Текст книги "Грон. Трилогия"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 70 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

– Ты хотел продолжать надирать нам задницу.

Толпа жаждала зрелища. Грон сплюнул на палубу и шагнул к Загамбе. Тот махнул кинжалом, но в следующее мгновение его рука оказалась зажата под мышкой у Грона, а глаза сместились к переносице, удерживая в фокусе быстро опускающийся на лоб кулак. Грон выпустил обмякшее тело, а кинжал воткнул в мачту. Потом пнул валявшееся тело и буркнул:

– Ну никакого интереса – пачкаться о такие задницы.

Народ разочарованно стал расходиться. Все закончилось слишком быстро и бескровно.

– Эй, северянин!

Грон повернулся на голос. Капитан насмешливо смотрел на него. Он лениво шевельнул ладонью. Грон не торопясь подошел поближе.

– Ты вроде бы не из тех, кто расползается от первой же стрелы?

– Спроси об этом своих приятелей с другого корабля, капитан.

– Они мне такие же приятели, как акула акуле. Я всю жизнь терпеть не мог этого Загамбу. Так что вы только оказали мне услугу, – хохотнул капитан. – Ну да ладно. – Он замолчал и, воткнув в Грона оценивающий взгляд, вкрадчиво произнес: – Я бы мог испытать тебя?

Грон ждал этого предложения. Это был наилучший вариант, который можно было придумать посреди широкого моря и при отсутствии поблизости других кораблей. Однако, судя по тону и форме обращения капитана, ему следовало слегка набить себе цену.

– Шакалить полунищих «приблудных», ха, нашел сопляка.

Капитан картинно оскорбился, но в глазах окруживших его пиратов Грон уловил одобрение.

– Каждый из моих людей к осеннему семилунью имел долю не менее пятидесяти золотых.

Грон недоверчиво скривил губы. Капитан гордо выпятил живот. Толпа одобрительно зашумела.

– Ну и сколько ты положишь такому бойцу, как я?

Капитан воздел глаза вверх, потом почесал объемистое пузо, выпятил губы и причмокнул:

– Скажем, восьмисотую долю.

Пираты с улыбками переглядывались. Грон понял, что его пытаются надуть. Он в свою очередь задумчиво поднял глаза вверх. Уголками зрачков отметил двух лучников на мачтах и, продолжая сохранять задумчивый вид, лениво спросил:

– А если я не соглашусь?

Капитан захохотал.

– Мы никого насильно не тащим, не согласен – можешь идти на все четыре стороны! – И он махнул рукой в сторону борта.

Грон несколько мгновений подумал, представляя, какую мясорубку он мог бы сейчас устроить, но что потом? Следующая мысль была более пугающей, он поспешно отодвинул ее подальше, в дальний уголок сознания, и торопливо брякнул:

– Пятисотую.

Толпа одобрительно загудела – тут не понимали людей, которые ценили себя слишком дешево. Капитан, как видно, тоже не был огорчен таким развитием событий. Он довольно хлопнул Грона по плечу:

– Идет, да освятят духи предков наш договор. А сейчас, матрос, тебя ждет гора нечищеной рыбы.

И тут же несколько новоиспеченных приятелей поволокли Грона к носовому обрезу, где на приподнятой над палубой абордажной площадке виднелась гора рыбы.

– Новенький? – Коком оказался толстобрюхий дядька с огромным шрамом от уха до шеи, к тому же увешанный колющими и режущими предметами, как коммивояжер местной кузни. – Прекрасно, значит, старому Узгару не придется самому мараться в рыбьей чешуе. – Он отцепил от пояса здоровенный тесак и швырнул к ногам Грона. – Пока мы по твоей милости вылавливали весла из воды, наши молодцы наловили эту кучу. Так что тебе и нож в руки. – И он демонстративно повернулся и величественно отошел к борту.

Грон вздохнул и уселся на борт, вытянув из кучи первую рыбину.

