Текст книги "Сладкие объятия"

Автор книги: Розамунда Пилчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Глава 8

После тихой тенистой прохлады Кала-Фуэрте Сан-Антонио в этот полдень казался жарким и пыльным и чрезмерно населенным. Улицы были забиты транспортом. Гудящие автомобили и мотороллеры, деревянные повозки с запряженными в них ослами и велосипеды. На узких тротуарах толпились пешеходы, ничуть не заботясь о собственной жизни и выскакивая на проезжую часть, и Джордж понял, что он не сможет продвинуться ни на дюйм, если не будет почти все время нажимать на клаксон.

И телеграф, и его банк находились на главной площади города и стояли друг напротив друга, разделяемые аллеей и фонтанами. Джордж припарковался в тени, зажег сигарету и сначала пошел в банк узнать, не пришли ли, случайно, его деньги из Барселоны. Если пришли, то он собирался получить наличные, разорвать телеграмму Селины и отправиться в аэропорт, чтобы купить ей обратный билет до Лондона.

Но деньги еще не пришли. Кассир любезно предложил Джорджу присесть и подождать так часа четыре-пять, он постарается связаться с Барселоной и выяснить, что произошло. Заинтригованный, Джордж спросил, почему он должен ждать четыре-пять часов, на что ему ответили, что телефон сломан и пока его не починили.

Прожив на острове шесть лет, он по-прежнему разрывался между раздражением и удивлением по поводу местного отношения ко времени, но он сказал, что не важно, он сможет обойтись без денег, и вышел из банка, пересек площадь и по внушительным ступеням поднялся к прохладным мраморным залам телеграфа.

Он переписал телеграмму на бланк, а затем присоединился к медленно двигавшейся шаркавшей очереди. Когда, наконец, подошла его очередь, терпение его кончилось. У мужчины в окне блестела лысая коричневая голова, на носу была бородавка, и он не говорил по-английски. Он долго читал телеграмму, считал слова и сверялся со справочниками, Наконец он поставил печать на бланк и сказал Джорджу, что с него девяносто пять песет.

Джордж заплатил:

– Когда она придет в Лондон?

Мужчина взглянул на часы:

– Сегодня вечером… возможно.

– Вы ее сразу же отправите?

Мужчина с бородавкой на носу не соизволил ответить. Он посмотрел через плечо Джорджа:

– Следующий, пожалуйста.

Больше делать было нечего. Он вышел на улицу и закурил еще одну сигарету, размышляя, куда бы еще пойти. В конце концов он решил, что стоило сходить в яхт-клуб забрать почту, но не стоит ехать туда на машине. Он пошел пешком.

В толпе он испытывал чувство клаустрофобии. Он шел по середине проезжей части, время от времени отступая в сторону, чтобы пропустить проносившийся мимо транспорт. Маленькие балконы над головой были забиты людьми. Огромные, одетые в черное бабушки сидели с рукодельем, наслаждаясь весенним солнцем. Кучки детей с глазами-виноградииками выглядывали сквозь литое кружево балконных оград, а веревки с бельем, как праздничные флаги, тянулись с одной стороны улицы на другую, и над всем этим стоял запах Сан-Антонио. Запах отбросов и рыбы, кедрового дерева и сигарет «Идеал», но все эти запахи перекрывали непонятные запахи гавани, приносимые с моря.

Он дошел до небольшого перекрестка и остановился на краю тротуара, пережидая транспорт, чтобы перейти на другую сторону. В маленькой будке сидел калека, который продавал лотерейные билеты, а на углу квартала находился магазин, в витрине которого висели вышитые блузы и хлопчатобумажные платья, пляжные шляпы, туфли и купальники.

Джордж подумал о Селине. Он сказал себе, что не может дождаться того момента, когда посадит ее на самолет до Лондона и избавится от нее, но она не сможет уехать, если ей нечего будет надеть. Наверно ему следует купить ей платье. Но когда он уже входил в магазин, ему в голову пришла другая и гораздо более забавная мысль.

– Buenos dias, сеньор, – сказала рыжеволосая женщина, поднимаясь из-за небольшой стеклянной конторки.

– Buenos dias, – ответил Джордж и с непроницаемым выражением лица изложил ей, что ему надо.

