Текст книги "Творцы и памятники"
Автор книги: Ромэн Яров
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
«Других строить я не умею»
Чтоб попасть к пароходной пристани, нужно было спуститься с обрыва. На крутых, изрытых оврагами, густо поросших полынью склонах сидели мужики. Из разных мест России приезжали в богатый хлебом Саратов на летние работы. Богатеи из окрестных сел медленно прогуливались, шаря взглядами по расположившимся на земле людям, выбирая самых крепких на вид косарей и жнецов. Вдоль песчаной отмели, отделяющей спуск от воды, тянулись бесконечные поленницы дров – имущество пароходных компаний. Со страшной быстротой исчезали леса по обеим сторонам Волги в топках котлов. Пыль лежала на траве, на листьях невысоких акаций. Наверху, на самом коаю обрыва, едва ли не сползая в него, виднелись покосившиеся заборы, бревенчатые домишки, такие черные и убогие на фоне чистого голубого неба, в свете летнего солнца. Порывы свежего ветра с Волги смягчали зной. Владимир Григорьевич прибавил шаг.
Он с трудом нашел время на поездку сюда. Каждый день, прямо с почтамта – вот только перейти узкий Кривоколенный переулок – почтальон входил в контору Бари, вручал конверты из тонкой бумаги с четко выведенной, на всех одинаковой надписью: «Москва, Мясницкая, дом Промышленного музея рядом с почтамтом. Контора Бари». А обратные адреса были самые разные. По всей России возводились шуховские резервуары. Шли заказы на нефтепроводы и промышленные здания, на баржи и котлы, установки для перегонки нефти. Надвигалось строительство московского водопровода, а уже и Тамбовская городская управе прислала письмо с покорнейшей просьбой и для их города разработать проект. Шухову верили. Репутация его в деловых кругах поднималась все выше. Знали: если он возьмется, то сделает такой проект, что материала потребуется очень мало, а сооружение будет наипрочнейшим.
В десять часов утра, обсудив за завтраком новости, Шухов уходил к себе в кабинет. Все постороннее – мысли, темы, разговоры – оставалось там, за порогом. Здесь же был только инженер Шухов, его противник – задача, которую нужно решить, союзники – математика, инженерный опыт, модельки из дерева или бумаги. Математика подсказала очертания судна. Он почти не писал слов. Цифры, формулы и цифры… Они не мертвы и не сухи – надо только уметь видеть за ними тысячи пудов железа, квадратные метры листов, столкновения противодействующих сил. Чтоб привести это хаотическое многообразие к гармонии линий, чтоб заставить все силы работать только в одном, требуемом направлении, нужно уметь симфонически мыслить. Как композитор из разрозненных звуков складывает прекрасную мелодию, так инженер, пользуясь немногими цифрами, должен предложить наилучший вариант машины или сооружения. Цифры – это его ноты, надо только уметь пользоваться ими. И тогда получится симфония – хорошая, прочная вещь.
Бумажная модель подтвердила цифры. Инженерный опыт определил особенность конструкции. Очертаний, которые Шухов придумал, корабли раньше не имели. И сделать наливные баржи по шуховским чертежам никто бы не смог. Тогда в Москве изготовили шаблоны и отправили в Саратов на судостроительный завод. Руководить постройкой взялся мастер Суворов, друг Шухова, еще в Баку сооружавший вместе с ним резервуары. Дела у него шли хорошо, уже несколько барж, вмещающих 50 тысяч пудов керосина, плавали от Астрахани к Нижнему. Но вот промышленник Ушаков заказал баржу в 100 тысяч пудов. В честь любимой дочери он хотел назвать ее «Катя». С «Катей» у Суворова вышла заминка. Таких больших барж он еще не строил. Шухов, отложив все дела, прибыл в Саратов.
