Текст книги "Прилипалы"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Сумеете, значит?

– Да, сэр, сумею.

– Потому что вы служите в Белом доме?

– Да, сэр, я думаю, это входит в мои обязанности.

– Хорошо, сынок. Предположим, только предположим, я скажу вам, что собрал дюжину высших чиновников компаний, с которыми у профсоюза Каббина заключено трудовое соглашение, срок действия которого истекает в следующем месяце. Эти чиновники не хотят забастовки, но и не хотят в ближайшие три года платить за ту же работу на тридцать с лишним процентов больше, не считая различных дополнительных выплат. Вы следуете за ходом моей мысли?

– Да, сэр.

– Тогда, допустим, я говорю вам, что, не желая забастовки и стремясь ограничить повышение зарплаты тридцатью процентами, они решили скинуться в предвыборный фонд Дона Каббина, пожертвовать семьсот пятьдесят тысяч долларов, которые гарантируют перевыборы Дональда Каббина. Тогда забастовки не будет, а прибавка к зарплате не превысит тридцати процентов. Вы адвокат, не так ли, Ал?

– Да, сэр.

– Значит, мне нет нужды…

– Спрашивать, не нарушен ли закон?

– Вы бы прежде всего заглянули в закон?

– Да, сэр.

– Давайте поставим вопрос иначе. Вы думаете, это этично, или вам снова надо куда-то заглядывать?

– Нет, сэр, я думаю, это неэтично.

– Что ж, позвольте продолжить. Я хочу сказать вам, как я потратил бы эти семьсот пятьдесят тысяч долларов, которые вроде бы получил.

– Вы?

– Совершенно верно, Ал. Я. И никто больше. Допустим, эти чиновники дали мне деньги. И более им до них нет никакого дела. Я могу просто положить их в карман, они не зададут никаких вопросов.

– Я понимаю.

– Держу пари, понимаете. Так вот, допустим, я нанял самых способных и беспринципных специалистов и сказал им, сто тысяч долларов ваши, а шестьсот пятьдесят тысяч вы должны потратить на то, чтобы Каббин остался президентом. А как вы будете их тратить и на что, мне без разницы. Допустим, я нанял этих ребят, я даже могу сообщить вам название этой фирмы, раз уж вы хотите знать все. Если бы я этого не сделал, за Каббина проголосовали бы четверо из каждых десяти членов профсоюза. Теперь его шансы оцениваются пятьдесят на пятьдесят. Вот вам мое мнение и отчет о моих действиях, Ал, а теперь позвольте спросить, как вы поступите с полученной информацией?

Этридж мигнул, лихорадочно просчитывая варианты.

– Ну, я…

Кенсингтон решил дать ему еще немного времени.

– О, да, я же не сообщил вам название фирмы, которую я мог бы привлечь к этому делу. «Уолтер Пенри и помощники, инкорпорейтед». Чувствую, вы знаете, о ком идет речь, вы даже можете сказать, что они работают под «крышей» Белого дома.

Он же загнал меня в угол, подумал Этридж. Если я скажу им то, что услышал от него, они размажут меня по стенке за мой длинный язык. Они не желают, чтобы им говорили то, что они могут и не знать. А если я ничего не скажу, а потом случится что-то неожиданное для них, к чему они не успеют подготовиться, они потребуют от меня ответа, а почему я ничего им не сказал? Так что в любом случае я окажусь крайним. Пора выметаться отсюда, решил Этридж. Этот толстый старик куда умнее меня, мне тут делать нечего.

Этридж встал.

– Позвольте поблагодарить вас, мистер Кенсингтон, за то, что смогли выкроить для меня несколько минут.

– Так что вы им скажете, сынок? – старик чуть улыбнулся.

– Я напишу отчет.

– О чем?

– Я должен рассмотреть…

– Вы окажетесь крайним, что бы вы им ни сказали. Это ясно?

– Да, сэр.

Кенсингтон кивнул.

– Это хорошо. То есть хорошо, что вы это понимаете. Но одно мне в вас понравилось, Ал.

Этридж уже пятился к двери.

– Что именно?

– Вы не произнесли речь о том, что Белый дом не может иметь ничего общего с теми интригами, о которых я вам только что рассказал.

– Не произнес.

– Знаете, почему мне это понравилось?

– Почему? – Этридж уже взялся за дверную ручку.

– Я только что отлично позавтракал, и мне не хотелось бы выблевать всю эту вкуснятину на пол.

