Текст книги "Сладкие объятия"

Автор книги: Розамунда Пилчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава 9

На следующий день Джордж Дайер открыл дверь Хуаните в половине восьмого утра и застал ее, как обычно, сидящей на стене, сложив руки на коленях, с корзинкой возле ног. Корзинка была прикрыта чистой белой салфеткой, и Хуанита смущенно улыбалась, когда поднимала ее с земли и входила в дом.

– Так, и что же у тебя здесь, Хуанита? – спросил Джордж.

– Подарок для сеньориты. Апельсины с дерева Пепе, мужа Марии.

– Мария прислала?

– Si, сеньор.

– Очень мило.

– Сеньорита еще спит?

– Думаю, да. Я не проверял.

Пока Хуанита набирала воды, чтобы сварить ему кофе, он открыл ставни и впустил утро в дом. Он вышел на террасу, каменный пол под ногами был прохладным. «Эклипс» тихо стояла на якоре, ее салинги белели на фоне сосен на дальнем берегу. Он решил, что, пожалуй, сегодня поставит новый двигатель. Иначе ему нечем было заняться. Целый день впереди, блаженно пустой, делай, что хочешь. Он взглянул наверх и подумал, что небо предвещает хорошую погоду. Несколько облаков висели над островом за Сан-Эстабаном, но над высокими горами всегда собирается дождь, а над морем было ясно и безоблачно.

Звяканье ведра, спускаемого в колодец, разбудило Селину, и вскоре она присоединилась к Джорджу, одетая в рубашку, которую она одолжила накануне, под которой явно ничего больше не было. Ее длинные изящные ноги уже не были белыми, а слегка загорели, и она собрала волосы в экстравагантный пучок, из которого свисали одна-две длинные пряди. Она подошла к нему и облокотилась на стену террасы, и он увидел тонкую золотую цепочку, которую она носила на шее и на которой конечно же висел детский медальон или золотой конфирмационный крест. Ему никогда не нравилось слово «невинность», которое для него ассоциировалось с толстыми розовыми младенцами и глянцевыми открытками с милыми котятами; но сейчас, невольно, слово возникло у него в голове, такое четкое и ясное, как колокольный звон.

Она следила за Перл, занятой своим утренним туалетом на солнечном островке на лодочных слипах прямо под ними. Время от времени на отмели мелькали рыбки, и тогда Перл переставала умываться и неподвижно замирала, выпрямив заднюю лапу, чтобы снова заняться своим делом.

Селина сказала:

– В тот день, когда Томеу привел нас в «Каза Барко», внизу сидели рыбаки, чистили рыбу, и Томеу с ними разговаривал.

– Это Рафаэл, кузен Томеу. Его лодка стоит в соседнем сарае.

– А в деревне что – все родственники?

– Почти. Хуанита принесла вам подарок.

Она повернулась и посмотрела на него, ее выскочившие локоны висели как кисточки.

– Принесла подарок? А что?

– Идите и посмотрите.

– Я уже поздоровалась с ней, но она ничего не сказала о подарке.

– Это потому, что она не говорит по-английски. Идите же, ей так хочется его вам отдать.

Селина исчезла в доме. Послышался странный обмен репликами, и вот она опять появилась, неся корзину уже без салфетки.

– Апельсины.

– Las naranjas, – сказал Джордж.

– Так они называются? Кажется, она сказала что они от Марии.

– Муж Марии сам их вырастил.

– Как это мило.

– Вы должны пойти и поблагодарить ее.

– Я ничего не могу сделать, пока не научусь говорить по-испански. Вы долго учились?

Он пожал плечами:

– Четыре месяца. Живя здесь. До этого я не говорил ни слова.

– А по-французски?

– О, да, по-французски. И немного по-итальянски. Итальянский очень помогает.

– Я должна постараться выучить хотя бы несколько слов.

– У меня есть учебник грамматики, который я могу вам дать, а еще вы можете вызубрить несколько глаголов.

– Я знаю, что Buenos dias означает «доброе утро»…

– A Buenas tardes – «добрый день», а Buenas noches – «добрый вечер».

– И Si. Я знаю. Si – это «да».

– A No – «нет», и это для молодой девушки гораздо более важное слово.

– Даже я со своим мозговым шурупом могу это запомнить.

– Ну, я бы на вашем месте не был так уверен.

