Текст книги "Прилипалы"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 10

Каббину не пришлось спрашивать Чарлза Гуэйна или Оскара Имбера, понравилось им его интервью или нет. Ответ читался на их лицах. А вот Фред Мур сиял, как медный таз.

– Вы отлично смотрелись, Дон.

– Лучше дай мне что-нибудь выпить, дурачок.

– Разумеется, Дон, – и Мур протянул Каббину открытую бутылку «Выдержанного».

Каббин глотнул бербона, но бутылку не отдал.

– Поехали отсюда, – рявкнул он.

Мур вел машину. Каббин сидел рядом с ним, изредка прикладываясь к бутылке, стараясь забыть то, что произошло перед камерами.

Пять минут спустя молчание нарушил Гуэйн.

– Слава богу, эта передача не транслировалась на всю страну.

– Ты повторяешь это уже в пятнадцатый раз, – буркнул Имбер.

– Напрасно я поддался на ваши уговоры. Вы втянули меня в эту историю, – Каббину очень хотелось перевалить вину за случившееся на кого-то еще. – Я не хотел участвовать в этой чертовой передаче. Этот тип – отъявленный мерзавец. Все об этом знают. Все.

Гуэйн хотел было напомнить Каббину, кто предложил поучаствовать в «Ночи с Джеком», но решил, что пользы от этого не будет, а вот вреда прибавится. Идея-то принадлежала Каббину. «Я знаю, как сладить с Джеком, – говорил он. – Не всем удается набирать очки в его передаче, но мне это вполне по силам. Надо немного сбить ему дыхание, а потом все пойдет как по маслу».

Но Гуэйн не мог найти новых слов утешения, а потому ограничился своей коронной фразой.

– Слава богу, эта передача не транслировалась на всю страну.

– Да что ты долдонишь одно и то же! – взвился Имбер. – Лучше скажи ему, что он натворил. Каким выглядел идиотом!

Каббин повернулся, посмотрел на Гуэйна. В его синих глазах стояла мольба. «Да он сейчас расплачется», – подумал Гуэйн.

– Все так плохо? – спросил Каббин, надеясь, что Гуэйн будет утверждать обратное.

– Плохо, – Гуэйн смотрел в окно. – Я знаю, как бы я использовал эту передачу.

– Как? – не унимался Имбер. – Скажи нашему боссу, как бы ты использовал эту передачу.

– Я бы рассказал о ней черным. С черными вам можно подставить подножку. Белым наплевать, ушли вы или нет из клуба, куда не допускают ниггеров. Я даже думаю, что многие белые одобрят ваш поступок. Не думаю, что все они так уж любят черных. А вот черным это не понравится. В этом я уверен.

– Сэмми Хэнкс завтра же разошлет запись передачи во все местные отделения, – добавил Имбер. – И это только начало. На вашем промахе он и построит свою предвыборную кампанию. Скажет черным, что вы готовы продать их ради членства в клубе для избранных. А белым заявит, что вы водите дружбу с бизнесменами, и может ли тот, кто якшается с бизнесменами, понимать нужды простого рабочего. О Господи, Дон, да вы сами преподнесли ему план предвыборной кампании. На серебряном блюдечке.

– Клубный профсоюз, – пробормотал Гуэйн.

– Что? – Каббин в очередной раз приложился к бутылке.

– Клубный профсоюз. Так бы я это назвал, – как истинный профессионал, Гуэйн похвалил себя за хорошую идею, хотя она рубила под корень надежды его клиента. – Я бы разбился в лепешку, но нашел ваши фотографии с клюшкой для гольфа. «КАКОЕ ТРУДОВОЕ СОГЛАШЕНИЕ МОЖЕТ ПОДПИСАТЬ ЗА ВАС ЭТОТ ЧЕЛОВЕК НА СЕМНАДЦАТОЙ ЛУНКЕ?»

– Недурственно, – кивнул Имбер.

– Это городской клуб, – возразил Каббин.

– Неважно, – отрезал Гуэйн. – Раньше Сэмми ничем не мог подтвердить свое заявление о том, что вы потеряли связь с низовыми организациями. Теперь вы сами снабдили его ворохом доказательств.

Спиртное начало оказывать свое действие. Каббин побагровел.

– Знаете, парни, вы работаете на меня, а не на Сэмми Хэнкса. И не надо сыпать идеями, с помощью которых он раздолбает меня. Лучше поищите другие, которые мы могли бы использовать. Я плачу вам именно за это, и меня тошнит от разговоров о том, как вы организовали бы предвыборную кампанию Сэмми Хэнкса.