Глава 12

Если бы Трумена Гоффа призвали в армию, а армия послала его во Вьетнам, где он поубивал бы вьетконговцев, а также северных и даже южных вьетнамцев, он, скорее всего, не стал бы наемным убийцей.

Но к девятнадцати годам Трумен Гофф уже обзавелся женой и ребенком, так что в призывники не попал. А к двадцати четырем годам уже уехал из юго-западной Виргинии, где родились и он, и его жена, и работал в «Сэйфуэе» в Балтиморе. Не менеджером, а простым контролером, жил в маленьком домике, а по вечерам частенько заглядывал в бар по соседству, называющийся «Кричащий орел».

Регулярно посещал «Кричащий орел» и Брюс Клоук. Пять лет тому назад, при первой встрече с Гоффом, ему было сорок три. Они угощали друг друга пивом, обсуждали шансы на успех «Иволг» и «Койотов»[13]13
  Бейсбольные команды.


[Закрыть] и говорили об успехе Клоука у женщин. Работал Клоук коммивояжером и продавал все, что угодно, лишь бы его товар вызывал интерес у домохозяек. Он мог продавать пылесосы, алюминиевые жалюзи, энциклопедии и даже подписку на журналы. Высокий, широкоплечий, малообразованный, но симпатичный мужчина, сразу располагающий к себе, он бы давно мог создать собственную фирму, в которой другие коммивояжеры продавали бы его товар. Но Клоук был к тому же страстным охотником и рыболовом, а потому в любой момент мог все бросить и провести десять дней или две недели, ловя форель или выслеживая оленя или лося.

Как-то в ноябре Трумен Гофф заглянул в «Кричащий орел», чтобы выпить пива. Случилось это в середине дня, и у стойки сидел лишь Брюс Клоук.

– Чего это ты не на работе? – спросил Клоук, купив Трумену пиво.

– В отпуске. На неделю.

– А почему ты не взял отпуск летом?

Гофф пожал плечами.

– Не люблю я отпуска. Я взял неделю в июле, но никуда не поехал: не было денег. А вторую – сейчас. Я ее потеряю, если не отгуляю до первого января.

– Я тоже устроил себе отпуск на этой неделе. Поеду в Виргинию, – Клоук нацелил воображаемое ружье на воображаемую цель и дважды выдохнул: – Пиф-паф.

– Охотиться на оленя? – полюбопытствовал Трумен Гофф.

– Совершенно верно, приятель.

– А куда? Я сам из Виргинии.

– В окрестности Линчберга.

– Слушай, я как раз там родился.

Выпив еще три стакана пива, Трумен Гофф согласился поохотиться на оленей вместе с Брюсом Клоуком. На следующее утро они уехали и к девяти вечера уже обосновались в мотеле «Идлдейт» на окраине Линчберга. А также уговорили половину первой из двух квартовых бутылей «Старой винокурни»,[14]14
  Марка американского виски.


[Закрыть] что Клоук захватил с собой.

– Знаешь, что я тебе скажу, приятель? – спросил Клоук.

– Что?

– Рыболовом я был с детства, но догадайся, где я пристрастился к охоте?

– Где же?

– В Италии, вот где.

– А каким ветром тебя занесло в Италию?

– Я охотился на настоящую дичь, вот что я делал в Италии. Я охотился на краутов.[15]15
  Прозвище немцев.


[Закрыть]

– А, в армии.

– Совершенно верно, в армии. В пехоте. В сорок пятой дивизии.

– Да, наверное, это запоминается.

– Думаешь, запоминается?

– По-моему, да.

– Позволь тебя кое о чем спросить. Ты был в армии?

– Нет, ты же знаешь, что меня освободили от призыва.

– Значит, ты никогда не охотился на настоящую дичь. Ты не охотился на людей.

– На людей – нет, а вот на оленей, опоссумов, куропаток и рысей – сколько угодно.

– Но ты никогда не охотился на человека, так?

– Думаю, мог бы, если б возникло такое желание. Полагаю, выследить рысь ничуть не проще.

– Ты думаешь, что сможешь убить человека? Поймать в придел и недрогнувшей рукой нажать на спусковой крючок? Ты сможешь это сделать, Трумен?

– Разумеется, смогу, – и Гофф вновь наполнил свой стакан.

Клоук, улыбаясь, смотрел на него несколько секунд.

– А я готов поспорить на пятьдесят баксов, что не сможешь.