Из дома вышла Хуанита с подносом, на котором стоял завтрак, и стала расставлять на столе чашки, тарелки и кофейник. Джордж заговорил с ней и сказал, что сеньорита осталась очень довольна подарком Марии, она непременно сходит в деревню днем, чтобы лично поблагодарить Марию. Хуанита расплылась в улыбке, вскинула голову и понесла поднос обратно на кухню. Селина схватила ensamada [17]17
  Сладкая булочка (исп.).


[Закрыть]и спросила:

– А это что?

Он сказал ей:

– Их каждое утро печет булочник из Сан-Эстабана, а Хуанита покупает их для меня и приносит свежие к завтраку.

– Ensamada. – Она откусила кончик у одной и почувствовала вкус мягкого рассыпчатого хлеба. – Хуанита еще на кого-нибудь работает или только на вас?

– Она работает на мужа и детей. В поле и дома. Всю свою жизнь она только и делает, что работает. Работа, замужество, церковь, рождение детей.

– Она кажется такой довольной, правда? Всегда улыбается.

– У нее самые короткие ноги в мире, Заметили?

– А как это может быть взаимосвязано – короткие ноги и то, что она довольна жизнью?

– Никак, но просто она одна из немногих женщин в мире, которые могут мыть полы, не становясь на четвереньки.

Когда с завтраком было покончено и пока не стало слишком жарко, они отправились в деревню за покупками. Селина надела севшие темно-синие брюки Джорджа и холщовые туфли, которые она купила у Марии накануне, а Джордж нес корзины, и пока они шли, он учил ее говорить: «Muchas gracias para las naranjas [18]18
  Большое спасибо за апельсины (исп.).


[Закрыть]».

Они зашли в магазин Марии, прошли через первую комнату, где высилась гора соломенных шляп, стояли баночки с кремом от солнца, лежали фотопленка и банные полотенца, и вошли в темную заднюю комнату с высоким потолком. Здесь в прохладе хранились бочонки с вином, и корзины со сладко пахнущими фруктами и овощами, и батоны хлеба длиной с руку. Мария, ее муж Пепе и Томеу – все были заняты обслуживанием, и уже скопилась небольшая толпа ожидающих своей очереди покупателей; но когда вошли Джордж и Селина, все замолчали и обернулись, и Джордж подтолкнул Селину, и она сказала: «Мария, muchas gracias para las naranjas», и щербатые рты засмеялись, и ее хлопали по спине, как будто она сделала что-то чрезвычайно умное.

Их корзины наполнили бакалеей, бутылками вина, хлебом, фруктами и оставили, чтобы Томеу отвез их в «Каза Барко» на велосипеде. Пепе угостил Джорджа коньяком, а потом он и Селина направились в отель «Кала-Фуэрте» повидаться с Рудольфо. Они сели за стойку, и Рудольфо приготовил им кофе, и они сообщили ему, что отправили телеграмму в Англию насчет денег и что очень скоро, буквально на днях, они смогут вернуть ему долг, но Рудольфо только засмеялся и сказал, что его не волнует, сколько ему придется ждать, и Джордж выпил еще коньяку, а потом они попрощались и пошли домой.

Вернувшись в «Каза Барко», Джордж раскопал учебник испанской грамматики, который помог ему преодолеть сложности в изучении нового языка, и дал его Селине.

Она сказала:

– Я начну прямо сейчас.

– Ладно, но прежде, чем вы начнете, я собираюсь на «Эклипс». Хотите поехать со мной?

– А вы собираетесь пойти на ней под парусом?

– Пойти под парусом? Это, знаете ли, не Фринтон. – Он смешно заговорил на кокни. – Разочек вкруг острова за полкроны.

– Я просто подумала, что, может, вы поплывете на ней, – тихо произнесла Селина.

– Да нет. – Он смягчился. – Но мне рано или поздно нужно ставить новый мотор, так почему бы не сегодня. Вы можете поплавать, если хотите, но предупреждаю, что вода холодная.

– А можно, я возьму учебник с собой?

– Берите все, что хотите. Мы можем устроить пикник.

– Пикник!

– Я уверен, Хуанита положит какую-нибудь еду в корзину. Не совсем продукты от «Фортнам энд Мейсон» [19]19
  Универсальный магазин в Лондоне; известен своими экзотическими продовольственными товарами.


[Закрыть]…

– Ах, попросите ее. Тогда нам не придется возвращаться сюда на обед.