Через пять минут он вышел на людные улицы, неся маленький сверток, аккуратно завернутый в розово-белую бумагу. Он улыбался, когда у него за спиной раздался гудок автомобиля. Он чертыхнулся и отступил в сторону, а длинный черный «ситроен» прошуршал, задев его сзади, и остановился.

– Ну-ка, – раздался безошибочно узнаваемый голос. – Смотрите, кто это приехал к нам в город.

Это была Фрэнсис. Она сидела за рулем открытой машины, и вид у нее был одновременно удивленный и радостный. На ней были солнцезащитные очки, мужская соломенная шляпа, натянутая на нос, и бледно-розовая рубашка. Она наклонилась, чтобы открыть ему дверцу.

– Запрыгивай, и я тебя куда-нибудь отвезу.

Он сел рядом с ней; кожаная обшивка так нагрелась, что он почувствовал себя как на раскаленном гриле, но не успел он закрыть дверцу, как Фрэнсис уже тронула машину и медленно поехала, пробираясь сквозь толпу.

Она сказала:

– Я не ожидала так скоро тебя увидеть.

– Я не собирался приезжать.

– Ты давно уже в городе?

– Где-то с полчаса. Мне нужно было послать телеграмму.

Фрэнсис ничего на это не сказала. Впереди собралась еще одна толпа пешеходов: полные дамы в хлопчатобумажных платьях и белых кардиганах с очень новыми соломенными шляпками на головах и обожженными солнцем лицами. Фрэнсис снова нажала на клаксон, и они с удивлением взглянули на нее, оторвавшись от открыток, которые покупали, и безропотно отступая к тротуару, где уже было не протолкнуться.

– Откуда, черт возьми, они все взялись? – хотелось знать Джорджу.

– Пришло круизное судно. Первое в этом сезоне.

– О Боже, неужели уже началось?

Фрэнсис пожала плечами:

– Нужно извлекать из этого максимальную пользу. По крайней мере, это приносит городу деньги. – Она посмотрела на маленький сверток у него на коленях. – Что ты покупал в магазине у Терезы?

– Откуда ты знаешь, что это магазин Терезы?

– Розово-белая бумага. Ты меня заинтриговал.

Джордж секунду подумал и сказал:

– Носовые платки.

– Не знала, что ты ими пользуешься.

Они выехали на главную улицу города, его транспортную артерию, управляемую свирепой гражданской полицией. «Ситроен» ехал на второй скорости, и Фрэнсис спросила:

– Где ты хочешь выйти?

– В яхт-клубе может быть почта для меня.

– Ты разве не забрал ее вчера?

– Да, но может быть что-нибудь еще.

Она взглянула на него краем глаза:

– Ты благополучно добрался до дому?

– Конечно.

– Яхта в порядке?

– Да, в порядке. У вас вчера вечером была еще одна гроза?

– Нет, она обошла нас стороной.

– Счастливчики. Это было чудовищно.

Они ждали у светофора, пока красный не сменился зеленым, и Фрэнсис свернула на узкую улочку, и с нее выехала на широкую дорогу, ведущую в гавань, Эту часть Сан-Антонио Джордж любил больше всего: полным-полно небольших веселых прибрежных баров и портовых складов, пахнущих гудроном, зерном и керосином. В гавани стояло много различных судов: и шхуны, и яхты, и судно из Барселоны, поднимавшее паруса, и круизный корабль из Бремена, пришвартованным у северного пирса.

Он увидел странную яхту, которой вчера не было.

– На ней голландский флаг, – заметил он.

– Молодец по имени Ван Триккер совершает кругосветное плавание. – Фрэнсис считала своей обязанностью узнавать такие вещи.

– Через Средиземное море?

– Ну а почему бы и нет? Для того и существует Суэцкий канал.

Он ухмыльнулся. Фрэнсис наклонилась вперед, вынула из бардачка пачку сигарет и дала ее Джорджу, и он взял ее, зажег одну сигарету для себя и одну для нее. Когда они подъехали к яхт-клубу, он пошел за почтой, а Фрэнсис осталась его ждать, и когда он вернулся с двумя письмами, торчащими из заднего кармана брюк, она спросила:

– Куда теперь?

– Я собираюсь выпить.

– Я с тобой!

– А разве ты не должна продавать подлинники Олафа Свенсена этим милым туристам?