– Нашел, на что спорить.

– Почему нет?

– Черт, я не хочу отправляться на электрический стул ради пятидесяти баксов.

– Об электрическом стуле можешь не волноваться.

– Ты же готов поставить пятьдесят баксов на то, что я не смогу поймать человека в прицел и нажать на спусковой крючок, а я говорю тебе, что смогу. А если я тебе это докажу, то в придачу к пятидесяти баксам получу электрический стул, – виски уже затуманило голову Гоффа. – Идиотское какое-то пари.

– Вот что я тебе скажу, Трумен.

– Что?

– А если мы все обставим так, что тебе не будет грозить электрический стул?

– И как же мы это обставим?

– Это моя забота. Спорим?

– Черт, я, в общем-то…

– В чем дело, Трумен? Трусишь?

– Не думай, Брюс, что сможешь завести меня, обзывая трусом. Можешь называть меня трусом весь вечер, мне это по фигу. Как только меня не обзывали. Я не буду спорить с тобой втемную, не зная, о чем речь.

Вот тут Брюс Клоук и разобъяснил Трумену Гоффу, каким образом тот может поймать человека в прицел, нажать на спусковой крючок, получить пятьдесят долларов и избежать электрического стула. Когда Клоук закончил, Гофф заулыбался.

– Что ж ты мне сразу не сказал, что стрелять надо в ниггера.

– Он тоже человек.

– Нет, ниггер – совсем другое дело. Пристрелить его – сущий пустяк.

– Я ставлю пятьдесят долларов, что ты этого не сделаешь.

– Хорошо, умник, а я ставлю пятьдесят на то, что сделаю. Поехали.

Семьдесят пять миль до Ричмонда Клоук и Гофф проехали почти за три часа, так что добрались до окраины города где-то после полуночи. Первую бутылку «Старой винокурни» они добили и уже начали вторую. На заднем сиденье «понтиака» Клоука выпуска тысяча девятьсот шестьдесят пятого года лежало охотничье ружье Гоффа, «марлин» тридцатого калибра. С заряженным магазином.

– А куда ты едешь теперь? – спросил Гофф, так так Клоук продолжал вроде бы бесцельно кружить по улицам Ричмонда.

– А какая разница. Все равно ты ничего не сделаешь.

– Ты лучше готовь пятьдесят баксов, умник.

– Баксы при мне, можешь не волноваться. И вообще, волноваться тебе надо о другом. Шанс у тебя будет только один. Как в охоте на оленя. И я не буду стоять и ждать, решишься ты или нет.

– Скажи мне, когда стрелять и в кого, – отрезал Гофф. – Большего от тебя не требуется.

– Сейчас? – Клоук резко затормозил. Они остановились на тихой улочке, застроенной одно– и двухэтажными жилыми домами. Лишь в нескольких окнах горел свет. Вдоль тротуаров стояли машины, в большинстве своем сошедшие с конвейера несколько лет тому назад. Редкие уличные фонари освещали потрескавшийся асфальт мостовой. В маленьких двориках перед домами лишь кое-где виднелись островки пожухлой травы.

– В кого?

– Посмотри направо. Вон он вышел из дома, в пятидесяти ярдах от тебя.

Гофф посмотрел в указанном направлении. Мужчина спускался с крыльца. В темном пальто. Вышел на тротуар и повернул налево, к стоящему во втором ряду с потушенными огнями «понтиаку» Клоука.

– Заплатишь прямо сейчас, трусишка? – полюбопытствовал Клоук.

– Ничего я тебе не заплачу, – пробормотал Гофф, повернулся, схватил ружье, открыл дверцу.

– Не забудь, ты должен на-а-а-жать на спусковой крючок, – прошептал Клоук.

Трумен Гофф выскользнул из кабины, обогнул машину, стоящую у тротуара, присел у ее правого заднего крыла. Уперся прикладом в плечо, приник к прицелу. От мужчины его отделяло не больше ста двадцати футов. Еще несколько секунд, и он окажется прямо под фонарем. Гофф ждал. Когда мужчина вышел в желтый круг света, Гофф разглядел темно-зеленое пальто, белую рубашку, черный галстук. И темную кожу лица. Гофф нажал на спусковой крючок, хлопнул выстрел, мужчина покачнулся. Дерьмо, подумал Гофф, похоже, не попал. Он передернул затвор и выстрелил вновь. На этот раз мужчина рухнул на тротуар. Лежал он на боку, лицом к Гоффу. Рот мужчины открылся, и Гофф еще подумал, какие же у того белые зубы.

