Текст книги "Сладкие объятия"

Автор книги: Розамунда Пилчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Вы напрашиваетесь на неприятности, Селина.

– И кажется, она считает, что вы никогда больше не напишете никаких книг.

– Возможно, в этом она права.

– Вы не собираетесь попробовать?

Джордж медленно сказал:

– Занимайтесь своими делами, – но и это не остановило ее.

– Мне кажется, что вы боитесь потерпеть неудачу, даже еще не начав писать. Миссис Донген права: вы хрестоматийный образец, один из тех ни на что не годных англичан-эмигрантов (здесь Селина мастерски изобразила протяжную речь Фрэнсис), которые ничего не делают, но делают это очень изящно. Полагаю, жаль было бы разрушить образ. И в конце концов, какое это имеет значение? Вам нет нужды заниматься сочинительством. Это не ваша жизнь. А что касается мистера Ратлэнда, то что такое нарушенное обещание? Оно ничего не стоит. Вы можете нарушить слово, данное ему, с такой же легкостью, как нарушили слово, данное девушке, на которой собирались жениться.

Прежде чем он успел подумать или сдержать себя, правая рука Джорджа вынырнула из кармана, и он ударил ее по щеке. Звук пощечины прозвучал громко, как хлопок лопнувшего бумажного пакета. Последовавшая за этим тишина была в высшей степени неприятной. Селина уставилась на него с изумлением, но, как ни странно, без возмущения, а Джордж тем временем тер горящую ладонь о свой бок. Он вспомнил, что так и не достал сигареты. Теперь он пошел за ними, достал одну, закурил и увидел, как дрожат у него руки. Когда он наконец обернулся, то, к своему ужасу, вдруг понял, что она пытается сдержать слезы. Мысль о слезах и последующими за ними взаимными упреками и извинениями – это было больше того, что он мог вынести. К тому же уже было слишком поздно начинать извиняться. Он сказал нетерпеливо, но не зло:

– Ну, давайте, закругляйтесь!

А когда она повернулась и бросилась, сверкая длинными голыми ногами и белым шелком, наверх на его кровать, он крикнул ей вслед:

– И не хлопайте дверью! – Но шутка оказалась плоской и прозвучала весьма неуместно.

Глава 11

Было поздно, когда он проснулся. Он понял это по тому, как падал солнечный свет, по отражению теней от воды на потолке, по тихим шелестящим звукам, которые указывали на то, что Хуанита подметала на террасе. Инстинктивно напрягшись в ожидании похмелья, которое, как он знал, настигнет его, Джордж потянулся за часами и увидел, что уже половина одиннадцатого. Он уже давно так поздно не вставал.

Он осторожно повернул голову сбоку набок, ожидая первого удара заслуженной агонии. Ничего не произошло. Не веря в удачу, он попытался повращать глазами, и ощущение вовсе не было болезненным. Он откинул красно-белое одеяло и осторожно сел. Чудо, Он чувствовал себя совершенно нормально, лучше, чем нормально, – бодрым, резвым и полным энергии.

Подобрав одежду, он пошел принять душ и побриться. Когда он добривался, мелодия прошлой ночи опять зазвучала у него в голове, но уже со словами, и лишь теперь он понял, хоть и слишком поздно, почему Фрэнсис так раздражало, что он ее насвистывал.

Я так привык к ее лицу. С нее начинается день [26]26
  Слова из песни профессора Хиггинса из мюзикла Ф. Лoy «Моя прекрасная леди».


[Закрыть].

«Ну, – спросил он свое глуповатое отражение, – и насколько же ты сентиментален?» Но когда он оделся, то пошел и раскопал свой старый проигрыватель, вытер пыль с пластинки Фрэнка Синатры и поставил ее на проигрыватель.

Хуанита закончила драить террасу и теперь, заслышав музыку, положила щетки и вошла в дом, оставляя на кафельном полу следы от своих мокрых босых ног.

– Сеньор, – сказала она.

– Хуанита! Buenos dias.

– Сеньор хорошо спал?

– Возможно, слишком хорошо.

Я привык к песенке,

которую она насвистывает днем и ночью.

– Где сеньорита?

– Она уплыла к яхте сеньора, чтобы поплавать.

– На чем она туда уплыла?

– Она взяла маленькую лодку.

Он в изумлении поднял брови:

– Ну что ж, рад за нее. Хуанита, у нас есть кофе?

