Текст книги "Грон. Трилогия"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 70 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

Орда налетела, не дав времени опомниться, и некоторое время Грон только рубил, колол, уворачиваясь от сгустков крови, отрубленных пальцев, ушей, лошадиных кишок, летевших в разные стороны. Наконец орда откатилась. Степняки заклубились в двухстах шагах, доставая луки. Грон хрипло крикнул:

– Арбалеты.

За спиной возникло шевеление, стук арбалетных лож, упираемых в землю, потом все затихло. Степняки попробовали выскакивать десятками и на скаку спускать луки. Но у арбалетчиков было преимущество в дальнобойности, к тому же они стояли на твердой земле, – поэтому, потеряв около сотни, степняки откатились вновь. Через некоторое время Грон заметил в первых рядах воинов в одинаковых зеленых накидках. Похоже, хан, предводительствующий этой ордой, решил бросить в бой свою лучшую сотню. Что ж, разумно. Если они не смогут сбить их хлипкий заслон до подхода основных сил, хану уже не понадобится никакая гвардия.

Наконец волна хлынула вновь. Грон стиснул зубы. Где же Дивизия? Но в следующее мгновение ему стало не доразмышлений. Он оказался в водовороте тел, клинков, копейных острий, лошадиных копыт и выбросил из головы все лишние мысли, сосредоточившись на работе мечами, зажатыми в обеих руках. Вдруг – может, через час, а может, через миг – он явно почувствовал, что ярость атаки ослабела. Степняки к чему-то прислушивались. Некоторые отпрыгивали назад, и их оскаленные лица уже не появлялись в стене атакующих, потом послышался нарастающий рев, и кочевники покатились назад. Грон опустился на землю. Где-то впереди проносились всадники. Он устало потряс головой, потом поднялся и побрел к коню. Все тело ломило от полученных ударов и тяжкой работы. С трудом вскарабкавшись в седло, он окинул взглядом поле битвы. Дивизия гнала степняков по всей долине. Несколько сотен оказались прижаты к засеке, и их рубили в капусту княжеские дружины. Грон улыбнулся распухшими губами: «Значит, пришли».

– Князь Грон! Князь Грон!

К нему мчался младший сын князя Ирума, властителя соседней с Эгроном долины. Мальчишке только сравнялось четырнадцать.

– Мы победили!

Грон посмотрел в возбужденное лицо молодого княжича и, повернувшись к столь же обессиленному бойцу, сидевшему рядом, хрипло спросил:

– Вино есть?

Княжич не верил своим глазам. В его понимании Победитель должен горделиво стоять с обнаженным мечом и сурово хмурить брови. Воин тяжело помотал головой. Грон посмотрел на свои руки, все еще судорожно сжимавшие мечи, и, швырнув клинки под ноги, буркнул:

– Вот всегда так, таскаем за собой разный ржавый хлам, а самого необходимого нет.

Серма капризно надула губки:

– Ну долго ты там будешь возиться?

Мужчина улыбнулся: «Что ж, наверно, это будет забавно». Он ловко стянул тунику и бросил комом рядом с женщиной, потом провел рукой по ее обнаженному телу и скользнул на отведенное ему место. Когда женщина начала извиваться под ним, он левой рукой стиснул ее грудь, а правую протянул к длинному стилету, спрятанному под скомканной туникой.

Баши Дилмар, хмурясь, повернулся к собеседнику. Эта сделка была слишком выгодной, чтобы быть правдой, но проклятый Грон ввел его в такие расходы, что поневоле приходилось надеяться на чудо. Он вздохнул и принял вежливо предложенный кубок с дожирским, не заметив легкого движения над кубком.

Приор сидел в портике и смотрел на звезды. Фигуры двоих появились внезапно. Приор приподнялся в кресле, но один из пришедших грубо толкнул его обратно. Приор вздохнул:

– Вы немногим поживитесь, у меня только двадцать золотых, они в шкатулке.

Тот, кто стоял перед ним, сделал знак второму и, когда тот скрылся в комнате, спросил:

– Что рассказал тебе Измененный?

Приор побледнел, потом улыбнулся:

– Значит, вы все же пришли? Он был прав.

