Текст книги "Фантастика 1973-1974"

Автор книги: Роман Подольный

Соавторы: Север Гансовский,Генрих Альтов,Валерий Брюсов,Дмитрий Биленкин,Исай Лукодьянов,Михаил Пухов,Владимир Фирсов,Игорь Дручин,Олег Лукьянов,Наталья Соколова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

Изучение техники фантазирования нисколько не похоже на зазубривание шаблонных приемов. Одно и то же упражнение может быть выполнено по-разному в зависимости от личности человека. Здесь, как в музыке, технические приемы помогают раскрытию индивидуальных качеств, и интересно выполненные упражнения порой доставляют подлинно эстетическое удовольствие, как хорошо сыгранная вещь.

– Возьмите, пожалуйста, объектом дерево, – говорит руководитель занятий, – и используйте прием увеличения.

Слушатель, молодой инженер, выходит к доске.

– Итак, надо увеличить дерево. Что ж, пусть его высота будет триста метров, даже четыреста…

– Такие деревья существуют, – замечает кто-то с места.

– Да, – соглашается инженер, – но я только начал увеличивать. Допустим, высота дерева тысяча метров. Или две тысячи. Вероятно, ветви деревьев не выдержат собственной тяжести, они работают на изгиб, как консоли, вес увеличивается пропорционально кубу линейных размеров. Значит, ствол высотой в две тысячи метров будет иметь сравнительно небольшие ветви. Продолжим: две тысячи метров, три тысячи…

– Пока нет нового качества, – напоминает руководитель.

– Пусть высота будет десять тысяч метров. Тогда вершина попадет в область вечных снегов. Вот и новое качество…

– Пожалуйста, чуть смелее. – настаивает руководитель.

– Двадцать тысяч.

– Метров?

– Нет. Двадцать тысяч километров!

В аудитории оживление. Неожиданный скачок: ствол дерева теперь в полтора раза больше диаметра Земли.

– И как выглядит такое… гм… растение?

На доске появляется рисунок А.

Впрочем, инженер тут же спохватывается: – Нет, не так… На ствол будет действовать сила Кориолиса, вершина отклонится. К тому же вершина должна стремиться вниз, к теплу, к воздуху… Инерция мысли: я увеличивал высоту, тянул ствол вверх. Ствол должен удлиняться, оставаясь у поверхности земли. Сразу отпадает вопрос о прочности. Дерево просто лежит на земле (рис. Б).

– Вероятно, это не единственное дерево, – подсказывает руководитель.

– Конечно. Их много. И в целом это выглядит так.

Появляется третий рисунок (рис. В).

– Похоже на марсианские каналы… А почему бы и нет? Почему не допустить, что марсианские каналы не просто полосы растительности (была такая гипотеза), а именно глобальные деревья?… Может быть, не на Марсе, а на какой-то другой планете.

Один из слушателей, астрофизик по специальности, возражает:

– У так называемых “марсианских каналов” есть ряд особенностей; каждая новая гипотеза обязана их объяснить. Сезонные изменения, например. Удвоение некоторых каналов…

– Очень хорошо, – отвечает инженер, – ствол продолжает расти, появляется второй виток, отсюда удвоение… Вообще в условиях Марса дереву выгодно иметь глобальные размеры. Какая-то часть всегда там, где лето. К тому же на Марсе нет океанов, нет гор, ничто не мешает дереву удлиняться…

– Дерево только часть биосферы, – не сдается астрофизик. – Дерево не может существовать само по себе.

– А кто сказал, что на Марсе нет биосферы? Она находится внутри дерева, вот в чем дело. Ведь ствол не только длинный, но и широкий. Внутри развивается жизнь, может быть, даже разумная…

Через полчаса фантастическая гипотеза марсианской биосферы сконструирована во всех деталях.

Конечно, это чистая фантастика, но, быть может, не менее интересная, чем мыслящий океан, описанный Ст. Лемом в “Солярисе”.

