Текст книги "Прилипалы"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Глава 20

Десятого сентября, в воскресенье, в вашингтонском районе Кливленд-Парк, Сэмми Морз Хэнкс сидел на кухне своего дома, пил кофе и читал комиксы Мерилин, которой днем раньше исполнилось шесть лет.

Комиксы он читал дочери потому, что его отец никогда не читал их ему. Когда он умер десять лет тому назад, Хэнкс не поехал на похороны. Иногда он думал, что обязательно поехал бы, если бы в детстве отец читал ему комиксы. Но его отец всегда занимался только самим собой, не обращая внимания на потребности сына.

Сэмюэль Морз Хэнкс-старший всю жизнь учил европейской и американской истории сыновей и дочерей тех, кто работал на заводах и фабриках Шенектади, когда эти заводы и фабрики только открылись. Вскоре после приезда в город он встретил девушку, такую же уродливую, как и он, и быстро предложил ей выйти за него замуж, главным образом потому, что она работала в библиотеке. Сэмюэль Морз Хэнкс-младший, родившийся в тысяча девятьсот тридцать третьем году, унаследовал от отца выступающий вперед подбородок и вислый нос, а от матери – угристую кожу.

Мать потеряла работу в библиотеке, как только вышла замуж, потому что тамошнее начальство нанимало только незамужних. Она вроде бы и удивилась, когда ее уволили, хотя на самом деле заранее знала, что так оно и будет. Впрочем, знала она и другое: никто, кроме Сэмюэля Морза Хэнкса-старшего, не предложит ей выйти за него.

А вот Сэмюэлю-младшему детство запомнилось злостью. Он постоянно злился, потому что его родители были бедны, уродливы и редко говорили с ним, да, пожалуй, и друг с другом. И он мог привлечь к себе внимание лишь одним способом: забившись в припадке. Этим он и пользовался, сначала редко, потом все чаще и чаще, результат не оправдал его ожиданий. Чем чаще он бился в припадке, тем меньше внимания обращали на него родители, а в конце концов стали полностью игнорировать его, как игнорировали друг друга.

До того, как Сэмми исполнилось пятнадцать, его мать более-менее поддерживала связь с реальностью. То есть иногда прибиралась по дому и даже готовила еду, хотя могла подать завтрак в половине седьмого вечера, а обед в семь утра. Она уже совершенно не замечала припадков сына, хотя тот, в основном по привычке, частенько бился головой об пол.

В день, когда Сэмми исполнилось пятнадцать лет, он вернулся домой, чтобы найти мать застывшей в кресле. Сидела она абсолютно голая, уставившись в одну точку. Что она там видела, не узнал никто.

– Что с тобой? – спросил Сэмми.

Мать не ответила, и Сэмми учинил припадок, один из лучших, растянувшийся на целых пять минут. Но мать даже не мигнула. Поэтому он взял одеяло с кровати родителей, накрыл мать, нашел ее кошелек, вытащил из него восемьдесят семь центов, все, что было, и пошел в кино.

Вернулся он вечером. Мать, накрытая одеялом, сидела в той же позе. Отец слушал радио. Оно было его единственным развлечением с тридцать третьего года.

– Что с ней? – спросил Сэмми.

– Не знаю, – ответил отец.

– Может, вызвать доктора?

– Она оклемается.

Сэмми пожал плечами, съел сэндвич с ореховым маслом и лег спать. Утром мать сидела точно так же, что и вечером, только на полу под ее стулом образовалась большая лужа мочи.

– Она нассала на пол, – сообщил он отцу.

Старший Хэнкс только пожал плечами.

– Придет в себя, вымоет пол.

Придя из школы, Сэмми нашел дома одного отца.

– Где мать? – спросил он.

– Ее увезли.

– Куда?

– В сумасшедший дом. Она в ступоре. Доктор сказал, интересный случай.

– Когда она вернется?

– Не знаю, – ответил его отец. – Возможно, никогда. А ты против?

– Нет. А ты?