– Я приготовлю.

Она пошла набрать воды, а Джордж вдруг понял, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы закурить. Он нашел сигарету, зажег ее, а затем осторожно сказал:

– Хуанита?

– Si, сеньор.

– Американка оставалась вчера вечером в «Отеле Кала-Фуэрте»…

– Нет, сеньор.

Он нахмурился:

– Что ты хочешь сказать?

Хуанита ставила на кухне чайник.

– Она не оставалась, сеньор. Она уехала в Сан-Антонио прошлой ночью. Она не взяла комнату в гостинице. Росита сказала Томеу, а Томеу сказал Марии, а…

– Знаю: Мария сказала тебе. – Но новость, которую сообщила Хуанита, принесла ему позорное облегчение, хотя мысль о том, что Фрэнсис неслась в Сан-Антонио ночью в машине, подобно смертельной бомбе, вызвала у него мурашки. Он молился, чтобы ничего не случилось, чтобы она не попала в аварию, чтобы не находилась сейчас в какой-нибудь обочине в перевернувшейся машине.

С видом человека, со всех сторон окруженного несчастьями, он почесал шею сзади, затем пошел на террасу поискать свою вторую головную боль. Он взял бинокль и навел его на «Эклипс», но, хотя шлюпка мирно качалась на волнах под кормой яхты, Селины нигде не было видно.

Однако день стоял прекрасный. Такой же солнечный, как и накануне, но более прохладный, а из входа в бухту катилось ласковое море. Сосны качали своими колючими головами в такт ветерку, а небольшие волны весело бились о слипы. Все вокруг наполняло его радостью. Голубое небо, голубое море, «Эклипс», стоящая на якоре и покачивающаяся на спокойных волнах, белая терраса, красная герань, все такое милое и знакомое и в то же время волшебно-свежее этим утром. Перл сидела на краю причала, поедая восхитительное лакомство в виде рыбьей требухи, которую она где-то нашла; Фрэнсис вернулась в Сан-Антонио, а Хуанита варила ему кофе. Он не мог вспомнить, когда он так прекрасно себя чувствовал, когда был так полон надежд и оптимизма. Как будто он много месяцев прожил в унылом мраке приближающейся грозы, а теперь гроза миновала, давление выросло, и он снова смог дышать свободно.

Он сказал себе, что он подлец, что должен ползать в грязи в приступе ненависти к самому себе и раскаянии, но чувство физического благополучия было слишком для его совести. Все это время он стоял, опираясь ладонями на стену террасы, и теперь, когда он выпрямился и встал, увидел, что его ладони выпачкались в белой краске. Подсознательной реакцией было вытереть руки о джинсы, но в этот миг его внимание привлекли отпечатки его пальцев на белой стене, которые так четко вырисовывались, как микроскопическая схема. Схема его самого, единственного в своем роде Джорджа Дайера, как и жизнь, которую он прожил, и то, что он делал сейчас, – все это тоже было уникально.

Он не очень-то гордился собой. В течение этих лет он причинил боль и обидел слишком многих, а о прошлой ночи, которая явилась кульминацией зла, он даже и думать не мог. Но ничто из этого не могло отвлечь его от теперешнего ликующего чувства осознания своей личности.

Я так привык к ее лицу.

Пластинка кончилась, и он вошел в дом, чтобы выключить проигрыватель. Закрыв крышку, он сказал:

– Хуанита.

Она насыпала кофе в кофейник.

– Сеньор?

– Хуанита, ты знала, что Пепе, муж Марии, вчера днем отвез сеньориту в аэропорт?

– Si, сеньор, – ответила Хуанита, но не посмотрела на него.

– Он сказал тебе, что привез сеньориту обратно?

– Si, сеньор. Вся деревня знает.

Это было неизбежно, и Джордж вздохнул, но упорно продолжал свой допрос:

– А Пепе сказал, что сеньорита потеряла паспорт?

– Он не знал, что паспорт потерялся. Только то, что у нее его не было.

– Но она сказала гражданской полиции в аэропорту?

– Не знаю, сеньор. – Она налила кипящую воду в кофейник.

– Хуанита… – Но так как она не повернулась к нему, Джордж положил руку на ее обнаженное плечо, и она резко повернула голову, и, к своему удивлению, он увидел, что она смеется над ним, а ее темные глаза горят весельем. – Хуанита… сеньорита мне не дочь.