Итак, проверьте свою фантазию: попробуйте за полчаса придумать какое-нибудь фантастическое растение. Теперь у вас есть с чем сравнить то, что вы придумаете…

Другой тип упражнений – исследование “черного ящика”.

Предположим, космический корабль, преодолев огромные межзвездные расстояния, приблизился к какой-то неизвестной планете.

Договоримся, что планета закрыта тонким слоем условных облаков, проницаемых для корабля и спускаемых с корабля автоматических станций, но непроницаемых для любого излучения.

Проводная связь сквозь облака тоже невозможна. Разумеется, это выдуманные облака, они нужны только для того, чтобы создать ситуацию “черного ящика”.

До спуска корабля на поверхность нужно, чтобы на планете побывала автоматическая станция.

Если она благополучно вернется, проведя на планете десять часов, можно спускаться и кораблю. Слушатели предупреждены: на планете действуют те же физические законы, те же геологические, климатические и т. п. факторы, что и на Земле, на Луне или на Марсе. И только один фактор изменен. Какой именно? Это и надо выяснить с наименьшего числа попыток. Преподаватель “играет” за планету, слушатели – за экипаж корабля.

Поскольку с корабля – по условиям задачи – ничего нельзя увидеть, остается один путь: спуск автоматических станций. Связь между кораблем и станцией, опустившейся ниже условных облаков, невозможна (таковы правила упражнения), и “экипажу” приходится заранее задавать программу станции: опуститься ниже облаков, сделать то-то и то-то, потом вернуться.

Каждый запуск станции – модель эксперимента по обнаружению иксфактора. А этим иксом может оказаться что угодно (кроме чужой цивилизации: предполагается, что на планете нет разумной жизни).

Икс-фактором может быть, например, сила тяжести, уменьшающаяся обратно пропорционально сотой степени расстояния. Или сплошная сеть вулканов на поверхности планеты.

Или острые пики, доходящие до условных облаков. Или иной темп времени.” Первые же действия “экипажа” вскрывают драматизм ситуации. Вот несколько отрывков из диалога, записанного магнитофоном.

– Отправляем автоматическую станцию. Задание: опуститься на поверхность, взять пробы грунта, воздуха… сделать снимки… вернуться через час…

– Станция не вернулась.

– Почему?

– Это ваше дело – узнать почему…

– Хорошо. Это могла быть случайность. Отправляем еще одну станцию. С той же программой.

– Вторая станция тоже не вернулась.

– Странно… Учтите, наши станции имеют автоматы, выводящие их на посадку только в безопасном месте, – А как они узнают, что место безопасное?

– По рельефу хотя бы… Если внизу ровный грунт – значит безопасно.

– Прекрасно. И все-таки две станции, снабженные системами выбора места посадки, не вернулись… Что вы будете делать дальше?…

Удивительно, насколько сильно проявляется в этих условиях психологическая инерция! Иногда “экипаж” на первом этапе упражнения теряет десятки станций и только после этого задумывается: может быть, привычная тактика здесь не подходит?

– Тогда так: пусть станция опустится под эти облака, сделает снимки и сразу вернется. Опуститься она должна совсем немного – на метр, не больше.

– Станция вернулась.

– Наконец-то! А снимки получились?

– Да.

– И что на них?

– Степь, река, холмы, лес… Все как на Земле. Снято с высоты в десять километров. Взяты пробы атмосферы – воздух тоже как на Земле…

– А почему посаженные в этом районе станции не вернулись?

– Это уж ваше дело – узнать почему…

– А можно, чтобы следующая станция, оставаясь на высоте в десять километров, сбросила вниз зонд с радиопередатчиком?

– Можно.

– Хорошо! Посылаем станцию. Она остается наверху, под облаками. И сбрасывает зонд на какоенибудь ровное место. Например, на холм. Зонд должен подавать сигналы с поверхности. Станция их запишет и вернется на корабль.

