Текст книги "Без обезьяны"

Автор книги: Роман Подольный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

А великий Шекспир, абсолютно лишённый способности строить сюжет! Он беззастенчиво грабил в результате живых и мёртвых, классиков и современников. В его эпоху, при неразвитом авторском праве, он был наказан только упрёками друзей. Сегодня бы его осудили за плагиат... Впрочем, нет! Он бы составил с каким-нибудь мастером по закручиванию сюжетов отличный коллективный талант – точнее, коллективного гения.

Но литература – только одна область творчества. Она взята лишь для примера. Законы объединения творцов – если эти законы существуют – должны быть действительны и для других искусств, и для техники, и для науки.

* * *

А может быть, всё решат – насчёт дураков – объединённые педагогика и медицина. А гениев, возможно, и сейчас хватает, без искусственного их образования. Пишет же академик Лев Андреевич Арцимович в одной из своих статей, что «в мире науки трудятся сейчас сотни, а может быть, даже тысячи физиков, не уступающих по своим способностям Галилею и Ньютону. Среди них, согласно закону больших чисел, должно быть немалое количество потенциальных сверхгениев – надньютоновского и надэйн-штейновского класса».

К этому выводу академик приходит на основании очень простого рассуждения. Среди человечества все последние тысячи лет сохранялось примерно одно и то же соотношение людей разных способностей. Если на трёх– или пятимиллионное население Англии XVII века родился один Ньютон, а на восьмимиллионное примерно население России начала XVIII века родился один Ломоносов, то нынче в Англии должно быть добрый десяток Ньютонов, а советская наука может похвастать чуть ли не тремя дюжинами Ломоносовых. Но Арцимович предпочитает сравнивать не население мира триста лет назад и сейчас, а число учёных в прошлом и настоящем. Их же стало больше не в десятки, а в сотни и тысячи раз. Вот и говорит Арцимович о тысячах сегодняшних Ньютонов. Почему же мы их не знаем? У академика есть несколько объяснений. Он считает, что к открытиям должна быть готова сама наука. Когда она молода, свежа, открытий в ней масса; когда она «созрела», в ней не остаётся достаточно свободного места для гениев.

Кроме того, учёные мешают друг другу. Стоит одному только нащупать нить к какому-то открытию, как по той же дороге устремляются другие, и одно большое достижение одного человека оказывается размененным на мелкие достижения множества людей.

Честно говоря, когда я в первый раз читал эту статью, меня совсем уже убедила было эта логика. Но тут же я прочёл, что она должна действовать и в искусстве.

«Говорить о десятках современных Данте, Шекспиров и Бахов кажется почти святотатством, хотя мы читаем их стихи, смотрим их драмы и слушаем их музыкальные произведения».

Неужели же все мы настолько слепы, что перед нами буквально толкаются локтями, прорываясь к нашему сердцу, сотни Пушкиных и Чайковских, а мы их не замечаем?

Вряд ли.

А может быть, с гениями дело обстоит, как с великими полководцами. Народ даёт полководцев – я уже говорил об этом – столько, сколько нужно, и тогда, когда требует эпоха. Но главнокомандующий бывает ведь всегда один. Вот и оказывается Шекспиров, Пушкиных и Ньютонов меньше, чем требуют теория вероятности и законы больших чисел.

А может быть, как и наука, искусство исследует те загадки мира, каждую из которых можно открыть только один раз. И как «мешали» друг другу Ньютон и Лейбниц, тратя своё драгоценное время гениев на независимые поиски одних и тех же истин, так мешают друг другу великие писатели, работающие над одними и теми же проблемами... На первый взгляд такое сравнение кажется странным. Но разве можно представить себе двух Пушкиных? Второй по времени поневоле выглядел бы лишь подражателем первого.

А ведь:

 
Если мир пленён
                        оригиналом,
то навряд ли нужен дубликат.
 

Впрочем, все эти догадки – только попытки понять, почему среди нас меньше гениев, чем хочется. Попытки найти ответ.

А где же сам ответ? Насколько я знаю, его пока ещё нет. В науке, как и в жизни, в жизни, как и в науке, есть много вопросов, ответ на которые ещё не найден.

И лучше честно сознаться, что ответа нет, чем предлагать неверный. Потому что лучшие из мечтателей – те, в ком живёт скептицизм.

