Текст книги "Без обезьяны"

Автор книги: Роман Подольный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

ТОЧКА, ТОЧКА, ЗАПЯТАЯ...

«Ротик, рожица кривая, ручки, ножки, огуречик – вот и вышел человечек...» Так поётся в детской песенке.

На протяжении эволюции у человека менялся не только мозг. От пят до темени, от пальцев ног до волос на голове – всё менялось в человеке. Прежде всего, конечно, ноги, – ведь именно они стали первым чисто человеческим органом. Ноги выпрямились, отставленный в сторону обезьяний большой палец на ноге подошёл к остальным пальцам и прижался к ним. У обезьяны стопа ноги подвижна и легко меняет форму. У человека это целое архитектурное сооружение с двумя сводами.

Человеческая нога обросла мышцами. (Собственно, новых мышц здесь не появилось, зато как усилились старые!) Рядом с нею обезьянья напоминает палку – нет мощных икр, куда меньше увеличивается толщина ноги кверху. Ещё бы! Это ноги позволили рукам освободиться, они вдвоём работают за четверых, – поневоле окрепнешь.

Для того чтобы ходить в выпрямленном положении, мало иметь пару сильных ног. Позвоночник должен ещё быть такой формы, чтобы выдерживать постоянную тряску и чтобы тело при каждом шаге не наклонялось вперёд, как это бывает у дрессированных обезьян.

Позвоночный столб отнюдь не прям, как полагалось бы по названию. Он изящно выгнут. Это не просто опора для тела, это ещё и пружина, готовая смягчать толчки и удары,

Во многих рассказах путешественников и бывалых людей можно прочитать истории о схватках людей с разъярёнными обезьянами. И если само собой понятно, что против гориллы ростом в два метра и весом в три центнера не устоит ни один богатырь, то гораздо удивительней, что небольшой орангутанг или шимпанзе ростом с десятилетнего ребёнка легко расправляется с крупным и явно очень сильным мужчиной.

Вот везут на пароходе в Японию добродушного орангутанга ростом метра в полтора, по прозвищу Тихон Матвеевич. И всё мечтает с ним побороться могучий матрос Храмцов.

«Какая сила такая? – перебил Храмцов. – Это лазить разве? Так он же лёгкий сам. А если взяться на силу... Да я возьмусь с вашим Тихоном бороться, хотя бы по-русски, без приёмов, в обхват, – вот увидите.

Храмцов представил, как это он обхватывает Тихона... и так это вздулась, заходила его мускулатура, забегали живые бугры по плечам, по рукам, меж лопаток, что стало страшно за мохнатого, за пузатого Тихона Матвеевича с рыжей бородушкой».

И вот устроили показательную борьбу. Орангутанг долго не понимал, чего от него хотят. И тогда...

«Храмцов согнул большой палец и стал им жать обезьяну в хребет. Вдруг лицо Тихона изменилось – это произошло мгновенно: губы поднялись, выставились клыки и вспыхнули глаза. Сонное благодушие как сдуло, и зверь, настоящий лесной зверь, оскалился и взъярился. Храмцов мгновенно побелел, опустил руки. Они повисли, как мокрые тряпки, глаза вытаращились и закатились...»

Потом в лазарете Храмцов говорил: «Это вроде в машину под мотыль попасть. Ещё бы миг – и не было бы меня на свете».

Такую правдивую историю рассказал писатель Борис Житков.

Действительно, у обезьяны быстрее реакция, быстрее движения, резче и быстрее напрягаются и расслабляются мышцы. А ведь именно от скорости движения, в частности, и зависит сила любого живого существа.

Что же, эта разница между обезьяной и человеком – часть платы за «выход в люди»? Или случайная потеря на пути «из обезьян в человека»? Если потеря, то не случайная. И если плата, то не вообще за развитие, а за совершенно конкретное и несравненно более важное для человека качество, чем сила.

Это качество – точность движений руки, её кисти и пальцев, и огромное разнообразие этих движений.

Вся эволюция – это погоня каждого вида живых существ сразу за тысячами «зайцев»: надо быть, скажем, и быстрым, и ловким, и умным, и сильным.

