза Джордж заметил какое-то движение в Каса Барко; присмотревшись, он увидел на террасе Хуаниту, которая вешала на бельевую веревку красно-белое одеяло с тахты. Хуанита была в розовом платье и коричневом переднике; повесив одеяло, она зашла на секунду в дом, вернулась со щеткой и принялась сметать в кучу черепки от разбившихся ночью цветочных горшков.
Джорджу предстояло как-то объяснить Хуаните присутствие Селины в его кровати. Он всегда старательно избегал двусмысленных ситуаций и понятия не имел, какова может быть реакция Хуаниты. Обманывать ее ему не хотелось, но и терять не хотелось тоже – ни при каких обстоятельствах. Конечно, он мог сказать ей правду, но правда была настолько невероятной, что такая простая душа, как Хуанита, вряд ли сумеет правильно все понять. Напрашивался еще один вариант: сказать, что Селина – его родственница, приехавшая на денек и застрявшая в доме из-за грозы. После недолгих размышлений Джордж склонился к последнему – тем более, что это было больше похоже на правду. Выбросив за борт сигарету, он спустился в шлюпку и неторопливо поплыл к Каса Барко.
Хуанита на кухне кипятила в чайнике воду для кофе.
– Buenos dias, Juanita.
Она с улыбкой обернулась.
– Buenos dias, señor.
Джордж решил действовать напрямую.
– Ты не разбудила сеньориту, когда брала из колодца воду?
– Нет, сеньор, она спит, как дитя.
Джордж пристально поглядел на Хуаниту. В ее голосе слышались лирические нотки, глаза излучали нежность. Вот уж чего Джордж меньше всего ожидал! Он даже не успел рассказать историю о приехавшей его навестить кузине, а Хуанита уже растаяла... почему?
– Ты... поднималась наверх?
– Si, señor, я пошла взглянуть, не проснулась ли она. – И добавила с мягким упреком: – А почему вы мне никогда не говорили, что у вас есть дочь?
Джордж нащупал сзади спинку тахты и сел.
– Я тебе никогда не говорил? – тупо переспросил он.
– Нет, ни словечка. А тут утром, когда я проходила через Кала Фуэрте, Мария сказала, что дочь сеньора в Каса Барко... я ей не поверила. Но это правда.
Джордж прочистил горло и сказал с напускным равнодушием:
– Тебе сказала Мария. А Марии кто сказал?
– Томеу.
– Томеу?
– Si, señor. Таксист, с которым она приехала, полдня просидел у Рудольфо в баре. Он и сказал Розите – она там работает, – что привез в Каса Барко дочку сеньора Даера. Розита, когда пришла покупать стиральный порошок, сказала Томеу, а Томеу сказал Марии, а Мария сказала Хуаните.
– И всей остальной деревне, чтоб мне провалиться... – пробормотал Джордж по-английски и мысленно проклял Селину.
– Señor?
– Нет, ничего, Хуанита...
– Вы что, не рады, что к вам приехала дочка?
– Рад, конечно.
– Я не знала, что вы были женаты.
Джордж, секунду поколебавшись, сказал:
– Ее мать давно умерла.
Хуанита в отчаянии всплеснула руками.
– Ах, какое горе, сеньор! А кто же воспитывал сеньориту?
– Бабушка, – сказал Джордж, гадая, как далеко он зайдет в своих стараниях утаить правду. – Скажи, Хуанита... Рудольфо знает, что... что сеньорита – моя дочь?
– Я его не видела, сеньор.
Чайник вскипел, и Хуанита налила воду в глиняный кувшин, в котором он научил ее заваривать кофе. Запах был упоительный, но Джорджа ничего не радовало. Хуанита прикрыла кофейник крышкой и сказала:
– Она очень красивая, сеньор.
– Красивая? – переспросил Джордж с искренним удивлением.
– Конечно, красивая. – Хуанита вынесла поднос на террасу. – И нечего передо мной прикидываться.
Джордж сел завтракать. Апельсин, сладкий хлеб – ensamada – и целый кофейник кофе. Хуанита, неслышно ступая, ушла в дом, где, по-видимому, занялась уборкой. Потом вышла на террасу с тазом, полным каких-то вещей.
– Сеньорита вчера во время грозы насквозь промокла, и я сказал, чтобы она бросила одежду на пол в ванной.