– Нет, сеньор, – серьезно сказала Хуанита.

– Только не говори мне, что ты уже знала об этом.

– Сеньор… – Она пожала плечами. – Пепе подумал, что она вела себя совсем не как ваша дочь.

– А как она себя вела?

– Она была очень несчастна, сеньор.

– Хуанита, она мне не дочь, но она моя маленькая кузина.

– Si, сеньор.

– Ты скажешь Марии? И скажи Марии, чтобы она сказала Томеу, а Томеу, может, скажет Росите, а Росита скажет Рудольфо… – Они оба смеялись. – Я не солгал, Хуанита. Но и не сказал правду.

– Сеньору не надо беспокоиться. Если она дочь или кузина… – Хуанита пожала плечами так, как будто вопрос был слишком тривиален для обсуждения. – Но для жителей Кала-Фуэрте сеньорита – друг. Все остальное не имеет значения.

Такое красноречие было чуждо для Хуаниты, и Джордж был так тронут, что мог бы расцеловать ее, но он знал, что это сильно смутит их обоих, поэтому он просто сказал, что проголодался, и из чувства солидарности остался с ней на кухне и заглянул в хлебницу, чтобы найти там что-то, на что можно намазать масло и абрикосовый джем.

Как всегда, хлебница была забита, и свежий хлеб лежал поверх старого. Он укоризненно сказал:

– Хуанита, здесь очень грязно. Хлеб внизу уже позеленел. – И в доказательство своих слов он перевернул хлебницу и вывалил весь хлеб на пол. Вывалился последний заплесневелый кусок, а потом лист белой бумаги, которой Хуанита застилала дно хлебницы, и, наконец, тонкая темно-синяя книжица.

Она лежала на полу между ними, а они вопросительно уставились друг на друга, каждый воображая, что другой должен знать ответ.

– Что это такое?

Джордж подобрал книжицу и повертел ее в руках:

– Паспорт. Британский паспорт.

– Но чей он?

– Думаю, сеньориты.

Идея заключалась в том, чтобы начать не с начала плавания, а с середины – с той недели, когда «Эклипс» вошла в бухту Делос. А потом он вернется к началу, чтобы показать короткими ретроспективными сценами, как мысль о путешествии обретала очертания, как все это задумывалось с самого начала. Печатные листы ложились толстой и ровной пачкой, а машинка стучала легко, как хорошо отлаженный двигатель. Селина все еще купалась, а Хуанита находилась у себя в прачечной, с ожесточением натирая простыни Джорджа куском мыла и напевая какую-то местную любовную песенку, поэтому, когда раздался стук в дверь, он его не услышал.

Звук был очень осторожный и едва слышный из-за стука машинки, и через несколько секунд дверь толкнули, глаза Джорджа уловили движение, и он взглянул из-за машинки, а руки застыли над клавиатурой.

Мужчина, стоявший в дверях, был молод, высок и очень красив. На нем был костюм, обычный деловой костюм, жесткий белый воротник и галстук, и все же он умудрялся выглядеть безумно свежим и не разгоряченным. Он сказал:

– Простите, что беспокою вас, но я стучал и не получил ответа. Это «Каза Барко»?

– Да.

– Тогда вы, должно быть, Джордж Дайер.

– Да, я… – Джордж встал.

– Меня зовут Родни Экланд.

Он явно чувствовал, что разговор не должен продолжаться, пока не совершится положенное представление. Он прошел через комнату и пожал Джорджу руку.

– Здравствуйте.

Джордж подумал: «Крепкое пожатие. Острый, проницательный взгляд, чрезмерно надежный». А потом, как недостойная запоздалая мысль: «Милый зануда».

– Кажется, Селина Брюс остановилась здесь?

– Да, здесь.

Родни оглянулся, изобразив на лице вопрос.

– Она сейчас плавает.