Суворов с железной палубы увидел шагающего по прибрежному песку Шухова, хотел кинуться навстречу, но сдержался, прикрикнул вместо этого на плотника, медленно разбирающего деревянные надстройки. Все движения души старика были Шухову открыты; он оценил рывок навстречу, и мгновенное смущение, и попытку скрыть это смущение ворчливостью. Взобравшись по настилу на палубу, Шухов попал в объятия Суворова.
– Ну здравствуй, старина, – говорил Владимир Григорьевич, хлопая мастера по плечу. – А где твой фрак, белый жилет, цилиндр?
Старик любил одеваться, «как богатые».
– Об этом потом, – сказал вдруг Суворов. – Обернись-ка.
Шухов обернулся. С палубы хорошо было видно, как выходит, разворачиваясь из затона, маленький буксирчик, как легко тянет он три большие нефтяные баржи, как плавно идут они следом.
– Осадка-то какая, а! – сказал восхищенно Суворов. – Вот и тянет вместо одной обычной три шуховских.
– Господин Шухов? – Незнакомый человек в длинном сюртуке стоял рядом.
Шухов не заметил его, когда поднимался.
– Простите, не имею чести знать вас.
– Колчин. Судозавод в Костроме.
– Приехал смотреть, что мы тут делаем, – шепнул Суворов.
– Так вот, господин Шухов. Хотелось бы узнать, почему вы строите моим конкурентам такие превосходные баржи?
Костромской судозаводчик улыбался, но то было лишь движение губ, глаза по-прежнему оставались холодными и настороженными.
– Я строю такие, какие умею, – мгновенно ответил Шухов. – Других не могу.
Первый итог
Здесь восток сходится с западом, Европа обменивается с Азией. Плывут по Каме суда с уральскими камнями, медью и железом; навстречу им поднимаются по Волге караваны со среднеазиатским хлопком, оттуда же везут ковры. Кавказ торгует нефтью, бараньими мехами, холодным оружием. Едут из далекой Сибири меха, а навстречу им, плотно упакованные в вагонах-коробочках, – тюки московского ситца. Санкт-Петербург шлет заграничные товары – машины. Но все больше становится среди них и отечественных: промышленность России развивается. В Нижнем Новгороде все это смешивается, меняет направление, дробится, расходится во все уголки обширного государства. Нижний Новгород – центр внутренней российской торговли; в этом городе каждое лето полтора месяца шумит самая большая в стране ярмарка – Макарьевская. Со всей России съезжаются сюда купцы на запах миллионных сделок.
– Здесь! – сказал Витте. Острозаточенный карандаш в руках министра финансов указал на Нижний Новгород. – В этом городе проведем мы Всероссийскую промышленную и художественную выставку. Нам менее важно увидеть изделия Петербурга и Москвы, нежели то, что могут дать Сибирь, Средняя Азия и Кавказ. Точка зрения моя известна – нам еле-дует поощрять вложение капиталов в предприятия на окраинах империи. Пусть господа промышленники своими глазами увидят, чем эти окраины богаты сей-час и что могут они дать в будущем.
Господа промышленники не возражали.
Среди прочих пользующихся известностью фирм приглашение участвовать в выставке получила и контора Бари. Александр Вениаминович был рад вдвойне. Почетно – это раз, но еще и то важно, что в предшествующем выставке 1895 году конторе исполнялось пятнадцать лет. Хоть маленький, но юбилей. Еще и потому нужно его отметить, что за короткий – есть фирмы и столетние – срок предприятие Бари приобрело самую широкую известность среди всех, кому только приходится иметь дело с металлоконструкциями. А таких людей больше и больше: промышленное развитие идет быстро. Лучшего случая, чем выставка, для того, чтобы отметить юбилей, не представится. Пусть только человек, которому фирма обязана всеми своими успехами, придумает что-нибудь совершенно необычное.