Но иногда «зайцы» бегут в противоположные стороны. И вид выбирает поневоле то из качеств, которое важнее. В поговорке «Поспешишь – людей насмешишь» больше мудрости, чем кажется на первый взгляд: скорость противоречит точности, сила мешает тонкой работе – и скорости с силой пришлось отступить.

Человеческая рука – великая работница. И самая деятельная часть руки – кисть с пальцами. Что же, наверное, она и выросла – по сравнению с обезьяньей? Нет. Наоборот, резко уменьшилась в размерах. Кисть руки маленького гиббона длиннее, чем человеческая кисть. И меньше стала эта часть руки именно из-за того, что ей приходится много работать. Малый размер способствует лучшей концентрации усилий. Рука с длинной кистью была бы слишком тяжела для быстрых движений.

У человека не так уж много черт, каких не найдёшь ни у одной обезьяны. И среди таких чёрточек – особый мускул, обслуживающий большой палец руки. Отдельно от других расположенный большой палец есть и у некоторых обезьян. Этот палец даёт возможность плотно взять палку, камень, топор, молот, лопату и скальпель. Отдельный человеческий мускул – свидетельство того, что эта возможность превратилась в реальность.

Кисть руки стала короче, но... шире. Почему? Долго это было загадкой. А потом советский антрополог В. П. Алексеев предположил, что причина – расширение стопы ноги. Стопе пришлось раздаться вширь, чтобы дать человеку прочную опору. А во время развития человеческого зародыша стопа и кисть образуются из одних и тех же клеток и влияют друг на друга – руки «подлаживаются» к ногам.

И ещё одна вещь, совсем уже странная, произошла у человека с руками. Одна из них у каждого из нас примерно на сантиметр с небольшим длиннее другой. Она же на несколько миллиметров толще у бицепса. А главное, она часто и сильнее, и ловче, и быстрее... И почти всегда – в девяноста трёх или девяноста пяти случаях из ста – это правая рука.

В том, что одна из лап живого существа развита лучше, чем парная к ней, нет ничего неожиданного.

Давным-давно было отмечено, что каждая курица, садясь на насест, подгибает всегда одну и ту же ногу. Мартышка в зоопарке протягивает за новым бананом ту же руку, что час назад или вчера.

Только нельзя заранее предсказать, какую именно лапу протянет именно эта обезьяна, какую именно ногу поджимает именно эта курица. Животных «правшей» в нашем мире, по-видимому, столько же, сколько левшей. (Хотя у некоторых хищников, говорят, правшей всё-таки больше.)

А у человека правшей не просто больше, а больше чуть ли не в двадцать раз.

Одни учёные склонны во всём винить воспитание. У младенцев, по мнению некоторых психологов, обе руки одинаковы. Но уже в три-четыре месяца именно в правый кулачок суют погремушку, в год с небольшим – ложку, в четыре года вкладывают карандаш, а в семь лет – ручку. Куда тут денешься? А те пять процентов детей, которые и под таким давлением остаются верны левой руке, становятся левшами, по мнению этих психологов, из подсознательного чувства противоречия, непроизвольно сопротивляясь родительскому насилию.

Антропологи не отрицают того, что во многих случаях правши «получаются» искусственно. Но требуют, чтобы не забывали и о роли наследственности. У родителей правшей ребёнок бывает левшой в одном случае из двадцати. Если оба родителя левши, то у ребёнка есть один шанс из двух последовать их примеру. Если же левша только один из родителей, то ребёнок окажется левшой уже всего лишь в одном случае из шести. Вряд ли можно объяснить такое соотношение просто подражанием детей старшим. По мнению некоторых археологов, в прошлом среди людей соотношение правшей и левшей было совсем другим. Ещё в каменном веке левши составляли лишь немногим менее половины людей, а в середине бронзового века (около четырёх тысяч лет назад) левшей было ещё около двадцати пяти процентов человечества.

К слову сказать, аборигены Австралии к моменту прихода европейцев были людьми каменного века. И «проблема правшей и левшей» у многих их племён решалась элементарно просто. Первые шесть лет жизни ребёнка ему поочерёдно каждые несколько дней привязывали к телу одну руку – то правую, то левую. Так добивались равного развития обеих рук, умения одинаково хорошо действовать любой из них.