– Понимаю. Ну, в таком случае, возможно, мне следует дать вам кое-какие объяснения. Я адвокат Селины. – Джордж ничего на это не сказал. – И боюсь, что косвенно я виноват в том, что, во-первых, она приехала в Сан-Антонио. Именно я дал ей вашу книгу, а она увидела вашу фотографию и пришла к убеждению, что вы ее отец. Она говорила со мной об этом; она сказала мне, что хочет поехать и разыскать вас, и предложила, чтобы я сопровождал ее, но, к сожалению, я должен был совершить деловую поездку в Борнмут, чтобы повидаться с очень важным клиентом, а когда я вернулся в Лондон, Селина уже уехала. Она уехала дня за три-четыре до моего возвращения. Поэтому, конечно, я сел на первый же самолет до Сан-Антонио, и… ну, я думаю, что должен увезти ее назад. – Они посмотрели друг другу в глаза. – Конечно, вы не ее отец.

– Нет, не отец. Ее отец умер.

– Однако вы так похожи. Даже я это вижу.

– Джерри Доусон был моим дальним родственником.

– Какое поразительное совпадение!

– Да, – сказал Джордж. – Поразительное.

Впервые Родни немного пришел в замешательство:

– Мистер Дайер, я понятия не имею об обстоятельствах этого… довольно беспардонного приезда Селины, или даже о том, сколько она вам рассказала о себе. Но она всегда испытывала огромное желание… даже какую-то навязчивую идею в отношении своего отца. Ее воспитывала бабушка, и ее детство отличалось, мягко говоря…

– Да, она говорила мне.

– В таком случае, так как вы знаете факты, я уверен, что мы с вами стоим по одну сторону барьера.

– Да, думаю, что так. – Он ухмыльнулся и добавил: – Однако, чисто из интереса, как бы вы реагировали, если бы я и в самом деле оказался отцом Селины?

– Ну… – Замолчав на секунду в поисках слов, Родни сбился. – Ну, я… э-э… – А потом решил обратить все в шутку и храбро рассмеялся. – Я думаю, что должен был застать вас врасплох со стаканчиком портвейна и орехами и попросить вашего разрешения.

– Моего разрешения?

– Да. Конечно, немного поздновато, потому что мы уже помолвлены. Мы поженимся в следующем месяце.

Джордж сказал:

– Будьте любезны, повторите, пожалуйста, – и сами эти слова свидетельствовали о состоянии его ума. Он уже давным-давно не употреблял это старомодное выражение, еще со времен изысканных вечеринок и балов охотников в Брэддерфорде, и представлял, что оно уже предано забвению. Но вот сейчас оно вдруг выскочило из его подсознания под воздействием элементарного шока.

– Мы уже помолвлены. Вы конечно же знали об этом?

– Нет, не знал.

– Вы хотите сказать, что Селина вам не сказала? Она необыкновенная девушка.

– А почему, черт возьми, она должна была мне сказать? Меня это совершенно не касается – помолвлена она или нет.

– Нет, но, по-моему, это могло бы быть важным. Первое, о чем она бы стала говорить. – Джордж подумал: «Ах, ты, самоуверенная бельевая вешалка». – Но это и не важно. Теперь, когда вы в курсе всего, я уверен, вы поймете, что я должен увезти ее в Лондон как можно быстрее.

– Да, конечно.

Родни прошел мимо него и вышел на террасу.

– Какой великолепный вид! Вы сказали, что Селина плавает? Я не вижу ее.

Джордж присоединился к нему:

– Нет, она, м-м, за яхтой. Я приведу ее к вам… – Но тут он вспомнил, что не сможет этого сделать, потому что она взяла шлюпку. Но тут же опять вспомнил, что сможет, потому что может одолжить лодку Рафаэла, брата Томеу. – Послушайте… вы можете подождать здесь? Присядьте. Чувствуйте себя как дома. Я быстро.

– Вы не хотите, чтобы я поехал с вами?

В голосе Родни не было слышно энтузиазма, и Джордж сказал:

– Нет, все в порядке. В лодке полно рыбьей чешуи, и вы испачкаете свой костюм.

– Ну, если вы уверены… – И на глазах Джорджа Родни оттащил тростниковое кресло на солнце и изящно опустился в него – прямо картинка хорошо воспитанного англичанина за границей.

Джордж столкнул лодку Рафаэла, брата Томеу, по слипам в воду, чертыхаясь на каждом вздохе. Она была длинная, тяжелая, неудобная и всего с одним веслом, так что ему пришлось галанить [27]27
  Галанить – грести кормовым веслом.


