Текст книги "Прилипалы"

Автор книги: Росс Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава 8

С делегацией, что привезла ему двести долларов, Каббин провел куда больше времени, чем со стариной Гарфилдом и его двадцатью пятью тысячами. Делегация из Уиллинга состояла из рабочих, которым пришлось взять отгул, чтобы приехать в Чикаго, а на следующий день им предстояло работать после утомительной ночной поездки. А кроме того, они благоговейно смотрели на Каббина, называли его президент Каббин и говорили, что они все стоят за него, потому что лучшего президента у них не было, нет и не будет.

Старина Гарфилд и чикагские профсоюзные чиновники никакого благоговения не испытывали. Они называли его Дон, не забывая напомнить, как ему повезло в том, что они на его стороне, и часто повторяли, на какие им пришлось пойти жертвы, чтобы собрать эти двадцать пять тысяч долларов. А перед самым уходом старина Гарфилд увлек Каббина в угол и прочитал небольшую лекцию насчет того, как следует руководить профсоюзом.

Каббина уже так и подмывало сказать старине Гарфилду, что он может взять свои двадцать пять тысяч и засунуть их в известное место, но тут появилась Одри Денн с известием, что Вашингтон на проводе. Каббин быстренько пожал руку старине Гарфилду.

– Беседовать с тобой всегда удовольствие, Ллойд, и я знаю, что в любой момент могу обратиться к тебе за советом.

– Главное, не забывай, что я тебе сказал, ты знаешь о чем, – подмигнул ему Гарфилд.

– Как можно, – Каббин подмигнул в ответ и скрылся за дверью, оставив Гарфилда Сэйди, Оскару Имберу и Чарлзу Гуэйну.

Сопровождаемый Муром, Каббин проследовал в комнату Би. Он вошел, когда Одри Денн говорила в телефонную трубку:

– Соединяю вас с мистером Каббином, мистер Пенри.

Каббин взял трубку и махнул рукой.

Одри Денн кивнула и направилась к двери. Устремился за ней и Фред Мур.

– Останься, Фред, – прошипел Каббин, закрыв микрофон рукой. Затем добавил, уже в трубку: – Добрый день, Уолтер.

Вероятно, многие дизайнеры сочли бы кабинет Уолтера Пенри в его конторе на Семнадцатой улице образцовым. Диваны и стулья, обтянутые твидом, кофейный столик в форме почки, на стенах репродукции картин, изображающих сцены вашингтонской жизни, огромный стол орехового дерева, который Пенри купил у какого-то министра. Его видение служебного кабинета потрясло воображение прессы, и в итоге ему пришлось расстаться со многими приобретениями, удовлетворившись стандартным набором кабинетной мебели. У него же Пенри купил золотистые портьеры из чистого шелка.

Пенри сидел в оранжевом кожаном кресле, положив ноги на стол. Перед ним, в креслах, обитых твидом, расположились оба его ведущих помощника, Питер Мэджари и Тед Лоусон. Динамик громкой связи разносил голос Каббина по кабинету. Мэджари насупился, приготовившись ловить каждое слово. Лоусон заранее улыбался, словно рассчитывал услышать что-то забавное. Впрочем, улыбался он всегда.

После того как Каббин и Пенри обменялись информацией о здоровье ближайших родственников и выяснили, какая погода в Вашингтоне и Чикаго, Пенри перешел к делу.

– Я слышал, на этот раз у тебя появился конкурент, Дон.

В Чикаго Каббин многозначительно посмотрел на Фреда Мура.

– Есть тут один. Я думаю, нам удастся с ним справиться.

Фред Мур достал из кармана бутылку «Выдержанного», отвернул пробку и протянул виски Каббину, который дважды жадно глотнул. В кабинете Пенри динамик усилил характерный звук и Питер Мэджари что-то чиркнул в блокноте.

– Дослушай, Дон, завтра ты будешь в Чикаго?

– С понедельника до четверга.

– Если можно, я и мои парни подъедем к тебе завтра. У нас тут возникло несколько идей, и мы думаем, что ты сможешь ими воспользоваться.

– Я всегда рад тебя видеть, Уолтер, ты это знаешь, но я хочу сразу сказать тебе, что денег у нас немного и нам нечем оплатить твои услуги.

– Дон?

– Что?

– Разве я говорил про деньги? Намекал, что потребую оплату?

– Нет, но…

– Дон?

– Слушаю тебя.

– Мы друзья, не так ли?