Однако антрополог и археолог С. А. Семёнов, много изучавший древние орудия труда, пришёл к выводу, что и в каменном веке чаще всего главную рабочую роль играла именно правая рука. Каменные скребки и прочее в большинстве случаев изготовлялись с тем расчётом, что их будут держать в правой руке. И удары камнем по камню наносила чаще правая рука, – левая только придерживала предмет, который обрабатывался.

Вот с каких пор было выгоднее быть правшой! И до сих пор это гораздо удобнее. Попробуй-ка написать хоть одну фразу, переложив авторучку из правой руки в левую, и ты сразу увидишь, как просто при этом смазать рукавом чернила.

Твоему товарищу-левше труднее (хоть и ненамного, конечно) пользоваться множеством вещей. От парты в школе и до телескопа в обсерватории (если он станет астрономом), от токарного станка до ручного сверла – всё в этом несправедливом к левшам мире предназначено не для него. Даже автоматы у входа в метро устроены так, что монеты в них надо опускать правой рукой. Даже наручные часы сделаны так, что их удобнее заводить, когда они на левой руке.

В прошлом же левшам приходилось ещё несравненно труднее. Для атакующих льва охотников лучше, чтобы щит был у каждого воина слева, а копьё справа. Над левшами могли посмеиваться – ведь всё непонятное кажется многим смешным. А иногда левшей могли и побаиваться: многим непонятное кажется если не смешным, то опасным.

И левшей стало рождаться всё меньше – просто потому, что далеко не всем взрослым левшам удавалось жениться или выйти замуж.

Не странно ли, однако, что все эти бедствия обрушились именно на левую руку?

Физиологи пытаются объяснить это её близостью к сердцу. Слишком резкие движения левой руки могут плохо отражаться на сердце. Вот и доверили левой руке щит.

Кстати, щит должен был прежде всего защищать как раз сердце, и это удобнее было делать, держа щит в левой руке.

Правая рука взялась за дубину и копьё – в бою или на охоте; она же стала ударной в работе. И те, у кого она работала лучше, дольше жили и оставляли больше детей...

Есть своё мнение и у эмбриологов, изучающих развитие человеческого зародыша до рождения. Они полагают, что ещё в теле матери решается, правшой или левшой станет будущий человек. И зависит это от каких-то тончайших деталей в положении зародыша. Быть может, правшей когда-то оказалось больше по чистой случайности, И это соотношение было сохранено благодаря наследственности. Так или иначе, а я пишу правой рукой, а читатель, скорее всего, правою же рукой перелистывает страницу. Но гордиться тут нечем. Левшам кое в чём труднее, но из этого никак не следует, что они чем-то хуже.

Левшой был великий художник, великий инженер и великий учёный Леонардо да Винчи, И когда он сделал первую в мире стиральную машину для женщины, изображённой (как предполагают) на самой знаменитой картине мира, – Моны Лизы, то ручку в ней поместил так, чтобы её можно было крутить левой рукой. Левшой был величайший из борцов с болезнями, победитель бешенства и сибирской язвы Луи Пастер. Процент левшей среди гениев ничуть не ниже, чем среди обыкновенных людей.

Следует помнить и вот какую ещё вещь. Быть правшой – значит, пользоваться по преимуществу правой рукой. Но не всегда она от этого становится сильнее левой. Во время обследований оказалось, что правая рука сильнее левой только у 82% людей, занятых на работе главным образом писанием, черчением, рисованием. «Только» – потому что правши ведь обычно составляют 93—95% в любом большом коллективе. Значит, есть правши, у которых обе руки развиты одинаково, а то левая и посильнее. У людей физического труда правая рука оказалась заметно сильнее левой только примерно в 69 процентах случаев.

Так что, может быть, тут всё-таки всё дело в привычке.

Кстати, многие врачи считают, что не надо чересчур усердно заставлять ребёнка стать правшой, если у него левая рука явно больше в ходу. Это может привести к нервному срыву. Мозг и рука очень тесно связаны, и ценой превращения ребёнка в «такого, как все» может оказаться заикание. Некоторые неудобства от леворукости, ей-же-ей, не окупают возможных потерь в случае слишком решительной борьбы с нею.