Руки работали сами по себе, а он выудил из дальнего уголка сознания ту, напугавшую его, мыслишку и начал обсасывать ее со всех сторон. Через полчаса он пришел к выводу, что пора остановиться. Все дело было в теле. Когда, в процессе разговора с капитаном, он представил бойню, которую мог бы устроить, то поймал себя на мысли, что ему нравится эта картина. Это его испугало. На протяжении всей прошлой жизни он не раз убивал людей. Иногда незаметно, иногда кроваво, иногда быстро и безболезненно, а иногда долго и мучительно. Грон не испытывал особых угрызений совести. Это было неотъемлемой частью его работы, но он всегда ясно осознавал, что ему не нравится то, что он делает. И вот сейчас это ощущение изменилось. Грон «прокачал» все, что с ним произошло, через призму своих ощущений и понял, что дело не только в том, что ему вдруг понравилось убивать. Это тело все еще не подчинялось ему в полной мере. Он был слишком резок, эмоционален и категоричен. Короче, несмотря на весь свой жизненный опыт, он действительно был юнцом.

Грон бросил в котел последнюю вычищенную рыбину и со вздохом поднялся. Надо было попытаться взнуздать свои гормоны, а если не получится, то просчитывать свои поступки с учетом возможной реакции тела.

– Уже закончил? – Кок заглянул в наполненный котел и одобрительно кивнул. – Шустро, был кухонным рабом?

– С чего ты взял? – удивился Грон.

Кок показал на шею, запястья и голени.

– Меня не проведешь, я всегда узнаю следы большой колодки.

Грон хмыкнул и протянул обратно нож.

– Оставь себе, – пробурчал кок, – коль не порезался, значит, умеешь обращаться, а вернешь, как заработаешь меч. И особо не болтай о прошлом, у нас не очень любят людей, которые были рабами. Вот возьми. – Он швырнул кучу какого-то тряпья. – Наш щедрый капитан, да воздадут ему боги за его добрые дела, – кок ухмыльнулся, – приказал подыскать тебе одежду, но велел напомнить, что ее стоимость вычтут из твоей доли. – Он сделал паузу и закончил: – Если доживешь до дележки.

Грон отобрал самое приличное из кучи обносков, обмотал нож какой-то тряпицей и сунул за пояс.

– А почему «если доживешь»?

Кок усмехнулся:

– Так теперь твое место на первом канате. Если б у нас не остался всего один корабль… А тем более если бы у нас была полная команда… В общем, тебе повезло, что ты не в рабской колодке. Ситаккцы неохотно принимают чужаков. И, даже приняв, никогда не упускают возможности передумать.

– По-моему, капитан поклялся предками.

Кок пожал плечами:

– Это же наши предки, разве они не поймут своих потомков, если те поступят не честно, а разумно? В конце концов, разве они не поступали так же?

– А почему ты мне это говоришь?

– Я много повидал на своем веку. Когда-то я был капитаном элитийской галеры, элитийцы более терпимы к чужакам. Ты напоминаешь мне моего зятя, он тоже не ситаккец, я купил его на рынке Аккума как раба для своего сада. В то время ему было столько же, сколько и тебе, но этот стервец-змей влез в мое сердце, и я освободил его и женил на своей дочери. Ему тяжело на моем острове, но он стал ей хорошим мужем. – Он сделал паузу и тихо закончил: – И все же я скажу: не дай бог тебе повторить его судьбу.

– Значит, мне стоит спать всего одним глазом?

– Тебе стоило бы спать всего одним глазом, даже если бы ты был ситаккцем и имел лою капитана в храме Отца ветров.

– Какую лою?

Кок удивленно посмотрел на него и расхохотался:

– Э, да ты совсем сосунок!

– Зато я не боюсь спрашивать.

Кок немного успокоился.

– Когда капитан нанимает пирата, они вместе идут в храм Отца ветров и кладут туда лою, деньги капитана и пирата, которые получат жрецы, если пират или корабль погибнет. Капитанская доля небольшая, всего медяк, но потерять много лой считается плохим знаком: можно не набрать команду в следующий сезон. Но с ситаккцами это бывает редко. Обычно мы нанимаемся грудой, так что каждый имеет возможность иногда спать спокойно, но тебя, чужеземец, ни одна груда не примет.

– Что ж, спасибо за заботу.

