Текст книги "Фиеста в Кала Фуэрте"

Автор книги: Розамунда Пилчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Розамунд Пилчер
Фиеста в Кала Фуэрте

1

Подвенечное платье было кремовато-белое и отливало розовым, как раковина изнутри. Когда Селина сделала шаг вперед, тонюсенький жесткий шелк зашуршал по красному ковру, а когда повернулась, подол остался на месте, и у Селины возникло ощущение, что она запелената в роскошную оберточную бумагу.

Мисс Стеббингс прощебетала своим высоким голоском:

– О да, лучшего выбора вы не могли сделать. Сидит идеально! – Последнее слово у нее прозвучало как «идэально». – Ну а что скажете насчет длины?

– Не знаю… а вы как считаете?

– Давайте чуточку подкоротим… Миссис Беллоуз!

Миссис Беллоуз выскользнула из угла, где терпеливо ожидала, пока ее позовут. Мисс Стеббингс была в чем-то креповом и пышном, а миссис Беллоуз вся затянута в черный нейлон, в туфлях, смахивавших на домашние тапочки. На запястье у нее болталась бархатная подушечка для булавок. Опустившись на колени, мастерица принялась подкалывать подол. Селина посмотрела на себя в зеркало. Она не была уверена, что платье сидит так уж «идэально», как утверждала мисс Стеббингс. В нем она выглядела худее, чем на самом деле (а ведь вовсе не так сильно и похудела!). Теплый цвет подчеркивал бледность лица, ярче выделялась помада, и почему-то заметнее стали уши. Селина попыталась прикрыть их волосами, но только сдвинула атласную диадему, которую мисс Стеббингс водрузила ей на макушку; когда же подняла руки, чтобы ее поправить, юбка перекосилась, и миссис Беллоуз со свистом втянула сквозь зубы воздух, словно произошло что-то ужасное и непоправимое.

– Простите, – сказала Селина.

Мисс Стеббингс поспешила улыбнуться, показывая, что ничего страшного не случилось, и завела светскую беседу.

– И когда же этот радостный день?

– Мы думаем… наверное, через месяц…

– Пышной свадьбы не будет?

– Нет.

– Естественно… в таких обстоятельствах…

– Я даже подвенечное платье не хотела шить. Но Родни… мистер Экленд… – Поколебавшись, Селина добавила: – Мой жених… – Мисс Стеббингс расплылась в сладкой улыбке. – Он настаивает… Сказал, бабушке бы хотелось, чтобы я венчалась в белом…

– Ну конечно. Ваш жених совершенно прав! Я тоже считаю, что скромная свадьба – если при этом невеста в белом – обладает особым, неповторимым очарованием. И подружек не будет?

Селина покачала головой.

– Прелестно. Только жених и невеста, вдвоем. Вы закончили, миссис Беллоуз? Ну как, нравится? Пройдитесь немножко. – Селина безропотно повиновалась. – Так гораздо лучше. Нельзя было допустить, чтобы вы путались в шлейфе.

Селина медленно повернулась внутри шуршащего тафтового панциря.

– По-моему, оно на мне висит.

– Вы, кажется, похудели, – сказала мисс Стеббингс, одергивая платье.

– Может быть, к свадьбе поправлюсь.

– Не уверена. Лучше все-таки немного убрать в боках.

Миссис Беллоуз поднялась с колен и в нескольких местах заколола шелк на талии. Селина повернулась, еще немного прошлась. Наконец платье было расстегнуто, аккуратно снято через голову и отдано миссис Беллоуз.

– Когда будет готово? – спросила Селина, надевая джемпер.

– Недели через две, – сказала мисс Стеббингс. – Диадему оставим?

– Да, пожалуй. Она очень миленькая.

– Я вам ее отдам заранее, чтобы вы успели показать своему парикмахеру. По-моему, стоит поднять волосы и пропустить через нее…

Вот уж этого Селине меньше всего хотелось: она считала свои уши чересчур большими и безобразными, – но сейчас только едва слышно пробормотала: «Да, да» и потянулась за юбкой.

