Текст книги "Творцы и памятники"
Автор книги: Ромэн Яров
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Начало
Стоял январь 1918 года – холодная, вьюжная петроградская зима. Генриха Осиповича Графтио мучили дурные мысли. Всего два года осталось ему до пятидесяти; он накопил огромный опыт, у него были обширнейшие познания, коллеги считали его ведущим специалистом по строительству гидроэлектростанции. Но сейчас все так неопределенно. Уже четвертый год идет эта несчастная война. И вот нет царя, и Временное правительство тоже свергнуто. У власти большевики. Кто они, что смогут сделать для страны? Теперь уж наверняка не увидеть ему осуществленным свои проект. Всюду разруха, нет необходимого. Кто будет начинать сейчас постройку огромных сооружении. Скорей всего придется до конца жизни заниматься преподавательской работой, готовить людей – специалистов для электрификации страны, время которой неизбежно настанет. Но, увы, она будет проходить без его участия.
Во входную дверь, не рассчитывая на звонок, сильно постучали. Графтио оторвался от своих мыслей, прислушался. Стук повторился.
– Тоня, открой! – крикнул жене Генрих Осипович.
Жена подошла к двери, спросила: «Кто там?» – «Из Смольного», – ответил глуховатый голос. Она сняла цепочку, посторонилась. При тусклом свете Графтио разглядел вошедшего. Человек в очках, с седеющей бородкой стоял в прихожей.
– Вы профессор электротехнического института Генрих Осипович Графтио? – спросил он.
– Я!
– Смидович, Петр Гермогенович. – Незнакомец протянул руку. Пожатие ее было сильным. – Я от товарища Ленина…
– Пойдемте в кабинет, – сказал Графтио.
Гость увидел высокую голландскую печь, выложенную зелеными изразцами, небольшой письменный стол перед ней, большой, в глубине комнаты, ряд чертежных досок – и стеллажи, стеллажи, стеллажи…
– Вы составляли проект строительства гидроэлектростанции на реке Волхов? – спросил Смидович.
– Вам известно это? – удивился Графтио.
– Я инженер-электрик по образованию, окончил во Франции Высшую электротехническую школу. Правда, как член партии большевиков, занимался в основном политической деятельностью. Но вполне могу говорить и на языке техники.
– Хорошо, – сказал Графтио, – я изложу вам коротко суть дела…
Наконец-то
– …Так вот, – продолжал Графтио, – ясно же было, что в случае войны энергоснабжение Петрограда нарушится. Германский флот блокирует Балтийское море, и пароходы с английским углем перестанут приходить… Резко возрастут перевозки угля из Донбасса, но железнодорожный транспорт не сможет с ними справиться. Так и получилось. Огромный город, множество предприятий которого работает на оборону, переживает энергетический кризис. – Графтио показал пальцем на слабо мерцающую лампочку. – Вот, посмотрите, Столица почти без света. А у меня иногда создавалось впечатление, что я занимаюсь ненужным делом. Возьмите хотя бы Общество электрического освещения 1886 года. Контролировалось из-за границы, имело огромные капиталы, своих людей во всей петербургской верхушке. И конечно, отчаянно боролось против строительства на Волхове, потому что станция эта стала бы конкурентом тепловой, находящейся в распоряжении Общества. Дешевая электроэнергия этим господам была не нужна.
– Несколько дней тому назад, – сказал Смидович, – Советским правительством принят декрет о конфискации всего имущества Общества электрического освещения 1886 года и передаче его в собственность Российской республики.
– Но ведь и не только акционеры препятствовали! – воскликнул Графтио. – Есть много инженеров, моих, с позволения сказать, коллег, которые тоже против станций на реках. Они стоят за тепловые. Есть и просто люди, которые по уровню своих знаний находятся где-то в конце прошлого века.
– Владимир Ильич Ленин, – сказал Смидович, – интересуется вашим проектом Волховской станции. Просьба: в ближайшее время подготовить все материалы, составить приблизительную смету. Советское правительство намерено рассмотреть вопрос о Волховской ГЭС, с тем чтобы приступить к строительству…
Графтио проводил гостя до двери, вернулся в кабинет, достал папки с проектом Волховстроя.