Грон поднялся и подошел к краю абордажной площадки. Вся команда торчала на верхней палубе, только из вонючего зева трюма слышался похожий на стон вой – песня рабов и редкие, ленивые щелчки бича. Пираты разбились на четыре кучки, зорко наблюдая за соседями. Самая большая кучка окружала капитана, но во второй по числу виднелась жирная, приземистая фигура Загамбы. Он понял, почему Загамба был так развязан в перепалке с капитаном, его груда была почти равна по числу капитанской. Так что вполне вероятно, что, если нет какого-либо табу на смену капитана в море, капитан может и лишиться должности.

– Ну что ж, не самые приятные новости, но временами бывало и хуже.

– Да, – кок серьезно кивнул, – я знаю человека, которому несколько не повезло. Он попытался пообедать акулой, но не учел, что у нее могли появиться такие же планы в отношении его. Так произошло, что она показалась богам более убедительной. Благословляю тебя его именем.

– Значит, ты отказываешься выполнять приказ капитана, чужак?

Загамба стоял перед Гроном, трясясь от ярости, но, помятуя об исходе первой стычки, не делал резких движений и держал свои жирные, потные ладони подальше от меча.

– Я уже ответил на этот вопрос, Загамба, а глухие или тупые могут спросить у нормальных соседей.

– Ты обозвал меня тупым?!

– Что же еще я должен о тебе думать, если ты, стоя от меня в двух шагах, не слышал то, что услышали даже марсовые.

Загамба издал яростный вопль и повернулся к капитану:

– Капитан, долго еще эта безродная скотина будет унижать честного ситаккца?

– Когда ты был честным, Загамба? И разве можно оскорблять славное имя нашего острова таким непотребным словом? – Капитан расхохотался. – «Честный ситаккец», умора!

Команда, до сих пор сдерживавшая смех, загрохотала во всю мощь своих легких. Капитан, отсмеявшись, вытер слезы и махнул рукой Грону.

– Ладно, чужак, ты славно отделал Загамбу, кончай это мясо, и пора считать доли.

Грон перехватил поудобнее короткий и неудобный аккумский меч и бросил взгляд на восток. На горизонте виднелся остров Аккум. Именно туда и шел торговец, которого они взяли сегодня с утра. Он перевел взгляд на палубу. Перед ним на коленях стояли два старика: заггр и владелец товара. Судя по заплатанному плащу торговца, тот переживал не лучшие времена, да он и сам признался в этом. Те, кто торговал в этих водах, порой сами затруднялись ответить, кто они – торговцы или пираты: корабль, перевозящий овечью шерсть, мог вполне взять на абордаж соседнего купца и прийти в порт назначения с двойным грузом. Так что чужакам здесь делать было нечего. Чем думал этот старик, когда принимал решение плыть на Аккум, зная, что придется пересекать ситаккские воды?.. Впрочем, вероятно, им двигало отчаяние. Он наотрез отказался платить выкуп и ждал завершения своего жизненного пути, сохраняя на лице скорбное, но твердое выражение. Очевидно, у его родных не было денег. Дядюшка Узгар рассказывал, что пираты частенько меняли безденежных пленных на их детей, причем охотнее всего брали дочерей. Этот либо был бездетным, либо слишком любил своих детей. Второй пленник, старый заггр, был спокоен.

После того как пленники были отсортированы и все, кто годился на продажу, спущены в трюм, капитан ткнул лапой в сторону оставшихся и рыкнул:

– Этих на корм акулам.

Заггр поднял на него глаза, в которых светилась какая-то странная предопределенность, и печально сказал:

– Не бери на себя права богов, человек. Лишь боги определяют, где и когда каждому кончить свои дни.

Капитан слегка оторопел от такой наглости, но тут вылез и Загамба:

– Давай, чужак, ты слышал, что сказал капитан?