В пользу мнения о психологических причинах преобладания правшей говорит, например, резкое увеличение в Соединённых Штатах Америки числа левшей за последние десятилетия – как раз в те десятилетия, когда благодаря разъяснениям врачей родители ослабили свою борьбу против леворукости. Но до чего же сильна у человека привычка действовать правой рукой, если во многих языках слова «правый» и «правильный» одного корня.

Резко выделяет человека среди его ближайших родственников отсутствие шерсти – этого костюма, который у любой обезьяны всегда при себе. Костюм весьма удобный: и от холода защищает, и от колючек, острых сучков, солнечных ожогов, дождя. Да всего и не перечислишь. Живи человек только в тропиках, отсутствие шерсти было бы легко объяснить: жарко, беречь тепло не к чему. Но «голые» люди живут и неподалёку от полюса, а тепло одетые обезьяны – только в самых жарких частях планеты.

Ближайший родственник тропического слона – мамонт – жил в гораздо более холодном климате, чем его гладкокожий брат. И отрастил себе длинную тёплую шерсть.

А ближайший родственник обезьяны – человек – отправился на север, наоборот, расставшись с шерстью.

Парадокс? Да.

И объяснить его учёные пытаются по-разному.

Одни заявили, что всё дело в солнце. Когда обитатели дремучих лесов встали на ноги и покинули свои тенистые джунгли, солнце «выжгло» волосы па теле у непривычных к прямым солнечным лучам людей. Эту гипотезу опроверг ещё создатель теории эволюции – Чарлз Дарвин. На голове-то ведь волосы остались. А именно она и попадала в первую очередь под солнечные лучи.

Так Дарвин одно за другим разобрал и иные предположения. И в конце концов объявил, что всё дело... в стремлении к красоте. Он пришёл к выводу, что с глубокой древности человек считается тем красивее, чем меньше у него на теле волос. Именно так, скажем, обстояло дело почти у всех известных этнографам первобытных племён. Всюду люди знали мази для уничтожения волос, а щипчики для их выдёргивания у некоторых народов считались настолько необходимым бытовым предметом, что с ним не расставались даже во время войны. Бриться и брить тело люди начали многие тысячи лет назад. Камень и кость, конечно, не такой хороший материал для бритв, как сталь. Но первобытные люди были ничуть не менее терпеливы, чем иные сегодняшние модницы.

Есть и другие объяснения.

По мнению некоторых антропологов, был период, когда наши предки были настоящими гигантами. Но известно, что чем крупнее млекопитающее, тем на нём обычно меньше волос. Ведь чем больше размеры тела, тем меньше это тело нуждается в волосах для сохранения тепла. Вот в этот «период гигантизма» человек и потерял шерсть... если только такой период был. Антропологи нашли немало остатков обезьяноподобных и промежуточных по развитию между человеком и обезьяной существ, явно обладавших исполинским ростом и фантастической силой. Но большинство специалистов считает их представителями боковых, давно оборвавшихся ветвей эволюции. Человек произошёл не от этих сверхбогатырей.

Антрополог С. А. Семёнов, о котором уже шла речь в рассказе о наших правых и левых руках, пришёл к выводу, что волосы были буквально вытеснены с тела человека. Чем? Развитием подкожных потовых желез.

Видел, наверное, как тяжело дышит уставшая собака? Высунет язык, роняет с него слюну... Но ни на шерсти, ни на относительно гладкой морде ты наверняка не мог заметить хотя бы каплю пота. Собака не потеет. По той простой причине, что у неё нет потовых желез. Изо всех млекопитающих эти железы хорошо развиты только у копытных (лошадей, ослов, верблюдов, свиней и т. д.) да у приматов (лемуров, обезьян и у нас, людей).

И волосы и потовые железы выполняют одну и ту же задачу – охраняют тело своего хозяина от жары и холода.

Жарко – железы открываются и работают вовсю, человек потеет. Всего за восемь часов взрослый человек может выделить двенадцать литров пота. Целое ведро. А с этим потом уходит ненужное организму тепло.

Холодно? Отверстия желез закрываются, тепло остаётся внутри тела.

Почти невероятные возможности открывает перед человеком такая случайная, на первый взгляд, способность потеть.

