Текст книги "Творцы и памятники"

Американцы

Дверь открылась, и в кабинет вошли двое мужчин – высокие, гладко подстриженные, в очень длинных, с маленькими лацканами, по моде, пальто. Упитанные, франтоватые – таких людей не часто можно было встретить на московских улицах в первые годы после гражданской войны. Следом шел худощавый юноша. Шухов поднялся из-за стола навстречу гостям.

– Альберт Фром.

– Альберт Миллер.

Шухов пожал протянутые руки. Показал на вешалку в углу. Гости сняли пальто.

– Товарищ Шухов, – сказал юноша, – эти господа – американцы. Они представляют собой нефтяную компанию Синклера. У них вышел спор относительно того, кто первый изобрел способ переработки нефти в бензин. Стали смотреть патенты – и вдруг увидели, что первым-то были вы. Вот они и приехали выяснять. А я переводчик.

– Это очень интересно, – усмехнулся Шухов.

– Вы говорите по-английски! – воскликнул мистер Фром. – Никак не предполагал, что в России живет такой замечательный человек, который не только изобрел крекинг-процесс, но еще и свободно говорит по-английски.

– Пятьдесят лет назад я провел целый год в Соединенных Штатах. Кстати, я еще говорю по-немецки и по-французски. Но не подумайте, что я хвастаюсь. Это лишь ответ на ваше удивление. Садитесь, пожалуйста!

Американцы опустились в кресла. Этот старик с небольшой белой бородкой и пушистыми седыми усами им понравился.

Переводчик, поняв, что услуги его не понадобятся, скромно уселся в углу. Мистер Миллер, не теряя времени, сразу начал деловой разговор:

– Вы знаете, конечно, мистер Шухов, что с тех пор, как Генри Форд наладил поточное производство автомобилей, количество их в нашей стране достигло невероятных размеров. А следовательно, нужно огромное количество бензина, и фирма, которая завладеет монополией на выпуск бензина, безмерно обогатится. Теперь представьте себе, как враждуют между собой фирмы за монопольное обладание патентами на промышленные установки по выпуску бензина.

Шухов, пристально глядя на американца, вспомнил вдруг Баку времен своей юности, бешеную борьбу компаний за доходы. Вплоть до разрушения оборудования. Вплоть до поджогов чужой нефти…

– И вот, – продолжал американец, – несколько лет назад у нас на этой почве возникло одно судебное дело. Фирма Даббс построила завод по выработке бензина из нефти. Фирма Кросс подает на нее в суд на том основании, что патент на данный способ получения бензина – крекинг-процесс – принадлежит фирме Кросс. А это значит, что фирма Даббс не имела права строить завод и теперь должна уплатить фирме Кросс огромные деньги. Конечно, платить никому не хочется. Фирма Даббс нанимает известного адвоката, тот идет к экспертам, все вместе копаются в старых патентах. Что именно они находят, держится в секрете. О процессе много пишут в газетах, результат будет широко известен – значит, есть смысл кое-что поберечь и до дня суда. И вот этот день наступает. Адвокат фирмы Даббс простирает кверху руку, в которой зажат небольшой светлый листок, и провозглашает:

– Иск фирмы Кросс неправилен. Патент на крекинг-процесс, выданный в Америке в 1915 году, был выдан по ошибке. За двадцать четыре года до того патент на аналогичное устройство для получения из нефти бензина взял русский инженер Владимир Шухов.

Фирма Даббс выиграла дело. Соперникам было отказано в иске. А мы, то есть представители нефтяных кругов Соединенных Штатов Америки, заинтересовались. Как это в вашей отсталой стране был взят патент на такое замечательное дело, как крекинг-процесс… И вот мы здесь, чтобы задать вам несколько вопросов. Нас интересует и юридическая сторона, и чисто личная. Почему вы, являясь владельцем патента, который мог бы принести вам огромные деньги, ничего не предприняли, чтобы их получить? И Даббс, и Кросс очень богатые фирмы. Тем не менее, деньги от использования патента на крекинг-процесс столь велики, что они перенесли спор даже в зал суда. А в ваших руках было все – и вы ничего не сделали, чтоб разбогатеть. Вот это нам непонятно, и мы просим объяснить.

