Текст книги "Прилипалы"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 15

Пока Марвин Хармс в Чикаго знакомился со способами подтасовки результатов выборов, человек, жаждущий любым путем победить на этих выборах, проводил пресс-конференцию в Вашингтоне. Это была вторая конференция Сэмми Хэнкса с начала избирательной кампании. Первый раз он собрал репортеров с тем, чтобы объявить о решении вступить в борьбу за пост президента профсоюза.

На этот раз он предложил, даже потребовал, чтобы Дональд Каббин снял свою кандидатуру и по-тихому ушел в отставку.

Хэнкс не предполагал, что его предложение получит широкий резонанс. Ну, упомянут о нем в информационных выпусках трех ведущих телекомпаний, напечатают на странице шесть или семь газеты тех городов, где члены профсоюза составляют немалый процент населения.

Основой для требований Хэнкса стали откровения, ставшие достоянием общественности благодаря передаче «Ночь с Джеком». Все присутствующие журналисты получили от Хэнкса аккуратно напечатанный полный текст вышеуказанной передачи. Многие вопросы и ответы Хэнкс не поленился зачитать лично. И обвинил Каббина в том, что тот продал интересы профсоюза за членство в «Федералист-Клаб», большинство членов которого составляли воротилы бизнеса, ненавидящие черных точно так же, как ненавидел их Каббин.

– Подводя итог, – заключил Хэнкс, – я считаю необходимым потребовать от Дональда Каббина заявление об отставке. Такой человек не может возглавлять профсоюз. Я обвиняю Дональда Каббина не только в расовой неприязни, но и в пособничестве промышленникам, благодаря чему под угрозу ставятся права рядовых членов профсоюза. Если Дональд Каббин действительно представитель рабочих, о чем он неоднократно заявлял, он должен уйти в отставку, на благо профсоюза, на благо страны, для собственного блага. Из текста передачи совершенно ясно…

– Лучше бы ему сказать «абсолютно ясно», – прошептал корреспондент Ассошиэйтед Пресс на ухо репортеру «Уолл-стрит джорнел». – Прозвучало бы убедительнее.

– Почему бы тебе не пойти работать к Сэмми? – спросил репортер «Уолл-стрит джорнел». – Говорят, он хорошо платит.

– Я уже работал у психа, – ответил корреспондент Ассошиэйтед Пресс.

– …Совершенно ясно, что Дональд Каббин попытается превратить наш профсоюз в комнатную собачку большого бизнеса, да еще гавкающую на черных. Этого не должно случиться. И этого не будет!

Сэмми Хэнкс закончил под жидкие аплодисменты нескольких своих сторонников, которые не знали, что на пресс-конференциях обычно не хлопают в ладоши.

– Кто пишет для Сэмми эту галиматью? – спросил корреспондент АП своего коллегу из «Уолл-стрит джорнел».

– Кажется, Микки Делла.

– Я так и думал.

– Почему?

– Только настоящий профессионал может все так изгадить.

Сэмми Хэнкс ответил на несколько второстепенных вопросов, на чем пресс-конференция, проводимая в большом зале отеля на углу Четырнадцатой и Кей-стрит, и закончилась. В вестибюль Сэмми Хэнкс спустился в компании грузного, седовласого мужчины с синими глазами, злобно блестевшими за толстыми стеклами очков в металлической оправе. Отличали мужчину сигарета «Пэлл Мэлл», постоянно торчащая из угла рта под седыми усами, и заткнутая под мышку газета. Без сигареты и газеты его не видели нигде и никогда. Он выкуривал за день четыре пачки «Пэлл Мэлл», покупал все выпуски всех газет в тех городах, куда его заносила жизнь. Когда его спрашивали, почему он не может пройти мимо уличного продавца, не купив у него газету, ответ следовал простой: «Почему нет? Она стоит всего десять центов, а как еще можно купить за десять центов такую кучу дерьма?»

Звали мужчину Микки Делла. Если бы кто-то купил ему новый костюм, вывел никотиновые пятна с усов и избавил его от вечной сигареты в углу рта, он вполне бы сошел за владельца небольшой, но процветающей фирмы, президента маленького гуманитарного колледжа или даже за сенатора Соединенных Штатов, сохранившего остатки здравого смысла.