– Si, señor, я ее там и нашла.
– Постарайся побыстрей привести все в порядок. Ей больше нечего надеть.
– Si, señor.
Пройдя мимо Джорджа, Хуанита спустилась по ступенькам в свою крохотную прачечную, где регулярно стирала простыни, носки и рубашки, кипятя воду в огромном баке и пользуясь куском мыла, который по своим размерам и твердости больше смахивал на кирпич.
Первым делом надо было поговорить с Рудольфо. Проходя через дом, Джордж поглядел на антресоли, но оттуда не доносилось ни звука. Мысленно проклиная свою гостью, но опять не решившись ее разбудить, он вышел наружу и – не дав себе труда открыть дверь гаража и вывести машину, – отправился в деревню пешком.
Вскоре он об этом горько пожалел. По пути в гостиницу «Кала Фуэрте» не меньше семи человек поздравили его с приездом дочки. При каждой очередной встрече Джордж ускорял шаг, давая понять, что очень спешит; при этом он делал вид, что охотно бы остановился и обсудил радостное событие, но, к сожалению, время не позволяет. Наконец, запыхавшийся и вспотевший, с ощущением, что его заманили в ловушку, он добрался до бара Рудольфо и, раздвинув занавеску на двери, спросил, даже не переведя дух:
– Можно войти, Рудольфо?
Рудольфо перетирал стаканы за стойкой бара. Увидев Джорджа, он замер и расплылся в улыбке.
– Джордж, дружище!
И, поставив стакан на стойку, шагнул ему навстречу с распростертыми руками. Джордж посмотрел на него с опаской.
– Уж не собираешься ли ты мне врезать?
– Это ты должен меня ударить. Но я ничего не знал. Розита только сегодня утром сказала, что сеньорита – твоя дочь. Почему ты вчера молчал? Я понятия не имел, что у тебя есть дочка. Да еще такая красавица...
– Рудольфо, произошло недоразумение...
– Это моя вина. Но как ты мог подумать, что я откажусь помочь старому другу и его дочери?
– Но...
Рудольфо поднял руку.
– Никаких но. Конечно, шестьсот песет на дороге не валяются, но я не разорюсь.
– Рудольфо...
– Дружище, если ты еще скажешь хоть слово, я подумаю, что ты меня не простил. Иди сюда, выпьем по рюмочке коньяка...
Это было ужасно: Рудольфо отказывался выслушать правду, а принуждать его Джордж не собирался и потому только невнятно пробормотал:
– Я бы предпочел кофе...
Рудольфо пошел на кухню, чтобы отдать необходимые распоряжения, а Джордж взгромоздился на высокий табурет у стойки и закурил. Когда Рудольфо вернулся, он сказал;
– Ты получишь свои деньги. Мы дадим телеграмму в Лондон...
– Для этого тебе придется поехать в Сан-Антонио.
– Что ж, поеду. Как ты думаешь, когда может прийти перевод?
Рудольфо пожал плечами.
– Дня через два-три. А то и через неделю. Неважно. Я могу подождать.
– Ты славный малый, Рудольфо.
– Но я страшно обозлился. Ты знаешь, со мной такое бывает.
– И все равно я тебя люблю.
Кофе принесла Розита, невольная виновница случившегося. Джордж смотрел, как она ставит на стол крошечные чашечки, и думал о том, что в такую историю влипать ему никогда не приходилось. А еще он подумал – с легким замиранием сердца, – что теперь отпадает нужда просить Рудольфо еще об одном одолжении. Поскольку Селина – его дочь, незачем ее устраивать в гостиницу «Кала Фуэрте».
Селину разбудила Пёрл. Она где-то охотилась всю ночь и теперь, утомившись, искала удобное местечко, чтобы поспать.
Вернувшись в Каса Барко через террасу, кошка легко поднялась по лестнице на антресоли и бесшумно вспрыгнула на кровать. Селина открыла глаза и увидела перед собой белую усатую мордочку. Ярко-зеленые с черными зрачками глаза Пёрл так и светились от удовольствия. Она скомкала простыню, устраивая себе гнездышко, прижалась всем своим мягким пушистым тельцем к Селине и заснула.
Селина свернулась калачиком и последовала ее примеру.
Во второй раз ее разбудили более бесцеремонно.