– Станция вернулась, но никаких сигналов зонда она не записала.

– Почему?

– Это ваше дело – узнать почему…

Упражнение продолжается, и еще не скоро “экипажу” удается обнаружить, что икс-фактор на этой планете – замедленная скорость света и других электромагнитных колебаний: один сантиметр в секунду.

До станции, находящейся на десятикилометровой высоте, свет доходит на двенадцатый день.

Станция видит степь, реку, холмы, а внизу – болото или горные вершины…

Три-четыре таких упражнения наглядно показывают слушателям, насколько прилипчива психологическая инерция. А преподаватель получает возможность изучить индивидуальные особенности слушателей: когда одна за другой гибнут станции (хотя 'бы и условные) и возникает критическая ситуация, отчетливо виден стиль действий каждого члена “экипажа”.

А потом такого же рода упражнения выполняются иначе – для развития управляемой фантазии. Два человека в “экипаже” только выдвигают предложения, что делать дальше. Третий тоже занят только одним: проверяет поступившее предложение на психологическую инерцию. Если обнаружена инерция, предложение не проходит. Если явных признаков инерции нет, предложение принимается. Полученная информация (“Станция не вернулась…”) поступает к четвертому члену “экипажа”, который только регистрирует странности, то есть признаки и формы проявления иксфактора. Пятый и шестой члены “экипажа” только ищут возможные объяснения странностей, выдвигают гипотезы. На основе этих гипотез двое первых намечают, что надо делать дальше.

Слушатели, следящие за действиями “экипажа”, знают “секрет” планеты и могут анализировать (молча, не подсказывая “экипажу”) ход поиска. Процесс научного творчества моделируется точно и наглядно.

Современный эвристический алгоритм решения изобретательских задач разбивает творческий процесс на последовательные шаги. Многие из этих шагов могут быть сделаны только при достаточно развитом воображении.

Вот вы читаете условия задачи: “Необходимо повысить стойкость задвижки трубопровода, по которому течет истирающая задвижку пульпа”, – и у вас сразу возникает образ злополучной задвижки. Этот образ создает психологические барьеры, заранее навязывая вам привычные представления о задвижке: примерные размеры задвижки, примерную скорость ее действия, примерную стоимость…

Вы еще не начали решать задачу, а уже возведены высокие психологические барьеры, замыкающие мысль в пределах известного, привычного. Здесь и нужна фантазия.

Она оказывается надежным рабочим инструментом, позволяющим преодолевать психологические барьеры.

В алгоритме решения изобретательских задач этот шаг связан с применением оператора РВС (Р – размеры, В – время, С – стоимость). Оператор РВС – шесть мысленных экспериментов с условиями задачи. Эксперимент первый: начнем неограниченно уменьшать размеры объекта и посмотрим, как будет меняться задача и какие новые решения -при этом возникнут. Если трубопровод мысленно превратить в капиллярную трубку, обычная задвижка вообще окажется непригодной. Капиллярную трубку надо перекрывать иначе, Han, шер, пережимать. А почему бы не выбросить задвижку и в большом трубопроводе? Если мы научимся пережимать трубопровод, не сжимая жестких стенок, задача будет решена.

Эксперимент второй: мысленно увеличим размеры трубопровода.

Как перекрывать трубопровод диаметром в десять километров? в тысячу километров?

Я взял для примера простенькую задачу, но и на ней видно, насколько необходимо для таких мысленных экспериментов умение ра ботать фантазией. Тут-то и нужны навыки, приобретенные на задачах типа “Придумайте фантастическое животное”.