Грон вытянул тот самый тесак, что получил в первый день от дядюшки Узгара, и перехватил его лезвием к себе. Ситуация становилась серьезной. Одно дело отшить Загамбу, другое – не выполнить прямой приказ капитана. Тем более ему, чужаку. Он плавал на этой галере уже два месяца. Вся команда, кроме груды Загамбы, давно считала его своим, но он так ни с кем и не сошелся достаточно близко. Для всех он был «безродным», и только дядюшка Узгар, корабельный кок, иногда снисходил до дружеской беседы. Грон облазал весь корабль: в свое время ему приходилось плавать на разных кораблях – от подводных лодок до шхун кипрских рыбаков и китайских джонок. Эта галера была тяжеловата, слегка перекошена и не совсем хорошо сбалансирована, но, в общем, была неплохим судном. Восемь раз за это время они брали торговцев на абордаж, а трижды двойки ситаккских галер пытались взять на абордаж их самих. Он многому научился: одно дело – отрабатывать технику боя холодным оружием с воображаемым противником, даже под руководством такого мастера, каким был Люй, а другое – реальный бой. К счастью, до французской или японской школы фехтования этому миру было далеко. Обучение технике владения оружием, по слухам, практиковалось только в армиях Горгоса и Элитии, да и там основное внимание уделяли тренировкам боевых перестроений. Так что на галере Грон был вне конкуренции. Конечно, в честной схватке. А так во время каждой схватки Грону приходилось хорошо защищать себе спину. Он убил двоих из груды Загамбы, и это не прибавило ему популярности в команде, но все было честно. Они пытались прикончить его, но сами, как говорили пираты, сходили покормить акул. И вот сейчас все летело к черту. Грон вздохнул.

– Ну ты че, чужак, заснул или тебе больше по нраву резать добрых ситаккцев?

Вот так. Эти люди за два месяца не посчитали нужным запомнить его имя, зато то, что он пришил двух из груды Загамбы, не забыли. Грон шагнул к старикам. Те подобрались, а торговец закрыл глаза, ожидая смертельного удара. Нет, Грон не мог убить этих людей. Не сейчас. На протяжении всех этих месяцев он ломал себя, пытаясь задавить, растворить удовольствие от убийства, которое заметил в себе, появившись на этой галере. Только-только он почувствовал, что что-то получается: он опять становился самим собой, он начал действовать в бою, как когда-то, четко контролируя свои эмоции и работая головой, – и вот сейчас… Грон испугался, что, если он даст себе поблажку, все рухнет. Но, с другой стороны, если он не выполнит приказ капитана, вполне может разделить судьбу пленников. Грон поднял меч над головой и несколько раз крутанул им. Черт возьми, надо было быстро что-то решать. Он повернулся к пленникам:

– Бегите к борту и прыгайте в воду, там полно обломков вашего корабля, если повезет, доплывете до берега. – И он двумя ударами меча перерубил веревки, стягивающие их запястья, и подтолкнул пленников к борту.

Торговец изумленно попытался что-то сказать, но заггр схватил его за руку и молча поволок к борту. Пираты завопили. Когда кто-то попытался броситься наперерез, Грон звякнул клинками, рубанув воздух перед его носом, и преследователь в панике отскочил назад. Грон, выставив клинки, развернулся к пиратам.

– Что это значит, чужак? – заорал капитан, а Загамба, возбужденно сверкая глазками, заверещал:

– Измена!

Грон стоял у борта, играя клинками. Капитан хищно ощерился:

– Ну что ж, Загамба, он твой.

Тот довольно улыбнулся и кивнул своей груде. Остальные пираты бросились к противоположному борту, освобождая место для схватки. Грон покачал головой и глухо произнес:

– Ты потеряешь много лой, капитан.

– Не цени себя слишком высоко, чужак, – пренебрежительно фыркнул капитан.

– Живым, взять живым! – заорал Загамба. – Я хочу, чтобы он умирал медленно.