– А туфли вы уже подобрали, мисс Брюс?

– На днях куплю. Белые. Большое спасибо, мисс Стеббингс.

– Не за что.

Мисс Стеббингс помогла Селине надеть жакет. От ее острого взгляда не укрылась в два ряда обвивающая шею Селины жемчужная нитка – бабушкино ожерелье с украшенной сапфиром и бриллиантом застежкой – и обручальное кольцо с огромным сапфиром посреди жемчужной и бриллиантовой россыпи. Мисс Стеббингс нестерпимо хотелось поделиться своими замечаниями на этот счет, но она боялась показаться излишне назойливой или вульгарной и, храня изысканное молчание, следила за тем, как клиентка натягивает перчатки. Затем, отдернув парчовую штору примерочной, пропустила ее вперед.

– Всего доброго, мисс Брюс. Вы доставили мне истинное удовольствие.

– Спасибо. До свидания, мисс Стеббингс.

Селина спустилась на лифте, долго кружила по коридорам и наконец, толкнув вращающуюся дверь, вышла на улицу. После жарко натопленного салона мартовский день показался прохладным. По голубому небу резво бежали белые облака; когда Селина остановилась на краю тротуара, чтобы подозвать такси, сильный порыв ветра взлохматил ей волосы, задрал юбку и засыпал пылью глаза.

– Куда? – спросил таксист, молодой человек в клетчатой спортивной кепке. Глядя на него, можно было подумать, что все свободное время он проводит на гонках борзых.

– Бредли, пожалуйста.

– Так точно!

В такси стоял застарелый смешанный запах какого-то дезинфицирующего средства и сигарного дыма. Селина протерла запорошенные пылью глаза и опустила окно. В парке цвели нарциссы; проехала девушка на каурой лошадке; деревья были окутаны зеленоватой дымкой: городская пыль и сажа еще не успели осесть на листву. Глупо в такой день торчать в Лондоне – надо было поехать в деревню, побродить по холмам, спуститься к морю… Улицы, как всегда в пору ланча, запружены народом: бизнесмены, нагруженные покупками дамы, машинистки, битники и индусы, обнявшиеся смеющиеся парочки. Какая-то женщина продавала с ручной тележки фиалки, и даже у старого бродяги, что-то искавшего в сточной канаве, в петлице обтрепанного пальто красовался нарцисс.

Машина свернула на Бредли-стрит и остановилась возле гостиницы. Швейцар распахнул перед Селиной дверь. Он ее знал, так как знал бабушку, старую миссис Брюс. Селина еще девочкой часто с ней здесь обедала. Миссис Брюс умерла, и теперь Селина пришла одна, но швейцар ее помнил и сразу назвал по имени.

– Доброе утро, мисс Брюс.

– Доброе утро. – Селина полезла в сумочку за деньгами.

– Хороший сегодня денек.

– Ужасный ветер. – Селина расплатилась с таксистом, поблагодарила его и направилась к двери. – Мистер Экленд уже пришел?

– Да, пять минут назад.

– О Боже, я опоздала!

– Ничего страшного, им не вредно иной раз подождать.

Швейцар толкнул вертящуюся дверь, и Селина вошла в теплый роскошный вестибюль гостиницы. Там пахло хорошими сигарами, изысканной горячей пищей, цветами и духами. Повсюду небольшими группками сидели элегантные дамы и господа. Селина, почувствовав себя растрепанной и неопрятной, устремилась в туалет, но тут ее заметил сидевший возле бара мужчина. Встав, он неторопливо направился к ней. Это был высокий красивый человек лет тридцати пяти, в темно-сером деловом костюме и рубашке в едва заметную полоску, со скромной расцветки галстуком. Гладкое лицо с правильными чертами, плотно прилегающие к голове уши, прямые и густые темные волосы, спускающиеся сзади на белоснежный воротничок. Из кармашка безукоризненно скроенного жилета свисала золотая цепочка от часов; часы и запонки тоже были золотые. С первого взгляда можно было понять, что перед вами состоятельный, холеный и слегка напыщенный человек.