Через полчаса они забирались в шлюпку. Селина сидела на корме, коробка с мотором стояла между ее ног. Она взяла учебник и словарь, а еще полотенце на случай, если захочет искупаться. Корзина для пикника стояла на дне шлюпки, Джордж греб. Пока они спускались по слипам, Хуанита стояла на террасе и махала им тряпкой для стирания пыли, как будто навсегда с ними прощаясь, а Перл ходила взад-вперед вдоль края воды и жалобно мяукала, потому что тоже хотела поплыть с ними.

– А почему нельзя ее взять? – хотела знать Селина.

– Ей сразу расхочется, как только она туда попадет. Большое количество воды на нее плохо действует.

Селина свесила руку и уставилась вниз на колышущиеся зеленые водоросли.

– Как трава, правда? Или лес, качающийся от ветра. – Вода была очень холодной. Она вынула руку из воды и обернулась, чтобы посмотреть на «Каза Барко», очарованная тем, как он смотрелся отсюда. – Он совершенно не похож на другие дома.

– Это был эллинг, помещение для лодок. Barco – это лодка.

– И это был эллинг, когда вы здесь поселились?

Джордж опустил весла, отдыхая.

– Как секретарь-организатор Клуба поклонников Джорджа Дайера, вы, кажется, потрясающе невнимательно читали мою книгу. Или вообще не читали?

– Нет, читала, но я выискивала только то, что касалось вас, потому что думала, что вы, возможно, мой отец. И конечно же о вас почти ничего не было. Все о деревне, и бухте, и «Эклипс», и всем таком.

Джордж снова начал грести.

– Первый раз я увидел Кала-Фуэрте с моря. Я приплыл из Марселя, один, потому что не смог подобрать команду, и я проделал адскую работу, чтобы найти это место. Я выключил двигатель «Эклипс» и отдал якорь в нескольких футах от того места, где она сейчас находится.

– Вы тогда думали, что останетесь и поселитесь здесь, что здесь будет ваш дом?

– Не знаю, что я думал. Я тогда слишком устал, чтобы думать. Но помню, как хорошо пахло соснами рано утром.

Они подплыли под корпус «Эклипс», Джордж встал и взялся за привальный брус и, держась за фалинь, взобрался на корму и привязал шлюпку, а потом вернулся помочь Селине разгрузиться. Она передала ему полотенце, свою книгу, корзину для пикника, а затем залезла на яхту сама, пока Джордж вернулся в шлюпку, чтобы забрать тяжелую коробку с мотором.

Брезент, ранее покрывавший кубрик, все еще лежал на крыше капитанского мостика, где его оставил Джордж, и, высохнув, весь сморщился. Селина спустилась в кубрик, поставила корзину с продуктами на одно из сидений и оглянулась вокруг со смущенным восхищением человека, никогда не бывавшего на маленькой яхте.

Она сказала:

– Она кажется ужасно маленькой.

– А чего вы ждали? «Квин Мэри»? – Джордж свалил мотор на пол кубрика, опустился на корточки и стал запихивать его – от греха подальше – под одно из дощатых сидений.

– Нет, конечно нет.

Он встал:

– Пошли, я вам все покажу.

Ступени из главного люка вели на камбуз, часть которого была приспособлена в качестве навигационного стола с широкими ящиками, чтобы могли поместиться схемы. За камбузом размещалась каюта с двумя койками, между которыми стоял складной столик. Селина спросила, не здесь ли Джордж спал, и когда Джордж ответил, что здесь, она заметила, что в нем все шесть футов, тогда как длина коек – не больше четырех с половиной. Джордж, с видом фокусника, показал ей, как койки раздвигаются по краям.

– А, понятно. Значит, вы спите, положив ноги в дыру?

– Так и задумано. И, кстати, очень удобно.

На полках стояла уйма книг, которые удерживались подпорками-фиксаторами. Подушки на койках были синего и красного цвета. Керосиновая лампа раскачивалась на шарнире. На стенах висело несколько фотографий «Эклипс» под парусами с развевающимися полосками спинакера [20]20
  Спинакер – треугольный парус, который ставится на яхтах при попутном ветре.


[Закрыть], а открытая крышка рундука позволяла увидеть лежавшие в нем желтые дождевики. Джордж шел впереди, обходя выкрашенную в белый цвет мачту, а Селина следовала за ним; в крошечном концевом отсеке находился туалет и ящики, где хранились якорные цепи и паруса.

