Текст книги "Картограф (СИ)"

Автор книги: Роман Комаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Я взял его на ладонь и говорю: «Кузя, ты, что ли?» Он как прыгнет, как зачирикает. Радуется, что я его признал. Посадил его обратно в клетку и пошел к ведуну. Так и так, мол, выручай, беда стряслась с корешком. Ведун помялся – он у нас степенный, важный такой – и говорит: веди мне живого барана, да пожирней, может, что и придумаю. Я привел. Не жирного, какой был. Последнего отдал, хотел на базаре продать, а вот, не случилось. Ведун увел барана в сторонку и давай шептать над ним молитву. Знамо дело, я испугался. Вдруг он меня испортит, или на детишек сглаз наведет. А Кузя в клетке так и бьется, так и бьется. Подошел ко мне ведун, взял за руку и молвит: ничего поделать нельзя. Быть ему птицей до скончания века. А почему, спрашиваю, это приключилось? За что несчастие? Ведун руками только разводит. Неисповедимы пути Господни, а верно, оченно добрый был Кузя мужик. Пожалел птицу-блядуницу и забрал себе ее грех. С тем и жить ему.

– Постойте, – сказал Филя дрожащим голосом. – Он что, до сих пор птица?

– В прошлом году помер. Кот добрался и сожрал, только крылышко и осталось. Дочка в обмороке валялась, прикипела к нему, и он к ней. Кота, гниду такую, я на заборе повесил.

Филю колотила дрожь. В голове билось только одно: «Настенька, Настенька, Настенька!» Тогда, в поезде, она пожалела краба – эту мерзость, отрыжку черного колдовства. И теперь за свою доброту она превратится в краба? О нет, нет, врет Атлант, это не может быть правдой. Филя запустил руки в волосы и с силой принялся их рвать.

– Ты что, ты что, сынок? Успокойся! Сестра, у него опять припадок.

Несколько человек вбежало в палату и схватило Филю, который орал и катался по койке. Он пинался, кусал чьи-то толстые соленые пальцы, выгибал спину дугой. Он не заметил, как игла вонзилась ему в бедро. Свинцовая тяжесть превратила тело в монолит, мышцы не слушались, крик затухал. «Куда меня? – думал он, падая в черноту. – Бежать! Настенька! Краб... не жалей... не надо...»

Он замер и больше ничего не чувствовал. Атлант поправил на нем одеяло и беззвучно лег на свою койку. Буква «Мыслете» на его груди засияла и превратилась в слово «Момон». Атлант блаженно улыбался.

Настенька

Филю выписали в середине декабря. Было не понятно, отчего его так долго держат в больнице, когда для срочных больных коек не хватает. Профессора отвезли в сумасшедший дом, молчальник Пашка тихо преставился, кислотный Петрович упорно жил в палате и с удовольствием хлебал баланду в столовой. Атланта забрала жена – блеклая женщина с повадками пищевой моли. Приносили новых пациентов – раненых, обмороженных, угоревших. Филя проводил дни, мрачно уставившись в стену. Он пытался в сколах краски разглядеть черты африканских зверей и птиц. Это занимало его гораздо больше, чем человеческая возня за спиной. Его водили на процедуры, бесстыдно стаскивали штаны и кололи уколы. Он стоически терпел. В больничной жизни была одна несомненная радость – сюда, в эти казенные стены, не залетал Додон. Ни разу Филя не слышал его противный голос в своей голове.

Витя приехал, чтобы отвезти его домой. Он принес смену белья и несколько апельсинов для обитателей палаты.

– К чему эти подачки? – пробурчал Филя. – Не в коня корм. Погляди, им бы в театре Кощея играть.

– Пусть питаются. Витамины! – улыбнулся Витя. Шкет с забинтованным ухом благодарно принял апельсин и сожрал его вместе с кожурой. Яркий цитрусовый запах оживил комнату, и Филя немного воспрянул духом.

– Болит? – спросил Витя, указывая на ногу. – Помочь тебе спуститься?

– Зажило.

Рана сошлась, сукровица перестала пропитывать подштанники. Швы сняли. Кожа под чешуей нестерпимо чесалась, и Филя подолгу не спал, расцарапывая бедро. Чешуйки окостенели и вросли, казалось, еще глубже, их теперь разве что зубным инструментом драть. Когда Филя спросил у доктора, как же ему в домашних условиях лечить это безобразие, тот протянул ему листок с рецептом. «Борная мазь, – с трудом разобрал Филя витиеватые каракули. – Он меня за дурака держит, что ли? Еще бы лист лопуха посоветовал привязывать. Шарлатан!»