– Объяснение очень простое. Кому нужен был бензин в тот год, когда я получил патент на его производство? Из трех пудов нефти добывали один пуд керосина, а все остальное – и бензин в том числе – считалось отходами. Верно, с помощью моего аппарата можно было из оставшихся двух третей получить дополнительно бензин. Но спрос на него возник гораздо позже, когда в большом количестве появились автомобили.

– Вы и тогда могли построить нефтеперегонный завод.

– Ну что бы я стал делать с нефтеперегонным заводом? – устало сказал Шухов. – Я математик, человек, который занимается приложением этой науки к разным отраслям техники. Мои формулы, расчеты, чертежи, сооружения – вот чем всегда была наполнена жизнь для меня и что я бы никогда не променял на звание капиталиста. Мне семьдесят лет, но, доведись начать жизнь снова, я прожил бы ее так же. Теперь по существу патента. Скажу откровенно, я не ставил своей целью получение бензина, наоборот хотел обеспечить больший выход керосина. Нефтеперерабатывающая промышленность в то время носила ярко выраженный керосиновый характер Установка для перегонки нефти с разложением благодаря высокой температуре и давлению – так мы назвали ее с соавтором, моим товарищем по высшему техническому училищу Сергеем Гавриловым – к должна была увеличить выход керосина. Но капиталистам в России патент этот показался ненужным Доходы и без того, слава богу, неплохие. От добре добра не ищут. Зачем тратиться, ставить опыты? Так они рассуждали.

– Но почему же вы не поехали в Америку, не попробовали заинтересовать наших промышленников?

– Для меня главным было найти и предложить этот способ. Осуществление его в широких промышленных масштабах потребовало бы огромных сил и энергии. Я предпочел потратить их на то, что меня интересовало больше всего на свете, – на мои инженерные работы. Деньги – это ведь совсем не самое главное в жизни.

– У нас так не считают, – пробормотал американец.

– Гораздо важнее заниматься тем делом, каким ты хочешь и должен заниматься. И не изменять самому себе. Тогда на склоне лет ты сможешь считать, что прожил хорошую жизнь. Я всегда занимался любимым делом, и считаю, что лучше прожить бы не смог.

– А Бортон, который двадцать пять лет спустя после вас повторил ваше изобретение, разбогател.

– Ну что ж, если он забросил всю свою научную работу и все мысли обратил на то, как бы выгодней пристроить свое изобретение, то я ему не завидую. Я свои деньги тратил на книги. К сожалению, моя библиотека в начале революции сгорела. Но свидетельством того, что работа моя не пропала, является сам факт вашего прибытия ко мне. А также многочисленные письма относительно отдельных деталей моего аппарата, которые пришли из Америки перед самым вашим прибытием. Судиться из-за этого патента нет смысла – он давно уже по законам о сроке давности перестал быть собственностью одного человека или фирмы, а стал всеобщим достоянием. Но есть и другие способы вознаграждения изобретателя, кроме денежных. Совет нефтяной промышленности нашей страны постановил: процесс крекинга в России отныне именовать процессом Шухова, а бензиновый завод, построенный на основании моего патента, назвать Завод имени Шухова. И давайте закончим разговор на эту тему. Еще раз повторяю: я не хвастаюсь, я говорю о разном понимании жизни. У ваших компаний есть деньги, но они вынуждены вести отчаянную борьбу друг с другом. У меня капиталов нет – теперь в нашей стране их в частных руках нет вообще, – но я раньше был нужен только промышленникам, чтоб обогащать их, а теперь нужен своей стране, народу. Мне семьдесят, а я работаю так, как никогда. Огромные нефтепроводы – я мечтал о них пятьдесят лет, – мосты, мачты линий электропередачи, промышленные сооружения… Да я никогда не представлял себе такой энергии и размаха.