Она снова сказала:

– Она кажется такой маленькой. Не могу представить, как можно жить в такой тесноте.

– Привыкаешь. А когда идешь на яхте в одиночку, то живешь в кубрике. Камбуз потому так удобен, что можно просто протянуть руку и взять, что тебе нужно, не вставая с места. Ну, пошли назад.

Селина пошла впереди, а он задержался сзади, чтобы вывинтить болты и распахнуть иллюминаторы. На камбузе она через люк достала корзину с продуктами и поставила ее внутрь, убрав с солнца. В корзине была узкогорлая бутылка с вином, которая, к сожалению, успела нагреться, но когда она сказала об этом Джорджу, он достал кусок шпагата, обвязал его вокруг горлышка бутылки и свесил ее за борт. Потом он опять спустился вниз и вернулся, неся один из матрасов из пенорезины, которые лежали на койке в каюте.

– А это зачем?

– Я подумал, что вам захочется принять солнечную ванну. – Он закинул матрас на крышу капитанского мостика.

– Что вы собираетесь делать? Будете ставить мотор?

– Нет, подожду, пока вода не станет немного теплее, или найду кого-нибудь, кто сделает это за меня. – Он снова исчез внизу, а Селина взяла учебник испанской грамматики, залезла на крышу капитанского мостика и распласталась на матрасе. Она открыла учебник и прочитала:

– Существительные бывают мужского или женского рода. Их всегда надо запоминать с определенным артиклем.

Было очень тепло. Она уронила голову на открытую книгу и закрыла глаза. Тихо плескалась вода, пахло соснами, уютно грело солнце. Она подставила руки теплу, и весь мир куда-то исчез, а реальностью оставалась только белая яхта, стоящая на якоре в голубом заливе, и Джордж Дайер, двигавшийся внизу в каюте, открывая и закрывая ящики и время от времени чертыхаясь, когда что-то ронял.

Чуть позже она открыла глаза и позвала:

– Джордж.

– М-м-м?.. – Он сидел на кубрике голый по пояс, курил сигарету и скручивал канат в безукоризненную бухту [21]21
  Бухта – трос, уложенный кругами, цилиндрами или восьмеркой.


[Закрыть].

– Я теперь знаю мужской и женский род.

– Что ж, начало хорошее.

– Я подумала, что неплохо бы поплавать.

– Что ж, тогда поплавайте.

Она села, откидывая волосы с лица.

– Вода ужасно холодная?

– После Фринтона ничего не может быть холодным.

– А откуда вы знаете, что я ездила во Фринтон?

– Мне первобытный инстинкт подсказывает все, что касается вас. Я так и вижу, как вы проводите там лето с вашей няней. Синяя от холода и дрожащая.

– Конечно, вы правы. А пляж покрыт галькой, и у меня всегда огромный свитер поверх купальника. Агнес тоже ненавидела это место. Бог его знает, почему нас туда отправляли?

Она встала и начала расстегивать рубашку.

Джордж сказал:

– Здесь очень глубоко. Вы умеете плавать?

– Конечно, умею.

– Я буду держать гарпун наготове на случай, если появятся акулы-людоеды.

– Ах, как смешно! – Она стянула рубашку, и на ней оказалось бикини, которое он ей подарил.

Он простонал:

– Господь всемогущий! – потому что считал это просто шуткой и представить себе не мог, что у нее хватит духу надеть его, но сейчас он почувствовал, как будто шутка рикошетом ударила по нему, и он стоял как оплеванный.

Вновь слово «невинность» нанесло ему удар, и он несправедливо подумал, что Фрэнсис, с ее обветренным, загорелым до черноты телом и вызывающим бикини, была просто вульгарна.

Он так и не понял, услышала ли Селина его удивленное восклицание, потому что в этот момент она нырнула, и он смотрел, как она поплыла, аккуратно и без всплесков, а ее длинные волосы веером лежали на воде, как какие-то новые и прекрасные водоросли.

Когда она наконец вылезла из воды, дрожа от холода, он набросил на нее полотенце и спустился в камбуз, чтобы найти ей что-нибудь поесть: кусок хлеба и немного брынзы от Хуаииты. Когда он вернулся, она снова сидела на солнышке на крыше капитанского мостика, вытирая волосы полотенцем. Она напомнила ему Перл. Он дал ей хлеб, и она сказала:

– Во Фринтоне это всегда было имбирное печенье. Агнес называла его «закуска для дрожащих».