– Прошлая выставка, – сказал Бари Шухову, – проходила в Москве четырнадцать лет назад. Тогда наша фирма еще ничего не значила. Теперь – другое. Вся Россия привыкла заключать в Нижнем торговые сделки. Но у Макария торгуют рыбой да коврами, ситцем да хлопком. Из металлических изделий там выставляют самовары, ружья и железные кровати из Тулы или ножи, ножницы, бритвы из Павлова. Еще просто железо с Урала.
Шухов слушал очень внимательно. Он догадался, чем закончит свою мысль Бари, и в мозгу его начали возникать картины каких-то невиданных сооружений.
– Я честолюбив, – продолжал Бари. – Я хочу удивить Россию, показав, чего можно добиться сочетанием хорошей организации с большим инженерным талантом. Наша фирма должна продемонстрировать самые последние достижения инженерной мысли, воплощенные в металле. Вы сами знаете, как высок ваш авторитет в техническом мире. Я прошу вас использовать все ваши способности…
Министр
Над колоннадой с обеих сторон выставочного входа развевались гирлянды флажков. Между двумя высокими узорчатыми чугунными столбами висело огромное полотнище с изображением двуглавого орла. Всероссийская художественная и промышленная выставка ждала посещения августейшего повелителя страны, императора Николая Второго. Готовясь к приезду царя, выставку осматривал Витте.
Он шел не торопясь, внимательно разглядывая павильоны, подолгу задерживаясь в каждом из них. Его окружала свита сановников.
Павильоны, хоть и разные по виду, стилем своим, замыслом, основными архитектурными элементами очень походили друг на друга. Образцом почти для всех послужил боярский терем. Вот Императорский павильон. Псевдорусский стиль: две островерхие башенки и балкон между ними. Вот Павильон научно-учебного отдела. Опять башенки по всему фасаду и навесы над каждым крыльцом, будто разрезанные купола, – луковицей.
Витте задумчиво глядел на все это. Архитекторы придерживались переданных им монарших пожеланий. Но на бумаге разглядываемое в тиши кабинетов комиссией по устройству выставки, которую он сам же, Витте, и возглавлял, все выглядело совсем не таким, как оказалось сейчас, в натуре. Является ли идея глубокой старины, положенная в основу архитектурного оформления выставки, объединяющей все разнородные части и сословия империи? Не есть ли это взгляд назад, а не вперед? Не веет ли от этого псевдорусского стиля нарочитостью, а то и просто безвкусием? Витте хмурился, а сановники не знали, чем это объяснить, и испуганно молчали.
И вдруг Витте остановился. За маленькими частными павильонами – военно-шорной и амуничной мастерской Карла Риля, страхового общества «Россия» и других министр увидел здание, резко отличающееся от прочих. Само оно было обычным – круглое, железное, облицованное деревянными панелями. Но крыша! Легкая ажурная сетка в виде усеченного конуса. Образующая конуса – какая-то странная линия: не прямая и не дуга окружности. Сквозь ячейки сетки видно – ничего похожего на стропила нет,
Будто на огромное здание просто надели колпак. Но ведь держится! И прочно.
– На крышу ведет лестница, – доложил заведующий технической и строительной частями по устройству выставки. – Специально, чтоб можно было подняться и убедиться в крепости перекрытия.
– Кто проектировал?
– Инженер Шухов, господин министр.
Витте еще раз взглянул на здание. Может быть, это и есть взгляд в будущее: ни виньеток, ни бордюрчиков, ни украшений – всего того, что присуще дереву, а металлу противопоказано, Здесь строгие, ровные линии; впечатление такое, что металл предстает именно в том единственном, каком и должен предстать, качестве. А не в виде терема. Интересно бы поговорить об этом с архитекторами. Но нет времени; да ведь и не признается никто в своей неправоте… За долгие годы службы министр хорошо изучил людей.