– Мы, кажется, перешли в область политики, – осторожно заметил американец.

Шухов помолчал. – Я говорю вам только о своей достаточно долгой и насыщенной трудом жизни и о кое-каких выводах, к которым я пришел. Для вас они, разумеется, не обязательны.

– Вернемся к технике, – вступил в разговор Фром. – Мистер Шухов, я вижу вон на том столике модель башни, которую под вашим руководством недавно построили в Москве. Ее можно заметить отовсюду, и, как говорят, это самое высокое сооружение столицы. Башня сетчатая, контуры ее представляют собой гиперболоидные линии. В изобретении аппаратов для получения из нефти бензина ваше первенство несомненно. Но не только мы перед вами, но и вы перед нами в долгу. Идею сетчатых гиперболоидных башен вы почерпнули у нас. Такие башни еще в девятисотых годах были установлены на некоторых американских военных судах – в частности, на дредноуте «Мичиган» и на крейсере «Западная Виргиния». Снимки этих судов попали в некоторые журналы, и таким образом идея разошлась по всему свету. Сознайтесь, она ведь неплоха. Башни изящны, легки, дешевы, а на военных кораблях имеют еще одно преимущество – трудней разрушаются от огня.

Не говоря ни слова, бросив один короткий внимательный взгляд на гостей, Шухов подошел к шкафу, нагнулся, достал какой-то журнал, положил его перед мистером Фромом.

– «The Engineering», – прочел американец, поднял глаза. – Старейший английский технический журнал.

– Обратите внимание на дату, – сказал Шухов. – Март 1897 года.

Он перевернул страницу, и американец увидел вдруг изображение сетчатой башни с большим баком наверху. Подпись под рисунком гласила: «Нижегородcкая выставка».

– А вот патент на сооружения такого рода, – сказал Владимир Григорьевич. – В заявке, которую я подал еще в январе 1896 года, она названа «Ажурной башней». Конечно, те, кто строил военные суда, упомянутые вами, может быть, и не читали статьи, не видели моего патента. Просто идея эта носилась в воздухе. Но все же реализовал-то ее первый я.

Американец передал журнал коллеге. Они долго разглядывали изображение давным-давно построенной башни. Наконец Миллер сказал:

– Мистер Шухов, у нас больше нет к вам вопросов. Мы восхищены, мы преклоняемся перед вами, мы не видали таких людей и потому – о, быть может, только потому! – не до конца вас понимаем. Позвольте нам проститься именно сейчас, когда наше чувство восхищения вами достигло пределов.

Они обменялись рукопожатиями. Гости оделись и направились к выходу. У двери мистер Миллер неожиданно обернулся.

Он увидел небольшой стол, заваленный бумагами, свисающую над ним лампу с зеленым металлическим абажуром. Угольник на стене, над головой сидящего за столом человека. Старика с высоким лбом, с волосами ершиком, с пушистыми белыми усами и бородой, со взглядом пристальным, вдумчивым, немного печальным; одетого в обычную дешевую куртку с накладными карманчиками, какую носят и заводские мастера, и рабочие, и инженеры. В карманчики очень удобно класть карандаш или штангенциркуль. Мгновение, последний взгляд на человека – такого талантливого и такого непонятного. Американец тихо закрыл дверь.

«Хитрость» инженера Графтио

«Советский Союз будет не раз открывать новые электростанции, еще более грандиозные, чем Волховская, более усовершенствованные, более мощные… И все же единственным, неповторимым, непревзойденным останется момент открытия Волховской станции. Волховстрой – это подлинная в технике «первая любовь» социалистической революции…»

«Правда» от 21 декабря 1926 года

Огромный источник энергии

От мелкого озера Ильмень течет до бурной Ладоги река Волхов. Длина ее невелика – всего 224 километра. Сравнить ли с гигантами, пересекающими материки? Но еще в древней русской истории река эта была широко известна. Где-то на берегу ее принял смерть от коня своего князь Олег и был похоронен тут же, в насыпанном дружиной кургане. В каком? Кто знает… Много их на берегах Волхова.