Грон улыбнулся. Загамба совершил самую серьезную ошибку. Нельзя в схватке позволить ненависти одержать верх над разумом. Что ж, его ребятам придется дорого заплатить за это. Люди Загамбы, кольцом окружившие Грона, завопили все разом и бросились вперед. Он не стал ждать, пока их мечи дотянутся до него, и прыгнул навстречу двум самым здоровым. Простая истина боя: один, как бы он ни был умел, не может драться сразу даже против двух. Хочешь победить – навязывай свою волю, заставляй противников подчиняться твоему ритму – налетать на тебя по очереди. Пусть перерывы между атаками будут мизерными, но ты должен заставить их дать тебе эти перерывы. Грон был доволен тем, как шла схватка. Первого он уложил сразу. Тот не был готов к тому, что чужак оторвется от борта, прикрывавшего от нападения сзади, и прыгнет навстречу, – поэтому даже не успел опустить занесенную палицу. Грон насадил его на тесак, чуть повернул лезвие и выдернул. Второй получил коленом в живот, и, после того как он согнулся, Грон разрубил ему шею между четвертым и пятым позвонком. Выскочив за кольцо атакующих, Грон бросился вдоль левого фланга, рубя конечности и обрушивая аккумский меч на бритые затылки. Через несколько мгновений он вновь стоял спиной к борту, а нападавшие откатились назад, оставив на скользкой от крови палубе четыре неподвижных тела и еще троих, скулящих и прижимающих к груди обрубки рук.

– Ну что, капитан, не передумал? – Грон старался, чтобы его слова звучали ровно, но в глубине чувствовал, как дрожит от возбуждения.

Он мысленно выругался. Лучше б он прикончил этих стариков, один черт, сорвался. Но, с другой стороны, Загамба его уже достал, так что, пожалуй, все происходящее было закономерно. Да и дедов немного жалко. Он бросил взгляд за борт: нет, до берега далеко, доплыть бы он смог, но его сто раз подстрелят из луков. Недалеко от галеры виднелся какой-то большой корабль с мощным тараном и двумя рядами весел. Марсовый, видимо, тоже увлекся дракой, так что крик раздался только сейчас:

– Элитиец слева по борту!

Капитан бросил взгляд и отвернулся.

– Заткнись, кретин, это боевая триера, ее даже двойкой галер не возьмешь.

Загамба привел своих людей в порядок, и они вновь двинулись вперед. Но на этот раз более осторожно. Они подобрались на два шага и затем, вопя, кинулись на Грона. Он резко упал под ноги нападающим, кувыркнулся, полоснув по сторонам и над головой обоими клинками, и вскочил на ноги – лицом к спинам нападающих. Когда враждующие стороны разошлись по «углам ринга», на палубе лежало уже девять трупов. Грон перевел дух и осклабился, сдерживать переполнявшую его ярость он уже не мог, а потому прорычал в испуганные пиратские морды:

– А что, добрых ситаккцев резать гораздо приятнее, чем еле живых стариканов.

Этого капитан уже снести не мог.

– Эй, акулы, взять его.

Грон понял, что у него нет шансов, но сейчас ему было наплевать: где-то в глубине, под морем ярости и восторга от схватки, занозой сидела мысль, что он не должен так реагировать, но желание убивать заполонило все его сознание. Он не стал дожидаться, когда команда бросится на него, и сам кинулся вперед. Последнее, что он видел перед глазами, – это шматки крови, летящие ему в лицо…

Сознание медленно возвращалось. Тело сильно болело.

– Чего же ты стоишь, Загамба, я же сказал, что он твой.

Грон с трудом выплыл на поверхность из тягучей шумной глуби, голос говорившего был угрюмый и странно знакомый.

– Будь я проклят, капитан, если прикоснусь к нему. Должно быть, в него вселилась душа Хорки, кита-убийцы, да простят нас достойнейшие из ушедших.

– А будь я проклят, если привезу эту тварь на Ситакку.

Грон начал смутно припоминать: капитан, Загамба, ситаккцы…

– Эй, тот, кто прирежет чужака, получит двойную долю.

Грон приоткрыл глаза. Он лежал на палубе не просто связанный, а прямо-таки обмотанный веревками. Пираты жались к бортам.

– Тройную долю!

Ответом капитану была угрюмая тишина.

– О, крабье говно, если бы в Тамарисе не началось это дерьмо, можно было бы отдать его священным собакам, и пусть боги разбирались бы между собой. Он уничтожил меня. Разом потерять девятнадцать лой! Да и из пятнадцати раненых трое вряд ли доживут до утра.

– А может, просто выбросить его за борт? – неуверенно проговорил Загамба.

– Бросай, – повернулся к нему капитан.

Но тот, буркнув:

– Будь я проклят, – отодвинулся подальше.