В Малярове за время его отсутствия ничего не изменилось. Варвара Михайловна постилась, и вместо сытных пирогов потчевала семью пустыми щами и квашеной капустой. Вера почти не появлялась дома. Филя понятия не имел, что он скажет и сделает, если столкнется с ней нос к носу. Как бы не покалечить сгоряча. Побаивался он и того, что Вера продаст его другому благодетелю, и тогда все сызнова.

С каким-то особым злорадством Филя поделился с Валентиной знанием о Вериных вредных привычках. На, мол, получай, пускай семья узнает! Мало было блуда, теперь еще и наркоманит. Валентина расстроилась и пообещала, что поговорит с сестрой. На этом и порешили.

Витя радовался возвращению Фили, как ребенок. Он наконец-то научил лягушку ловить стрелы и собирался в дорогу. Под кроватью хранил вещмешок, куда то и дело что-то клал – спички, соль в коробке, теплые носки. Вечерами он устраивался у печки и до рези в глазах смотрел на карту, пытаясь разобрать, что же на ней нарисовано. Смазанные контуры строго хранили секрет. Витя вздыхал и убирал карту под матрас, надеясь, что следующий день принесет ему разгадку.

По приезде Филя сразу же занялся выбеливанием пергамена. Лист попался упрямый, буквы долго не сходили, и даже после двухдневного замачивания немногое изменилось.

– Крепкая молитва была написана, – заметил Витя. – Въелась.

– Да какая, к дьяволу, молитва, это букварь! Как отскрести? Может, щелоком?

– Не смей, загубишь дело. Попробуй ногтем.

И Филя попробовал. Он скреб и скреб, пока ноготь не расслоился. Тогда он, превозмогая адскую боль, срезал с ноги крупную чешуйку и принялся работать ею. Буквы сходили, как кожура со спелого плода. Лист очистился, побелел. Чуть шероховатая поверхность была горячей и напоминала лошадиный бок, только без навозной нотки в воздухе. Филе хотелось остаться на ночь одному, чтобы полностью посвятить себя карте и не вслушиваться поминутно в Витин храп, но уловить момент не удавалось. Витя разленился и все реже ездил таксовать.

– Деньги есть, – отмахивался он от Фили. – Чего жопу зря морозить?

Филя подождал пару дней, сцепив зубы, и понял, что бесполезно. Медлить нельзя. В полночь, когда в доме затих последний шорох, он достал из пальто взятый с боя скальпель, развернул выбеленный лист и лег на тюфяк.

«Додон, ты здесь? – мысленно спросил Филя. По спине побежали мурашки, лоб покрылся испариной. Додон не откликнулся. Стояла гробовая тишина, от которой ломило в ушах.

«Додон! – закричал Филя. – Додон, ты где?»

И опять ничего. За окном завыл ветер, береза жалко мотала ветками и стучалась в стекло – пощади, пусти погреться. Филя напрягся. Куда улетел этот гад, где его носит? Когда не нужен – тут как тут, смущает, ввергает в грех, вертит хвостом, а нынче, когда он в горячке и так нуждается в нем – шиш, растворился, исчез! Филя еще долго безуспешно звал Додона и дождался только залпа Витиного храпа.

«Что ж, нарисую без его помощи».

Филя полоснул скальпелем по руке, смежил веки и принялся наносить рисунок на пергамен. Кровь шла неохотно, быстро высыхала. Оставалось надеяться, что столь малого ее количества все же хватит. Закончив рисунок, Филя зажал рану рукой, кое-как обмотался первой попавшейся тряпкой и в изнеможении улегся на тюфяк. Утром, как только проснулся, он первым делом схватил карту. Ему не удалось сдержать горестный вопль.

– Что, что? – забормотал сонный Витя, вскакивая на постели. – Грабят, убивают?

– Нет, – сокрушенно сказал Филя. – Если бы!

– Чего тогда шумишь? Сколько натикало?

– Полдевятого.

– Тю! Спать еще и спать.

– Так спи, кто не велит.

Но Витя с хрустом потянулся и спрыгнул с кровати.

– Карту рисовал? – спросил он, кивая на перебинтованную Филину руку.

– Так...

