Текст книги "Войны античного мира: Походы Пирра"

Автор книги: Роман Светлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

ЭПИЛОГ.
НАСЛЕДСТВО ПИРРА

Вместе со смертью Пирра окончательно завершилась эпоха, начатая некогда Александром. Завершалась она долго, тяжело, болезненно – подобно тому, как умирал от ударов Зопира эпирский государь. Начиналось новое время, когда государственные образования нашли свои естественные границы и идеи универсальной, всемирной монархии надолго оказались забыты. Это потом на божий свет их извлекут римские императоры, пока же истории были нужны не Пирры, а Птолемеи и Антигоны Гонаты.

Мертвый Пирр превратился в объект для оттачивания остроумия. Антигон палками наказал своего сына, так пренебрежительно отнесшегося к трупу его врага, и даже поплакал, горюя над переменчивостью судьбы. Но он же придумал сравнение Пирра с игроком в кости, которое мы приводили выше.

Римляне пошли еще дальше. Уже упоминавшийся Энний написал об эпирском царе следующие строки:

 
Род туповат Эакидов.
В деле военном сильнее они, а умом послабее…
 

Люди действительно умные предпочитали насмешке изучение дневника Пирра и его сочинения по тактике, которое стало учебником военного дела для многих полководцев.

Лучше всего поступили аргивяне. Они не стали издеваться над трупом, но торжественно похоронили его, устроив большой погребальный костер прямо посреди своей центральной площади. На месте костра был построен надгробный памятник, украшенный барельефами. На них изображались оружие, которым пользовался Пирр, изобретения его механиков и слоны.

Кости Пирра, поднятые с погребального костра, захоронили в храме Деметры, построенном как раз на том месте, где он нашел свою смерть. Вызвано это было тем, что на следующий день якобы не смогли найти женщину, поразившую царя. Тогда прорицатели сообщили, что это была сама богиня Деметра, под видом старухи явившаяся защитить город.

Еще во II в. н.э. можно было видеть медный щит Пирра, который висел над дверьми святилища.

Но если к телу и памяти Пирра в конце концов отнеслись с достойным его уважением, то этого нельзя сказать о государстве, которое он создавал.

После смерти отца Гелен сразу прекратил сражение и сдался Алкионею. Антигон обласкал эпирского царевича и позволил вернуться в Эпир, однако захватил лагерь и вынудил перейти к себе на службу солдат Пирра

Естественно, теперь не могло идти никакой речи о борьбе за Верхнюю Македонию. Сейчас Антигон был способен одним уларом прекратить существование Эпирского царства – и лишь стремление упрочить свои позиции и навести порядок п только что отвоеванных землях отвлекли его от этой идеи. Однако Эпир все равно, пусть в мягкой форме, но был вынужден признать протекторат Гоната.

В Пелопоннесе все бывшие сторонники Пирра были вынуждены признать право сильного: Антигон окончательно присоединил к своим владениям лишь Мантинсю и Трезены, зато в таких крупных городах, как Аргос, Сикион, Элида и Мегалополь, к власти пришли тираны, которые вели промакедонскую политику.

Уже через несколько лет противоестественный союз между Спартой и Македонией был разорван. Арей, подпитываемый египетскими деньгами, решился на большую войну и был убит при Коринфе в сражении с Антигоном. Его сын Акрог тат также не дожил до седин, погибнув во время войны с аркадянами, и восстановление славы Лакедемона оказалось уделом следующего поколения спартанских царей.

В Италии к 272 г. даже в Таренте эпирская власть была половинчатой. Хотя мы не видим в источниках упоминаний о крупных боевых действиях на юге Апеннин, нет сомнений, что города, отпавшие от Рима в 276–275 гг., а прежде всего Локры, вновь приняли римские гарнизоны. Тарент стал ареной гражданских раздоров, в которые Милон, начальствовавший над эпирским гарнизоном, не вмешивался до тех пор, пока у руля власти не встала партия, стоявшая за мирный договор с Римом. Когда самые отчаянные ее представители напали на Милона, тот попросту разделил город надвое. В одной его части обитали граждане, заключившие сепаратный союз с Римом, а на большей территории господствовали эпироты, которые уже не воевали с римлянами, но и не имели с ними союза.

