Текст книги "Ронни. Автобиография (ЛП)"

Автор книги: Ронни Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Когда турне «Стоунз» окончилось, мне всё еще оставалось доиграть второе турне «Faces». Это был 11-й раз, когда группа играла в Штатах, и я знал, что все знали, что это будет в последний раз. Мы репетировали в Майами, где сняли дом по 461 Оушен-Бульвар. Я собирался в это турне с гораздо большей уверенностью и был полон жизненной энергии. Однако с самого начала было ясно, что в группе слишком много разногласий для того, чтобы она прожила еще чуть-чуть подольше. Ронни Лейна не было, так что химия была совсем уже другая. У Гаффа были свои идеи по поводу того, в чем нуждались «Faces», и по-моему, они все сводились к тому, чтобы сделать нас аккомпанирующей группой Рода. Были задействованы струнная секция, глупые прикиды и еще один ритм-гитарист. Также излишне активно присутствовали наши подружки, и душа «Faces» начала медленно угасать. Я знаю, что мы все это чувствовали.

Все дела обделывались довольно кругло, и когда мы прибыли в Калифорнию, чтобы играть на стадионе «Анахейм», то упали на самое дно. Это было наше самое ужасное шоу. Мы должны были выступать вслед за «Fleetwood Mac» и получить самый большой гонорар из тех, что когда-либо получали. Для нас это было значительным событием. Но этого не случилось. Наш грузовик сломался по дороге в Лос-Анджелес, так что наше оборудование не пришло. Когда мы поняли, что вовремя не получим наши вещи, то в суматохе решили взять оборудование напрокат. Вместе со всем тем, что происходило внутри группы, игра на чужих инструментах только усугубила положение. Это была последняя капля, и мы выдали из себя 45 минут настоящего сумбура.

К концу нашего выступления нас охватила такая фрустрация и злоба по поводу всего, что мы разбили инструменты, превратив их в кучу хлама в том числе и новый «Хэммонд», на котором играл Мак. Я встал на него и разбил вдребезги, даже не зная, что он не был взят напрокат – это был личный орган Мака.

У нас еще до конца турне оставался месяц или около того, в том числе два концерта в Гонолулу, Гавайи, где мы тоже оттянулись. Мы заселились в «Кувала-Хилтон» в Оаху, чтобы успокоиться, и кажется, все на какой-то момент утихло – до той поры, пока Хелен Редди не показалась там со своим мужем и менеджером Джеффом Уолдом.

Он пожаловался, что Род и Бритт Экланд остановились в номере, которым всегда пользовались он и Хелен, и менеджмент отеля выставил оттуда Рода и Бритт. Мы не обрадовались этому известию, и так как я и Род давно уже стали экспертами в области расчленения гостиничных комнат, мы сделали всё, чтобы Хелен и её мужу действительно понравился их номер.

С кроватью были проделаны такие манипуляции, что если бы они вздумали лечь на неё, то она бы сразу сломалась, а туалет перестал спускать воду. Микрофон был выдернут из телефонной трубки, так что когда они попытались бы вызвать оператора, их никто бы не услышал. Мак поработал над оформлением комнаты. Когда он начал драться с Уолдом, то схватил его, и репродукция шедевра Джона Констейбла 1821 г. «Телега с сеном» повисла у того на шее. Нас выперли из еще одного отеля. Даже при смерти «Faces» вели себя замечательно и по-залихватски отвратительно. Задницей будет тот, кто скажет, будто в нашей группе мы постоянно воевали друг с другом. Мы выплескивали свою энергию, потому что группе пришёл естественный конец.

Наконец, турне окончилось, Род пошел своей дорогой, а я – своей. Я знаю, что его задело, что я ушел в «Стоунз», но теперь он мог делать все, что хотел, он занялся сольной карьерой, а мне оставалось только смириться со своей судьбой. Спустя немного времени после окончания турне я тусовался с Китом в его швейцарском доме, как вдруг прочёл в английской газете: «Род Стюарт покидает «Faces»».

В статье Род говорил всему миру: «Я не могу больше работать в такой ситуации, когда лид-гитарист группы, кажется, насовсем остается в «Роллинг Стоунз». Он говорил зло и обиженно, но он (да и все мы) знали, что не это – реальная причина всему. «Faces» просто подошли к естественному завершению своей карьеры, и у всех нас были собственные планы. Сразу после этого я подписал контракт на турне со «Стоунз» по Европе в 1976 году.