– Давай, показывай!

– Нечего показывать, – сказал Филя. – Не получилось.

Он подал ему пергамен. Витя озадаченно осмотрел обе стороны.

– А карта где?

– Сам хотел бы знать. Рисовал-рисовал, а утром все исчезло.

– Может, листок другой? А тот куда-нибудь завалился.

– Нет, я один выбелил. Других не было.

– Беда!

Филя что есть силы ударил тюфяк кулаком. Удовлетворения не почувствовал, пришлось повторить. И еще раз, и еще.

– Хорош беситься, – раздраженно сказал Витя. – Пыль поднимаешь. Отвел душу и будет!

– Нет у меня души! У меня ничего нет!! Господи, Настенька!

Боль в языке показалась ему спасительной, и он завопил:

– Боже, боже, боже, боже!

– Заткнешься ты или нет?! – Витя подскочил к нему и зажал рот рукой. – Кончай блажить. Без тебя тошно.

Филя зарычал, как зверь. И вдруг что-то маленькое и нежное с хрустом переломилось в нем. Он встал, вытер лицо и принялся одеваться.

– Ты куда? – озабоченно спросил Витя.

– Скоро вернусь, – он надвинул шапку на брови, избегая его взгляда, и вышел вон.

В коридоре чуть помедлил, огляделся. Снял со стены зеркало, вынес его во двор и разбил о березу. Осколков было много. Филя порылся и выбрал самый крупный, зазубренный и кривой. Сунул в карман пальто – порвал подкладку. Не жаль, не жаль, теперь все равно.

Машину удалось поймать не сразу. Он прилично померз на обочине, переминаясь с ноги на ногу. Филя уже подумывал, не попросить ли Витю подвезти его до места, как вдруг неподалеку затормозил небольшой черный автомобиль с оленем на капоте.

– Степка? – Филя не верил своим глазам.

– Он самый. Тебе опять куда-то надо? На набережную? Чего застыл, садись, время – деньги.

Филя сел, назвал улицу, и они поехали.

– А я, признаться, с плохими новостями к тебе еду. Не могу разыскать твоего краба. Все перерыл, дворников вопросами замучил, архивы поднял. С квартиры он съехал, в нумера не заселялся. Нигде нет – как сквозь землю провалился.

– Не страшно, – сказал Филя спокойно. – Я понимаю.

– Руки опустил? – сочувственно спросил Степка. – Я знаю одного экстрасенса, он больше по кладам, но и за людей иногда берется. Хочешь, познакомлю?

– Нет, не надо.

– И правильно! Эти колдуны – тот еще сброд. Тень на плетень наведут, а ты потом живи, писка мышиного бойся.

Филя бездумно смотрел в окно. Осколок в кармане отплясывал чечетку, рвался наружу – почти вывалился, приходилось слегка поддерживать рукой. Степка молча курил, стряхивая пепел на пол.

– Приехали! – сказал он. – Дождаться тебя?

– Я надолго. Бывай, Степан.

Можно было подъехать поближе, но не хотелось, чтобы Степка знал, куда он держит путь. Несколько кварталов Филя прошел пешком, потом сел на трамвай. Сошел раньше времени, дважды пересек дорогу, стараясь избегать многолюдных участков. Поминутно озирался: нет ли за ним хвоста? Прохожие семенили мимо, огибали кучи снега, которые накидали мужики, расчищая дворы. Филя ощупал осколок, и тот ворохнулся, как живой.

– Не спеши. Чуть-чуть осталось, – сказал Филя. – Почти пришли.

Он прибавил шагу и вскоре оказался у нужного дома. Уверенно и слегка лениво постучал в дверь.

– Ты что здесь делаешь? – вскричала почтенная старушка Ильинична. Филя грубо отпихнул ее в сторону и кинулся в дом. – Стой, кому говорят! Полкан, Полкаша!!

Времени было в обрез. Он бежал вперед по анфиладам темных комнат и коридоров, сбивал стулья, запинался о ковры, перепрыгивал напольные вазы. С лязгом и грохотом покатился горшок с геранью, который он задел, дергая очередную дверь. Грязь и листья брызнули на ковер. От грохота в глубине дома проснулась болонка и залилась то ли лаем, то ли чихом. Тетки нигде не было. Филя со всей силы сжал осколок. «Думай, думай! Она здесь. Спряталась!»