– Я лишь пытался предвосхитить его действия.

– Так почему бы теперь, для разнообразия, вам не попытаться предвосхитить мои действия?

– Потому что вы защищаетесь, Дон. Вы при должности, и Хэнкс должен атаковать, чтобы сесть на ваше место. Зная, где он будет атаковать, можно не только подготовиться к защите, но и перейти в контратаку.

– Вы говорите, словно какой-то генерал.

– Генералом у нас вы, Дон. Я максимум тяну на подполковника.

– Хорошо, полковник, вот и придумайте, как заставить Сэмми… э… протрубить сигнал к отступлению.

– Я постараюсь.

Каббин допил бербон и бросил бутылку на пол.

– Давай другую, – бросил он Фреду Муру.

– Больше нет, Дон.

– Кончай молоть языком и давай сюда бутылку. Я еще могу считать.

Мур тяжело вздохнул и протянул Каббину последнюю из четырех полпинтовых бутылок. Имбер и Гуэйн мрачно наблюдали, как Каббин отворачивает пробку, подносит бутылку ко рту, пьет.

– Есть за вами что-нибудь еще? – спросил Имбер.

– Ты о чем?

– О ваших грешках.

– Вот что я тебе скажу, парень, – в голосе Каббина послышались грозные нотки. – Я президент этого паршивого профсоюза и советую тебе, если ты хочешь сохранить свою работу, позаботиться о том, чтобы я президентом и остался. Если же я проиграю, тебя вышибут в два счета.

– Я только об этом и забочусь, президент Каббин, сэр, – с издевкой ответил Имбер. – Вот меня и заботит, а не ждет нас еще какой-нибудь сюрприз, вроде того, что вы преподнесли нам этим вечером. Потому-то я и спросил о ваших грешках. Что еще может свалиться на нас?

Глаза Каббина метали молнии.

– Куда ты клонишь, Оскар? Уж не хочешь ли ты сказать, что я какой-нибудь извращенец или «голубой»?

– Не знаю я, куда клоню, Дон. Давай забудем об этом. Уже поздно.

Каббин отвернулся от них, с очередным глотком бербона кровь отлила от его лица.

– Так вот, у меня все в порядке, ничего дурного за мной нет. Я, конечно, допускал какие-то ошибки, но человека нельзя при всех выворачивать наизнанку только для того, чтобы понять, может ли он быть президентом какого-то говняного профсоюза. Господи, и чего я в свое время не поехал в Калифорнию. Ведь предлагали ли же!

– Вы стали бы блестящим актером, Дон, – произнося эти слова, Фред Мур нажал на педаль тормоза, остановив машину у парадного входа в «Шератон-Блэкстоун».

– А тебя кто спрашивает? – огрызнулся Каббин.

– На этот счет у меня есть собственное мнение. Я уверен, что вы стали бы отличным актером.

– А чего ты тут расселся? – прорычал Каббин. – Почему бы тебе не пойти в отель и не вызвать лифт?

– Разумеется, Дон, – кивнул Мур. – Уже иду.

Мур ушел, а Каббин остался сидеть. Вновь отпил из бутылки, посмотрел на мужчин на заднем сиденье. Подмигнул им. К нему вернулось хорошее настроение.

– Не знаю, что бы я делал, если бы не мог шпынять этого болвана, – и отвернулся, не ожидая ответа.

К тому времени, как лифт поднялся на двенадцатый этаж, Каббин добил последнюю из четырех полпинтовых бутылок «Выдержанного». Считая пару бокалов канадского виски, за день он выпил больше двух пинт спиртного.

Однако все еще держался на ногах, мог говорить и даже потребовал виски, войдя в гостиную.

– Пойдемте, Дон, – Мур попытался увести его в спальню. – Вы наденете пижаму, а Сэйди в это время нальет вам виски.

Каббин повернулся к жене.

– Ты сердишься на меня, дорогая? Эти парни, – он указал на Оскара Имбера и Чарлза Гуэйна, – злые, как черти.

– Я не сержусь на тебя, милый, – Сэйди подошла к нему, обняла.

Через плечо жены Каббин посмотрел на Имбера и Гуэйна.

– Завтра я жду вас в восемь утра. У нас много дел. Ровно в восемь. Вместе и позавтракаем.

