Текст книги "Войны античного мира: Походы Пирра"

Автор книги: Роман Светлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Роман Светлов
ВОЙНЫ АНТИЧНОГО МИРА
ПОХОДЫ ПИРРА

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

«Ганнибал утверждал, что опытом и талантом Пирр превосходит вообще всех полководцев, второе место отводил Сципиону, а третье – себе…»

«Лучше знамения нет, чем за Пиррово дело сражаться».

Плутарх Сравнительные жизнеописания. Пирр 

Что обычно знают о царе Пирре? Правил в небольшом греческом царстве Эпир с 306 по 272 г. до н.э. (с перерывами). Воевал против римлян, причем победа в одном из сражений стоила ему таких потерь, что оказалась равносильна поражению: отсюда происходит знаменитая «пиррова победа». Иногда вспоминают, что погиб Пирр еще в цветущем возрасте в каком-то уличном бою.

Между тем Пирр был свидетелем грандиозных событий, и, в первую очередь, распада мировой державы Александра Македонского, сопровождавшегося беспощадной борьбой между его бывшими сподвижниками. Он принимал участие в битве при Ипсе, крупнейшей битве той эпохи (301 г.). Ему довелось видеть закат прекрасной, завоевавшей полмира македонской армии. Он дважды захватывал Македонию и возлагал на себя диадему Александра

В Италии Пирр стал первым греческим полководцем, сражавшимся – и небезуспешно! – против римских легионов. В Сицилии Пирр столкнулся с карфагенянами – и снова ему сопутствовали победы.

Жизнь Пирра протекала в разгар событий, определивших будущую историю Европы. Ему довелось столкнуться практически со всеми военными системами той эпохи: от македонских фалангитов и спартанских гоплитов до римских легионеров и ополчений южноиталийских горцев. Соответственно, описание военных кампаний Пирра приводит к созданию своего рода энциклопедии военного дела государств Средиземноморья IV–III вв. до и. э.

Из большинства сражений Пирр выходил победителем: как полководца его оценивали очень высоко и современники, и потомки. По общему мнению, в нем единственном возродились дух и воля Александра Великого; многие из его военных находок определили развитие военного искусства.

Судьба Пирра могла бы стать основой для драматического, полного неожиданных сюжетных поворотов романа. Недаром в античности зачитывались жизнеописаниями Пирра, из которых до нашего времени дошло только одно – в сборнике сравнительных жизнеописаний, чьим автором является Плутарх. Интересно, что пару Пирру у Плутарха составляет римский полководец и политический деятель Гай Марий, также оказавший огромное влияние на формирование римской имперской (в скором будущем) армии, семь раз избиравшийся консулом, но в конце жизни переживший крах всех своих надежд.

Пирр и Марий принадлежали к такому типу людей, который постоянно не удовлетворен своим сегодняшним положением. Каждый успех казался им всего лишь прологом к будущей великой славе. Плутарх говорит о них еще более строго: «У людей же неразумных и беспамятных все случившееся с ними уплывает вместе с течением времени, и, ничего не удержав, ничего не накопив, вечно лишенные благ, но полные надежд, они, смотря в будущее, не замечают настоящего».

С легкой руки Плутарха за Пирром установилась сомнительная слава царственного авантюриста. Но устремленность в будущее еще не означает власти в его характере авантюрной жилки. Мы хотим показать, что жизнь Пирра была связана со стремлением создать царство, соответствующее своему предназначению, в которое Пирр верил, великое царство, которое стало бы достойным наследством для его детей. Эпир, несмотря на воинственность своих обитателей, являлся политическими и экономическими задворками греческого мира, и правитель, ограничившийся властью над этой страной, принадлежал ко второстепенным монархам своей эпохи.