– С нее станет.

– Вы не должны так говорить. Вы ведь ее даже не знаете.

– Извините.

– Она, возможно, вам бы понравилась. У вас, вероятно, нашлось бы много общего. Агнес всегда выглядит отчаянно сердитой, но это ничего не значит. Ее лай гораздо страшнее, чем укусы.

– Большое спасибо.

– Это считается комплиментом. Я очень люблю Агнес.

– Возможно, если я научусь вязать, вы меня тоже полюбите.

– Есть еще хлеб? Я все еще голодна.

Он снова спустился вниз, а когда вернулся, она опять лежала на животе, раскрыв учебник. Она прочитала:

– Yo – я. Tu – ты (фамильярно). Usted – вы (вежливо).

– Не Usted. Usteth… – Он придал слову легкую испанскую шепелявость.

– Usteth… – Она взяла хлеб и начала с отсутствующим видом его есть. – Знаете, а забавно, что, хотя вы и многое обо мне знаете… конечно, мне пришлось вам рассказать, потому что я думала, что вы мой отец… я почти ничего не знаю про вас.

Он не ответил, и она повернулась, чтобы посмотреть на него. Он стоял в кубрике, его голова вровень с ее, всего в двух футах, но его лицо было повернуто в другую сторону: он следил, как одна из рыбацких лодок вышла из бухты и заскользила по прозрачной зелено-голубой воде, так что все, что она смогла увидеть – это коричневая линия лба, щеки и челюсти. Он даже не обернулся, когда она заговорила, но спустя некоторое время сказал:

– Да, думаю, что ничего.

– И я ведь была права, правда? «Фиеста в Кала-Фуэрте» – не про вас. Вас почти и нет в книге!

Рыбацкая лодка подошла к месту, откуда начиналась глубина, и Джордж спросил:

– Что вы так жаждете знать?

– Ничего. – Она уже жалела, что углубилась в эту тему. – Ничего конкретно. – Она загнула страницу учебника, но тут же быстро ее отогнула, потому что ее учили, что это плохая привычка. – Думаю, что мне просто любопытно. Родни, мой адвокат, – помните, я вам говорила, – это он дал мне вашу книгу. А когда я сказала ему, что думаю, что вы мой отец и что хочу поехать и найти вас, он ответил, что не надо будить спящего тигра.

– Для Родни что-то уж слишком поэтичное высказывание. – Рыбацкая лодка прошла мимо них, ушла в глубокие воды, прибавила оборотов и устремилась в открытое море. Джордж повернулся к Селине лицом. – Это я – тигр?

– Не совсем. Он просто не хотел, чтобы я вызвала массу осложнений.

– Вы не послушались его совета.

– Да, я знаю.

– Что вы пытаетесь сказать?

– Думаю, то, что я от природы любопытна. Извините.

– Мне нечего скрывать.

– Мне нравится узнавать все о людях. Их семья и родители.

– Мой отец погиб в 1944 году.

– Ваш отец тоже погиб?

– Его эсминец был торпедирован в Атлантике немецкой подводной лодкой.

– Он служил в военно-морском флоте? – Джордж кивнул. – Сколько вам было лет?

– Двенадцать.

– У вас были братья и сестры?

– Нет.

– А что потом с вами было?

– Ну, что… учился в школе, потом служил в армии, а потом решил остаться в армии и получить офицерское звание, что и сделал.

– А вы не хотели идти на флот, как ваш отец?

– Нет. Я подумал, что в сухопутных войсках может быть веселей.

– И как?

– В какой-то степени. Не всегда и не все. А потом мой дядя Джордж – так как у него не было своих собственных сыновей – счел, что неплохо было бы, если бы я занялся семейным бизнесом.

– А что это было?

– Прядильные фабрики в Западном райдинге [22]22
  Западный райдинг – одна из трех административных единиц графства Йоркшир.


[Закрыть]в Йоркшире.

– И вы поехали туда?

– Да. Мне казалось, что это мой долг.

– Но вы не хотели.

– Да, не хотел.

– А что потом?

Он поколебался:

– Так, ничего. Я оставался в Брэддерфорде пять лет, а потом продал свою долю и вышел из дела.

– А ваш дядя Джордж не возражал?

– Он не очень-то радовался.

