Текст книги "Войны античного мира: Походы Пирра"

Автор книги: Роман Светлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Теперь, конечно, должна была возникнуть мысль, что греческое племя в Италии вступает в борьбу с римскими варварами; греки освоились уже с идеей о троянском происхождении Рима, а Пирр как потомок Ахилла,был, казалось, более всякого другого призван на новую троянскую войну. Всем этим, по крайней мере, можно было воспользоваться как добрым предзнаменованием и темой для восторженных речей. Помимо соединенных греков и продолжавших все еще воевать бруттиев, луканов, самнитов к союзу примкнули также мессапии и салентины, которых в то время по крайней мере считали полугреками. Добившись столь обширной коалиции, послы едва ли преувеличили, заявив Пирру, что в Италии можно набрать 20 000 человек конницы и 350 000 пехоты; дело, как и говорили они, стало лишь за знаменитым и искусным полководцем

Обратимся к Эпиру. Несколько лет тому назад Пирр в союзе с царями Фракии, Азии, Египта победил царя Деметрия, завладел Македонией и Фессалией; вскоре затем Лисимах отнял у него эти завоевания. Но возник уже известный разлад между Лисимахом и сирийским Селевком, дошедший по смерти Птолемея I (283) до явной вражды. Пирр, конечно, был союзником Селевка; неизвестно, совершил ли он при вторжении последнего в Малую Азию соответственное нападение на Фессалию. Летом 281 года Лисимах готовился к битве при Куропедии. Посольство италиков прибыло к Пирру, вероятно, прежде этого сражения. По одной заметке видно, что сначала он отринул их предложения; ему никак нельзя было покинуть Эпир, пока война в Азии не была еще решена. А тем временем консул Эмилий рьяно приступил к враждебным действиям; он опустошал селения. Тарентинцы отважились вступить с ним в бой, но были разбиты. Консул беспрепятственно разорял и грабил край, взяв несколько укрепленных мест. В то же время, как кажется, другие римские войска поражали самнитов и луканов; впрочем, в Риме не слишком надеялись на быстрый успех. А консул между тем продолжал опустошать край, отовсюду забирал с собой добычу и пленных; но с последними он обращался сверх ожидания кротко, знатных особ отпускал даже без выкупа; казалось, он все еще пытается демонстрацией силы и великодушия побудить город к миру. Эти меры подействовали; тарентинцы назначили уже Агиса, известного друга римлян, стратегом с неограниченной властью. Тут из Эпира прибыли благоприятные вести и помощь.

Селевк одержал победу при Куропедии; везде в горах восстали его сторонники; уступив азиатские земли своему сыну Антиоху, он сам изъявил желание принять царский венец своей родины, Македонии; тогда Македония с полным доверием предалась старому герою. Пирру поэтому нечего уже было надеяться вновь завоевать ее, на востоке занять положение, отвечающее его жажде деятельности и славе; ему надлежало искать нового поприща для своих войск. Война в Италии пришлась как нельзя более кстати. Туда влекла его память Александра Молосского; там он, потомок Ахилла, являлся защитником эллинизма против варваров, против потомков Илиона. Все эллины сочувственно отзовутся на эту войну. Там он встретится в римлянами, храбрость и воинская слава которых были известны настолько, что с ними стоило помериться. Когда он одолеет Италию, то на его долю выпадет благодатная Сицилия, а с Сицилией заодно и известный пунический план Агафокла – легкая победа над Карфагеном, владычество в дальней Ливии. Эти великие надежды, это господство на западе казались ему богатым вознаграждением за несбывшиеся ожидания на востоке.