В своем желании мы не будем оригинальны. Еще в XIX столетии о Пирре писали как о настоящем государе, чьи амбициозные планы в силу ряда обстоятельств не удалось воплотить в жизнь. Авторы наиболее серьезных книг, написанных об Эпире и Пирре – Р. Скала, Г. Герцберг, Р. Шуберт, Г. Кросс, – именно так его и оценивали. Из всех ученых образу вечно стремящегося за журавлем в небе царя был близок, пожалуй, только И. Дройзен в своей «Истории эллинизма»[1]1
  Российские историки Пирра вниманием баловали не часто. Чаще всего имя его упоминалось в курсах по римской истории или в популярных переложениях Плутарха. Серьезные работы об истории Эпира можно пересчитать по пальцам. Только в последние годы в научной литературе интерес к Пирру стал поддерживать своими статьями С.С. Казаров. Пользуясь случаем, отмстим также труды В.Н. Токмакова, который активно пишет о римской армии республиканской эпохи.


[Закрыть].

Однако аура трагического авантюриста сопровождает образ Пирра – по крайней мере в популярных книгах и в учебниках но истории. Возможно, это связано вот с каким обстоятельством. Хотя всеми признается военное искусство Пирра и его влияние на всемирную историю, в чем оно выражалось, обычно не разбирают. Анализ же кампаний Пирра – в Македонии, Италии, Сицилии, Пелопоннесе – вообще крайне поверхностен. Малое количество информации, которую предоставляют нам источники, превращает работы о Пирре, касающиеся военного дела, в историографические трактаты. Показательно, что даже такой классик военной истории, как Ганс Дельбрюк, утверждал: «Для истории военного искусства из этих рассказов (рассказов о Пирре Плутарха, Дионисия, Павсаиия и т. д.) ничего нельзя извлечь». О битве при Аускуле он раздраженно замечает, что «сведения о сражении… шатки и противоречивы», а «сообщения о сражении при Беневенте не имеют для нас никакой ценности». В замечательной работе П. Конноли «Greece and Rome at War» (изданной несколько лет назад и на русском языке) Пирр попросту взят за скобки…

Именно поэтому, вероятно, и обращают внимание не на достижения Пирра, в том числе в области военного искусства, а на его драматическую судьбу.

Мы вынуждены признать, что и в нашей книге слова «видимо», «возможно», «судя по всему» будут встречаться часто. К сожалению, история войн Пирра с Римом, сделавшая эпирского паря знаменитым, дошла до современного исследователя в переложении эпохи, когда над миром правил Рим. Писатели того времени всячески восхваляли римское прошлое, затушевывая поражения и многие неприглядные факты. Более того, древние вообще были склонны к морализаторству и к созданию афоризмов по любому поводу. Вот и получается, что история Пирра состоит из красивых поз и фраз, подобных «Еще одна такая победа и я погиб!» или «Римляне будут воевать с Пирром даже если он обратит в бегство тысячу консулов…». Вместо документальной хроники писатели того времени показывают нам классическое театральное представление.

В результате в некоторых случаях описание вооруженных сил будет занимать у нас больше места, чем анализ самих операций. Иначе голый пересказ источников заставит читателей утерять нить событий, внутреннюю их логику. В этом – порок многих работ о великих полководцах. Не зная, как воевали солдаты того времени, по каким «уставам» командовали офицеры, какие стандарты войны были приняты тогда, мы не сможем понять не только Пирра, но даже Александра Великого и Ганнибала, чьи подвиги древние историки изображали куда более подробно.

Однако, если нам удастся восстановить военный (и политический!) контекст того времени, многое будет прояснено и имя Пирра займет достойное место в череде великих полководцев, рожденных Элладой.

В связи с этим наша работа не будет ограничиваться изображением кампаний, в которых принимал участие Пирр. Мы постараемся дать максимально широкий срез эпохи начала эллинизма: как в военном, так и в политическом плане. В то время Средиземноморье стремительно превращалось в единое целое; события в одном его регионе получали удивительное порой отражение в другом. Греческий мир перестал быть замкнутым – и вместе с тем мгновенно перестала быть замкнутой история Эпира. Уже дед Пирра воюет в Италии с луканами, пролагая путь своему потомку, уже отец его возводит на македонский престол царей… Впрочем, обо всем по порядку.