– Конечно. Близкие друзья.

– Я просто хотел сказать тебе, что звонил именно по этой причине. Друзья ведь и нужны для того, чтобы помогать друг другу. Ты же помогал мне в прошлом, не так ли?

Положа руку на сердце, Каббин так не думал. Помощь Уолтеру Пенри как раз и состояла в том, что он не ударил пальцем о палец. То есть ему не пришлось принимать решение и что-либо предпринимать.

– Даже не знаю, Уолтер. Не так уж много я и сделал.

Тут он говорил чистую правду. Многие годы тому назад профсоюз Каббина хотел организовать свое отделение в одной из крупнейших машиностроительных компаний. Принадлежала она безмерно богатому, очень эксцентричному затворнику, одному из клиентов фирмы «Уолтер Пенри и помощники, инк.», которым фирма очень дорожила. Затворник прямо заявил Пенри, что останется его клиентом до тех пор, пока в его компании не будет создано отделение профсоюза. За время пребывания Каббина на посту президента компания разрослась в концерн. Все эти годы Каббин лишь имитировал стремление создать там отделение профсоюза. Он посылал туда пьяниц, неумех, бездельников, у которых, естественно, ничего не получалось. Когда совет директоров начинал давить на Каббина, он посылал новых недоумков. Как и в любой большой организации, в профсоюзе таких хватало.

Каббин и Пенри никогда напрямую не договаривались о том, что в компании затворника отделения профсоюза не будет. Пенри даже не мог сказать, что у них на этот счет была молчаливая договоренность, но он видел, что в ответ на его доброе отношение к Каббину последний старается оградить компанию его клиента от профсоюзных объятий. Сам же он неоднократно знакомил Каббина с актерами и актрисами, как в Нью-Йорке, так и в Лос-Анджелесе, внушая последним, что внимание со стороны профсоюзного деятеля может в немалой степени поспособствовать их карьере. А так как Каббина, даже в шестьдесят два года, тянуло к сцене, многие из них без труда очаровывали его и становились близкими знакомыми, а то и друзьями.

Пенри знал, что возникни у профсоюза Каббина серьезное желание создать отделение на базе компании, на это ушло бы максимум шесть недель. Знал он и то, что после победы Хэнкса такое желание непременно возникнет, а фирме «Уолтер Пенри и помощники, инк.» не хотелось терять богатого клиента.

Таким образом, переизбрание Дональда Каббина становилось самым важным проектом для фирмы «Уолтер Пенри и помощники, инк.», и Пенри пока не хотел даже думать о том, что произойдет в случае проигрыша Каббина. Хотя знал, что подумать об этом придется. Не только подумать, но и подготовить запасной вариант, аккурат для этого случая. Так следовало действовать реалисту, а Пенри относил себя к таковым, то есть к тем, кому удается заработать доллар даже на поражении.

– Дон, а почему бы тебе не освободить вторую половину дня? – предложил Пенри. – Я и парни прилетим утром, а потом мы могли бы встретиться и поговорить… у меня.

«У меня» означало в «Хилтоне». Пенри всегда останавливался в отелях группы «Хилтон», потому что в свое время удачно выполнил поручение группы, и администрация в благодарность, разумеется, помимо заранее оговоренного вознаграждения, подарила Пенри серебряную карточку, владелец которой получал тридцатипроцентную скидку. У группы «Хилтон» имелась и золотая карточка, обеспечившая пятидесятипроцентную скидку, но администрация сочла, что на пятьдесят процентов Пенри не наработал.

– Что ж, думаю, я смогу подъехать, – ответил Каббин.

– Как насчет часа дня? Я закажу ленч.

– Пойдет. Кто ж отказывается от ленча.

– Тогда до завтра, Дон. С нетерпением жду встречи.

– Я тоже. До завтра.

Пенри выключил динамик громкой связи и посмотрел на Питера Мэджари, успевшего исписать целую страницу.

– Ну?

– Интересно, но не удивительно.

– В каком смысле?

– Он пьет, но помалу. Это значит, что у него есть постоянный источник спиртного. Я думаю, это Мур, который не отходит от него. Бербон «Выдержанный», если не ошибаюсь.

– Откуда ты знаешь, что это бербон, да еще выдержанный? – полюбопытствовал Тед Лоусон.

– Знать – это моя работа, Тед. Мур обычно имеет при себе четыре бутылки по полпинты каждая. То есть при необходимости Каббин всегда может глотнуть бербона, а судя по тому, как он произнес слова «после» и «справиться», я полагаю, что он уже употребил порядка трех четвертей пинты.