Он заглядывал во все углы, переворачивал кресла, нырнул под диван. Щель между ним и полом была мала, но ему казалось, что тетка могла туда втиснуться. И вдруг в коридоре что-то мелькнуло. Она! Филя бросился вдогонку. Тетка в ужасе бежала от него, как нимфа от древнегреческого бога. Длинное домашнее платье картинно развевалось. Старая Горгона показала такую прыть, что Филя едва поспевал за ней. Пытался ухватить край платья, но он ускользал.

Погоня затягивалась. Тетка пропала из виду. «Где эта продувная бестия? – в раздражении подумал Филя. – Не могла далеко уйти. Сейчас я ее прищучу!» Дверь гардеробной была приоткрыта, тетка беспомощно зарылась в шубы и глядела оттуда на Филю испуганными глазами.

– Что тебе нужно? – взвизгнула она. – Оставь меня в покое.

Филя на секунду поймал свое отражение в осколке. Он понял причину ее страха – сейчас он был больше похож на монстра, чем на человека. Полуседые волосы встали дыбом, зубы ощерены, выражение лица злодейское, в руках зажато орудие убийства. Он сам такого не пустил бы на порог.

– Тетя, – сказал он неожиданно ровным голосом. – Давайте поговорим как цивилизованные люди. Вылезайте из шкафа.

– Нет, нет! Уходи!

Разговаривать среди лис и норок было неловко. Филя схватил тетку за шиворот и повел в коридор.

– В гостиную! – приказал он, и тетка поплелась. Жидкие щеки нервически плясали.

Внезапно навстречу им выскочила Ильинична. Она тащила за собой крупного паса шоколадной масти, должно быть, Полкана. Тот упирался, поскуливал и выглядел весьма жалко. «Его и блоха есть не станет, побрезгует!» – развеселился Филя. Полкана он не боялся.

– Хватай его, Полкан! Рви его! – закричала Горгона.

Ильинична ослабила цепь, но пес не спешил в атаку. Он посмотрел на Филю затуманенными очами, зевнул и отвернулся. Горгона побелела от злости.

– Не стой столбом, скотина! Хозяйку убивают, а ему насрать.

– Я вас еще не убивал. И не собирался. Будете вопить – передумаю.

Горгона заплакала.

– Что это за наказанье мне такое? У всех родня как родня, а у меня головорезы.

– Попрошу не обобщать, – рассердился Филя. – Кто, кроме меня, головорез? Настенька?

Горгона надулась. Все вместе они добрались до гостиной, где стоял лютый холод: полдома было отключено от отопления. Горгона нещадно экономила. Что, жизнь дала трещину? Обанкротилась мыловарня?

– Садитесь, – почти любезно предложил Филя, подталкивая ее к стулу. – В ногах правды нет.

– А в жопе, думаешь, она есть? – поинтересовалась Горгона, плюхаясь на сиденье.

– В вашей – сомневаюсь. Хотя сейчас проверим. Как поживаете, тетушка?

– Ты мне зубы не заговаривай. Явился, чтоб о здоровье моем узнать, Филимон? Решил, сдохла? Выкуси, жива, и ни копейки тебе не оставлю! Вычеркнула из завещания. Не попируешь на моих костях.

– Копейки мне ни к чему, – устало сказал Филя. Полкан лег у его ног, пристроив лобастую голову на хвост. – Можете вычеркивать меня откуда угодно. Я не затем пришел. Стало быть, вы в добром здравии. Я рад.

И он небрежно перебросил осколок из ладони в ладонь. Тетка завороженно следила за его движениями.

– Прошу лишних выйди, – приказал он Ильиничне. – Разговор конфиденциальный.

– Не смей командовать в моем доме! Ильинична, останься.

Старушка заметалась. Филя сделал выпад в ее сторону, чиркнув осколком по воздуху, и старушку как ветром сдуло. Полкан гавкнул ей вслед и опять залег. Горгона разразилась площадной бранью.

– Довольно! Теперь к делу. В прошлый раз, когда я к вам приезжал, вы сказали, что знаете краба.

– Какого еще краба? Выдумал тоже!

– Не врите. Григория Антоновича, вот какого краба. Где он живет?

– Не знаю и знать не хочу!

– Хорошо. Диалога не получается, давайте по-другому, – Филя встал, медленно подошел к тетке и приставил осколок к ее толстой шее. Внезапно под кожей проступила артерия. Она словно вырвалась из жира, в котором жила долгие годы. Осколок с жадностью потянулся к ней, но Филя крепко держал его в кулаке.