– У меня работает молодая студентка, Ома может заняться немцами. – Она резко развернула машину – А я лучше займусь гобой.

Они поехали к Педро, немного дальше по дороге. Педро поставил несколько столов и стульев на широком тротуаре, и они сели в тени дерева. Джордж заказал пиво себе и коньяк для Фрэнсис.

Она сказала:

– Дорогой, что-то ты вдруг стал трезвенником.

– Меня мучит жажда.

– Надеюсь, ты не слишком страдаешь.

Она потянулась за письмами, торчащими из его кармана, и, положив их перед ним на стол, попросила:

– Вскрой их.

– Зачем?

– Затем, что я любопытна. Я хочу знать, что пишут в письмах, особенно если это чужие письма. Мне не нравится думать, что они благочинно старятся, как хорошо воспитанные пожилые дамы. Вот… – Она взяла нож с небрежно накрытого стола и вскрыла конверты. – Теперь все, что тебе остается сделать, – достать их и прочитать.

В угоду ей Джордж так и сделал. В первом содержалось письмо из журнала о яхтах, и в нем говорилось, что ему заплатят восемь фунтов и десять шиллингов за статью, которую он им послал.

Он передал письмо Фрэнсис, она прочитала его и обрадованно произнесла:

– Ну вот, что я говорила? Хорошая новость.

– Лучше, чем ничего. – Он вынул второе письмо.

– А о чем статья?

– О самоуправляемом рулевом механизме.

Она похлопала его по спине:

– Ну какой же ты умница… А это от кого?

Это было от его издателя, но он уже читал письмо и не слышал вопроса.

« Джорджу Дайеру,эсквайру,

клуб «Наутика», Сан-Антонио,

Балеарские острова, Испания.

Уважаемый мистер Дайер, за последние четыре месяца я написал Вам не меньше пяти писем в надежде, что Вы пришлете нам хотя бы некоторого рода резюме на вторую книгу, продолжая начатое «Фиестой в Кала-Фуэрте». Я не получил ответа ни на одно из них. Все письма были адресованы на клуб «Наутика» в Сан-Антонио, и я начинаю думать, что, возможно, Вы там больше не проживаете.

Как я указывал Вам, когда мы согласились опубликовать «Фиесту в Кала-Фуэрте», очень важно на этом не останавливаться, если мы хотим поддержать интерес публики к Вам как к писателю. «Кала-Фуэрте» пользуется спросом, и мы готовим ее третье издание и ведем переговоры о издании ее также и в мягкой дешевой обложке; но мы должны как можно скорее получить Вашу вторую книгу, если Вы не хотите, чтобы объем продаж снизился.

Очень жаль, что мы не смогли встретиться лично и обсудить данный вопрос, но мне кажется, когда мы соглашались опубликовать «Фиесту в Кала-Фуэрте», я четко объяснил, что мы можем это осуществить только при условии, что она явится первой книгой серии, и я был уверен, что Вы это поняли.

В любом случае буду Вам признателен за ответ на это письмо. Искренне Ваш, Артур Ратлэнд».

Он дважды перечитал письмо и затем бросил его на стол. Официант принес напитки, и пиво было таким холодным, что высокий стакан покрылся капельками воды, а когда он взял его рукой, то почувствовал настоящую боль, как будто дотронулся до льда.

Фрэнсис спросила:

– От кого это?

– Прочти.

– Я не хочу его читать, если ты этого не хочешь.

– А, прочитай.

Фрэнсис стала читать, а он пил пиво.

Она дочитала до конца страницы и сказала:

– Да, по-моему, паршивое письмо. Кто, он думает, он такой?

– Мой издатель.

– Ради всего святого, у тебя ведь нет контракта!

– Издатели не любят писателей, написавших лишь одну книгу, Фрэнсис. Они хотят или совсем ничего, или непрекращающийся поток.

– Он писал тебе раньше?

– Да, конечно, писал. Он достает меня месяца четыре или пять. Вот почему я перестал распечатывать письма.

– А ты пытался писать вторую книгу?

– Пытался? Я нажил себе грыжу от потуг. О чем, черт возьми, мне ее писать? Я написал первую книгу только потому, что думал, что у меня кончаются деньги, а приближалась долгая и холодная зима. Я и подумать не мог, что ее опубликуют.