ПОХВАЛА СКЕПТИКАМ

Люди бывают всякими – повторяю я уже в который раз на протяжении этой книги. Можно их разделить не только на медлительных и быстрых, скажем, но и на мечтателей и скептиков.

Конечно, человек, увлекающийся как мечтатель одной проблемой, может оказаться скептиком при решении другой. Страстный сторонник того, что Атлантида существовала на самом деле, может с издевательской усмешкой слушать доводы защитников телепатии.

Немало людей принадлежит (как всегда, при любом делении, по любому признаку) к золотой середине: изредка он мечтатель, изредка скептик, чаще – ни то, ни другое.

Но если уж ты не принадлежишь к «золотой середине», то чем лучше быть – мечтателем, даже фанатиком определённой идеи или скептиком?

Ты, конечно, скажешь, что мечтателем. А я отвечу: это зависит от идеи. Конечно, слово «мечтатель» звучит хорошо. Слово «фантазёр», совсем недавно казавшееся оскорбительным, тоже приобрело приятный оттенок. Даже слово «фанатик» становится модным. («Это настоящий фанатик! Молодец!») А тихому слову «скептик» пришлось плохо., Смотришь кинокартину, слушаешь по радио интервью с учёным, и время от времени в ушах взрывается фраза: «И скептики опять были посрамлены», «Я уверен, скептики будут посрамлены».

Создаётся впечатление, что только и делают скептики, что разными способами посрамляются.

А разве не так? Ведь во всякой истории про большое открытие или изобретение упоминаются скептики. Те, что не верили, и те, что ещё и мешали, – стыд им и срам! И правильно, стыд и срам. Только ведь то истории про настоящие открытия, изобретения. А в прошлом человечества хватало и ошибок, мнимых открытий, ложных сенсаций, всяких вечных двигателей, церковных чудес и прочего в том же роде. Лжеоткрытий всегда бывает куда больше, чем настоящих. Подсчитано, например, что из ста научных статей по физике с новыми гипотезами верной оказывается в среднем одна. Значит, те скептики, кто возражает против идей этой статьи, бывают посрамлены. А остальные?

Мечтатели живописуют рай на небе и ад под землёй, они рассказывают о боге, ангелах и дьяволах, а скептики говорят, что нет ни того, ни другого, ни третьего.

Мечтатели-алхимики ищут философский камень, превращавший любые вещества в золото. И эликсир вечной молодости они тоже ищут. Скептики считают, что алхимики не добьются цели...

Мечтатель Колумб объявляет, что доплыл до Индии. Скептики-географы качают головами: ох, что-то тут не так, не Индия это.

Кто прав?

Правы скептики, но открыл Америку всё-таки мечтатель. Однако вот пример, где скептицизм торжествует полную победу.

XIX век. Некий известный учёный – явный мечтатель – объявляет, что в его экспериментах наблюдается самозарождение микробов. А в роли скептика выступает великий Пастер. Он доказывает обратное. Мечтателя поддерживают многие свободомыслящие люди. Идея самозарождения живого в наше время привлекает их тем, что противостоит мифу о сотворении всего живого богом.

Но прав оказывается скептик. Стойте, товарищ автор! Это Пастер-то скептик? Человек, мечтавший искоренить все болезни на земле и сделавший для осуществления этой мечты больше, чем кто бы то ни было из медиков?

Да, скептик. Когда это правильно.

Ошибка чрезмерного скептицизма имеет ту же цену, что и ошибка чрезмерной веры. Если один говорит смелой гипотезе «да», а другой – «нет», не надо сразу зачислять первого в разряд отважных мечтателей, а второго – в разряд трусливых скептиков. А что надо? Надо изучить факты и рассуждения, которыми они доказывают или опровергают гипотезу. И, изучив, выработать собственное мнение.

Сверхскептиком среди гениев был, пожалуй, Ньютон. Он и себе-то не доверял до такой степени, что величайшие свои открытия публиковал лишь через много лет после того, как их делал (некоторые считают, что публикацию Ньютон откладывал, так как смертельно боялся критики). Ньютон гордо говорил: «Гипотез я не строю». Он хотел, чтобы его законы и теории рассматривались как достоверности. Этим словом он их и звал.

У скептицизма есть свои герои и жертвы. Можно смеяться над учёным, который, – впервые услышав фонограф, объявил в гневе его владельца чревовещателем. Но нельзя не снять шляпу перед человеком, который выпил пробирку с культурой холерных вибрионов, чтобы доказать, что не они вызывают болезнь. Этот скептицизм, как и скептицизм Пастера, – тот же энтузиазм.