С тех пор все время говорят о воссоединении «Faces». Наиболее близко мы подошли к этому в 1986-м, в дождливый вечер на стадионе «Уэмбли». Кенни, Мак и я с Биллом Уайменом на басу и Ронни Лейном, сидевшим рядом у сцены в кресле-каталке, смотревшим на нас и подпевавшим, когда он мог это делать, мы сыграли «Stay With Me» («Останься со мной»), «Twistin’ the Night Away» («Кружась всю ночь»), «I Know I’m Losing You» («Я знаю, что теряю тебя») и «Sweet Little Rock and Roller» («Сладкая маленькая рок-н-ролльщица»). Это был чудный вечер, и я был очень рад, что Лейни побывал там.

Еще раз мы приблизились к воссоединению в 2004-м, когда Род, Мак и я сыграли в «Холливуд Боул», причем Мак был моим специальным необъявленным гостем. Мы спели «I Know I’m Losing You» и «I’d Rather Go Blind» («Я лучше ослепну»), а также 6 других песен «Faces». Публике это очень понравилось. Я знаю, что Джиму Келтнеру и Стиву Бингу – тоже (я видел их в толпе). Единственное, чего мне не хватало – это чтобы Ронни Лейн тоже оказался бы там.

Почему бы не случиться настоящему воссоединению «Faces»? Не знаю… Может быть, когда-нибудь мы соберемся вместе, потому что мы все безнадежно ностальгируем. Надеюсь, однажды настанет такой час. Но и без того чертовски приятно осознавать, что музыка, которую мы играли, и все те черти, которых мы тормошили все эти годы, и то, что группа, которую Род описал однажды как «пять чуваков с одной и той же прической и одним феном на всех», оставила о себе такие хорошие воспоминания у других людей, а не только у нас.

В феврале 1976-го «Стоунз» официально подтвердили мое существование, и выпустили пресс-релиз, в котором говорилось, что отныне я – постоянный участник группы. Никого в общем-то это и не удивило. Два месяца спустя мы начали 8-недельное турне по Европе в поддержку «Black and Blue». Мы отыграли 42 шоу в 9-и странах, в том числе и в Соединенном Королевстве. Это был первый раз за 3 года, когда группа играла дома. «Эрл’c Коут» был зафрахтован на 6 вечеров, и мы получили миллион заявок на билеты.

1 июня, ровно через год, как я сыграл свой первый концерт со «Стоунз», мы были в Германии и за 2 дня должны были отыграть 3 концерта. Мы начали выступлением в «Вестфалленхалле» в Дортмунде, и во время представления участников группы Мик спел для меня «С днем рожденья!» По-моему, это был последний раз, когда мы играли 2 концерта в один день, и то немногое, что я запомнил об этом – это то, что у меня случился грипп, и я чувствовал себя как больная собака. В Дортмунде мне было так плохо, что мне принесли на сцену складной стул для гольфа. Во время «Midnight Rambler» («Полуночного бродяги») Мик заметил, что я был практически не в себе, снял с себя пояс (это такая толстая кожаная штука со штифтами) и хряснул мне по ногам, чтобы я вернулся к жизни. «Слышали ли вы о полночном бро…» – Хрясь!

К тому времени, когда мы оказались за сценой, я уже не мог больше этого выдержать, и меня отправили в постель. Следующее, что я запомнил, – это что я лежал, а Мик и Кит отвинчивали дверь в мою комнату. С отвертками в руках они говорили: «Не волнуйся, Вуди, спи дальше, поправляйся, мы просто хотим избавить тебя от этого…», – и украли всю мою выпивку со дня рождения.

Что мне больше всего нравилось в том европейском турне – это то, как Кит и я всё глубже и глубже погружались в то, что мы называем «древней формой плетения». Хорошо сбалансированный взаимообмен своими умениями вместе с улыбками, волнением и радостями – это то, из чего состоит моё и Китово «плетение». Бессловесное взаимодействие – главный его ингредиент. От гостиницы до сцены мы ставим на медленный огонь кастрюлю со всеми рифами, которые мы выучили за все эти годы.