Налетчик выхватил кинжал и воткнул ему под ребра. Приор охнул и, сжав кулак, попытался ударить нападавшего. Но едва смог дотянуться. Нападавший вытащил лезвие. Брезгливо посмотрел на труп, потер руку, оцарапанную перстнем, и… рухнул под ноги своей жертве.

Улмира вызвали к казначею поздно вечером. За четыре луны он успел привыкнуть к должности старшего писца казначейства, да и разговоры за спиной поутихли. Он пахал, как две воловьи упряжки, так что те, кто ценил работников, стали приходить к мысли, что, несмотря на молодость, он вполне справляется с работой. Однако времени на праздность почти не оставалось. Вот и сейчас он успел только забежать в свою комнату, подхватить церемониальный серебряный поднос со свитками, требующими личной визы казначея, и уже спешил по коридорам к кабинету казначея. У самых дверей он затормозил, удивленный отсутствием на посту часового-реддина. Улмир даже вернулся к лестнице, но часового нигде не было видно, однако снизу было слышно, как поднимается смена, мерно меряя шагами ступени широкой дворцовой лестницы. Он подумал, что если что-то не так, то они разберутся, и вернулся к дверям кабинета. Войдя внутрь, молодой человек, прежде чем опустить глаза и произнести церемониальную фразу, бросил взгляд на стол казначея. Старик иногда, когда они были одни, просто раздраженно мотал головой, показывая, что у него нет времени на все эти глупости. Возможно, Улмира спасло именно это. Старик казначей сидел, неестественно откинувшись на кресле. Улмир замер, но в следующее мгновение заметил слева движение и отпрыгнул, громко крича. Дюжий реддин бросился на него, выставив вперед острие меча. Улмир заметался по комнате, но реддин начал умело зажимать его в угол. Когда он нанес укол, Улмир вдруг вспомнил Грона, их последнюю попойку и вскинул перед собой серебряный поднос. В следующее мгновение клинок проткнул серебряную пластину. Улмир неуклюже крутанул его, уводя удар в сторону, и пнул пролетевшего мимо реддина. Тот врезался в стену и скрипнул зубами. Улмир выпустил поднос, оттолкнул нападавшего и, вопя во все горло, бросился к двери. Реддин быстро очухался и рванул за ним. Тут дверь отворилась, и на пороге появился караул. Старший, не поняв происходящего, шагнул навстречу реддину, но тот, махнув клинком, разрубил стражнику голову и следующим движением попытался дотянуться до Улмира. Он смог полоснуть его по ноге, но это сделала уже рука мертвеца. Караул проткнул реддина несколькими клинками. Улмир выскочил в коридор и обессиленно сполз по стене. Он не знал, что оказался единственным, кому в этот раз повезло.

Грон смотрел на говорившего. Он знал, что не пользуется особой популярностью среди лордов побережья, да и среди доброй половины князей – особенно из древних родов, властителей богатых центральных и южных долин, – но столь откровенный наезд… Такое было впервые. Грон поднялся.

– Не хочет ли благородный Эсторн сказать, что его младший сын гораздо лучше справится с честью быть князем долины Эгрон?

Палата князей негромко загудела. Грон ясно понимал, что любой из князей с радостью посадил бы на освободившийся после гибели в битве у Рогатой скалы князя Эгрона трон одного из своих многочисленных младших сыновей, но позволить такое другому… Князь Эсторн побагровел:

– Это наглая ложь.

– Тогда кого из достойных вы хотели бы порекомендовать на мое место? – вкрадчиво поинтересовался Грон. – Назовите имя, только сейчас, не медля, и я тотчас же освобожу трон князя долины Эгрон.

Князь Эсторн пошел пятнами. Он совсем не хотел сажать на столь вожделенный трон кого-то другого.

– В таком случае, – грозно закончил Грон, – я требую извинений, а если таковых не последует, то настаиваю на праве поединка.

Князь Эсторн позеленел. Об исскустве Грона владеть мечом ходили легенды. Лишиться жизни, выполняя дурацкий план какого-то гнусного выскочки, претендующего на трон Старейшего… Он шумно выпустил воздух и пробормотал:

– Возможно, я заблуждался.