Волхов был одним из участков Великого торгового пути из варяг в греки. Нехорошим, неспокойным участком. Дело купца и без того рисковое: то от княжеских поборов потеряешь все барыши, то от встречи с лихими людьми и вовсе живота лишишься. А коварный Волхов этот риск увеличивал вдвойне. Минуешь ли, нет ли перегородившие реку пороги? Не каждому судну удавалось благополучно это сделать. И часто вслед за глухим ударом днища о камни раздавался треск ломающихся досок, вопли прыгающих в воду людей. Купцы рвали на себе волосы, проклинали пороги, били по скулам лоцманов – мужиков окрестных деревень. Те ссылались на божью волю, призывали всех святых в свидетели своей невиновности. В конце концов торговля на Волхове замерла. Купцы стали предпочитать более спокойные реки.

Тихо и неслышно проходили столетия над Волховом. Мужики деревень Дубовики и Гостинополье, что расположены у самых порогов, пахали землю, сеяли хлеб, ловили знаменитого на всю Россию волховского сига, мололи зерно на почерневшей от времени, неизвестно когда построенной мельнице. Господа помещики – дворяне Новгородской губернии – исправно брали с них подати. А наука в далеких отсюда местах тем временем все развивалась да развивалась. Шел к концу XIX век. И вот уж учение о реках появилось – гидрология; и вот уж стали ходить по берегам Волхова люди с рейками и нивелирами. Мужикам было не до городских – пусть себе ходят. А измерения дали между тем поразительные результаты. От истоков на протяжении 190 километров уровень Волхова понижается всего на два метра; зато следующие 10 километров дают десятиметровый перепад. Уже были изобретены водяные турбины, и люди знали, как можно использовать силу падающей воды. Тот факт, что рядом с Санкт-Петербургом, столицей, городом, в котором сосредоточены крупнейшие заводы Российской империи, расположен колоссальный источник энергии, производил огромное впечатление. Идея постройки гидроэлектростанции на волховских порогах овладела мыслями многих инженеров. И в первую очередь Генриха Осиповича Графтио.

Мальчик, юноша, инженер

Мы все из страны детства, и каждый выносит из нее что-то главное, определяющее всю его дальнейшую жизнь. Что вынесет из своего детства мальчик, просыпающийся рано утром от стука тяжелых кувалд? Ими забивают в шпалы костыли – крюки, крепящие рельсы. В России сооружается много железных дорог; Осип Иванович Графтио – десятник на строительстве. Семья десятника кочует: он строит дороги Москва – Смоленск, Смоленск – Брянск, Ряжск – Вязьма. Мальчика, сына десятника, зовут Генрих. Ему не надо игрушек: какая игрушка может произвести впечатление по сравнению с настоящей, большой стройкой! Конечно, рабочие уже не гибнут тысячами, как это было тридцать лет назад, когда сооружали первую в стране железную дорогу Москва – Петербург. Но все равно условия их труда очень тяжелы. Машин по-прежнему почти нет, все приходится делать вручную.

Копать землю – вручную.

Насыпать земляное полотно – вручную.

Таскать подстилку – щебенку и гравий – вручную.

Укладывать рельсы и шпалы – вручную.

Это невероятно тяжелый труд, а рабочий день долог, и, закончив его, люди засыпают тяжелым, беспробудным сном. Мальчик видит все это; все это вынесет он из страны детства.

Осип Иванович Графтио – очень способный человек. Не имея законченного образования, он изобрел прибор для измерения скорости движущегося поезда; он рассказывает сыну о машинах, которые могут и землю копать, и рельсы укладывать, и многое другое делать. Часть из них уже сконструирована, другие вполне можно построить. Мальчик слушает, смотрит, размышляет. Как же так, почему же тогда столько людей заняты отупляющим, не приносящим никакой радости физическим трудом? Нет, когда он вырастет, то обязательно придумает что-нибудь такое, чтоб люди работали легко и чувствовали себя при этом счастливыми. Надо только выбрать главное направление. Тогда легче станет всем – и землекопу, и каменщику, и лесорубу.