– Пойдемте внутрь, – сказал он,
Витте шел по залу, и изумление его возрастало. Он брал в руки бронзовую табличку возле моделей огромных резервуаров и читал: «Инженер Шухов». Модель огромной нефтеналивной баржи – снова на табличке «инженер Шухов». Макет бакинского нефтепровода – опять то же имя. А вот уже и не модели – реальные паровые котлы стоят на деревянном полу. Написано: «Лучшие в мире». А кто конструктор? Шухов.
Да что он, всем на свете занимается, что ли?!
Министр долго ходил по выставке и в разных ее местах снова и снова встречал ту же фамилию. Длинное здание заводского и ремесленного отделов. Автор перекрытия, легкого, красивого, экономичного, – инженер Шухов. Водонапорная башня. Огромный бак на самой вершине, и держит его не кирпич, не камень – друг на друга поставлено несколько металлических колец с уменьшающимся к вершине диаметром. Образующая башни представляет собой гиперболу, но сделана она из прямых балок. Это очень удешевляет строительство и в то же время придает башне вид стремительно взмывающего в небо сооружения.
– Снова инженео Шухов?
– Да.
– Удивительно! – пробормотал Витте. – Хотел бы его увидеть. Он здесь, в Нижнем?
– С зимы еще. Принимал участие в монтаже сооружений.
– Разыщите и передайте ему, что завтра, в четыре часа, я принимаю группу промышленников, хотел бы и его видеть у себя.
О чем говорить!
Рано утром в «Большую Нижегородскую» – гостиницу, где жили Шухов и Бари, – явился посланец из канцелярии министра. Он вошел в роскошный – с лепными карнизами и нимфами на потолке – номер Бари, не присаживаясь ни в одно из обитых бархатом и плюшем кресел, передал приглашение и отбыл. Взволнованный, довольный, возбужденный, Бари вошел к Шухову.
– Владимир Григорьевич, удача! Редкостная! Вчера осматривал выставку Витте, обратил внимание на ваши работы. Мы приглашены к нему.
– И что вы ответили? – Шухов сидел за столом; слева от него стояла керосиновая лампа; справа лежал толстый том математических таблиц; перед ним – наполовину исписанный цифрами лист бумаги. Он не менял своих привычек, а работы было достаточно. Уже многие промышленники, приехавшие на выставку, прямо здесь же давали заказы на котлы или резервуары, и нужно было все рассчитать, чтобы в Москве уже могли делать проект.
– Как что? – изумился Бари. – Поблагодарил за честь и сказал: будем непременно.
– А нельзя ли сделать так, чтобы мне не ездить туда?
У Бари перехватило дыхание. Несколько мгновений он молча разглядывал Шухова.
– Владимир Григорьевич, это что, каприз?
– Помилуйте, вы меня знаете уж скоро двадцать лет! Произвел ли я за эти годы хоть раз впечатление человека капризного?
– Нет, и тем сильнее теперь мое удивление.
– Да очень все просто, – сказал Шухов. – Что может мне сказать министр? Похвалить? Я знаю сам, чего стоят мои работы. Предложить переход на государственную службу? Я не чиновник по складу своему, бюрократию не люблю. Что же еще? И мне сказать ему нечего. Мне лично от него ничего не нужно, а о том, чтобы изменить жизнь миллионов людей, которые тяжело работают и плохо и бедно живут, ни министр, ни сам царь не задумываются.
– Владимир Григорьевич! – Бари прижал к груди руки. – Я знаю, что всем своим процветанием контора моя обязана вам, знаю, что называют ее конторой для эксплуатации изобретений инженера Шухова. Я никогда не забываю об этом и готов сколь угодно считаться с вами, но в данном случае это невозможно. О том, чтобы быть представленным министру финансов, мечтают крупнейшие промышленники – и неужели наше скромное сравнительно предприятие пренебрежет случаем? Да мало ли какие варианты возникнут в беседе с министром!