Да, голод, холод, разруха… Но нет самодовольных и косных чиновников, нет господ землевладельцев, которым свои интересы дороже интересов всего государства, нет хитроумных концессионеров, на все готовых, лишь бы не допустить уменьшения прибылей. Путь для осуществления проекта Волховстроя открыт. Разве не этого ждет он всю жизнь?
И вот прошло несколько лет, полных напряженной, трудной работы. Страна воевала; стройка то замирала, то возобновлялась вновь. Если бы не поддержка Владимира Ильича, ее не удалось бы довести до того этапа, на котором она сейчас находится. Идет 1923 год, за пять лет сделано очень много. Но и сейчас еще есть люди, считающие, что от Волховстроя надо отказаться. Настал переломный момент. Миновать его – и ничто уже не сможет остановить строительство.
Один раз в день – целый день
В четыре часа утра рабочий день Генриха Осиповича Графтио, начавшийся в полдень накануне, завершился. Он работает один раз в день – целый день. Так говорят о нем на стройке. Начальник и главный инженер строительства Волховской гидроэлектростанции отодвинул учебник шведского языка – скоро ехать в Швецию за турбинами, – встал из-за стола, взглянул на неутвержденные пока чертежи здания гидростанции, развешанные по стенам кабинета. Мысль возвращалась к ним в свободные промежутки времени. Мало этих промежутков – иначе разве стал бы он работать до такой поры. Только ночью можно оторваться от волнами набегающих неотложных дел, почитать специальные журналы, поразмышлять.
Тишина. Лишь со стройки доносится неясный гул. Лучи прожекторов стелются над Волховом. Дома в поселке на левом берегу реки погружены в темноту; только в кабинете Генриха Осиповича Графтио светло. Графтио надевает шерстяные носки, заправляет в них брюки – грязь, закалывает булавками. Подбитые гвоздями солдатские ботинки, фуражка инженера-путейца, кирка вместо палки. Графтио выходит на крыльцо, ежится от порывов холодного ветра.
Какое-нибудь средство да найдется
Графтио неторопливо шел по берегу, заваленному бревнами, щебнем, камнем, изрытому ямами и канавами. Узкоколейки пересекали строительную площадку в разных направлениях. Маленькие паровозики, гудя, выпуская пар, тащили платформы с песком и камнем.
В дизельной шумели два двигателя, обеспечивающие электроэнергией всю стройку. И почти не слышен был вечный грохот воды среди волховских порогов. Его заглушал шум компрессоров, подававших сжатый воздух на дно реки, в кессоны[7]7
Кессон – камера, представляющая собой водонепроницаемый ящик. Применяется для устройства фундаментов под основание гидросооружений. Наибольшая глубина погружения кессона – 35–40 метров. Давление сжатого воздуха в кессонах составляет 3–4 – 5 атмосфер. (Атмосфера – 1 кг/см2.) Давление воздуха на поверхности земли составляет одну атмосферу. В связи, с этим условия работы в кессоне очень тяжелые и регулируются особыми правилами.
[Закрыть]. Там под этими огромными колпаками, защищенные их стенками и сжатым воздухом от воды, согреваемые горячим паром, который идет сверху, из котельных, голые по пояс люди бурят в дне ямки, закладывают в них динамит, поджигают фитиль. Гремит взрыв. Пыль и дым заполняют кессон, но из компрессорной все время подается свежий воздух. Грязь и камни поднимаются по транспортеру, идущему через трубу, вверх.
Так взрывают и разламывают известняк, добираясь до гранитных пород, разравнивают площадку, на которой должны встать и плотина и станция.
Тяжелый, самый тяжелый труд на строительстве. И очень опасный.
Попробуй поднимись быстро на поверхность! Азот, растворенный в крови, от мгновенной перемены давления вскипит – и человек умрет. Кессонная болезнь – слова, хорошо известные всем, кто имел дело с подводными работами. Недаром наверху постоянно дежурит врач, при малейших признаках нездоровья в кессон не пускает.
Навстречу Генриху Осиповичу идет утренняя смена. Кессонщики переговариваются.