Ты читал роман Жюля Верна «Капитан Гаттерас»? На долгой зимовке его герои обсуждают, какие жару и холод способен вынести человек.

«... Ко всему можно привыкнуть, даже к температуре, при которой жарится бифштекс... Восемь наших соотечественников (англичан)... выдержали в тысяча семьсот семьдесят четвёртом году температуру в 128 градусов по Цельсию в печи, где в это время жарился ростбиф и варились яйца... Упомяну ещё об одном факте, который кажется прямо невероятным: один турок окунулся в ванну, температура которой достигала 78 градусов по Цельсию... Одно дело выдерживать горячий воздух, а другое – погружаться в горячую воду. Горячий воздух производит испарину, предохраняющую тело от ожога, а в горячей воде мы не потеем, следовательно – обжигаемся... На открытом воздухе термометр, защищённый от действия отражённых лучей, никогда не поднимается выше +57 градусов, а при самой жёсткой стуже не опускается ниже –58 градусов. Таким образом, друзья мои, мы можем приспособиться к любой температуре».

С тех пор как был написан этот роман, человечество нашло на земле места – в Антарктиде, где морозы доходят до –90 градусов. Но вывод Жюля Верна остался верен. И волосы исчезли потому, что они только сохраняют температуру тела – им далеко до той тонкой регулировки её, которая доступна потовым железам.

И хотя в большие холода, казалось бы, важнее собственная тёплая шуба, её победил своеобразный «кондиционер» – пот, лучше справляющийся с жарой.

Может быть, потому, что уже очень давно человек научился укрываться от холода в пещерах, прогонять мороз огнём, добавлять к своему естественному костюму «чужую шубу», снятую с медведя или рыси.

С. А. Семёнов связывает победу потовых желез над шерстью с тем, что шерсть мешала осязанию, а потовые железы – пет. Между тем, говорит Семёнов, человек совершенно уникален по той площади тела, которая используется им для осязания. У обезьян, наших близких родственниц, осязает от силы десятая часть поверхности. У людей – девять десятых. Уметь точно ощущать детали любого предмета при прикосновении к нему очень для человека важно. У потовых желез, соединившихся с осязанием в борьбе против шерсти, оказалось явное преимущество. И в сказке Киплинга мать-волчица назвала попавшего к ней в пещеру крошечного мальчика Лягушонком – за гладкую кожу. Маугли – это ведь и значит Лягушонок.

Я. Я. Рогинский в книге «Антропология» напоминает, что человеку издревле приходилось и много бегать, и много работать. Причём обезьянам легче переносить жару – просто потому, что в джунглях воздух у вершин деревьев прохладнее, чем у раскалённой солнцем земли. А при беге температура тела может повышаться до тридцати девяти и шести десятых градуса. А шерсть мешает отдавать это чрезмерное тепло в воздух. Вот цитата из книги: «Двуногий примат оказался «в шубе» на горячей почве и к тому же был поставлен в необходимость совершать быстрые, сильные и частые движения. Каждый из нас в этих условиях постарался бы снять шубу». Отдельному человеку такое, конечно, не под силу. Но человечество в целом благодаря эволюции «оделось по-летнему».

* * *

Лоб, брови, глаза, нос, рот, подбородок. Обычное человеческое лицо, в котором как будто нет ничего особенного. Так ли уж важно, что лоб у нас почти прямой, что над глазами нет мощных костяных выступов (их называют – у наших предков – глазничными валиками) ? Так ли уж важно, что лица у людей сравнительно плоские и из-за этого резко выступает нос, а наши челюсти – лёгкие и даже изящные?

Важно! Все эти черты было очень важно приобрести.

Очень долго череп, уже содержавший в себе великолепный человеческий мозг (пусть и похуже сегодняшнего), был снабжён спереди мощным аппаратом для хватания добычи. Это было так же неудобно, как забивать гвозди ручными часами. И гвозди входят плохо, и часы и большой опасности.

Природа окружила мозг мощными костями черепа – природа позаботилась о максимальной защите своего лучшего создания от любой угрозы.