Еще со времен Брайана Джонса у «Стоунз» выработался совершенно уникальный стиль, построенный на своеобразной «задержке», где Кит играет что-нибудь на гитаре, Чарли следует за ним на барабанах, а прямо вслед за Чарли – Билл на басу. Когда с ними играл Брайан, то он как бы находился где-то посередине. Все вместе это создавало некий «пыхтящий» эффект. «Человек-рифф» и я перенесли это на новый уровень, и теперь мы играем так всегда. Это требует большой концентрации, потому что здесь все основано на методе «тяни-толкай», но мы по-прежнему способны удивлять друг друга, и поэтому-то мы так любим гастролировать. Наше гитарное взаимодействие – это нескончаемое приключение. В основном оно строится на необходимости воссоздать картину песни так, как она была сыграна в студии, на сцене. Возьмите, к примеру, «Beast Of Burden» («Вьючное животное»).

Моё первое европейское турне со «Стоунз» закончилось фестивалем на открытом воздухе в Небворте. Это было действительно здорово – стоять на сцене перед ста тысячами народа. Я никогда не видал ничего подобного – огромное море голов, раскачивающихся передо мной. А на самом деле Небворта могло и не быть. Мы играли саундчек за день до этого, и Кит залез в свою сумку за чем-то, а там лежал острый нож, и он обрезал рабочий палец на левой руке. Это – реальная проблема для гитариста, и мы все были обеспокоены этим, так что кто-то нашел тюбик с суперклеем, и мы попытались склеить мясо на его пальце. Но у нас ничего не получилось, кожа опять стала отваливаться, потому что порез пришелся как раз в то место, где проходит струна, и из его пальца полилась кровь. Вся гитара была в крови. Он как-то доиграл концерт, и люди кричали: «Во-во, Кит!», так как думали, что его увечье – это часть шоу.

Сцена не должна быть опасной. Но в случае со «Стоунз» она иногда может оказаться гиблым местом. Так, однажды во Франкфурте Кит подскользнулся на франкфуртере.

Я и Крисси жили наездами в Лондоне и в пляжном домике на Малибу. Мы были женаты 5 лет, и в начале 1976-го она забеременела, а в конце октября, прямо на нашей вечеринке по случаю Хэллоуина, у неё начались схватки. Я такого никогда не видел и не знал, чего ожидать, и я сказал ей: «Я буду внизу с гостями, так что просто кричи, когда станет совсем плохо».

Она осталась со своей болью наверху, а я продолжил вечеринку, потому что не хотелось показаться грубым по отношению к полному народа дому. Дэвид Каррадайн, снимавшийся в главных ролях в куче фильмов о каратэ и боевых искусствах, сидел по-турецки на полу и болтал с Уорреном Битти и Джерри Брауном, губернатором Калифорнии. Здесь же были Мик Джаггер и подруга Джерри Брауна Линда Ронстадт.

Я слышал, как Крисси начала кричать наверху все громче и громче, и тут же кто-то постучал в дверь. Она закричала мне: «Я сейчас рожу». Я ответил: «Подожди минуту», и открыл дверь. На пороге стоял Сэнди Кэстл и улыбался: «Привет, Рон!» Он был роуди Нила Янга и гордо показывал пальцем на машину, в которой приехал: «Тебе это нужно?»

Тут же, перед моей дверью, стояла сияющая белая «скорая помощь». «Естественно», – сказал я, – «Крисси прямо сейчас рожает, так что ты можешь забрать нас в больницу».

Он ответил: «Поехали». Я зашел обратно в дом и объявил, что нам с Крисси надо покинуть всех, и все порадовались за ребёнка. Мы спустили Крисси по лестнице, и теперь схватки стали повторяться у ней постоянно, но она уже чувствовала себя в большей безопасности. Все участники вечеринки вышли проводить Крисси в машину скорой помощи, и потом Уоррен спросил, можно ли будет нам подбросить его переночевать в доме знакомых на пляже. Я сказал: «Конечно». Затем Джерри и Линда попросили, можно ли их тоже подбросить, и я сказал: «Ладно». Так что теперь с Крисси на борту Сэнди повернул ключ зажигания, и мы поехали по колонии Малибу, останавливаясь там, где этого хотели гости. С нами был и Мик.