– Селина!

Застигнутая на пути в дамскую комнату Селина обернулась.

– О, Родни… – И смущенно умолкла.

Мужчина поцеловал ее и сказал:

– Ты опоздала.

– Знаю. Прости. Повсюду ужасные пробки.

Судя по слегка укоризненному, хотя и вполне дружелюбному, взгляду, Родни заметил беспорядок в ее туалете. Селина только собралась сказать: «Я должна пойти попудрить нос», как он произнес:

– Пойди и попудри нос.

От этого можно было сойти с ума! Селина секунду помедлила, раздумывая, не сказать ли, что она как раз собиралась в туалет, когда он ее остановил; впрочем, на такие мелочи не стоило обращать внимание. Поэтому она только улыбнулась; Родни улыбнулся ей в ответ, и, вполне довольные друг другом, они разошлись в разные стороны.

Когда Селина вернулась – причесанная, с напудренным носом и подкрашенными губами, – Родни сидел, поджидая ее, на полукруглом обитом атласом диванчике. Перед ним на маленьком столике стояли два бокала: один с «мартини», второй – с сухим хересом, который он всегда для нее заказывал. Селина подошла и села рядом. Родни сказал:

– Дорогая, прежде всего хочу тебя предупредить, что сегодня во второй половине дня я занят. В два ко мне придет клиент по довольно важному делу. Придется перенести наши планы на завтра. Ты не против?

Они собирались пойти на новую квартиру, которую снял Родни и в которой должна была начаться их совместная жизнь. Ее недавно отремонтировали, и все работы, связанные с сантехникой и электричеством, были закончены; оставалось только измерить полы, подобрать ковры и занавески и решить, в каких цветах должен быть выдержан интерьер.

Селина сказала, что, разумеется, она не против. Все прекрасно можно будет сделать и завтра. В душе же обрадовалась, что получила отсрочку на двадцать четыре часа и пока не обязана думать о расцветке ковра в гостиной и оценивать преимущества мебельного ситца перед плюшем.

Родни улыбкой поблагодарил ее за вынужденное согласие. Потом взял за руку, чуть-чуть повернул обручальное кольцо, чтобы сапфир приходился точно на середину ее тонкого пальца, и спросил:

– А чем ты занималась сегодня утром?

На этот неизбежный вопрос у Селины был готов романтический ответ.

– Примеряла подвенечное платье.

– Умница! – просиял Родни. – И где же?

Селина сказала, где.

– Наверное, это звучит прозаично, но мы с бабушкой всегда шили у мисс Стеббингс, и я решила пойти в знакомое место. Иначе бы растерялась и выбрала что-нибудь несусветное.

– Ну почему же?

– Ты ведь знаешь мое дурацкое свойство: в магазинах меня всегда уговаривают покупать совершенно ненужные вещи.

– Ну и какое же у тебя будет платье?

– Белое, с розовато-кремовым отливом. Не могу описать…

– С длинными рукавами?

– Конечно.

– А само – короткое или длинное?

Короткое или длинное! Селина, повернувшись, уставилась на Родни.

– Короткое или длинное? Разумеется, длинное! Неужели ты думаешь, я б могла выбрать короткое? Да я и не знала, что подвенечные платья бывают другими…

– Мне кажется, ты излишне волнуешься, дорогая…

– А может, действительно надо было сшить короткое? Как бы длинное на такой скромной свадьбе не показалось нелепым…

– Еще не поздно переделать.

– Поздно. Оно уже почти готово.

– Ну и ладно, – успокоил ее Родни. – Это не имеет никакого значения.