Но к этим профессиям Микки Делла не имел никакого отношения. Он был пресс-секретарем, советником по контактам с общественностью, организатором различного рода кампаний, он не обращал внимания на то, как его называют, по праву считался одним из самых лучших специалистов и испытывал особое наслаждение, работая с такими клиентами, как Сэмми Хэнкс.

Делом своим он занимался добрых сорок лет, знал все входы и выходы и уже не мог существовать вне политики, точно так же, как наркоман – без очередной дозы полюбившегося ему зелья. Микки Делла жил политикой, ее слухами, сплетнями, домыслами.

Делла потерял счет различным кампаниям, которые ему доводилось вести после тридцать седьмого года, когда он разошелся с «Новым курсом»,[20]20
  Общее название экономических реформ, проведенных Франклином Делано Рузвельтом (1882–1945), тридцать вторым президентом США.


[Закрыть] не из-за принципиальных соображений, а разногласий по оплате его трудов. Делла не позволял себе излишней принципиальности, но часто говорил: «Я никогда не работал на коммуниста и никогда не работал на фашиста, во всяком случае, на тех, кто прямо называл себя так, но в промежутке между этими крайними точками я работал практически со всеми».

Он вел кампании в Нью-Йорке, руководя сотней помощников, и в Вайоминге, где их не было вовсе, а ему и кандидату приходилось в пургу мотаться на автомобиле из Шеридана в Ламари.

Специализировался Делла и на кампаниях, организуемых различными движениями. На его счету их было не меньше двух десятков. Все они, разумеется, канули в Лету и остались разве что в памяти непосредственных участников. Они не имели национального размаха, потому что касались частных вопросов. Действительно, не всех интересовало, начнется ли разработка месторождения медной руды в Миссури-Вэлью или восстановят ли на работе в Федеральной комиссии по энергетике незаконно уволенного Леланда Олдса.

Спрос на услуги, оказываемые Деллой, превышал предложение, и стоили они недешево. В тридцатых годах он научился использовать радио, в пятидесятых – телевидение, и использовал очень умело, поскольку дополнительной рекламой его кандидату служили сердитые газетные статьи и передовицы, неизменно появляющиеся после показа рекламных роликов.

Но в душе Делла оставался газетчиком, любителем покопаться в чужом грязном белье, выставить напоказ грех и дурные поступки. Даже на закате жизни он остался при убеждении, что зло можно искоренить аршинными заголовками. Вот и с Сэмми Хэнксом Делла связался потому, что исход этой избирательной кампании решали газеты, а не радио и телевидение. Подобные кампании отмирали, так что Микки Делла, пожалуй, мог бы заплатить за то, чтобы поучаствовать в ней. До этого, правда, не дошло, но он согласился снизить сумму своего вознаграждения с шестидесяти шести тысяч семисот восьмидесяти девяти долларов до шестидесяти одной тысячи восьмисот двух. Делла всегда называл не круглые цифры, полагая, что подобная точность убеждает людей, которые платили по счету, что их денежки потрачены не зря.

Хэнкс и Делла шли чуть впереди, за ними следовала свита Хэнкса.

– Как вам моя пресс-конференция? – спросил Хэнкс, повернув к Делле свою уродливую физиономию.

– Наверное, многие приняли вас за ябеду.

– Господи, вы знаете, как поднять настроение кандидату.

– Вы платите мне не за то, чтобы я подбадривал вас.

– Но вы же можете дать профессиональную оценку? За это я как раз вам и плачу.

– Давайте сначала сядем. От всего этого стояния и хождения у меня отваливаются ноги.

Чего Микки Делла не любил, так это лишних телодвижений. Предложение прогуляться могло вогнать его в глубокую депрессию. Однажды он взял такси, чтобы перебраться на другую сторону улицы. В оправдание, конечно, можно сказать, что шел дождь, да и авеню Конституции одна из самых широких улиц Вашингтона.

У двери в гостиничный номер, служивший Хэнксу штаб-квартирой, он обернулся. Оглядел тех, кто следовал за ним.

– Почему бы вам, парни, не заняться чем-нибудь полезным. Цирк кончился.

– Ты отлично смотрелся, Хэнкс, – заметил один из мужчин.

– И приложил его как следует, – добавил второй.

– Старина Дон сегодня вечером лопнет от злости, – вставил третий.