В 272 г. Рим наконец решил закрыть «тарентское дело». Сенат могла встревожить активная и успешная деятельность Пирра на Балканах, в том числе начало его похода в Пелопоннес, и правители Вечного Города решили лишить эпирского царя его стратегического плацдарма в Италии. А может быть, они получили сведения, что теперь уже практически все тарентинцы готовы выступить против Милона.

Одна из консульских армий под командованием Люция Папирия Курсора была двинута на юг. Когда она подходила к городу, пришла весть о гибели царя. Однако вместе с этим стало известно, что на рейде Тарента появился карфагенский флот. Пуны захотели прибрать к рукам город и обратились с предложением о союзе одновременно к гражданам и к Милону.

Эпирский военачальник рассудил, что соглашение с Римом будет для Тарента меньшим злом, чем переход в руки пулов. Карфагеняне были вынуждены увести корабли (лишь спустя 60 лет в Тарент войдет Ганнибал), а Милон передал город Папирию, получив от того право на свободный выход своего гарнизона.

В Риме были настолько рады завершению конфликта, что даровали Папирию триумф за его бескровную победу. Между тем Тарент оказался вынужден срыть укрепления, выдать военные корабли и ежегодно вносить дань в римскую казну.

После этого началась борьба с кампанцами из Регия. Они держали в страхе уже весь Бруттий, во время одной из экспедиций бывшие легионеры вновь взяли и разграбили несчастный Кротон. Чтобы одолеть их, пришлось потратить немало сил. Вначале кампанцев загнали на самую оконечность «носка» Апеннин, а в 270 г. консул Генунций после долгой осады взял Регий штурмом.

Защищались кампании отчаянно; большая часть осажденных погибла во время последней схватки. Но несколько сотен пленных все-таки привезли в Рим, где народным голосованием было решено казнить их всех. После этого в течение недели кампанцев выводили группами по пятьдесят человек, прилюдно секли розгами и отрубали головы.

Точку в покорении Южной Италии поставили консулы следующего, 269 г., подавившие еще одно восстание самнитов и вынудившие горные общины подписать уже совершенно неравноправный договор.

После смерти Пирра лишь однажды появится реальный шанс высадки и Италии могучей армии с Балкан. Произойдет это во время II Пунической войны, когда Ганнибал заключит антиримский союз с Филиппом V Македонским. Однако педзетеры этого потомка Антигона так и не сядут в корабли, берущие курс на Гесперию.

Ганнибал, кстати, тоже будет вести борьбу в Италии под лозунгами освобождения местных племен и городов от римского владычества. Обратим внимание, что помимо севера Италии, населенного галлами, особенно активно пунов будут поддерживать все те же самниты, бруттий, луканы, греки Кампании и юга Апеннин. В то же время большинство общин средней части полуострова, включая этрусков, сохранят верность Римскому союзу, и это предрешит конечную неудачу гениального полководца пунов

Формально говоря, борьба италиков с Римом на этом не закончится. В 90 г. разразится война, названная историками «Союзнической». В сущности, это было восстание большинства апеннинских общин, объединившихся в конфедерацию под названием «Италия». Однако теперь целью борьбы станет уже не независимость, а равноправие италиков с римскими гражданами в рамках римского же государства.

* * *

Утеряв все внешние владения (после смерти Пирра вновь отпала Керкира) на Балканах, Эпир тем не менее пока сохранял границы, установленные Пирром. Эпир не распался на уделы, хотя когда-то в ответ на вопрос, кому из сыновей он завещает свое царство, Пирр отвечал: «У кого меч будет острее», намекая на возможность будущих междоусобиц. После смерти Птолемея самый острый меч оказался в руках у Александра. Гелена, вернувшегося из Пелопоннеса без отца, армии, денег, отстранили от правления.