– Громче, не слышу, – прикрикнул Грон, добавив металл в голосе.

Князь шумно откашлялся.

– Я… признаю… что возможно… был введен в заблуждение…

– Это не извинение!

– …и прошу у князя Грона, властителя долины Эгрон, снисхождения к моим словам.

Грон кивнул и опустился на место. Князь Баргот, властитель долины Сиргот, раздосадованно хлопнул ладонью по подлокотнику. Грон улыбнулся про себя. Он так и предполагал, что вся эта затея была идеей Баргота. Только исполнитель подкачал. Князь Эсторн умел грозно произносить монологи, но стоило его сбить с мысли, как он терялся и шел на попятный, а если еще его припугнуть…

– Кто еще хочет говорить, благородные? – послышался голос князя Эгиора.

Палата негромко шумела, но никто не выбрасывал рукавицу на пол перед креслом Старейшего.

– Да будут боги благосклонны к долинам, совет окончен, – произнес князь Эгиор ритуальную фразу, и князья загомонили, поднимаясь с мест и отодвигая кресла.

Грон прошел к выходу и бросил взгляд в сторону Баргота. Перед ним стоял Эсторн, съежившись, как побитая собака. Кто-то тронул Грона за локоть, Грон обернулся. Это оказался сам Эгиор.

– С первой речью тебя, князь Грон.

– Скорее с первой отповедью, – криво усмехнулся Грон, а Эгиор рассмеялся.

– Сегодня ты увеличил число своих сторонников. Князья в большинстве своем, конечно, не блещут умом, но сильных уважают. А ты сегодня доказал, что можешь постоять за себя не только на поле битвы.

– Значит, теперь, – насмешливо вопросил Грон, – меня признают уже не семь князей, а больше? Восемь?

Эгиор снова хохотнул, потом посерьезнел.

– Да нет, по-прежнему только семь, но остальные пока приглядываются. Возможно, скоро кто-то и сдастся.

Они вышли на улицу и пошли вниз по ней к раскинутым на лугу под стенами города шатрам.

– Когда обратно? – спросил Эгиор.

– Завтра.

Лето только начиналось. Прошлой осенью, в битве у Рогатой скалы, погиб князь Эгрон. Он был бездетен, а вместе с ним пало и двое его племянников. Его брат погиб семь лет назад во время набега степняков. Поэтому, когда главы тейпов долины пришли к Грону и просили его принять престол, соперников у Грона не нашлось, и мать погибших племянников отдала ему княжеские реликвии и благословила на княжение. Всю зиму он был в тяжелых трудах. Дивизия потеряла на поле битвы три сотни воинов. Из двух сотен новобранцев, сражавшихся вместе с Гроном, осталось в живых всего четыре десятка. Сотня Гагригда потеряла тридцать два бойца. Но ко времени, когда закрылись перевалы, более двух тысяч человек готовились пройти «давильный чан». Так что по весне Дивизия насчитывала больше бойцов, чем год назад. Через луну после того, как открылись перевалы, к Грону примчался гонец с приглашением на Совет князей. Грон понял, что его трон зашатался. Горные князья были плодовиты, а поскольку домен представлял собой неделимый майорат и целиком передавался старшему сыну, то столь лакомый кусочек, как свободный престол, манил очень многих отцов, озабоченных судьбой младших детей. Так оно и произошло. Грон прибыл на Совет задолго до назначенного срока. Эгиор встретил его с улыбкой:

– Ты приехал заранее нагреть кресло князя Эгрона, чтобы не мерзнуть на Совете?

Грон не принял шутки и вздохнул:

– Боюсь, что предстоит погреть кости шустрым бегом и работой языком задолго до того, как ты откроешь Совет.

Эгиор понимающе кивнул:

– Знаешь, почему-то я был уверен, что ты поймешь это.

К началу Совета у него было семь голосов, которых вполне хватало для того, чтобы он остался на месте князя Эгрона до той поры, пока кто-то из других претендентов не сможет набрать больше.