– Нет. Я не против.

Три недели спустя Сэмми Хэнкс проснулся после полуночи от того, что отец пытался забраться к нему под одеяло.

– Какого черта? – возмутился он.

– Лежи тихо, больно тебе не будет.

– Что значит лежи тихо?

– Повернись на живот и лежи тихо. Тебе понравится.

Сэмми Хэнкс не знал, как ему быть, а потому закатил припадок. Это, однако, не помешало его отцу закончить начатое. Потом он захихикал и сказал Сэмми:

– Премного тебе благодарен.

К пяти тридцати утра Сэмми-младший собрал вещи. Пять минут спустя прокрался в родительскую спальню и украл кошелек отца, в котором оказалось девять долларов. Больше он никогда не видел ни отца, ни мать, но, стоило кому-то упомянуть в разговоре его отца, у Сэмми тут же случался припадок. С этим он ничего не мог поделать.

Двадцать четыре года и четыре месяца спустя Сэмми Хэнкс сидел на кухне со своей изящной белокурой женой и изящной белокурой дочуркой, полный решимости дать им то, чего не получил он от собственного отца.

Сибил Дэвис Хэнкс вышла замуж за Сэмми после того, как Дональд Каббин взял его секретарем-казначеем. Хэнкс женился на Сибил, потому что он ее боготворил, имел хорошо оплачиваемую работу, да и подошло время выходить замуж. С Сэмми она никогда не скучала. И еще, его уродливость еще более подчеркивала ее красоту. Сэмми женился на Сибил еще и потому, что в ней не было ничего от его матери.

Сэмми Хэнкс положил на стол комиксы и потрепал дочь по белокурой головке.

– Вот и все, дорогая. Почему бы тебе не поиграть на улице?

– Мне нельзя играть на улице.

– Нельзя?

– Нет.

– А где же тебе можно играть?

– Во дворе. И ты это знаешь, папочка.

– Полагаю, ты права. Ладно, почему бы тебе не поиграть во дворе?

Этот диалог повторялся не один раз и нравился как отцу, так и дочери. Ему также нравилось смотреть, как она играет, одна, или с соседскими детьми, или с воображаемыми друзьями. Мерилин всегда представляла воображаемых друзей своему отцу, зная, что он отнесется к ним с должным уважением.

– Мы должны купить ей собаку, – Сэмми проводил дочь взглядом. – Большую.

– Сенбернара или дога? – спросила Сибил.

– Самую большую. Ирландского волкодава.

– Ты хочешь купить волкодава ей или себе?

Сэмми Хэнкс улыбнулся жене.

– Наверное, себе.

– У тебя никогда не было собаки?

Улыбка исчезла.

– Нет. Ни собаки, ни кошки.

Сибил уловила опасные признаки и резко сменила тему. О детстве Сэмми они говорили дважды, и оба раза разговор заканчивался его припадком. Первый раз она невзначай спросила о его родителях. Второй раз сделала это специально, чтобы увидеть, что произойдет, а когда увидела, более их не упоминала. Наоборот, старалась заботиться о Сэмми, как о ребенке, потому что ему это нравилось.

– Когда тебе уезжать?

– В аэропорту я должен быть в три, так что выезжать надо в час сорок.

– Кто едет с тобой?

– Только Микки Делла.

– Он действительно мастер своего дела?

– Да, лучше тех, кто работает на Каббина.

– Мне следовало бы позвонить ей.

– Кому?

– Сэйди.

– С чего это тебе ей звонить?

– Потому что она моя подруга.

– Была подруга.

– Если вы с Доном грызетесь, как две собаки, почему мы должны вести себя точно так же?

– Так ты собираешься позвонить ей и поплакаться, какие ужасные у вас мужья? Знаешь, Сибил, похоже, мне придется учить тебя ненависти.

– Я не испытываю ненависти к Сэйди.

– А пора бы.

– И ты не испытываешь ненависти к Дону.

– Не испытываю?

– Нет.

– Я хочу занять его место, так что я обязан ненавидеть его. Так все гораздо проще.