[Закрыть], что он делал очень неумело, и это само по себе раздражало, потому что Родни Экланд, со своим гладким вежливым лицом и ровным вкрадчивым голосом, в отутюженном серо-угольном костюме, наблюдал за ним с террасы «Каза Барко». Он медленно плыл, качаясь, и потея, и чертыхаясь, к тому месту, где стояла на якоре «Эклипс», но, когда он окликнул Селину, ответа не последовало.

С некоторыми трудностями он провел свой неуклюжий плот вокруг фалиня у кормы «Эклипс» и сразу же заметил Селину, устроившуюся, как русалка, на одном из камней на дальнем берегу. Она взобралась по ступеням купальни возле одной из маленьких вилл, напоминающих свадебный торт, которые уютно расположились среди сосен, и сидела, обхватив руками колени, а ее волосы рассыпались по мокрой шее и лежали, как мех морского котика. Лодка Рафаэла скользнула под траверсом к левому борту «Эклипс». Джордж положил весло в лодку и встал, сложив руки рупором у рта, чтобы снова позвать ее.

– Селина! – Прозвучало, как разъяренный рев, и она сразу же взглянула. – Плывите сюда, я хочу с вами поговорить.

Поколебавшись всего секунду, она встала и пошла вниз по белым ступеням, спрыгнула в воду и поплыла к нему. Когда она доплыла до лодки, планширы [28]28
  Планшир – брус, проходящий по верхнему краю бортов шлюпки.


[Закрыть]оказались слишком высоки для нее, поэтому ему пришлось подхватить ее под плечи и втащить в лодку, и с ее тела капало, как с только что пойманной рыбы. Они сели на банки лицом друг к другу, и она сказала:

– Извините. Вам нужна была шлюпка?

Ему вдруг пришло в голову, что любая другая женщина, прежде чем что-то сказать, сначала потребовала бы от него извинений за поведение прошлой ночью. Но Селина не была любой другой женщиной.

– Надеюсь, вы не против, что я взяла ее…

– Нет, конечно нет.

– Вы спали, когда я спустилась вниз. Мне пришлось впустить Хуаниту… – Он смотрел на нее, как она говорила, и не слышал ее слов, стараясь смириться с разрушительным известием о том, что она собирается выйти замуж за Родни Экланда, что все это время она помолвлена с ним, что ни слова не сказала Джорджу. – …А ваша приятельница в порядке? Надеюсь, она не слишком сердилась.

– Моя приятельница? А, Фрэнсис. Не знаю, сердится она или нет. Вчера ночью она уехала назад в Сан-Антонио. И вообще, вы ни в чем не виноваты. Она остынет, и все забудется.

– Я не должна была возвращаться в «Каза Барко», теперь я это понимаю, но…

Он больше не мог это выносить:

– Селина.

Она нахмурилась:

– Что-нибудь случилось?

– Послушайте. В «Каза Барко» вас кое-кто ждет. Он приехал, чтобы увезти вас назад в Лондон. Родни Экланд.

Казалось, она окаменела. Ее губы произнесли «Родни», но звука не последовало.

– Он прилетел из Лондона вчера ночью. Он вернулся из Борнмута и узнал, что вы улетели в Сан-Антонио одна, поэтому он сел на первый же самолет. Я сказал ему, что я не ваш отец, и, должен сказать, он не очень-то удивился. Но все-таки он хочет с вами поговорить.

Подул прохладный ветерок, и Селина поежилась. Он увидел тонкую золотую цепочку, исчезающую за вырезом маленького бикини, которое он купил для нее, но теперь он знал, что на ней висел не крестик. Он протянул руку, взял цепочку и вытащил ее наружу, и перед его глазами закачалось и завертелось обручальное кольцо с сапфиром и бриллиантами, подаренное Родни Экландом, и острые стрелы солнечного света заиграли в каждой грани.

– Селина. Почему вы мне ничего не сказали?

Сейчас ее глаза были почти такими же голубыми, как сапфир, которым он размахивал у нее под подбородком.

– Не знаю.

– Вы обручены с Родни?

Она кивнула.

– Вы собираетесь выйти за него замуж в следующем месяце?

Она снова кивнула.

– Но почему все это нужно было держать в таком секрете?

– Не в секрете. Я рассказала Родни о вас. Я сказала ему, что думала, что Джордж Дайер – мой отец. И я хотела, чтобы он поехал вместе со мной искать вас. Но он не мог. Ему нужно было по делам в Борнмут, и он даже подумать не мог, что я поеду одна. Он сказал, что если вы мой отец, то вы будете смущены моим внезапным появлением. А если вы не мой отец, то тогда это оказалась бы охота за химерами. По-моему, он не понимал, как это было важно: иметь корни и семью и принадлежать кому-нибудь по-настоящему.