Грон подошел к своей палатке и невольно остановился. У коновязи стоял конь Дорна. У палаток охраны тоже прибавилось лошадей. Часть даже не уместилась и паслась в отдалении. Грон откинул полог и вошел внутрь. У маленького столика на кошме сидели трое. Первых двоих Грон узнал сразу, это были Дорн и Гагригд, третьим оказался Улмир.

– …И тогда я взял его с собой… – Дорн замолчал и опустил глаза.

Грон чувствовал, как его охватывает бешенство. Он стиснул кулак и ударил им по земле, оставив в утоптанной почве изрядную выемку. Приор – мертв! Баши Дилмар – мертв! Нет сомнения, что и Комар, и Врен-табунщик, и Эрея, и десятки других были бы мертвы, если бы он не забрал их с собой. Это проклятое тайное братство дотянулось до тех, кто ему дорог. А он-то за повседневными делами стал забывать об этих тварях.

Грон вышел и стал смотреть, как бойцы свертывают палатки. Потом услышал топот со стороны городка. У края луга показался Эгиор, во весь опор скачущий к нему.

– Грон, что случилось? – запыхавшись, спросил князь.

Лицо Грона исказилось от ярости. Князь отшатнулся. Грон с трудом овладел собой:

– Прости, Эгиор, я должен ехать.

Эгиор несколько мгновений рассматривал его, потом сумрачно проговорил:

– Надеюсь, ты не наделаешь глупостей.

Грон зло рассмеялся:

– Смотря с какой точки зрения. – Но тут же осознал, что несправедлив к Старейшему – тот все-таки был на его стороне. Он быстро обнял князя: – Не бойся, Эгиор, просто я решил вплотную заняться обучительством, я, знаешь ли, последнее время совсем запустил это дело.

Дорога до плато, которое все теперь звали Логово Горных Барсов, заняла пол-луны. Они въехали в ворота на исходе дня. Грон, который за все время дороги позволял приближаться к себе только Улмиру и Дорну, заставляя их в который раз рассказывать о том, что им было известно, слетел с коня, бросил поводья подбежавшему бойцу и, рявкнув:

– Обучителей ко мне, всех, и скажите: пусть возьмут письменные принадлежности! – бегом взбежал по естественному пандусу в свою комнату.

Когда обучители, робко постучав, вошли в его комнату, Грон стоял у окна и смотрел на закат, вспоминая последний вечер с приором. Наконец, когда молчание затянулось, один из обучителей негромко кашлянул. Грон очнулся и повернулся к ним. Окинув их взглядом, он тихо произнес:

– Ксанив убит.

Обучители оцепенели. Грон несколько мгновений помолчал, потом добавил:

– И только мы с вами можем отомстить его врагам.

– Но как? – спросил один из обучителей.

Грон задумался. В голове был полный сумбур, он вздохнул – с чего-то надо было начинать.

– Записывайте. – Он сделал паузу, ожидая, пока они приготовят перья и бумагу, потом произнес четким и ясным голосом: – Сила взаимного притяжения двух масс равна числу, полученному умножением этих масс друг на друга и на величину гравитационной постоянной, разделенному на квадрат расстояния между ними.

Когда обучители подняли от бумаги удивленные глаза, Грон усмехнулся и произнес:

– А теперь задавайте вопросы.

Три луны пронеслись в напряженном труде. Число охотников не иссякало, но Грон ужесточил отбор и к исходу лета имел в строю почти пять тысяч клинков. Ни один князь не имел такой дружины. Это было слишком накладно для любой долины, но Дивизия во многом обеспечивала себя сама. Ни один княжеский дружинник не запятнал бы себя тем, что косил траву или охотился, заготавливая припасы на зиму, а бойцы в летних лагерях отдавали этому почти половину времени. Кроме того, Грон выдвинул патрули в степь и объявил свободное поселение на новых землях. За лето на новом месте обжились несколько тысяч семей. Через долину сплошным потоком шли телеги со скарбом. Грон отобрал десять сыновей свободных бондов, которые также признали его власть, обучил их основам агрономии и послал к поселенцам – можно было надеяться, что в следующее лето проблема с зерном будет полностью снята. Степь же все лето была тиха.