– Хорошо, я поеду, – вздохнул Шухов,
И вот они стоят друг против друга – высокий, сухощавый, с властным, холодным лицом министр и плотный, с рыжеватой бородкой, с вдумчивым, доброжелательным взглядом инженер. Они почти одного возраста – министр всего на четыре года старше, – и обоим нет еще пятидесяти.
– Я высоко ценю ваши заслуги на поприще отечественной промышленности, – произносит министр. Он смягчает шипящие звуки, как это делают жители юга России. Он вырос на юге.
– Благодарю вас, – сдержанно отвечает Шухов.
Министр молчит. Огромный опыт, умение распознавать людей с первого взгляда подсказывают Витте: стоящий перед ним человек не из тех, с кем привык он иметь дело. Двадцать пять лет он на службе; начал мелким чиновником, стал крупным дельцом, потом государственным деятелем, министром. Недавно высочайше пожалован званием статс-секретаря[3]3
Статс-секретарь – почетное звание особо приближенных к императору чиновников в царской России.
[Закрыть]. Какая галерея лиц прошла перед ним за эти годы! Интриганы, карьеристы, просители, прихлебатели, сплетники, идеалисты – и всякие, всякие… Но люди с таким огромным чувством уверенности в себе встречались редко. О чем говорить с человеком, которому от него, всесильного министра, ничего не нужно!
– Я, как глава высочайше утвержденной выставочной комиссии, – произносит Витте, – считаю, что фирма Бари заслуживает золотой медали.
В откинутую назад руку министра был мгновенно вложен наградной лист. «…Награда присуждается за применение новых усовершенствований в конструкции металлических зданий и за широкое развитие, быстрое и хорошее исполнение строительных и котельных работ…»
Приблизившийся Бари благоговейно принял наградной лист.
– Вы получили высшую награду выставки, – продолжал Витте, – право изображать на фирменных документах государственный герб Российской империи. Я полагаю, что этой наградой – первой в России за строительные работы – фирма обязана вашим, господин Шухов, способностям.
– Благодарю вас еще раз. – Шухов отошел в сторону.
Бари остался разговаривать с министром.
Творец и памятники
Мясницкая улица в Москве тесная, шумная, торговая. На домах множество вывесок: «Антрацит, кокс», «Книжный магазин», «Фотография П, Павлова», «Контора А.И. Дангауера и К0».
У старинной церкви Архидиакона Евпла всегда народ. Напротив дома чаеторговца С. В. Перлова, будто из Китая перенесенного в Москву, – почтамт. За тыльной его стороной – Кривоколенный переулок. Здесь в одном из этажей высокого дома разместилась контора Бари. В большом кабинете работает Владимир Григорьевич Шухов. Два дубовых письменных стола у разных стен друг против друга, на одном телефон. Шкаф с книгами. Просторный диван, кресла (все обшитое темно-зеленой кожей), несколько стульев. На стенах многочисленные фотографии шуховских машин и сооружений. Маленький столик в углу весь уставлен моделями. За кабинетом – зал.
Огромную работу – продумывание, расчет, выполнение чертежей, руководство постройкой на месте – делают совсем немного людей, всего двадцать. В Шухове они видят своего учителя.
Рядовые инженеры обычно знают несколько конструкций; хорошие – множество. Их квалификация заключается в умении выбрать для данного случая нужную. Представить себе математическую модель процесса, происходящего в машине, сооружении, и использовать это при проектировании могут считанные люди. Это талант особого рода, редчайший.
Приехал из Петербурга инженер Галанкин, растерянный вошел в кабинет Шухова. «Владимир Григорьевич, беда! Не могу сдать газгольдер[4]4
Газгольдер – сооружение для приемки, хранения и отпуска в газопроводную сеть газа, поступающего с газовых заводов или с места добычи.