– Вы давно его знаете?

– С детства. Его фирма всегда занималась делами моей бабушки. Он ей очень нравился, и я знаю, она надеялась, что я выйду за него замуж.

– И вот теперь вы и собираетесь за него.

– Да. Я всегда в конце концов делала то, чего она хотела. – Неожиданно в темных глазах Джорджа мелькнуло сострадание, а Селина не могла допустить, чтобы он жалел ее. – Мы съезжаем с Квинз-Гейт. Мы нашли милую квартирку в новом районе. Жаль, что вы не можете увидеть ее. В ней много солнца и прекрасный вид из окна. Агнес собирается поселиться с нами. Я даже уже купила подвенечное платье. Белое и очень длинное. Со шлейфом.

– Но вы спрятали свое обручальное кольцо, а не носите его на пальце.

– Я думала, что вы мой отец. Я хотела сначала встретиться с вами сама по себе. Чтобы я не принадлежала кому-то другому или какой-то другой жизни.

– Вы любите его?

– Я задавала вам этот же вопрос вчера, но вы не захотели ответить.

– Это было по-другому. Мы говорили о моем прошлом, а это – ваше будущее.

– Да, я знаю. Именно поэтому все так важно.

Он ничего на это не ответил. Селина подняла руки за голову и расстегнула золотую цепочку. Кольцо соскочило, она поймала его и надела на палец, а потом снова застегнула цепочку на шее. Все эти действия были нарочитыми и совершенно спокойными. Она сказала:

– Я не должна заставлять Родни ждать.

– Нет, конечно нет. Отправляйтесь назад на шлюпке, а я поплыву следом на бесподобном плоту Рафаэла. Но не ускользайте, не попрощавшись.

– Я никогда так не поступлю. Вы знаете, я никогда так не поступлю.

Спустя некоторое время Родни почувствовал, что ждать на террасе становится очень жарко. Он мог бы снять пиджак, но у него были брюки с подтяжками, а сидеть в подтяжках казалось ему почти неприличным, поэтому он встал из тростникового кресла и пошел в дом, где царила прохлада. Он бродил по дому, пытаясь разобраться в его нетипичной планировке, когда незаметно и неслышно Селина поднялась по ступеням террасы и окликнула его.

Родни резко повернулся. Она стояла в открытой двери, и он с недоумением уставился на нее. Он не мог поверить, что за такое короткое время человек мог так измениться. Он всегда думал о ней, как об однообразном человеке, светлая кожа и желтовато-коричневые волосы, оттеняемые яркими, голубыми, как у сиамской кошки, глазами. Но сейчас она была загорелой, а все еще мокрые после купания волосы выцвели от солнца. На ней было бикини, и пока она стояла, разглядывая его, большая белая кошка, которая сидела на солнышке на террасе, подошла и нежно обвилась вокруг ее голых лодыжек.

Момент был преисполнен странным смущением.

– Привет, Родни. Вот неожиданность. – Селина старалась придать голосу радость, но последний слог прозвучал как-то печально.

– Да, – сказал Родни, – я так и предполагал. – Трудно было поверить, что он только что совершил путешествие из Лондона, просидел всю ночь в костюме, прошагал от деревни по каменистой пыльной дороге к «Каза Барко». Правда, его ботинки слегка покрылись белой пылью, но во всем остальном он выглядел так же безукоризненно, как и дома. Он подошел и поцеловал ее, положив руки ей на плечи, а потом отодвинул ее от себя и слегка приподнял брови, показывая свое неодобрение в отношении ее купальника. – Что это на тебе?

Она пожала плечами:

– Мне больше не в чем плавать. – Старый махровый халат Джорджа висел на бельевой веревке, и она пошла, чтобы взять его и надеть. Халат был жестким от высохшей на солнце соли и пах Джорджем. Она завернулась в него поплотнее, и каким– то необъяснимым образом это ее успокоило и придало храбрости.

Он сказал:

– Ты плохо поступила, что приехала сюда, не сообщив мне. Я чуть не сошел с ума от волнения.

– Я знала, что ты в Борнмуте.