– Мы так хорошо проводили время.

– Кто, ты и Сэйди?

– Мы вчетвером.

– Я этого не помню.

– А я помню.

– Каббин всегда был пьян.

– Не всегда.

– А вот теперь всегда.

– Бедная Сэйди.

– Нашла кого жалеть.

– А что он собирается делать?

– Кто?

– Дон.

– Когда?

– Когда все закончится.

– Напьется пьяным и останется таким до самой смерти.

– Мне кажется, это несправедливо.

– Что?

– Он посвятил всю жизнь профсоюзу и…

– Господи, да тебе впору работать в его команде. Он не посвятил всю жизнь профсоюзу, он всю жизнь работал в профсоюзе. Это большая разница. Господи, да большую часть времени он изнывал от скуки. По-моему, ему наплевать, переизберут его или нет. И в этой кампании он участвует по инерции.

– Так чего ты тогда волнуешься?

– На то есть причины. Что бы я о нем ни говорил, мистер Дональд Каббин – великолепный актер, и даже по инерции он проведет предвыборную кампанию куда лучше многих.

– Но ты сможешь побить его, – Сибил постаралась, чтобы в ее голос не проникли вопросительные нотки.

– Я смогу побить его, потому что этого хочу. Очень хочу. Хочу больше всего на свете. У меня иногда темнеет в глазах, когда я об этом думаю.

Сибил положила руку ему на плечо.

– Это все от напряжения, дорогой.

– Да, полагаю, ты права.

Затянувшееся молчание прервал вопрос Сибил.

– А если бы он хотел стать президентом не меньше твоего?

– Дон?

– Да.

Если Хэнкс и задумался, то на мгновение.

– Тогда у меня не было бы ни единого шанса.

Глава 21

Воскресенье Микки Делла считал лучшим днем недели. Он поднимался в семь, чтобы насладиться «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Санди стар», «Балтимор сан» и «Нью-Йорк дейли ньюс».

Делла жил в большой однокомнатной квартире на Шестнадцатой улице в северном секторе Вашингтона, в которую вселился еще в сорок восьмом году. Из этой квартиры сбежали две жены Деллы, о чем он нисколько не сожалел. И теперь он жил один, в окружении сотен книг, удобной, пусть и не выдержанной в одном стиле мебели и шести металлических шкафов на пять полок каждый, забитых вырезками из газет, которые могли бы еще потребоваться.

Особого порядка в квартире не было, но чистота поддерживалась на высоком уровне. Все пепельницы, за исключением одной, которой пользовался Делла, прочитывая двадцать пять, или около того, фунтов газет, блестели. На столе стояла лишь одна чашка для кофе. Около древней пишущей машинки не валялись черновики. Завтрак Делла готовил себе сам, по воскресеньям в четверть восьмого, а поев, тут же мыл и убирал посуду. Пижама висела на крючке за дверью ванной, сама ванна сияла белизной, постель он застилал сразу же. То есть в квартире жил человек, который давно понял, что проще постоянно поддерживать порядок, чем время от времени выгребать грязь.

В полдень Делла подошел к телефону и позвонил человеку, у которого он покупал спиртное.

– Микки Делла, Сид… Нормально. Извини, что беспокою тебя в воскресенье, но я хочу оставить тебе заказ, а с понедельника несколько дней меня в городе не будет… Да. Я хочу, чтобы одному человеку каждый день в течение месяца приносили квартовую бутылку дешевого бербона, какой марки, мне без разницы. С подарочной открыткой. В Вашингтоне он бывает редко, так что тебе придется воспользоваться услугами «Америкэн экспресс» или «Уэстерн Юнион»,[22]22
  Среди прочего эти организации могут доставить любую вещь в любое место.