История царствования Александра, как и вообще история Эпира после смерти Пирра, нам известна плохо. На рубеже 70–60-х годов Александр воевал с дарданами, начавшими давление на северные рубежи его царства. В конце концов между Эпиром и варварами было заключено мирное соглашение, устроившее обе стороны.

С Антигоном Александр некоторое время жил в мире, понимая, что бороться с мощной державой, созданной Гонатом, у него пока нет сил.

Однако в 264 г, во время Хремонидовой войны (267–261 гг.), когда Антигон оказался связан военными операциями в Греции, Александр неожиданно вторгся в Македонию. Ее верхние области, а также Фессалия мгновенно отпали от Антигона. Гонат двинулся сюда из Греции, но его македонское войско по какой-то причине подняло бунт и переметнулось на сторону сына Пирра. Произошло событие, почти повторившее ситуацию десятилетней давности.

Но это стало последним взлетом эпирского великодержавия. В том же году Деметрий, брат Антигона, нанес поражение эпирскому царю. Не ограничиваясь отвоеванием Македонии и Фессалии, он вторгся в сам Эпир. Александр, потерпев полное поражение, бежал в Акарнанию. Держава Антигонидов была восстановлена (на этот раз вплоть до завоевания ее Римом), причем даже в больших размерах, чем те, которые она имела раньше.

Правда, вскоре Александр был возвращен на престол. Македония не имела пока возможности содержать к западу от Пинда оккупационную армию. Между тем эпироты, как и их союзники (этолийцы?), симпатизировали сыну Пирра. Однако Александр вернулся на престол уже как вассал Македонии и не выходил из-под контроля Антигонидов вплоть до своей смерти в 255 г.

Если сын Пирра по общему мнению современников был настоящим царем, достойным своего отца, то уже дети последнего привели страну в состояние анархии. В течение нескольких лет на престоле сменили друг друга Пирр II, Птолемей, затем Пирр III, внук Александра. Ситуацию в государстве осложняла внутрисемейная борьба. Вдова Александра, Олимпиада, долгое время была регентшей при своих детях. Но когда они подросли, Олимпиада, отдававшая предпочтение младшему сыну, Птолемею, вступила в конфликт со старшим, Пирром II. Дальнейшие события восстанавливаются с трудом. То ли Пирр отравил свою мать и убил Птолемея, то ли, наоборот, она сома извела старшего сына, а младший умер во время какого-то похода.

После короткого правления совершенно незаметного Пирра III власть оказалась в руках Деидамии, внучки (или правнучки?) Александра К этому времени от Эпира уже окончательно отпали Керкира и Акарнания. Сами эпироты, уставшие от власти ничтожных потомков великого Пирра, убивавших друг друга, выказали стремление свергнуть царскую власть. Эпир захватила тяга к созданию федераций, которая в это время определяла состояние дел в Элладе.

Деидамия была вынуждена бежать в Амбракию, где и была убита в одном из храмов в 233 г.

История великого Эпира завершилась. Из его состава окончательно вышли греческие города вокруг Амбракийского залива, молоссы утратили свою роль гегемонов, и эпирские племена вернулись к полудикой жизни полуторастолетней давности. Долгое время они находились в орбите политического влияния Македонии, но после появления на Балканах римских армий, забыв о победах Пирра над римлянами, Эпир почти безропотно перешел под власть Вечного Города.

* * *

Остается еще наследие Пирра в истории военного искусства. Нам доводилось уже писать на эту тему. Война с эпирским царем стала толчком к очередному этапу развития римской армии. Организация марша, постройка лагеря, создание тыла, материальное обеспечение деятельности вооруженных сил были поставлены Пирром на самый высокий – для его времени – уровень. Его стратегические уроки, умение находить самое важное место на театре военных действий станут предметом для подражания. А что касается тактического «обхода во времени», умелого использования резервов, то позже этот принцип займет важнейшее место в образе действий Ганнибала.