Гофф бросился к уже тронувшемуся с места «понтиаку» и запрыгнул в кабину.

– Ты сумасшедший? – крикнул ему Клоук, вдавливая в пол педаль газа.

Они промчались мимо лежащего под фонарем мужчины, но Гофф успел как следует разглядеть его. На вид ему было лет двадцать с небольшим, а среди белых зубов имелись и золотые.

– Какой-нибудь гангстер, – сказал он Клоуку.

– Господи, да ты псих!

– Где мои пятьдесят баксов?

– Не хочу иметь с тобой никаких дел! – взвыл Клоук. – Ты псих.

– За тобой пятьдесят баксов, приятель, – от голоса веяло арктическим холодом.

– Хорошо, – Клоук вытащил бумажник и начал рыться в нем, продолжая гнать машину по улицам Ричмонда. – Вот твои проклятые пятьдесят баксов, – и бросил купюры Гоффу.

– А чего ты так завелся? – Гофф пересчитал купюры, потом аккуратно их сложил.

Клоук на мгновение глянул на Гоффа, и тот заметил, что у его приятеля перекосило лицо. Да он перепугался, подумал Гофф. В разговорах-то был храбрец, а как дошло до дела – наложил в штаны.

Его это так удивило, что он решил проанализировать свои чувства. И понял, что ему без разницы, в кого стрелять, оленя или человека. А уж охота на рысь в сто раз волнительнее. Господи, да какое удовольствие стрелять в ниггера, который не отстреливается и не убегает. Он, конечно, пожалел ниггера, точно так же, как всегда жалел подстреленного оленя.

– Я не хочу иметь с тобой ничего общего, – не унимался Клоук. – Не хочу говорить с тобой. Не хочу тебя видеть. Ты же псих. Ты это знаешь? Ты законченный псих.

– В чем, собственно, дело? – Гофф взял бутылку, глотнул виски. – И сколько ты наговорил ерунды насчет охоты на людей. Дерьмо! Да куда приятнее подстрелить хорошего оленя.

– Я более не хочу говорить с тобой, понятно? – верещал Клоук. – Не хочу видеть тебя!

– Как скажешь.

На следующее утро Трумен Гофф проснулся в линчбергском мотеле один. Заглянул в кафетерий и, не найдя там Клоука, заказал обильный завтрак, чтобы избавиться от легкого похмелья: кофе, яичницу из трех яиц с ветчиной, овсянку, рогалики. Откушав, зашел в регистратуру, чтобы справиться о Клоуке.

– Он уехал рано утром. Сказал, что счет оплатите вы.

Гофф расплатился и попросил вызвать ему такси. Вернулся в номер, собрал вещи, сунул ружье в брезентовый чехол. «Почищу дома», – подумал он и зашагал к регистратуре.

На автобусе Трумен Гофф добрался до Ричмонда, там пересел на другой, доставивший его в Вашингтон, а уж на третьем приехал в Балтимор. В Ричмонде он купил «Таймс-Диспетч» и внимательно просмотрел газету, не найдя упоминания об убийстве черного. Возможно, информация поступила в редакцию после подписания номера в печать, подумал он. И потом, кого заботила смерть какого-то ниггера. Трумен Гофф так и не узнал фамилию человека, убитого им в Ричмонде.

В Балтиморе супруга Гоффа пожелала узнать, почему он так рано вернулся домой.

– Парень, с которым я поехал на охоту, заболел, так что пришлось сразу ехать домой.

– И что же ты будешь делать всю неделю?

– Не знаю. Наверное, поболтаюсь в городе.

Следующим днем Трумен Гофф заглянул в «Кричащий орел». Сел к стойке, заказал пиво. Выпил полстакана, прежде чем оглядеться. В дальней кабинке сидели Брюс Клоук и незнакомый Гоффу мужчина. Как отметил Гофф, слишком хорошо одетый для завсегдатаев «Кричащего орла». В строгом темном костюме, темно-синей рубашке, темном полосатом галстуке и черных туфлях. Лет тридцати восьми – сорока, с вытянутым лицом, украшенным усами. Волосы его уже тронула седина, и они волнами падали ему на виски.