Итак, он согласился на призыв тарентинцев; однако царь хотел явиться туда не только в качестве полководца без своих войск, как предлагало первое посольство. По нужде тарентинцы охотно согласились на тс условия, какие предъявил Пирр. С целью обеспечить за собою успех, ему предоставлялось именно привести с собою столько войск, сколько он сочтет необходимым: Тарент со своей стороны обязался прислать суда для переправы, назначил его стратегом с неограниченною властью и должен был принять в городе эпирский гарнизон. Наконец было выговорено, чтобы царь оставался в Италии лишь до тех пор, пока это окажется необходимым; такое условие присоединили с целью устранить всякие опасения относительно автономии республики. С этими вестями Пирр отправил в Тарент фессалийца Кинея вместе с некоторыми из прибывших к нему послов, удержав остальных при себе, как бы для того, чтобы воспользоваться их содействием при дальнейших снаряжениях, на самом же деле с целью заручиться ими в качестве заложников ввиду исполнения данных тарентинцами условий.

С прибытием Кинея в Тарент исчезли всякие опасения, всякое побуждение к миру. Агиса лишили стратегии, на его место назначили одного из послов. Милон и 3000 эпиротов также уже прибыли, им поручена была цитадель, они заняли стены города. Тарентинцы рады были избавиться от тягостной сторожевой службы и охотно снабжали чужеземные войска припасами. Настала зима; простояв до сих пор лагерем в Ауканий, римский полководец решился отступить оттуда и расположиться на зимовку в Апулии. Дорога туда шла вдоль берега, неподалеку от западной окраины города. Неприятель прежде уже занял высоты, а флот в то же время стал на якоре вдоль берега, с тем чтобы метательными машинами обстреливать обремененные добычею колонны римского войска. Эмилию, как казалось, предстояло либо подвергнуть свое войско страшному избиению, либо покинуть богатую добычу и стороною пробиться через горы. Он двинулся вперед, разместив однако пленных так, чтобы они прежде всех других подверглись вражеским выстрелам. Вследствие этого неприятельские вожди не решились стрелять из орудий, и Эмилий без помехи прошел на зимние квартиры.

В течение этой зимы, пока Пирр занят был приготовлениями к кампании наступившего года, неожиданно возникли сильные смуты в восточных делах, чрезвычайно повлиявшие на происходящее. Престарелый Селевк, только что перебравшись в Европу, с тем чтобы вступить во владение царством Лисимаха, был умерщвлен. Убийцей был Птолемей Керавн; он вынужден был уступить наследие Египта младшему брату и надеялся посредством такого позорного поступка вознаградить себя венцом Фракии и Македонии. Фракия тотчас же охотно перешла к нему, на Македонию же заявил свои права Антигон, а Антиох подходил уже с целью отомстить за отца, тогда как Птолемей Филадельф охотно поддерживал новые приобретения брата, лишь бы обеспечить за собой Египет.

Отношения были натянуты в высшей степени; все зависело от того, на что решится Пирр. Случай овладеть Македонией благоприятствовал ему теперь, конечно, более чем когда-либо; он отнюдь не думал себя связывать данными Таренту обязательствами; судя по единственной сохранившейся заметке, Пирр готовился к борьбе с Птолемеем. Однако какую выгоду извлек бы Антигон, если бы был побежден Пирром? Да и Антиоху также желательно было по возможности удалить отважного, войнолюбивого царя от восточных дел; Птолемею, наконец, во что бы то ни стало следовало избавиться от этого крайне опасного противника. Самые разнородные интересы соединились для того, чтобы способствовать походу Пирра в Италию. Сам царь наконец убедился, что его надежды на успех в соседней стране невелики; несколько лет тому назад ему уже пришлось испытать гордое отвращение македонян; и что значило овладение истощенной столькими войнами и внутренними переворотами Македонии в сравнении с теми надеждами на западе, в сравнении с богатыми греческими городами в Италии, с Сицилией, Сардинией, Карфагеном, в сравнении со славой одержанной над Римом победы. А потому Пирр и заключил с заинтересованными державами договоры на самых выгодных условиях; Антиох выдал субсидии на войну, Антигон снабдил для переезда в Италию кораблями, Птолемей Керавн обязался предоставить царю на два года 50 слонов, 4000 всадников и 5000 пехотинцев, выдал за него свою дочь, взял на себя гарантию эпирского царства на время отсутствия Пирра.