Военные открытия Пирра усиливало обаяние его имени. Оно быстро обросло массой легенд, преувеличений, стало притягательным и для историков, и для моралистов.

Однако в куда большей степени Пирра помнили на Западе Средиземноморья, чем в эллинистическом мире. В Риме и Карфагене он воспринимался как великий воин, едва не сломивший власть западных наций. Несмотря на вес ехидство Энния, римляне прекрасно понимали, сколь важный период в истории становления их империи был связан с именем эпирского царя.

На востоке же его оценивали в первую очередь сквозь призму многолетней борьбы с Антигонидами, и здесь значение деятельности Пирра не выходило за пределы Балкан.

Может быть, поэтому именно на Востоке оказались забыты его военные уроки и эллинистические армии быстро потеряли тот блеск, который оставил им в наследство Александр Великий.

После смерти Пирра ни один эллинистический царь или полководец не одерживал над римлянами побед, сравнимых с Гераклеей и Аускулом. В итоге эталоном военного дела станет организация римских легионов.

Но это – уже совсем другая история.

АНТИЧНЫЕ ИСТОЧНИКИ

(на русском языке)

об эпохе Пирра и о военном деле Греции и Рима времен походов Александра и борьбы диадохов

1. Аполлодор. Полиоркетика. // Греческие полиоркстики. Вегсций. СПб, 1996.

2. Арриан. Поход Александра. СПб, 1993.

3. Афиней. О машинах. // Греческие полиоркетики. Вегеций. СПб, 1996.

4. Вегсций Флавий Ренат. Краткое изложение военного дела. // Греческие полиоркетики. Вегеций. СПб, 1996.

5. Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. Т. I–VI. СПб, 1774–1775 (особенно кн. XV1I–XXI).

6. Ливии Тит. История Рима от основания города. Т. I–III. М, 1988–1992 (кн. VIII–X, а также “Периохи”).

7. Орозий Павел. История против язычников. Т. I–II (кн. III–IV).

8. Павсаний. Описание Эллады. Т. I–II. М, 1994 (кн. I–III).

9. Плутарх. Изречения царей и полководцев. // Плутарх. Застольные беседы. Л, 1990.

10. Плутарх Сравнительные жизнеописания. Т. I–III. М, 1961–1964 (особенно жизнеописания Пирра, Александра, Деметрия, Фокиона).

11. Полибий. Всеобщая история. Т. I–III. СПб, 1994–1995 (кн. VI).

12. Полиэн. Стратегемы. СПб, 2001 (особенно кн. IV, VI).

13. Руф Квинт Курций. История Александра Македонского. М., 1993.

14. Флор Луций Анней. Две книги эпитом римской истории обо всех войнах за семьсот лет. Воронеж, 1977 (см. раздел «Тарентинская война»).

15. Фронтин. Стратегемы. СПб, 1996.

16. Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога «История Филиппа». // Вестник Древней Истории. 1954, № 2–4,1955, №1.

«Родовое древо» Пирридов с середины IV в. до прекращения династии молосских царей[94]94
  В таблицу включены лишь основные представители Пирридов, упоминаемые в нашей книге


[Закрыть]

ПРИЛОЖЕНИЯ

Иоганн Дройзен.
ИСТОРИЯ ЭЛЛИНИЗМА (фрагмент 1-й книги)

ГЛАВА ВТОРАЯ

280–275

Тарент и коалиция италиков. – Победы Рима. – Тарент в переговорах с Пирром. – Победа при Гераклов. – Пирр под Римом. Отступление. – Переговоры. – Второй год войны. – Битва при Аускуле. – Сицилия и Пуны. – Пирр в Сицилии. – Осада Лилибея. – Мятежи. – Отступление Пирра. – Битва при Беневенте. – Возвращение Пирра в Эпир. – Римляне и карфагеняне под Тарентом. – Вся Италия стала римской.