– Ты вот в Севастопольском порту работал, на дно моря опускался, – говорит один из молодых рабочих кессонному мастеру Алексееву. – Скажи-ка, там пострашней Волхова будет?
– Да нет, – отвечает Алексеев. – Волхов поопаснее. Но вы, ребята, не робейте. На всякую его хитрость у инженера Графтио какая-нибудь хитрость да найдется.
Широкое, с глубокими морщинами лицо Графтио задумчиво. Рабочие не знают, какой ответственный момент наступил, сколь серьезно решение, которое инженер Графтио должен принять. Возможно оно определит судьбу Волховстроя. А лично для него, инженера Графтио, успешное его завершение означает, что главное дело жизни будет выполненным. И среди десяти тысяч человек нет ни одного, кто не знал бы, что сооружают они первую в стране гидроэлектрическую станцию, кто тайно или явно этим бы не гордился. Инженер Графтио думает о завтрашнем, решающем совещании.
«Решение, которое мы должны принять, – особенное»
За длинным столом сидели начальник работ Василий Иванович Пуговкин, гидротехник Георгий Сергеевич Веселаго, молодой инженер Иннокентий Иванович Кандалов, заведующий электротехническим отделом Спиридон Дмитриевич Мавромати и другие. Графтио внимательно оглядывал своих помощников. Это люди, на которых он оставляет стройку во время частых своих отлучек в Москву, Петроград, за границу.
Генрих Осипович придвинул к себе блокнот, написал дату совещания, фамилии участников, слово «плотина», поднял голову. Все знали его привычку – на каждом обсуждении какого-нибудь дела вести протоколы, чтобы и много времени спустя можно было установить, какой вопрос разбирался, кто что говорил, какое принято решение.
– Товарищи, – сказал Генрих Осипович. – Мы уже построили основание под гидроэлектростанцию. Теперь надо сооружать водосливную плотину. Вы знаете, что длина ее составляет двести десять метров. Сооружений подобного рода не только в нашей стране, но и в мире немного. Реку между левым берегом и станцией надо перегородить. Предлагайте способы.
– Зачем нам изобретать? – сказал инженер Совримович. – Надо воздвигнуть перемычку. Так делается всегда и везде…
– А я думаю другое. – Василий Иванович Пуговкин встал, в волнении начал крутить ус.
Графтио вспомнил, как этого человека с огромным опытом кессонных работ, строившего мосты через Енисей и Оку, промышленные и портовые сооружения, не хотели признавать старые инженеры. Даже письмо писали: не хотим подчиняться человеку без диплома. Ничего, признали, когда работа пошла.
– В дно реки, – произнес Пуговкин, – опускаются железобетонные кессоны, от одного берега до другого. Они образуют как бы зубья гребенки. Это и будет основа плотины. А между ними поставим щиты, и таким образом полностью перегородим реку…
– Да где мы возьмем такие огромные кессоны? – удивился Совримович. – Вы представляете, какого размера и веса они должны быть? Какой кран их поднимет, какое судно перевезет?..
Графтио молча слушал, постукивая по чертежу то одним, то другим цветным карандашиком. Наконец спорящие утихли, повернули лица к Графтио.
– Решение, которое мы сейчас должны принять, – начал Графтио, – особенное. Оно может определить судьбу всего Волховстроя. Вы знаете: мы не только возводим сооружение – мы ведем борьбу за то, чтобы нам позволили довести эту огромную работу до конца. К нам постоянно приезжают комиссии; все вы часто общаетесь с людьми, которые входят в их состав. Выводы, которые они делают, нередко бывают для нас весьма скверными. Стройку надо законсервировать – вот мнение, которое обсуждается зачастую в самых разных сферах после приезда очередной комиссии. Да, все мы, здесь собравшиеся – и каждый рабочий на строительстве, – знаем, что в нашей только-только поднимающейся стране лишних денег нет. Знаем не хуже любого представителя любой комиссии и то, что Волховстрой стоит очень дорого. Именно поэтому, говорят наши противники, надо оставить стройку, подождать, пока страна станет богаче. Именно поэтому, возражаем мы, надо строить, ибо то государство богато, где вырабатывается много электроэнергии, производится много машин. Предприятия Петрограда ждут волховский ток, чтоб сделать резкий рывок. Волховстрой окупится очень быстро, к тому ж вызовет промышленный подъем целого края. Боюсь, однако, что наши аргументы убеждают далеко не всех. Но мы ни в коем случае не должны допустить, чтобы стройка была остановлена. Да, действительно, перемычка – способ более изученный. Но это займет год, а такого срока у нас нет. За это время стройка может быть остановлена. Если же мы опустим кессоны в дно реки, законсервировать стройку окажется уже невозможным, Река будет «испорчена» для судоходства. – Графтио улыбнулся. – Принимаем решение – кессоны. Как только они будут готовы, опустим в реку. Это потребует очень немного времени. Таким образом мы сэкономим целый год…
«Хитрость» инженера Графтио
Стапель[8]8
Стапель – устройство для постройки различных сооружений.