Тут откуда-то раздался громкий голос:

– А ты продай его.

– Что? – удивленно повернулся на голос капитан.

Дядюшка Узгар выбрался из-за спин пиратов.

– Насколько я знаю, в кузницах Аккума всегда не хватает молотобойцев, а этот парень вполне сойдет за такого.

Грон устало прикрыл глаза. Дядюшка Узгар не представлял, насколько он был близок к истине. Именно сойдет. Грон чувствовал себя как выжатый лимон. Болела каждая клеточка, но основная проблема была не в этом. Он опять потерял контроль над своим телом.

– А ты прав, старикан. – Капитан обрадованно вскочил на ноги. – Слушайте, акулы, если кто-нибудь когда-нибудь проболтается обо всем, что здесь произошло, и об этом парне, я найду его даже в брюхе морского ящера и устрою такую жизнь, что все его предки смогут услышать его вопли.

Капитан прекрасно знал, что его грозный приказ будет нарушен в первой же забегаловке Ситакки, но ему было на это наплевать. Главное, чтоб не узнали аккумцы. Хотя бы до того момента, пока он не уберется из их порта со своей галерой. Он повернулся к Грону.

– Этого в большую колодку. Эй, на весле, курс на Горящую скалу, идем на Аккум.

Грон почувствовал, как его приподняли, уловил свист воздуха у затылка. Пират, от греха подальше, прежде чем заткнуть Грона в колодку, огрел его рукоятью запасного весла. Уже падая во тьму небытия, Грон пообещал себе: «Последний раз! Чтоб я позволил кому-то еще сделать из меня раба…»

По здешним меркам кузница была огромной. Грон насчитал не менее четырех горнов, причем к двум из них вели воздуховоды от огромных мехов, обслуживаемых четырьмя рабами. А у двух были собственные меха поменьше. Рабы были прикованы к стенам и наковальням толстыми бронзовыми цепями.

– Ну ты, сопляк, – Грона двинули в бок, – чего рот разинул. – В голосе слышалось удовлетворение, видимо, надсмотрщик гордился кузницей. Она была самой крупной в Аккуме, городе, известном своими кузницами. Сколько раз он приводил таких вот мускулистых увальней, разевавших рот при виде этого чуда. Они были здоровыми, крепкими, но очень быстро начинали чахнуть, харкать кровью, и вскоре один из подручных кузнеца расклепывал железный обруч с ноги трупа, а он – Кривоногий Саттам – вновь ковылял на базар искать новых здоровых рабов, которые также сначала будут стоять в дверях кузни разинув рот. – Чего, никогда не видел нормальной кузни?

– Вытяжка у вас слабая, оттого весь жар от горнов обратно в кузню задувает. – Грон пробурчал это, чтобы уесть надсмотрщика, но стоявший за соседней наковальней здоровенный мужик в кожаной коламе вдруг опустил молот и повернулся к Грону:

– Кто такой?

Надсмотрщик торопливо проковылял вперед:

– Новый молотобоец, господин. Только что купил у ситаккцев, всего за десять медяков!

– Молотобойца за десять медяко-о-в? – протянул хозяин, с сомнением разглядывая Грона.

Но надсмотрщик не уловил сомнения в голосе и радостно закивал.

– Да еще у ситаккцев… Кого они тебе всучили, Кривоногий?

Тут, видно, и до надсмотрщика дошло, что столь низкая цена существенно выходит за границы его способностей к торговле. Он побледнел от страха и злобно и испуганно посмотрел на Грона.

– А впрочем, больно молодой. – Хозяин обтер краем длинной коламы лицо и руки и бесцеремонно ощупал Грона, заглянул в рот и даже раздвинул ягодицы. – Не кастрат и не из ЭТИХ, одни предки знают, почему они так продешевили. Так что ты там говорил про вытяжку, раб?

Грон пожал плечами:

– Если уменьшить свод и удлинить трубу над горном, то весь жар будет оставаться внутри, поковка будет быстрее греться, да и в кузнице будет намного прохладней.