Коалиция, которую народные вожаки в Таренте возбудили против Рима, состояла из самых воинственных племен Италии, из наиболее ожесточенных врагов Римской республики, уже испытавших жестокость римского владычества; в случае неудачной борьбы им следовало опасаться крайне позорной участи, а потому им необходимо было напрячь все силы, принять все возможные предосторожности, приступить к единодушным действиям И в самом деле, если бы все дружно направили свои силы для одновременного удара, то Рим был бы, пожалуй, доведен до крайности.

Захватив в плен римского посла, луканцы, как кажется, открыли враждебные действия. Римляне поспешили ответить за нанесенную их послам обиду и подать помощь фурийцам. После этого восстали также южные города Этрурии с Вольсиниями во главе; к ним присоединились умбры; хотя сеннонские галлы и находились в союзе с Римом, однако от них прибыло много воинов в качестве наемников на помощь союзникам Они двинулись против Арреция и осадили верный римлянам город. Римляне поспешили отправить на выручку претора А. Цециллия Метелла; поэтому надо полагать, что консульские легионы были заняты в других местах. Брутгии и самниты восстали в одно время с луканцами. Вся Италия взялась за оружие Первая гроза разразилась под Аррецием; претор был совершенно разбит; он сам, семеро трибунов и более 13 000 человек лишились жизни. На место Метелла снаряжен был в качестве претора М. Курий. Он отправил посольство к галлам с целью обменять пленных, а в то же время, вероятно, пожаловаться на то, что сенноны помогают врагам Рима, хотя и состоят с ними в союзе. Но, подстрекаемые Бритомаром, отец которого пал в Этрурии, галлы убили послов, изрубили в куски их трупы. Консул Долабелла находился уже на пути (в Этрурию); узнав об этом ужасном убийстве, он оставил в покое этрусков, поспешил форсированными маршами через владения сабинян и пиценов, напал на сеннонскую область, защитники которой находились большею частью в Этрурии. Оставшиеся дома были легко побеждены; римляне пощадили жизнь одних только женщин и детей, с тем чтобы отвести их в неволю; селения были опустошены и выжжены, хлеб в полях уничтожен, решено было навсегда обезлюдить этот край; для присмотра за пустыней на берегу основана была колония Сена. Таким образом племя сеннонов, овладевшее сто лет тому назад Римом, было уничтожено; но еще несколько тысяч вооруженных воинов этого племени, лишившись родины, имущества, жен и детей, были соединены с этрусками. К ним примкнула могучая боевая сила: бойи, северные соседи сеннонской области, также стали опасаться, как бы им самим не подвергнуться участи сеннонов. Все ополчение их поспешило через Апеннины и соединилось с этрусками и сеннонами; эти войска двинулись прямо на Рим; они дошли прямо до Вадимонского озера. Тут навстречу к ним вышло консульское войско и разбило их наголову. Это был бой не на живот, а на смерть: этруски были большею частью перебиты; из бойев спаслись лишь немногие; уцелевшие после битвы сенноны лишили сами себя жизни.

Мы не знаем, что во время этих решительных побед над этрусками и галлами (283) было учинено против врагов на юге; едва ли что-нибудь значительное, так как пришлось напрячь все усилия, чтобы отразить ужасных галлов. На следующий за тем год луканы вместе с бруттиями осадили Фурии. После вадимонского поражения этруски и бойи стали снаряжаться с тем еще более сильным напряжением; из бойев все, даже подростки, отправились на борьбу с римлянами. Против них двинулся консул К. Эмилий Панн, тогда как товарищ его К. Фабриций Лусцин отправился на выручку Фурий

Эмилий дошел навстречу врагам до Популонии: он только что хотел спуститься с высот в долину, как по стаям вылетевших из лесу птиц догадался, что там что-то творится; высланные туда лазутчики донесли, что бойи засели в засаду. Консул обошел их, враги были окружены и разбиты. После этого поражения бойи стали просить мира. Римлянам было теперь невыгодно преследовать их по ту сторону Апеннин на родной их почве; они удовольствовались тем, что лишили этрусков этой подмоги, а потому и согласились на мир. На севере одни лишь этруски были все еще вооружены.