– Эй, пора вставать! Уже одиннадцать часов. Подъем!
Кто-то энергично тряс ее за плечо; открыв глаза, она увидела Джорджа Даера, сидящего на краю кровати.
– Пора вставать, – повторил он.
– Умм?
Кошка, приятно теплая и тяжелая, была еще здесь. Перед Селиной смутно маячила казавшаяся громадной фигура Джорджа в синей хлопчатобумажной рубашке. Вид у него был мрачный, и у Селины екнуло сердце. По утрам она бывала не в лучшей форме.
– Вставай.
– Который час?
– Я же сказал. Скоро одиннадцать. Нам надо поговорить.
– О!
Селина заставила себя подняться и пошарила рукой в поисках исчезнувших подушек. Джордж нагнулся, поднял их с пола и сунул ей за спину.
– А теперь послушай, – сказал он. – Я был у Рудольфо...
– Он еще злится?
– Нет, не злится. Наоборот. Рудольфо и, соответственно, вся деревня считают, что ты моя дочь. А знаешь, почему они так решили? Потому что им сообщил об этом пьяный таксист, черт бы его драл.
– О! – сказала Селина.
– Вот именно. О! Это ты ему сказала, что я твой отец?
– Да, – призналась Селина.
– Господи, зачем?!
– Чтобы он согласился меня везти. Я сказала: «Мой отец с вами расплатится», и это подействовало.
– Кто тебе позволил?! Запутывать ни в чем неповинного человека...
– Это вы о себе?
– Да. Теперь я по уши влип.
– Я и подумать не могла, что он раззвонит на всю деревню.
– А он этого и не делал. Сказал одной Розите, девушке, которая убирает у Рудольфо в баре. А Розита сказала Томеу. А Томеу сказал своей матери. А Мария в здешних краях – Служба накопления и распространения информации.
– Понятно, – вздохнула Селина. – Мне очень жаль. Но разве нельзя сказать им правду?
– Пока нельзя.
– Почему?
– Потому что местные жители... – Джордж тщательно подбирал слова, – весьма строгих нравов.
– Тогда почему прошлой ночью вы оставили меня у себя?
– Потому что была гроза, – раздраженно ответил Джордж. – Потому что я разругался с Рудольфо. Потому что другого выхода не было.
– И вы подтвердили, что я ваша дочь?
– Я этого не отрицал.
– Но вы слишком молоды. Мы же это вчера обсуждали.
– Никто, кроме нас, не в курсе дела.
– Но это ведь неправда.
– А когда ты разоткровенничалась с таксистом, была правда, да?
– Но я же еще ничего не знала!
– Зато я знаю. Улавливаешь разницу? Возможно, твои принципы не позволяют тебе никого обманывать, но эти люди – мои друзья, и мне не хочется их разочаровывать. Они не такого уж прекрасного мнения о моей персоне, но лжецом, по крайней мере, меня не считают.
У Селины был такой расстроенный вид, что Джордж переменил тему.
– Теперь насчет денег. Ты сказала, что можно телеграфировать в твой банк...
– Да.
– В Кала Фуэрте телеграфа нет. Придется поехать в Сан-Антонио. Мы можем дать телеграмму прямо в банк, или – это мне пришло в голову по дороге домой – связаться с твоим адвокатом...
– О, нет! – воскликнула Селина с такой горячностью, что Джордж от удивления вытаращил глаза.
– Почему?
– Пошлем телеграмму в банк.
– Твой адвокат сумеет прислать деньги гораздо быстрее.
– Я не хочу впутывать Родни.
– Ты его не любишь?
– Не в том дело. Просто... он считал, что ехать сюда безумие.
– Судя по тому, как обернулось дело, он был не столь уж неправ.
– Мне не хочется, чтобы он узнал, что все так плачевно закончилось. Постарайтесь меня понять.
– Хорошо, предположим, я понимаю, но когда речь идет о том, чтобы поскорее получить деньги... – На лице у Селины появилось такое упрямое выражение, что Джордж, которому внезапно все это надоело, отказался от мысли ее уговорить. – Ладно, будь по-твоему. В конце концов, это твои деньги и твое время. И твоя репутация.
Селина пропустила это замечание мимо ушей.
– Вы хотите прямо сегодня поехать в Сан-Антонио?
– Как только ты встанешь и оденешься. Есть хочешь?