К исходу лета он открыл в долине четыре начальные школы, а в крепости Горных Барсов собрал сотню способных ребятишек, решив посвятить им и часть своего времени. Угром за лето оборудовал солидные мастерские в задней части долины и закупил много сырого железа, а Грон разработал и построил огромное водяное колесо, приводимое в действие водопадом, берущим свое начало на ледниках. Но это была временная мера. Следующим летом он собирался заняться паровой машиной.

В День зимнего солнцеворота его вновь попытались убить. Это произошло поздно вечером. Грон сидел в кабинете при свете масляной лампы и старался выдавить из памяти конструкцию перегонного куба. Что-то припоминалось, но с трудом. Его насторожило тихое дуновение. По иронии судьбы он привык, что к нему заходят в любое время суток, стуча или не стуча в дверь, и если б убийца вошел, открыв дверь пинком, то Грон, занятый своими мыслями, вряд ли вообще бы поднял голову, но тут кто-то попытался открыть дверь бесшумно. Грон чуть изменил положение тела и потянулся к сюрикену. Громко хлопнула тетива арбалета, но Грон уже скатился с кресла и метнул сюрикен. Раздался стон, потом неуверенный топот и падение. Внизу послышался шум. Грон вскочил на ноги и вылетел в коридор. Убийца валялся на полу. Сюрикен вошел в глаз. Грон несколько мгновений смотрел на труп, потом выругался и, спустившись вниз, приказал вызвать Яга. Когда тот пришел, Грон откинул плащ, которым прикрыл мертвое тело, и произнес:

– Мне нужно знать о нем все, Яг. Когда, откуда, с кем и кто, где его еще видел. И позаботься о том, чтобы таких, как он, останавливали немного дальше от дверей моего кабинета.

Яг мрачно кивнул.

Зима прошла в заботах, а как только открылись перевалы, Грона вновь вызвали на Совет. В этом году срок был назначен гораздо раньше, и Грон вынужден был поторопиться, чтобы прибыть заранее. Эгиор встретил его сумрачно.

– Баргот затевает поход.

– Куда?

– В степь.

– А зачем? – полюбопытствовал Грон.

– Они собираются вплотную заняться тобой этим летом, но, пока ты герой битвы у Рогатой скалы, тебя невозможно свалить, – он помолчал. – Что-то происходит в долинах, Грон, что-то странное. Странные люди ходят по княжеским палатам, странные вещи толкуют про тебя, странные мысли носятся в княжеских головах.

Грон осторожно спросил:

– А что толкуют про меня?

Эгиор усмехнулся:

– Будто ты посланник тьмы и хочешь лишить воли князей. Будто пьешь кровь младенцев и потому имеешь такую силу. Будто собрал у себя сотню крестьянских детей, дабы обучать их темному знанию.

Грон стиснул зубы. Что ж, этого следовало ожидать.

Совет начался достаточно мирно. Никто в этот раз не пытался оспаривать право Грона на кресло властителя долины Эгрон, и даже Баргот благосклонно склонил голову, когда Грон вежливо раскланялся с ним при встрече. После полудня, когда князья заполнили палату, князь Баргот бросил рукавицу, требуя слова. Палата оживилась. Баргот вышел на середину и окинул палату горделивым взглядом.

– Братья-властители! Сотни лет живут долины под страхом набегов. – Он сделал паузу, обводя взглядом притихшую палату. – Деды дедов отстояли наши долины от Большой орды, но долго еще после этого мать оплакивала сына, а жена мужа, а многие наделы заросли колючкой, потому что некому было бросить в землю животворное зерно. – Он вновь сделал паузу. – Но прошло время, и мы окрепли. И я хочу спросить вас, братья, не пора ли отомстить?! Не пора ли навечно избавить народ долин от аркана степняка?!

Князь говорил умело, как опытный оратор, то напоминая о доле предков, то взывая позаботиться о судьбе детей, и, когда он кончил, князья шумно заговорили, выражая одобрение. Потом послышались выкрики:

– Долина Скар пошлет дружину.