Психологическая инерция многолика. Сбитая оператором РВС, она вскоре возникает вновь – на этот раз в виде навязчивого представления о структуре объекта, “Задвижка… что-то такое твердое, непроницаемое…” И снова на помощь приходит фантазия. Представим себе наш объект в виде толпы маленьких человечков (наподобие демонов Максвелла). Как должны вести оебя человечки, чтобы перекрыть трубопровод и в то же время не истираться частицами руды? Заменив привычный технический образ задвижки фантастической “толпой маленьких человечков”, мы получим отличную “безынерционную” модель для мысленных экспериментов: человечки могут выполнить любую нашу команду, они не боятся слова “невозможно”. Потом, когда станет ясно, что должны делать человечки, мы снова вернемся к техническому образу, и это, быть может, будет новый образ, совсем не похожий на привычную задвижку…

Инженер, придумавший “марсианские” деревья, недавно получил свое первое авторское свидетельство.

Называется оно вполне прозаически – “Мастика для полое”.

Занятия по развитию воображения не сделали инженера “пустым фантазером” (нам приходилось слышать и такие опасения). Стали изобретателями и многие из тех, кто в составе “космических экипажей” исследовал икс-факторы на планетах, затянутых пеленой “условных облаков”…

Немалую роль в этом наряду с упражнениями сыграло и обильное чтение научно-фантастической литературы.

Редкая статья о фантастике обходится сейчас без напоминания о том, что фантастика прежде всего художественная литература и что основная ее задача – человековедение.

Что ж, не спорю: фантастика, конечно, художественная литература и, конечно, должна заниматься человековедением. Но такова уж диалектика научно-технической революции: художественная фантастическая литература дает и непосредственный экономический эффект.

Еще никто не подсчитал этот эффект. Он не лежит на поверхности, его трудно выделить в чистом виде.

Но он есть, и тем досаднее, ято существует огромный разрыв между тиражами, которыми издается НФЛ, и потребностью хотя бы у тех, кому НФЛ просто необходима для развития творческого воображения.

А занятия по курсу “эртэвэ” продолжаются. Теперь это упражнения посложнее.

…Предположим, сто миллионов лет назад нашу планету посетила экспедиция, прилетевшая из далекой звездной системы. К великому разочарованию экспедиции, по Земле еще бродили динозавры и не было никаких признаков разумной жизни. Впрочем, высокоразвитая наука пришельцев позволила с высокой точностью (плюс-минус десять миллионов лет) вычислить время, необходимое для возникновения цивилизации. Решили улететь, оставив будущей цивилизации нечто такое, что поможет потом установить контакт. Понятно, оставить это “нечто” на Земле нельзя: за сто (плюсминус десять) миллионов лет уйдут под воду одни материки и появятся другие, “нечто” окажется где-то в недрах планеты. Целесообразнее оставить “нечто” на почти неменяющейся Луне.

И вот – уже в XX веке – космонавты обнаруживают на Луне два десятка черных ящиков. С виду это самые обычные ящики. Наподобие посылочных. Но совершенно гладкие, без намека на крышку, шов или замочную скважину. И тут же на скале нацарапаны картинки, поясняющие происхождение ящиков и их назначение. Конечно, рисунки – это условное допущение, необходимое для создания проблемной ситуации.

Лента магнитофона. Запись сделана в группе новичков.

– И что от нас требуется?

– Не знаю. Я описал вам ситуацию. Поставьте себя на место космонавтов, нашедших эти ящики. И сами решайте, что делать.

– Непонятно, в чем задача… Ну взяли один ящик и отнесли на базу.

– Взяли? Так вот, когда вы его взяли, он сразу рассыпался.

– Как это… рассыпался?

– Очень просто. Рассыпался в порошок, а порошок тут же превратился в газ – и все.

– Возьмем другой ящик.

– Другой ящик тоже рассыпался, превратился в газ, исчез.

– А почему?

– Это ваше дело – знать почему.

– Возьмем еше один ящик, пусть рассыпается, но мы соберем газ и исследуем.

– Исследовали. Восемьдесят процентов углекислого газа, двадцать процентов азота.

Могучий способ исследования: сожжем, например, книгу и по составу газа будем судить о ее содержании… Это не последняя ошибка. Группа будет уничтожать ящик за ящиком, постигая простую, но необходимую мораль: фантазией надо управлять.