ГЛАВА I.
ПРЕДЫСТОРИЯ

Эпир и Македония. Мифологическая история рода Пирридов. – Роль Эпира в греческой истории до эпохи Александра Великого. – Смерть Александра Македонского. – Олимпиада в Эпире. – Борьба между «конфедератами» и «государственниками». – Регенты при малолетнем Александре IV и Филиппе-Арридее. – Столкновение Полисперхонта и Кассандра. – Вмешательство Эпира. – Поход Эакида в 317 г. до н.э. – Кампания осени-зимы 317–316 гг. до н.э. – Смерть Олимпиады и судьба македонского царского дома. – Свержение отца Пирра.

Эпир и Македония – как бы два плеча протянувшегося с севера на юг Пиндского хребта, омываемого водами Ионического и Эгейского морей. Восточное, македонское, «плечо» у хребта больше: горы образуют несколько исполинских ступеней, постепенно понижаясь к морю. Здесь есть место для обширных равнин, издревле обжитых людьми, здесь текут полноводные реки, одна из которых – Стримон – является северным пределом распространения греческого племени и греческих диалектов.

Эпиру в этом смысле повезло меньше (см. карту № 1). Местность на западе от водораздела более сурова, долины – уже и скуднее, Эпир зажат между горными отрогами и Ионическим морем. К тому же Ионическое море холоднее Эгейского – пусть не намного, но это оказывает на климат здешних мест серьезное действие.

Несмотря более чем на 150-километровое побережье, Эпир так и не стал морским государством: правда, нужно сказать, что удобные для тогдашних судов гавани находились либо на севере, близ устья Аоя, самой длинной эпирской реки, контролировавшегося иллирийцами, или же на юге – в районе Амбракийского залива, греческие города вокруг которого долгое время были независимы от эпиротов.

Прямо напротив берегов Эпира лежит остров Керкира, издревле заселенный греками, один из самых крупных торговых центров в Ионическом море. Здесь была сосредоточена торговля с Хаонией и Феспротией, двумя прибрежными областями Эпирх недаром Пирр будет стремиться овладеть Керкирой, этими морскими и торговыми воротами его государства.

Городов в Эпире было меньше, чем в других греческих землях образ жизни населявших эти земли людей можно охарактеризовать как патриархальный. Эпироты – крестьяне и пастухи, а не горожане, подобно жителям Афин и Коринфа, и тем более – не владельцы латифундий, вроде спартанцев. Да и греками в полном смысле этого слова они не были: возможно, только царские рода сохраняли связи с эллинскими предками (например, Пирриды, к роду которых принадлежал Пирр, происходившие из Фессалии). Основная масса местных жителей являлись полукровками: смесью старого эллинского населения этих мест и иллирийских варваров, которые проникали в Эпир с территории современной Албании.

Как любые жители гор, они хранили верность своим общинам, а возможно, и кланам; таким образом, долгое время ни о какой настоящей централизованной власти в этих землях не могло идти и речи. Подобно Македонии, Эпир долгое время был территорией, где все вершила воля местных князьков Хаоны, феспроты, молоссы, афаманы, долопы, тимфеи[2]2
  По Страбону в Эпире насчитывалось 14 племен.


[Закрыть] – вот названия самых известных из эпирских племен, то входивших в «конфедерацию», то (как тимфеи и афаманы) оказывавшихся под властью соседей[3]3
  Восточные области Эпира обычно находились под прямым контролем Македонии.


[Закрыть]. Но если Македония уже во время греко-персидских войн получила первого сильного царя (в лице Александра Филэллина), то Эпиру еще долго пришлось ждать своего часа.

Продолжительное время настоящую угрозу Эпиру представляли только северные варвары – иллирийские племена. Племя хаонов, жившее на границе, вело с ними постоянную малую вошгу. Некоторое время вожди хаонов были гегемонами в Эпире. Однако с конца V в. до н.э. все большее влияние начинают приобретать молоссы, обитавшие во внутренней части страны, в долине р. Аратф. Немалую роль в этом сыграло святилище в Додоне, где находился один из самых известных оракулов во всей Греции.