Лишь один из шестерки не произнес ни слова, Говард Флиер, высокий, тощий, лет сорока, с большими карими, всегда грустными глазами. Он и стоял чуть в отдалении от остальных, как бы показывая, что не имеет ничего общего с ними и их неуклюжими похвалами боссу. Застенчивость Флиера не знала пределов, и более всего ему хотелось, чтобы его не замечали. Надо отметить, что ему это удалось, что и послужило главной причиной решения Сэмми Хэнкса взять Флиера секретарем-казначеем.

– Кажется, вы говорили, что вам нужен Флиер? – спросил Хэнкс Деллу.

– На минуту-две, не больше.

– Говард, пойдешь с нами. А вы, – это относилось к остальным, – можете расслабиться. Выпейте чего-нибудь, если хотите.

В комнате Хэнкс сел за стол, Делла развалился на диване, а Флиер так и остался стоять у двери, готовый выбежать вон, если кто-то на него цыкнет. Кандидатом на пост секретаря-казначея он стал потому, что по уставу профсоюза последний избирался в паре с президентом, а Хэнкс, учтя ошибку Каббина, остановил свой выбор на том, кто никогда не мог стать его конкурентом. Если же кто-то возражал против кандидатуры Флиера, исходя из того, что тот никогда не работал на заводе, Хэнкс обычно говорил: «А с чего у бухгалтера должны быть грязные руки?»

– А зачем вам понадобился Говард? – спросил Хэнкс у Деллы.

– Мне нужны пятьсот баксов, чтобы заплатить той девчушке из Кливленда.

– Я думал, что вы ей уже заплатили.

– Из собственного кармана, Сэмми.

– Дай ему пятьсот баксов, Говард.

Флиер кивнул, достал из внутреннего кармана пиджака туго набитый бумажник. Отсчитал пять сотенных и протянул Микки, который тут же засунул деньги в карман брюк. Убрав бумажник, Флиер вытащил маленький блокнот и что-то в нем записал.

– Что это ты делаешь? – спросил Хэнкс.

– Пометил вот для себя.

– Что?

– Пятьсот долларов, которые я дал мистеру Делле.

– Микки, – поправил его Делла. – Не так уж трудно звать меня Микки, а мне не нравится, когда казначей обращается ко мне мистер Делла. Становится не по себе.

– И что же ты записал? – полюбопытствовал Хэнкс. – Пятьсот долларов Микки Делле на взятку?

– На покрытие расходов, – ответил Флиер.

– Ты знаешь, на что потратил Микки эти деньги?

– Думаю, что да.

– На что?

– Чтобы получить информацию о письме Каббина Ричарду Гаммеджу.

– Не обольщайся, Говард. Микки дал взятку в пятьсот долларов девчушке, что работает в архиве «Гаммедж интернейшнл», с тем, чтобы она ксерокопировала письмо Каббина и отдала нам. А под нами подразумеваются я, Микки и ты. На это ушло пятьсот долларов, и я не хочу, чтобы ты делал насчет них какие-либо пометки.

– Но должны же мы вести учет, Сэмми.

– Нам абсолютно незачем вести учет тех денег, что идут на взятки.

– Я же никому не собираюсь показывать мои записи.

– Он знает, что делает, – вмешался Делла. – Ему же придется составлять расходную ведомость, так что не следует нам вмешиваться в его дела.

– Раз уж мы заговорили о деньгах, давайте разберемся с нашими финансами, – Хэнкс махнул рукой Флиеру. – Присядь, Говард.

Флиер переместился от двери к одному из складных стульев, сел на краешек, положил руки на колени, опасливо взглянул на Хэнкса. Вот таким же он сидит и на переговорах с администрацией предприятий, подумал Хэнкс. Его принимают за полного идиота, и вдруг он начинает сыпать фактами и цифрами, что для них полная неожиданность, как говорится, серпом по яйцам. А голос и вид у него такие, будто он извиняется за то, что серп затупился.

– Так что мы имеем? – спросил Хэнкс.

– Всего?

– Да.

– Пожертвования банков переведены в двадцать комитетов «Объединения ради прогресса». Комитеты малыми суммами, как мы и договаривались, переводят деньги нам. От них мы должны получить примерно триста двадцать пять тысяч долларов.

– Чем еще мы располагаем?

– Банк в Лос-Анджелесе обещал нам пятьдесят тысяч.