И сильные сотрясения его тоже были природе совсем ни к чему. Вот и стали уменьшаться когда-то мощные челюсти. Кстати же, зубы в качестве оружия человеку уже совсем были не нужны. Да и в остальном к ним теперь предъявлялись менее жёсткие требования. У человека появился огонь, он начал готовить себе еду, а жареное или варёное мясо куда легче пережёвывать, чем сырое.

На челюсти ложилось все меньше работы; тяжёлые мощные челюсти становились поэтому не преимуществом, а недостатком – и уходили в прошлое.

Рука, взявшись за палку, сделала маленькими мощные клыки. Были и другие причины, заставившие в конце концов страшную обезьянью морду исчезнуть, превратиться в человеческое лицо. Ну, во-первых, мозговой отдел черепа всё время рос. Если бы морда сохранилась, голова человека была бы слишком тяжела для его тела. Это особенно важно, когда речь идёт о двуногом, а не четвероногом существе. Помните, почему так легко встаёт «на ноги» ванька-встанька? Потому, что у него очень низко расположен центр тяжести. Низкий центр тяжести высоко ценится у боксёров и борцов. При прочих равных условиях он даёт явное преимущество, потому что делает человека устойчивее. Чересчур же тяжёлая голова мешала бы устойчивости. Что же, мозг продолжал расти, чем-то приходилось ради него жертвовать. Вот и пошли «на переплавку» выступающие части морды, становившейся лицом.

Большая и тяжёлая нижняя челюсть мешала и разговору. Ведь при членораздельной речи от неё требовались очень быстрые движения.

Человек часто подымает лицо, смотрит вдаль и даже вверх. Собственно, слово «часто» здесь звучит слишком слабо. Присмотрись к своим товарищам и родным. Ты увидишь, что обычно все мы ходим чуть-чуть «задрав нос». В таком положении при большой и тяжёлой нижней челюсти пришлось бы тратить силы только для того, чтобы держать рот закрытым.

Самая большая нижняя челюсть, самая большая морда – среди обезьян – у гориллы. Так, представь себе, горилле пришлось обзавестись, чтобы поддерживать голову в равновесии, мощной специальной мускулатурой и целым аппаратом связок у затылка. От позвоночника гориллы отходят особые отростки, к которым крепится всё это основательное сооружение.

А человек «отказался» от морды – и выиграл. И впереди отступивших к шее и ставших изящными челюстей оказался нос. Между тем обоняние у нас плохое, да и не только у нас, но и у всех наших родственников. В отряде приматов, к которому мы принадлежим, особо чутких субъектов не встречается. И в то же время только у человека нос «выражен» так определённо, до такой степени обособлен от всего остального лица. Почему же почти или совсем ненужный орган не исчез, а вырос?

В том-то и дело, что орган этот нужен. И не только для обоняния. С исчезновением морды путь воздуха в дыхательное горло должен был стать совсем коротким. А горло, сам знаешь, место, которое и так часто болит. А воздух бывает холодным. Вот нос и остался, как полагают некоторые учёные, «заместителем морды», удлиняя воздушный канал, чтобы воздух успел лучше прогреться. И болит у нас нос при насморке – вместо горла. Так сказать, жертвует собой ради более важного для организма товарища по работе.

Но и это далеко не всё, что надо сказать в похвалу носу. Похоже, что почти вся нервная сеть исчезнувшей морды переселилась на внутреннюю поверхность носа. Как иначе объяснить почти беспримерную в нашем теле концентрацию нервов и нервных окончаний на слизистой оболочке носа!

Возник даже особый, важный и действенный метод лечения, при котором лекарства вводятся в организм через нервную сеть носа.

А вот как используется это сосредоточение нервов самим организмом, зачем оно ему?

Доктор медицинских наук В. А. Буков предположил (это пока только гипотеза!), что у человека работа носа как-то связана со способностью плакать,

К слову сказать, человека считают единственным существом, способным выражать свои чувства плачем. Слёзы на глазах затравленного оленя никак не связаны ни со страхом, ни с отчаянием. Это обычный способ не дать роговице глаз высохнуть, и только.