[Закрыть] в длину равнялся 45 метрам, а в ширину – 8. На этой огромной опоре сооружали сразу два кессона – каждый по 400 тонн весом. 10 таких кессонов должны были перепоясать бурный Волхов. Но какой корабль сможет вывезти эту тяжесть на середину реки, какой кран поднимет и опустит в воду? Генрих Осипович никогда не занимался проблемами водного транспорта, но в самых разных областях техники он накопил столько знаний, что мог разобраться в сложных вопросах. Он не спешил принимать решение сразу, долго обдумывал, никакими другими делами в это время его старались не занимать. И выход был найден.
Стучат топоры на верфи в 40 километрах от стройки; местные мастера, привычные к сооружению деревянных судов, взялись за две огромные баржи – понтоны. Мостовой кран обопрется одной опорой на одну баржу, другой на другую и поднимет кессон. Вот решение, которое принял Графтио. Выполнять его он поручил Каюкову, местному жителю – человеку почти неграмотному, но замечательному мастеру.
Тук да тук! – стучат топоры. Жители этого лесного края с топором не расстаются – и дом срубить, и ложку сделать – на все у них инструмент один. Виртуозы могут, положив руку с растопыренными пальцами на чурку, мгновенными ударами топора между пальцев расколоть чурку на равные части.
Каюков привел свою «эскадру» из двух барж-понтонов на стройку. Но сразу за перевозку кессонов не взялись – ждали, пока изготовят кран из толстых бревен. Металлическими были только цепи да лебедки.
Решающие
И вот он настал – день решающей операции. Накануне слышались глухие взрывы, из реки поднимались фонтаны, а мужики ловили оглушенных сигов. Это водолазы расчищали дно реки от валунов, чтобы баржи не зацепились. Ранним утром 4 октября 1923 года огромное сооружение из двух барж, на которые опирается кран, тихонько двинулось по реке. Двигателей нет: от барж к опорам временного моста тянутся тросы. Рабочие на обеих палубах крутят лебедки, тросы наматываются, и огромное сооружение медленно-медленно движется. Другие способы Генрих Осипович отверг. Буксиру не одолеть такую громадную тяжесть. Течение в этом месте бурное, скорость его достигает семи верст в час. Оно просто снесет баржи с краном и кессоном. А авария роковым образом отразится на строительстве. Чтобы поднять кессон, потребуется столько сил и средств, что придется просто остановить стройку. Да, на огромный риск пошел инженер Графтио.
По обоим берегам реки черным-черно от высыпавшего народа. Казалось, ни одного человека не осталось на рабочем месте – все прибежали смотреть. Самый ответственный момент за все время стройки – это понимал каждый. На верхней площадке крана стояли Графтио и мастер Каюков – руководитель всей операции, начальник группы из двух инженеров и двадцати рабочих. Блестит большой медный рупор в его руках, отражая лучи холодного осеннего солнца, зычный голос старого мастера разносится далеко над рекой.