– И сколько, по-твоему, он выпивает за день? – спросил Пенри.

– Должно быть, никак не меньше кварты.[9]9
  1 кварта – 0,95 л.


[Закрыть]

– Так оно и есть, – подтвердил Лоусон.

– И при этом сохраняет работоспособность? – удивился Пенри.

– Все зависит от того, что под этим подразумевается. Выпив пинту, он по-прежнему способен двигаться, хотя его контроль над своим телом ослабевает. После кварты он лежит трупом. Следуя обычному распорядку, утром он пропускает пару граммулечек, чтобы прийти в себя, и до полудня старается покончить со всеми делами, требующими повышенного внимания. Потом он позволяет себе расслабиться, принимая хорошую дозу, но все еще остается на ходу. Может произнести речь, появиться на людях, пожать кому-то руку и тому подобное. К счастью, обязанности у него не такие уж и тяжелые.

– За десять лет, что я его знаю, он не проработал и дня, – вставил Тед Лоусон.

– Тут ты не прав, – покачал головой Пенри. – Я видел, как он вел переговоры по трудовому соглашению. Я представлял интересы промышленников, и, должен сказать, выглядел он великолепно.

– Когда это было? – спросил Питер Мэрджари.

– Три года тому назад.

– Во-первых, он полагал, что находится на сцене. Он не был президентом профсоюза. Он играл роль президента, как он ее себе представлял.

– И все равно партию свою он вел блестяще.

– Он мог бы стать отличным актером, может быть, выдающимся. Но ты видел его три года тому назад. Боюсь, за это время он здорово сдал. Спиртное берет свое.

– И он не собирается бросать пить, – заметил Лоусон.

– Не собирается, – кивнул Пенри.

– Лично мне кажется, что его ближайшее окружение делает все, что только возможно, – добавил Мэджари. – Если мы примем участие в его избирательной кампании, у меня будет только одно предложение: оберегать его от стрессовых ситуаций.

– Что же нам, носиться с ним, как с младенцем? – Лоусону предложение Мэджари явно не понравилось.

– Нет, его люди о нем позаботятся. Тот же Мур, который, как мне представляется, снабжает его спиртным. Я думаю, нам надо оставить Каббина в покое.

– Как я понимаю, упор ты хочешь сделать на другом? – спросил Пенри.

– Да.

– Мы тебя слушаем.

– Нам следует заняться Сэмми Хэнксом.

– Понятно. Тут есть за что уцепиться, не так ли?

– Ты знаешь о припадках Сэмми?

– Что-то такое слышал.

– Но не видел?

– Нет.

Мэджари разглядывал носки своих туфель.

– Однажды я провел три часа с женщиной, которая видела его припадок. Она оказалась очень наблюдательной. Она мне все описала. В мельчайших подробностях.

– И что?

– Описание, несомненно, интересно, но еще большего внимания заслуживает другое.

«Он все расскажет, – подумал Пенри, – но в свое время. Когда сочтет нужным. Так что торопить его бесполезно».

– Что именно?

– Она сказала мне, как можно вызвать у него припадок. Независимо от его воли.

– Понятно, – протянул Пенри.

– Это действительно интересно, – кивнул Лоусон.

– И что для этого надо сделать? – спросил Пенри.

Мэджари потребовалось пятнадцать минут, чтобы описать, что и как надо сделать.

– Когда ты все это придумал? – восхищенно спросил Лоусон, когда Мэджари закончил.

– Пока Уолтер говорил по телефону с Каббином.

– Господи, это же отвратительно, – выдохнул Пенри.

Мэджари улыбнулся и провел рукой по длинным черным волосам.

– Иначе и не скажешь.

Глава 9

Телевизионная передача, в которой намеревался выступить Каббин, предназначалась для тех страдальцев от бессонницы, кто не утолил свою жажду к банальностям, полтора часа слушая Джонни Карсона или Дика Кэйветта.

Вел передачу бывший криминальный репортер «Чикаго трибюн», который тщательно готовился к передаче или нанимал людей, делающих всю черновую работу. Он обожал задавать гостям глубоко личные вопросы, которые зачастую сбивали с них спесь.