[Закрыть] не знаю, с кем ты обычно работаешь… Да, разумеется, это розыгрыш. Если можно, начни сегодня. Он в Чикаго. На открытке надо написать: «Крепись». И дать подпись: «Друг». Это все. Слушай, я не помню, продают ли в Чикаго по воскресеньям спиртное. Нравы там строгие… Да, человека, которому ты каждый день будешь посылать по бутылке бербона, зовут Дональд Каббин. Сегодня и завтра он будет в отеле «Шератон-Блэкстоун» в Чикаго. Благодарю тебя, Сид.

Похохатывая, Делла вернулся к газетам. Потом он найдет, как еще приложить Каббина. Причем побольнее. А для начала сойдет и это.

Микки Делла включился в очередную предвыборную кампанию.

В аэропорту Балтимора Трумен Гофф остановил «олдсмобил торонадо» у входа в здание и повернулся к жене.

– Я вернусь через неделю.

– Хорошенько отдохни.

– Постараюсь. Деньги тебе нужны?

– Нет, хватит того, что ты оставил.

– Тогда я пошел.

– Поцелуй папочку, дорогая, – жена Гоффа посмотрела на дочь, сидевшую на заднем сиденье.

Девочка наклонилась вперед и чмокнула Гоффа в щеку.

– Мне тебя встретить?

Гофф покачал головой.

– Нет, доберусь на автобусе.

– Тогда, счастливого пути, дорогой. И хорошего отдыха в Майами.

Она наклонилась к мужу и тоже поцеловала его в щеку.

– Счастливо оставаться, – он вылез из машины. – До свидания.

– До свидания, – хором ответили жена и дочь.

Гофф вошел в здание аэропорта, зарегистрировал билет и сумку на рейс в Чикаго. До начала посадки в самолет оставалось тридцать минут, так что он подошел к книжному киоску. Долго разглядывал книги в мягкой обложке, пока не остановил свой выбор на вестерне Луи Ламура. Пробежал три первые страницы и две последние, но так и не вспомнил, читал он эту книгу или нет. Какая, впрочем, разница, сказал он себе, дал продавщице доллар, получил сдачу. Читать тот же вестерн второй раз даже интереснее, чем в первый.

В Вашингтоне, на Шестнадцатой улице, примерно в миле от квартиры Микки Деллы, Койн Кенсингтон наливал кофе своему гостю в номере отеля, окна которого выходили на Белый дом. Сидел Кенсингтон на диване, подушки которого прогнулись под его массой. На столике перед ним, помимо кофейника, кувшинчика молока, чашек и сахарницы, стояло большое блюдо с разрезанными пополам консервированными персиками. Разлив кофе, Кенсингтон взялся за бутылку с шоколадным сиропом и обильно полил им персики.

– Я, знаете ли, сладкоежка, – признался он своему гостю, в голосе его слышались извиняющиеся нотки.

– Похоже на то, – не стал спорить гость.

Кенсингтон отправил в рот половину персика в шоколадном сиропе. Довольно улыбнулся.

– Некоторые едят десерт только после обеда, а я и после завтрака.

– У каждого свои привычки.

– Должен отметить, вы очень напоминаете мне вашего отца.

– Благодарю, – чуть склонил голову Ричард Гаммедж Третий, президент «Гаммедж интернейшнл».

– Он тоже старался держаться подальше от политики.

– Это точно.

– Наши пути как-то пересеклись, в конце тридцатых годов.

– Да, отец говорил мне об этом.

– Догадываюсь, он не очень лестно отозвался обо мне.

– Вы правы.

– Но теперь это все в прошлом.

– Да.

– И перед нами совсем другое дело.

Гаммедж посмотрел на толстого старика и кивнул. «Твой дорогой усопший папочка советовал тебе обходить стороной этого ужасного старика, Ричард Третий (так он все чаще называл тебя, видя в этом тонкую иронию, а ирония нынче ценилась на вес золота). Папочка предупреждал, что этот старик умен и очень опасен. Так, наверное, оно и есть, раз он приложил дорогого, далеко не глупого папочку».

– Речь, вероятно, пойдет о деньгах, – заметил Гаммедж.

– Почему вы так решили?