– Но ты много путешествовал, Джордж… ты многим занимался. То плавание в Эгейском море…

– Ты думаешь, я не пробовал писать об этом? Я потратил три недели, выколачивая слова на машинке, и ее было так же скучно читать, как и писать. В любом случае, это уже было. Все уже раньше было.

Фрэнсис последний раз затянулась сигаретой, а затем тщательно затушила окурок в пепельнице. Ее загорелые руки были большими, как у мужчины, ногти очень длинные и покрыты ярко-красным лаком. На запястье тяжелый золотой браслет, и когда она шевелила рукой, он звякал о деревянный стол. Она спросила, осторожно подбирая слова:

– Неужели это и впрямь такое уж несчастье? В конце концов, одна твоя книга пользуется успехом, и если ты не можешь написать вторую, то, значит, не можешь.

От причала яхт-клуба отходила яхта. С воды донеслось бряцанье якорных цепей, а на мачте поднялся парус. На секунду он обвис, но тут парень у румпеля развернул яхту, парус слегка встрепенулся, распрямился и надулся ровной натянутой кривой, яхта накренилась и помчалась вперед, где ее подхватил новый порыв ветра, и она накренилась еще больше.

Он сказал:

– Я не люблю нарушать обещания.

– Ах, дорогой, ты говоришь так, как будто это личное дело.

– А разве нет?

– Нет, это бизнес.

– А что, деловые обещания можно нарушать?

– Конечно нет. Но писать книги – это совсем не то, что продавать акции или вести бухгалтерские счета. Это творчество, и к нему нельзя подходить с теми же правилами. Если у тебя период творческого застоя, тут уж ничего не поделаешь.

– Творческий застой, – с горечью сказал Джордж. – Так это называется?

Она положила ему на плечо руку, тяжелую от браслета:

– Почему бы тебе не забыть об этом? Напиши мистеру… – Она взглянула на подпись в конце письма. – Ратлэнду и скажи: «Ладно, хорошо, если Вам так хочется, то к черту, больше никаких книг».

– Ты и впрямь думаешь, что я могу так поступить. А что потом?

Она пожала плечами:

– Ну… – и произнесла протяжным голосом: – Есть и другие развлечения.

– Какие?

– Через две недели Пасха. – Она взяла в руки нож, которым вскрывала конверты, и стала кончиком ковырять стол. – Меня приглашают в Малагар на корриду в пасхальное воскресенье. У меня там друзья, американцы. Они большие любители корриды. В Малагаре лучшие быки и лучшие тореро. И все дни и ночи кругом вечеринки.

– Звучит, как мечта агента бюро путешествий.

– Дорогой, не злись на меня. Я ведь не писала это письмо, я только прочитала его.

– Я знаю, прости.

– Ты поедешь со мной? В Малагар!

Официант носился между столиками. Джордж окликнул его и расплатился за выпивку, парень забрал стаканы, Джордж дал ему чаевые и, когда парень ушел, взял кепи, розово-белый сверток и два письма.

Фрэнсис сказала:

– Ты не ответил на мой вопрос.

Он стоял, держась за спинку стула.

– Я думаю, ты забыла, что я никогда не был aficionado. Я падаю в обморок при виде крови.

Она протянула капризно, как ребенок:

– Я хочу, чтобы ты там был…

– Я все испорчу.

Она посмотрела в сторону, стараясь скрыть свое разочарование.

– Куда ты теперь?

– Назад, в Кала-Фуэрте.

– А ты не можешь остаться?

– Нет, я должен вернуться.

– Только не говори мне, что снова должен кормить кошку.

– Помимо кошки, мне еще кое-кого надо кормить. – Он коснулся ее плеча прощальным жестом. – Спасибо, что подвезла.

Темнота застала Джорджа на пути к Кала-Фуэрте. Как только солнце скрылось за горизонтом, стало прохладно, и когда спустились сумерки, он остановился у одинокого фермерского домика и достал запасной свитер, который захватил с собой. Когда он натянул свитер, то увидел, как из дома вышла жена фермера, чтобы набрать воды из колодца. Из открытой двери струился желтый свет, и на этом фоне выделялся ее силуэт. Он крикнул ей: «Buenas tardes» [15]15
  Добрый день (исп.).