– Не особенно.
– Как насчет чашечки кофе?
– Если нетрудно.
– Я сейчас сварю.
Джордж уже начал спускаться с лестницы, как вдруг Селина его окликнула.
– Мистер Даер...
Джордж обернулся; Селине была видна только верхняя половина его туловища.
– Мне нечего надеть.
– Я скажу Хуаните.
Хуаниту он нашел на террасе: она гладила, протянув шнур от утюга через открытое окно.
– Хуанита!
– Señor?
– Вещи сеньориты готовы?
– Si, señor.
Она улыбнулась, гордясь своей расторопностью, и протянула ему стопку аккуратно сложенной одежды. Джордж поблагодарил ее и вернулся в дом; Селина уже спустилась с антресолей. Все еще в его пижаме, заспанная и взъерошенная.
– Вот, – сказал Джордж, протягивая Селине одежду.
– О, потрясающе!
– В нашем отеле оказывают и не такие услуги.
– Так быстро... Никогда б не подумала... – Конец фразы замер у нее на языке. Джордж недоуменно нахмурился. Селина развернула лежащее сверху платье. Или, точнее, то, что от него осталось. Хуанита обошлась с хорошей английской шерстью так же, как с остальными вещами. Она выстирала все в горячей воде простым мылом и, видно, терла, не жалея сил. Селина приложила платье к себе. Оно могло налезть только на очень маленькую шестилетнюю девочку; в неизменном виде осталась лишь метка фирмы «Фортнам и Мейсон» на воротничке.
Воцарилось долгое молчание. Первым его нарушил Джордж.
– Платье для Дюймовочки, – сказал он.
– Она его выстирала! Зачем?! Оно ведь просто промокло...
– Должен признаться, это моя вина. Я велел Хуаните все постирать, а для нее мое слово – закон, – рассмеялся Джордж.
– Не вижу ничего забавного. Хорошо вам смеяться, а в чем я буду ходить?
– Что же еще делать, как не смеяться?
– Плакать.
– Думаешь, поможет? Не стану же я целый день щеголять в пижаме!
– А почему бы и нет? Она тебе очень идет.
– И в Сан-Антонио так прикажете ехать?
Джорджу все еще было весело, но он напустил на себя серьезный вид и, почесав в затылке, спросил:
– А если надеть сверху пальто?
– Да я умру от жары! Боже, почему на одного человека сразу столько всего свалилось?!
Джордж попытался ее утешить.
– Послушай...
– Не буду слушать!
Джордж получил возможность лишний раз убедиться, что с женщиной спорить бессмысленно; чаша его терпения переполнилась.
– Хорошо, не слушай. Валяйся на кровати и реви, сколько влезет, только прежде помоги мне составить телеграмму в твой банк. Я поеду в Сан-Антонио, а ты можешь оставаться и лить слезы.
– Как вам не стыдно говорить такие ужасные вещи...
– Ужасные, Младший, не спорю. Я ужасный человек и потому только такие вещи и говорю. Хорошо, что ты вовремя об этом узнала. Короче: поди сюда, сядь и пошевели своими куриными мозгами. Надо, наконец, сочинить эту телеграмму!
– У меня не куриные мозги, – обиделась Селина. – А даже если и куриные, мы слишком мало знакомы, чтобы вы успели в этом убедиться. И сказала я всего-навсего, что не могу целый день разгуливать в нижнем белье...
– Ты забыла, что находишься в Кала Фуэрте на острове Сан-Антонио, а не в Куинс Гейт. Лично мне плевать – ходи хоть в чем мать родила; я хочу только одного – как можно быстрее получить деньги и отправить тебя в целости и сохранности в Кенсингтонский парк к няне. – Наклонившись над письменным столом, Джордж взял чистый лист бумаги и ручку. Потом устремил на Селину непроницаемый взгляд своих карих глаз и сказал: – Будь ты старше и опытнее, ты бы, скорее всего, залепила мне пощечину.
У Селины мелькнула мысль, что, если она сейчас расплачется от бессильной ярости или по какой-либо другой причине, то никогда себе этого не простит. И ответила только чуточку дрогнувшим голосом:
– Такая идея почему-то не пришла мне в голову.
– Тем лучше. – Джордж уселся за стол и пододвинул к себе лист бумаги. – Итак, название банка...