– Долина Ирум…

– Долина Ортест…

Князь Баргот стоял перед креслом Старейшего, и в глазах его светилось торжество. Когда крики умолкли, он повернулся к Старейшему и произнес:

– Кому, как не Старейшему, возглавить поход народа долин против извечного врага.

Эгиор тяжело поднялся, бросил взгляд на молчавшего все это время Грона и глухо произнес:

– Да будет так.

Тут в тишине палаты громко разнесся голос князя Эсторна:

– А почему мы не слышали голос уважаемого князя Грона? Разве Великая Погибель Кочевников не собирается поучить княжеских дружинников, как надо бить степняков?

Все лица повернулись в его сторону. Грон поднялся, быстро проиграл в голове пару сценариев, как уйти от прямого ответа на вопрос и заодно зацепить Эсторна, но потом отказался от них и просто ответил:

– Нет.

В палате опять воцарилась мертвая тишина. Потом Баргот злобно спросил:

– Я не ослышался, князь Грон сказал «НЕТ»?

Грон кивнул и спокойно и громко произнес:

– Нет и нет. Ты не ослышался, и Дивизия не пойдет в поход.

Палата взорвалась возмущенными криками. Грон несколько минут слушал дикие выкрики, требования и предложения и внезапно громко хлопнул в ладоши. От неожиданности все замолчали, а Грон тихо произнес:

– Да, вы можете лишить меня места в Совете и объявить любого другого князем долины Эгрон, но не стоит начинать поход с моей долины. Я сниму бойцов со степи и выставлю на границе пять тысяч клинков, и, клянусь, немного дружин уйдет с того поля боя. – И вышел из палаты.

Вечером он сидел в личных покоях Эгиора и пил вино.

– И все же почему? – Эгиор с болью смотрел на Грона. – Я не верю, что тебе наплевать на народ долин. Сегодня, после твоего ухода, князья чуть не лишили тебя места в Совете, мне едва удалось заставить их отложить это до конца похода. – И вновь в его голосе послышались нотки горечи. – Почему же нет?

Грон медленно заговорил:

– Понимаешь, Эгиор, если забыть о том, что я не верю в успех, то, по большому счету, я уверен, что вы сделаете только хуже. Понимаешь, вот пять поколений назад в долины пришла Большая орда, и что? Выросли дети, внуки, правнуки, мертвые рассыпались в прах, а ненависть осталась. И кто может обещать, что через пять поколений степь не вернется, чтобы отомстить?

– Если будет кто-то, кто сможет отомстить, – глухо произнес Эгиор.

Грон усмехнулся:

– Будет, степь никогда не была и не будет пустой. Даже если представить себе, что ты прав и вы вырезали всех: женщин, младенцев… Придет другой народ. И все начнется по новой.

– И что же, по-твоему, делать?

– Развернуть их клинки на север, – сказал Грон. – Я не против доказать им, что ходить сюда за добычей – себе дороже. Можно и совершить поход, но в отместку, в наказание. Против рода, хана. А идти резать всех подряд… – Он изобразил на лице крайнее неприятие этой мысли и отхлебнул вина.

– Может, ты и прав, – задумчиво произнес Эгиор, потом спросил: – Когда уезжаешь?

Грон поставил кубок на стол и поднялся.

– Сейчас. Не хочу никого вводить в искушение.

К заходу солнца его уже не было в долине.

Поход начался после окончания посева. Эгиор увел восемь тысяч дружинников и ополченцев. Многие дружины возглавили сами князья и их наследники, но Баргот отправил с дружиной одного из младших сыновей. Да и дружина была всего из полутора сотен ополченцев. Через луну Грон выслал патрули далеко в степь. А еще через пол-луны стянул полки на бивак у Рогатой скалы.

Гагригд вернулся из патруля к исходу третьей четверти. Едва он вошел в палатку, Грон сразу все понял и вскочил на ноги.

– Говори.

– Их зажали в распадке у притока Оогона. Кочевники подожгли степь с наветренной стороны, и на них несет пепел. От восьми тысяч, по моим прикидкам, осталось не больше трех, а на хвосте у них висит не менее десяти.

– Эгиор?