Свободный полет фантазии часто отождествляют с примитивным перебором вариантов: “Хочу – попробую так, хочу – попробую иначе…” Формально при таком переборе фантазия ничем не стеснена. А на самом деле психологическая инерция намертво сжимает неокрепшие крылья воображения. Мысль топчется на тесном пятачке простеньких комбинаций. Какой уж тут полет!… Для полета нужно управление.

Еще одна лента. Запись, сделанная в группе, прошедшей первые этапы тренировки:

– В расположении ящиков нет закономерности?

– Нет.

– Хорошо. Тогда фотографируем ящики. Один ящик доставляем на базу.

– Ящик, который вы взяли, рассыпался.

– Как?

– Очень просто. Рассыпался в порошок, а порошок тут же превратился в газ – и все.

– Понятно… Глупо было тащить ящик. Инерция мысли. Сначала надо понять, что делать. С планетой, спрятанной под облаками, мы ничего не могли узнать без проб. А здесь и без проб можем узнать многое.

– Ну а все-таки: каковы ваши действия?

– Зачем вы нас подталкиваете к действиям? В этой задаче как раз не нужно действовать.

– Почему?

– Я хотел сказать: не надо спешить с действиями. Ящики пролежали сто миллионов лет. Что для них еше год или десять лет? Мы должны сначала выработать обоснованную тактику – Как?

– Перевернем задачу. Поставим себя на место пришельцев. Мы оставляем ящики цивилизации, которая появится через сто миллионов лет. Как мы запрограммируем ящики? Прежде всего они должны определить, что представляет собой цивилизация, обнаружившая ящики. А этого не сделаешь с одной зстречи. Ящикам придется долго присматриваться к разным людям, к обществу. Я бы сказал: им нужно пожить среди нас. Тогда они не ошибутся.

– Так что же вы предлагаете?

– Не трогать ящики. Пусть изучают нас. Яшики оставлены высокоразвитой цивилизацией. Ее представители еще сто миллионов лет назад совершали межзвездные перелеты. Такой цивилизации легче понять нас, чем нам понять ее.

– А яшики?

– Пусть лежат. Поняв нас, они сами что-то предпримут. Конечно, потребуется немало времени… Но и решение они должны принять ответственное. Не со всякой цивилизацией нужен контакт, не всем можно передать знания…

Сегодня мы делаем первые шаги в управлении фантазией. Erne непривычно само это словосочетание: управляемая фантазия. Но пройдет какое-то время, и мы научимся планомерно развивать воображение и на этой основе формировать творческие способности. Быть может, это станет одной из главных особенностей будущего коммунистического общества.

ДМИТРИЙ БИЛЕНКИН Импульс фантастики

Археологам повезло, раскопки, как известно, открыли им целую библиотеку древнего Вавилона. В ряду прочих уцелела одна глиняная табличка.

Когда прочитали этот документ, то выяснилось, что в нем канцелярским стилем изложен… сюжет “Мертвых душ”!

Да, да! Был в Вавилоне, оказывается, свой Чичиков (не мужчина, правда, а женщина), который не в книге, а в действительности спекулировал “мертвыми душами” с той же целью, что и гоголевский Павел Иванович.

Сначала этот факт не укладывается в сознании. Где Россия, где Вавилон, быть не может такого совпадения! Потом приходит простая мысль: почему, собственно, не может? Царская Россия и древний Вавилон, да, их разделяют тысячелетия и солидные расстояния. Но там и здесь господствовал примитивный подневольный труд, там и здесь были помещики, были рабы. Дуб, где бы и когда бы он ни рос, плодоносит желудями, никак не персиками. Сходное общее дает сходное частное.

Иногда не мешает вот так оглянуться, чтобы понять, как далеко я от чего мы ушли. За тысячелетия.

За века. За десятилетия.