Мы приехали в больницу. Мы с Миком сели в ожидании. Это растянулось на следующие 15 часов. Мик оставался со мной до последнего, и это было здорово. Мне нужен был кто-то рядом, особенно когда доктора вышли и сказали, что нужно делать кесарево сечение, и попросили меня подписать бумаги, в которых я соглашался на операцию. Я очень волновался за неё, но врач был очень внимательным и всё мне объяснил. Мы вдвоем провели большую часть ночи в палате с Крисси и обе держали её за руки. Но тут начала собираться толпа. Пришли Коринтия Уэст (она была одной из девчонок в «Монти Пайтон») и Сэнди Кэстл. Также здесь был Боб Эллис – он тогда был моим менеджером (один из лучших вообще!) и в свое время женился на Дайане Росс.

Мы с Крисси не знали, будет ли у нас мальчик или девочка, и не приготовили никакого имени. Наконец, время пришло, доктора сделали все, что они могли сделать, и после того, как мой первенец родился, я пошел посмотреть на малыша. Медсестры спросили меня, как я хочу его назвать. Я оглядел малыша, увидел, что это – сын, и объявил, что его имя будет «Мальчик». Так что медсестра, выдающая новорожденных, написала «Мальчик» синим цветом на люльке, и это стало его именем в первые два часа его жизни.

Мне нужно было позвонить маме, чтобы разделить с ней нашу радость. Я побежал в ближайший ресторан (в те времена телефоны были вмонтированы в столы). Дэвид Джансен («Беженец») давал там голливудский обед, и я подбежал к его столу со словами: «Дай мне телефон». – «Нет». Мы начали рестлинг за телефонную трубку. – «У меня только что родился ребенок». Наконец, он отдал её мне. Потом он извинился и прислал бутылку шампанского.

Крисси уснула, а я поехал на пару часов домой, чтобы отметить это событие с друзьями. Дайана Росс попросила меня показать ей комнату младенца. Я поднялся с ней наверх во вторую спальню и сказал, что вот она. Она оглядела двуспальную кровать и всю остальную обычную мебель, какая бывает в спальнях, и сказала: «Нет, так не пойдет. Где тут плетеная колыбель с верхом?»

Я сказал: «А что это такое?»

Она спросила: «Где тут стол для пеленания малыша? Где игрушки и погремушки, которые вешают у колыбельки? Где сама колыбелька?»

Я даже и не представлял, что все это нам нужно, но она настаивала: «Возьми свою кредитную карточку, пройдемся-ка по магазинам», и привела меня в какой-то детский магазин, где объяснила продавщице, что ему нужно то-то и то-то. Она убедила меня купить всё это. Я все приговаривал: «Окстись, Дайана, это всего лишь малыш», но спустя несколько тысяч долларов мы приехали в дом с целой горой всего, чего хватило как раз на комнату.

Довольно скоро все медсестры в родильном доме встали со мной на тропу войны по поводу имени малыша. Самая старшая медсестра подошла ко мне и сказала: «Вы не можете назвать мальчика Мальчиком».

Я спросил: «Почему бы и нет?»

Она ответила: «Просто это неправильно. Вам нужно дать ему нормальное имя».

«Почему?» – мне это очень хотелось знать.

«Потому что так надо», – сказала она.

Я задумался на секунду: «Хорошо, назовите его Джесси Джеймс».

Так и порешили. Я назвал своего первенца Джесси Джеймс Вуд. Спустя многие годы я узнал кое-что странное о реальном преступнике Джесси Джеймсе. Его второе имя было Вудсон.

Итак, у меня появился первенец, но когда мы с Крисси, наконец, развелись, она пыталась сделать так, чтобы Джесси не видел меня. Это было нехорошо по отношению к нему и к детям, которые появились у меня потом. Они не понимали, почему они не могут видеться со своим братом, а я не понимал, почему я не могу видеться со своим сыном. 12 лет Джесси был с нами столько, сколько это было нужно. Он временами ездил в турне, праздновал с нами семейные праздники, но он не был с нами столько, сколько бы нам это хотелось. Мне не нравилось, что его прятали от меня. Теперь мы все вместе – как и любая другая семья. Когда он был не со мной, мне было трудновато, но мы прошли через это. Джесси – мой сын, и теперь мы с ним близки как никогда.

В начале 1977-го «Стоунз» подписали контракт на 4 пластинки на сумму ни много ни мало 14 миллионов долларов. Никто еще в музыкальном бизнесе не орудовал такими деньгами, или даже когда-либо видел такие деньги вообще; частью нашего контракта было обязательство выпустить концертную запись.