– Ты, правда, не считаешь, что у меня в нем будет дурацкий вид?

– Честное слово.

– Оно очень красивое. Правда.

– Не сомневаюсь. А теперь… У меня хорошая новость. Я говорил с мистером Артурстоуном: он согласен быть твоим посаженным отцом.

– О!

Мистер Артурстоун – старший партнер Родни, старосветский пожилой холостяк – страдал от артрита коленных суставов, и ему, вероятно, даже страшно было подумать, что придется подниматься в придел, кого-то поддерживая, а не самому опираясь на чужую руку.

Родни, подняв брови, сказал:

– Дорогая, я думал, тебя это обрадует.

– Ну конечно. С его стороны это очень любезно. Но неужели нельзя пригласить кого-нибудь другого? Или вообще подойти к алтарю вдвоем?

– Нет, это невозможно.

– Но ведь я очень плохо знаю мистера Артурстоуна.

– Что ты говоришь! Он много лет вел бабушкины дела.

– Это вовсе не означает, что мы близко знакомы.

– Тебе понадобится всего лишь подняться с ним в притвор. Должен же кто-то тебя вести.

– Не понимаю, зачем.

– Дорогая, так принято. А обратиться нам больше не к кому, и ты это прекрасно знаешь.

Да, Селина это прекрасно знала. Нет ни отца, ни деда, ни дяди, ни брата. Никого. Один мистер Артурстоун.

Она тяжело вздохнула.

– Ну что ж…

Родни потрепал ее по руке.

– Молодец, девочка! Я приготовил тебе сюрприз. Подарок.

– Подарок? – Селина встрепенулась. Неужели и на Родни подействовал этот веселый, яркий, совсем уже весенний мартовский день? Неужели он, по пути в гостиницу, где назначил ей встречу, зашел в одну из очаровательных модных лавчонок и купил какой-то бесполезный, но романтический пустячок? – Серьезно? Где же он?

(В кармане? Дорогие подарки обычно невелики по размеру.)

Родни вытащил из-за спины завернутый в плотную бумагу и перевязанный тесемкой пакет, в котором, скорее всего, лежала книга.

– Вот, – сказал он.

Селина попыталась скрыть разочарование Книга! А она-то думала, что-нибудь эдакое…

– О, книжка!

Пакет был тяжелый, и надежда получить какую-нибудь забавную ерунду рассеялась. Наверняка это нравоучительный, побуждающий к размышлениям трактат, посвященный актуальным социальным проблемам. Или книга о путешествиях, повествующая о диких обычаях одного из африканских племен. Родни очень заботился о повышении интеллектуального уровня Селины и огорчался, когда она проявляла интерес к иллюстрированным журналам, романам в мягких обложках и детективам.

Иные ее культурные интересы Родни тоже не одобрял. Селина обожала театр, но не могла заставить себя четыре часа кряду слушать диалог двух обитателей мусорного ящика. И балет она очень любила, но предпочитала балерин, танцующих в пачках под музыку Чайковского; ее музыкальные пристрастия не распространялись на скрипичные концерты, во время которых от скуки сводило челюсти.

– Да, – сказал Родни. – Она произвела на меня такое впечатление, что я решил купить еще один экземпляр для тебя.

– Очень мило с твоей стороны. – Селина взвесила на руке пакет. – А про что тут?

– Про испанский островок в Средиземном море.

– Да, должно быть, интересно.

– Вероятно, это автобиография. Автор поселился на острове шесть или семь лет назад. Переоборудовал дом, подружился с местными жителями. Его наблюдения, касающиеся тамошнего образа жизни, просто меня поразили – он необыкновенно здраво и умно рассуждает. Тебе тоже понравится, я уверен.

– Безусловно, – сказала Селина и положила пакет на диванчик рядом с собой. – Большое спасибо, Родни.

Пообедав, они попрощались на улице – Родни в своей низко надвинутой на лоб шляпе и Селина с развевающимися волосами и книгой в руке.