Эти переговоры и все приготовления были закончены прежде наступления весны 280 г. Не Додонское прорицалище, а скорее собственное сознание своих сил и отборное войско – вот что придало царю уверенность в успехе. Тарентинские корабли прибыли; Пирр поспешил в Италию. Управление царством он поручил своему молодому сыну Птолемею. Не переждав поры весенних бурь, он вышел с войском в море; с ним были 20 000 человек пехоты, 2000 лучников, 500 пращников, 3000 всадников, 20 слонов. Северный ураган настиг флот среди Ионического моря и рассеял его; большая часть судов потерпела крушение на подводных камнях и на мелях, одному только царскому кораблю с большим трудом удалось приблизиться к итальянскому берегу; но высадиться не было никакой возможности; ветер переменился и грозил совсем отнести корабль; тут наступила еще ночь; крайне опасно было вновь подвергнуться бурным волнам и урагану. Пирр кинулся в морс и пустился вплавь к берегу, это был крайне отчаянный поступок; ужасною силой буруна его то и дело отбивало от берега; наконец утром на рассвете ветер и море улеглись, и изнуренный царь волною был выброшен на берег Мессании. Здесь его встретили с радушием. Понемногу стали собираться некоторые из спасшихся кораблей и высадили 2000 человек пехоты, несколько всадников, двух слонов. Пирр поспешил с ними в Тарент; Киней вышел к нему навстречу с 3000 высланных вперед эпирцев; царь при восторженных кликах народа вошел в город Он хотел лишь выждать прибытие унесенных бурей судов, а потом ревностно приняться за дело.

Появление Пирра в Италии произвело там, конечно, чрезвычайное впечатление и придало союзникам уверенность в успехе. Их неудачи происходили оттого, что они, с той поры как восстали, в течение шести лет воевали без связи, разобщенные римскими легионами, колониями и гарнизонами. Теперь же на бой вышел величайший полководец эпохи, преемник того македонского военного искусства, благодаря которому завоеван был мир, с небольшим, правда, но превосходным войском, с громадными животными из Индии; под его знаменем готовы были сплотиться вся ненависть к Риму, вся ярость порабощенных, истерзанных народов и городов Италии. Рим тщетно пытался понудить Тарент к миру, успокоить Этрурию, покорить Самими. Консул Марний Филипп победил, правда, этрусков; однако вольски и вольсинии все еще сопротивлялись, с той поры как прибыл Пирр, с новыми надеждами. Самниты не покидали еще оружия; на апулийцев нельзя было более рассчитывать. Грозная тревога подступала уже к самому Риму, многим городам навязано было ограниченное гражданское право, обидное протекторство. Озлобление усиливалось вследствие тех средств, к каким прибегали для большей верности: из-за размещения гарнизонов в ненадежных местах, денежных взысканий со знатнейших жителей, требования заложников. К городам, заложники которых отведены были в Рим, принадлежал Пренесте; во вторую самнитскую войну он пытался было отпасть. Поскольку древний оракул предрек, что пренестинцы будут владеть казной Рима, римляне отвели пренестинских сенаторов в казначейство и впоследствии умертвили их там.

Все перечисленные меры служили лишь делу победы; напряглись все силы, лишь бы добиться ее. Удивительно, как Рим после столь продолжительных и кровопролитных войн (они с небольшими перерывами длились в течение пятидесяти лет) в состоянии был в таких обширных размерах снарядить новые войска Не считая гарнизонов в самнитских городах, два легиона с консулом Корунканием двинулись в Этрурию, два другие посланы были под начальством прошлогоднего консула А. Эмилия против самнитов, с тем, чтобы воспрепятствовать их соединению с Пирром и поддержать для консула П. Левина с его двумя легионами и союзниками открытый путь в Луканию, а сверх тою два легиона остались под Римом в резерве.