Концертные записи напоминают орлянку. Если вы хорошо играете – это неплохо, но если нет – это всё равно остаётся на альбоме. Можно, конечно, «заточить» под себя микс как только это возможно, когда у вас на руках в студии уже имеются пленки – но это единственное, что можно сделать в таком случае.

Мы прилетели в Канаду из разных уголков мира 20 февраля за исключением Кита и Аниты, которые добрались сюда только 4 дня спустя. Как только они прибыли, то их задержали на таможне и обыскали весь их багаж. Это было началом многомесячного кошмара для Кита и головной болью в Торонто для всех нас.

Наша группа с бригадой заняла несколько этажей в отеле «Харбор Кэстл» – на одном уровне с озером Онтарио. С того самого момента, как мы приехали, отель заполонила полиция и пресса. Мы поняли, что сгущаются тучи, и, конечно же, 27 февраля на нас набросилась Королевская Канадская конная полиция. Они поднялись на лифтах и по лестнице, десятки её сотрудников были в штатском, и атаковали ту часть отеля, где мы остановились. Кит был арестован, отправлен в тюрьму, на него завели дело, и ему пришлось действительно нелегко. Когда Кит проходил через все эти мытарства, мы старались не тревожить темные силы. Его могли упрятать на реально долгий срок, но сочетание из хороших адвокатов и «незрячего ангела» Кита – Риты Бедард, юной девушки, которая заставила растаять сердце судьи от её любви к «Стоунз», – стало значить то, что Кита не посадили и что «Стоунз» не распадутся.

Мы сыграли первый из 2-х концертов в клубе «Эль Мокамбо» вечером в пятницу 4 марта 1977 года. В этом местечке могло поместиться только несколько сотен зрителей, так что на обоих шоу оно было переполнено людьми и реально роковало. Мы сыграли несколько песен, которые мы обычно не поём: «Route 66» («Дорога 66»), «Crackin’Up» («Стареешь»), «Dance Little Sister» («Танцуй, сестренка») и «Worried About You» («Волнуюсь за тебя»), и в конце концов мы отлично провели время. Все танцевали на столах и стояли на стульях, поливая друг друга вином и пивом. Все раскуривали сигареты с травой, хоть само здание и было окружено копами, чтобы поддерживать порядок снаружи. Киту показалось, что это было как в старые добрые времена, когда «Стоунз» впервые играли в «Crawdaddy».

Субботней ночью в отеле случилась вечеринка, которую устроила для нас Маргарет Трюдо, жена канадского премьер-министра Пьера Эллиотта Трюдо. Он был вроде канадского Джона Ф. Кеннеди – красивый, богатый плейбой, встречавшийся с моделями и кинозвездами. Джон Леннон встретился с Трюдо в 1969-м, в разгар вьетнамской войны, и тот так расположил его к себе, что Джон сказал: «Если бы все политики были бы похожими на него, то везде был бы мир». Трюдо женился на Маргарет в 1971-м, когда ей было всего 22, а ему – 51, и так она стала самой молодой в мире первой леди.

Красивая темноволосая женщина, она тусовалась с нами некоторое время. Первый концерт в «Эль Мо» пришелся на 6-ю годовщину её свадьбы, и тот факт, что она оказалась с нами, а не со своим мужем, породил определенную реакцию среди канадцев. У ней также был номер в «Харбор Кэстл», что породило слухи, будто у ней интрижка с Миком. Он отрицал это, но в газеты просочились рассказы, будто её видели бегущей по коридору отеля в разгар её ночи с «роллингстоуном».

На концерты в «Эль Мо» пригласил её я. Она была моей подругой, и как только мы познакомились, то стали как можно больше времени, насколько это только можно было позволить, проводить вместе. Мы прекрасно провели эти часы, и имя её мужа ни разу не упоминалось. Мне, наверное, стоило бы призадуматься об её возможностях, потому что её везде сопровождали телохранители из Королевской Канадской конной полиции. Это была такая история, о которой тогда нельзя было распространяться. Мы просто хорошо развлеклись – не знаю даже, как это назвать. Мы много тусовались в номере Кита. Никто в группе не осудил меня за то, что я творю, но они предупредили, чтобы я был осторожен. Мы оба знали, что между нами – нечто, у чего не может быть будущего, но это были действительно незабываемые моменты.