– Что ты собираешься делать? – спросил Родни.

– Не знаю.

– Почему бы тебе не пройтись по Вулленду и не поискать занавески? Если что-нибудь тебе приглянется, мы завтра по дороге на квартиру за ними заедем.

– Хорошо. – Это он, в самом деле, неплохо придумал. – Замечательная идея.

Родни ободряюще улыбнулся Селине. Она ответила ему улыбкой.

– Ну что ж, пока, – сказал Родни. Целовать ее на улице он не стал.

– До свидания, Родни. Спасибо за ланч. – И, спохватившись, добавила: – И за подарок.

Родни небрежно махнул рукой, желая показать, что ни ланч, ни подарок не стоят благодарности. Затем, улыбнувшись на прощанье, повернулся и пошел прочь, опираясь на зонт, как на трость, и ловко лавируя в толпе. Селина – без особой, правда, надежды – немного подождала, не обернется ли он, чтобы ей помахать, но Родни не обернулся.

Оставшись одна, Селина вздохнула. День выдался на редкость теплый. Ветер разогнал облака, и сама мысль о том, что придется торчать в душном магазине, выбирая занавески для гостиной, была невыносимой. Селина бесцельно побрела вниз по Пикадилли, с риском для жизни перешла мостовую и свернула в парк. Деревья стояли в легком светло-зеленом наряде, пожухшая за зиму травка тоже начинала зеленеть. От нее исходил такой упоительный свежий запах, что Селине почудилось, будто она идет по летнему лугу. Там и сям расстилались ковры желтых и фиолетовых крокусов; под деревьями были расставлены стулья – по два под каждым.

Селина села на один из таких стульев, откинулась на спинку и, вытянув ноги, подставила лицо теплым лучам. Вскоре кожу на лице стало пощипывать от солнца. Селина выпрямилась, сняла жакет, закатала рукава джемпера и подумала: «В Вулленд я успею и завтра утром».

По дорожке на трехколесном велосипеде проехала девочка лет пяти; за ней шел отец с маленькой собачонкой. На девочке были красные колготки и синее платьице, волосы перевязаны черной ленточкой. Отец, еще довольно молодой человек, был в рубашке с отложным воротничком и твидовом пиджаке. Когда девочка слезла с велосипеда и побежала на газон, чтобы понюхать крокусы, он не стал ее останавливать и, придерживая велосипед, наблюдал, как дочка наклоняется над цветами, демонстрируя прелестную попку, обтянутую красными колготками. Девочка сказала:

– Они не пахнут.

– Я тебе говорил, – сказал отец.

– Почему?

– Понятия не имею.

– Я думала, все цветы пахнут.

– Не все, но большинство. Пойдем.

– Можно, я сорву цветочек?

– Нет.

– Почему?

– Садовник рассердится.

– Почему?

– Такие здесь правила.

– Почему?

– Потому что другим тоже приятно на них смотреть. Пошли.

Девочка вернулась, села на велосипед и закрутила педалями; отец последовал за ней.

Селина наблюдала за этой сценой с восхищением и легкой завистью. Всю жизнь она приглядывалась к тому, как живут, и прислушивалась, о чем говорят незнакомые люди – чужие дети, чужие родители, – и пыталась себе представить, как устроена их жизнь, какие у них взаимоотношения в семье. Когда в детстве няня, Агнесса, водила ее на прогулки в парк, Селина застенчиво следила за играми других детей, надеясь, что вот-вот они ее позовут, но сама подойти не решалась. Звали ее не слишком часто. Она всегда была чересчур опрятно одета, да и Агнесса, с вязаньем сидящая неподалеку на скамейке, выглядела чересчур сурово. Если няне казалось, что Селина играет с детьми из категории тех, кого старая миссис Брюс называла «неподходящими», она подбирала свой клубок, втыкала в него спицы и заявляла, что пора возвращаться в Куинс Гейт.