– Конечно, Дон, – ответил Имбер, подумав: «Как же, продерешь ты глаза раньше десяти». Он посмотрел на Фреда Мура, изогнул бровь, и Мур кивнул. – А может, мы дадим вам выспаться, Дон?

– В восемь часов, – повторил Каббин. – Мы вместе позавтракаем.

– Хорошо, Дон.

После ухода Имбера и Гуэйна Мур снова обратился к Каббину:

– Переоденьтесь в пижаму, Дон, а потом мы все выпьем.

Каббин смотрел на жену.

– Ты все видела?

Сэйди кивнула и улыбнулась.

– Видела.

– Я напортачил, не так ли?

– Переодевайся, а потом мы выпьем и поговорим об этом.

– Пойдемте, Дон, – позвал Каббина Мур.

Каббин медленно повернулся и направился к Фреду. Его сильно качало. Однако, когда Фред Мур протянул руку, чтобы поддержать его, Каббин отмахнулся.

– Я сам.

– Конечно, Дон.

Из спальни он вернулся несколько минут спустя, в алом шелковом халате, светло-синей пижаме и черных шлепанцах. Шагал он куда более уверенно. Как догадалась Сэйди, после очередного глотка спиртного. Она протянула ему полный стакан: три унции виски, две – воды, три кубика льда. По ее расчетам, он должен был отключиться, не выпив и половины.

Каббин взял бокал, жадно отпил.

– Хорошо-то как, – огляделся, выбирая, куда бы сесть. Плюхнулся в глубокое кресло.

– Ты смотрела эту дерьмовую программу? – спросил он жену, которая как раз передавала Фреду Муру бокал, в котором виски было поменьше, зато воды побольше.

– Видела.

– И что ты можешь сказать?

– Ты смотрелся великолепно, дорогой, он вот задавал тебе ненужные вопросы.

– Он просто мерзавец. Знаешь ли, я оказал ему немало услуг. Он не имел права… – его прервал стук в дверь. – Который час?

– Начало третьего, Дон.

– Кто же это стучится в мою дверь в третьем часу ночи?

Он попытался встать, но Сэйди остановила его.

– Я открою.

Подошла к двери, приоткрыла, затем распахнула во всю ширь.

На пороге, с черным кожаным чемоданом в левой руке, стоял высокий мужчина лет двадцати шести или семи, загорелый, словно спасатель в Майами, с грустными светло-синими глазами и белозубой улыбкой.

– Мамочка? – воскликнул мужчина, поставил чемодан на пол, обнял Сэйди и сочно чмокнул ее в губы. Повернулся к широко улыбающемуся Каббину. – Дорогой папуля, как поживаешь? Я вижу, уже принял дозу?

Каббин снова отпил из стакана. Улыбка не сходила с его лица. Красивый, однако, парень, подумал он.

– Уже третий час ночи. Каким ветром тебя сюда занесло?

Мур подошел к мужчине, протянул руку.

– О Боже, Келли, как я рад тебя видеть. Позволь мне налить тебе чего-нибудь.

Келли Каббин, единственный сын Дона, пожал Фреду руку.

– Скажи, где бутылка, а налью я сам.

– Никогда. Что ты будешь пить, шотландское?

– Если оно у тебя есть.

– Разумеется, есть, – и Мур поспешил в спальню, где держали бутылки и стаканы, дабы они не мозолили глаза гостям. Идея принадлежала Муру.

– Мало ли что они подумают, увидев бутылки, – объяснил он Каббину свои резоны.

– Ну, говори, – Каббин посмотрел на сына. Язык у него уже заплетался.

– О чем говорить, чиф?

– Твое место в Вашингтоне. Вроде бы ты там работаешь. Какого черта ты здесь? Я не приглашал тебя в Чикаго.

– Ты не обрадовался, увидев меня? Господи, а я-то думал, что знаю своего отца.

– Разумеется, я тебе рад, Келли. Ты отлично знаешь, как я рад тебя видеть. Но, ты работаешь в Вашингтоне и…

Келли повернулся спиной к отцу и посмотрел на Сэйди. Вопросительно приподнял бровь, его мачеха чуть кивнула. Келли вновь посмотрел на отца.

– Дорогой папуля, пей и не задавай вопросов. Все равно завтра мне придется повторять то, что я скажу тебе сегодня.

– Что ты несешь?

– Я о том, что ты крепко набрался и завтра ни о чем не вспомнишь, – он посмотрел на Сэйди. – Найдется мне местечко?