Между тем Фабриций на юге также удачно воевал. Правда, легионы его, как говорят, пали духом, когда им велено было атаковать более сильное войско луканов и бруттиев, стоявших в боевом порядке перед своим укрепленным лагерем. Тут среди римлян появился юный исполин; он схватил штурмовую лестницу, быстро прошел через неприятельские ряды к укреплениям, взобрался на стену и стал зычным голосом сзывать римлян. Они с неистовым пылом бросились на оробевшего неприятеля, 20 000 врагов было убито, 5000 вместе с полководцем Статилием попали в плен. На следующий за тем день, когда раздавались награды, храбрый юноша не явился для получения стенного венца, тут только догадались, что сам бог Марс повел войско к победе; тогда полководец велел отслужить государственное молебствие. Фурии во всяком случае были освобождены от осады; еще много лет спустя после того воздвигнутая благодарными фурийцами статуя Фабриция свидетельствовала об одержанной победе. За этим главным поражением последовали другие победы над луканами, бруттиями, самнитами: много городов было взято и разрушено, много областей разграблено; тут собрана была такая богатая добыча, что граждане на целый год были освобождены от повинностей и в казну поступило четыреста талантов.

Итак, восставшая против Рима сильная коалиция италийских племен была окончательно рассеяна; этруски, правда, были еще вооружены, но лишились помощи галлов; римляне распространили свои владения до Адриатического моря, основали Сену Галльскую; север и юг Италии были разобщены; благодаря удачной кампании Фабриция рушились преграды, отделявшие римскую область от Тарентинского моря; мало того, хотя самниты, луканы и бруттии не совсем еще покорились, однако то и дело повторявшиеся битвы и опустошения сильно истощили их; в Фуриях, наконец, консул оставил гарнизон. Фурии должны были на юге быть тем же, чем была Сена на севере.

Вот до чего дошли дела благодаря Таренту, успехи Рима стали угрожать самой республике. В Тарентинском море под начальством дуумвира К. Корнелия появился уже флот из десяти кораблей; вопреки договорам он обогнул Лакинский мыс, показался даже перед Тарентом и стал на якорь в виду города. Это случилось во время Дионисий; народ собрался тогда в театре, откуда видна была гавань. Можно ли было предположить, чтобы флот прибыл сюда ни с того, ни с сего? Уж не поддерживал ли Рим тайных сношении в городе? Не замышляла ли враждебная демократии партия предать Тарент римлянам, как то же самое случилось во многих других греческих городах и недавно еще в фуриях? Римское предание гласит, будто демагог Филохар воспользовался этим случаем и возбудил народ до крайне рьяного неистовства. Подстрекаемая злобой толпа во хмелю ринулась к гавани на корабли. Не ожидав такого натиска, римский флот пустился было в открытое море; пять судов успели уйти, остальные были окружены, четыре из них потоплены, одно было захвачено. Дуумвир со многими другими моряками утонули, пленные начальники и солдаты были убиты, а гребцы обращены в рабов. Это был возмутительный поступок.