– Потому что вы улыбнулись, мистер Кенсингтон.

– Это, знаете ли, интересное наблюдение, потому что многие люди полагают, что деньги улыбок не терпят.

– И все-таки деньги скорее радуют, чем печалят.

– Знаете ли, я изучаю их всю жизнь.

– Знаю.

– Что такое деньги, мистер Гаммедж?

– Практически?

– Философски.

– Власть? Чувство безопасности? Алчность? Жадность? Война? Предательство?

– Вы на правильном пути, только свернули в сторону отрицательных эмоций.

– Извините.

– Деньги, мистер Гаммедж, это любовь.

– Однако.

– Подумайте об этом.

– Обязательно подумаю.

– Деньги – это любовь. Люди, которые говорят обратное, просто не имеют их в достатке. Но поставьте их перед выбором между принципами и долларом, девяносто девять процентов выберут доллар. Оставшийся один процент – просто дураки.

– Как я понимаю, мы подходим к сути нашего разговора.

– Да, я подумал, что мы можем обсудить сегодня наши дела, раз уж вы все равно прилетели в Вашингтон.

– Мне нужно немного времени, – Гаммедж пожал плечами. – Но никаких трудностей я не ожидаю. Четыреста тысяч будут у меня ко вторнику, остальное – к концу недели.

– Это хорошо, потому что там, – Кенсингтон махнул рукой в сторону Белого дома, – начинают дергаться.

– Мистер Кенсингтон, меня абсолютно не интересует, дергаются они там или нет. Я знаю человека, который сейчас занимает Белый дом. К сожалению, я знаком с ним много лет и всегда находил его одиозной личностью: вульгарным в мыслях, ненадежным в делах, не умеющим вести себя в обществе и абсолютно безвкусным в одежде. Господи, чего только стоят его костюмы!

– Я тоже не голосовал за него, – кивнул Кенсингтон.

– Я согласился координировать сбор денег для Каббина лишь потому, что он представляет собой куда меньшую угрозу для моей компании, чем этот Хэнкс. И, откровенно говоря, с Каббином куда приятнее общаться, разумеется, когда он трезв. К сожалению, сейчас он слишком много пьет.

«Господи, ну и зануда же ты, Ричард Третий», – подумал Гаммедж.

– Как я и говорил, деньги – это любовь, и потребуется много любви, чтобы добиться его переизбрания. А также кое-что еще.

– Не понял.

– Если вы хотите видеть Каббина президентом, вы можете помочь ему и в другом, в немалой степени порадовав его.

– Чем же?

– Я думаю, вы должны организовать комитет.

– Какой комитет?

Кенсингтон улыбнулся.

– Комитет за стабильную промышленность. Задача у этого комитета будет одна: поддержка Сэмми Хэнкса в его борьбе за пост президента профсоюза.

«Он не глуп, – подумал Кенсингтон. – Ему потребовалось пять секунд, чтобы принять решение. Это время ушло у него на то, чтобы обдумать последствия. И отец его был таким же. Умным. Но не самым умным».

– Поцелуй смерти, если искать аналоги в Библии.

– Совершенно верно.

– Вы правы. Каббину это понравится.

– Так вы это сделаете?

– Разумеется.

В малом конференц-зале отеля «Луп» в Чикаго Марвин Хармс наблюдал, как в дверь один за другим входят мужчины. Семнадцать черных, четырнадцать белых. Хармс кивал каждому.

Наконец все расселись на складных стульях. Хармс подождал, пока они откашляются и перестанут шаркать ногами. Поднялся. Подошел к стоящей на подставке черной доске. Взял со столика бумажный пакет. Оглядел свою команду, давая и им возможность полюбоваться его элегантным нарядом: кремовым замшевым пиджаком, синей рубашкой из вываренной ткани, брюками в черно-белую клетку, начищенными черными туфлями. Особенно он гордился рубашкой.

– Вы знаете, кто я такой, – начал Хармс. – Но, на случай, что вы меня забыли, я раздам вам свои визитные карточки.