Кран подъехал к первому стапелю. Это был длинный островок; на нем стоял кессон. Одна баржа встала по одну сторону островка, другая – по другую. Крюки крана оказались над кессоном. Заскрипели, поворачиваясь, огромные блоки; залязгали, опускаясь, цепи, загремели крюки, вдеваемые в железные кольца – по 16 штук с каждой стороны кессона. С обеих сторон помоста на верху крана рабочие налегли грудью на огромные рукоятки домкратов – тоже по 16 с каждой стороны. Графтио напряженно смотрел вниз. Вот-вот должен показаться просвет между основанием кессона и стапелем. Вот-вот. Вот-вот… Кессон уже приподнят, но просвета нет, будто бетонное ложе стапеля поднимается следом. Этого не может быть, но это есть. Неужели не предусмотрено что-то, неужели ошибка?..
И вдруг – вот он! – тоненький просвет. Он все увеличивается, увеличивается – и вот уже четырехсоттонный кессон висит между пролетами крана. Графтио облегченно вздохнул. Бетонная поверхность стапеля поднималась вслед за кессоном, освобождаясь от страшного груза. Поэтому так долго не было просвета. Но теперь все в порядке. Кран выдержал, и баржи не перевернулись. Однако радоваться рано. Предстоит большой путь по реке.
Сто пятьдесят метров – огромный путь
Какой же большой – даже не километр! Всего 150 метров – совсем рядом это место, где должны остановиться баржи и опустить свой груз кран. Но с подвешенным кессоном следует двигаться так медленно и осторожно, как только можно. И опустить в воду четырехсоттонную махину надо в строго определенном месте с точностью до сантиметров. На берегу стоят геодезисты с теодолитами. Красными флажками покажут они, пришел кран в назначенный пункт или нет. А течение быстрое, удержаться на одном месте трудно. Якоря за скалистое дно не уцепятся, поползут. Пришлось выше того места, где будут погружать кессоны, уложить на дно огромные бревенчатые ящики с камнями. За них уцепятся якорями обе баржи. Так предусмотрено, а как получится…
Кран со своей ношей медленно плывет вдоль берега. Из собравшихся на берегу многие только учатся грамоте и сейчас медленно, по складам читают надписи на бортах обеих барж: «В добрый путь». И радуются, что могут это прочесть. Графтио в мохнатой кепке, в плаще, в брюках, как всегда на стройке, заправленных в носки и заколотых булавками, внимательно смотрит на опоры временного деревянного моста, за которые зацеплены тросы. В распоряжения Каюкова он не вмешивается. Он видит, что этот малограмотный человек командует сложнейшей операцией совершенно правильно, и еще раз думает о том, сколько талантов кроется в глубине народа, и еще раз радуется тому, что теперь люди таких способностей смогут развивать их и не будут обречены на безграмотность.
Железной рукой
Еле заметно двигался кран против течения с 10 часов утра до 5 вечера. В этот момент движение его замедлилось: грозила еще одна опасность. Надо было миновать мель у левого берега. Здесь заранее была затоплена барка; кран встал над ней. Заработали помпы, откачивающие воду; барка медленно поднималась, поднимая вместе с собой и кран. Вот и это пройдено; встали на линии будущей плотины. Ушли с берегов зрители, зажглись прожекторы. Кран будто бы кончил свой путь, но с наблюдательных пунктов сигналили флажками. Чуть-чуть влево, чуть-чуть вправо, чуть-чуть вперед, чуть-чуть назад. Работа не прекращалась ни на минуту. К вечеру второго дня первый кессон опустили на дно реки. Каюков простоял на мостике почти двое суток…
Теперь уже опыт был, и остальные девять кессонов перевезли не то чтобы с меньшим трудом, но с большей уверенностью. Работа, которую при строительстве плотин еще не делал никто, завершилась.
Пять лет отделяло октябрь 1923 года от начала стройки, больше трех лет оставалось до ее конца, но теперь Генрих Осипович мог считать дело своей жизни состоявшимся.
В промежутках между кессонами яростно кипела вода, белые буруны выплескивались на бетонные стенки. Волхов был схвачен железной рукой. Ни закрыть, ни законсервировать строительство было уже невозможно.