– Конечно, дорогой. Устраивайся в комнате Е. Она последняя по коридору.

– Чего это с ним? – Келли коротко глянул на отца.

Она пожала плечами.

– Полагаю, предвыборная кампания. Три или четыре дня он выдерживает, а потом срывается. Прячется в бутылке.

– Вы не имеете права говорить обо мне так, словно меня здесь и нет, только потому, что я пропустил пару стаканчиков, – он начал подниматься.

Келли быстро подошел к нему и усадил в кресло.

– Расслабься, чиф, все в порядке.

Каббин вновь попытался встать, но Келли так же мягко придержал его. Каббин более не сопротивлялся.

– Я не понимаю, – прошептал он.

В комнату вернулся Фред Мур, протянул Келли полный стакан.

– Благодарю, Фред, – улыбнулся Келли, с грустью посмотрел на отца. Не следовало ему участвовать в этой кампании. Ушел бы на пенсию, предоставив другим бороться за президентское кресло. Он же не хочет быть президентом, это дело ему наскучило. И, похоже, давно.

– Вы хорошо выглядите, сэр.

Каббин вскинул на него глаза, затем застенчиво потупился.

– Наверное, сегодня я выпил лишнего.

– Такое случается.

– А что случилось с тобой?

– Меня отправили в административный отпуск. После душещипательной беседы.

– На предмет чего?

– Моего отношения.

– Какого еще отношения?

– Отношения к работе. Они рассчитывали на иное.

Каббин всмотрелся в сына, его загорелое лицо.

– Тебя вышибли, не так ли?

– Похоже на то.

– Почему, Келли?

Тот пожал плечами.

– Ладно, завтра я все улажу. Один телефонный звонок, и все образуется.

– У меня такой уверенности нет.

– Ты хочешь вернуться на ту же работу? – спросил Каббин сына. – Я это организую.

– Мне кажется, Келли не хочет возвращаться туда, – вмешалась Сэйди.

– Ты не хочешь возвращаться? – сонно спросил Каббин, слова с трудом сползали с его языка.

– Не хочу.

– Почему ты не хочешь возвращаться? – и тут голова Каббина упала, подбородок уперся в грудь.

Фред Мур тут же подскочил к нему, подхватил полупустой стакан, уже выпадающий из пальцев Каббина.

Келли Каббин несколько секунд смотрел на отца, допил виски, повернулся к Сэйди.

– Нужна моя помощь?

– Нет, он сам дойдет до спальни, – заверил его Мур.

– Тогда я поговорю с ним утром.

– Дай Келли ключ от комнаты Е, – распорядилась Сэйди.

Мур выудил из кармана связку ключей, отцепил один, протянул Келли.

– Благодарю, – Келли посмотрел на Сэйди. – Каковы его шансы?

Она вздохнула.

– Не знаю. Не слишком хорошие.

– То есть он может выиграть?

Она кивнула.

– К сожалению, может.

– Что ты такое говоришь, Сэйди, – подал голос Мур. – Дон обязательно выиграет, и все образуется.

Келли и его мачеха переглянулись, затем Келли улыбнулся Муру.

– Разумеется, выиграет, Фред. Утром увидимся. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – в унисон ответили Мур и Сэйди.

Едва Келли закрыл за собой дверь, Мур наклонился к уху Каббина.

– Мистер Каббин, президент готов вас принять, – проревел он.

Каббин подпрыгнул.

– Что… что… где?

– Сюда, мистер Каббин, – проорал Мур.

Каббин легко поднялся, повернулся и, направляемый Муром, двинулся к двери спальни. Решительным шагом, даже не покачиваясь. Мур подвел его к кровати.

– Ваше пальто, мистер Каббин!

Каббин позволил Муру снять с него халат.

– Сюда, мистер Каббин! – Мур по-прежнему орал во весь голос, помогая Каббину сесть на двуспальную кровать. Глаза Каббина закрылись, и он не протестовал, когда Мур закинул его ноги на простыню. Стоя у двери, Сэйди смотрела, как Мур укрывает ее мужа.

– Лучше поверни его на бок, Фред, – она сняла халатик. – Он иногда заходится в кашле, если лежит на спине.

Мур повернул Каббина на левый бок, лицом к стене. Затем начал развязывать галстук.

– Все в порядке, мистер Каббин? – спросил он нормальным голосом.

Каббин только вздохнул в ответ.

Мур повернулся к другой двуспальной кровати. Сэйди уже лежала под одеялом.