Так что же, зря мы говорили, будто люди делятся на мечтателей и скептиков? Выходит, всё зависит только от предмета мечты и объекта скептицизма?

Нет. Дело всё-таки не только в предмете спора. Есть люди, более склонные к фантазированию, даже в отрыве от твёрдой почвы фактов, и люди, слишком боящиеся от этой почвы оторваться. Что лучше?

И то и другое – нужно. Человечеству необходимы и мечтатели и скептики. Но главку эту я назвал «Похвалой скептикам» – именно скептикам: мечтателей и так захвалили.

Я вовсе не призываю тебя, мой читатель, стать скептиком. А вот обзавестись дозой скептицизма стоит. Очень грустно бывает видеть, как множество людей верит порой совершенно нелепым слухам и сообщениям. Стоило «Комсомольской правде» в шутку сообщить, что на Таймыре найден живой мамонт, как тут же нашлись «энтузиасты», отправившиеся в путешествие, чтобы на него взглянуть. А шутку вовсе не выдавали за факт, поместили её в разделе юмора.

Журнал «Знание-сила» сообщил в шутку, что жираф – выдуманное животное. И десятки читателей поверили и стали возмущаться другими журналами, где печатают фотографии мифических жирафов.

Я сам как-то дал в «Академию весёлых наук» журнала «Знание – сила» примерно такую заметку:

 «По совету психологов в Лондонском метро вывески «Выхода нет» были всюду заменены вывесками «Выход с другой стороны». В городе сразу уменьшилось количество самоубийств на 0,68 % .

Заметку всерьёз перепечатал чехословацкий журнал, оттуда её взял журнал «Вокруг света», и, наконец, в одном очень уважаемом еженедельном издании большую статью о значении своей науки психолог начал с рассказа о замечательном практическом достижении лондонских психологов – замене вывесок в метро...

А между тем заметку нельзя было принимать всерьёз, даже если бы она печаталась не в юмористическом разделе. Ведь, по её сообщению, число самоубийств уменьшилось всего на 0,68%. А учёные знают (и стоило бы знать всем), что очень небольшие отклонения в научной статистике (меньше одного, иногда – пяти, иногда – даже пятнадцати процентов) во внимание не принимаются.

Один из читателей журнала «Знание – сила» во время шутливой дискуссии на тему, существуют ли на свете жирафы, прислал совершенно отчаянное письмо. И спрашивал: чему же верить? На этот вопрос есть точный ответ. Вера должна опираться на знания. И на умение делать из этих знаний выводы. Чтобы понять, чему верить, надо больше:

1. Знать,

2. Думать.

Как человечеству нужны и мечтатели и скептики, так каждому из нас необходимо быть и мечтателем и скептиком. Хороша только та мечта, с которой не справиться даже очень здоровому скептицизму.

* * *

Атлантида! Погибшая земля в Атлантическом океане. Лемурия! Погибшая земля в Индийском океане. Пацифида! Погибшая земля в Тихом океане.

Были ли они?

Может быть, и были.

Существовали ли на них цивилизации?

Может быть, и существовали.

Какими они были?

И вот тут нельзя не возразить мечтателям, которым видятся могучие державы, дворцы науки, тайные знания – от владения секретом атомной энергии до создания самолёта. Смотрите, мол, какие удивительно точные календари достались нам от египтян и майя!

Смотрите, как много знали эти египтяне, майя, шумеры о звёздах! Наверное, уж не меньше было им известно и обо всём остальном, и календари – только жалкий остаток былых кладезей познания.

Ведь настолько точно знать астрономию для практических целей на уровне древних египтян или майя – ни к чему. А только практика двигает теорию.

Вот логика некоторых мечтателей в поисках сверхдревних сверхцивилизаций. Человек-де ищет только то, что ему необходимо, что приносит пользу.

Но... когда-то у древнего грека Эвклида (твой первый учебник геометрии почти весь заполнен именно его трудами) его ученик, древний грек помоложе и поглупее, спросил, какая практическая польза от очередной порции знаний. И Эвклид в ответ приказал своему рабу выдать ученику немедленно грош, ибо тот хочет получать от науки пользу. У Эвклида была та же точка зрения, что у физиков, которые тысячелетиями позже исследовали атом, не думая о применении атомной энергии.