Заметив Клоука, Гофф помахал ему рукой, но Клоук смотрел сквозь него, словно впервые видел. Ну и черт с тобой, подумал Гофф и продолжил осмотр зала. Именно в этот момент Клоук наклонился в седоватому мужчине и что-то ему сказал. Мужчина с интересом вскинул глаза на Гоффа и продолжал смотреть на него, пока их взгляды не встретились. Гофф решил, что не допустит, чтобы какой-то приятель Клоука заставил его отвести взгляд. Не прошло и минуты, как мужчина чуть улыбнулся и продолжил прерванный разговор.

Гофф же отвернулся к стойке и глубоко задумался. Мысли шли настолько неприятные, что он даже немного испугался, а потому заказал еще пива. Выпил его, поднялся, чтобы уйти, и еще раз посмотрел на Клоука и седовласого мужчину. Клоук уставился в стол, а вот седовласый оценивающе оглядел Гоффа, словно колеблясь, подойдет ему этот товар или нет.

Придя домой, Трумен Гофф включил телевизор, достал ружье из брезентового чехла и начал его чистить. Когда жена вошла в гостиную, он повернулся к ней:

– Мне завтра понадобится машина.

– Куда это ты собрался? – ответ ее не интересовал, но она полагала, что должна задать этот вопрос.

– Хочу кое с кем повидаться, – ответил Гофф, загоняя шомпол в ствол.

На следующий день в девять утра Трумен Гофф сидел в машине, дожидаясь, пока Брюс Клоук выйдет из своего дома в восточном секторе Балтимора. Клоук всегда оставлял свой автомобиль у тротуара, и Гофф ехал вдоль улицы, пока не заметил «понтиак». Затем припарковался сам, в сотне метров от него. На заднем сиденье под одеялом лежал «марлин».

Когда Клоук отвалил от тротуара, Гофф последовал за ним. Направился Клоук в южный сектор и полчаса спустя остановился у новенького дома из желтого кирпича. Вышел из машины, открыл багажник, достал большую коммивояжерскую сумку с образцами товаров, подошел к двери дома и позвонил, чтобы мгновением позже исчезнуть за дверью.

Трумен Гофф дожидался Клоука сорок девять минут. Небось милуется с очередной домохозяйкой, подумал он. Он не отрывал глаз от двери, разве что изредка поглядывал на часы. Наконец появился Клоук. Остановился у двери, что-то сказал оставшемуся внутри. Гофф взял с заднего сиденья «марлин», вылез из кабины, обошел машину сзади.

Клоук закончил разговор и двинулся к «понтиаку». Трумен Гофф подождал, а затем ступил на тротуар, поднял ружье, прицелился и с расстояния в двести футов трижды выстрелил в Брюса Клоука, причем две пули попали в него до того, как он упал. Затем Гофф прыгнул в машину, развернулся и помчался в восточный сектор Балтимора.

Вернувшись домой, включил телевизор и принялся чистить ружье.

– Что-то ты быстро, – заметила его жена. – Я думала, тебя не будет весь день.

– Один из парней, с которым я хотел встретиться, не смог прийти.

– Ты вроде бы почистил ружье вчера, – его жена продемонстрировала отменную наблюдательность.

– Почистил, но не до конца.

– Так я могу взять машину? Мне нужно кое-что купить.

– Конечно, мне она сегодня не понадобится.

Телефон зазвонил в три часа семнадцать минут пополудни. Жена Гоффа уже уехала за покупками, а он, улегшись на диване, читал вестерн Макса Бранда.

– Слушаю.

– Это Билл.

– Какой Билл?

– Просто-Билл.

– Не знаю я никакого Билла.

– Жаль, конечно, старину Брюса Клоука. Его застрелили этим утром.

– Да? Действительно, жаль.

– Полагаю, вы жалеете и того ниггера в Ричмонде.

Следовало мне убить этого кретина в Виргинии, подумал Гофф, до того, как он начал молоть языком. В ту же ночь, когда я застрелил ниггера.

– Что вам надо?

– Знаете, Трумен, у меня есть к вам деловое предложение.

– У меня нет денег, если вы думаете о шантаже.

– О, я не собираюсь брать с вас денег. Наоборот, хочу дать их вам.

– И что я должен сделать?

– То же самое, что вы сделали на Сарасен-стрит этим утром. И в Ричмонде двумя днями ранее.

– Меня это не интересует.

– А вот ричмондские копы наверняка заинтересуются вами. Разумеется, не так, как балтиморские. Все-таки вы застрелили в Ричмонде паршивого ниггера. Но тем не менее заинтересуются.