Прежде всего надлежало сразиться с самым опасным врагом, с Пирром, быстрым и решительным натиском предупредить его, прежде чем он успеет подкрепить себя отрядами союзников; удалить войну по возможности от Рима. Сначала позаботились о том, чтобы по всем формальностям римского устава объявить Пирру войну, отыскали какого-то эпиротского перебежчика и заставили его купить себе участок земли, что и было признано эпирской областью; в эту «неприятельскую страну» фециал метнул окровавленное копье. Теперь война была объявлена, и Левин поспешил в Луканию. Царь еще не выступил в поход; Левин без помехи опустошал Луканию, разоряя тамошнее население и предостерегая тем всех других относительно ожидающей их участи. Важно было и то, что Регий, опасаясь как Пирра, так и Карфагена, потребовал римский гарнизон; консул послал туда Деция Вибеллия с 4000 человек кампанского легиона; благодаря этому сношение с Сицилией оказалось во власти римлян. При посредстве Регия и Локр, тоже занятых римским отрядом, бреттийцы в тылу содержались в страхе Консул двинулся по дороге в Тарент.

Лишь только подошли к Таренту рассеянные бурей корабли с уцелевшими остатками эпиротского войска, как царь Пирр приступил к своим военным распоряжениям. Граждане были крайне недовольны уже тем, что у них расположились постоем царские войска; возникало немало жалоб по поводу насилия, которому подвергались женщины и мальчики. Потом последовал набор тарентинских граждан, с тем чтобы пополнить причиненные кораблекрушением пробелы и вместе – заручиться залогом верности остальных граждан. Когда невоинственная молодежь стала спасаться бегством, то ворота были заперты; сверх того запрещены были веселые сисситии, занятия в гимнасиях и гуляния, все граждане призывались к оружию и обучались, наборы продолжались со всей строгостью, а с закрытием театра прекратились также и народные собрания. Тут-то и оправдались все давно предсказанные ужасы; свободный народ стал рабом того, кого он за свои деньги подрядил на войну; после этого стали сильно раскаиваться в том, что призвали его, что не согласились на выгодный мир с Эмилием. Пирр отчасти устранил самых влиятельных граждан, которые могли бы стать во главе недовольных, отчасти отослал их под разными предлогами в Эпир. Один только Аристарх, имевший наибольшее влияние на жителей, был всячески отличаем царем; когда же он все-таки надолжал пользоваться доверием граждан, то царь и его также отправил и Эпир; Аристарх бежал и поспешил в Рим. Вот каково было положение Пирра в Таренте. С презрением смотрел он на этих граждан, на этих республиканцев; их недоверие, их малодушная робость, коварная, подозрительная спесь этих богатых фабрикантов и торгашей тормозили его на каждом шагу. Римское войско форсированными маршами подступало уже к Сирису, а из италийских союзников, обещавших доставить значительное ополчение, никто еще не явился. Пирр счел позорным оставаться еще долее в Таренте, это было бы закатом его славы; на родине царь прослыл орлом; так смело налетал он бывало на врага; а тут наводивший на всех страх неприятель сам шел на него; этот Тарент как бы понудил его изменить своему собственному праву, поставил его с самого начала в ложное положение Он повел войска к Гераклее, однако старался промешкать, пока не подойдут союзники. Царь послал к Левину следующее предложение; он в качестве третейского судьи готов выслушать жалобы римлян на Тарент и решить дело по справедливости. Консул возразил па это: Пирру самому еще следует прежде всего ответить за то, что он пришел в Италию; теперь не до переговоров, дело их решит один только бог Марс Римляне между тем подошли к Сирису и расположились станом. Захваченных неприятельских лазутчиков консул велел проводить в лагерь по рядам своих воинов: если же из эпиротов еще кто-нибудь пожелает взглянуть на его войска, то пусть они приходят, затем он отпустил их.