Звали ведущего Джейкоб Джоббинс, а официально его передача называлась «Ночь с Джеком». Шла она полтора часа, а число приглашенных варьировалось от одного до трех. Зрителей привлекало умение Джоббинса заставить гостя нервно ерзать в кресле к радости всех, кто не мог заснуть и говорил себе или тем, кто тоже не спал и мог их услышать, что уж они-то никогда не усядутся в это кресло и не позволят задавать себе подобные вопросы, хотя на самом деле им очень хотелось поучаствовать в «Ночи с Джеком».

А потому агенты писателей, актеров, певцов, политиков, пытались протолкнуть своих клиентов в эту передачу. Ибо получасовое унижение приносило немалые денежки в кассы магазинов, торгующих книгами и пластинками, кинотеатров, да и прибавляло голосов.

Многие из вопросов, которые задавал Джоббинс, подсказывали ему враги приглашенных на передачу. Он постоянно получал письма с советом проверить, «а почему в тысяча девятьсот шестьдесят первом году такого-то поместили в клинику Санта-Барбары». И часто, тщательно все проверив, Джоббинс задавал предложенный вопрос, отчего его гость обращался в статую или начинал лепетать что-то бессвязное. Но настойчивость Джоббинса пробивала слабую оборону, и малоприятная история становилась достоянием тех, кто лежал дома в кровати и смотрел на экран сквозь пальцы ног.

Джоббинс умел не только задавать вопросы, но и слушать. Слушал он, как никто, блестяще используя длинные паузы, сочувственно кивая, как бы говоря: «Я понимаю, понимаю, как хорошо я вас понимаю». И гости раскрывались, рассказывая перед камерой то, что, возможно, не рассказывали никому.

Но душевный «стриптиз» окупался, поскольку среди многочисленных зрителей «Ночи с Джеком» преобладали те, кто покупал книги и пластинки, ходил в театры и на концерты, так что писатели, певцы и актеры распинали себя не зазря. Как справедливо отметил агент одного певца: «Господи, увидев, как этот бедолага стоял перед всеми, словно голенький, его становится так жаль, что ноги сами несут тебя в магазин и ты покупаешь его пластинку, чтобы хоть как-то подбодрить несчастного».

Дональд Каббин уже в третий раз участвовал в передаче «Ночь с Джеком». Впервые это произошло три года тому назад. Тогда Джоббинсу не удалось пробить оборону Каббина и разговор вышел скучным. Во второй передаче Каббин чуть раскрылся, признал, что считал Джимми Хоффу[10]10
  Известный политик шестидесятых годов.


[Закрыть] вором и назвал Уолтера Рьютера[11]11
  Один из основателей и долгое время президент профсоюза автомобильных рабочих.


[Закрыть] дураком за то, что он вывел автостроителей из АФТ/КПП. Что же касалось войны во Вьетнаме, то, по его мнению, Джордж Мини[12]12
  Организовал и до самой смерти возглавлял АФТ/КПП.


[Закрыть] мог говорить все, что ему вздумается, но лично он, Каббин, считает эту войну трагической ошибкой, о чем постоянно твердит с шестьдесят четвертого года, и будет и дальше стоять на своем, хотя уменьшение оборонных расходов может оставить некоторых членов его профсоюза без работы. Далее Каббин заявил, что Губерту Хэмфри следовало не идти в вице-президенты к Джонсону, а выступить против войны в шестьдесят шестом, а то и в шестьдесят пятом году, и тогда в наше время он был бы самым популярным, а не вышедшим в тираж политиком. Нет, он, Каббин, не боится, что станет алкоголиком, хотя он, конечно, прикладывается к бутылке, а кто, собственно, нет?

И во второй передаче Каббин не раскрылся, но многие его весьма едкие реплики привлекли внимание средств массовой информации и попали в различные газеты и сообщения телеграфных агентств. На этот раз Джоббинс нарыл кое-какой компромат на Каббина, а потому бросился в атаку, прежде чем Каббин успел устроиться в кресле.

– При нашей последней встрече, Дон, вы назвали Губерта Хэмфри вышедшим в тираж политиком. Теперь многие члены профсоюза говорят о вас то же самое. Они утверждают, что вы потеряли связь с массами. Почему?

– Это говорит только один человек, Джек. Тот самый, кто хочет занять мое место. Рядовые члены профсоюза придерживаются прямо противоположного мнения.

– Я справился у двух-трех чикагских букмекеров, и они сказали, что готовы принимать ставки в соотношении восемь к пяти на то, что вас не переизберут.

– Я бы на вашем месте поставил на пять, Джек. Разве вам не нужны лишние деньги?