И когда в III веке до нашей эры были тщательно исследованы конические сечения, геометр не подозревал, что через каких-нибудь двадцать веков его труды пригодятся артиллеристам.

Начатки геометрии были необходимы тысячи лет назад, потому что земля была ценностью и её надо было делить по каким-то правилам. Профессия землемеров появилась достаточно давно. Особенно она была важна в долине Нила. После каждого очередного разлива и спада великой реки приходилось заново устанавливать границы между полями – ведь межевые знаки сносила вода и засыпал ил.

Начатки астрономии нужны были земледельцам – требовалось навести какой-то порядок в сумятице времени, чтобы знать, когда ждать разлива рек, а когда – знойного ветра. Календарь же всюду создавался именно на основе астрономии. И пастуху тоже нужны были начатки астрономии. По звёздам, как позже моряк, он вёл свои стада в однообразных степях.

Но стоит человеку поневоле сделать глоток из родника знаний, как он уже не может от него оторваться. И чем больше пьёт, тем сильнее жажда.

Значит? Значит, нужны доводы другого рода. И факты. И мечта, которая заставляет человека эти факты искать. И здоровый скептицизм, который даёт возможность правильно их оценить. И новые, новые, новые факты...

КОМИССИЯ ПО КОНТАКТАМ

В последние годы во всём мире одной из животрепещущих тем для разговоров стали пришельцы из иных миров. То появится сообщение о летающем блюдце, повисшем над большим городом, например Софией. То вдруг выяснится, что в Ливане сохранился космодром доисторических времён. То в Южной Америке найдут гигантский трезубец, высеченный в пласте каменной соли на склоне прибрежного холма. Кем высеченный? Конечно, пришельцами – те ведь не могли придумать лучшего способа сигнализации с Земли своим кораблям... Ну, летающее блюдце оказывается воздушным шаром, космодром делали из каменных плит и обрабатывали эти плиты ручными зубилами. Соляной трезубец вообще как-то смешно всерьёз защищать от роли космического маяка. Но в истории человечества достаточно загадок, а на лице Земли достаточно много странных вещей. И снова и снова десятки, сотни, тысячи фактов привлекаются для доказательства того, что люди и их планеты уже видели иноземные – в самом точном смысле этого слова – корабли.

Привлекаются? Очень хорошо! Ничего, что большинство этих фактов (а может, и все они) будет объяснено вполне по-земному. Лучше здесь зря изучить тысячи ложных сообщений, чем пропустить один истинный случай.

Зачем нам нужны пришельцы? Одни хотят увидеть в них живых богов, надеются, что те спасут человечество от угрозы войны, голода, научат лечить рак. Другие видят в экипаже «летающих блюдец» разведчиков враждебных цивилизаций. Третьих прежде всего интересуют новые знания о строении мира.

Но, по-моему, самое главное тут, что человечество впервые увидит себя со стороны. Кончится космическая робинзонада человечества – ведь, в конце концов, мы сейчас страшно одиноки на нашем затерянном в пустоте островке. И самое грустное, что даже не ощущаем себя одинокими. Так не подозревает о своём несчастье ребёнок, что вырос после кораблекрушения и гибели матери на необитаемом острове, выкормленный, положим, козами. Так не знал бы о своём одиночестве народ на затерянном в океане клочке земли. Мы увидим, что возможны другое небо и другая земля. Мы посмотрим на себя чужими глазами – и сделаем выводы. Так в середине XIX века Япония, сотни лет не пускавшая на свои берега представителей всего остального мира, с изумлением увидела, что возможны другие, чем у неё, основы производства, общественной жизни, отношений между людьми.

И антропология, наука о человеке, станет только отраслью подлинной ноологии – науки о разуме вообще. И этнография займёт почётное место среди наук о жизни носителей разума во Вселенной. И история Земли станет главой в книге под названием история мира. Как входит история каждой страны в общую историю нашей планеты.

И вот журнал «Знание – сила» объявил:

«Торжественно сообщаем: при нашем журнале создана общественная «Комиссия по контактам с внешним разумом», или «Комиссия по контактам» (название заимствовано из повестей А. и Б. Стругацких).

Наконец-то любому пришельцу станет ясно, куда именно он должен явиться в первую очередь.