Пирр расположился на левой стороне реки; он проскакал вверх по берегу; с изумлением смотрел он на лагерь римлян; это были отнюдь не варвары. В виду такого врага необходимо было прибегнуть к предосторожности. Царь все еще выжидал, когда подойдут союзники, а между тем враг в неприятельском крае скоро, пожалуй, подвергнется лишениям; Пирр поэтому избегал битвы. Но самому консулу хотелось заставить его сразиться; для того чтобы подавить в людях страх, наводимый именем Пирра, фалангами, слонами, лучше всего, казалось, атаковать самого врага Река разделяла оба войска Близость одного из неприятельских отрядов препятствовала пехоте переправиться, а потому консул велел своей коннице перейти реку далее вверх по течению и напасть в тыл сказанному отряду. Последний отступил, и римская пехота тотчас же стала переправляться вброд через оставленное без защиты место реки. Царь поспешил двинуть свое войско в боевом порядке со слонами впереди; во главе своих 3000 всадников он ринулся к броду – неприятель по сю сторону уже овладел им. Пирр грянул на римскую конницу, наступавшую сомкнутыми рядами; он сам поскакал вперед и начал кровавую сечу, то и дело врываясь в самую рьяную свалку, руководя в то же время с величайшею осмотрительностью движением своих войск. Один из вражеских всадников на вороном коне, давно уже порываясь к царю, достиг его наконец, пронзил лошадь, и когда вместе с нею Пирр пал наземь, то сам всадник был так же повергнут и пронзен. Однако, увидев павшего царя, часть конницы оградила его полукругом.

Пирр по совету друзей наскоро променял блестящие свои доспехи на более простые Мегакла, и пока последний, носясь по рядам словно царь, вновь возбуждал там ужас, а тут мужество, он сам стал во главе фаланг. Они всею гигантскою мощью ударили на врага; однако когорты выдержали напор, а потом и сами пошли в атаку, но были отражены сомкнутыми фалангами. Пока таким образом воюющие семь раз попеременно то нападали, то отступали, Мегакл служил целью все повторявшихся выстрелов и наконец был поражен насмерть и лишен царских доспехов; их ликуя пронесли по римским рядам: Пирр пал! Открыв свое лицо, проскакав по рядам, заговорив с солдатами, царь едва успел ободрить своих пораженных ужасом воинов, как римская конница двинулась уже, с тем чтобы поддержать новую атаку легионов. Теперь наконец Пирр велел вывести в бой слонов; ввиду свирепости и рева впервые оказавшихся чудовищ люди и лошади с неистовым ужасом обратились в бегство; фессалийские всадники ринулись вслед за ними, мстя за позор первой стычки. Римская конница в своем бегстве увлекла за собою также легионы; началось ужасное побоище; никто, вероятно, не уцелел бы, если бы одно из раненых животных не обратилось вспять и своим ревом не расстроило остальных, так что дальнейшее преследование оказалось невозможным. Левин потерпел решительное поражение; он вынужден был покинуть свой лагерь; остатки его рассеянного войска бежали в Апулию. Там обширная римская Венузия служила убежищем разбитым отрядам и дала им возможность соединиться с армией Эмилия и Самнии. А до той поры консул вынужден был занять позицию, которую в случае крайности можно было отстоять. Пирр одержал победу, но с большим трудом, с тяжкими жертвами; лучшие воины его, около 3000 человек, способнейшие из его начальников, пали. Он недаром говорил поздравлявшим его: «Еще одна такая победа, и мне придется одному вернуться в Эпир». Италики и без того уже боялись имени римлян, а в этой битве царь постиг всю железную крепость их боевого строя и их дисциплины. Посетив на другой день поле битвы и обозрев ряды павших, он не нашел ни одного римлянина, который лежал бы, обратившись тылом к врагу. «С такими солдатами, – воскликнул он, – мир был бы мой, и он принадлежал бы римлянам, если бы я был их полководцем». Поистине, это был совсем иной народ, не то что на востоке; такого мужества не было ни у греческих наемников, ни у надменных македонян. Когда он по обычаю македонских военачальников предложил пленникам поступить к нему на службу, то ни один из них не согласился; он уважил их и оставил без оков. Царь велел похоронить павших римлян со всеми почестями; их насчитывалось до 7000.