Но если один век в главных своих чертах повторял другой и тысячелетия не приносили качественных изменений, то могла ли возникнуть и проявиться потребность в литературе, которая бы изображала иное состояние бытия, прозревала другое будущее?

Фантастическая литература возникла давно (сказки, легенды, отчасти мифы). Ничто не менялось в застывших рамках феодально-рабовладельческого строя или менялось мало, вывод Экклезиаста о вечной noвторяемости событий казался неоспоримым, а люди продолжали выдумывать какую-то иную жизнь, где летают ковры-самолеты, где неизменно торжествует справедливость и текут молочные реки. Мечта, а может, отчасти и социальный наркотик? И все-таки и прежде всего мечта – прекрасная, пусть и наивная. Она расцветала где-то там, на небесах, в тридевятом царстве, в фантазии, поскольку в действительной жизни ей не было опоры. Литература невозможного, заведомо нереального; однако самим фактом своего существования она лишний раз доказывала, что тяга к иной жизни неистребима.

Что-то в этом есть от двигателя, который век за веком работал вхолостую! Вхолостую? Вряд ли. Все-таки это форма сохранения и передачи некоего импульса. Пока мы скорей всего не в состоянии ясно и точно изучить, каким образом претворенное в сказочную фантастику стремление к чему-то иному, небывалому, влияло на ход событий. Наверное, влияло.

Возможно, сильней, чем мы себе это представляем. Ведь за этим стоит потребность – и какая) Роль мечты, чаяний и надежд, воплощенных в образах сказочной фантастики, еще ждет своих исследователей.

В разбуженном средневековье возникают “острова утопии”. О, это уже не сказки! Тут все серьезно. Тщательно расписано, как устроен город утопии, какое применение имеет там золото и каким правилам морали (очень жестким) следуют люди. Подхвачен и развит платоновский опыт “рационального устройства” общества, перед нами нечто вроде весьма детального социального чертежа. Но вот чего нет совершенно, так это технологии. Неясно, каким образом, под воздействием каких сил, благодаря каким закономерностям средневековое общество может перестроиться (или быть перестроенным) в соответствии с образцом. Все попытки описания перехода более чем наивны.

Перед нами – в новом обличий – фантастика. Та и уже не та, что прежде. Время изменилось!

Жюль Берн не писал утопий. Он знал, что меняет мир: техника, наука.

Ибо жизнь уже дала тому доказательства! Фантастика обрела под ногами почву. Твердую и вроде бы надежную.

Иногда границы современной фантастики отодвигают далеко-далеко в прошлое. Настолько, что Жюль Берн и Брэдбери оказываются за одним столом с Апулеем (человек, превращенный в осла, – чем не фантастика?). Беглый, а потому грубый очерк, который здесь дан, надеюсь, все же показывает, насколько относительно такое соединение. Современная фантастика не тождественна древней.

Между ними примерно та[же разница, как между водой и льдом. Налицо единство материала и одновременно – полный разрыв свойств.

Герои Жюля Верна задумываются (правда, не слишком часто) о далеком будущем человечества. Интересен характер этих размышлений. В “Таинственном острове”, например, речь заходит о том, что произойдет, когда иссякнут запасы каменного угля.

Спор на тему, иссякнут эти запасы или нет, быстро гаснет; да, иссякнут, неизбежно иссякнут – лет через двести пятьдесят-триста. А дальше что? Конец цивилизации? Ни в коем случае! Вместо угля люди будут сжигать воду, поясняет Сайрус Смит, и доказывает это. “Пока на земле живут люди, – заканчивает инженер, – они будут обеспечены всем, и им не придется терпеть недостатка в свете, тепле и продуктах животного, растительного и минерального царства”.