А там было царство женщин – маленький женский мирок, управляемый миссис Брюс. Агнесса, которая раньше была ее горничной, миссис Гопкинс, кухарка, и Селина были покорными подданными, а мужчины – за исключением мистера Артурстоуна, бабушкиного адвоката, или в последние годы часто его заменявшего Родни Экленда – в дом почти не допускались. Стоило какому-нибудь мужчине прийти, чтобы прочистить трубу, покрасить стены или снять показания счетчика, Селина немедленно оказывалась рядом и засыпала его вопросами. Женат ли он? Есть ли у него дети? Как их зовут? Где они проводят каникулы? В таких случаях Агнесса – что ей было совсем не свойственно – ужасно сердилась.

– Что скажет бабушка, если услышит, как ты мешаешь человеку работать?

– Я не мешаю. – Иногда Селина становилась очень упрямой.

– О чем ты можешь с ним разговаривать?

На этот вопрос Селина не находила ответа: ей непонятно было, что тут плохого. И об отце ее в доме не говорили – его имя вообще никогда не упоминалось. Селина даже не знала, как его звали, – миссис Брюс была матерью ее матери, и Селина носила бабушкину фамилию.

Однажды, чем-то рассерженная, она взбунтовалась и без обиняков заявила:

– Я хочу знать, где мой отец. Почему у меня нет папы? У всех есть.

Ей мягко, но холодно объяснили, что отец умер.

Селину регулярно водили в воскресную школу.

– Значит, он в раю?

Миссис Брюс резко дернула запутавшуюся нитку на своем рукоделии. Даже мысль о том, что Этот Человекобщается с ангелами, казалась ей кощунственной, но нормы христианской морали запрещали разочаровывать детей.

– Да, – сказала она.

– А что с ним случилось?

– Его убили на войне.

– Убили? Как? (Селина не могла себе представить ничего более ужасного, чем смерть под колесами автобуса.)

– Мы сами не знаем, Селина. И, правда, не можем тебе ничего сказать. А теперь… – Миссис Брюс поглядела на часы, давая понять, что разговор окончен, – пойди к Агнессе и скажи, что пора гулять.

Агнесса, стоило на нее нажать, оказалась чуть более словоохотливой.

– Агнесса, мой папа умер.

– Да, – сказала Агнесса. – Я знаю.

– Давно?

– Во время войны. Война кончилась в сорок пятом году.

– Он меня когда-нибудь видел?

– Нет. Он умер до твоего рождения.

Селина была ошеломлена.

– А ты его когда-нибудь видела?

– Видела, – нехотя ответила Агнесса. – Когда твоя мать с ним обручилась.

– Как его звали?

– Этого я тебе сказать не могу. Я обещала бабушке. Она не хочет, чтобы ты знала.

– Ну а какой он был? Хороший? Красивый? Какого цвета у него были волосы? Сколько ему было лет? Он тебе нравился?

Агнесса – как и бабушка, особа высоконравственная, – ответила только на тот вопрос, на который могла ответить честно.

– Он был очень красивый. Ну и довольно об этом. Поторопись, Селина, и не шаркай ногами – испортишь новые туфли.

– Мне б хотелось, чтобы у меня был отец, – сказала Селина и на прогулке в тот день целых полчаса наблюдала, как отец с сыном пускали на пруду игрушечную яхту, и все норовила подойти к ним поближе, чтобы услышать, о чем они говорят.

Фотографию Селина нашла, когда ей уже исполнилось пятнадцать лет. В унылую промозглую лондонскую пятницу она слонялась без дела, не зная, чем заняться. У Агнессы был выходной, миссис Гопкинс сидела, положив свои искривленные артритом ноги на скамеечку, погруженная в чтение «Друга народа». Бабушка играла с гостями в бридж. Из-за закрытых дверей гостиной доносились приглушенные голоса и просачивался запах дорогих сигарет. Ну просто хоть подыхай со скуки! Селина прокралась в пустующую спальню, посмотрела в окошко, покрутилась перед трюмо, воображая себя кинозвездой и строя соответствующие мины, и уже собиралась уйти, как вдруг заметила небольшой книжный шкаф между двумя кроватями. В надежде найти книгу, которой она еще не читала, Селина опустилась перед шкафом на колени и пробежала пальцем по корешкам.