Вот какой решительной победой Пирр открыл свою кампанию; он оправдал возбужденные его именем великие ожидания; робевшие доселе враги Рима охотно восстали теперь, с тем чтобы вести борьбу под начальством победоносного полководца. Царь упрекнул их за то, что они не явились ранее и сами не помогли отвоевать добычу, часть которой он уделил им, но в таких выражениях, что это привлекло к нему сердца италиков. Города Южной Италии сдались ему. Локры выдали Пирру римский гарнизон. Вождь кампанского легиона тот же умысел приписывал Регию; он предъявил письма, по которым жители предложили открыть ворота, если Пирр пришлет к ним 5000 воинов; город был передан солдатам на разграбление, мужчин перебили, женщин и детей продали в рабство; Регием овладели словно завоеванным городом; злодеев подстегнул пример их кампанских одноплеменников, мамертинпев в Мессане. После этого насильственного поступка римляне лишились последнего укрепленного места на юге. Пирр мог без помехи двинуться далее, и где бы он ни проходил, везде страна и народ покорялись ему. Он шел на север, как кажется, дорогой близ морского берега. Царь собирался по возможности скорее подойти к Риму, частью для того, чтобы своим появлением побудить отпасть также других союзников и подданных Рима, вместе с тем сократить его боевые средства и в той же мере увеличить свои; частью с тем, чтобы вступить в непосредственную связь с Этрурией. Там известные два города все еще поддерживали борьбу, а появление Пирра, как он полагал, возымеет, вероятно, последствием всеобщее восстание остальных, которые лишь год тому назад заключили мир; в таком случае римлянам не оставалось бы ничего более, как просить мира на каких угодно условиях.

Как мало понимал он еще этих римлян, которым удивлялся. Скорбная весть о Гераклее не лишила их мужества, напротив, она лишь возбудила в них весь избыток нравственной энергии, каковой ни один народ никогда не обладал уже в более высокой степени. Сенаторы, конечно, ревностно совещались, но отнюдь не о мире. «Не римляне, – сказал К. Фабриций, спаситель Фурий, – побеждены, а Левин». Консула однако не сменили; решились послать ему свежие войска. Не лишив его своего доверия, сенат восстановил этим также всеобщее доверие к нему. Решено было снарядить два новых легиона; их предполагалось собрать не рекрутским набором, я из добровольцев. Когда герольд стал вызывать охотников, готовых жертвовать жизнью за отчизну, то народ стал записываться гурьбой. Новые войска немедля отправились в Капую. Город привели в оборонительное состояние; пуще всего пытались высвободить легионы в Этрурии; Вольском и Вольсинию были предложены, без сомнения, самые выгодные условия; необходимо было согласиться на уступки, так чтобы их не соблазняли более ни союз с Пирром, ни возможные от того успехи. Благодаря этому консул Корунканий мог вернуться для обороны города. Все, оказавшиеся на берегах Тибра, были вооружены для встречи царя. Он и в самом деле подходил уже к Капуе. Левин между тем перешел с апулийской границы на север, опередив его; он присоединил к себе два новых легиона и занял Капую. Царь во главе своих войск и соединенных с ним теперь союзных ратей атаковал город, однако не мог взять его. Он напал на Неаполь, но также безуспешно. Пирр не знал еще о заключенном с этрусками мире; он спешил и с ними также войти в непосредственные отношения. Царь прошел но Кампании, опустошая и разоряя край. Минуя путь через Террацину, которую Ленин прикрывал из Капуи, он по латинской дороге направился в страну герников. Поля по берегам Лириса были опустошены и разграблены, Фрегеллы взяты приступом и разрушены. Пирр находился в тех местах, которые двадцать пять лет тому назад за ужасное сопротивление Риму поплатились такою же ужасное карою; тогда расторгнуты были их исконные общины, уничтожено было их политическое существование; они поэтому приветствовали царя как избавителя от позорнейшего рабства. Не подлежит, конечно, сомнению, что все это совершилось таким образом: он вступил в Анагнию; римлянам, по-видимому, не удалось при посредстве гарнизонов и заложников отнять у него мелкие города, лежавшие между Анагнией и Фрегеллами. Он двинулся к Пренесте; сенаторы этого города лишь за несколько месяцев тому назад отведены были в Рим и умерщвлены в казначействе. Цитадель города считалась недоступной, но она сдалась царю. Войска его двинулись уже за город; перед ними раскинулась равнина, а там, менее нежели в четырех милях перед ними, показались холмы Рима. Тут положен был предел греческому оружию.