– Я позвонил на квартиру, как только приехал в Лондон, и Агнес сказала мне, где ты. – Он добавил: – Конечно же я сразу прилетел, первым же подходящим рейсом.

– Очень мило с твоей стороны, Родни.

– Как насчет того, чтобы поехать домой?

– Я бы уже давно вернулась, но только у меня украли все деньги в аэропорту, и я не могла купить обратный билет.

– Ты ведь могла сообщить мне; я бы послал тебе деньги телеграфом.

– Я… я не хотела тебя беспокоить. И, – добавила она в порыве честности, – я подумала, ты просто скажешь: «Я же тебе говорил». Потому что ты оказался прав, а я нет, и Джордж Дайер не был моим отцом… не мой отец…

– Да, я ведь это предполагал.

– Но ты же понимаешь, что я должна была это выяснить? – Это был призыв посочувствовать, но Родни не понял ее:

– Боюсь, я все еще считаю, что было бы лучше, если бы ты позволила мне выяснить все это для тебя.

– Но я ведь просила тебя поехать со мной. Я хотела, чтобы ты поехал, но ты не захотел.

– Не «не захотел». Не смог. Ты это знаешь.

– Ты мог бы отложить встречу с миссис как-ее-там.

– Селина! – Он был глубоко потрясен, и только теперь осознал, возможно впервые, что изменения коснулись не только ее физической сущности, но затронули глубинные и более тонкие материи.

Она глубоко вздохнула.

– В любом случае, – сказала она, – я ни о чем не жалею. Я рада, что приехала, пусть даже Джордж и не мой отец. И если бы меня спросили, я бы проделала все это еще раз.

Это могло расцениваться как приглашение к прямому бою, но прежде чем Родни смог придумать ответ, К ним присоединился сам Джордж Дайер, который поднялся по ступеням террасы, взял на руки Перл и весело вступил в разговор:

– Ну как, разве не чудесно? Вы снова нашли друг друга. Как насчет того, чтобы выпить и немного успокоиться?

– Я не буду пить, спасибо, – холодно сказал Родни.

– Тогда сигарету?

– Нет, не сейчас. – Он откашлялся. – Я говорил Селине, что, по-моему, неплохо бы вернуться в Лондон как можно скорее. Такси ждет меня возле «Отеля Кала-Фуэрте»; мы можем направиться прямо в аэропорт.

– Хорошо организовано, – заметил Джордж.

Родни быстро глянул на него, чтобы убедиться, не смеется ли над ним Джордж, но темные глаза того были очень серьезны. Все же поверив ему не до конца, он опять повернулся к Селине:

– Наверно, тебе надо собраться. Где ты жила?

Последовало долгое молчание. Родни посмотрел на Селину. Селина посмотрела на Джорджа, а затем снова на Родни. Джордж с совершеннейшим безразличием гладил Перл.

– Здесь, – сказала Селина.

Родни, казалось, заметно побелел.

– Здесь?

– Да. Здесь. В «Каза Барко».

– Спала здесь?

– Больше некуда было идти…

Она слегка поежилась, и Джордж понял, что она нервничает. Однако Родни, казалось, ничего не замечал, ибо, когда он заговорил, в его голосе зазвучали ледяные нотки:

– Разве это немного не чуждо условностям?

Джордж резко опустил Перл на ближайший стул и вступил в дискуссию:

– Не думаю. В конце концов, не будем забывать, что Селина моя родственница.

– И не будем забывать, что очень дальняя. Кроме того, дело вовсе не в этом.

– Тогда в чем же?

– Ну, Селина появилась здесь без приглашения, не сообщив о себе, совершенно чужой вам человек, а вы позволили ей остаться; жить в этом доме – практически, насколько я могу видеть, спать в той же комнате. Я вполне допускаю, что вам вовсе не обязательно заботиться о своей репутации, но ради Селины, вы конечно же могли что-то придумать.

– А может, мы не хотели, – сказал Джордж.

Родни вышел из себя:

– Прошу прощения, мистер Дайер, но мы явно говорим на разных языках. Я нахожу ваше отношение невыносимым.

– Извините.

– У вас всегда такое непочтительное отношение к общепринятым правилам благопристойного поведения?

– Да, всегда. И это не мои правила.