[Закрыть], и она подошла немного поболтать и стояла, прислонив кувшин с водой к бедру, и спрашивала, откуда и куда он едет.

Ему хотелось пить, поэтому он отпил воды из ее кувшина и поехал дальше, освещая фарами сапфировую темноту вечера. На небе стали появляться первые звезды, и Сан-Эстабан выглядел, как светящаяся тарелка, окруженная темными горами, а когда он выехал на последний участок ровной дороги, ведущей в Кала-Фуэрте, с моря подул ветер, принося свежий запах сосновой смолы.

Безотчетно, но неизбежно чувство возвращения домой всегда подбадривало его. Теперь, когда он воспрянул духом, он вдруг осознал, каким же подавленным и усталым он чувствовал себя весь день. Почти все шло не так. Тяжелым грузом на совести лежало письмо от мистера Ратлэнда, да еще эта мисс Квинз Гейт, свалившаяся ему на голову. Он гадал, как она провела день, и говорил сам себе, что ему на это наплевать, но, съезжая по последнему склону, ведущему к «Каза Барко», он почувствовал, что надеется, что она больше не дуется.

Он поставил машину в гараж, выключил мотор, взглянул на часы. Было начало девятого. Он вылез из машины, пересек тропинку, открыл дверь «Каза Барко» и вошел в дом. Казалось, что в доме никого нет, хотя все свидетельствовало о некоторой непривычной ухоженности и заботе. Ярко пылал огонь, горел свет, а низенький кофейный столик у камина был накрыт бело-голубой скатертью, о существовании которой Джордж даже и не подозревал, а на ней лежали ножи и вилки и стояли стаканы. Еще была ваза с полевыми цветами, а воздух пропитался восхитительным запахом приготавливаемой еды. Он положил кепи и вышел на террасу, мягко ступая в туфлях на веревочных подошвах, но на террасе было темно и ни признака его гостьи. Он наклонился над стеной, но и на слипах никого, единственным звуком был шепот воды и скрип, когда шлюпка ударялась о причал. Потом из одного из прибрежных кафе донеслись страстные аккорды гитары, запела какая-то женщина – странную двухтональную песню, одно из наследий мавританских времен на острове.

Он нахмурился, озадаченный, и пошел назад в дом. На галерее было темно, но в кухне горел свет, и когда он подошел и свесился через стойку, то удивился, увидев Селину, сидевшую на корточках возле открытой печи и с невероятной сосредоточенностью поливавшую жаркое соусом.

Он сказал, обращаясь к ее макушке:

– Добрый вечер.

Селина взглянула вверх. Он не испугал ее, и он вдруг понял, что все это время она знала, что он здесь, и это его почему-то смутило. Казалось, это давало ей какое-то преимущество.

Она ответила:

– Привет!

– Что вы делаете?

– Готовлю ужин.

– Пахнет вкусно.

– Надеюсь, что так оно и есть. Боюсь, я не очень хороший повар.

– А что это?

– Бифштекс с луком и перцем и прочими приправами.

– Я не знал, что у нас в доме есть продукты.

– Их и не было. Я сходила к Марии и купила.

– Вы? – Он был ошеломлен. – Но Мария ни слова не говорит по-английски.

– Да, я знаю. Но в ящике вашего стола я нашла словарь.

– А что вы использовали вместо денег?

– Боюсь, я записала все на ваш счет. Я еще купила себе пару холщовых туфель. Они стоили восемь песет. Надеюсь, вы не против.

– Нисколько.

Она критически посмотрела на кастрюлю:

– Как вы думаете, выглядит нормально?

– Выглядит великолепно.

– Я сначала хотела пожарить мясо, но не смогла найти никакого масла, кроме оливкового, и мне почему-то показалось, что оно не подойдет.

Селина подхватила полотенце, закрыла кастрюлю крышкой и поставила благоухающее блюдо обратно в печь. Она закрыла дверцу и встала с колен. Они смотрели друг на друга через стойку, и она спросила:

– Хорошо прошел день?

В этой уютной домашней атмосфере Джордж совсем забыл о том, как провел день:

– Что… ах да. Да, все в порядке.

– Вы отправили телеграмму?

– Да. Да, я отправил телеграмму.