– Хм. – Хозяин повернулся к горну и долго рассматривал его, склоняя голову то к одному, то к другому плечу. – Может, ты и прав, раб, но я скорее отрублю себе руку, чем позволю какому-то рабу насмехаться над тем, что построили мои предки. Так что ты сегодня до вечерней зари без воды – понял?

Грон промолчал, а хозяин ткнул рукой в сторону наковальни и крикнул:

– Эй, Угром, прикуй-ка его ко мне, посмотрим, что умеет этот умник.

Первый день в кузне показался Грону настоящим адом. Тело еще болело, к тому же с непривычки он быстро потянул мышцы. Так что если бы он две недели не махал колуном на дровяном дворе в храме славного города Тамариса, то неизвестно, как он дожил бы до заката. Жара в кузне стояла страшная, и все – кузнецы, подмастерья, рабы – то и дело прикладывались к чану с солоноватой водой, который неутомимо наполнял обливавшийся потом колодезный раб, рысью носящийся от колодца до чана с бадьями на плечах. Когда хозяин последний раз ударил молотком и зычно рявкнул: «Закат!» – Грон чуть не грохнулся рядом с наковальней. А хозяин пристально посмотрел на него и кивнул надсмотрщику:

– Дай ему воды. – Посмотрев, как Грон осторожно пьет, маленькими глоточками, полоская рот, он одобрительно кивнул и, дождавшись, когда он закончил пить, спросил: – Работал в кузне?

Грон молча кивнул.

– Заметно. – Хозяин повернулся к надсмотрщику. – Эй, Кривоногий, пожалуй, ты провернул неплохую сделку, может, в следующий раз послать тебя покупать железо и медь? – И он громко заржал, перекрывая гулкие голоса остальных обитателей кузницы. Отсмеявшись, он скинул с себя вонючую коламу, сунул ее в корзину у входа и, приподняв огромный шестиведерный чан, наполненный колодезным рабом, опрокинул его содержимое на себя.

Раб-бадья безучастно смотрел, как на полу разливаются результаты его дневных трудов, – видимо, такая картина была привычной. Хозяин звучно выпустил газы из желудка, похлопал себя по объемистому животу и вышел из кузни. Рабы опустились на пол у своих мест.

– Откуда ты, новенький? – окликнул кто-то.

– С ситаккской галеры, – усмехнулся Грон.

– Это мы слышали, а как попал к пиратам?

Грон грустно мотнул головой. Здоровенный чернявый раб, работавший молотобойцем за соседней наковальней, махнул рукой:

– Не лезь к человеку, захочет – расскажет, ему еще отойти надо, сам знаешь, каково на ситаккской галере: эти шакалы друг другу готовы глотки перегрызть, а пленнику…

От двери послышался шум, потом на пороге возникла дородная девица в добротном платье, с губами, подмазанными соком кленеи, и подведенными сажей глазами. Оглядев кузницу, она заметила Грона, и ее губы растянулись в улыбке, показав мелкие острые зубки.

– Э, да у нас новенький.

– Ягана! – со двора раздался зычный голос хозяина, но девица, не обратив внимания, подошла к Грону и провела рукой по его груди:

– Да ты симпатичный, – она зазывающе засмеялась, – и такой молоденький…

Со двора снова послышался рев хозяина. Девица надула губки и поморщилась, но тут же сладенько улыбнулась и шаловливо стиснула в кулачок руку, успевшую уже спуститься до низа живота.

– Ладно, дорогой, после поговорим. – Она отвернулась и пошла к двери, призывно покачивая бедрами.

– Ну, пропал парень. – Чернявый сумрачно помотал головой и пояснил: – Это жена хозяина, та еще дрянь. Блудливая, как кошка. И деваться некуда, откажешь – со свету сживет, хозяину житья не будет, пока тебя не сгноит, а попользуешь – хозяин взбеленится. Вообще-то она его в руках держит, но когда ты ей надоешь, тут тебе и конец – хозяин тебе этого ни в жизнь не простит.

– И что, часто она так?

– Из рабов нет, а так почитай каждый день по тавернам шляется.

– И хозяин терпит?