– И что вы делали потом?

– Купил на вырученные деньги «Эклипс» и после нескольких лет странствий я причалил здесь и с тех пор зажил счастливо.

– А потом написали книгу.

– Да, конечно, написал книгу.

– И это самое важное из всего.

– Почему это так важно?

– Потому что это творчество. Это идет из глубины. Способность писать – это талант. Я не могу ничего написать.

– Я тоже не могу ничего написать, – сказал Джордж, – вот почему мистер Ратлэнд и послал мне тайное послание через вас.

– И вы не собираетесь писать другую книгу?

– Поверьте мне, написал бы, если бы смог. Я начинал, но все оказалось настолько неудачным, что я порвал ее на мелкие кусочки и устроил погребальный костер. Это обескураживало, если не сказать больше. А я обещал старику, что через год выдам что-нибудь еще, хотя бы в набросках, ну и, конечно, ничего не сделал. Мне сказали, что у меня период творческого застоя, что, если вам это интересно знать, означает наихудший вид умственного запора.

– А о чем вы пытались написать во второй книге?

– О плавании, которое я совершил по Эгейскому морю, прежде чем поселился здесь.

– И что же было не так?

– Она оказалась нудной. Плавание было превосходным, но то, как я написал о нем, звучало не более захватывающе, чем поездка на автобусе в Лидс ноябрьским дождливым воскресным днем. В общем, все это уже было.

– Но не это главное. Конечно, вы должны найти новый угол или оригинальный подход. Разве не так это делается?

– Ну, конечно. – Он улыбнулся ей. – Вы не такая уж и глупая, как может показаться.

– Вы говорите приятные вещи, но ужасными словами.

– Знаю. Я лгун и извращенец. Ну, а как там с личными местоимениями?

Селина заглянула в книгу:

– Usted – вы. Е1 – он. Ella…

– Двойное «л» произносится, как будто за ним стоит «и». Elya.

– Elya, – сказала Селина и снова взглянула на него. – Вы никогда не были женаты?

Он сначала не ответил, но его лицо напряглось, как будто она зажгла фонарик и поднесла к его глазам. Потом он сказал довольно спокойным голосом:

– Я никогда не был женат. Но однажды был помолвлен. – Селина ждала и, наверно, поощряемый ее молчанием, он продолжил: – Это произошло, когда я жил в Брэддерфорде. Ее родители так же жили в Брэддерфорде, были очень богаты, очень добры и всего добились сами. Настоящая соль земли. Отец водил «бентли», а мать ездила на «ягуаре», а у Дженни была охотничья лошадь и патентованный автоматический денник, и они обычно ездили в Сан-Мориц кататься на лыжах, и в Фор ментор на лето, и в Лидс на музыкальный фестиваль, потому что считали, что этого от них все ждут.

– Я не пойму, вы это говорите по-доброму или со зла.

– Я и сам не пойму.

– Но почему же она расторгла помолвку?

– Это не она. А я. За две недели до самой большой свадебной церемонии, когда-либо происходившей в Брэддерфорде. Несколько месяцев я не мог близко подойти к Дженни из-за подружек, приданого, устроителей празднества, фотографов и свадебных подарков. О Боже, эти свадебные подарки. И между нами стала вырастать высокая стена, так что я не мог приблизиться к ней. А когда я понял, что она не возражает против этой стены, что она даже не замечает ее… в общем, я никогда не обладал чрезмерным чувством собственного достоинства, но, во всяком случае, хотел сохранить хотя бы то, которое оставалось.

– Вы сказали ей, что не собираетесь на ней жениться?

– Да. Я пошел к ней в дом. Я сказал Дженни, а затем сказал ее родителям. И все это происходило в комнате, заполненной пакетами, коробками, оберточной бумагой, серебряными подсвечниками, салатницами, чайными наборами и сотней подставок для гренок. Это было отвратительно. Ужасно. – От воспоминания его слегка передернуло. – Я чувствовал себя убийцей.

Селина подумала о новой квартире, коврах и мебельном ситце, ритуальном белом платье, и венчании в церкви, и о том, что мистер Артурстоун поведет ее к алтарю. Паника, внезапно охватившая ее, казалась паникой, возникающей во время кошмарного сна. Как если заблудишься и понимаешь, что заблудилась. Знаешь, что где-то не туда свернула, и впереди ничего, кроме несчастья, скал над бездной и всякого рода безымянных страхов. Ей захотелось вскочить на ноги, исчезнуть, убежать от всего, что она готовилась совершить.