– Чего они тянут?

– Я должен дать им фамилии пятидесяти человек, которым представитель банка вручит по тысяче долларов. Затем эти деньги поступят в комитеты, как пожертвования частных лиц.

– Ты определился с этими людьми?

– Да.

– На что еще мы можем рассчитывать?

– На сто тысяч долларов от тех, кто берет ссуды у нашего пенсионного фонда.

– Они наверняка дадут деньги?

– Наверняка.

– Это все?

– Двадцать семь с половиной тысяч собрали отделения профсоюза на местах. На большее рассчитывать не приходится.

– Что значит, на большее рассчитывать не приходится?

Флиер замялся. Нервно потер руки. «Я ненавижу личностные конфликты, – подумал он. – Терпеть не могу, когда люди кричат друг на друга, грубят. Я ненавижу эту парочку, потому что они упиваются грядущим конфликтом, и я не понимаю, почему. Господи, да лучше мне умереть». Обычно Флиер желал себе смерти раз десять на дню.

– Пожертвований от местных отделений или отдельных членов профсоюза больше не будет, потому что предвыборная борьба их не интересует.

– Мы их расшевелим, – подал голос Делла. – Мы заварим такую кашу, что они заинтересуются.

– Возможно, – Флиер, однако, остался при своем мнении.

– Так на какую сумму мы можем рассчитывать? – спросил Хэнкс.

– У нас чуть больше пятисот тысяч долларов, – ответил Флиер.

– Это все?

Флиер кивнул.

– Да, выше нам не прыгнуть.

Хэнкс посмотрел на Деллу.

– Вам этого хватит?

Микки Делла какое-то время изучал потолок, дымя сигаретой.

– Сколько вы собрали, столько я и потрачу.

Глава 16

Трумен Гофф покатил двухколесную тележку с ящиком сладкой кукурузы «Голден бэтмен» к левому прилавку «Сэйфуэя», отданному овощам и фруктам.

Гофф относился к своей работе серьезно и твердо верил, что деньги должен получать лишь тот, кто трудится. Гоффу нравилось раскладывать клубнику, свеклу, салат, шпинат, помидоры, сливы. «У нас много разных товаров, – как-то объяснял он жене. – И ты знаешь, когда поступает новый, надо прикинуть, куда и как его выставить, чтобы покупатель не прошел мимо».

Гофф снял ящик с тележки, поставил на пол, начал доставать из него упаковки, по двенадцать банок в каждой. Потом начал выкладывать их на прилавок, разрезая пленку острым ножом, чтобы покупателю не составило труда достать одну, две или три банки. Разрезка упаковки не входила в обязанности Гоффа. Делал он это лишь потому, что сам придумал эту услугу. Ответственное отношение к работе стало одной из причин того, что его повысили, назначив менеджером.

Расставив упаковки с банками кукурузы, Гофф покатил тележку к маленькому закутку, служившему кабинетом управляющему магазином. Открыл дверь, всунулся в кабинет.

– Я немного задержусь после ленча, Вирджил.

Вирджил поднял голову.

– На сколько?

– Минут на пятнадцать.

– Ладно.

– Я должен выкупить билет в Майами.

– Везет же некоторым, – и Вирджил вновь вернулся к бумагам.

Гофф закатил тележку в кладовую, снял белый халат, надел пиджак и вышел из магазина. Сел в «торонадо», проехал семь кварталов, затем покружил в поисках свободного счетчика. Нашел, припарковал машину и зашагал к представительству «Юнайтед эйр лайнс».

– Вы получили заказ на один билет до Чикаго на воскресенье от Гарольда Эф. Лоуренса? – спросил он девушку за конторкой.

– Один момент, мистер Лоуренс.

Несколько секунд спустя она протянула ему уже заполненный билет.

– Расплатитесь наличными или по кредитной карточке?

– Наличными.

– С вас пятьдесят один доллар, – улыбнулась девушка.

Гофф протянул ей измятую сотенную, получил сдачу и еще одну улыбку.

– Позвольте поблагодарить вас за то, что вы летите с «Юнайтед».

Гофф кивнул, попрощался и вернулся к «торонадо». Проехал еще двенадцать кварталов, вновь нашел свободный счетчик. Автостоянки он не жаловал, во-первых, потому, что там драли три шкуры, а во-вторых, полагая, что многие только и думали, как бы поцарапать или помять дорогую машину.