– А куда деваться? Говорят, попервости он было попытался ее зажать, так она ему неделю ни минуты спать не давала. Он уже молотка в руки взять не мог. Похудел, кожа с брюха свисала. Она ж своей маткой любого мужика угробить может сей секунд, зверь, а не баба. Так что, когда на стороне, – он ничего, терпит, но уж коли здесь – так всю свою злость… – И чернявый обреченно махнул рукой. – Не жить тебе, парень.

– Привет, вонючки.

На пороге появились несколько женщин с котлами, из которых пахло чем-то съедобным.

– О, у нас новенький. – К Грону устремились три дамы не первой свежести.

Он мысленно застонал – в его состоянии страшно было даже подумать о том, чтобы хотя бы пошевелить ногой, а его мужское достоинство сейчас не поднял бы и ворот, прикрепленный к потолку кузни.

– Оставьте парня, мокрощелки, вам бы все на мужике прыгать, не видите, еле живой. – Чернявый повернулся к Грону, протягивая миску с похлебкой. – На вот, похлебай. – Видимо, он решил опекать Грона, и тот был ему благодарен за подобную заботу.

Грон через силу съел всю миску и выхлебал столько же воды. Кухарки разобрали более привычных к работе кавалеров, и вскоре кузница наполнилась женскими стонами и всхлипами. Где-то через час девицы, получив свою долю удовольствия, приволокли отхожее ведро и удалились. И Грон провалился в тяжелый сон без сновидений.

Наутро он проснулся оттого, что кто-то всем телом навалился ему на грудь. Руки сработали автоматом: Грон врезал напавшему по горлу и, перекатившись по полу, попытался вскочить на ноги. Но тут цепь исчерпала свою длину, и он рухнул на пол, чудом не разбив голову о наковальню. Грон на мгновение замер, потом подтянул ноги и встал на колени. У места, где он лежал, хрипела и сучила ногами одна из кухарок, остальные ошеломленно смотрели на разыгравшуюся сцену. Грон прыгнул к ней и начал массировать горло, одновременно надавливая на грудную клетку. К счастью, со сна рука дрогнула и удар пришелся вскользь, поэтому вскоре она очухалась. Окинув его испуганным взглядом, кухарка на четвереньках отползла в сторону и, только когда между ней и этим странным рабом оказалась тяжелая наковальня, торопливо поднялась на ноги и выбежала из кузни. Остальные принялись разливать похлебку по мискам, опасливо поглядывая в его сторону.

– Э, парень, да ты, видимо, не только в кузне работал. – Чернявый задумчиво покачал головой, передавая ему миску. – Ишь как баб отшивать научился.

Над шуткой никто не засмеялся.

Всю неделю Грон работал с хозяином. Руки сами вспомнили многое, да и в голове кое-что осталось, так что он постоянно ловил себя на мысли, что многие вещи делал бы не так. Дед Потап дал внуку хорошую школу. Но, памятуя о судьбе своего первого предложения по усовершенствованию, в результате которого он на весь день остался без воды, Грон больше помалкивал и мерно колотил молотом по указанным хозяйским молотом местам. К концу четверти он почувствовал, что втянулся. Кухарки хотя и до сих пор посматривали на него с опаской, но начали снова жеманно похихикивать, глядя в его сторону. Он почувствовал, что и сам не прочь позабавиться. Последний раз он имел женщину три месяца назад, и хоть ту ночь невозможно было забыть, но молодое тело, попробовавшее любовных игр, требовало свое. Однако однажды вечером, когда он уже был готов ответить на грубоватое жеманство кухарок, на пороге кузни появилась хозяйка. Хозяин пополудни отправился в порт сговариваться о покупке железных и медных слитков, а вечером вернулся измотанный торговлей и неуемным употреблением молодого вина, которым она сопровождается, и пораньше завалился спать. Угром, старший кузнец, воспользовался случаем и тоже закончил работу пораньше и ушел домой. Рабы предвкушали долгий отдых – и на тебе… Хозяйка окинула кузню равнодушным взглядом, от которого кухарки съежились и будто растворились в горячем, прогорклом воздухе, и, растянув губы в слащавую улыбку, направилась к Грону. Тот молча смотрел на нее. Она была миловидна, располневшая фигура все еще сохраняла форму. Полные, слегка вывернутые губы растянулись в призывную улыбку.