1896 год. Петербургский институт инженеров путей сообщения. Студент Графтио выбирает тему дипломного проекта. Ему не о чем долго размышлять; он знает силу, способную изменить условия труда в любой области.

– На чем вы остановились? – спрашивает профессор.

– Тема моего диплома «Электрификация железных дорог», – отвечает Графтио.

Профессор смотрит на него с изумлением.

– Помилуйте, тема абсолютно нереальна…

– Надо же когда-то и начинать, – спокойно отвечает студент.

И следующие двадцать лет жизни он, не разбрасываясь, занят только одним: составляет проекты гидроэлектростанций. Реально удается сделать немногое. Вот в 1870 году пошел по Петербургу трамвай; Графтио был главным инженером строительства. Но ведь публика, которая любуется новенькими красивыми вагонами, понятия не имеет о том, как получается для трамвая электрический ток. На окраине города, на Казачьем плацу построено здание электрической станции. Целый день голые по пояс кочегары бросают в прожорливые топки уголь. Кипит вода в котлах; пар заставляет вращаться лопатки турбин. Чем отличаются эти кочегары от землекопов, на которых насмотрелся; Графтио в детстве? Та же грязь – только уголь вместо земли, тот же однообразный, отупляющий труд. Таких тепловых станций, работающих на привозном английском угле «кардиф», много. Они снабжают огромный город электрической энергией. Станции коптят и без того хмурое петербургское небо; работа на них грязная и тяжелая. А зачем все это нужно? Ведь Петербург окружен реками с большим напором воды. Пусть вода крутит лопатки турбин – и тогда исчезнут грязь, копоть и тяжелый труд. И Графтио составляет проекты гидроэлектростанций. Сначала на финляндских водопадах. Затем…

1909 год. Пароход министерства путей сообщения плывет по Волхову. Дождливый, холодный день. Графтио, завернувшись в плащ, стоит на мостике. Вот они, знаменитые волховские пороги. Бурлит, перекатываясь через камни, вода. А по обеим сторонам реки – глухомань, угрюмое место. Каменная церковь Михаила Архангела над водой, темная, покосившаяся от времени ветряная мельница, деревня Дубовики, заболоченный лес, маленькая железнодорожная станция Званка на пути Петроград – Вологда. И здесь вот должна быть сооружена гидроэлектростанция, какой еще не знала Россия.

Проект, разработанный в последующие лета, по смелости инженерной мысли опережает все, что было известно. Напряжение в 110 тысяч вольт, длина линий передачи в 120 километров – цифры эти на знающих людей производят ошеломляющее впечатление.

И тем не менее профессору электротехнического института, видному специалисту министерства путей сообщения пришлось превратиться в просителя. Он ходит по приемным разных чиновников, добивается решения, по которому можно было бы начать сооружение гидроэлектростанции на волховских порогах. На него смотрят по-разному.

Большинство говорит прямо и откровенно: «Генрих Осипович, не будьте Дон-Кихотом, не боритесь с ветряными мельницами. Допустим, построили вы электростанцию на реке, а те, что работают на угле, закрывать прикажете? Ведь в них капиталы вложены, ими солидные акционерные компании владеют, среди которых и иностранных много к тому ж. Осуществить ваш проект – значит разорить их, Да неужели ж они это допустят? Горой встанут, чтоб вам дорогу преградить. А влияние у них огромное».

Годы идут. Графтио не сдается, он все улучшает и улучшает свой проект. Но доведется ли начать по нему строительство? Правительство не собирается финансировать постройку гидроэлектростанции на реке Волхов, а капиталистов тоже не заставишь вложить деньги: слишком много их нужно. Неужели так и не доведется ему взяться за реализацию дела своей жизни, неужели все так и останется на бумаге?

Назад к карточке книги "Творцы и памятники"