Ни тени сказочного, ни тени утопии. Фантазия, выверенная трезвым расчетом. Полная уверенность в своих силах, абсолютная убежденность, что человек, владеющий наукой и техникой, – хозяин своей судьбы. Попутно другая, очень важная мысль: в сфере техники возможны, более того – неизбежны качественные изменения, вызванные самим ходом прогресса. Вывод, азбучный для наших дней, но в середине прошлого века очевидный лишь для проницательных мыслителей.

Кстати, Сайрус Смит с его фантастическим для того времени лозунгом “Вода – уголь будущего” оказался прекрасным футурологом. Правда, описанный им способ разложения воды на составляющие газы и использование их в качестве топлива не стал ведущим, хотя сама идея вполне жизнеспособна и, возможно, еще осуществится в широких масштабах. Но в принципе вода, сейчас мы это знаем точно, действительно “уголь будущего”, неиссякаемый источник термоядерной энергии.

Во всем, что касается науки я техники, фантастика Жюля Верна демонстрирует свою силу в реальность.

Да, реальность: подавляющее большинство научно-фантастических идей Жюля Верна сбылось либо сбудется.

Минувшее столетие устроило ни всем проверку, современников лисателя результат этих экзаменов скорей всего.ошеломил бы. Факт примечательный…

Насколько зорко, однако, герои Жюля Верна видят горизонты науки и техники, настолько же туманны для них горизонты срциальные. То, что было главным и основным в утопиях, исчезло я научной фантастике на первом этапе ее развития. Она тушуется, едва дело касается социальных перспектив, ей нечего сказать об этих перспективах, а если она и говорит о них, то это довольно жалкое зрелище. Здесь она не чувствует под ногами почву, могучий метод фантазии-расчета не действует, ибо неясно, что и какой алгеброй надо поверять. Надежными кажутся лишь общие упования на благотворный “ход прогресса”, который движется успехами техники и цивилизуется гуманно-либеральными идеями.

Жюль Берн, хотя, конечно, у него были предшественники (от Томаса Мора до Ф. Одоевского и Эдгара По), сформировал метод, который условно можно назвать “инженерной фантазией”. И он же, судя по некоторым последним его произведениям, ощутил недостаточность и неполноту этого способа фантастико-реалистического отражения новой действительности. Следующий шаг был сделан прежде всего Уэллсом. Он нашел недостающую “социальную алгебру”, Ею оказалась научная теория социализма, разумеется, в том виде, в каком Уэллс ее воспринял. На новом витке литературной спирали обозначился возврат к утопии, но возврат диалектический. В творчестве Уэллса и его последователей утопия в прежнем ее виде не возродилась да и не могла возродиться (даже чисто утопические произведения конца XIX века – скажем, Беллами -существенно отличались от утопий средневековья). Но с этого момента оформилась фантастика, в которой писательское воображение стартует по направляющим рельсам естественнотехнических и социальных наук.

Что принесла с собой новая фантастика?

Фантазия – замысел – осуществление. История дала нам прямотаки хрестоматийный пример осуществления этой триады. Сначала возникли космические фантазии Жюля Верна. 'По свидетельству Циолковского, именно эти фантазии направили его интерес в сторону космоса. Прошло время, и уже теории Циолковского завладели молодым Королевым.

Осуществление их стало делом его жизни.

Невозможно сказать, какую бы направленность приняли устремления Циолковского, на что обратился бы его могучий ум без воздействия импульса фантастики. Возможно, чуть позже Циолковский все равно увлекся бы космоплаванием, и ход событий существенно не изменился бы.

Могло быть и другое: теория космоплавания была бы создана позже и не Циолковским.

Гадать бесполезно, ведь “другой” истории не существует. А в той истории, которая есть, записано, что в великом деле освоения космоса импульс фантастики сыграл роль искры зажигания.

И благодарное человечество не забыло отметить этот факт: один из первых открытых на обратной стороне Луны кратеров был назван именем Жюля Верна.