И небо, и земля
«…Именно он первый нашел в себе силы отрешиться от слепого копирования заграничных образцов и в конце 1910 года построил самолет оригинальной конструкции… Гаккель впервые в мире сконструировал фюзеляж…»
Герой Советского Союза М.В. Водопьянов
Реальность и фантазия
Рельсы, покрытые коричневым, ржавым налетом, сгнившие шпалы, обрушившиеся телеграфные столбы. Висят, будто оборванные струны, провода. Тихо на перегонах; могут недели миновать, пока не донесется тяжелое пыхтение паровоза. Поезд весь забит людьми; кажется, только на колёсах никто не исхитрился устроиться. Идет он медленно, тяжело; вместо первосортного угля в топке горят дрова. Но вот смолк стук колес, и снова тишина. Год 1921-й.
Только что закончилась гражданская война, и работники разных отраслей народного хозяйства стали разбираться в том, что осталось от довоенного имущества, – машин, оборудования. Взялись за это и железнодорожники. Выводы их оказались, быть может, наиболее ужасными.
Три с половиной тысячи мостов разрушено; многие другие из-за того, что давно не делался ремонт, близки к этому.
Уничтожено пять тысяч зданий.
Большинство стрелочных приборов и телеграфных аппаратов бездействует.
Паровозные депо и мастерские стоят без крыш и окон.
Шпалы сгнили, потому что лежат на несколько лет дольше, чем это разрешается техническими нормами.
Две трети паровозов и одна треть вагонов вышли из строя, а с оставшимися часто происходят крушения: техника не может работать без регулярного ремонта и ухода.
Два с половиной миллиарда золотых рублей – вот во сколько оцениваются разрушения, причиненные железнодорожному транспорту, вот сколько нужно, чтобы привести его хотя бы в довоенное состояние.
Но в истории очень часты случаи, когда тяжелая действительность вызывает расцвет фантазии.
Такой фантазией, верно, показалась многим статья А. Белякова «Новые пути оживления железнодорожного транспорта», опубликованная 20 декабря 1921 года газетой «Известия». В ней говорилось о том, что на железные дороги страны должна выйти и потянуть составы новая машина – тепловоз. Она значительно экономичнее и мощнее паровоза, ибо не паровая машина приводит ее в движение, а дизельный двигатель.
Неспециалистам статья не могла не показаться фантазией: слишком очевидной была разруха на транспорте. Специалисты же знали, что построить магистральный тепловоз пока что не удалось ни в одной стране мира.
Но уже на следующий день в редакцию газеты поступило письмо:
«В «Известиях» от 20 декабря помещена статья А. Белякова «Новые пути оживления железнодорожного транспорта». Очень прошу автора статьи сообщить мне возможно более точно с указанием соответствующих изданий:
1) Из какого источника взяты сведения о том, что за границей вообще испытан и дал блестящие результаты способ применения обыкновенного, слегка переделанного, грузовика вместо железнодорожного локомотива.
2) То же относительно того, что в Америке такими грузовиками обслуживались подъездные пути.
3) О том, что во время войны такие грузовики удачно применялись в американской армии (об этом должны быть сведения, если применение было удачно, и в американской, и во французской, и в английской прессе).
4) О том, что в Лондоне были произведены испытания по идее русского инженера Кузнецова, доказавшие, что грузовик в 30 лошадиных сил свободно тянул поезд в 9 – 10 вагонов со скоростью до 20 верст в час.
Ленин».
Всего две недели прошло после опубликования статьи – и 4 января 1922 года Совет Труда и Обороны по инициативе Владимира Ильича обсуждает вопрос о строительстве тепловозов в нашей стране. Принято постановление: строить.
Это была уже самая настоящая действительность. К работе подключались теплотехнический институт, наркомат путей сообщения, другие организации.
Спустя самое короткое время – 27 января 1922 года – Владимир Ильич пишет в Народный комиссариат путей сообщения и Госплан: «…Крайне желательно не упустить время для использования сумм, могущих оказаться свободными по ходу исполнения заказов на паровозы, для получения гораздо более целесообразных для нас тепловозов…» А председатель Госплана Глеб Максимилианович Кржижановский получил от Ленина письмо, в котором были такие строки: «…Надо подумать о том, кому поручить проведение немедленного практического исполнения…»
Искать такого человека не пришлось.