В этом нашем оповещении, как нетрудно заметить, есть доля юмора. Но доказательства в пользу прилёта пришельцев и их опровержения Комиссия по контактам намерена рассматривать вполне серьёзно. В прошлом нашей планеты немало загадок, нуждающихся в исследовании. И даже если при их решении вместо инопланетных космонавтов учёные обнаружат что-нибудь другое, дело стоит того. Не ищи Колумб Индии, Америку открыли бы позже...

Нас интересует исследование действительных фактов, разгадка реально поставленных историей загадок. Или восстановление исторической истины в тех случаях, когда она была ущемлена стараниями «энтузиастов».

Комиссия будет обращаться за консультацией к учёным всех специальностей. Комиссия приглашает к сотрудничеству всех желающих».

Я позволил себе привести это заявление редакции, потому что принимал участие в его составлении.

Но мы оба, читатель, и все люди на земле, и все жители иных миров (если они только есть) – члены другой комиссии по контактам. Комиссии по контактам между людьми.

Ты обмениваешься с соседом по парте книгами. Получаешь от учителя знания, накопленные людьми многих стран за многие века. Родина вместе с родителями растит тебя.

Полезными и добрыми должны быть контакты с пришельцами из космоса, если они когда-нибудь появятся. Но ещё важнее, чтобы полезными и добрыми были контакты между нами самими, хозяевами и детьми Земли.

ПОД ЗНАКОМ РЕВОЛЮЦИЙ

Я перечитал книгу. И вдруг показалось, что история в ней выглядит спокойной и плавной, слишком спокойной и плавной, совсем не такой, какой она была на самом деле. Может, это только ошибочное впечатление – трудно автору судить о своей книге. И всё-таки я решил написать эту последнюю главу, чтобы рассеять самую возможность такого вывода. Большинство историков видят в истории человечества, истории вида Гомо сапиенс, череду революций. Первой из них была революция, в которой рождён сам наш вид, – биологическая революция. Это слово не взято взаймы у историков новейшего времени, – именно революцией окрестили сами антропологи те тысячелетия, за которые выковались нынешние люди, расставшись со своими неандертальскими чертами. Многое тут ещё неясно учёным: как началась и как проходила эта революция, чем была вызвана. Но на фоне многосоттысячелетнего пути из обезьян в люди этот последний отрезок занял относительно мало времени. Он был именно революционным по своей сути! Правда, как теперь выясняется, последние неандертальцы были куда более похожи на нас, чем считалось. Позвоночник у них был изогнут в большей степени, чем у человека разумного, но всё-таки не так сильно, как казалось по первым находкам. Похоже, неандертальцы создавали первые искусственные жилища – землянки и полуземлянки.

Неандертальцы же создали какие-то зачатки искусства, до пас не дошедшие. Об их существовании мы догадываемся только по тому обстоятельству, что чудеса пещерной живописи, созданной чуть ли не первыми же Гомо сапиенсами, не могли возникнуть на голом месте.

И всё же для того, чтобы пойти дальше, неандерталец должен был стать Человеком разумным,

Первые десятки тысяч лет после появления современного человека он оставался во многом верен старой технике работы с камнем. Совершенствование тут ускорилось, но не настолько, чтобы сразу использовать прыжок вперёд биологической природы.

Примерно сорок тысяч лет, ходит Гомо сапиенс по Земле, и почти тридцать тысяч из них приходится на палеолит.

А потом – новая революция. Переход к неолиту. Три – пять тысяч лет, часть которых историки называют временем мезолита («среднего камня»).

В преддверии того, что историки зовут неолитической революцией, уже были изобретены копьеметалка, лук. Революции ведь начинаются не на пустом месте! А затем, в мезолите и начале неолита, человек обзаводится долотом и стамеской, он плавает теперь в выдолбленных стволах деревьев, превращённых в челны, ловит рыбу сетями и вершами. Но главное, человек из охотника и собирателя превращается в земледельца и скотовода. Глиняный горшок почти всюду на планете знаменует приход неолита. В поговорке «Не боги горшки обжигают» до сих пор слышатся восторг и гордость одного из первых гончаров.

А потом – стремительный технический взрыв, связанный и с совершенствованием металлургии, и с выведением новых пород скота, и с подбором новых сортов культурных растений, и с новыми способами обработки камня.