[Закрыть]. Самый большой в Петербурге. Комиссия – профессора, два директора завода. Приборы показывают утечку воздуха. Сколько ни проверяли заклепки, швы и затворы, течи нет. И тем не менее… Хоть режьте…»
– А вы учли объем подмостей, – ни на минуту не задумавшись, спросил Шухов, – на которые опирается крышка колокола при посадке газгольдера?
Побледневший, с вытаращенными глазами смотрел Галанкин на своего учителя; потом бросился в коридор. Вниз, по Мясницкой, через Садовое кольцо, к Николаевскому вокзалу, тут же в поезд – и немедленно снова в Петербург. Прохожие испуганно сторонились странного человека. Бежит по тротуару и выкрикивает одну только фразу;
– Но ведь я не Шухов, я Галанкин!..
Художник видит мир в образах; композитор приводит в гармонию звуки. Сколь непонятными должны казаться ощущения человека, для которого самые интересные сигналы внешнего мира – это силы, ломающие, скручивающие, гнущие толстые железные балки и листы. Это, казалось бы, бесконечно далекие Ьт повседневной жизни линии математических кривых, по которым нужно выстроить балки, чтоб они могли противостоять нагрузкам. Это силы вообще, с которыми любой материал – нефть, железо, вода, дерево – встречает попытки человека подчинить его себе. Как может обычный человек чувствовать эти сотни и тысячи пудов, даже предварительно не рассчитав их? Инженеры поражались, когда Шухов сразу называл им вес будущего покрытия, стоило только сообщить длину и ширину проектируемого цеха. Они приходили в недоумение, когда Шухов, скользя карандашиком по длинным столбцам цифр, останавливался вдруг на какой-нибудь и просил проверить. Они начинали уверять Шухова, что считали по многу раз и стоит ли делать лишнюю работу. Но, проверив, убедившись в его правоте, требовали объяснений. Как догадался, откуда известно, почему именно здесь остановился карандаш. «А он лучше нас с вами знает, где есть ошибка», – отвечал Шухов. Инженеры, смеясь, отходят. Ответ исчерпывающий. Огромный талант плюс огромный опыт – разве это не ясно и так?
Первое десятилетие XX века. По Москве, по улицам ее узким, булыжным, обвешанным пестрыми вывесками, по скверам, мимо церквей, памятников, старых средневековых стен, ходит пожилой господин, смотрит по сторонам, всем интересуется. Строят Новоспасский мост; рядом с будущим постоянным перекинут пока через реку временный, на понтонах. Движется по доскам людской поток от монастыря, чьи башни и стены возвышаются над рекой, обратно. В контору начальника заходит человек с рыжеватой бородкой и говорит.
– Инженер-механик Шухов к вашим услугам. Второй день хожу по мосту и вижу – рабочие не могут пустить локомобиль[5]5
Локомобиль – агрегат, состоящий из парового котла и паровой машины со шкивами. Ремень, надетый на шкив, приводит в действие машину-орудие.
[Закрыть]. Я знаком с устройством машины. Позвольте объяснить, что надо сделать.
Он показывает механикам краны и люки, которые следует открыть; машина вздрагивает и начинает работать. Все благодарят.
– Я считаю своим долгом, – говорит Шухов, – помочь людям, которые в этом нуждаются.
– Но ведь любой механик, любой инженер спросил бы денег за консультацию.
– Мне ничего не надо, я доволен тем, что дело ваше сдвинется с мертвой точки…
Большая страна Россия. Но в самых разных ее местах, тысячами километров отделенных друг от друга, можно встретить сооружения, сделанные по проектам Шухова.
Резервуары. Около 20 тысяч штук выпустила их фирма Бари.
Перекрытия заводских цехов, железнодорожных станций, театральных залов и ресторанов – в Москве, Петербурге, Баку, Туле – до Актюбинска и Ташкента,
Портовые сооружения на Балтийском, Черном, Каспийском морях.
Трубы, водонапорные башни, маяки…
Паровые котлы.
И много-много другого, для чего обычному человеку не хватило бы всей жизни.