Додонское святилище представляло собой священную рощу, расположенную у подножия горы Томар. Жрицы (по названию горы их именовали «гомурами») осуществляли здесь предсказание по шелесту ветвей огромного старого дуба, посвященного Зевсу. Есть указания на то, что этот оракул был известен еще во времена Гомера; Геродот вообще называет его древнейшим эллинским прорицалищем. До V в. до н.э. он находился под контролем эпирского племени феспротов. Затем Додона оказывается во власти молоссов, их царь становится покровителем паломников и приобретает всегреческую известность. Нам еще доведется рассказывать о приписывавшихся Пирру божественных свойствах: представление о них вызвано в том числе и связью образа молосского царя с культом Зевса в Додоне

К Додоне имеет отношение и родословное древо эпирских царей. По одному из преданий, Дсвкалиок и Пирра – легендарная пара, пережившая ужасный потоп и ставшая родоначальницей нового поколения людей, – поселилась на землях молоссов и основала там додонское святилище. После окончания Троянской войны сын Ахилла Неоптолем отправился в Эпир и завоевал себе удел, став первым царем молоссов. Девкалиона и Неоптолема объединяло то, что первый до потопа являлся царем Фтии, таинственного города, расположенного где-то в Фессалии (области к востоку от Эпира)[4]4
  «Ученое» уточнение загадочность «Фтии тенистой» (так ее обычно называли греческие поэты) заключается в том, что до настоящего момента не установлено ее точное расположение: несмотря на тот факт, что в Фессалии послемикенской эпохи существовал город Фтия, есть основания утверждать, что Гомер говорит о другом месте. Эта неуловимость «исторической родины» Ахилла и Неоптолема подтолкнула ряд ученых XX столетия посчитать Фтию метафорой страны мертвых, Ахилла – царем преисподней (многие греки и действительно были убеждены, что после смерти Ахилл правит душами погибших героев на некоем острове Левка, расположенном где-то на далеком севере), а племя мирмидонян, которое он возглавлял, – демонами преисподней.


[Закрыть]; но царем Фтии был и Пелей, дед Неоптолема. Получалось, что сын Ахилла повторил путь своих предков.

Женившись на Ланассе, правнучке Геракла, Неоптолем породнился с гераклидами, и его потомки получили право держать себя на равных с вождями дорийских государств[5]5
  Гераклиды возглавили переселение дорийцев на Пелопоннес


[Закрыть]. Интересно, что своего сына Неоптолем назвал Пирром (греч. «Рыжий»), и это имя носили несколько молосских государей. Как и в дорийских государствах (например, Спарте), власть в эпоху легендарного прошлого молоссов осуществляли два паря, правда происходившие из одного рода (Пирридов).

Однако в V в. до и. э. эпирские племена управлялись десятками вождей, царьков или выборных стратегов. Греческие писатели неоднократно подчеркивали их варварские, дремучие нравы. Из событий тогдашней истории привлекло к эпиротам внимание лишь одна у молосского царя Адмета нашел временное убежище бежавший из Афин Фемистокл, победитель персов при Саламине.

Сын Адмета Фарипп долгое время жил в Афинах, воспитываясь в самом «продвинутом» из греческих государств. Вернувшись на родину, он даровал своим соплеменникам более современные законы. Можно предположить, что Фарипп обуздывал власть местных кланов, запретил обычную среди горцев кровную месть, возможно, реорганизовал ополчение.

Плутарх в своей биографии Пирра утверждает, что Пирр был праправнуком Фариппа. Из других источников мы знаем, что несколько поколений молосских правителей греческий писатель попросту упустил. Однако для нашего повествования это не существенно, так как Эпир почти не затронули такие общегреческие войны, как Пелопоннесская, Коринфская или многолетняя борьба между Фиванским и Спартанским союзами.

Во время Пелопоннесской войны, например, эпирские племена лишь спорадически участвовали в военных действиях. По одному из таких эпизодов можно судить об уровне военного дела в этой местности. В июне-июле 429 г.[6]6
  Все даты – до н.э.


[Закрыть] эпироты присоединились к походу спартанских союзников против лежащей на юге от Эпира Акарнании, поддерживавшей Афины. Проспартанское войско было составлено и из «регулярных» греческих подразделений, и из ополчений эпиротов и македонян. Фукидид говорит, что, направляясь в Акарнанию, они шли отдельными отрядами «на столь большом расстоянии друг от друга, что порой не видели соседей». Первой их целью был небольшой город Стратии, мобилизовавший на свою защиту все мужское население.