– Вы что-то говорили о деньгах.

– Да, говорил.

– О какой сумме идет речь?

– Для начала три с половиной тысячи. Вы заинтересовались?

– Продолжайте.

– Это все. Деньги вы получите по почте вместе с фамилией. Об этом человеке вы и должны позаботиться, как позаботились о ниггере и старине Брюсе. Возможно, вам придется немного попутешествовать.

– И как часто?

– Ну, не знаю. Может, раз в год. Может, два. Главное, чтобы работа была выполнена не позднее двух месяцев после получения письма с деньгами и фамилией. Если же этого не сделаете, возможны осложнения. Вы понимаете?

– Да, понимаю.

– И что?

– А что вы хотите от меня услышать? Выбора у меня нет, не так ли?

– Совершенно верно, Трумен, выбора у вас нет. Письмо вы получите через две, может, три недели.

– Могу я задать один вопрос?

– Конечно, – великодушно разрешил Просто-Билл.

– У вас усы и вьющиеся волосы?

В ответ Просто-Билл повесил трубку.

Глава 13

Келли Каббин родился в сорок пятом году, через три месяца после капитуляции Японии. Самым ярким воспоминанием его детства остался съезд КПП в тысяча девятьсот пятьдесят первом году, когда вместе с отцом он зашел в номер отеля, где мужчина с рыжими курчавыми волосами и блестящими глазами угостил его апельсиновым соком. Сок этот Келли запомнил потому, что мужчина отжал его сам из апельсинов, купленных в близлежащем супермаркете. Келли также запомнил, что в левой руке мужчина постоянно сжимал и разжимал черный резиновый шарик. И потом, долгие годы видя рыжеволосого[16]16
  Речь идет о Джордже Мини, основателе и бессменном президенте Конгресса производственных профсоюзов.


[Закрыть] на экране телевизора, Келли вспоминал апельсиновый сок и свое восхищение человеком, у которого были апельсины в номере отеля.

Родился Келли в Питтсбурге, но вырос в Вашингтоне, поскольку именно туда перебралась в пятьдесят первом штаб-квартира профсоюза отца. Жили Каббины в северо-западном секторе, в доме, который Дональд Каббин купил достаточно дешево у сенатора от штата Вашингтон, потерпевшего поражение на очередных выборах.

Пока Келли учился, в Лафайет Скул на Броуд-Бранч-Роуд, Элис Дил Дженьор Хай и Вудро Вильсон Сеньор Хай[17]17
  Частные престижные начальная, средняя и старшая школы.


[Закрыть] (последнюю закончил в шестнадцать лет), он нечасто видел отца. Мать осталась в его памяти тихой, спокойной женщиной, которая следила за его одеждой, улыбалась при виде хороших оценок сына, дарила книги, немного баловала и готовила отменные обеды, обычно для них двоих, потому что отца дома практически не бывало. Умерла она так же тихо, как и жила, в постели, одна, если не считать компанией сборник поэм Руперта Брука.

Дональд Каббин не очень-то разбирался в тонкостях общения с ребенком, а потому всегда держал сына за равного себе, вероятно полагая, что Келли обладает здравым смыслом и опытом взрослого человека. В итоге Дональду удалось снять со своих плеч большую часть бремени отцовства, потому что Келли воспринимал его скорее как старшего и часто ошибающегося брата. Такие отношения привели к тому, что Келли взрослел быстрее своих сверстников, а Дональд Каббин не чувствовал, что стареет.

В шестьдесят пятом, защитив диплом по английской литературе, Келли вышел из стен Висконсинского университета. Не испытывая желания воевать во Вьетнаме, он принял участие в войне с бедностью, присоединившись к Корпусу мира, который на территории Соединенных Штатов имел другое название – Д-эн-эс-а: «Добровольцы на службе Америке». По линии ДНСА он и трое других добровольцев, двое белых юношей и одна черная девушка, отправились в маленькое негритянское поселение на окраине Аннистона, штат Алабама. Поселению требовались специалисты-профессионалы. Три месяца спустя после прибытия добровольцев черные убедились, что молодежь приехала, чтобы действительно им помочь. В итоге Келли стал неофициальным мэром негритянского поселения. Но однажды ночью куклуксклановцы или члены другой организации, придерживающейся тех же взглядов, изрешетили пулями лачугу, в которой он жил.