– Итак, где, говорите, квартирует Григорий, свет, Антонович? – ласково спросил Филя.

Горгона молчала.

– Что вам в нем? Я всего лишь прошу адрес, неужели так сложно дать?

– Тебе? Ни за что! – отчеканила тетка, косясь на осколок.

Небрежным движением, будто отгонял комара, Филя развернул осколок так, чтоб наверняка поймать ее отражение, и втопил острие в рыхлую плоть. Тетка завизжала и попыталась вырваться. Он быстро вернул инструмент в исходную позицию.

– Мне продолжить?

– Стой! Я скажу, – прохрипела Горгона. – Петушиный проезд, доходный дом купца Чебукчеева.

– А вдруг обманываете?

– Христом Богом клянусь.

Филя поморщился.

– Нет, давайте так. Я беру с собой вашу болонку. Не нахожу краба по адресу – я ее убиваю. Идет?

– Тварь! Сатана! Сукин ты сын! Шкура!

Филя со вздохом принялся ждать окончания тирады.

– Мразь! Гнида! Щенок!

– О, комплименты пошли.

– Убирайся вон! Полицию позову. В тюряге сгниешь, сволочь!

– Зовите, зовите. Мне-то все равно, я полиции не боюсь, а вот вам, если обманули, не жить. Понятно?

Он толкнул стул, и тетка упала на пол. Ее грузное, дряблое тело закрыло собой ковер. Филя плюнул и вышел.

Ильинична тряслась у двери. Он не взглянул в ее сторону и быстро побежал к выходу. По пути ему попалась хозяйская болонка – она дожирала в коридоре ощипанный черный зонт. Филя решил ее не брать. Что-то подсказывало ему, тетка не обманула.

Он быстро поймал такси. До Петушиного проезда было рукой подать – всего-то квартал или два. Таксист – сурового вида калмык в малахае – не произнес ни слова, только натужно сопел. Филя расплатился и выскочил из автомобиля. Доходный дом купца Чебукчеева был прямо перед ним – серый, облупленный, с перекосившимися ставнями, выбитыми окнами. Не дом – хлев распоследний.

Филя юркнул внутрь. Пахло жареной рыбой и кошачьей мочой. Наверху кто-то терзал расстроенное пианино. Заунывно плакал маленький ребенок. Филя принялся читать таблички на дверях.

«Супруги Пронины», «Профессор Н.Н. Лапушкин», «Г-н П.Д. Беликов», «Г-н Г.А. Гранчио», и от руки написанное «Дуся Ложкина, звонить три раза».

«Г.А. – это он! Нашел!».

Дрожа всем телом, Филя позвонил в звонок. Никто не ответил. Пианино продолжало дребезжать и фальшивить. Ребенок на секунду притих, набрал в легкие побольше воздуха и разразился очередной порцией плача. Филя позвонил еще и еще, а когда не открыли, принялся молотить в почтовый ящик. Тишина!

«Выбью дверь», – решил он и уже прицелился плечом, но заметил, что под ковриком блеснул ключ. Как это кстати и как недальновидно со стороны краба. Беспечный монстр.

Филя воровато оглянулся и открыл дверь. На цыпочках прошел внутрь. Квартира казалась нежилой. Занавески плотно задернуты, мебель в чехлах. В прихожей валялся полураскрытый чемодан, из которого выползли галстуки, мятые рубашки, трико. У входа топорщилась кверху носами пара ботинок странной формы. И по этому адресу краба не оказалось! Покинул помещение, как старый панцирь. Исчез, чтоб ему пусто было. Филя в изнеможении опустился на колени. Все было напрасно. От горя и безысходности он завыл, вцепляясь ногтями себе в щеки.

И вдруг он краем глаза уловил движение. Филя вскинул голову и осмотрелся. За небольшой шторкой на столе стоял аквариум. Вода в нем почти высохла, стеклянные стенки покрылись белесым налетом. А внутри... внутри сидело что-то живое. Это был маленький – со спичечную коробку – крабик неприхотливого коричневого цвета. Он чуть прижал к себе клешни и возбужденно перебирал ножками.

– Настенька! – вскрикнул Филя и упал в обморок.