Секунду Родни забавлялся мыслью о том, чтобы сбить его с ног, но потом решил, что Джордж не достоин его презрения, и его следует просто игнорировать. Он повернулся к Селине:

– Селина… – Она заметно вздрогнула. – Мне очень жаль, что все так произошло, но ради тебя я готов поверить, что ты ни в чем не виновата. Я совершенно готов забыть обо всем, но мы должны сделать так, чтобы ни малейший слушок о том, что здесь произошло, не докатился до Лондона.

Селина серьезно смотрела на него. Лицо его было гладким и чисто выбритым. Казалось, на нем нет никаких морщинок, и невозможно было представить, как он будет стариться, становиться опытнее, а лицо сохранит остатки былой красоты. Он станет таким, когда ему будет восемьдесят, – безликим и гладким, как только что выстиранная рубашка.

Она спросила:

– Почему, Родни?

– Я… я бы не хотел, чтобы мистер Артурстоун услышал об этом.

Ответ был таким идиотским, что ей захотелось засмеяться. Мистер Артурстоун, с его артритными коленками, который собирался вести ее к алтарю… Какое отношение все это имело к мистеру Артурстоуну?

– А теперь, – Родни взглянул на часы, – не будем терять времени. Надень что-нибудь на себя и пойдем.

Джордж зажигал сигарету, когда Родни говорил это. Теперь он загасил спичку, вынул сигарету изо рта и сказал:

– Она не может поехать с вами в Лондон. Она потеряла свой паспорт.

– Она… что?

– Потеряла свой паспорт. Это случилось вчера. Просто удивительно.

– Это правда, Селина?

– О. Я… ну, да…

Джордж взглядом приказал ей замолчать:

– Конечно, правда. Мой дорогой мистер Экланд, вы даже представить себе не можете, каково оно здесь. Они выкрадут у вас золотую коронку изо рта, если только смогут до нее добраться.

– Но твой паспорт, Селина, ты понимаешь, как все это серьезно?

– Ну… я… – сбилась Селина.

– Ты поставила в известность британского консула?

– Нет, – сказал Джордж, снова беря инициативу в свои руки, – но она сказала полицейским в аэропорту, и они отнеслись с таким пониманием и старались помочь.

– Меня поражает, что они не бросили ее сразу же в тюрьму.

– Меня это тоже очень поразило, но, конечно, просто удивительно, что может сделать симпатичная улыбка даже в Испании.

– Но какие же шаги мы должны предпринять?

– Ну, если вы спрашиваете меня, я бы предложил вам вернуться к такси и отправиться обратно в Лондон, оставив Селину здесь со мной… Нет, – он прервал гневные протесты Родни, – я и в самом деле думаю, что это самый лучший план. Вы, возможно, смогли бы пустить в ход свои связи там, у себя, и мы с вами вдвоем должны сделать все, чтобы спасти ее от тюрьмы. И не волнуйтесь вы так об условностях, старина. В конце концов, я, возможно, ближайший родственник Селины, и я абсолютно готов к тому, чтобы нести за нее ответственность…

– Ответственность? Вы? – Он сделал последнюю попытку повлиять на Селину. – Ты ведь конечно же не хочешь оставаться здесь? – Родни готов был взорваться от такой мысли.

– Ну… – Одного ее колебания было достаточно, чтобы убедить его.

– Ты меня поражаешь! Твой эгоизм меня поражает! Ты, кажется, не понимаешь, что затронуто не только твое честное имя. Мне надо заботиться и о своей репутации, и я нахожу твое отношение к моей репутации оскорбительным! Я даже страшусь подумать, что скажет мистер Артурстоун!

– Но ты сможешь объяснить мистеру Артурстоуну, Родни. Я уверена, ты сможешь объяснить ему. И я думаю… когда ты будешь объяснять все, тебе лучше сказать ему, что ему не придется вести меня к алтарю. Мне и правда ужасно жаль, но я уверена, что это, в некотором роде, и для тебя облегчение. В конце концов, тебе ведь не захочется, чтобы я обременяла тебя, особенно теперь, после того, что случилось. И… вот твое обручальное кольцо…

Она держала его на ладони: мерцающие бриллианты и темно-голубой сапфир, которые, как он воображал, навсегда привяжут ее к нему. Ему так хотелось суметь сделать широкий жест: взять кольцо и швырнуть его через стену террасы в море, простирающееся внизу, но оно обошлось ему в круглую сумму, поэтому он спрятал гордость в карман и забрал кольцо.