Силы были неравны, однако неорганизованность не позволила союзникам достичь успеха. Если эллинские контингенты «шли в походном строю, строго соблюдая осторожность, пока не нашли удобного места для лагеря», то хаоны, возглавившие эпирское ополчение и составлявшие центр проспартанской армии, оторвались от флангов, надеясь атаковать первыми и разграбить город до подхода остальных отрядов.

Хаоны поплатились за свою самонадеянность, так как стратии заметили их изолированное положение и, подпустив врагов к своим стенам, нанесли по ним удар с нескольких сторон: часть горожан бросились на врага из заранее подготовленных засад, а главные силы совершили вылазку из городских ворот.

Успех стратиев был полным: хаоны, феспроты и молоссы бежали. Хотя в двух других отрядах пелопоннесцев насчитывалось несколько тысяч человек[7]7
  Правда, по сообщению Фукидида, большинство гоплитов не имели полного вооружения: поход совершался «налегке».


[Закрыть], они, после того как их союзники исчезли с поля боя, не рискнули продолжать наступление и ретировались. Из рассказа Фукидида можно сделать вывод, что эпироты должны были играть в этой импровизированной армии роль застрельщиков, а также подвижных соединений: без них Кнем, спартанский офицер, командовавший пелопоннесцами, не решился продолжать боевые действия против акарнанцев, слывших искусными пращниками. Это сражение болезненно ударило по военному авторитету хаонов, и, вероятно, именно оно положило предел их гегемонии в Эпире.

Таким образом, эпироты являлись типичными «окраинными греками», и в способе, которым они вели войну, было больше варварскою, чем греческого. Да и в «геополитическом» отношении их земли не представляли для борющихся сторон какого-либо интереса. Племенные объединения эпиротов заключали соглашения то со спартанцами, то с афинянами, ничем при этом не рискуя.

Жители Эпира весьма в скромном количестве участвовали в походах Филиппа и Александра. Пока остальные государства Эллады истощали себя в междоусобной брани или заморских походах, эпирские племена постепенно накапливали тот запас энергии, который они выплеснут во время правления Пирра и который сделает их родину знаменитой.

Да и события первых десятилетий войн диалогов могли бы обойти Эпир стороной, если бы Эакид, отец Пирра, не вмешался в них в 317 г. Впрочем, этот период истории Эпира является своеобразным прологом к жизни нашего героя, поэтому на нем нужно остановиться подробнее.

* * *

Смерть Александра Македонского в 323 г. стала катастрофой для миллионов людей, живших в созданном им государстве. Что бы современные историки ни писали об эфемерности созданной им державы, пока жив был Александр, никому и не могла прийти в голову мысль, что уже через несколько лет его наследство будут растаскивать по кускам. Власть «сына Зевса» казалась незыблемой и даже естественной: недаром египтяне приняли его за своего исконного фараона (оракул в Фивах назвал его «сыном Аммона»), греки охотно именовали Александра «гегемоном» (т. е. вождем), а персидские сатрапы, перешедшие на его сторону, убеждали своих соотечественников, что несчастный Дарий, последний царь династии Ахеменидов, на смертном одре именно Александру передал регалии власти.

Ядром этого государства, безусловно, была армия. После начала похода Александра в Индию она, и так многонациональная, все разрасталась, в первую очередь за счет ираноязычных ополчений. Более всего Александр делал ставку на персов: вернувшись в Вавилон, он продолжил создавать персидскую фалангу, как противовес его сородичам-македонянам, из-за своеволия которых сорвалась экспедиция в долину Ганга.

Это вызывало ревность, однако, пока Александр был жив, любое недовольство можно было заглушить в зародыше. Строились планы новых походов, во время которых опасность, жажда славы и добычи сплотила бы войска. И, одновременно, вводилось единое денежное сообщение, восстанавливалась система управления, созданная некогда персами… Александр был не просто романтиком-завоевателем, он обладал вполне практично работающим умом и целым штабом помощников, которые могли дать дельный совет.