Он был без сознания не больше минуты. Во всяком случае, ему так показалось. Поднялся локтях, сел. Крабик следил за каждым его движением. Филя схватил аквариум в охапку и бросился вон из квартиры. Дверь решил не запирать: пусть воры растащат имущество господина Гранчио. Кого это теперь волнует? Главное, Настенька с ним. Он нашел ее!

На лестнице ему перегородил дорогу толстяк в драповом пальто.

– Ты кто такой? – спросил он, притиснув Филю к стене. – Куда посуду тащишь?

– Я грузчик, – нашелся Филя. – Григорий Антонович съезжать изволят. Вот, вещи ношу-с.

– Мне не сообщали, – раздосадованно сказал толстяк. – За квартиру он платить собирается?

– А то! Деньги на комоде оставлены. В конвертике.

– Пойду посмотрю.

Филя опрометью кинулся вниз. «Только бы не уронить!» – думал он. Выскочил на улицу – и во двор. Там он стащил с себя пальто и накрыл им аквариум. Филя бежал, не разбирая дороги – утопал в палисадниках, перепрыгивал сугробы, спотыкался о поребрики. Наконец его вынесло к оживленному шоссе. Он встал у обочины и принялся голосовать. Такси не желали останавливаться: безумный седой гражданин в легкой одежде прыгает, как кузнечик, прижимает к груди подозрительный сверток. Он дождался машины с шашечками и вышел перед ней на проезжую часть. Таксист вдарил по тормозам и матерно обложил его в окошко. Филя, ничтоже сумняшеся, залез в машину и приказал:

– Везите в Малярово, живо!

Такстист покосился на него:

– А деньги у тебя есть?

Филя показал деньги. Таксист кивнул.

– Что везешь?

– Аквариум.

– Рыбки?

– Нет, краб.

– Вот оно как! Мода, что ли, новая?

– Вроде того. Давайте быстрее, замерзает.

– Куда торопишься? Быстро только на тот свет попадают. Доедем, помолясь.

Филя сжал аквариум в объятьях. Рыданья душили его, но он решил держаться до последнего. Не раскисать, не время! Дома погорюет вволю над загубленной Настенькиной жизнью. Сейчас важно одно – сестра с ним, в безопасности! А он уж найдет способ обратить ее вновь человека. Понадобится отдать всю кровь до капли – отдаст. Он картограф, он нарисует ей новое тело. Вынет из своего кости и построит обитель для ее души. Она не останется навек крабом! Ни за что!

– А чем кормишь? – небрежно поинтересовался таксист.

– Человечиной, – брякнул Филя.

– Шутник! Ладно, не хочешь – не говори.

Филя приподнял край пальто. Краб в аквариуме метался по камешкам. Филя вздохнул и опустил ткань обратно.

Гиена

– Ты уверен, что это Настенька? – озабоченно спросил Витя, разглядывая краба. Аквариум стоял на столе, туда долили воды, и теперь камни почти полностью были ею закрыты. Краб суетливо перебирал ногами и таращил на Витю круглые черные глаза.

– Уверен, – сказал Филя. – Видишь, на спинке темная полоса влево загибается. Косичка, она всегда у нее так лежала.

Витя недоверчиво хмыкнул.

– Бред какой-то. Человек превращается в животное. А может, и моя лягушка – тоже девчонка?

– Поцелуй – увидишь.

Витя потянулся в карман и достал лягушку. За последний месяц она потолстела, что не мешало ей, однако, резво прыгать. Лягушка с подозрением покосилась на краба. Витя выдохнул и угостил ее быстрым, легким поцелуем. Ничего не произошло. Филя рассмеялся.

– Дурак! – обиделся Витя.

Филя подсел к столу и принялся наблюдать за крабом. С чего он решил, что это Настенька? Вдруг он ошибся? Тогда нельзя прекращать поиски, иначе беды не миновать. А если Атлант выдумал историю про птицу-блядуницу? Что ему стоило навешать лапши на уши наивному соседу по палате? Краб остановился и щелкнул маленькими клешнями, как будто перерезал невидимую нитку.

– А чем они питаются? – поинтересовался Витя.

– Крабы-то? Не знаю. Попробуем дать мяса.

Витя замялся:

– Мяса... как бы нет.

Филя напрягся. Он истратил на такси последние деньги, и теперь его ждала полная нищета. Пора торговать картами, иначе он повиснет на шее у Зязиных мертвым грузом, и они рано или поздно выкинут его на мороз вместе с Настенькой.