– Не видел, но, судя по всему, у них один командир, а то бы им не прорваться даже туда.

Грон вышел из палатки.

Они едва успели. Бой уже угасал. На месте лагеря, в распадке, клубилась степная орда. Грон за пять миль разделил Дивизию, укрыв полторы тысячи клинков за строем двух развернутых полков. Заметив подходившую на рысях Дивизию, степняки, опьяненные победой, рванули навстречу. Грон подпустил их на сорок шагов и после арбалетного залпа ударил в пики. По земле покатились всадники, приколотые пиками к лошадям, а когда резервный полк ударил во фланг, все было решено. Степняки в панике начали разбегаться. Грон ворвался в захваченный лагерь на плечах удирающих степняков, но застал там всего семь сотен пленников с умирающим Эгиором на руках. Увидев Грона, Эгиор слабо улыбнулся. Но тут же закашлялся, и на губах его выступила пена.

– Позовите князей и сыновей властителей, – тихо произнес он.

Грон махнул рукой приготовленным конным носилкам. Но Эгион отрицательно повел головой:

– Нет, не трогать меня, пока я не разрешу.

Князей и старших сыновей полегло слишком много, поэтому у ложа собралось всего трое князей, а чуть поодаль стояли семеро сыновей. Эгиор подозвал писца, прикрыл глаза и начал говорить.

– Я, Эгиор, властитель долины Эгиор и Старейший князь Атлантора, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим свидетельствую, что вручаю судьбу долины… – Он сглотнул сгусток крови, застрявший в горле, и продолжил: – И всего Атлантора властителю долины Эгрон, князю Грону. И сим требую от Палаты князей уважения моей последней воли.

Писец торопливо дописал: «Подписано собственноручно» – и передал текст князьям. Те, громогласно заявляя: «Подписано и засвидетельствовано», – подписались и передали завещание на хранение старому горцу, который был княжеским Толкователем завета. Эгиор внимательно проследил за всей церемонией, повернулся к Грону, улыбнулся и умер.

Грон сидел на коне на вершине небольшого холма и смотрел, как тяжелый таран мерно бьет в каменную стену. Это было шестое родовое гнездо, которое он разорял.

После возвращения из похода срочно собрался Совет. Когда князья заполнили палату и, поглядывая на пустой трон Старейшего, вполголоса переговаривались на своих местах, Грон встал и решительно зашагал к пустовавшему трону. Встав на нижнюю ступеньку, он повернулся к притихшему и слегка изумленному залу и произнес:

– Да будут боги благосклонны к долинам, открываю Совет.

Князь Эсторн вскочил на ноги и завопил:

– Кто дал право этому выскочке…

Но наткнулся на ледяной взгляд Грона и умолк. Грон обвел взглядом тут же притихшие ряды и начал говорить:

– Вспомните, князья, вспомните, еще пять лун назад вы кричали мне в лицо обвинения в том, что я трус, выскочка и предатель. Оглянитесь – пять новых князей сидят сегодня вместе с нами. Потому что властители Огра, Минор, Эфиргры, Зровса и Комроя мертвы. – Он выбросил руку в сторону пустого трона. – Так же как и Старейший. – Он помолчал. – А где же тот, кто призывал вас в этот поход? – И он бросил яростный взгляд на князя Баргота. А потом произнес голосом, полным сарказма: – Жив и даже упитан!

Князь Баргот вскочил и заорал, задыхаясь от ненависти:

– Если бы твоя Дивизия пошла вместе с нами…

Но Грон не дал ему закончить:

– То было бы на пять тысяч трупов больше, князь Баргот, и потом – с кем это с вами? Разве вы были там?

Князь рухнул в кресло, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, а Грон безжалостно добил его:

– И разве вы не догадывались о том, что должно произойти? Если так, то почему долина Баргот отправила со Старейшим всего полторы сотни ополченцев, из которых половина вообще была нанята за золото? И почему их возглавил ваш побочный сын, а все наследники остались дома?

Палата возбужденно зашумела. А Грон, не останавливаясь, повернулся к Эсторну:

– А вы, благородный Эсторн! Чем вызвано было то, что ваш отряд покинул войско Старейшего, едва только скрылись низкие отроги Драконьего хребта? Разве там кончается степь?