– Давайте вернемся к утверждению, что вы теряете связь с массами. Вы состоите в нескольких закрытых клубах, не так ли?

– Я состою в некоторых клубах. Но не знаю, сколь они закрытые.

– Но не все могут стать их членами, так?

– Не все и хотят.

– Вы принадлежите к вашингтонскому клубу, который называется «Федералист-Клаб», не так ли?

– Да.

– Разве его не называют самым закрытым клубом Вашингтона?

– Я ничего об этом не знаю.

– Много ли членов вашего профсоюза состоят в нем?

– Думаю, что нет.

– Они могут вступить в клуб, если захотят?

– Если их пригласят и они смогут оплатить вступительный взнос. Я иной раз думаю, что и мне это не по карману.

– Вы сказали, если их пригласят?

– Да.

– А кто состоит в «Федералист-Клаб»?

– Политики, государственные чиновники, деятели культуры, ученые.

– И бизнесмены?

– Да, конечно. И бизнесмены.

– Крупные бизнесмены, не так ли?

– Хорошо. Крупные бизнесмены.

– И каждого должны пригласить?

– Да.

– Вас тоже приглашали?

– Да, приглашали.

– То есть вы не напрашивались на приглашение?

– Нет, не напрашивался.

– Нет?

– Нет.

– У меня есть копия вашего письма некоему мистеру Ричарду Гаммеджу. Мистер Гаммедж президент «Гаммедж интернейшнл». Вы слышали о мистере Гаммедже и «Гаммедж интернейшнл»?

– Да.

– Разумеется, слышали, поскольку «Гаммедж интернейшнл» принадлежит половина Кливленда и больше тридцати тысяч членов вашего профсоюза работают на заводах этого концерна.

– Я знаю мистера Гаммеджа.

– Конечно, знаете. Причем достаточно хорошо, чтобы обращаться к нему по имени.

– Я ко многим обращаюсь по имени.

– Естественно, Дон, и не только вы. Так вот, в этом письме вы называете мистера Гаммеджа «Дорогой Дик».

– И что?

– Я хочу зачитать один абзац. Только один. Из вашего письма Ричарду Гаммеджу, начинающегося со слов «Дорогой Дик».

– Зачитывайте.

– Но прежде я хочу упомянуть о том, что мистер Гаммедж один из ведущих участников ваших переговоров с промышленниками о заключении нового трудового соглашения. Это так?

– Да, он участвует в переговорах.

– А может, не просто участвует, а возглавляет представителей промышленников?

– Я же сказал, он участвует в переговорах.

– Но разве не он ведет переговоры? Вы – со стороны профсоюза, он – от промышленников? Можно ведь сказать и так?

– Можно.

– Попросту говоря, в конце концов вы и мистер Гаммедж решаете, какой будет зарплата членов профсоюза на срок действия очередного соглашения.

– Вы сильно все упрощаете.

– Но в чем-то я прав?

– В самой малости.

– Так вот что вы пишете в письме, начинающемся со слов «Дорогой Дик»: «Я навел справки и теперь могу гарантировать, что отказа не будет, если ты и Артур вновь предложите мою кандидатуру. У меня нет ни малейшего желания вновь ставить вас в неловкое положение. На этот раз никто не будет возражать против моего приема в клуб, а ты знаешь, сколь много это для меня значит». Это ваши слова, Дон?

– Я не помню, что писал такое письмо.

– Не помните? Так вот, третьего сентября тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, согласно архивам «Федералист-Клаб», вы стали его членом по рекомендации мистера Ричарда Гаммеджа и мистера Артура Болтона. На общем собрании членов клуба вы получили один черный шар, и четвертого сентября секретарь клуба послал вам приглашение войти в «Федералист-Клаб». Здесь я должен добавить, что мистер Артур Болтон – главный юрист «Гаммедж интернейшнл». И еще. Впервые ваша кандидатура, согласно тем же архивам «Федералист-Клаб», была предложена девятого января теми же господами и не прошла, получив три черных шара при проходных двух. Не хотите ли высказаться по этому поводу?

– Да о чем тут говорить?

– Ну, вы представляете себе, почему в первый раз вас прокатили?

– Наверное, я кому-то не понравился. Не все же меня любят.

– Но почему вы хотели стать членом клуба, в котором вас не любят?

– Таких набралось всего трое.

– И вы попросили мистера Гаммеджа и мистера Болтона вновь предложить вашу кандидатуру?

– Да, похоже, что попросил.