– Это… это тогда вы покинули Брэддерфорд?

– Не смотрите с таким ужасом. Нет, не тогда; мне предстояло прожить там еще два года. В течение этих двух лет я оставался персоной нон грата со всеми атрибутами ряженого и отвергаемый теми, от кого этого не ждал. В какой-то степени было даже интересно выяснить, кто мои настоящие друзья… – Он подвинулся вперед и поставил локти на край крыши капитанского мостика. – Но все это никак не может помочь в усовершенствовании вашего безукоризненного кастильского испанского. Посмотрим, сможете ли вы сказать настоящее время Hablar [23]23
  Говорить (исп.).


[Закрыть].

Селина начала:

– Hablo – я говорю. Usted habla – вы говорите. Вы любили ее?

Джордж быстро взглянул на нее, но в его темных глазах не было злости, только боль. Потом он положил загорелую ладонь на раскрытую страницу учебника испанской грамматики и мягким голосом сказал:

– Не смотрите. Нельзя жульничать.

«Ситроен» вполз в Кала-Фуэрте в самый жаркий час дня. Солнце сияло в безоблачно голубом небе, лежали черные тени, а пыль и дома были очень белыми. Ни живой души вокруг, ставни закрыты. Фрэнсис проехала мимо «Отеля Кала-Фуэрте», выключила мощный двигатель машины, и наступила великая тишина, нарушаемая только шелестом сосен, которые колыхались под дуновением таинственного неощущаемого бриза.

Она вылезла из машины, захлопнула дверцу, поднялась по ступеням гостиницы и прошла за штору к бару Рудольфо. После солнца ей потребовалось несколько секунд, пока глаза привыкнут к темноте, но Рудольфо был здесь, наслаждаясь сиестой в одном из длинных тростниковых кресел, и, когда она вошла, он проснулся и встал, заспанный и удивленный.

Она сказала:

– Ну, привет, amigo [24]24
  Друг (исп.).


[Закрыть].

Он протер глаза:

– Франческа! Ты что тут делаешь?

– Только что приехала из Сан-Антонио. Нальешь мне чего-нибудь выпить?

Он пошел за стойку:

– Что ты хочешь?

– Холодное пиво.

Она влезла на табурет и достала сигарету, зажгла ее, достав спичку из коробка, который подтолкнул к ней Рудольфо. Он открыл пиво и осторожно налил его, чтобы не было пены. Он сказал:

– Не самое лучшее время дня для езды в автомобиле.

– Мне все равно.

– Очень жарко для этого времени года.

– Самый жаркий день за все время. Сан-Антонио похож на банку с сардинами; какое же облегчение выбраться за город.

– Ты поэтому сюда приехала?

– Не совсем. Хочу повидаться с Джорджем.

Рудольфо ответил на это в своей обычной манере: пожал плечами и опустил уголки рта. Казалось, он на что-то намекал, и Фрэнсис нахмурилась:

– Его что, нет здесь?

– Ну конечно же он здесь. – В глазах Рудольфо блеснул коварный огонек. – Ты знала, что у него в «Каза Барко» живет гостья?

– Гостья?

– Его дочь.

– Дочь! – После секундного потрясенного молчания Фрэнсис рассмеялась: – Ты с ума сошел?

– Я не сумасшедший. Его дочь здесь.

– Но… но Джордж никогда не был женат.

– Этого я не знаю, – сказал Рудольфо.

– Ради Бога, сколько же ей лет?

Он снова пожал плечами:

– Семнадцать?

– Но это невозможно…

Рудольфо начал раздражаться:

– Франческа, говорю тебе, она здесь.

– Я виделась с Джорджем в Сан-Антонио вчера. Почему же он мне ничего не сказал?

– Он тебе даже не намекнул?

– Нет. Нет.

Но это было не совсем так, потому что все его действия в тот день носили необычный характер, а потому, в глазах Фрэнсис, вызывали легкие подозрения. Странное стремление послать телеграмму, когда он только накануне приезжал в город, покупка в магазине Терезы, самом женском из всех, а его последние слова о том, что ему кроме кошки есть кого кормить по возвращении в Кала-Фуэрте. Весь вечер и почти всю ночь она пережевывала эти три подсказки, убежденная, что в сумме они дают что-то, что она обязана знать, и сегодня утром, не в силах больше оставаться в неведении, она решила отправиться в Кала-Фуэрте и выяснить, что происходит. Даже если и нечего выяснять, она сможет повидать Джорджа. К тому же, действительно, забитые людьми улицы и тротуары Сан-Антонио начинали действовать ей на нервы, и мысль о пустых голубых лагунах и свежем запахе сосен в Кала-Фуэрте соблазняла.