Грон подождал ответа, но так и не дождался.

– Вас предали, народ долин, – вновь заговорил он. – Предали те, кто издавна правил этим народом. И клянусь, я найду тех, кто подставил Эгиора. Атлантор изменился, старейшины, – продолжал он, – вы привыкли быть полными властителями в своих долинах, а между тем чужие люди вершат там черные дела. – Он наставил палец на одного из князей. – Вспомни, князь Сонгар, что стало с твоим старшим сыном, когда ты не послушал нового Толкователя завета? А у тебя, князь Эмиор, умерла жена, потому что Толкователь завета оказался никудышным лекарем. И в то же время он постоянно стоит у тебя над ухом. Что принесли тебе его советы? Ссору с домом Страгана и другими соседями, с которыми ваш род сотни лет жил в мире? – Грон обвел лица лордов горящим взглядом, они с Ягом немало поработали в этот год, собирая сведения. Ниточка от мертвого убийцы потянулась далеко… – Как же вы могли допустить, властители долин, что в ваших домах обосновались те, кто внуздал вас, как крестьянин мула?!

В Палате некоторое время стояла тишина. Грон был уверен, что князь Баргот был одним из немногих, кто догадывался, а возможно, даже хорошо знал о том, что новые Толкователи завета, появившиеся во многих княжеских домах, не совсем обычны, однако было видно, что и он поражен тем, насколько нагло они хозяйничали в долинах. Князь Сонгар пробормотал:

– А ведь, клянусь духами предков, он прав.

Грон с горечью произнес:

– Вы ослепли, властители. – И он повернулся и пошел к своему креслу.

Только он опустился на сиденье, с места вскочил князь Эмиор и бросился к выходу. Уже в дверях он обернулся и зловеще прошептал:

– Поджарю, на ме-е-едленном огне.

Это было последней каплей. Князья ринулись к выходу. Грон поднялся и крикнул:

– Стойте! – Все замерли, будто уже привыкнув повиноваться его голосу. – Я знаю, вы хотите отомстить предателям, появившимся в ваших домах, но кресло Старейшего все еще пустует…

Он обвел взглядом лица, на которых была написана досада: князья горели желанием ринуться в свои долины. Издавна происходящее в долинах волновало их гораздо больше того, что творилось в Палате Совета.

– Мы должны собраться не позднее чем через луну, – сказал Грон.

Князья замешкались – определять дату Совета мог только Старейший или вся Палата голосованием, – но кто-то, самый нетерпеливый, уже двинулся по коридору, и за ним потянулись остальные. Грон покидал Палату в одиночестве, он улыбался. Такой срок не давал князьям времени раскрутить своих пленников до конца. А главное, сегодня все они дали ему право быть главою Совета князей. Многие еще не осознали это, но он вскоре просветит их. Среди князей, как и среди остальных людей, большая часть привыкла плыть по течению, и для таких большим облегчением будет согласиться с уже принятым решением.

Через луну Совет собрался вновь. Когда Грон занял место рядом с троном Старейшего, никто уже не кричал ему, что он выскочка, и Грон расценил это как обнадеживающий знак.

– Я сожалею, лорды, что наш прошлый Совет не был окончен, а потому будем считать нынешний его продолжением.

Грон увидел, как изменилось лицо князя Баргота. За прошедшее время он хорошо разобрался в процессуальных тонкостях порядка избрания нового Старейшего. Совет не мог быть закончен до того, как изберет Старейшего, и если бы он сейчас открыл собрание как новый Совет, то Баргот в случае своего проигрыша мог бы обвинить его в нарушении завета. А в том, что Баргот метит сам на трон Старейшего, не сомневался даже тот, кто еще не понял, что там уже почти обосновался Грон.

Не успел Грон договорить, как на пол перед ним шлепнулась рукавица Баргота. Грон с полупоклоном повернулся к князю:

– Слово князю Барготу, благороднейшие.

Баргот поднялся, сделал шаг вперед и уткнул в Грона торжествующий взгляд:

– Я обвиняю!