На этот раз он зашел в магазин спортивных товаров и купил коробку патронов с мягкой гильзой для ружья тридцатого калибра. Пакет с коробкой патронов и авиабилетом до Чикаго он положил в багажник. Туда его жена никогда не заглядывала.

Перекусил Гофф в «Макдональдсе», заказав два двойных чизбургера и шоколадный молочный коктейль. Поев, зашел в телефонную будку, бросил в щель десятицентовик, набрал 0, а когда телефонистка взяла трубку, сказал, что хочет поговорить с мистером Дональдом Каббином, но не знает его номера. Мистер Каббин скорее всего на работе, так что ей лучше поискать телефонный номер его профсоюза.

– Приемная мистера Каббина, – наконец раздалось в трубке.

– С мистером Каббином хотят поговорить по межгороду, – голос телефонистки.

– Могу я спросить, кто хочет с ним поговорить?

– Мистер Уилсон, – ответил Гофф.

– К сожалению, мистера Каббина нет в Вашингтоне, но, если мистер Уилсон оставит свой номер, мистер Каббин обязательно ему перезвонит.

– Мне нужно связаться с ним сегодня, – вставил Гофф.

– Нет ли другого номера, по которому можно найти мистера Каббина? – спросила телефонистка.

Женщина-секретарь ответила, что нет проблем, мистер Каббин в Чикаго, в отеле «Шератон-Блэкстоун», где его можно будет найти в ближайшие два-три дня. Затем продиктовала телефонистке номер.

– Вы хотите, чтобы я соединила вас с Чикаго? – спросила телефонистка Гоффа.

– Не надо, – ответил тот. – Я позвоню ему позже.

Гофф повесил трубку, подождал, пока десятицентовик скатится в окошко выдачи, и направился к своей машине. В «Нью-Йорк таймс» написали правду, сказал он себе, но газетчиков всегда надо проверять, потому что врут они, не стесняясь. Теперь он знал наверняка, что в воскресенье и понедельник Каббин будет в Чикаго. Он прилетит туда в воскресенье и возьмет билет в Майами на понедельник. Трумен Гофф уже бывал в Чикаго, но не в Майами, а потому предстоящая поездка вызывала у него только положительные эмоции.

Глава 17

Руки Дональда Каббина уже начали дрожать, когда в пятницу, в час дня, он и Келли поднимались в лифте в номер Уолтера Пенри в отеле «Хилтон». Каббин засунул руки глубоко в карманы, а когда лифт остановился на четырнадцатом этаже, повернулся к сыну.

– Почему бы тебе не подождать меня здесь? Мне надо спуститься и купить сигару.

– Перестань, чиф, – отмахнулся Келли.

– Послушай, сынок, мне действительно хочется выкурить сигару.

Келли посмотрел направо, налево, убедился, что в коридоре ни души, достал полпинтовую бутылку «Выдержанного» и протянул отцу.

– Подарок от Фреда Мура. Он сказал, что тебе это может понадобиться.

Каббин с жадностью схватил бутылку, огляделся. В коридоре по-прежнему никого не было. Посмотрел на сына.

– Ты знаешь, что это?

– Бербон.

– В неловкое ты ставишь меня положение. – Он открутил пробку, поднес бутылку ко рту, трижды глотнул.

– У тебя даже порозовело лицо, – Келли взял у него бутылку.

– Какой же отец может вот так вести себя при сыне? – покачал головой Каббин.

– Тот, кому хочется выпить.

На стук Каббина Уолтер Пенри открыл дверь и широко улыбнулся отцу и сыну.

– Как поживаешь, Дон? – он крепко пожал руку Каббина.

– Нормально. Ты вроде бы не знаком с моим сыном, Келли.

– Нет, но я много слышал о нем, и только хорошее. – Келли и Пенри обменялись рукопожатием, оценивающе смерив друг друга взглядом. «Парень-то поумнее отца, – подумал Пенри, – так что возможны осложнения». «Не нравится мне этот скользкий тип», – отметил Келли, сухо улыбнувшись.