– Скорее, дорогой, – улыбнулась она.

Мур быстренько разделся и юркнул в ее постель. Когда его руки коснулись тела Сэйди, она подумала, как, впрочем, и всегда, что для любовника он не слишком искусен. Зато энергии у него с избытком. А потом мысли уступили место ощущениям.

Глава 11

На следующее утро, в пятницу, они дали Дональду Каббину проспаться. И пока Каббин спал, его враги и друзья работали не покладая рук, готовя его победу или поражение.

В Чикаго, на десятом этаже отеля «Шератон-Блэкстоун», в номере десять-тридцать семь, Чарлз Гуэйн, специалист по работе с общественностью, сидел за письменным столом и смотрел на чистый лист бумаги, вставленный в портативную пишущую машинку «Леттера-32». На лист этот он смотрел уже целый час, по ходу выпив четыре чашки кофе. Первые пятнадцать минут он составлял письмо об отставке. Последние сорок пять – обдумывал основные элементы предвыборной кампании Дональда Каббина. А потом, записав на бумажке несколько цифр, он начал печатать служебную записку:

«ОТ: ГУЭЙНА

КОМУ: КАББИНУ

НА ТЕМУ: КАК ВЫИГРАТЬ ВЫБОРЫ, ПОТРАТИВ ПО 1,01 ДОЛЛАРА НА КАЖДОГО ЧЛЕНА ПРОФСОЮЗА ИЛИ ОДИН МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ».

С меньшей суммой Гуэйн за работу не брался. А имея миллион, полагал он, что-то да можно сделать. Если же нет, Каббину придется прибавить к своему титулу приставку экс.

В номере 942 того же отеля Оскар Имбер говорил по телефону с Филадельфией. Его собеседник утверждал, что продает больше всех «фордов» в Пенсильвании. Профсоюз Каббина уже взял в лизинг у этого торговца чуть ли не сотню «форд галакси», возвращая их после пробега в пять тысяч миль. Торговцу эта договоренность приносила немалую прибыль, и Оскар Имбер звонил ему с тем, чтобы дать понять, что поражение Каббина поставит на прежнем соглашении крест, так что неплохо бы и помочь президенту остаться на прежнем месте.

– Конечно, Оскар, я ничего не понимаю в профсоюзных делах, но Дона считаю своим другом и хочу ему помочь.

– Ты можешь помочь ему пятью тысячами баксов.

– О Боже!

– Вчера я говорил с Доном об этом лизинговом контракте. Он заключается каждый год, так?

– Да, каждый год.

– Мы с Доном подумали, что целесообразно перейти к заключению пятилетних контрактов. Но такое возможно лишь после выборов.

– Понятно. Пятилетний контракт очень меня устроит. Что я должен делать? Послать чек?

– Мы хотели бы получить наличные, Сэм. Я подошлю к тебе кого-нибудь за деньгами. Если не возражаешь, завтра утром.

– Хорошо. А ты не хочешь прислать мне письмо насчет пятилетнего контракта?

– Нет, пока не хочу, Сэм.

– А расписку я хоть получу?

– Конечно. Расписку ты получишь.

Положив трубку, Оскар Имбер добавил пять тысяч к столбцу цифр. За утро он насобирал на предвыборную кампанию девятнадцать тысяч долларов, потому что звонил мелкой рыбешке. Они могли пожертвовать деньги на избирательную кампанию Дональда Каббина, потому что профсоюз был для них крупным заказчиком и остался бы таковым в случае переизбрания Каббина, но на большие суммы рассчитывать не приходилось. К денежным акулам, имеющим дело с активами профсоюза, он обращался раньше и получил от них немалые пожертвования, но всякий раз у него возникало ощущение, что Сэмми Хэнкс побывал здесь до него, напирая на то, что именно он секретарь-казначей профсоюза. И акулы, чувствовал Имбер, давали деньги обоим кандидатам, причем Хэнксу больше, чем Каббину. Запах поражения они улавливали не хуже запаха денег.

Имбер вздохнул и набрал вашингтонский номер, на этот раз президента фирмы, продающей офисную мебель. Он рассчитывал получить две тысячи долларов. Скорее одну. Столь большую сумму выжать из президента еще не удавалось никому.

В то же утро, в Вашингтоне, в собственном двухэтажном кирпичном доме в Кливленд-Парк, в трех кварталах от Коннектикут-авеню, Сэмми Хэнкс слушал по телефону вопросы и ответы, которыми обменивались Джейкоб Джоббинс и Дональд Каббин по ходу передачи «Ночь с Джеком».