У нее на носу было несколько веснушек, и на свету в ее гладких волосах неожиданно заблестели рыжинки.

– Что они сказали, сколько дней на это уйдет?

– Как мы и думали. Три-четыре дня. – Он положил голову на скрещенные руки и спросил: – А чем вы занимались весь день?

– О… – Казалось, она нервничала и, чтобы чем-то занять руки, тряпкой, которую все еще держала в руках, стала вытирать стойку, как усердная барменша. – Ну, я подружилась с Хуанитой, и вымыла голову, и посидела на солнышке на террасе…

– У вас веснушки.

– Да, знаю. Ну разве это не ужасно. А потом я пошла в деревню за покупками, и на это у меня ушла уйма времени, потому что все хотели со мной поговорить, а я конечно же не понимала ни слова из того, что они говорили. А потом я вернулась домой и почистила овощи…

– И разожгли огонь… – перебил Джордж. – И поставили цветы…

– Вы заметили! Завтра они завянут, это ведь полевые цветы; я нарвала их, возвращаясь из деревни. – Он ничего на это не сказал, и она быстро продолжила, как будто боялась любой паузы в разговоре: – Вы сегодня что-нибудь ели?

– Нет, я пропустил обед. Выпил стакан пива в четыре.

– Есть хотите?

– Умираю от голода.

– Мне только салат приготовить. Через десять минут все будет готово.

– Вы что, намекаете, что я должен пойти надеть смокинг и бабочку?

– Нет, ничего подобного.

Он широко ей улыбнулся, выпрямился и потянулся.

– Договоримся с вами так, – сказал он. – Я пойду и смою грязь за ушами, а вы можете налить мне чего-нибудь выпить.

Она с сомнением посмотрела на него:

– А что?

– Виски с содовой. Со льдом.

– Я не знаю, сколько виски надо.

– На два пальца. – Он показал ей, как отмерить. – Ну, ваших, может, и три. Понятно?

– Можно попробовать.

– Умница. Выполняйте.

Он подхватил чистую рубашку, принял быстрый и ледяной душ, оделся и уже причесывался, когда его отражение в зеркале подсказало, что ему нужно побриться.

Джордж приготовился поспорить с отражением и прямо, без обиняков сказал ему, что гораздо больше ему нужно выпить.

У отражения появился ханжеский внутренний голос. Если она могла накрыть стол и позаботилась нарвать букет цветов, то ты, конечно, можешь и побриться.

А я не просил ее рвать эти чертовы цветы.

А ты и ужин не просил ее готовить, хотя и собираешься его есть.

Эй, заткнись! – сказал Джордж и потянулся за бритвой.

Он побрился, как полагается, и даже использовал остатки крема после бритья, которым так редко пользовался, что на дне бутылки он уже начал свертываться.

О, очень хорошо, сказало его отражение, отступив назад, чтобы полюбоваться им.

Доволен? – спросил Джордж, и его отражение сардонически ухмыльнулось.

Виски его ждало на столе у камина, но Селина вернулась на кухню и мешала салат в большой деревянной миске. Он взял приемник и, усевшись спиной к огню, попытался найти какую-нибудь музыку, которую они могли бы послушать, а Селина сказала:

– Там в бухте какая-то вечеринка. Слышно, как поют.

– Знаю. Завлекательно, правда?

– Не похоже на обычную мелодию.

– И не должно. Это мавританская мелодия.

Из приемника, после скрипов и щебета, полилась бурная гитарная музыка. Джордж положил приемник и взял свой стакан.

– Надеюсь, ваш напиток получился, – сказала Селина.

Он попробовал. Слишком крепко. Но он ответил:

– Отлично.

– Надеюсь, что и ужин тоже отличный. Надо было бы купить еще свежего хлеба у Марии, но у нас, казалось, были горы хлеба, и я не купила.

– Хуанита – тайная хлебоманка. Каждый день на второй завтрак в одиннадцать часов она потребляет его с брынзой и стаканом vino tinto [16]16
  Темно-красное вино (исп.).


[Закрыть]. Как она только не засыпает после этого – понятия не имею.