Пирра известили о том, что этруски заключили мир и что консул Корунканий со своими легионами стоит в Риме. Решиться ли ему на битву у ворот города? Если ему удастся победить, то городские стены все-таки послужат оградою врагу, потом на выручку подойдет еще Левин со всеми предкреплениями, какие успеет присоединить к себе в древних верных местностях по Аппиевой дороге. Пирр сознавал, что ему не справиться с двойным натиском, с отчаянной борьбой таких врагов, с какими он успел ознакомиться на берегах Сириса; если ему не удастся победить, то для него все пропало. А может быть, подходя к Риму, он уже вступил в переговоры; сенат без сомнения отверг их. Не засесть ли Пирру в тех горных местах и, осаждая менее значительные города, не завладеть ли еще большим пространством? В этом виделось мало проку, а остаться здесь долее было бы в высшей степени опасно: местность была опустошена; она не могла долгое время кормить войско, за которым тащилось множество пленных; эпироты утомились от бесплодных переходов и были крайне недовольны; они не щадили даже имущества союзников; дальнейшее пребывание в крае угрожало разладом, даже отпадением, и вследствие возраставшего оскудения добычи нарушалась сама дисциплина в разноплеменном войске. Царь в это время находился между легионами в Риме и в Кампании; мало того, в крайнем случае к ним могли присоединиться еще войска из Самнии, и тогда Пирр внутри Италии был бы отрезан как от юга, так и от моря.

Царь поневоле решился отступить. В таком случае, конечно, граждан Пренесте, Анагнии, герников, всех друзей пришлось предоставить мести Рима; несмотря на отчаянное их положение Пирр, не мог отменить свое решение. Он провел свое обремененное добычею войско назад в Кампанию той же дорогой, по которой пришел. Слоны были уже отправлены вперед, То, что Корунканий со своими легионами шел вслед за ним по кратчайшей Аппиевой дороге и оттуда то и дело тревожил его войска, понятно само собою, хотя авторы и умалчивают об этом.

Когда царь вступил в кампанскую равнину, то увидел, что Корунканий соединился уже с Левином. «Уж не с гидрой ли мы воюем!» – воскликнул Пирр. Он выстроил войско в боевой порядок, велел, как гласит предание, поднять бранный клик и ударять копьями о шиты; трубные звуки и рев слонов вторили этому вызову на бой. Однако римляне отзывались еще более громким, более отважным боевым кликом, и царь счел за лучшее уклониться от битвы со своими за свою добычу опасавшимися воинами; распустили слух, будто жертвы не благоприятствовали. Труднее понять, отчего Левин без помехи пропустил его мимо себя; одно только ужасное воспоминание о гераклейской битве и справедливое опасение в виду соединенных с тех пор с Пирром италиков могло побудить его к такой крайней осторожности. Пирр беспрепятственно двинулся далее и расположился в Кампании на зимние квартиры. Пока воины царя по обычаю родного края прогуливали там свою богатую добычу, в то же время сенат велел разбитым при Сирисе легионам в наказание расположиться станом под Ферептином, прозимовать в палатках и не ожидать никакой помощи, пока они не овладеют городом. Вновь навербованные два легиона остались, вероятно, в Капуе.