Палец остановился на «Ребекке». Довоенное издание в желтой обложке. Селина вытащила книгу, раскрыла. И тут из нее выпала лежавшая между заполненными убористым шрифтом страницами фотография. Селина подняла ее. На фотографии был запечатлен мужчина в военном мундире. Темноволосый, с ямочкой на подбородке, с бровями неправильной формы. Его черные глаза искрились от смеха, хотя на лице застыло приличествующее обстоятельствам торжественное выражение. На плечах аккуратного, хорошо сшитого мундира красовались офицерские погоны.

С этого все и началось. В душу Селины закралось волнующее подозрение. В смуглом веселом лице на снимке угадывались ее собственные черты. Подойдя с фотографией к зеркалу, она попыталась обнаружить сходство в овале лица, форме головы, твердой линии подбородка. Общего, увы, оказалось мало. Мужчина был очень красив, а она, Селина, – дурнушка. Его уши плотно прилегали к голове, а ее торчали, как ручки кастрюли…

Селина перевернула фотографию. На обороте была надпись:

Дорогой Гарриет от Д.

и два крестика, обозначавшие поцелуи.

Гарриет звали ее мать; теперь Селина уже больше не сомневалась: это была фотография отца.

Поставив книгу на место, Селина унесла фотографию в свою комнату. С тех пор, никому ничего не сказав, она повсюду носила ее с собой, завернутую в тонкую бумагу, чтобы не помять или не испачкать. Наконец-то и у нее появились – пускай, эфемерные – корни; тем не менее Селина продолжала наблюдать за другими семьями и прислушиваться к чужим разговорам…

Детский голос нарушил ленивый ход мыслей задремавшей на солнышке Селины. В ее сознание ворвался неумолчный шум забитой машинами Пикадилли, автомобильные гудки, лепет малышки в коляске. Девочка на велосипеде с отцом были уже далеко. Рядом, на газоне, сидели другие люди; в нескольких ярдах от Селины, тесно обнявшись и не замечая никого вокруг, расположилась какая-то парочка.

Деревянный стул угрожающе заскрипел. Селина осторожно переменила позу. Пакет, который ей дал Родни, соскользнув с коленей, упал на траву. Селина, нагнувшись, подняла его, машинально развернула. На глянцевой белой суперобложке красными буквами было написано:

Джордж Даер

ФИЕСТА В КАЛА ФУЭРТЕ

Селина поморщилась. Книжка была очень тяжелая. Перелистав несколько страниц, Селина захлопнула ее и, перевернув, положила на колени.

И тут увидела среди колонок мелкого шрифта на задней странице обложки лицо и фамилию автора. Человек на фотографии был в белой рубашке с открытым воротом, подчеркивавшей смуглость лица. От уголков глаз разбегались морщинки, глубокие борозды пролегли от ноздрей ко рту, исчертили лоб.

И тем не менее Селина сразу узнала это лицо. Оно даже не сильно изменилось: та же ямочка на подбородке, те же аккуратные уши, смеющиеся глаза – можно было подумать, фотографа с клиентом рассмешил остроумный анекдот.

Джордж Даер. Автор книги «Фиеста в Кала Фуэрте». Человек, живущий на острове в Средиземном море и описывающий его обитателей здраво и рассудительно. Вот как его зовут. Джордж Даер. Селина трясущимися руками раскрыла сумку, вытащила фотографию отца и положила рядом со снимком на обложке книги.

Джордж Даер. И он опубликовал книгу. И он жив.