Держа бумажный пакет в левой руке, Хармс двинулся вдоль рядов стульев, останавливаясь перед каждым мужчиной. Всякий раз его правая рука ныряла в пакет и доставала пять сколотых стодолларовых купюр и листок бумаги с датой и надписью: «Получено 500 долларов от Марвина Хармса за оказанные услуги».

– Просто распишись, – говорил Хармс каждому.

Раздав деньги и собрав расписки, Хармс вернулся к доске.

– Эти пятьсот баксов всего лишь аванс. Вас ждут еще шесть уроков, и вам бы лучше не пропускать их, потому что учиться будем, как в школе, только посещаемость должна быть стопроцентная. Я буду вашим директором и учителем. Я также устрою вам экзамен и, если вы его выдержите, вручу диплом – еще пять изображений мистера Бенджамина Франклина, точь-в-точь таких же, какие вы только что получили. Есть вопросы?

Здоровяк-негр с заднего ряда поднял мускулистую руку.

– Деньги – это хорошо, Марв, но кого нам придется убить, чтобы получить остальное?

Некоторые даже рассмеялись.

– Вам никого не придется убивать.

– Тогда чему же мы будем учиться?

– Умению подтасовывать результаты выборов. И обучение мы начнем прямо сейчас, – с тем Марвин Хармс повернулся к черной доске.

В то воскресенье Дональд Каббин отдыхал. Спать он лег подвыпившим, но спал дольше, чем обычно, и проснулся куда в лучшем состоянии. Во всяком случае, его не мутило. До завтрака он выпил лишь две «Кровавых Мэри», а потом достаточно плотно поел.

Проглядывая «Трибюн», заметил объявление о демонстрации фильма, который пропустил в Вашингтоне, с Джеймсом Кобурном в главной роли. Актер этот Каббину нравился, и он всегда полагал, что критика его недооценивает. Показывали фильм в пять вечера, и Каббин решил устроить семейный просмотр, пригласив жену, сына, а за компанию и Фреда Мура. Фред уже видел фильм, но спорить не стал.

В фойе кинотеатра Сэйди и Келли Каббин подождали, пока Фред Мур и Каббин прогуляются в мужской туалет, где Каббин приложился к бутылке «Выдержанного». Они нашли себе хорошие места, и Каббин с удовольствием посмотрел фильм.

Потом они отправились пообедать в итальянский ресторанчик, владелец которого оказался близким другом Мура, так что обслужили их по высшему разряду. За обедом Каббин выпил много красного вина и забавлял всех историями и анекдотами, некоторые из которых даже Фред Мур слышал впервые.

Вечер прошел превосходно, и Каббин прибыл в «Шератон» в отличном настроении. Как обычно, он остался в машине, дожидаясь, пока Фред Мур разберется с лифтом. Мур послал коридорного сказать Каббинам, что лифт прибыл, а сам оглядел холл. «Обычная толпа, – подумал он. – Оказавшиеся в воскресный вечер в отеле и не желающие сидеть в одиночку в номере. Вот и кучкуются в холле. Как стадо баранов». Мур видел в них баранов, пока его взгляд не уперся в худощавого молодого мужчину с заостренными чертами лида, который сидел в одном из кресел, не отрывая глаз от вращающейся двери. «Это не баран, – подумал Мур. – Скорее это хорек, а не баран». Мужчина, казалось, почувствовал внимание Мура к собственной персоне, обернулся, и на мгновение их взгляды встретились. Мур решил, что увиденное в глазах мужчины ему не понравилось. Почему именно, понять не мог, но на всякий случай не спускал глаз с мужчины, когда Каббин вошел в холл, сопровождаемый женой и сыном.

Взгляд Каббина обежал холл в поисках тех, с кем следует поговорить. Не найдя достойных, он помахал рукой портье, который ответил ему тем же. Затем Каббин заметил молодого мужчину, который смотрел на него, и, проходя мимо, кивнул.

– Привет, дружище.

– Привет, – ответил Трумен Гофф.