Техника неолита позволяет родиться на свет первым великим цивилизациям. Но только там, где земля сверхплодородна, где достаточно мотыги, чтобы её вспахать, а тёплый климат позволяет получать по два-три урожая в год. Египет, Месопотамия, Индия, Китай – полоса цивилизаций протягивается в это время по субтропикам и тропикам земли. Люди платят за возникновение цивилизаций дорогой ценой, – условием такого возникновения является разделение общества на классы. Появление государств даёт новую организацию обществу, благодаря которой удаётся использовать все возможности уже имеющейся техники. Но совершенствование самой этой техники вскоре замедляется.

Производительные силы – есть такой термин в экономике и философии. И есть ещё термин – производственные отношения. Сухие, скучные слова эти оборачиваются плугом и прядильным станком, всадником на неосёдланной лошади и быком под ярмом. Они выводят на арену истории иссечённых плетью рабов и фараонов в золотых коронах.

Изменения производительных сил, связанные со своего рода техническими революциями, ведут к изменениям производственных отношений, к революционным изменениям общества. Карл Маркс писал, что средства труда «не только мерило развития человеческой рабочей силы, но и показатель тех общественных отношений, при которых совершается труд».

Изобретение и широкое распространение бронзы сначала способствовали власти угнетателей: стоила бронза дорого, могла принадлежать лишь членам господствующего класса и давала им преимущества, увеличивающие их власть. Нетрудно представить, как беспомощен воин с каменным топориком и ножом из обсидиана против грозного бойца с длинным бронзовым мечом, в доспехах из меди и бронзы. Но бронза была очень долго слишком дорога, чтобы изготовлять из неё что-нибудь, кроме оружия и украшений. Орудий труда из неё делали сравнительно мало.

Появление более дешёвого, чем бронза, железа увеличило число обладателей оружия. А главное, железо быстро стало материалом для орудий труда. Бронзовый топор был для крестьянина сокровищем. Железный – стал нормальной частью быта. Мотыги и лопаты, вилы и кирки из железа служили несравненно лучше, чем соответствующие им орудия из дерева, камня, кости и даже бронзы. Появился материал, давший возможность изобрести пилу и рубанок, а потом и ножницы для стрижки овец, а до этого (бедные овцы!) шерсть у них просто выщипывали!

Железная революция позволила создать государства народам, живущим не на столь тёплых и плодородных землях, как египетские и индийские.

На основе железа сформировались древнегреческие рабовладельческие демократии Афин и Фив. А развитие техники, в частности появление железных изделий во всех почти областях хозяйства, подготовило гибель рабовладельческих государств. В качестве причин их гибели называют множество обстоятельств. Но с марксистской точки зрения, на первое место надо поставить явления, связанные с ростом производительных сил, с их изменениями, которые властно требовали изменений и производственных отношений.

Использовав достижения железной революции, рабовладельческое общество не смогло развивать эти достижения дальше определённого уровня. Оно не было в этом и заинтересовано. До нас дошли легенды об изобретателе небьющегося стекла, которому правитель приказал снести голову. Об изобретателе подъёмного крана, которого император приказал щедро наградить, с тем чтобы само изобретение уничтожили. Это была не прихоть монархов, а защита своего общества, своего строя, в какой-то мере даже осознанная. И в то же время, подписывая смертные приговоры изобретателям и их делам, владыки подписывались и под смертными приговорами своим державам.

Историки знают много причин, по которым Восточная Римская империя просуществовала на тысячелетие дольше Западной. И среди них не на последнем месте – большая готовность соглашаться на технический прогресс.

Удобную конскую упряжь изобрели, как считают, в Средней Азии. Но римляне тоже кое-что изобрели по этой части. Однако усовершенствования не прививались. На смену прогрессу приходил застой.

Вопиющий пример – Древний Египет. Только высочайшая степень организованности, только умение управлять массами людей могли позволить создать пирамиды. Египетская цивилизация наилучшим, эффективнейшим способом использовала достижения техники, породившей эту цивилизацию неолитической революции. Но, приняв совершенные для своего времени формы, цивилизация в них и застыла. Великая держава, посылавшая своих данников – финикийцев на кораблях вокруг Африки, двигавшая многотысячные армии далеко на юг, запад, восток и северо-восток, Египет не смог не то что изобрести, а хотя бы быстро перенять у соседей обыкновенную колёсную повозку. Несмотря на то, что колесо в Египте знали и применяли, например, для передвижения осадных лестниц, по которым воины лезли на крепостные стены.