Время зимовки прошло в переговорах. Хотя они известны всему свету, однако в отношении подробностей, взаимных условий, хронологии многое остается еще под сомнением. Это были посольства Фабриция и Кинея. О важнейших затруднениях упомянем в примечаниях: самая суть крайне разукрашенных преданий сводится к следующему.

Пирр в эту кампанию захватил много римских военнопленных, частью в битве при Гераклее, частью гарнизоны городов, взятых приступом, вроде Фрегелл, или добровольно сдавшихся, вроде Локр. Сенат решился вступить с Пирром в переговоры касательно обмена или выкупа; для этого он избрал К. Фабриция, спасителя Фурий, П. Корнелия Долабеллу, победителя сеннонов, и К. Эмилия Панна, усмирителя бойев, все консульских сановников, достойных представителей римского имени перед греческим царем. Пирр принял их в Таренте со всеми почестями. Это послание он счел желанием римлян сблизиться с ним и надеялся получить предложения о мире. Однако послам предписано было только переговорить касательно пленных. Пирр совещался со своими доверенными лицами; по свойственному ему нраву он, очевидно, хотел бы отнестись с царским великодушием к народу, которому удивлялся; вместе с тем в эту первую кампанию ему пришлось убедиться, что Рим нельзя уничтожить подобно греческим республикам, ни захватить врасплох, и что было бы выгоднее заключить по возможности скорее мир, чем продлить войну.

Милон был иного мнения; он считал, что не следовало ни возвращать пленных, ни заключать мир; римляне уже почти побеждены, необходимо завершить триумфом удачно начатую борьбу. Он утверждал, что италийские войска, исполненные ненависти и злобы и испытанные боевыми трудами, соединившись с той армией, которая одна одержала победу при Гераклее, и с эллинским военным искусством неминуемо уничтожат римлян.

Иначе судил фессалиец Киней. Он и в Эпире уже был против похода в Италию; в нем, как кажется, с глубоким знанием людей сливалась высокая гуманность эллинского образования. Он советовал возвратить пленных, для того чтобы проявить великодушие победителя и вместе с тем воспользоваться средством повлиять таким путем на настроения римского народа: главной целью должен заключить мир. Относительно решения царя известия противоречат друг другу. Это посольство вообще служило предметом самых разнообразных вымыслов и преданий, средоточием которых являлось достойное удивления великодушие Фабриция. Частью из уважения к нему, частью следуя разумному совету Кинея и влечению собственного, исполненного удивления, чувства, Пирр, как говорят, выдал всех пленных, или по крайней мере отпустил их в Рим отпраздновать сатурналии.

Во всяком случае можно признать вполне достоверным, что он отпустил их именно с целью подготовить таким образом мирные переговоры. Сохранилось одно, хотя единичное известие, которое однако еще более освещает эти отношения. Карфагенский полководец Магон, как говорят, пристал к Остии с флотом в 120 судов и передал сенату. «Карфаген сожалеет о том, что чужеземный царь начал войну с Римом, и потому прислал его с целью предложить иностранную помощь против иностранных врагов». Сенат с величайшею благодарностью отказался от помощи; после чего Магон обратился к Пирру, с тем чтобы выведать его замыслы относительно Сицилии; однако, сказано далее, в это время прибыли римские послы, и Фабриций предложил мир, для заключения которого Киней был послан в Рим.