– Он так сказал? – время от времени вырывалось у Сэмми, и его лицо озаряла счастливая улыбка.

Его пятилетняя дочь, Мэрилин, вошла в гостиную и остановилась у двери, глядя на отца.

– Иди сюда, малышка, – позвал ее Хэнкс.

Девочка подбежала к нему, взобралась на колени, обняла за шею.

– Нет, я говорю не с тобой, Джонни, я говорю с моей дочерью. Продолжай. Ты остановился на том месте, где Каббин сказал, что не ушел из клуба, потому что хотел изменить ихние правила. Да. Вот здесь.

Хэнкс продолжал слушать, одновременно строя дочери гримасы. Мэрилин смеялась, повизгивала, а иногда даже закрывала глаза руками. Мэрилин не считала своего отца страшилой.

– Это же идеальный вариант! – воскликнул Хэнкс, когда его собеседник на другом конце провода закончил чтение. – С тем же успехом Дон мог бы просто прыгнуть в пропасть. Ты говоришь, что распечатка уже в работе?

Он послушал, вновь скорчил гримасу дочери.

– Ладно, я хочу, чтобы в каждое отделение ее доставили с курьером. Я знаю, что быстрее не будет, но в отделениях поймут, что сообщение важное. Это понятно?.. Отлично. Далее, я хочу, чтобы ты или кто-то еще из Чикаго написал сопроводительное письмо. Обставим все так, будто инициатива исходит не от меня… Плевать я хотел на стиль. Главное, чтобы ударить побольнее. Надо с грустью и обидой написать о том, что Каббин не помогает черным, потому что водит компанию с богатеями. Это ясно, не так ли?.. Спасибо, что позвонил, Джонни… Да, я тебе перезвоню.

Хэнкс положил трубку и опять скорчил дочери гримасу.

– Какой ты забавный, папочка, – хихикнула Мэрилин.

– Разве ты этого не знала, детка? Я самый забавный человек в мире.

В девять часов утра по кливлендскому времени Ричард Гаммедж уже сидел за столом в своем кабинете на двадцать седьмом этаже Гаммедж-Билдинг, из которого открывался панорамный вид на озеро Эри и центральную часть Кливленда. И Гаммедж иной раз задавался вопросом, что печальнее – умирающий город или умирающее озеро.

Он был третьим Ричардом Гаммеджем, возглавлявшим компанию, и, бывало, приходил к мысли, что главным его достижением является переименование компании: с «Гаммедж мануфакторинг компани» в «Гаммедж интернейшнл».

«Гаммедж интернейшнл» производила как промышленное оборудование, так и бытовую технику. К делам компании Ричард Гаммедж не питал особого интереса. Он полагал, что его продукция не хуже и не лучше, чем у конкурентов, и срок ее службы ничуть не больше. Так что обычно его несколько удивляли те высокие оценки, что получала бытовая техника компании в рейтинге журнала «Голос потребителя».

Впервые Гаммедж познакомился с Дональдом Каббином на заседании одного из комитетов, которые постоянно формирует вашингтонская администрация. Каббин представлял труд, а Гаммедж, соответственно, капитал. Они быстро нашли общий язык, возможно, потому, что оба слабо представляли себе предназначение их комитета, поскольку его рекомендации никем не принимались во внимание.

Несколько раз они встретились в Вашингтоне за ленчем. Каббин умел поддержать беседу и мог много чего рассказать о профсоюзах и их лидерах, да и мир театра и кино не был ему чужд. Гаммедж пытался вспомнить, говорили они о соглашении между его компанией и профсоюзом или нет, и пришел к выводу, что эта тема не затрагивалась. Вероятно, потому, что она не особо их волновала. Да и оба находили скучными разговоры о работе.

И вот после одного из таких ленчей, когда Каббин в своих байках превзошел самого себя, Гаммедж решил, что должен что-то сделать для своего нового друга. Импульсивная щедрость была для него в диковинку и грела душу. Вот он и спросил Каббина, а не хочет ли тот стать членом «Федералист-Клаб». Каббин вроде бы отшутился, и тогда он, Гаммедж, сказал, что внесет его фамилию в список кандидатов. Так он и сделал, неделей или двумя позже, и был неприятно удивлен и даже унижен, когда Каббина прокатили. Еще более удивило его письмо Каббина, это ужасное, заискивающее письмо, которое не вызвало у Гаммеджа ничего, кроме отвращения. С неохотой он вновь включил Каббина в список кандидатов, а после того, как Каббина приняли, старался не появляться в «Федералист-Клаб».