И вот теперь это. Его дочь. У Джорджа была дочь. Она затушила сигарету и увидела, что у нее дрожит рука. Как можно спокойнее она спросила:

– Как ее зовут?

– Сеньориту? Селина.

– Селина. – Она произнесла слово так, как будто оно оставило горький привкус во рту.

– Она очаровательна.

Фрэнсис допила пиво. Она поставила пустой стакан и сказала:

– Думаю, лучше разузнать все самой.

– Стоило бы.

Она сползла с высокого табурета, подхватила сумочку и направилась к двери. Но у шторы она остановилась и обернулась, и Рудольфо наблюдал за ней с веселым блеском в лягушачьих глазах.

– Рудольфо, если бы я захотела остаться на ночь… у тебя найдется для меня комната?

– Конечно, Франческа. Я велю приготовить.

Поднимая облако пыли, она подъехала к «Каза Барко», оставила «ситроен» в единственном тенистом месте, которое смогла найти, и пересекла дорожку, ведущую к дому. Она открыла дверь с зелеными ставнями и позвала:

– Есть кто-нибудь? – но никто не ответил, и тогда она вошла в дом.

Дом был пуст. Сладко пахло древесной золой и фруктами, и воздух с моря, проникавший сквозь раскрытые окна, приносил прохладу. Она кинула сумочку на ближайший стул и прошла кругом, высматривая следы женского присутствия, но их не оказалось. С галереи донесся тихий звук, но когда, слегка вздрогнув, она взглянула наверх, это оказалась всего лишь забавная белая кошка Джорджа, которая спрыгнула с кровати и спустилась вниз по лестнице, чтобы поприветствовать гостью. Фрэнсис не любила кошек, особенно эту, и оттолкнула Перл ногой, но это не причинило вреда достоинству Перл. Спиной выражая массу эмоций, она оставила Фрэнсис и с поднятым хвостом вышла на террасу. Через секунду Фрэнсис последовала за ней, по пути прихватив со стола бинокль Джорджа. «Эклипс» спокойно стояла на якоре. Фрэнсис подняла бинокль, навела фокус, и яхта и ее пассажиры предстали перед ней. Джордж находился в кубрике, вытянувшись на одном из сидений, с надвинутой на глаза старой фуражкой и с книгой на груди. Девушка растянулась на крыше капитанского мостика – какие-то конечности без костей и шапка бледно-каштановых волос. На ней была рубашка, которая, возможно, принадлежала Джорджу, но ее лицо Фрэнсис не смогла увидеть. Сценка из тех, что полны умиротворения и дружеского расположения, и Фрэнсис нахмурилась, опуская бинокль. Она отнесла его на стол, а затем пошла и налила себе стакан вкусной, холодной воды из колодца Джорджа. Она захватила стакан с собой на террасу, отодвинула наиболее безопасное кресло в тень под тростниковый навес, осторожно растянулась на нем и приготовилась ждать.

Джордж сказал:

– Проснулись?

– Да.

– Думаю, что пора собираться и отправляться назад. Вы слишком долго пробыли на солнце.

Селина села и потянулась:

– Я уснула.

– Бывает.

– Все из-за этого восхитительного вина.

– Да, думаю, из-за него.

Они поплыли назад к «Каза Барко», шлюпка качалась, как облако, на темно-зеленой воде, а ее тень скользила по водорослям под ними. Все вокруг было тихо, жарко и спокойно, и казалось, что нет никого, кроме них двоих. У Селины пощипывало кожу, которая казалась натянутой, как кожа перезрелого фрукта, – вот-вот лопнет, – но это ощущение не было неприятным – просто атрибут великолепного дня. Она подтянула пустую корзину к коленям и сказала:

– Пикник удался. Самый лучший из всех, – и ждала, что Джордж ответит какой-нибудь остроумной репликой по поводу Фринтона, но, к ее удивлению и восторгу, он ничего не сказал, только улыбнулся, как будто он тоже получил удовольствие.