Но Александр умер. Его смерть стала настолько неожиданной, что вскоре возникли толки об отравлении. Кого только не подозревали в этом: особенно часто упоминают имена бывшего воспитателя царя, знаменитого Аристотеля, с которым в последние годы отношения Александра действительно ухудшились, и старика Антипатра, полномочного наместника Македонии. Антипатр многие годы обеспечивал спокойствие европейского «тыла» великого завоевателя, беспрепятственное поступление подкреплений в его армию, но не приветствовал восточные новшества при царском дворе. Сама возможность отравления, конечно, имелась: например, Олимпиада, мать Александра», была убеждена, что яд царю поднес Иол, сын Антипатра. Поэтому после своего возвращения в Македонию в 316 г. она надругалась над его останками. Однако события, произошедшие после смерти царя, заставляют сомневаться в правдивости этой версии. Заговор обычно имеет целью приход к власти какой-то политической силы, изменение государственного курса. Между тем столкновение между гетайрамй[8]8
  Ближайшими другими царя, служившими в своеобразной конной лейб-гвардии (см. о ней ниже).


[Закрыть] и фалангой, имевшее место после смерти Александра, было вызвано скорее растерянностью среди его приближенных, чем стремлением к кардинальным переменам. У руля государства после смерти Александра в конце концов остались близкие ему лица. Должно было пройти несколько лет междоусобных войн, чтобы политическая ситуация в державе изменилась.

Сама болезнь Александра была, судя по пересказу царского дневника Плутархом, жесточайшей простудой, которую завоеватель получил на пиру у Медия, одного из своих друзей, и которую усугубил, пытаясь одолеть лихорадку при помощи бань (греческие бани напоминали современные турецкие: простудиться там было несложно). На то, что Александр имел склонность к таким простудам, указывает и его сухощавая комплекция, и повторяемая всеми биографами Александра история о тяжелом заболевании царя, искупавшегося «о время зимовки 334/33 г. в ледяной реке Кидн (Киликия).

Смерть Александра затронула и Эпир. В это время там правил Эакид, пришедший к власти в 326 г., после смерти своего двоюродного брата Александра I в Южной Италии. Последний в течение пяти лет исполнял роль стратега италийских греков, боровшихся против местных племен (об этом предшественнике Пирра ниже у нас еще пойдет речь). Сестрой Александра I и, соответственно, кузиной Эакида являлась Олимпиада. Отношения Олимпиады с Эакидом, сыном царя Аррибы (361–342), казалось, не должны были сложиться. Александр Эпирский в свое время получил престол только лишь, потому, что Олимпиада стала женой Филиппа Македонского, который после кончины Аррибы настоял на кандидатуре ее брата, обойдя законного наследника. Греческие историки добавляют, что к этому его побуждали не только молодая жена и государственные интересы, но и далеко не платоническая страсть к Александру Эпирскому, не оставшаяся незамеченной никем из окружения македонского царя.

Македонские покровители сделали молосского государя правителем всего Эпира, в том числе и южных областей (Амбракии, Акарнании), населенных греками. При Александре началась политика масштабного переселения эллинов, особенно на прибрежные земли Эпира. Молосские цари стремились при помощи своих южных соседей укрепить экономику, развивать городскую жизнь, иными словами, избавиться от сомнительной славы патриархальной окраины греческого мира. Позже Пирр вообще перенесет свою столицу из Додоны в Амбракию.

Однако итальянская авантюра Александра задержала развитие государства Пирридов. Все время – с 331 г. до смерти своего двоюродного брата – Олимпиада исполняла роль регента при малолетнем сыне Александра Эпирского от Клеопатры, ее же собственной дочери (таким образом, наследник молосского престола одновременно являлся ее внуком и племянником). Можно предположить, что и Эакид не был удален от власти; недаром после смерти Александра Эпирского Олимпиада сделала ставку именно на него, и ее кузена объявили царем молоссов. Македонскую царицу-мать можно понять – авторитетом у горцев малолетний государь не пользовался бы.