– Такая вот история, – закончил мужчина, сидящий перед столом Гаммеджа.

– Письмо Каббина в нашем архиве? – спросил Гаммедж.

– Да.

– Как оно попало к Джоббинсу?

– Не знаю. Наверное, копия хранится в архиве Каббина.

– Понятно.

Напротив Гаммеджа сидел Нелсон Хардисти, директор по связям с общественностью. Гаммедж смотрел на него и думал: неужели Хардисти полагает, что пришел к нему по действительно важному делу?

– Так что же нам делать? – спросил он Хардисти.

– Все будет зависеть от того, как отреагирует пресса.

– А она, по-вашему, отреагирует?

– Это очень интересный материал.

– Не представляю себе, кого он может заинтересовать.

– Политика. Профсоюзная политика.

– И вы думаете, что я должен подготовить заявление?

– Потому-то я и позвонил вам сегодня утром…

– В семь часов.

– Я думал, это важно, мистер Гаммедж.

– В этом у меня сомнений нет.

– Если хотите, я набросаю черновик.

– Нет, я смогу надиктовать его сам.

– Да, но лучше бы побыстрее.

– Я продиктую его вам прямо сейчас.

– Но я могу что-то не запомнить, исказить.

– Заявление будет состоять из двух слов. «Никаких комментариев». Вы сможете это запомнить?

Хардисти густо покраснел.

– Да, смогу.

– И вот что еще.

– Слушаю.

– Завтра, к пяти вечера, на моем столе должна лежать служебная записка с перечнем веских причин, по которым мы должны расформировать отдел по связям с общественностью.

– Вы серьезно?

– Да. Абсолютно серьезно.

– Вы же не думаете, что это я…

– К пяти часам, Хардисти.

– Я уволен?

– Это будет зависеть от того, как вы справитесь с моим поручением.

– Но…

– На сегодня все, Хардисти.

После его ухода Гаммедж развернул кресло и долго смотрел на умирающее озеро. «Почему я это сделал? – спросил он себя. – Наверное, потому, что мне это понравилось».

* * *

Тем же утром, в пятницу, четыре человека, сделавших ставку на победу или проигрыш Каббина, волей случая встретились в Национальном аэропорту Вашингтона и благодаря тому же случаю полетели в Чикаго одним рейсом компании «Юнайтед эйр лайнс». Трое белых и один черный. Белые: Уолтер Пенри, Питер Мэджари и Тед Лоусон. Черный – Марвин Хармс. Белые хотели, чтобы Дональд Каббин остался президентом профсоюза, черный жаждал его поражения, но всех их мало заботило, какими средствами будет достигнута победа. Хармс, правда, еще не придумал, как подтасовать результаты выборов.

Однако, полагал Хармс, подтасовка результатов голосования ни в коей мере не отличалась от любого другого воровства. А потому все следовало обставить так, чтобы тебя не поймали. В Чикаго результаты выборов подтасовывали неоднократно, и Хармс уже позвонил человеку, который набил руку в этом деле. Ему предложили прийти в три часа дня. Индиго Бун мог принять его только в это время.

Только один из трех белых узнал Марвина Хармса. Питер Мэджари, как всегда, в шинели до пят, слонялся по аэропорту в надежде заметить кого-то из знакомых ему людей. Мэджари проделывал это в каждом аэропорту, стремясь познакомиться то ли с союзниками, то ли с противниками. Тем самым он постоянно держал себя в тонусе. О Марвине Хармсе он и так знал достаточно много (к примеру, Хармс неплохо играл в покер), так что общение с ним Мэджари счел лишним.

Не вызывало удивления и то обстоятельство, что Марвин летит в Чикаго. Как-никак, он курировал этот регион. Однако, подумал Мэджари, небезынтересно узнать, что поделывал Хармс в Вашингтоне.

* * *

В гостиной номера отеля, из окон которого открывался вид на Лафайет-Парк и далее на Белый дом, Койн Кенсингтон наслаждался, как он сказал своему гостю, «стародавним канзасским фермерским завтраком». Состоял завтрак из бифштекса, яичницы и картофеля: бифштекса толщиной в три дюйма, залитого грибным соусом, яичницы на четыре яйца и картофеля, тушенного в сливках и сливочном масле. Гренок, правда, был обычным. Заказал Кенсингтон и кварту кофе. Именно кофе он и предложил гостю, здраво рассудив, что тот откушал до выхода из дома.