А у человека, согласно догадке Букова, главная задача слезы – попасть по специальному каналу на внутреннюю слизистую оболочку носа, заставить оболочку раздражиться. Бесчисленные нервные клетки этой оболочки шлют мощный залп сигналов в мозг. То и требовалось. Потому что когда человек плачет, это значит, что какое-то сильное потрясение (обида, боль, страх) перевозбудили какой-то участок, кору головного мозга. Надо это возбуждение снять.

В относительно лёгких случаях для этого достаточно закусить губу (она тоже пошлёт сигналы о боли в мозг, и те тоже отвлекут излишнее возбуждение в сторону от самого опасного участка). А в тяжёлых требуется мощный залп сигналов со слизистой оболочки носа. Волевой человек может удержаться от слёз? Это значит, он сумел сделать клетки коры головного мозга особенно выносливыми; они выдерживают перевозбуждение без «посторонней помощи».

Лоб стал менее покатым потому (кажется, мы уже об этом говорили), что размещённые сразу за лобной костью участки мозга изменили свою форму, выросли. А выдающимся подбородком, особенно заметным рядом со скошенными подбородками предков, человек обязан развитию членораздельной речи. Её орудие – язык – разросся, его мышцам понадобилось много места.

Прекрасны и неповторимы глаза людей. Благодаря им мы получаем три четверти (а по некоторым подсчётам и больше) всех своих сведений о мире. Слух, осязание, вкус и обоняние вместе с шестыми и седьмыми чувствами (чувством равновесия, например) – все вместе дают едва четвёртую долю того, что приносит нам зрение.

Таким резким выбором одного из чувств человек явно вышел из привычных для животного границ. И при этом почти отказался от обоняния (может быть, зря) – того обоняния, которое так верно служит (и часто получше зрения) множеству живых существ – от собаки до муравья, от бабочки до тюленя. Впрочем, обезьяны, как я уже говорил, тоже особо тонким обонянием не отличаются, хотя оно у них и лучше, чем у человека.

Но глаза – не просто датчики, направленные в мир. Они ведь ещё бывают выразительными! Благодаря чёткому глазному яблоку (зрачку) легко можно определить направление взгляда; специальные мышцы «ведают» выражением глаз; то и другое и сейчас важно в разговоре, а когда-то, при рождении и становлении человеческой речи, наверняка очень помогало и этому рождению, и этому становлению. Как и вся богатая мимика человеческого лица. Мимика обезьян может, правда, на первый взгляд показаться ещё богаче и выразительней. Но только на первый взгляд. Она быстро начинает казаться преувеличенной – недаром движения обезьяньей морды зовут гримасами и воспринимают как карикатуру на движения человеческого лица. Ведь характернейшая черта карикатуры – именно преувеличение.

А мимика человека точна и экономна, она дополняет речь, а когда-то помогала ей возникнуть.

Мы умеем говорить. А у животных способность создавать сигнальные звуки настолько ограниченна, что умный шимпанзе тут не так уж далеко уходит от обыкновенной вороны.

Многим шимпанзе не раз удавалось выучить по нескольку слов, а дальше дело шло худо. Но вот исследователи решили прибегнуть к языку глухонемых – и обезьяна довольно быстро освоила шестьдесят слов на этом «ручном» языке. Шестьдесят слов! О таком ни один исследователь и мечтать не мог. Словарный запас шимпанзе более чем удвоился – и только из-за того, что перестали подвергать непосильной перегрузке обезьяньи «органы речи», которые совсем, увы, для речи не приспособлены.

При разговоре нам всем, хотя мы этого обычно не замечаем, помогает, кроме слуха, ещё и зрение. Мы невольно следим за движением губ. Сейчас в титрах к кинокартине часто можно прочесть: «синхронный текст такого-то». Синхронный – созданный так, чтобы движения губ сколько-нибудь соответствовали звукам, хотя бы продолжались столько же времени, сколько звучит фраза. Глухонемым – тем часто достаточно движений губ, чтобы понять, что именно говорится (это их умение используется иногда в разведке, когда разговор людей, сидящих в полусотне метров, не подслушивают, а подсматривают в бинокль).

Учёные обратили внимание на то, что у людей губы гораздо ярче, чем у обезьян. Может быть, эта яркость тоже не случайна? Может быть, губы красны для того, чтобы легче было проследить, как они двигаются?