Затем Каббин пожал руки парням, как всегда называл их Пенри, – тридцатисемилетнему Питеру Мэджари и сорокапятилетнему Теду Лоусону. Пенри представил им Келли, которому парни понравились ничуть не больше их шефа. «Старик попал в плохую компанию, – подумал он. – Этот тощий, с короткой стрижкой, мог бы сыграть роль майора СС в фильме о второй мировой войне. А этот широкоплечий, с сонной улыбкой, – наемного убийцу, обожающего свою работу». Келли всегда подбирал роли людям, которые ему не нравились. Каким-то образом это помогало ему запоминать лица и фамилии. «Что касается тебя, – подумал он, когда Пенри протянул ему полный стакан, – то твое место в фильме о ФБР, где ты будешь постоянно тереться у телефона и говорить всем, что ход этого расследования директор держит под личным контролем».

– Кажется, ваш отец говорил мне, что вы служите в вашингтонской полиции, – заметил Пенри.

– Он подал заявление об уходе, – ответил Каббин, прежде чем Келли успел открыть рот.

Тот не стал поправлять отца.

«Это значит, что его вышибли, и, готов спорить, я знаю, почему», – подумал Пенри.

– Что ж, Дон, тогда получается, что в этой комнате ты единственный, кто не служил в правоохранительных органах. Я провел в ФБР одиннадцать лет, за что мистер Гувер отблагодарил меня крепким рукопожатием. Питер пять лет работал в ЦРУ, а Тед служил в налоговой полиции. Семь лет, не так ли, Тед?

– Восемь, – поправил шефа Тед Лоусон.

– Тебе нравилась служба в полиции, Келли? – спросил Пенри.

– Очень, – ответил Каббин-младший.

– Вы ушли с работы для того, чтобы помочь отцу?

– Что-то в этом роде.

– Если исходить из того, что я слышал, Дон, тебе действительно потребуется помощь.

Каббин насупился.

– Я не знаю, где ты черпаешь информацию, но похоже, что у Сэмми.

– Перестань, Дон. Ты понимаешь, мы прилетели сюда не для того, чтобы дурачиться. Сэмми серьезно подготовил свою предвыборную кампанию.

– И вчерашняя передача, – Питер Мэджари дважды цокнул языком, – сыграла ему на руку.

– Одна передача не решает исход кампании, – отрезал Каббин.

– Именно об этом мы и хотели поговорить, – мягко заметил Пенри. – О твоей предвыборной кампании и о том, чем мы можем помочь. Но сначала неплохо бы перекусить.

Ленч им подали в номер. Келли позаботился о том, чтобы отец смог запить салат и бифштекс двойным бербоном. Во время еды Уолтер Пенри рассуждал о судьбах страны и мира, причем Келли пришел к выводу, что под некоторыми утверждениями Пенри не без удовольствия расписался бы и Аттила. Келли уже подумывал о том, чтобы поддеть Пенри, от самоуверенности которого уже начинало тошнить, когда тот повернулся к Каббину.

– Мы с тобой, Дон, всегда мыслили одинаково и…

– Что? – Каббин оторвался от стакана, уже опустевшего на три четверти.

– Я говорю, что мы всегда мыслили одинаково.

– Уолтер, ты хороший парень, но иной раз несешь такую чушь.

Пенри решил дать задний ход.

– Разумеется, у каждого свой взгляд на вещи, но обычно мы оказываемся по одну сторону баррикад.

Каббин теперь смотрел на Пенри. «Я ему ничего не должен, – сказал он себе. – Наоборот, он у меня в долгу. Так что мне нет нужды выслушивать его пустопорожние разглагольствования».

– Ты знаешь, чем я занимался последние пятнадцать минут, Уолтер? Слушал всю эту белиберду, которой ты нас потчевал, и думал, как может взрослый человек говорить такие глупости? Верить-то в них просто невозможно.

– Знаешь, Дон, для того, чтобы быть друзьями, необязательно соглашаться во всем.

– Да при чем здесь дружба? Среди моих лучших друзей есть круглые идиоты.

– А с чем конкретно вы не согласны, Дон? – Мэджари, как обычно, интересовали детали, особенно те, что провоцировали конфликт.