Однако разве появление римского флота не было самым наглым нарушением договоров, дерзким вызовом, грубой манифестацией властолюбивых замыслов против свободного Тарента? Неужели еще ждать, чтобы римляне, засевшие уже в Фуриях, обрушились также и на Тарент? И в самом деле, горожане вправе были реагировать на этот случай, как на враждебные действия, и считать мир с Римом нарушенным. Согласно с этим и стали действовать; в Фурии отправлено было войско; римский гарнизон сдал крепость, выговорив себе свободное отступление; граждане подверглись жестоким карам: признано было изменой с их стороны то, что они, урожденные греки, прибегли за помощью к Риму и тем подали римлянам повод появиться в здешнем море; знатные граждане были изгнаны, город разграблен.

Рим никак не ожидал такого исхода; он разом лишился всех выгод прошлогодней кампании, утратил важную точку опоры в южной Италии, в тылу освободились луканы, самниты и бруттии, а затем предстояло еще вмешательство Тарента в войну. Благодаря обширным средствам этого богатого греческого города озлобленные, жестоко пострадавшие народы исполнились новыми надеждами, а на севере все еще сопротивлялись этруски. Необходимо было во что бы то ни стало удержать Тарент от участия в войне. Несмотря на раздражение в Риме, там не объявили тотчас же войны, а, ограничившись требованием, чтобы тарентинцы возвратили пленных, предоставили изгнанным фурийцам вернуться, возместили нанесенный их городу ущерб, выдали зачинщиков нападения на римские суда. С такими условиями было отправлено посольство, по главе которого стоял Л. Постумий.

Однако тарентинцы и не думали сожалеть о случившемся и не побоялись войны. Послам долгое время не удавалось повторить свои предложения перед народом; поборники за мир в городе всеми силами пытались образумить демос; если бы им удалось это, то роль коноводов кончилась бы и все дело было бы в их руках. Опять, как гласит римское предание, начались праздники, и шрод собрался в театре. Когда появились важные римские послы в тогах с красною обшивкою, то их встретили грубым смехом, и это возобновлялось всякий раз, как только Постумий, произнося речь, плохо изъяснялся по-гречески. Их называли варварами, кричали, чтобы они вышли из собрания. Когда послы вошли в проход, выводивший из оркестра, то какой-то скоморох, Филонил по имени, находясь все еще под хмельком со вчерашней попойки, протиснулся к Постумию и самым мерзким образом загадил его тогу. Народ хохотал и рукоплескал, а Постумий с истинно римской торжественностью сказал Филониду: «Принимаем это знамение, вы даете нам то, чего мы не требовали». Когда же затем, приподняв загаженное платье, он показал его народу и смех и восторженные крики усилились, то он сказал: «Смейтесь, тарентинцы, пока вас на то станет, потом вам долго придется плакать». Затем, когда на него посыпались угрозы, он прибавил: «А чтобы еще более разозлить вас, скажем тут же, что вы потоками крови смоете грязь с этого платья».

Не в столь драматическом виде, но, вероятно, в более согласном с обстоятельствами дела представляется это событие по другим известиям Когда послы были введены в театр, то они, между прочим, подверглись также оскорблению; однако дабы нисколько не отступить от своих инструкций, предписавших им крайнюю умеренность, они ни словом не упомянули о нанесенном позоре, а высказывали только данное им поручение. Во всяком случае, настроение в Таренте было решительно против римлян; послам, в ответ на их предложения, велели тотчас же покинуть город, с чем они и отправились в море.

Послы вернулись в Рим вскоре после того, как Л. Эмилий Барбула и К. Марций Филипп заняли консульскую должность (апрель 281), и сообщили о нанесенном им оскорблении. Постумий показал свою загаженную тогу. Всех охватила жажда мести; однако ввиду затруднительного положения необходимо было избегнуть войны с Тарентом; начать ее сейчас же было бы крайне опасно. Сенат совещался несколько дней сряду; одни были того мнения, что следует отложить войну с Тарентом до тех пор, пока остальные народы или по крайней мере соседние с Тарентом, самниты и луканы, не будут укрощены; другие требовали, чтобы тотчас же и всеми силами напали на Тарент. Наконец решено было, чтобы консул Марций двинулся в Этрурию и чтобы Эмилий в то же время вместо Самния пошел в Тарентинскую область и возобновил там мирные предложения. Если же опять они будут отринуты, то пусть он энергично приступит к военным действиям.