И вот для нас настал день покидать Торонто. Премьер-министр был вынужден сделать официальное сообщение: нечто вроде того, что дела его жены – это её личные дела.

Я сказал ей тогда: «Было действительно очень приятно познакомиться с вами – мы, наверное, больше не сможем встретиться».

Так и случилось.

После Торонто мы поселились в отель «Plaza» в Нью-Йорке для того, чтобы закончить наложение и редактирование записей с «Эль-Мокамбо», которые позднее стали альбомом «Love You Live» («Любим вас – живьём»).

Примерно в это же время нас пригласили вести и поиграть на знаменитом телешоу «Saturday Night Live» («Субботней ночью живьём»). По-видимому, мы были одной из немногих групп вообще, которые и вели шоу, и играли в нём. Мы были там с Эдом Кохом, которого скоро избрали мэром Нью-Йорка, и Керри Фишер – принцессой Лиа из «Звездных войн».

В качестве ведущих нам пришлось разыграть несколько скетчей. Всем – кроме Кита, который устранился от этого. Я и Чарли разыграли скетч с Биллом Мюрреем – что-то про ресторан с Джоном Белуши, где мы все ели чизбургеры. Прямо перед тем, как мы вышли в эфир, мы с Чарли испортили чизбургер Билла. Мы взяли бутылку бренди и пропитали им его. Режиссер сказал: «Мотор», и Билл откусил кусок своего чизбургера с бренди. Имейте в виду, что это был прямой эфир. Билл старался его прожевать, но мы с Чарли просто зашлись от смеха.

По какой-то причине Мик внезапно подошел ко мне и лизнул меня в рот в середине «Beast Of Burden». Когда музыка располагает к этому, мы оттягиваемся.

Там же, в Нью-Йорке, я тусовался в своем гостиничном номере с Китом и Чарли, как вдруг раздался стук в дверь. Я открыл – на пороге стояли Джон Леннон и Йоко Оно. Они оба были одеты в черное, на головах их были кепи. Джон медленно пробормотал со своим ливерпульским акцентом:

– Привет, Джон, я – Рон. Ты – Джон, я – Рон, это Йоко, Джон, я – Рон, Рон, я – Джон, это Йоко, привет…

Я так и застыл у двери, слушая это эксцентричное приветствие, но в конце концов дал им войти. Йоко принесла с собой вязание, и когда мы расселись, а она села около нас, Джон повернулся к ней и сказал:

– Задница, занимайся своим вязанием, – так что она взяла стул в углу и начала вязать там. Джон повернулся теперь к Киту, хлопнул радостно в ладоши и спросил:

– Ну и какой на сегодня наркотик?..

Лицо Кита расплылось в огромной дьявольской улыбке:

– «Смэк».

Так и начался день. Чарли тогда купил небольшой ручной граммофон с рупором и захотел, чтобы мы оценили его, так что все перебазировались в его номер. Он завел старую джазовую пластинку на 78 оборотов, и мы, наверное, так шумели, что гостиничный менеджер позвонил нам и сказал: «Еще один звук от вас, ребятки, и мы вас всех эвакуируем». Чарли попробовал втолковать ему, что это, на, всего лишь маленький граммофон, но менеджер прислал охрану, и мы все вывалились из комнаты Чарли. Вечеринку решено было перенести в «Атлантик Рекордс», где мы работали над новым альбомом… Мы начали импровизировать, и это было зафиксировано на пленке (теперь эта запись, наверное, хранится взаперти где-то в подвалах «Атлантика».) Мы прошлись по песням из репертуара раннего соул и ранних «Битлз». Мы пели, играли, гармонизировали, сидели и пускали клубок с шерстью по кругу. Едва мы проиграли несколько песен, как Джон повалился на пол весь в поту. Его торкнуло… Он пробормотал что-то о том, что пора спать, и занялся этим прямо по ходу сессии. Мы его вынесли, и Йоко проследовала за ним, по-прежнему за своим вязанием. Мы продолжили запись без него.

Когда Джона убили, это реально ударило по мне. Какой-то человек, разодетый как бутылка виски, подлетел ко мне, когда я прогуливался по залу аэропорта; его лицо резко выделялось на фоне его нелепого костюма. «Рон, ты слышал про Леннона?» – промолвил он, сотрясая воздух газетой. Я так и сел, мои ноги дрожали. Теперь там, где был Джон – большая дыра.