– Витя, у тебя есть знакомые, которым нужна карта?

– Дай подумать. Недавно кто-то спрашивал. Завтра приведу!

– Сколько мне попросить? Рублей двадцать?

– Ты больной? Двадцать рублей! За карту! Двести, а то и триста.

– Обдираловка.

– Ничего не обдираловка. Будешь мяться, вмиг облапошат. Ты же картограф, держи фасон!

– Уже держу, – сказал Филя и посмотрел на искалеченную левую руку.

– А мяса я в долг возьму. Сиди здесь, я скоро вернусь.

Витя убежал. Его не было с полчаса, крабик беспокойно метался, скреб стенки аквариума. Как долго Настенька голодала? Когда Григорий Антонович покинул свое жилище? Ах, ничего-то он не спросил, не разузнал! Рванул, как полоумный, с аквариумом в руках, а надо было обойти этажи, поговорить с соседями. Кто он сейчас в их глазах? Вор, расхититель собственности, мародер!

И опять же непонятно, как вернуть сестру в прежнее состояние. Атлант что-то упоминал о ведуне. Взять бы адресок, нанести визит. Может, дело выеденного яйца не стоит. Если Настенька приняла на себя грех краба, то он, Филя, готов забрать эту ношу. Стать крабом не худшая участь. Опостылеет жизнь – он кинется под ноги тому же Вите, и хитиновая оболочка хрустнет под его могучей пятой. А Настенька будет жить, выйдет замуж, нарожает детишек, помянет его в Духов день, всплакнет. Лучшее, чистейшее существо. Не то, что он, грешник, убийца.

Ужас содеянного опять навалился на Филю, и он забился в судорогах, кусая собственный кулак. Что он натворил, как низко пал, как наказан! Сила Силыч – отпетый негодяй, но разве он заслуживал казни? Как мог он, Филя, решить, что вправе судить и приговаривать к смерти? «Додон! – кричал Филя в агонии. – Додон!!» Демон не отозвался, в ушах зазвенело от напряжения. Филя затих. Краб, как ему показалось, встревоженно припал к стеклу.

– Не бойся, Настенька, – тихо сказал Филя. – Со мной все хорошо.

Тем временем вернулся Витя.

– Я все узнал! – бодро отрапортовал он. – Собирайся, едем.

– Куда?

– В магазин. Я поспрашивал у наших, оказалось, Мишка раньше разводил барбусов.

– Чего?

– Барбусов, рыбок таких ромбиком, полосатых.

– При чем тут рыбы? – взорвался Филя. – У меня краб! Разницу чуешь?

– Погоди, не спеши. Мишка брался и за крабов. Правда, они у него быстро передохли. Так вот, мясом кормить нельзя. Надо особый корм. Он сказал, куда ехать, там все купим.

– Витя, окстись, ночь-полночь!

– Ничего, хозяин живет над магазином. Разбудим.

– А платить чем? Я на мели!

– Картой расплатишься. Ну, поехали, что ли? Или решил сестру голодом заморить?

Филя оделся в два счета. На всякий случай захватил с собой скальпель и осколок зеркала. Вариант с нападением на хозяина и ограблением магазина он теперь не исключал. Но Витя был иного мнения: он не надел кольчугу, только накинул обтрепанного вида ватник. Лягушку оставил дома, стало быть, думает обойтись без насилия. Что ж, к лучшему, пора остановить паденье и продираться назад, в законопослушную жизнь.

Окна магазинчика товаров для животных были темны, но наверху горел свет. Форточка приоткрылась от ветра, патефон наигрывал легкомысленную песенку. Пока Филя рассматривал витрину, где хозяин выставил клетку с игуаной, Витя сосредоточенно и планомерно жал на звонок. Мелодия осеклась, запнулась, в окне показался мужчина.

– Чего надо? – крикнул он.

– Пустите, мы по делу пришли! – сказал Витя и зачем-то помахал рукой.

– По какому?

– Неудобно отсюда разговаривать.

– Сейчас спущусь.

Хозяин отпер, и они вошли внутрь. Небольшое, плохо освещенное помещение было сплошь заставлено клетками. У самого потолка возились попугаи: тут были и робкие неразлучники, и носатый самодовольный ара, и жако, чем-то отдаленно похожий на курочку-пеструшку. В большой просторной клетке грустила обезьяна. Когда включился свет, она принялась бешено скакать и трясти прутья. Миска с водой перевернулась и вымочила ей лапу. На пол полетели опилки, яблочные сердцевины и помет.