Путь слова в сознании людей скрыт более, чем путь капли в толщах земли и неба. Благодаря изотопному анализу мы можем сегодня узнать, откуда и какая вода выпала в дождях над Байкалом или над Темзой. Обнаружить след книги в тех или иных поступках неизмеримо трудней. Здесь мы еще недалеко ушли от алхимии, подтверждением чему служит порой до сих пор бытующее мнение, что если в книге талантливо изображен негодяй, то читатель немедленно станет ему подражать, а если хороший человек, то и читатель проникнется хорошим. Не было бы трудностей для исследователя, если бы восприятие обладало такой вот простотой газировочного автомата.

Такой простоты, однако, нет и в поминё. На виду, в пределах наблюдения оказывается даже не верхушка айсберга, а кончик верхушки. Действительно, во скольких случаях из ста вы можете вспомнить, что и в какой мере обусловило ту или иную вашу мысль, чувство, поступок? И если, как в случае с Циолковским, человек способен указать исток, то это значит, что очень уж сильным и стойким было воздействие. Но и тогда многие ли оставляют свидетельство, как все происходило?

Поэтому отметим сам факт влияния импульса фантастики на дела и свершения и воздержимся от обобщений. А вот механизм влияния рассмотреть стоит, тут есть кое-какой любопытный материал.

Прежде всего оказывается, что “искровыми ситуациями” дело не исчерпывается.

Мы существуем в пространстве и времени. Собственно, все наши органы чувств служат цели ориентации в пространстве (понятие ориентации взято в широком смысле этого слова). А как с ориентацией во времени?

“Среда” времени более постоянна, чем “среда” пространства. Однако и у низших животных есть орган восприятия времени – биологические часы. С другой стороны, даже низшим животным присущ инстинктивный механизм, который заставляет их, например, готовить запасы на зиму. Это тоже своего рода “орган” ориентации во времени. С развитием мозга возникает и совершенствуется функция, которая уже не столь жестко связана с инстинктом и которую можно назвать функцией предвидения. В высшей степени этой функцией наделен разум.

Теперь представим себе, что относительно малоподвижная “среда” времени стала изменчивой. Что должно произойти в этом случае? Одно из двух: либо разум приспособится к новым условиям, либо нет. Нам известно, что происходит с существами, которые не успели, не смогли приспособиться к резко изменившейся обстановке, – останки их мы видим в палеонтологическом музее.

В физическом смысле время, конечно, не изменилось; оно осталось таким же, каким было в эпоху динозавров. Но субъективно время для нас стало совершенно иным, чем было еще недавно. Оно стало иным потому, что за десятилетия сейчас происходит больше изменений, чем некогда за века. Раньше будущее втекало в настоящее наподобие плавной, еле движущейся реки. Сейчас оно напоминает бурный поток. Это мы сами сделали время таким.

Естественно в неизбежно должна возрасти прогностическая функция разума. Что и наблюдается в действительности. В 60-х годах окончательно выяснилось, что никакое планирование не даст хороших результатов без тщательных, долгосрочных прогностических исследований. И прогностика получила бурное развитие.

В момент становления этой науки обнаружилось, что у нее есть предтеча – научная фантастика. И что опыт, накопленный фантастикой, может пригодиться. Не углубляясь в детали, отметим, что сегодня прогностика широко и успешно использует метод “научно-фантастического сценария”, когда надо исследовать динамичный веер возможного развертывания событий.

Затрудняет ли это обстоятельство дальнейшее развитие фантастики? Не в большей мере, чем совершенствование исторической науки затрудняет развитие исторического романа. Литература относится к науке примерно так, как продольное колебание волны к поперечному. Источник общий, но каждая из волн существует сама по себе, свойства одной не повторяют свойства смежной.

В фантастике нередко используется чисто логический прием экстраполяции. В 1946 году, например, появился рассказ Азимова “Огненный прибой”. Сюжет рассказа таков. В конце 60-х годов в проливе Ла-Манш гибнет гигантский танкер. К берегам устремляется колоссальное нефтяное пятно, которое вспыхивает от случайной искры.