– Почему их?

– Потому что они были членами клуба.

– Они ваши друзья?

– Да, полагаю, что да.

– Другими словами, вы обговаривали условия трудового соглашения, от которых зависит зарплата членов профсоюза, с вашими друзьями? Интересная ситуация, знаете ли.

– Наша дружба не имеет ни малейшего отношения к переговорам.

– Ни малейшего?

– Совершенно верно.

– Понятно. То есть, когда начнутся переговоры по вашему новому трудовому соглашению, насколько мне известно, они намечены на следующий месяц, и вы сядете за один стол с мистером Гаммеджем и мистером Болтоном, они будут для вас просто промышленниками, а не близкими друзьями, у которых вы в долгу за то, что они рискнули своей репутацией, второй раз предлагая вашу кандидатуру после того, как в первый вас прокатили на вороных?

– В деловых переговорах дружеские отношения только помогают.

– Вы все еще член «Федералист-Клаб», не так ли?

– Да.

– Вы никогда не думали о том, чтобы выйти из клуба?

– Нет.

– Понятно. Скажите, Дон, а какой процент черных в вашем профсоюзе?

– Понятия не имею. При приеме в профсоюз мы не интересуемся цветом кожи.

– Но черных в профсоюзе много?

– Да.

– Примерно половина?

– Не знаю. Возможно, и половина.

– А сколько черных в «Федералист-Клаб»?

– Не знаю.

– Вы видели хоть одного черного члена клуба?

– Видите ли, я там бываю редко. И не приглядывался.

– Разве клубные правила не запрещают прием в члены клуба потомков африканцев и азиатов?

– Я никогда не читал клубные правила.

– Там, между прочим, так и записано. Вы помните Остина Дэйвиза?

– Нет, не припоминаю.

– Он черный. Занимал пост заместителя секретаря министерства торговли.

– Да, теперь вспомнил. Но лично я его не знаю.

– Тогда, быть может, вы вспомните март шестьдесят шестого. Вы уже пять месяцев состояли в клубе, когда несколько его членов предложили вам поддержать кандидатуру Остина Дэйвиза.

– Да, теперь вспомнил. Я согласился поддержать его кандидатуру. Иначе и быть не могло.

– Согласились. И стали двенадцатым из тех, кто пошел на это, так?

– Вероятно, да.

– И что произошло потом?

– Насколько я помню, кандидатуру мистера Дэйвиза забаллотировали.

– Сколько он получил черных шаров?

– Точного числа я не знаю.

– Но много, не правда ли?

– Вроде бы.

– Пятнадцать черных шаров, Дон.

– Я вам верю.

– Комитет двенадцати, предлагавший кандидатуру мистера Дэйвиза, обсуждал возможность такого исхода голосования, не так ли?

– Да, мы говорили об этом.

– И чем вы намеревались ответить?

– Ничего конкретного не предлагалось, разве что вновь выставить кандидатуру мистера Дэйвиза.

– Предполагалось, Дон.

– Я не помню.

– Вы собирались вместе выйти из клуба, в знак протеста против дискриминационных порядков, царящих в «Федералист-Клаб». Теперь припоминаете, Дон?

– Возможно, шли такие разговоры.

– Не просто разговоры, вы приняли решение выйти из клуба, если Дэйвиза забаллотируют. Было такое?

– Возможно. Раз вы говорите.

– И одиннадцать из двенадцати действительно вышли из клуба, так?

– Ну, видите ли, выбор каждый делал сам… Я хочу сказать…

– Дон?

– Да.

– Почему вы остались в клубе?

– Я решил, что этим смогу принести больше пользы, попытаюсь изменить клубные правила…

– Дон, правила изменились?

– Нет, пока еще нет.

– И вы по-прежнему член клуба?

– Да.

– Вы по-прежнему состоите в клубе, члены которого сплошь белые политики и крупные бизнесмены, которые отказываются допустить в свой клуб черных. Правильно я вас понял?

– Да, но…

– Это все, Дон. Рекламная пауза.

В комнате для гостей Оскар Имбер и Чарлз Гуэйн в ужасе смотрели на экран.

– Слава богу, трансляция идет не на всю страну, – раз за разом повторял Гуэйн. – По крайней мере, не на всю страну.

Смотрел телевизор и Фред Мур. И не понимал печали Имбера и Гуэйна.

– Чего вы стонете? Мне кажется, старина Дон смотрится с экрана ничуть не хуже, чем раньше.