Даже после воцарения Эакида Олимпиада оставалась в Эпире. В отношениях между ней и Антипатром давно уже зрело взаимное недовольство. Эти властные натуры не терпели рядом с собой соперника. Антипатр, будучи полноправным наместником на западе и одним из ближайших сподвижников покойного Филиппа II, отца Александра Великого, аккуратно, но решительно «отсекал» поползновения Олимпиады на власть. Судя по всему он невзлюбил эту гордую, самолюбивую, злопамятную горную княжну. А истории о ее даре колдуньи вызывали у здравомыслящих македонян настороженность и неодобрение.

Смерть Александра также не привела к возвращению Олимпиады и Македонию. Она подозревала Антипатра в убийстве сына и понимала, что заявить о своих правах на власть над державой сможет лишь дождавшись удачного момента.

Деля сатрапии, полководцы Александра Великого все в меньшей степени вспоминали законных царей из рода Темеидов. В течение семи лет на троне формально находился Филипп Арридей, сын Филиппа II (и сводный брат Александра) от фессалийской танцовщицы. По мнению греческих историков, это был мягкий человек с хорошими задатками, однако уже и детстве у него начало развиваться слабоумие – не без ведовства ревнивой Олимпиады, как считали многие. После рождения у жены Александра, согдийки Роксаны, мальчика (Александр IV) они стали соправителями; пока же законный наследник великого царя не достиг совершеннолетия, всю полноту власти сосредоточил в своих руках регент, назначаемый войсковым собранием.

Филипп Арридей не вмешивался в борьбу между диадохами[9]9
  Зато несколько раз пыталась плести интриги его жена Евркдика – кстати, внучка Филиппа II, то есть племянница Арридея. В царских домах Македонии и Эпира в это время царила персидская традиция кровосмесительных браков.


[Закрыть], оставаясь пассивным наблюдателем того, как один за другим гибнут люди, пытавшиеся сохранить мировую державу под властью наследников Филиппа и Александра.

Вначале пал Пердикка (321 г.), первый регент при слабоумном Арридсе и малолетнем Александре IV. Его место занял Антипатр, впрочем ненадолго. Престарелый воин, политик, олицетворявший суровые нравы прошлых царствований, умер рке и 319 г. На смертном одре он отказался от обычая созыва военной) собрания, назначив своим преемником Полисперхонта, тоже старого, уважаемого ветеранами полководца[10]10
  Определяющим в этом выборе стало то, что Полисперхонт принадлежал к военачальникам «старомакедонской» партии: во время Индийского похода Александра он даже вызвал недовольство царя своими насмешками под его восточными манерами и едва не попал под суд.


[Закрыть].

Назначение тем не менее было принято с недовольством – прежде всего потому, что Антипатр не спрашивал мнения у сатрапов азиатских областей державы, уже начинавших себя чувствовать удельными князьками. Несмотря на то что Полисперхонт обещал с уважением относиться к их власти, последним был необходим только повод для того, чтобы взяться за оружие.

Таким поводом стало бегство из Македонии Кассандра, сына Антипатра, который считал себя несправедливо обойденным решением отца и полагал, что тот должен был сделать титул регента наследным в их семье – подобно тому, как много веков спустя в Японии наследным станет титул сегуна.

Борьба Кассандра с Полисперхонтом вызвала окончательную поляризацию сил. Наиболее могущественные сатрапы, опасаясь, что новый регент возродит политику Пердикки и попытается лишить их независимости, объединились вокруг Кассандра. Это были Птолемей Египетский, Селевк Вавилонский, Антигон Фригийский, Лисимах Фракийский – люди, которые в 306 г. примут царские титулы, и потому их партию можно назвать партией партикуляризма. Максимальное, на что они были согласны, – государство, являющееся конфедерацией по сути независимых владений, управляемой слабым регентом при еще более слабом царе.