Довольно близкие соседи египтян, шумеры, в своей Месопотамии пользовались повозками с 3500 года до нашей эры. Понадобилась «всего» тысяча лет, чтобы эти повозки появились почти по всей Индии. А в Египте, для которого жители Месопотамии бывали то союзниками, то врагами и всё время – партнёрами по торговле, повозок так и не появилось на протяжении почти двух тысяч лет!

Да и впоследствии они появились на Ниле лишь потому, что на них ворвались в страну завоеватели. Бронза тоже «задержалась» на пути в Египет из Месопотамии – на целую тысячу лет.

Это отставание привело в конечном счёте к покорению Египта более молодыми рабовладельческими государствами, ещё сохранившими способность к развитию техники, – Персией, а потом Македонией.

Производительные силы Римской республики были развиты сильнее, чем в Древнем Египте. Но в сменившей республику Римской империи известны даже случаи прямого регресса целых отраслей техники. Например, работу животных, крутивших мельницы, начинают всё чаще выполнять рабы.

Мы привыкли связывать слово «культура» с поэзией и архитектурой, с живописью и музыкой. Если судить только по искусству, цивилизация Рима была неизмеримо выше, чем культура западных, северных и восточных варваров. Но слово «культура» на самом деле куда более ёмко. Разве в нашу культуру не входят трактора и научно-исследовательские институты?

Плуг – не менее замечательное творение человеческого гения, чем поэма Горация. Хорошо сконструированный плуг ещё и даёт возможность собрать с той же меры земли больший урожай, прокормить больше народу. А больше людей – больше и воинов.

Между тем плуг, разрезающий и переворачивающий стерню, по некоторым данным, был изобретён в конце I тысячелетия до нашей эры именно варварами где-то за северными границами империи. Римляне не могли не знать об этом изобретении, а вот «внедрением» его почти не занялись. Усовершенствованная соха была создана не одной из великих цивилизаций Средиземноморья, а опять-таки варварами. И – опять-таки – римляне почти не пользовались и этой сохою, хотя знали о ней.

Древний и вечно новый призыв «Перекуём мечи на орала» открывается в этом свете новой стороной. Не только мечом, но и плугом, оралом, победили варвары Рим.

И самым сильным ударом по рабству стало не восстание Спартака, а новая конская упряжь, благодаря которой одна лошадь заменяла десять рабов.

Древние в качестве рабочего скота применяли сначала быков. И упряжь использовала бычью холку как опору для ярма. Когда впрягать в соху и повозку стали лошадь, эту упряжь почти без изменений подогнали и к ней. При этом у лошади вокруг шеи оказался ремень, буквально душивший её при попытке приложить большое усилие. Поэтому, хотя сейчас такое и кажется смешным, на лошадях сначала возили лёгкие грузы, а тяжёлые тащили вручную. Изобретение хомута было тут гигантским шагом вперёд. Одна живая лошадиная сила в итоге по крайней мере утроилась. Резко увеличилась и скорость перевозки грузов.

Рабство окончательно теряло смысл, когда одна лошадь смогла заменить десять рабов. Раб не стоил теперь собственной кормёжки. Древние жалобы на «нерадивость» раба были справедливы. Но как доверить нерадивому рабу лошадь и дорогой железный плуг?

Работник, имеющий с ними дело, должен быть заинтересован в результатах своего труда. Крепостные заменяют рабов, феодализм приходит на смену рабовладельческому строю. Производительные силы меняются и заставляют изменяться производственные отношения. •

Разумеется, вся эта картина лишь в таком беглом изложении кажется стройной, простой и ясной. На самом деле всё было гораздо сложнее.

Многие детали прошлого объясняют по-разному. Скажем, чрезвычайно позднее появление повозки в долине Нила может быть связано и с тем, что здесь главным транспортом был водный, а на илистой почве и песке обыкновенная волокуша оказывалась надёжней, чем телега, особенно древнейшая, неуклюжая. А усовершенствованный плуг на плодородной почве жаркой Италии был нужен в гораздо меньшей степени, чем на земле Северной Германии и Дании. Само понятие общественного и технического застоя весьма относительно; застой, собственно говоря, и заметен-то становится обычно тогда, когда относительно отставшее государство сталкивается с относительно передовым. Многое в прошлом историки оценивают и объясняют отлично друг от друга, а многое и вовсе остаётся необъяснённым.