К счастью для Келли, ту ночь он провел в постели двадцатишестилетней вдовы, с которой он познакомился в Аннистоне. Тремя днями позже Вашингтон перевел Келли в резервацию навахо в Аризоне. Остаток года в ДНСА он служил Америке тем, что вызволял из тюрьмы индейцев, попавших туда по пьяни. Частенько он ссуживал им доллар, чтобы они могли похмелиться пивом.

В шестьдесят шестом году, все еще находясь в призывном возрасте, он ушел в армию. Но во Вьетнаме ему повоевать не пришлось. Вместо этого он неплохо провел два года в Хехсте, под Франкфуртом, где его определили диктором радиостанции армии США.[18]18
  Штаб американской армейской группировки располагался во Франкфурте.


[Закрыть] В немалой степени благодаря унаследованному от отца баритону.

В возрасте двадцати двух лет, только что демобилизованный из армии, в феврале тысяча девятьсот шестьдесят восьмого, он прибыл в Нью-Хэмпшир,[19]19
  Штат, в котором проводятся одни из первых первичных выборов (праймериз), по результатам которых определяется кандидат в президенты на ноябрьских выборах.


[Закрыть] чтобы оказать посильную помощь поэту-политику из Миннесоты. К апрелю он разочаровался в предвыборной кампании Маккарти. Причина заключалась не в самом сенаторе, но в его окружении. Келли перешел на сторону Бобби Кеннеди. Помощь его, как потом говорил он отцу, заключалась «в одном голосе и умении заставить работать любой ксерокс или другой множительный аппарат».

Он, разумеется, присутствовал на съезде демократической партии в Чикаго, где его огрели дубинкой и дали понюхать слезоточивого газа. Чикаго он покинул с «фонарем» под глазом и твердой убежденностью в том, что никогда более, один или в компании, он не будет пытаться свернуть страну с пути, ведущего в ад.

Келли считал себя социал-демократом, политические воззрения которого находились левее «Американцев за демократические действия», но правее троцкистов. Он также пришел к горькому, но небезосновательному выводу, что ему всегда суждено оставаться в меньшинстве.

Однажды Келли попытался объяснить если не все, то хотя бы часть, своему отцу. Случилось это через два года после съезда демократов в Чикаго. Келли работал тогда диск-жокеем на балтиморской радиостанции. У него был выходной. Так уж получилось, что и Дональд Каббин в тот вечер оказался дома. Сэйди уехала в Лос-Анджелес ставить коронки на зубы, и даже неразлучный с Каббином Фред Мур отбыл по каким-то делам.

Отец и сын пообедали жареными цыплятами, а потом уселись в гостиной с бутылкой «мартеля».

– Я хочу сказать тебе, чиф, что я – типичный продукт среднего класса. Мы никогда не голодали. Ни к чему особенно не стремились. Лишь хотели, чтобы нас любили. А это не слишком прочное основание, не так ли?

Дональд Каббин не жаловал подобные разговоры. Он решил, что у сына эта сентиментальность скорее от матери, которая никогда не отрывалась от книги.

– Ты уже не ребенок, Келли, – заявил он. – И потом, ты никогда не создавал для нас с матерью, а потом для меня и Сэйди дополнительных проблем.

– Ты хочешь сказать, что из-за меня вас не тревожила полиция?

– Я хочу сказать, что ты учился в университете и получил диплом. Я этого не сумел. Ты служил стране в Д-эн-эс-а, а потом в армии за океаном и вернулся домой живым и невредимым. Ты заинтересовался политикой и поварился в этом котле. Ты, насколько мне известно, не пристрастился к наркотикам и не злоупотребляешь спиртным, как я. По моему разумению, ты нормальный парень, и я этому чертовски рад. – Каббин отпил коньяка, потом добавил: – К тому же у тебя хорошая работа, а я считаю это важным. Господи, хорошая работа и есть основа карьеры.

– Но меня никогда не интересовали профсоюзные дела.

– Сынок, меня это нисколько не огорчает. Нет, сэр. Иной раз мне скучно до смерти, ты это знаешь, во всяком случае, узнал теперь. Но это моя работа, и я положил на нее немало сил, во всяком случае, иной раз приходилось выкладываться полностью, и чем еще я могу заняться в шестьдесят лет? Поздновато мне ехать в Голливуд. Меня там ждали в тридцать втором году.

– Тебе бы там понравилось, не так ли?

Каббин улыбнулся.

– Да, скорее всего понравилось бы. Я мог бы даже неплохо зарабатывать, играя даже вторые роли. Наверное, напрасно я отказался от того предложения.