У дальней стены Филя приметил аквариумы. Толстобрюхий сом лениво вился по стеклу, растопырив плавники. У самой кромки воды плавала черепаха. Стаи рыбешек нервно метались меж грязноватых водорослей. Крабов не было. Это внушало опасения.

– Итак? – сказал хозяин с нажимом. Вид у него был недовольный.

– Простите, что побеспокоили, – начал Филя, для приличия поклонившись. – Видите ли, я сегодня стал... обладателем краба. Как кормить, не знаю, боюсь погубить. Не могли бы вы мне помочь?

– И ради этого вы меня выдернули из постели? – вскричал хозяин. Он демонстративно оправил пижамные штаны, которые сползали с круглого, навыкате живота, поросшего редким волосом.

Филя моргал глазами.

– А известно ли вам, молодой человек, что крабы месяцами могут не принимать пищу? Приезжайте завтра днем, тогда и поговорим.

– Стойте! – вмешался Витя. – Вы все равно уже спустились. Отсыпьте нам корма, чтобы два раза не гонять.

– Не так-то это просто. Краб – животное прихотливое. У вас какой, мохнаторукий?

Филя растерялся:

– Не знаю. Нет, не очень мохнатый, скорее гладкий. Маленький такой, со спичечный коробок.

Хозяин тяжело вздохнул и принялся копаться в большом ящике.

– Обычно для крабов берут рыбий корм и сушеную креветку. Если хотите, подкармливайте геркулесом, кукурузой или фруктами. Некоторые дают горох. Распаренный, само собой, не сухой. Перекармливать нельзя, сдохнет. С вас рубль сорок.

Филя вопросительно посмотрел на Витю, и тот дурашливо вывернул карман, откуда посыпалась семечковая шелуха.

– У нас нет денег, – сказал Филя. Краска бросилась ему в лицо, щеки запылали.

– Что? Обмануть меня решили? Вон отсюда, шпана!

– Постойте, погодите. Мы расплатимся. Я картограф. Вам не нужна карта?

– Прямо здесь рисовать будете?

– Могу и здесь, но лучше дома. Я вам в залог оставлю документы. Или пальто, хотите пальто? Ночью карту нарисую, а утром привезу.

Хозяин почесал подбородок.

– Вы, значит, картограф? Странно, такой молодой. Необычно. Карта, пожалуй, прямо сейчас мне не нужна, но предложение заманчивое. Ловлю на слове. А пока можете оказать мне одну услугу, и корм ваш.

Филя и Витя дружно закивали головами, как два брата-акробата.

– У меня есть клиент, которому надо доставить товар. Днем времени не было, я собирался поутру. Вы ведь на машине? Отлично! Ехать недалеко, дело буквально пяти минут.

Хозяин обогнул стеллаж с клетками, в которых сидели разноцветные морские свинки, и вынес чучело гиены.

– Держите! Немного пыльная, потом отряхнетесь. Везти в Копейный переулок. Дом, если не ошибаюсь, первый. Увидите, он особенный.

– Кому передать? – спросил Витя.

– Майору Шевякову. Лично в руки.

Филя принял гиену. Таксидермист, сделавший это чучело, отличался несколько извращенным чувством юмора. Задние лапы, согнутые в полуприседе, упирались в деревянную подставку, а передние были вытянуты вперед, словно гиена бросалась кому-то в объятья. Чучело долгое время валялось без дела и облезло. Жесткая шерсть загибалась в разные стороны, у лопатки зияла плешь. Морда щерилась в злобном оскале, но глаза, навыкате и косые, портили картину. Более непрезентабельного и дурацкого чучела Филе не приходилось видеть. Он обхватил гиену покрепче и прижал к себе. И тут его потрясло ощущение, что он держит не мертвое животное, а человеческий труп. Вонь разложения улетучилась – запах смерти и скорби остался. Филя зажмурился: перед его мысленным взором встал негритенок лет семи – восьми, девочка. Над круглыми ушками дыбом стояли кудри, тощее тельце болталось в одежде с чужого плеча. Милое дитя, любимица матери. Пожалела колдуна, подала ему воды в плошке.

– Молодой человек, с вами все в порядке? – спросил хозяин.

– А? – протянул Филя, выныривая из дремы. – Простите, откуда у вас это чучело?