Однако еще имелись силы, которые хотели сохранить наследство Темеидов (партия «государственников»). В Европе их возглавили Полисперхонт и Олимпиада, решительно выступившая в пользу прав Роксаны и Александра IV. В Азии они сплотились вокруг грека Эвмена, бывшего руководителя канцелярии Александра, выказавшего и личную храбрость, и находчивость, и большой полководческий талант. Эвмена поддержали многие сатрапы (в частности все, правившие к востоку от Месопотамии) и ветераны Александра, его пешая гвардия «среброщитых» («аргираспиды»). Война на востоке затянулась до 316 г. и завершилась лишь после того, как Антигснгу Фригийскому, которому сторонники Кассандра поручили ведение борьбы, удалось переманить на свою сторону большинство союзников Эвмена и, несмотря на несколько поражений, которые он потерпел от энергичного противника, «дожать» его армию в пустынной местности к востоку от Персиды.

На западе первое время перевес в борьбе был у Полисперхонта. Поскольку некоторые македонские гарнизоны, контролировавшие основные греческие города, сохранили верность Кассандру, а в других городах у власти находились олигархические правительства, установленные еще Антипатром (и даже Филиппом II), Полисперхонт с Олимпиадой издали от имени юного Александра указ о восстановлении греческой свободы. Это вызвало полую череду волнений в эллинских городах. От рук взбунтовавшейся черни погибло немало сторонников македонской гегемонии, однако в целом эта мера не дала нужного результата. Основные опорные пункты – гавани Афин (Пирей и Мунихий), а также Мегалополь, крупнейший город Пелопоннеса, – остались верны «старомакедонской» партии, которая парадоксальным образом оказалась связана с именем Кассандра, человека, уничтожившего мировую державу македонских царей.

В то время как Полисперхонт безуспешно пытался взять Мегалополь, в самой Македонии произошли события, которые поставили под угрозу все его дело.

Пока Олимпиада продолжала оставаться в Эпире, в царском семействе, собравшемся наконец в Македонии, начались раздоры. Провоцировала их Евридика, жена Арридея, которая хотела сосредоточить в своих руках единоличную власть. Вначале (лето 318 г.) она пыталась отравить Роксану и юного Александра. Когда те бежали к свекрови, Евридика отправила посланников к Кассандру, назначив его от своего имени регентом. Зимой 318/17 г. сын Антипатра оккупировал большую часть Македонии (кроме верхних, горных областей), захватил боевых слонов, неблагоразумно оставленных здесь Полисперхонтом, и отправился в Грецию, чтобы отвоевать занятые регентом города.

Сейчас уже трудно понять, что заставило Кассандра покинуть только что занятые земли: возможно, он рассчитывал, что Полисперхонт бросится за ним и увязнет в Пелопоннесе. Однако весной 317 г. мы застаем старого полководца в Эпире, где он – вместе с Олимпиадой – убеждает царя Эакида наконец вмешаться в македонские междоусобицы и вернуть на престол Александра, в котором как-никак текла молосская кровь.

Эпироты не желали отправляться в поход: Эакиду стоило немалого труда собрать армию, в первую очередь из молоссов, которая поддержала бы Олимпиаду. Чтобы окончательно убедить их в выгодах этого предприятия, Олимпиада и Полисперхонт пообещали Эакиду, что после достижения Александром совершеннолетия за него будет выдана Деидамия, дочь эпирского царя. Таким образом, появились перспективы унии между государствами.

Кампания, в которой впервые участвовали эпирские войска, может быть легко реконструирована. «Фронт» между противниками проходил как раз по водоразделу между реками, впадавшими, соответственно, в Ионическое и Эгейское моря. На стороне Полисперхонта, Олимпиады и молоссов выступили северные соседи Эпира, иллирийцы, а также этолийский союз племен, чьи владения лежали к югу и юго-востоку от Эпира, между Амбракийским и Коринфским заливами. Евридику поддержали македоняне и отряды Кассандра, занимавшие Фессалию. Видимо, они перекрыли все основные выходы из эпирских гор в Фессалию и равнинную Македонию. Поэтому Олимпиада с Эакидом летом 317 г. совершили обходной маневр, выйдя на границы Македонии с северо-запада, где-то близ Лахнидского озера. Именно здесь, около местечка Эвия, сошлись армии, возглавляемые двумя непримиримыми противницами.