Посетил Кенсингтона мужчина тридцати одного года от роду, одетый в строгий костюм, один из шести, купленных им в магазине «Артур Адлер», с высоким бледным лбом, темными волнистыми волосами, пожалуй, чуть более длинными, чем допускала его должность, острым носом с розовым кончиком, маленьким ротиком и костлявым подбородком. Темные глаза не выдавали чувств, и лишь иногда в них отражалось пренебрежение к тем, кто слишком медленно шевелил мозгами. К последним он отнес и старика Кенсингтона, допустив тем самым серьезную ошибку. Звали тридцатиоднолетнего мужчину Алфред Этридж, и редко кто обращался к нему Ал. Во-первых, он этого не любил, а во-вторых, работал он в Белом доме, где фамильярность не жаловали. Старик Кенсингтон, не признающий заведенный в Белом доме порядок, последние десять минут называл его не иначе как Ал.

– Так вы не хотите кофе, Ал? – во второй или третий раз спросил Кенсингтон.

– Нет, благодарю вас, сэр, – «сэром» он называл всякого мужчину старше тридцати пяти лет и стоящего на более высокой ступеньке выстроенной им иерархической лестницы.

– Я не знал, что вас так заботит переизбрание Дона Каббина, – Кенсингтон отправил в рот кусок бифштекса.

– Я думал, при вашей последней встрече с нами вам дали ясно понять, сколь это важно.

– Жаль, что вы не жаждете его поражения.

– Почему?

– Меньше забот, вот почему. Для этого нужно только одно: чтобы президент поддержал его. Уж тогда Каббин проиграл бы наверняка, – и Кенсингтон рассмеялся, довольный отпущенной шпилькой.

– ПРЕЗИДЕНТ, – Этридж сделал упор на слово, которое обычно открывало ему все двери, – лично поручил мне выяснить, как вы оцениваете сложившуюся ситуацию.

– То есть он пригласил вас в свой кабинет и поручил вам пообщаться со мной?

– Я говорил с ним по телефону, – лгал Этридж виртуозно.

– И его интересует мое мнение?

– Да, сэр, интересует.

– Черт, да он, выходит, больший дурак, чем я думал.

– Будем считать, что я этого не слышал, – голос Этриджа дрогнул.

– Мне без разницы. Кофе хотите?

– Я хочу знать вашу оценку шансов Дональда Каббина. Ничего более.

– Ладно. Они невелики.

– Почему?

– Во-первых, он пьет. Во-вторых, сильно облажался прошлой ночью в телепередаче. Вы слышали об этом?

– Нет, сэр.

– Еще услышите. Скажем так, он снабдил Сэмми Хэнкса тяжелой артиллерией, а уж он-то сумеет этим воспользоваться.

– Но ваше собственное мнение…

– Мнение? – в голосе Кенсингтона зазвучало изумление.

– На встрече, что состоялась на прошлой неделе, вы заверили…

– Я никого ни в чем не заверял, сынок. Меня ничего не просили делать. Я лишь упомянул, что могу навести справки и узнать, нет ли у кого желания помочь Каббину сохранить за собой пост президента профсоюза. Справки я навел.

– Я вижу.

– Ничего-то вы не видите.

– Тогда, может, вы объясните, что я должен видеть.

– Я думаю, Ал, вам лучше не знать того, что я сделал.

– А может, вы предоставите судить об этом мне, сэр.

– Вам?

– Да, сэр. Мне.

– Хм-м, – вырвалось у Кенсингтона.

– Могу я сказать президенту, что вы отказались сообщить мне вашу оценку…

– Не старайтесь убедить меня, что вы крупная шишка, Эл. И ваши частые ссылки на президента меня не впечатляют. Я-то пытаюсь донести до вас следующее: я скажу вам, что я сделал, вы скажете президенту, потом какой-нибудь умник-журналист спросит его, а известно ли ему, что я сделал, президент солжет и ответит, что нет, неизвестно, потом они разнюхают, что он все знал, и в итоге президент окажется в неловком положении. А я уверен, что вы не хотите своими действиями поставить в неловкое положение президента Соединенных Штатов Америки?

– Я все-таки думаю, что сумею разобраться, доводить до президента полученную от вас информацию, мистер Кенсингтон, или нет.