– Со всем, – ответил Каббин. – Меня никто не называет либералом, во всяком случае, с пятьдесят второго года, когда я поддержал Эйзенхауэра, а не Стивенсона. Сомневаюсь, чтобы сегодня я поступил бы так же, но тогда я думал, что Айк лучше справится с обязанностями президента. И не моя вина, что эта работа оказалась ему не по плечу. Мне это не прибавило популярности. И я уже не получал приглашений из Белого дома, когда в шестьдесят четвертом начал протестовать против войны во Вьетнаме. А теперь позвольте сказать, что побудило меня пойти на это. Я не разбираюсь в военных или иностранных делах, но вот считать я умею неплохо. А потому заглянул в бухгалтерские книги. Философия у меня простая, возможно, кто-то в наши дни сочтет ее устаревшей. Я верю в то, что в нашей стране каждый должен иметь достаточно еды и одежды, крышу над головой, возможность получить образование и врача, к которому можно обратиться в случае болезни. Это должно быть у всех, наравне с воздухом, которым мы дышим. Понять это не трудно?

– Ты очень ясно все излагаешь, чиф, – улыбнулся Келли.

– Так вот, я заглянул в бухгалтерские книги, сравнил дебет с кредитом и понял, что нам надо выбирать: или страна с высоким уровнем жизни для всех, или война в Юго-Восточной Азии. А вместе не получалось. Не хватало денег. Я решил, что лучше уж нам всем жить богато, о чем прямо и сказал. И потом постоянно твердил об этом. Джордж Мини так разозлился, что шесть месяцев не разговаривал со мной. И заговорил вновь лишь потому, что ему потребовалась какая-то услуга. Два года я один выступал против войны, не считая чокнутых и наркоманов, пока наконец общество не сочло борьбу против вьетнамской войны респектабельным занятием. И поверь мне, Уолтер, пятидесятипятилетнему мужчине далеко не в радость внезапно стать любимчиком этих леваков и длинноволосых хиппи, но, видит Бог, я им стал. Я даже получил письмо от Нормана Мейлера.

– Тогда я не соглашался с тобой, Дон, – подал голос Пенри, – но, как ты помнишь, отмечал твое мужество.

Каббин усмехнулся.

– Ты говорил, что я совершаю глупейшую ошибку.

– Теперь-то мы все в одной команде. По крайней мере, в вопросе о вьетнамской войне.

– Может, нам лучше поговорить о другой войне, в которой нам только предстоит поучаствовать? – предложил Мэджари.

Но Каббин еще не закончил.

– Знаете, что говорит сейчас Сэмми? Утверждает, что именно он убедил меня выступить против вьетнамской войны. Да в шестьдесят пятом году этот безмозглый кретин понятия не имел, где находится Вьетнам. Знаете, что я сделал, когда умер Старик Фелпс? Я покопался в его сундучке и назначил секретарем-казначеем самого заштатного, никогда не высовывающегося регионального директора, поверив в его болтовню о личной преданности. Черт, именно я вытащил Сэмми с завода в Шенектади и назначил инструктором. Двенадцать лет тому назад Сэмми работал на гидравлическом прессе и получал два доллара семьдесят шесть центов в час. И был счастлив, потому что раньше ему платили еще меньше. Он с трудом закончил школу и какой-то вечерний колледж и, если бы не я, по-прежнему вкалывал бы на своем заводе. Я научил этого урода всему, что он знает, а теперь он хочет сесть на мое место и говорит всем, что я потерял связь с рядовыми членами профсоюза.

Келли решил вмешаться до того, как виски и злость утянут отца в пучину жалости к самому себе.

– Ты забыл научить Сэмми только одному.

– Чему же?

– Благодарности.

«Ты слишком много болтаешь, – сказал себе Каббин. – Пусть поговорят и они».

– Да, ты прав. Он не знает, что такое благодарность.

– Тогда, Дон, ему стоит преподать еще один важный урок, – вставил Мэджари.

– Какой?

– Научить его сохранять достоинство при поражении.

Каббин улыбнулся.

– Я бы хотел преподать ему этот урок. Очень хотел.

– Думаю, мы можем тебе в этом помочь, – заметил Пенри.

– Я же говорил тебе, Уолтер, у нас нет денег.

– Заботу о деньгах предоставь нам. Я уверен, что мы их добудем.

– Откуда?

– У тебя много друзей, Дон, которые не хотят, чтобы ты уходил, а еще больше тех, кто готов тебе помочь, если их попросят об этом. Этим мы и займемся – попросим их.