Появление Эмилия в тарентинской области охладило несколько сильную заносчивость пышного города. Возобновление римских предложений послужило поводом к более спокойным обсуждениям. Следовало бы, конечно, начать войну года три-четыре назад, когда коалиция италийских и галльских народов была в полной силе; теперь же, когда сенноны были уничтожены, бойи вынуждены сохранять мир, соседние племена истощены то и дело повторявшимися поражениями, когда непосредственная связь с единственно еще упорно сопротивлявшимися этрусками оказалась невозможной, теперь пришлось бы вести борьбу с иными совсем жертвами и с меньшей надеждою на успех, многие были того мнения, что следует удовлетворить на самом деле довольно умеренные требования римлян.

Само собой разумеется, что пожилые люди и богачи желали поддержать мир. Однако им совершенно справедливо возразили, что выдача граждан, с тем чтобы римляне наказали их, служит свидетельством признания иноземного господства. Тарентинцы убедились наконец, что, согласившись на римские требования, они только до поры до времени будут пользоваться миром, что римлянам надо только выиграть время, вполне подчинить себе соседние племена, а потом, разобщив с ними Тарент, наверняка погубить его, что именно теперь настал крайний срок воспротивиться распространяющемуся владычеству Рима. В таком случае, однако, необходимо повести войну с напряжением всех сил; не следует вооружать народ и выводить его на борьбу; город должен нанять известного полководца с войсками и поручить ему ведение войны. Наиболее пригодным для этого казался Пирр; он между эллинами слыл за самого храброго и удачливого военачальника; как раз в это время царь ничем не был занят. Однако всем было известно, что Пирр не только вел борьбу из-за обладания Македонией, но некогда готовился даже напасть на запад с завоевательной целью. Вызвав этого могучего, властолюбивого царя, следовало опасаться, как бы он не воспользовался случаем основать для себя царство в Италии: в этом случае независимость Тарента окончательно рушилась. На совещаниях эти опасения высказывались «рассудительными» людьми, но партия, желавшая войны, заглушила их, и они покинули собрание.

Один их них, а именно Метон, если можно верить этому известию, в день окончательного голосования сделал попытку убедить сограждан, которая даст понятие о развращенном состоянии тарентинского народа. Он словно во хмелю, окруженный собутыльниками, с флейтисткой впереди, сам увенчанный и с факелом в руке, как бы прямо с ночной оргии, явился в театр, где собрались для совещания; его приняли восторженными криками: пусть он выйдет на середину и пропоет под звуки флейты. Когда затем все стихло, он произнес «Вы, граждане Тарента, не будете, конечно, препятствовать тому, кто любит покутить и пображничать, пока он на это способен; будьте же рассудительны и поступайте всегда так; берегитесь! Не так будет, когда вы примете царя и гарнизон в город; в таком случае вы все будете рабами». Слова его произвели сильное впечатление, по собранию прошел ропот: Метон сказал правду. Его заставили говорить далее; притворяясь хмельным, он стал пересчитывать все невзгоды, какие причинит им война. Надо уже было опасаться народного решения; если не призовут царя, то мир с Римом был неизбежен; в таком случае следовало выдать Филохара и его пособников; надо было как можно скорее предупредить перемену в настроении собрания. Противники мира стали упрекать народ в том, что он позволяет пьянице насмехаться над собою; они схватили Метопа с товарищами и вывели их вон. Затем стали собирать голоса и народ решил вызвать царя. Тарентинцы тотчас же отправили в Эпир, помимо своих собственных, послов из других греческих городов; один только Регий присоединился к римлянам. Разве союз италиков еще не существовал? Не служило ли его существование оправданием упомянутого выше захвата Фурий тарентинцами?