– Наверное, именно это я и стараюсь донести до тебя. Ты знал, чего хотел. А я, похоже, нет.

– Но я же не поехал в Голливуд.

– Зато ты сделал другое. Прославился, добился заметного положения в обществе и все такое.

– Ты этого хочешь?

– Я так не думаю, но, возможно, лгу самому себе. Но я не хочу платить цену, которую заплатил ты.

– Ты хочешь сказать, посмотри, до чего ты дошел?

– Нет, я не об этом. Давай поставим вопрос иначе. Что случится, если ты завтра умрешь?

– Ничего особенного, ты это переживешь. Погорюешь, а потом поймешь, что жизнь продолжается.

– Ты кое о чем забываешь, чиф.

– О чем же?

– Я стану богатым человеком, получив половину твоей страховки.

– Тебе нужны деньги? – спросил Каббин. Очень уж ему не хотелось говорить о собственной смерти.

Келли вздохнул.

– Нет, мне не нужны деньги. Иной раз я думаю, может, в этом и беда. Я никогда не нуждался в деньгах, потому что в любой момент мог попросить их у тебя.

– Вот что я тебе скажу, сынок, у нищеты нет абсолютно никаких достоинств.

– Я жил в нищете, – заметил Келли. – В Алабаме мы жили, как черные, ели ту же пищу, и я знаю, что нищета делает с людьми. Но я и они разнились в одном: я не был черным и жил, как они, лишь по собственному выбору. А потому урок, как говорится, не пошел впрок.

Каббин долго молчал, прежде чем заговорить вновь.

– Да, нищета накладывает свой отпечаток. Что-то она оставляет после себя. Может, страх. Да, человек боится опять встретиться с ней.

– Сколько у тебя было денег, когда умер мой дед?

– Ты про моего старика?

– Да.

Каббин сухо улыбнулся.

– Когда твоя бабушка и я вернулись в Питтсбург, у нас на двоих было двадцать один доллар и тридцать пять центов. На нынешние деньги это сто долларов, может, двести, не знаю.

– Деньги тогда многое значили?

– Конечно.

– И из-за этого ты не поехал в Голливуд?

– Да, полагаю, из-за этого… да и по другим причинам.

– А я вот могу поехать в Голливуд, чиф.

Каббин просиял, потом помрачнел.

– Я уж подумал… да, я понял, что ты хочешь сказать. У тебя нет особого желания ехать в Голливуд, но, если тебе чего-то захочется, ты, может, этим и займешься.

– Совершенно верно.

– Есть на примете что-нибудь конкретное?

– Возможно. Думаю, что да.

– Я всегда готов тебе помочь.

– Я это знаю, чиф.

– Видишь ли, боюсь, я не был хорошим отцом, – он рассчитывал на сочувствие, которое находил у своей первой жены, но сын не оправдал его надежд.

– Да, наверное, не был.

– Почему ты так думаешь?

– Ну, не знаю. Может, тебе стоило иной раз обращать на меня внимание и спрашивать: послушай, сынок, ты хочешь стать биохимиком, а ты уверен, что тебе это нравится, или есть смысл поискать другую профессию? Скорее всего, не возражал бы, если б ты завел со мной такой разговор.

– Но в нужное время у тебя об этом не спросили?

– Нет.

– А сейчас задавать такие вопросы поздно?

– Да, конечно.

– Но ведь у тебя неплохая работа на радиостанции.

– Я там работаю.

– Я слушаю тебя, если выпадает такая возможность. У тебя прекрасный голос.

– Он достался мне от тебя.

– Так чем ты намерен заняться?

– Я знаю, чем я намерен не заниматься. Я не смогу делать деньги. Я, возможно, получу некую сумму после твоей смерти, но сам сколотить себе состояние не смогу.

Для Каббина это утверждение граничило с экономической ересью, но ввязываться в спор он не стал.

– Не так уж это и важно.

– И мне не нужна власть над людьми. Я не хочу сказать, что я откажусь от нее, если мне ее предложат. Да и кто откажется. Но я не хочу рваться к ней.

Каббин кивнул. Он хорошо знал, что такое власть.

– Да, если ты к ней не рвешься, тебе ее не получить.

Келли посмотрел на отца.

– Возможно, тебе покажется это странным, но я хочу помогать людям, отдельным личностям.

– Наверное, и это досталось тебе от меня.