Селина подхватила миску с салатом и, выйдя из-за стойки, прошла к накрытому столику и поставила миску посередине. На ней была сине-зеленая полосатая рубашка, которая раньше Джорджу совершенно не нравилась, и темно-синие брюки, очень аккуратные и подшитые, с узким кожаным ремнем, охватывающим ее талию. Он абсолютно забыл о предмете их утренней ссоры; все эти глупости уже вылетели у него из головы, но сейчас в его подсознании быстро пронеслись все события, и в ремне он узнал один из своих ремней, и когда она повернулась к нему спиной и пошла опять на камбуз, он протянул руку и схватил ее за ремень.

Он спросил:

– Откуда у вас эти брюки?

Селина, как щенок, пойманный за хвост, произнесла:

– Это ваши.

Ее беззаботный тон не был убедительным.

– Мои? – Конечно же его. Это были его лучшие темно-синие брюки из саржи. Он поставил стакан и повернул ее к себе лицом. – Но они вам впору. – Только сейчас она посмотрела ему в глаза. – Что вы сделали с моими лучшими брюками?

– Ну… – Глаза у нее расширились. – Понимаете, когда вы уехали сегодня утром, ну, мне в общем-то нечего было делать, и я немного занялась уборкой и увидела, ну, что эти брюки, которые были на вас вчера вечером, довольно грязные. Я хочу сказать, какие-то пятна на штанине, как от соуса или чего-то такого. Поэтому я отнесла их вниз и показала Хуаните, а Хуанита их выстирала. И они сели.

И после такой наглой выдумки она еще смогла грациозно изобразить лишь легкое смущение.

– Это самая наглая ложь, и вы отлично это знаете. Эти брюки только что из химчистки, и с тех самых пор, как я вернулся из Сан-Антонио, вы вели себя, как нашкодившая кошка. А я-то, глупец, вообразил, что все это потому, что вы умница и приготовили хороший ужин бедному старому Джорджу. Но вовсе не потому, так ведь?

Селина жалобно сказала:

– Но мне совсем нечего было надеть.

– Поэтому вы обратили свою месть на мои бедные брюки.

– Это не месть.

– И все потому, что не воспринимаете шуток на свой счет.

– Ну, вы ведь тоже не очень-то восприняли эту шутку.

– Есть разница.

– Какая?

Он уставился на нее, но уже понимал, что его изначальная злость истощилась, и до него стал доходить комизм ситуации. К тому же в глазах Селины горел огонек, который предполагал совсем неожиданную черту ее характера.

– Я и подумать не мог, что у вас хватит решимости постоять за себя.

– И поэтому вы сердитесь?

– Нет, конечно же нет. Я рад, что у вас есть мужество. И вообще, – добавил он, в восторге вспоминая, что он сможет отплатить ей за низкую шутку, которую она с ним сыграла, – у меня для вас кое– что есть.

– Правда?

– Да. – Он бросил сверток вместе с кепи и теперь пошел забрать его. – Я купил вам подарок в Сан-Антонио. Надеюсь, он вам понравится.

Она с сомнением посмотрела на крохотный сверток:

– Вряд ли это что-то из одежды…

– Откройте и посмотрите, – посоветовал Джордж, беря свой стакан.

Она открывала, осторожно развязывая узлы на веревке. Бумага слетела, и у нее в руках оказались две части крохотного розового бикини из льняной ткани, который он ей купил.

Он сказал очень серьезным тоном:

– Сегодня утром вы казались такой огорченной, потому что вам нечего было надеть. Я очень надеюсь, что цвет вам подойдет.

Селина не знала, что и сказать. Ей казалось, что бикини и намекает на что-то и шокирует одновременно. То, что она получила его от Джорджа Дайера, ставило её в такое неудобное положение, что она не могла подобрать слова. Не мог же он и в самом деле вообразить, что она это наденет?

Покраснев, не глядя на него, она выдавила:

– Спасибо.

Он рассмеялся. Она взглянула на него, нахмурившись, и он спросил очень мягко:

– Неужели вас раньше никто не поддразнивал?

Селина почувствовала себя дурой. Она отрицательно покачала головой.

– Даже няня? – Он сказал это таким смешным голосом, что ситуация вдруг перестала быть неловкой, а стала забавлять.

– Ох, да оставьте вы няню в покое, – проговорила Селина, но его веселье было таким заразительным…

– Не старайтесь сдерживать улыбку. Вы должны всегда улыбаться. Вы очень хорошенькая, когда улыбаетесь.