– Кого? – уж Каббин-то знал, что никаких друзей у него нет.

– Скажем так, это твои друзья, которые хотят остаться друзьями. И они полагают, тебе нет нужды знать, что ты у них в долгу.

– И сколько же я им задолжаю?

– Триста, может, четыреста тысяч, – ответил Пенри. «Эти деньги, – подумал он, – ты получишь на руки. Остальные я потрачу, как сочту нужным».

– Господи! – выдохнул Каббин. – Так много?

– Да.

– Это чистые деньги?

– Да, разумеется. Но от анонимных дарителей.

– Что же мне делать? Уолтер, я не верю ни в каких друзей.

– Мне неприятно это слышать, потому что они действительно твои друзья. И от тебя им ничего не нужно. Лишь бы ты остался на своем месте.

– Никаких обещаний?

– Абсолютно никаких.

– А в чем твоя заинтересованность, Уолтер? Ты же за просто так и пальцем не шевельнешь.

– Твои друзья оплатили мои услуги, так что теперь я в полном твоем распоряжении. Мы готовы тебе помочь, Дон, если ты этого захочешь.

– У меня уже есть руководитель предвыборной кампании и специалист по ее организации, то есть по контактам с общественностью.

– Мы это знаем, – кивнул Мэджари. – И не хотим участвовать в вашей кампании на этом уровне.

– Какой же уровень вас интересует, господа? – полюбопытствовал Келли.

– Прокрути нам пленку, Тед, – Мэджари повернулся к Лоусону.

Тот кивнул, поднялся, подошел к магнитофону.

– Включать?

– Одну минуту, – остановил его Пенри. – Келли, вы вот спросили, какой уровень нас интересует, и, должен признать, это очень важный вопрос. Мы не будем вмешиваться в реализацию намеченной стратегической линии кампании. Для этого у Дона есть компетентные исполнители. Свою задачу мы видим в подборе материала, который можно использовать по ходу кампании. Мы также возьмем под плотную опеку наших противников, чтобы предугадать их последующие ходы и заставить ошибаться. Кампания будет короткой, но грязной. И наша задача состоит в том, чтобы не вылить на них больше грязи, чем они выльют на нас. А теперь включай магнитофон, Тед.

Тед Лоусон нажал на кнопку, но какое-то время из динамиков доносились непонятные звуки.

– Не узнаешь? – спросил Пенри.

Каббин покачал головой.

– Ты часто их слышал. Работает ксерокс. Когда несколько дней тому назад встал вопрос о нашем участии в этой кампании, я предложил парням разобраться, что к чему. Они меня не подвели. Питер выяснил, что в паре номеров мотеля неподалеку от Вашингтона творится кое-что интересное. А Тед позаботился о том, чтобы зафиксировать происходящее на магнитофонную пленку. В порядке накопления информации.

Ксерокс остановился.

– Тысяча, – мужской голос.

– Сколько мы уже сделали? – другой голос.

– В этой кипе пятьдесят тысяч.

– Да, хотел бы увидеть лицо Дона, когда он будет это читать.

– Написано круто. Кофе еще есть?

– Да, по-моему, что-то осталось.

– Тогда выпью чашечку, прежде чем продолжить.

– Выпей, конечно, кофе еще горячий.

– Знаешь, чего я не могу понять?

– Чего?

– Почему Барнетт так ополчился на Каббина?

– Я слышал, ноги растут из далекого прошлого. Вроде бы он уже пытался скинуть Каббина, в пятьдесят пятом или пятьдесят шестом.

– Барнетт?

– Да.

– И чем это закончилось?

– Не знаю. Тогда меня в профсоюзе не было. Но, наверное, ничего у Барнетта не вышло, раз Каббин по-прежнему президент.

– Этот Каббин забавный тип. Ты с ним встречался?

– Да, доводилось. Всегда под балдой.

– А смотрится неплохо. Я хочу сказать, по телевизору.

– Он носит парик.

– Не врешь?

– Носит. Я слышал, он купил его за тысячу баксов в Голливуде. В том же месте, где их делают голливудским звездам.

– Но Барнетту он крепко насолил. Он же тратит много денег. Нам с тобой платит здесь, Хепплу и Карпински в Лос-Анджелесе, Джо Джеймсу и Мюррею Флетчеру в Чикаго. А еще этому парню в Кливленде…